(не) верю

вечер среды, пятая неделя.

      — Охуеть! Просто, блять, охуеть! — Прокофьева наворачивает круги по комнате. — Зря вы, девки, не соврали: ощущения во время полёта с моста просто охуенные.       — Ну тебя в пизду, — машет рукой Костья, но тут же осекается, — то есть, твоя идея не кажется мне благоразумной. Я же теперь леди, не забывайте, — девушка грозит одноклассницам пальцем и тут же громко смеётся.       Сегодняшнее испытание изменило в коллективе очень многое, а ещё немного подорвало веру в человечество у практически всех участниц. Благодаря детектору вскрылось много правды, начиная от забавной, вроде воровства сырков из шкафчиков, и заканчивая максимально мерзкой, вроде вранья на кастинге.       Поэтому, несмотря на шутки, в комнате периодически повисает напряжённая тишина, и девушки синхронно бросают взгляд на Лазутину — та сидит, словно в воду опущенная, и почти ни с кем не разговаривает. Что, в принципе, не удивительно — никто не ожидал от неё вранья. Да, она вот такая странная у них, со своими идиотскими шутками и глупым смехом, но ведь совсем не лгунья.       Никто до сих пор не может осознать, что их всех попросту наебали. И непонятно, почему Вика до сих пор сидит здесь, с ними в комнате, а не едет домой на этой пафосной чёрной иномарке. И всё как-то не то, и разговоры не клеятся, и мысли тяжёлые-тяжёлые, как килограмм гвоздей или ваты: не важно, вес ведь всё равно одинаковый.       Петрова медленно, словно заворожённая, перебирает белую ленточку, только вот почему-то ей совсем не радостно. Искренность для неё — чертовски важный жизненный принцип, и когда все вокруг его нарушают, невольно начинаешь сомневаться в реальности происходящего. Девушка выдыхает, опуская голову на скрещенные руки, и в который раз не может понять, как она вообще попала на этот чёртов проект. Конечно, верить в то, что здесь всё искренне и по-настоящему, будет только самый наивный человек на свете: на реалити-шоу нет места честности. Но, чёрт возьми, не настолько же!       Настя вспоминает, как снимали её собственную визитку: да, ей говорили, куда пойти и что сделать, но общая суть всё равно остается той же — она не врала. Наоборот, выворачивала всю себя, рассказывая о своей жизни, детстве, о боях, даже о травмах — для неё это сложнее, чем пройти голой по красной площади. Но ведь понимала, что нужно это сделать — либо сейчас, либо никогда, — ведь агрессия, которую девушка сама в себе взрастила, постепенно убивала её изнутри. Именно поэтому в голове никак не укладывалось осознание того, что кто-то может просто соврать и даже не моргнуть глазом.       Очень наивно, не правда ли?       Рефлексия не могла продлиться долго: в комнате слишком много лишних глаз, которые тут же подмечают малейшие изменения в настроении. Настя чувствует, как рядом с ней на кровать присаживается кто-то из одноклассниц, и отнимает руки от лица, с любопытством глядя на внезапную собеседницу.       — Всё норм у тебя? — Бэлла вопросительно склоняет голову, а в глазах забота, смешанная с раздражением — странное зрелище.       Петрова фыркает недовольно, сначала даже не отвечая: самая младшая участница коллектива слишком её разочаровала, чтобы сейчас тратить на неё время. Она оглядывает девушку сверху вниз, подмечая большие синяки под глазами, и хмыкает: видимо, бессонница тут не у неё одной.       — Да, а у тебя? Решила уже, в какой факультет перейдёшь? — едко отвечает Настя, пытаясь задеть мелкую хотя бы словами.       Бэлла в коллективе находится в очень странном положении: её не выгнали, но при этом исключили из обоих факультетов, и живёт она здесь буквально на птичьих правах. Спит на койке одной из выбывших одноклассниц, а с Настей практически не разговаривает после их последней ссоры. Поэтому сейчас её желание наладить контакт выглядит по меньшей мере странно.       — Вот обязательно тебе, блять! — Бэлла восклицает это даже не злобно, а скорее недоумённо, искренне не понимая, почему старшая постоянно пытается всё испортить.       Петрова на автомате сжимает руки в кулаки, как всегда делает при ощущении опасности. Но, замечая насмешливый взгляд одноклассницы, разжимает ладони и слегка ухмыляется.       — Просто… дерьмовый день, — бормочет Настя.       Если это не извинение, то что-то на него очень сильно похожее — брови Бэллы приподнимаются вверх в удивлении, и она улыбается, ничего не отвечая. Только подсаживается чуть ближе и подставляет кулак. Петрова смеётся, отбивает его в ответ своим кулаком, и дышать, кажется, становится чуточку проще.       Кузнецова залезает с ногами на кровать, опираясь спиной на стену, и прикрывает глаза. Слова тут не нужны — нет смысла рассказывать, почему именно день дерьмовый и что вообще не так с этим миром. Сейчас важно просто посидеть вместе и помолчать — обе знают, что от этого станет хоть чуточку, но легче. Настя подсознательно радуется тому, что мелкая всё же решилась на этот странный диалог — им это определённо было нужно.       Дверь резко открывается, будто бы от порыва сквозного ветра, и Настя усмехается, ловя себя на мысли, что ворвавшийся в комнату человек на самом деле напоминает сквозняк. Ника забегает в комнату и, запыхавшись, останавливается возле Прокофьевой, что стирает с лица тонну макияжа после тяжёлого дня.       Петрова провожает девчонку взглядом, вспоминая недавний ночной разговор, и хмурится — это было слишком странно для того, чтобы быть правдой. Но Жукова, словно почувствовав неладное, оборачивается и бросает любопытный взгляд на девушку. Обнаружив, что на неё уже смотрят, она смущённо отворачивается и старательно имитирует занятость: Ника наклоняется и что-то быстро-быстро проговаривает Ксюше на ухо, пока та с очень важным видом медленно кивает.       Со своей кровати Насте не слышно, о чём они разговаривают, поэтому девушка, махнув рукой, отворачивается, двигается на кровати чуть дальше и вытягивает ноги. А потом мягко хлопает себя по бёдрам, глядя на Бэллу, сидящую рядом. Та замирает, хмурится недоумённо, а потом, выдав протяжное «Наконец-то», укладывается головой девушке на ноги. Эту маленькую традицию они соблюдали с самого первого дня, до тех пор, конечно, пока мелкая не накосячила и всё не испортила.       Петрова выдыхает напряжённо, силой загоняет свою злость на младшую куда-то вглубь себя, а затем, слегка успокоившись, с улыбкой ерошит той волосы. Бэлла забавно фыркает, когда непослушные пряди лезут в лицо, и ловким движением откидывает, глядя на Настю с хитрым прищуром.       — Ты конченная, в курсе? — спрашивает Петрова, но вопрос, скорее, риторический.       Кузнецова довольно кивает и прикрывает глаза, укладываясь поудобнее. Так они и остаются: хмурая Настя, что медленными движениями перебирает волосы одноклассницы, и Бэлла, которая улыбается настолько широко, что просто невозможно на неё злиться.       Петрова знает, что пожалеет. Знает, что они не раз ещё поругаются, а мелкая ещё не раз напьётся и испортит всё, что только можно. Поэтому, несмотря на уютную ситуацию, внутри всё равно ощущается какая-то странная горечь: мысли путаются, разговоры не клеятся, и всё как-то ну совсем не так. Девушка обращает тяжелый взгляд на Вику — та, словно почувствовав, поднимается и молча выходит из комнаты, видимо, не выдержав напряжения.       Тут же помещение наполняется гулом: стоило Лазутиной выйти, как все девочки будто с цепи срываются. Ксюша подскакивает, кричит что-то невнятное и очень оскорбительное, а Наташа вторит ей, кивая. Тут же подключаются остальные, и начинается такое нелюбимое Настей перемывание косточек — каждый стремится вставить свои пять копеек, поэтому с разных углов доносятся маты и осуждения: мол, «Почему она всё ещё здесь?» или «Как так можно вообще?».       Петрова, в целом, с этими словами согласна, но второй её главный жизненный принцип: говорить за спиной о человеке только то, что можешь сказать ему в глаза. Поэтому она молчит и хмурится, не понимая, почему никто из девочек не проронил и слова, когда Вика была в комнате. Шум и гам быстро надоедает девушке, и она аккуратно поднимается с кровати, чтобы не разбудить задремавшую Бэллу. Та бурчит что-то во сне и переворачивается, а Настя, усмехнувшись, медленно плетётся в сторону ванной, пытаясь собрать в кучу разъезжающиеся мысли.       Ванная комната встречает её приятной прохладой, и девушка опирается руками на раковину, глядя в зеркало. Татуировка на шее отражается в стекле, складываясь в полноценное слово, и Настя вздрагивает, медленно проговаривая его. И в который раз пытается себя убедить, что никто, кроме себя самой, ей не поможет.       Петрова резким движением руки открывает ледяную воду и умывается, пытаясь хоть немного прийти в себя, а то с таким настроем недолго и с проекта вылететь. А потом вновь смотрит в зеркало: видит своё замученное отражение, мешки под глазами, что не замажешь никакой косметикой, и тяжело выдыхает. Капли ледяной воды стекают по лицу и опускаются вниз, к ключицам, из-за чего девушка вздрагивает от холода и забавно морщится. А потом, почувствовав неладное, резко поворачивает голову вправо.       В проёме стоит Ника: странная, задумчивая, без макияжа и привычной насмешки над всеми окружающими. Взгляд её опущен чуть ниже, и Петровой требуется пару секунд, чтобы осознать, что девчонка, думая, что её не видят, заворожённо следит за каплями воды, стекающими вниз по её шее.       Настя моргает пару раз, слабо понимая, что происходит, а потом выдаёт: — Давно тут стоишь?       Хотя знает, что недавно, но на более умный вопрос её совсем не хватило — просто нужно было хоть как-то привлечь внимание и разрядить ситуацию. Вероника вздрагивает, поднимает взгляд, жмурится и слегка трясёт головой в недоумении. Надеясь, что девушка напротив не заметила этого странного происшествия, Ника проходит вперёд и открывает форточку, пытаясь, видимо, отвлечь внимание одноклассницы. В помещение врывается ледяной, уже сентябрьский ветер, и Настя вздрагивает, выключая кран. А потом забавно трясёт головой, смахивая остатки воды с лица.       — Полотенце для слабаков, да? — усмехнувшись, хмыкает Ника, а потом присаживается на край подоконника и скрещивает руки.       Петрова улыбается и в последний раз смотрит в зеркало: поправляет сначала волосы, потом форму, а затем свою белую ленту, висящую на брошке. Жукова на это хмыкает и опускает взгляд на свою чёрную ленточку.       Настя, будто поняв, о чём думает девчонка, бормочет: — Быстро всё меняется, да?       Ника кивает: — Даже слишком. И они ведь сейчас говорят даже не о лентах.       Петрова выдыхает, проходит вглубь комнаты и присаживается на подоконник рядом с девчонкой. И тут же чуть отодвигается, соблюдая дистанцию. Ещё не хватало сидеть с этой рядом: тогда уж точно завтра выпадет снег, Бэлла бросит пить, а Костья начнёт разговаривать в женском роде. Ника усмехается в ответ на этот забавный жест и подбирает под себя ноги, ставя подошвы летних кед на ещё холодную батарею. Говорить особо не о чем, поэтому Жукова быстро-быстро перебирает в голове темы для разговора, пытаясь хоть как-то склеить диалог.       А потом вдруг тихо бормочет: — Этот детектор сегодня всё с ног на голову перевернул.       Настя недоумённо вскидывает брови, уже во второй раз удивляясь тому, что у них снова как-то неожиданно сходятся мысли. Она смотрит на девчонку исподлобья, но, кажется, совсем не злится на неё — сил не осталось даже на это.       — Я до сих пор в ахуе, честно, — Петрова выдыхает порывисто, — никому верить нельзя.       — Так и есть — никому, — просто отвечает Ника, кивая. А затем продолжает, — то, что ты на мосту сказала… правда?       Петрова фыркает раздражённо, сначала даже думая не отвечать на явно провокационный вопрос. Она сцепляет руки в замок, с силой сжимая их, и наблюдает, как на тыльной стороне ладони от напряжения медленно вырисовываются вены. А сама краем глаза наблюдает за Никой: та, слегка повернув голову, как-то слишком надолго задерживает взгляд на руках девушки. А потом, поняв, что её спалили, протягивает руку и пальцами медленно проводит по выступившим венкам, ямочке на запястье и наивной татуировке чуть ниже — «верю».       — Красиво, — бормочет девчонка, не отводя взгляда.       Настя, чувствуя, как от прикосновения по рукам пробегают мурашки, тут же дёргается обратно, убирает руки подальше от одноклассницы и злобно-недоумённо смотрит на Жукову. Какая-то она в последнее время ну слишком странная.       — Ещё раз меня тронешь — руку сломаю, — агрессивно проговаривает Петрова, отодвигаясь ещё дальше.       Ника вздрагивает, но скорее от резкого порыва ветра из открытого окна, и смеётся, запрокинув голову: — Понятно, почему тебе никто комплиментов не делает.       — С чего ты взяла, что не делают? — даже как-то обиженно бормочет Настя, пытаясь не подать виду, что девчонка попала точно в цель.       — Предположила, — фыркает Ника и, видимо совсем избавившись от инстинкта самосохранения, придвигается чуть ближе к девушке. — Ты не ответила.       Настя и не хочет отвечать. Она вообще чувствует себя как-то слишком странно: все эти ночные откровенные разговоры, странные жесты и отсутствие насилия — всё как-то совсем не так, совсем неправильно. И от этого «неправильно» хочется бежать куда глаза глядят, но она всё равно остаётся здесь, сидит на этом ледяном подоконнике, краем сознания понимая, что терять-то ей, похоже, уже нечего.       — Детектор лжи ведь подтвердил, что я говорю правду, не тупи, — саркастично проговаривает Петрова, закатывая глаза.       — Я ему не верю, — фыркает Ника, — это просто какой-то прибор, что он, блять, может знать вообще?       Действительно — что он, блять, может знать вообще?       — Справедливо, потому что Бэллу я правда не считаю конкуренткой, — Петрова запинается, будучи не до конца уверенной в том, стоит ли ей продолжать, а потом всё-таки тихо бормочет, — она мне как сестра младшая, веришь, нет.       Жукова кивает и слегка улыбается, глядя на такую растерянную и искреннюю Настю. Будто бы рядом с ней сидит совсем другой человек, будто бы за этой маской агрессии и озлобленности есть что-то ещё, что-то спрятанное глубоко-глубоко внутри… Ника вздрагивает и сама пугается от осознания того, что, кажется, ощущает по отношению к Петровой какую-то толику понимания и сочувствия. И ей это ну совсем не нравится.       Дверь в ванную слегка приоткрывается, и в проёме показывается темноволосая голова. Петрова узнает одноклассницу сразу же, ей не приходится даже поднимать глаза и рассматривать застывшую на входе Костью. Она недоумённо смотрит на девушек, что сидят на подоконнике и, кажется, ведут какую-то слишком умиротворённую беседу. Всё это выглядит настолько странно, что Костья трясёт головой и жмурится, будто надеясь избавиться от наваждения.       Девушка бросает взгляд сначала на Настю, потом на Нику, а затем проговаривает громко: — А вы чё тут делаете?       Петрова фыркает недовольно, чувствуя, как неуместная интимность момента растворяется в воздухе. Она закатывает глаза, не зная даже, что ответить на этот тупой вопрос.       А затем слишком агрессивно, даже в приказном тоне, отвечает: — Разговариваем. Выйди.       Костья хмурится недовольно, замирая в проёме ещё на пару секунд, а потом всё же послушно разворачивается и плотно прикрывает за собой дверь ванной комнаты, по дороге пробормотав что-то типа «Понял-принял-ушёл».       Ника смеётся, откидывает выцветшую прядь волос с лица и засовывает руку в карман неизменной чёрной толстовки, выуживая оттуда забавную розовую бандану. А затем ловким движением собирает волосы, завязывая бандану в крепкий узел на лбу.       Петрова исподлобья наблюдает: эта странная, глуповато-розовая бандана забавно контрастирует с цветом волос девчонки и на удивление чертовски ей идёт. Настя хмыкает, протягивает руку и чуть поправляет узел на лбу, убирая под ткань выбившиеся прядки волос.       Ника замирает в недоумении и, нахмурившись, смотрит на девушку. Дождавшись, пока Петрова закончит свои манипуляции, девчонка накидывает на голову капюшон толстовки и ёжится: из-за открытого окна в ванной достаточно прохладно, но никто не стремится это окно закрывать.       — Ещё раз меня тронешь — руку сломаю, — смешно морщась, передразнивает Ника недавнюю фразу одноклассницы.       Настя вскидывает голову и смотрит на девчонку слишком озлобленно, проговаривая: — Ещё раз меня передразнишь…       — Замолчи уже, всё равно не страшно, — смеётся Жукова, уже окончательно осмелев.       Видимо, она где-то по дороге умудрилась отбить остатки разума и забыть, что Петрова может отправить её в реанимацию одним ударом. Настя хмыкает от такой наглости, но ничего не отвечает: странное поведение одноклассницы кажется ей слишком интересным для того, чтобы просто распускать руки.       Она, чуть склонив голову, смотрит на продрогшую девчонку и вдруг выдаёт: — Детектор был прав, я не врала.       Ника выдыхает, смущённо опускает взгляд и совсем тихо бормочет: — Не хочешь, чтобы меня выгнали?       — Не льсти себе, — отвечает та, резко дёрнув головой.       Петрова, как обычно, портит своими колкостями весь момент. Она слегка ёжится, чувствуя, что начинает замерзать, что не удивительно: в отличие от Ники, девушка сидит на промозглом ветру в одной футболке. Сильные руки в момент покрываются мурашками, и Настя вновь ощущает на себе внимательный взгляд карих глаз.       Честно пытаясь не обращать внимание на все эти странно-непонятные взгляды и жесты, Петрова хмурится и бормочет: — Я считаю тебя слабой. Я считаю тебя нечестной. Бесишь ты меня, — усмехается, глядя, как девчонка рядом раздраженно фыркает, — но я не пытаюсь тебя сломать. И это я говорю очень искренне.       Жукова вздрагивает в ответ на эту тираду, ведь Настя очень редко может сказать в ответ и пару слов, а тут такое. Она хмурится, обдумывая сказанные слова, пока невысказанные претензии едко вертятся на языке.       Если бы не Петрова — Ника бы не хотела стабильно, с периодичностью в пару дней, добровольно свалить с проекта.       Если бы не Петрова — синяков и ссадин на теле девчонки было бы гораздо меньше.       Если бы не Петрова — она бы не так сильно боялась за свою жизнь и, возможно, не стала бы таким изгоем в коллективе.       Но, хоть Нике и самой удивительно это признавать, сейчас она ей верит. Жукова давно обратила внимание, что, несмотря на неуёмную агрессию и злость, Настя один из самых искренних людей на проекте. Не то чтобы её это как-то волновало, конечно…       Вероника может со стопроцентной уверенностью сказать, что тогда на мосту она в эти слова не поверила: ей, как и любому человеку, что оказался бы на её месте, обидно, больно и страшно, ведь она не груша для битья, на которой можно просто срывать свою злость. Но сейчас, под ночь, в этой промозглой, продуваемой сентябрьским ветром ванной, она исподлобья смотрит на девушку, что сидит рядом с ней, и никак не может подавить в себе осознание того, что она ей, блять, верит.       Настя смотрит на девчонку, склонив голову, с интересом и капелькой раздражения. А в глазах её, словно она книга открытая, читается такая неуместная и непривычная для этой школы искренность, что Ника выдыхает порывисто, забывая, как дышать. Девчонка лезет в карман, чем-то несколько секунд шуршит, прежде чем достает оттуда небольшую красную нитку.       И потом, ощущая одновременно целый ворох чувств, бормочет: — Дай руку.       Петрова хмурится, в недоумении сводит брови и, помедлив, с опаской протягивает той руку ладонью вниз. Ника улыбается слегка, придвигается ближе и замирает, слабо понимая, что она вообще сейчас делает. А затем, видимо, всё-таки решившись, ловко завязывает нитку на запястье у девушки, прямо поверх татуировки.       Пока Настя удивлённо хлопает глазами, Жукова с гордостью подмечает: — Не развяжется.       — Это, блять, чё вообще такое? — Петрова даже не злится, только недоумённо вертит рукой, глядя на эту странную красную ниточку.       — Это? — Ника смеётся и спрыгивает с подоконника, становясь рядом с девушкой. — А это, Насть, награда за честность.       Девчонка улыбается довольно, будто бы это не она только что совершила самую большую в жизни глупость, и, круто развернувшись, быстрым шагом покидает ванную комнату. Ретируется, так сказать, с места преступления, пока Настя ещё не поняла, в чём дело, и не сломала ей пару-тройку конечностей — только напоследок тянет заботливо-насмешливо: «Не сиди долго — заболеешь».       Петрова остаётся одна, в ледяной комнате и полнейшем шоке. Она перебирает нитку в руке, тянет её за край, пытаясь развязать, но узел только затягивается ещё сильнее. Не понимая, что вообще, блять, только что произошло, она, хмурясь, долго-долго смотрит на своё запястье.       Смотрит и совсем не замечает, что эта нить будто бы красной линией перечёркивает её по-детски наивное «верю».