Темный Раскол

«Самое надёжное заключение — это не стены и запоры, а незнание собственной силы.»

— Из личных заметок Доктора Отто Шварца.

4 сентября 1958 года.

Эльза сидела в своей комнате — светлое, обустроенное пространство с полками книг, уютными креслами и даже большим окном. Но за окном ничего не было: лишь ровный свет, искажённый толщей защитного стекла. Каждый день, год за годом, это окно оставалось её единственным "выходом" во внешний мир. В тишине комнаты Эльза тянулась за очередной книгой, хотя знала её чуть ли не наизусть. Она всегда чувствовала лёгкую усталость от рутины, но не знала, как выразить это чувство, и что оно вообще значило. Всё, что её окружало, казалось заранее продуманным до мелочей: её книги, простые платья, мебель, покрытая узорами, которые она давно могла бы нарисовать с закрытыми глазами. Время словно стояло на месте, но каждый день чувствовался как шаг, который она делает в никуда. На книжных полках было много разных книг, которые Эльза прочитала от корки до корки: "Таинственный Остров" Жюля Верна, "Алиса в Стране Чудес" Льюиса Кэролла, "Ромео и Джульетта" Шекспира, "Три Мушкетёра" Дюма... Книг было предостаточно и Эльза перечитывала с большой охотой. Но на полках были не только художественные произведения, были ещё и разные научные труды связанные с квантовой физикой, биологией, разные исторические энциклопедии, философские труды и прочее. Она читала все это с большим интересом, а научные труды особенно обожала: физика, химия, биология, математика - ей приходилось самой всё изучать и она сильно преуспела в этом. На самом деле, она понимала, что её жизнь была управляемой, будто прочная клетка, невидимая, но крепкая. Стены и двери, казалось, готовы поддаться ей в любой момент, но за ними всегда были ещё стены, закрытые коридоры и наблюдающие камеры. Да и зачем ей бежать куда-то? Она не видела в этом никакого смысла. Она осторожно поставила книгу обратно на полку и оглядела комнаты — свое "царство". Сначала это место казалось ей необъятным, а каждое новое помещение, казалось, раскрывает ей тайны мира. Но теперь… Здесь всё было знакомо до мельчайших деталей. Эльза, тихо ступая по мягкому ковру, прошла мимо зеркала — одного из множества, что находились в её комнате. Она остановилась и на мгновение задержала взгляд на своём отражении перед зеркалом, чуть склонив голову набок, изучая саму себя. Её белоснежная кожа, почти прозрачная под мягким светом, напоминала фарфоровую куклу — хрупкую, но странно загадочную. Тёмные волосы мягко обрамляли её лицо, ниспадая на плечи и контрастируя с бледностью кожи, будто оттеняя её природную, почти потустороннюю красоту. Сегодня на ней было платье со светлыми оттеноками, а на ногах были чёрные сапоги со шнурками. Ее гардероб был небольшой, но Эльзе казалась эта одежда практичной. Она улыбнулась, вспомнив как в детстве она листала разные журналы моды и находила фотографии в книжках, где были изображены дамы в красивых пышных платьях, шляпках и зонтиками. Она мечтала о таком наряде и даже сшила такой, но быстро поняла, что в нём очень жарко и перестала его носить. Он до сих пор лежит в шкафу с одеждой. Эльза провела пальцем по обрамлению зеркала, будто стараясь уловить что-то неуловимое в отражении. Она смотрела в собственные голубые глаза — большие, глубокие, они скрывали нечто большее, чем просто мечты о свободе. Секрет, который она сама не осознавала, прятался за этим невинным, но внимательным взглядом. Эльза стояла перед зеркалом, внимательно разглядывая своё отражение, словно ища в нём что-то скрытое. За годы жизни в изоляции её способности перестали быть тайной даже для неё самой, но, несмотря на это, она всё ещё не могла до конца понять их природу. Она подняла руку и слегка прикоснулась к зеркальной поверхности, и внезапно в ней что-то дрогнуло, словно вспыхнуло любопытство и страх одновременно. Закрыв глаза, она почувствовала знакомую волну тепла, нарастающую в ладонях. В её воображении мелькнул образ — как она простирает руку и открывает окно в другой мир, не похожий на её собственный. Её способность позволяла ей заглядывать сквозь время и пространство, видеть далёкие места, которые она не могла и мечтать посетить. Париж, Лондон, какие-то безымянные леса, чужие города, подводные миры, будто бы вырванные из страниц романа. Но что это значит? Почему ей дано такое умение? Возможно, ответ лежал в тех же кристаллах, что приковали её к этому месту. Или, может, в её собственной сути, скрытой от её же глаз. «К чему всё это?» — задала себе тихий вопрос Эльза. Хотя её силы могли открывать порталы в такие прекрасные места, каждый раз это напоминало ей о собственной ограниченности, о её невозможности быть там на самом деле. Каждый взгляд на чужие миры вызывал в ней не только восторг, но и горечь, ощущение, что её способности — это что-то вроде клетки, у которой есть окна, но нет дверей. Иногда она играла с теми, что была способна сотворить: меняла чай на кофе, или, едва коснувшись каких-то простых вещей, меняла их форму. Она удивлялась и даже наслаждалась этим, но чем дольше она использовала свои силы, тем сильнее ощущала нарастающее чувство тревоги. «Что, если я не должна делать этого?» — подумала она. «А если мои действия приносят вред миру, о котором я ничего не знаю?» Этот страх отдалял её от собственной природы, но каждый раз, когда искушение становилось слишком велико, она снова открывала портал. И каждый раз её взгляд становился всё более пустым, и вместо радости от созерцания других мест она чувствовала пустоту. Снова и снова Эльза возвращалась к своим книгам — они были единственной реальностью, доступной ей, хоть и становились почти знакомыми до боли. Она читала о мирах, которых никогда не видела, о приключениях и людях, с которыми ей было не суждено встретиться. Строки, когда-то захватывающие, теперь казались чужими, как будто принадлежали чьей-то другой жизни. Слова о путешествиях и далёких землях стали отголоском мечты, в которую она больше не могла верить. Она вспоминала, как в детстве ей нравилось представлять себя героиней великих открытий. Иногда она стояла посреди своей комнаты, закрывая глаза и протягивая руки вперёд, как будто могла коснуться того мира, который мелькал в её воображении. В эти мгновения ей удавалось создать что-то настоящее: легкие, едва заметные бабочки дрожали в воздухе вокруг неё, светясь странным, почти волшебным светом. Эти бабочки, сотканные из её фантазий, были такими яркими, что на миг ей казалось, будто она на самом деле выбралась наружу, в мир, полный чудес. Но стоило протянуть к ним руку, как они исчезали — слишком эфемерные, чтобы существовать. Теперь же, стоя перед зеркалом, она чувствовала, как её фантазии рассыпаются, теряя свою прелесть. Она ловила себя на мысли, что даже те создания, которые она так любила вызывать раньше, больше её не радуют. В отражении она видела своё бледное лицо, свои большие, глубоко задумчивые глаза, которые с каждым днём теряли блеск. В волосах, тёмных и блестящих, мелькали тени прошлого — сны о свободе, которую она когда-то себе представляла. Но теперь свобода казалась такой же далёкой, как и эти иллюзии. "И зачем мне это? Что толку от таких способностей?" — думала она, проводя рукой по гладкой поверхности зеркала. Она могла открывать окна в другие миры, могла видеть города, которые существовали где-то там, далеко. И всё же, каждый раз, когда она пыталась представить себя среди этих мест, её охватывал страх. Ведь эти разрывы между мирами были хрупкими, словно тонкий лёд на весеннем озере. Кто знает, что могло произойти, если бы она решилась ступить туда? С возрастом её энтузиазм угасал, уступая место тихой грусти. Она старалась не думать об этом, боясь потерять то немногое, что у неё оставалось. Вечера проходили в одиночестве, в монотонном перелистывании страниц, где истории уже давно потеряли новизну. Ей хотелось верить, что однажды она сможет выйти отсюда и увидеть настоящий мир, не через отражение или созданный ею иллюзорный портал, а по-настоящему. Но эта надежда становилась всё более туманной, как далёкий голос, который всё труднее было различить. Она попыталась отвлечься, протянув руку к одной из книг. Но даже они не приносили утешения, лишь напоминая о том, что у неё никогда не будет возможности испытать то, что описано на страницах. Открытые порталы, когда-то её радость и отдушина, теперь были всего лишь картинками, за которыми не было жизни. "Мама говорила, что однажды я увижу океан…" — промелькнуло у неё в голове, и её губы дрогнули в лёгкой, почти незаметной улыбке. Воспоминания о матери, о её теплоте и мягком голосе приносили боль и утешение одновременно. Но время стирало эти образы, и воспоминания становились всё более размытыми, как забытые сны. Она пыталась удержаться за них, словно они могли дать ей силы, но с каждым днём это становилось сложнее. В те редкие моменты, когда ей удавалось открыть портал, пусть совсем крохотный, она начинала чувствовать что-то похожее на удовлетворение. Однажды она ненадолго "приоткрыла" маленький разрыв, и перед ней вспыхнуло пламя заходящего солнца. На мгновение она почувствовала ветер с солёным привкусом, тёплый и ласковый. Она так захотела протянуть руку, шагнуть за край, и ощутить этот мир по-настоящему. Но страх удержал её, заставил отступить назад, и разрыв исчез, как погасший огонёк. Теперь, глядя на себя в зеркало, она не знала, кем она была на самом деле — заключённой в этом месте или хозяйкой своей силы? Она могла делать невозможное, но каждый раз ощущала, что теряет часть себя. Это была та самая «безопасность», о которой ей говорили, но с каждым годом слово становилось всё более пустым. Она хотела найти хоть какие-то ответы, смотря на себя в зеркале... Но кроме своего отражения, она ничего не видела.

***

За толстым стеклом, скрытые от её взгляда, трое наблюдателей сидели в комнате, пропитанной запахом старой бумаги и металлической пыли. В тусклом освещении мерцали экраны и туго натянутые провода. Широкий стол был завален кипами отчётов, досье и бесконечными записями её жизни — каждый день, каждое движение. Пол под ногами скрипел, а тишину разрезал только шелест карандашей и щёлканье переключателей. Один из них, молодой солдат с тонкими чертами лица, перелистывая страницы журнала наблюдения и иногда посматривая на экран камеры, которая была в зеркале: — Честно говоря, иногда мне кажется, что она понимает, — сказал он, кивая на экран, где Эльза оставалась неподвижной перед зеркалом, погружённая в свои мысли. —Да она даже не знает, что на неё тут кто-то смотрит, — бросил второй, крепкий мужчина лет тридцати, скептически усмехнувшись. — Глупо думать, что она способна понять что-то о нас. Ей просто… некуда идти. — Может, не знает, а может, и догадывается, — пробормотал третий, низкий и хмурый, явно более старший по званию, записывая очередную строку в журнал. — Я слышал, до нас тут работали другие, которые… как бы это сказать… видели странные вещи. И почти все ушли. Вот интересно, мы дольше продержимся? Он хмыкнул, глядя на пустой стул напротив, как будто вспоминая тех, кто сидел здесь прежде. В их смене тоже было что-то зловещее, что-то, что наводило чувство тревоги, но оставалось необъяснимым. Младший солдат продолжил всматриваться в экран, где Эльза наклонилась к зеркалу, внимательно всматриваясь в своё отражение, словно ища что-то, что может увидеть только она. Он невольно ощутил себя почти так же оторванным от реальности, как и она. Ему казалось, что он только исполняет рутинную работу, которая не требовала от него понимания того, что творилось по ту сторону стекла. И всё-таки какое-то странное чувство щемило в груди, не давая спокойно записывать её действия. Он чувствовал себя чужаком в этом маленьком мире, который ему доверили наблюдать, но не объяснили, зачем. — Ты что, впечатлился? — прервал его мысли второй наблюдатель, едва заметно фыркнув. — Здесь нам не платят за жалость. Наше дело — следить. Чувства тут ни к чему. Солдат оторвал взгляд от экрана, неловко пожал плечами. Он знал, что подобные разговоры не приветствуются, но ощущение какой-то странной вины не давало ему покоя. — А как думаешь, что с ней хотят сделать? Ну, для чего она тут вообще? В комнате повисла тяжёлая пауза. Старший наблюдатель прищурился и резко бросил карандаш на стол. — Ты не задавай вопросов, на которые ответов у тебя всё равно не будет, — произнёс он сдержанным тоном. — Тебя сюда посадили не для того, чтобы строить догадки. Записывай, следи — и забудь обо всём этом, когда смена закончится. Но даже он, самый старший, почувствовал лёгкий холодок, пробежавший по спине. На самом деле никто из них не знал точно, что именно за сила скрыта за стеклом. Внезапно дверь комнаты открылась, заставляя солдат вздрогнуть и быстро обменяться тревожными взглядами. На пороге стоял офицер — строгий и бесстрастный, в идеально отглаженной форме. В его глазах сквозило что-то холодное, и, похоже, его появление не предвещало ничего хорошего. — Всем оставаться на местах, — коротко приказал он, заходя в комнату и окидывая взглядом собравшихся. Его присутствие буквально заполнило помещение, и напряжение повисло в воздухе. — Приказано подготовить объект к транспортировке, — сухо сообщил он, как будто не хотел тратить лишние слова. — Высшее руководство… выражает недовольство текущей ситуацией. Сюда направляются господин Клаузен и Мадам Хайнт. При этих именах в комнате воцарилась ещё более тяжёлая тишина. Солдаты непроизвольно напряглись, обменявшись взглядами. Клаузен, с его таинственной репутацией, и эта зловещая Хайнт, о которой ходили шепотки и слухи, оставляли у всех глубокое чувство тревоги. — Клаузен и Хайнт? — один из солдат недоверчиво моргнул, пытаясь скрыть внутренний ужас. — Они сами… собираются сюда приехать? — Да, — подтвердил офицер, его голос звучал так, словно каждое слово было выбито из стали. — Господин Клаузен недоволен, как продвигается процесс. Он считает, что мы упускаем… значительные возможности. Поэтому и было решено изменить текущие условия содержания объекта. — И что мы должны делать? — пробормотал он, пытаясь сохранить хладнокровие. — Дождитесь их прибытия и подготовьте объект к осмотру, — спокойно ответил офицер. — Действуйте по протоколу, никаких отклонений. Всё должно пройти безупречно. Едва офицер покинул комнату, солдаты снова переглянулись, их лица были напряжены. Приезд этих фигур означал, что ситуация сильно усложнилась — и что они сами были сейчас под прицелом, пусть даже и косвенно.

***

Новость о скором визите Клаузена и Хайнт пронеслась по комплексу, как грозовое предупреждение перед бурей. В коридорах усилился шёпот, тени беспокойства пробежали по лицам сотрудников. Каждый знал, что приезд этих двоих означал нечто серьёзное, и даже те, кто редко задумывался о происходящем за дверью камеры с наблюдением, вдруг почувствовали, что сами оказались под наблюдением. Глава комплекса, Оскар Хаусман, уже успел получить короткий доклад о грядущих изменениях, и вид у него был далеко не спокойный. В своём кабинете он нервно расхаживал взад-вперёд, поглядывая на застеклённый шкаф, в котором хранились разнообразные документы и карты. Его заместитель, Мюллер, наблюдал за ним с невыразимым лицом, но его взгляд всё же выдавал лёгкое беспокойство. — Они сказали, что объект надо подготовить к транспортировке, — произнёс Оскар, наконец остановившись и глядя на Мюллера. — Но почему именно сейчас? Почему внезапно понадобился лично Клаузен? И... Мадам Хайнт. Чего они хотят? — Возможно, мы сделали что-то не так, — осторожно предположил Мюллер, стараясь не казаться чересчур встревоженным. — Или... может быть, она перестала быть безопасной для них? Оскар сжал челюсти, пытаясь обдумать слова заместителя. "Безопасность" всегда оставалась эфемерным термином в контексте наблюдений за Эльзой. И каждый знал, что одним лишь приказом Клаузен мог изменить жизнь всех здесь, поставив безопасность всего комплекса под угрозу. Оскар вздохнул и отдал короткий приказ: — Поднимите охрану на уровень два. Уведомьте весь персонал. Подготовьте все доступные записи и отчёты. К прибытию Клаузена и Хайнт здесь должно быть всё идеально. Пока Оскар и его команда начинали приготовления, по комплексу уже активно расходился приказ о подготовке к транспортировке объекта. Медицинский персонал собирал оборудование для быстрой диагностики; техника проверяла герметичность транспортного модуля, который до этого не использовался с момента постройки. Офицеры получали дополнительные указания и отчитывались о состоянии системы наблюдения. Всё это создавало атмосферу нарастающего напряжения — ожидания чего-то неизвестного и потенциально опасного. Комплекс был занят людьми из разных отделов. Среди них были охранники, научные сотрудники, медицинский персонал и технические специалисты. Все они давно привыкли к рутине работы в закрытом режиме, но с каждым часом их привычное спокойствие исчезало. Страх усиливался от шёпота, что "объект" будет транспортирован неизвестно куда и неизвестно зачем. Солдаты, ответственные за безопасность объекта, чувствовали себя особенно напряжённо. Никто не знал, чего ожидать от визита Хайнт — женщины, о которой ходило немало зловещих слухов. Одни говорили, что её взгляд заставляет кровь стыть в жилах, другие утверждали, что видели, как она заставляла людей признаться в том, что они сами не понимали. Каждая деталь предстоящих событий теперь казалась потенциально опасной и несущей в себе угрозу для всех. Когда черные автомобили остановились у входа в комплекс, напряжение в воздухе достигло апогея. Каждый шаг, каждый вздох был выверен и осторожен. Персонал выстроился в строгую линию, ожидая спуска с автомобилей двух фигур, чье прибытие по обыкновению предвещало перемены, и редко к лучшему. Первыми на глаза показались черные лакированные сапоги — Клаузен, в сопровождении своей загадочной помощницы Мадам Хайнт, вышел из машины. Он ступил на бетонный пол с поразительной уверенностью, как человек, чья власть уже встроена в каждый уголок этого места. За ним шла Хайнт, величественная и пугающая в своем загадочном костюме. Клаузен выглядел необычайно молодо, будто время обошло его стороной. С 1942 года, после находки Шварцкристаллов, он словно приобрел новые черты — кожа стала мертвенно-бледной, но идеально гладкой, лицо приняло маску спокойной безмятежности, которая не допускала никаких эмоций. Он носил стильный черный костюм с жилетом, на шее — серая шёлковая повязка, а лицо слегка прикрывало что-то вроде тонкой, почти невидимой маски, делающей его еще более неестественным. Шляпа с широкими полями завершала образ — Клаузен был похож скорее на призрачную тень, чем на человека. Глаза, ледяные и пугающе спокойные, окинули собравшихся равнодушным взглядом. Мадам Хайнт была еще более жутким зрелищем. Она словно сошла со страниц мрачной готической повести: узкий длинный плащ из темной материи, перчатки до локтей и высокая шляпа с темной вуалью, скрывающей большую часть лица. Единственное, что выделялось, — это её неестественно бледные, как фарфор, руки и безмолвный, хищный взгляд, выглядывающий из-под вуали. Никто не знал её настоящего лица, и едва ли кто-то осмеливался приглядываться. По спине персонала пробегали мурашки; ходили слухи, что ее взгляд вызывает непроизвольные судороги и даже помешательство. Оскар Хаусман встретил их с беспокойством, но старался не показывать слабости. Он сдержанно поклонился, стараясь сохранять спокойствие, хотя мысли его путались от напряжения. Мадам Хайнт лишь коротко посмотрела на него, и этого короткого взгляда было достаточно, чтобы Оскар ощутил себя как на допросе. Он понимал, что за любезным фасадом её вежливости скрывается опасная и жестокая натура. — Объект подготовлен? — спросил Клаузен, его голос звучал холодно и отрывисто, как удар молотка. — Всё готово, господин Клаузен, — ответил Оскар, стараясь держать ровный голос, но внутри всё дрожало. Он знал, что этот визит был не просто проверкой — что-то надвигалось. Клаузен лишь кивнул, и Оскар заметил, как его взгляд скользнул по комплексу, словно он оценивал каждый уголок, каждый шаг персонала. Мадам Хайнт осталась позади, её присутствие вызывало у офицеров приступы глухого страха. Они знали, что стоит разозлить её, как последствия будут суровыми. Клаузен, пройдя по коридору, коротко скомандовал подчинённым немедленно подготовить документы и отчеты, пока Хайнт, словно черная тень, бесшумно двигалась за ним, наблюдая за всеми. Её молчание казалось зловещим, а присутствие — давящим. В это мгновение комплекс словно затаил дыхание: каждый чувствовал, что надвигается что-то, что полностью изменит привычный порядок. Когда за Эльзой пришел человек в строгой форме и вежливо сообщил, что её ждут для «осмотра», в её глазах мелькнуло легкое удивление, но она подчинилась. В этом мире, ограниченном стенами и чужими взглядами, её покорность давно стала частью её повседневной жизни. Она знала, что от неё всегда ждали лишь спокойствия и подчинения, и этот новый «осмотр» казался просто еще одной процедурой. Едва она вошла в комнату, как её встретил Клаузен. Он улыбнулся, и в его глазах мелькнуло что-то тёплое, даже ласковое — но эта ласка была холодной, как лед, и пугающей. Его манеры казались деликатными, он даже пригласил её присесть с жестом, больше напоминающим вежливость учтивого гостя, чем властного руководителя. — Эльза, — его голос звучал неожиданно мягко, как будто он говорил не с подопытной, а с любимой дочерью. — Как ты себя чувствуешь? Ты знаешь, что для нас важно твое здоровье. Эльза кивнула, ощущая что-то неестественное в этой ласковости. Этот человек, всегда загадочный и отстранённый, теперь казался почти заботливым, но она чувствовала, что под этой маской скрывается что-то тёмное, что её по-настоящему настораживало. Однако рядом с Клаузеном стояла другая фигура — Мадам Хайнт. Эльза взглянула на неё мельком и почувствовала, как волна неприязни и даже отвращения поднимается у неё внутри. Хайнт была молчалива, как тень, но её взгляд, несмотря на скрывающую вуаль, прожигал Эльзу холодным презрением. Она чувствовала исходящую от этой женщины темную энергию, словно они были врагами, разделенными лишь тонкой, почти невидимой преградой. Каждый взгляд Хайнт был как кинжал, и Эльза поняла, что её присутствие было вовсе не для заботы. — Ты очень умная девочка, — мягко сказал Клаузен, заметив её беспокойство. — Мы просто хотим убедиться, что ты в порядке. Придётся на время покинуть это место — оно перестало быть достаточно безопасным. Мы обеспечим всё необходимое, и ты будешь в хороших руках. Он говорил уверенно, и каждый его жест излучал спокойствие, но внутри Эльза чувствовала, что что-то не так. Почему его вежливость казалась ей поддельной? Почему Хайнт стояла в стороне, как тёмный призрак, сверля её взглядом, полный ненависти и скрытой злобы? Эльза не решилась задать вопросов, лишь кивнула, хотя её охватило ощущение скрытого подтекста. Она понимала, что правду от неё скрывают. Транспортировка была необходимостью, но какая именно угроза могла заставить этих людей проявить такую заботу? Молчание повисло в комнате, пока Клаузен одобрительно кивнул, словно подбадривая её, а Хайнт лишь наблюдала, ожидая любой её ошибки. После осмотра, Эльза вернулась в свою комнату, а Клаузен, Хайнт и Оскар ушли в зал заседаний. Когда они все вошли в просторную, холодную комнату, атмосферу наполнили напряжение и молчание. Клаузен, с его непоколебимым выражением лица, сделал несколько шагов к столу, где лежали документы, внимательно рассматривая их. Оскар, стоявший рядом, стиснул зубы и, казалось, уже долго пытался подавить нарастающее беспокойство. — Что именно вы задумали? Почему её переводят? — не выдержал он, наконец, сделав шаг вперёд. Клаузен поднял голову, и его холодный взгляд встретился с глазами Оскара. Он не ответил сразу, позволяя напряжению тянуться в воздухе, но потом, всё так же сдержанно, произнес: — Это не ваше дело, Оскар. Вам нужно лишь следить за выполнением приказов. Решения принимаются не вами. Эльза должна быть перемещена — это нужно для её безопасности, а также для нашей общей безопасности. Его слова были чёткими, лишёнными эмоций, как всегда, но в них была скрыта угроза. Оскар, заметив её, молча отошёл назад, но в его глазах скрывалась тревога. Он ещё пытался понять, что стоит за этим решением, но ответ так и не прозвучал. Тем временем Отто Шварц, стоявший рядом с ними, молчал, наблюдая за всем происходящим. Его лицо было спокойно, но внутреннее напряжение чувствовалось в каждом его движении. Он знал, что его дочь, Эльза, в опасности, но он не мог ничего сделать. Несмотря на всю свою научную гениальность и влияние, он был всего лишь частью этой игры, частью системы, которую сам же и создал. Клаузен, заметив его взгляд, обернулся к Отто, его голос теперь стал более мягким, но всё так же властным. — Отто, я уверен, ты понимаешь, почему необходимо провести такие меры, — сказал Клаузен с ухмылкой. — Эльза слишком опасна для того, чтобы оставаться здесь. Мы знаем, что её способности могут быть использованы, но для этого она должна быть под постоянным контролем. Отто напряжённо выдохнул, его взгляд становился всё более обеспокоенным, но он молчал. Он понимал, что даже если бы он пытался противостоять, это было бы бесполезно. Все эти годы, годы исследований, он видел, как власть постепенно уходит от него, как сама система забирает его дочь. — Я не могу этого допустить, — наконец, произнёс он, но его голос звучал неуверенно. — Я... я не могу быть частью этого, Клаузен. Клаузен молча смотрел на него несколько мгновений, его взгляд был острым, как нож. — Ты уже часть этого, Отто, — холодно ответил он. — Мы все играем свою роль. В это время Харальд Линдер, стоявший немного в стороне, несколько раз посмотрел на Отто и Клаузена с выражением, которое можно было бы назвать удовлетворённым. Он не говорил, но его глаза выдали лёгкую радость, как если бы он давно предчувствовал, что всё будет именно так. — Мы не можем терять контроль, — продолжил Линдер, обращаясь к Клаузену. — Но я рад, что вы приняли это решение. Наконец-то мы сможем вывести Эльзу на новый уровень. У нас будет полный доступ к её способностям, мы сможем исследовать её более глубоко. Это откроет новые горизонты, не так ли? Линдер смотрел на Отто, его слова звучали почти как провокация, хотя сам он оставался спокойным. Отто, по-настоящему ошеломлённый, не мог произнести ни слова в ответ. Он знал, что Линдер, как и Клаузен, не думал о судьбе Эльзы — для них она была лишь инструментом, средством достижения своих целей. Клаузен, по-прежнему невозмутимый, кивнул Линдеру, выражая согласие. Однако в его глазах промелькнула едва заметная тень недовольства. Он ещё раз обернулся к Отто. — Мы всё понимаем, Отто. Но мы должны быть уверены, что никто не выйдет из-под контроля. И не забывай, ты всё ещё можешь быть полезен. Ты ведь не хочешь оказаться в числе тех, кто станет помехой, правда? Глубокая угроза звучала в этих словах, но Отто не мог ничего сделать. Он был всего лишь частью механизма, и, несмотря на свою власть в научном мире, перед Клаузеном и Линдером он был ничем. Он знал, что спорить с Клаузеном — это всё равно что пытаться остановить бурю руками. Но его гордость, его привязанность к Эльзе заставляли его сопротивляться. Он попытался взять себя в руки и, собрав всё своё спокойствие, сказал: — Ты не можешь просто так забрать её. Она всё ещё моя дочь, Клаузен. Ты не имеешь права распоряжаться её жизнью как вещью. Клаузен не сразу ответил. Он подошёл к окну, словно не спеша, и смотрел на внешний мир. Его фигура казалась внезависимости от времени, но лицо оставалось неподвижным и хладнокровным. Когда он повернулся обратно, взгляд его был всё так же холоден, но теперь в его глазах появилась тень какого-то глубокого знания, как если бы он знал нечто большее, о чём Отто не мог даже догадываться. — Ты думаешь, что можешь остановить меня, Отто? — его голос был тихим, но пронзительным, как холодный лезвие ножа. — Ты ведь знаешь, что с тобой будет, если ты решишь выступить против меня. Мы оба знаем, что произошло с её матерью, не так ли? Ты помнишь, как всё закончилось для неё? Для тебя? Хочешь, чтобы Эльза осталась и без отца? Эти слова, хотя произнесённые спокойно, звучали как смертельная угроза. Они вырывались из Клаузена с таким тяжким подтекстом, что от них у Отто кровь застыла в жилах. Он знал, что если он продолжит сопротивляться, если он хотя бы попробует вмешаться в эти планы, то всё может закончиться для него не просто плохо. Он мог потерять всё — и свою дочь, и свою жизнь, и свободу. Мысленно он вскочил, как кобра, но перед ним стоял не просто человек. Клаузен был частью гигантской системы, и он знал, что никто не сможет встать у него на пути. Страх сжимал грудь, но Отто всё-таки стиснул зубы и произнёс, едва сдерживая дрожь в голосе: — Ты заберёшь её, но я прошу... Пожалуйста, позволь мне поговорить с ней в последний раз. Я не могу жить с мыслью, что не сказал ей всего, что хотел. Она должна понять, почему я поступаю так, а не иначе. Это будет последний раз. Клаузен чуть нахмурился, но в его глазах мелькнуло что-то вроде удовлетворения от его просьбы. Он сделал шаг назад, подойдя к столу, и задумался, обводя взглядом окружение. — Хорошо, Отто, — наконец сказал он. — Ты поговоришь с ней. Но будь осторожен в своих словах. Она не должна знать больше, чем нужно. Ты понимаешь, что в случае ошибок, последствия будут непредсказуемыми. И помни — ты должен придерживаться плана. Не забывай, кто здесь главный. Отто кивнул, его сердце сильно колотилось. Он знал, что этот последний разговор с Эльзой будет решающим. Это могло быть последним шансом увидеть её живой, последним шансом попытаться объяснить хоть что-то. Но в глубине души он понимал — его действия не изменят ничего. Она уже была на пути, который не вернуть. Клаузен кивнул, и, казалось, всё в комнате замерло. Отто направился к двери, чувствуя, как тяжёлые шаги раздаются в пустом коридоре. Это был путь, с которого не было возврата. После того как дверь закрылась за Отто, в комнате повисла тишина. Все присутствующие продолжали стоять в молчании, как будто сами не знали, что сказать или как реагировать на события, только что произошедшие. Оскар, стоявший у окна, не отрывал взгляда от внешнего мира, где туман затуманивал горизонты, но его мысли были далеко. Он знал, что всё, о чём они говорили, и все действия, что происходили, — это было не просто предсказуемое развитие событий. Это был конец. Для всех. Особенно для Отто. Он был старым другом Отто, его соратником в деле, но так сильно было это чувство — сожаление, страх за него. Оскар не мог избавиться от мысли, что они все играли с огнём, а в этом мире такие, как Отто, не могли позволить себе ошибаться. Оскар нервно прошёлся по комнате, поглаживая лицо, пытаясь избавиться от ощущения, что они все уже на грани чего-то непоправимого. — Я не знаю, как долго он ещё сможет держаться, — наконец, произнёс Оскар, не оборачиваясь к остальным. — Отто слишком привязан к ней. Он сделает всё, чтобы её спасти... А это его уничтожит. Линдер, стоявший у стола, вдруг расплылся в довольной улыбке. Он явно был удовлетворён тем, что увидел и услышал. Его взгляд был холодным, почти равнодушным, и не было ничего, что бы могло выдать его истинные чувства. Для него эта перемена была лишь вопросом времени. — Лучше для всех, если Отто уйдёт, — Линдер с сомнительным уважением обвёл взглядом присутствующих. — Теперь у нас не будет больше этого старого укоренившегося чувства привязанности. Отто, как бы он ни пытался, был связующим звеном, которое мешало двигаться вперёд. Теперь же, когда его влияние устранено, всё пойдёт по плану. Эльза будет наша. И мы будем контролировать её способности. Оскар почувствовал холодный поток раздражения, который прокатился по его спине. Линдер всегда был таким — беспринципным и расчетливым. Он был готов пожертвовать любым человеком, лишь бы получить свою выгоду. Однако Оскар не мог себе позволить говорить прямо, что думал об этом. — Но ты же знаешь, что мы не можем быть уверены в её поведении, — ответил Оскар, стараясь сохранить спокойствие. — Эльза не так проста. Мы должны быть осторожными. Линдер лишь пожал плечами, не разделяя его беспокойства. — Осторожность — это то, что ограничивает возможности, Оскар. Мы всё это время сидели на месте, потому что боялись сделать первый шаг. Теперь, когда наш путь ясен, будем двигаться быстрее. Мы не можем позволить ей оставаться в руках отца. И как только она будет на новом месте, мы сможем полностью контролировать её. Затем в комнате, словно тень, внезапно заговорила Хайнт. Она стояла в углу, облокотившись на стену, почти незаметная. Её взгляд был направлен в пустоту, и только звук её голоса вырвался из этой тишины. — Вы все слишком уверены в своём плане. Это не закончится так, как вы думаете. Оскар замер. Он взглянул на неё, не в силах скрыть удивление. Хайнт, как правило, была молчаливой, всегда оставалась в тени, не вмешивалась в обсуждения. Но её слова несли в себе что-то, чего он не ожидал. Это было не просто недовольство, это было предупреждение. — Что ты имеешь в виду? — наконец спросил Линдер, его голос стал более настороженным. Хайнт не сразу ответила, её взгляд всё так же был уставлен в пустое пространство. Наконец, она мягко, но твёрдо произнесла: — Когда ты возьмёшь Эльзу, ты потеряешь контроль. Это больше, чем вы все думаете. Она не будет послушной игрушкой. Ты столкнёшься с чем-то, что даже ты не сможешь предсказать. В её словах не было ни угрозы, ни страха. Это было просто утверждение, из которого Оскар понял, что что-то важное, невидимое для него, оставалось за кадром. — Ты что, действительно веришь, что её способности могут выйти из-под контроля? — с недоверием спросил он. Хайнт лишь кивнула. Всё было в её взгляде. Это казалось парадоксом: она, всегда сдержанная и холодная, теперь говорила что-то важное. И это внезапное признание её страха за Эльзу потрясло Оскара. Эти слова, сказанные едва ли не в шёпоте, звучали как предупреждение. Но что за ними стояло — Оскар не знал. И с каждым новым откровением он всё больше чувствовал, что угроза, которую они не осознают, уже на пороге.

***

Оскар не мог отделаться от чувства, что угроза, которую они так долго игнорировали, наконец настигла их. Всё, о чём говорил Хайнт, не покидало его мыслей. Он не мог понять, почему в последние недели, несмотря на каждую осторожность, он чувствовал, как трещат швы их тщательного плана. Он вышел из комнаты, не сказав ни слова Линдеру и Хайнт, и направился в сторону охраняемого участка комплекса, где находился старый склад, давно не используемый для работы. Здесь редко кто бывал, но Оскар знал, что это было одно из немногих мест, где можно было поговорить без лишних ушей. И, как он ожидал, он нашёл там Отто. Отто сидел на старом деревянном ящике с сигаретой, держа её в руках, но не куря. Его взгляд был устремлён куда-то в пустоту, и лицо его было таким же измученным, как и всегда, когда он оставался наедине со своими мыслями. — Ты нашёл меня, — сказал Отто, не глядя на Оскара. Он сказал это спокойно, но в его голосе сквозила тяжесть. Он знал, что разговор не будет лёгким. Оскар присел рядом, достал из кармана пачку сигарет и передал одну Отто. Они молча зажгли их, и несколько минут не проронили ни слова, наслаждаясь хоть какой-то тишиной. Мрак и изолированность складского помещения давали ощущение, что здесь, вдали от всего остального мира, можно было отдохнуть от беспокойных мыслей. Наконец, Отто, сдержав дыхание, заговорил первым. — Я не думал, что так быстро все случится — сказал он, его голос был тихим, почти сдавленным. — Я знаю, что всё это рано или поздно должно было закончиться, но я не думал, что всё так быстро произойдёт. Я... не могу больше быть частью всего этого. Я теряю Эльзу. Я не могу её спасти. Его руки дрожали, и сигарета в пальцах начинала гаснуть. Отто взглянул на Оскара, и в его взгляде было что-то тоскливое, почти отчаявшееся. Он понимал, что больше не в силах бороться. Его воля была сломлена не только системой, но и собственной любовью и привязанностью к дочери. Оскар глубоко затянулся сигаретой, пытаясь успокоить себя, прежде чем ответить. — Ты не можешь на себя всё это брать, Отто, — сказал он, не отрывая взгляда от пепельницы. — Ты сделал всё, что мог. Ты дал ей шанс, и это больше, чем мог бы сделать кто-то другой. Но Отто лишь покачал головой, не веря в эти слова. — Я был слабым, Оскар. Я знал, что она не такая, как все, и что её способности не поддаются контролю. И я даже знал, что рано или поздно меня подставят. Но я всё равно... слишком долго оставался слепым. Он затушил сигарету в пепельнице, и его руки снова затряслись. Он поднял взгляд на друга и слабо улыбнулся, но в его улыбке не было радости — лишь усталость. — Ты прав, конечно. Я не могу продолжать так. Я больше не могу её защитить. Оскар положил руку на его плечо, пытаясь успокоить его, но сам чувствовал, что не знает, что сказать. Он хотел сказать, что всё будет хорошо, что есть ещё шанс, но это казалось ложью. Вместо этого он просто тихо сказал: — Ты ещё не всё потерял, Отто. Ты ещё можешь ей помочь. Но Отто лишь тяжело вздохнул, отвернувшись. — Я больше не верю в это. Всё, что я когда-либо делал, только усугубляло её страдания. Я пытался найти ей защиту, но она оказалась в центре чего-то гораздо более опасного, чем я мог себе представить. Оскар молчал. Он понимал, что не может помочь Отто сейчас, и что этот разговор был важен для того, чтобы старый друг мог хоть немного облегчить свою душу. Небольшая пауза в разговоре затянулась. Наконец, Оскар встал, чтобы уйти, но прежде чем он смог сделать шаг, Отто остановил его. — Оскар, — сказал он с необычайной твердостью. — Пожалуйста, если ты сможешь... поговори с ней. Поговори с Эльзой, когда она будет... переведена. Я больше не могу этого сделать. Эти слова прозвучали как приговор, но Оскар кивнул, обещая выполнить просьбу. Он понимал, что это может быть их последняя встреча, и что Отто действительно отдал всё, чтобы помочь своей дочери. Когда Оскар вернулся в своё помещение, в голове его не оставалось ни одной уверенности. Он знал, что в этом деле не будет лёгких решений, и что они все, так или иначе, были уже втянуты в нечто намного более опасное, чем просто задача с Эльзой.

***

Эльза сидела в своей комнате, с каждым часом чувствуя, как давление усиливается. Хотя на первый взгляд всё оставалось на своих местах, маленькие детали начали вызывать тревогу. Она пыталась сохранить спокойствие, скрывая страх за своим всегдашним наивным оптимизмом, но глубокое беспокойство скрывалось в её глазах. Её взгляд был устремлён в окно, но она не могла сосредоточиться на том, что происходило за стеклом — её мысли были о другом. Когда дверь тихо скрипнула, Эльза обернулась и увидела Отто. Его лицо было затуманено тревогой, что сразу привлекло её внимание. Он всегда был так сдержан и строг, но в этот момент его глаза говорили о чём-то гораздо более тяжёлом. — Папа? — спросила она, пытаясь скрыть свою обеспокоенность за лёгкой улыбкой. — Что ты тут делаешь? Отто замедлил шаги, не решаясь вступить в её личное пространство. Он посмотрел на неё долго, будто пытаясь найти в её лице хотя бы малейшую поддержку, прежде чем заговорил. — Эльза, — сказал он, с трудом подбирая слова. — Я должен тебе кое-что объяснить. Её сердце невольно сжалось, и она заметила, как его рука дрожит, когда он касается её плеча. — Ты ведь в порядке? — спросила она с настойчивым, но мягким тоном, как всегда, пытаясь унять тревогу и подбодрить его. Он немного прижал её к себе, и это единственное, что заставило её почувствовать, что что-то не так. Его ладонь была холодной, как у человека, пережившего какую-то бурю. Отто почувствовал, как её тело слегка напряглось. Эльза заметила, что он не говорит, и, как всегда, старалась держаться оптимистично, но на этот раз она не могла не заметить, как он теряется в словах. — Всё в порядке, папа. Ты просто переживаешь. Не так ли? — попыталась она улыбнуться, но её голос выдал её тревогу. Отто отступил на шаг назад, подхватив её взгляд, и почувствовал, как слёзы подступают к глазам. Он сам сдерживался, потому что не хотел показывать своей дочери свою слабость, но это было уже невозможно. Он знал, что время на исходе, и всё, что оставалось, это прощание. Не простое, а под покровом этой безбрежной тени, которая висела над ними. — Эльза... — начал он с трудом. — Я... я не смогу больше быть рядом с тобой. Всё, что я для тебя делал, не было достаточно. Я не могу больше тебя защищать, и ты должна понять это. Эльза, не понимая, как реагировать, стояла как вкопанная, не в силах поверить в его слова. — Но... — начала она, её голос дрожал от волнения. — Почему? Ты не можешь... Это... это не правда, папа. Мы же вместе. Отто закрыл глаза, вздохнув, и, не выдержав, ответил: — Я ошибся, Эльза. Я слишком долго пытался быть тем, кем ты хотела, чтобы я был. Но я не могу больше бороться с тем, что происходит. Они заберут тебя. Тебя заберут, и я ничего не смогу сделать. Её глаза наполнились слезами. Всё, о чём она пыталась не думать, вдруг стало реальностью, и это было мучительно. Она шагнула к нему, пытаясь удержать его взгляд. — Но ты же сказал, что все будет хорошо! — её голос предательски дрогнул. Отто опустил голову и продолжил, едва сдерживая боль: — Я всегда хотел верить в это, доченька. Я делал всё, чтобы тебе было хорошо. Но теперь мне ясно, что я не могу изменить того, что происходит с тобой. Всё, что я могу — это попросить у тебя прощения, потому что я не смог быть тем, кто должен был тебя защищать. Её сердце разрывалось от боли, но она пыталась удержаться на ногах. Она знала, что сейчас, возможно, последний раз, когда она могла почувствовать тепло его присутствия. — Папа... я... я всё понимаю. Я буду хорошо. Я постараюсь... быть сильной. Она обняла его, и Отто, в свою очередь, прижал её к себе, чувствуя, как его собственная душа рушится. — Пожалуйста, сделай это для себя, Эльза. Сделай это для нас обоих. Она кивнула, сдерживая слёзы. В этом моменте, с этим прощанием, Эльза чувствовала, как её мир становится гораздо более хрупким.

***

Когда Клаузен и Хайнт наблюдали за Эльзой и её отцом через неприметное окно в комнате слежки, атмосфера в комнате была тягучей, как вода, которая с каждым моментом всё глубже поглощала их. Клаузен сидел с выражением удовлетворения на лице. Он наблюдал за каждым жестом Эльзы и Отто, их последним прощанием, и чувствовал, как некая тяжёлая завеса сходит с его плеч. Для него начался первый этап, и это было значимо. Его глаза не сводились с их движения, и в них читалась холодная решимость. Он знал, что всё идет по плану. — Ну вот, — произнёс Клаузен, не отводя глаз от экрана. — Начинается первый этап. Всё, как и должно быть. Не будет больше никаких препятствий. Хайнт, стоявшая рядом, с холодным взглядом смотрела на экран, но её выражение было менее уверенным, чем у Клаузена. Она покачала головой, как бы думая о чём-то, и потом тихо спросила: — Почему мы не можем просто избавиться от Отто? Он мешает. Неужели это действительно необходимо? Что его связывает с Эльзой, что его так сложно убрать? Клаузен бросил на неё быстрый взгляд, его лицо оставалось нейтральным, но в его голосе было отчётливое недовольство. — Ты не понимаешь, Хайнт, — сказал он сухо, — Отто слишком важен для Эльзы. Если бы мы убрали его, это могло бы серьёзно повлиять на её поведение. Мы не можем позволить себе такую неосторожность. Пока он жив, она будет чувствовать, что есть хоть какая-то связь с её прошлым, хоть какая-то привязанность. Он нужен нам рядом, чтобы в какой-то момент полностью оторвать её от всего этого. Его слова были чёткими и безжалостными, как и сам Клаузен. Хайнт, хотя и скрывала свои чувства, всё равно не могла не испытать легкое отвращение к тому, как он холодно манипулировал человеческими судьбами. Она знала, что для Клаузена всё было лишь частью плана, но она не могла избавиться от того чувства, что с каждым шагом они теряли что-то важное. Это касалось не только Эльзы, но и, возможно, их обоих. Она перевела взгляд на экран, на последнюю сцену с Отто, и что-то в её сердце сжалось. Это было нечто, что она старалась игнорировать, но не могла. — А тебе не жалко её? — спросила она, её голос звучал почти тихо, как если бы она задавала этот вопрос не только ему, но и себе. Клаузен, усмехнувшись, повернулся к ней. Его лицо не выражало ни эмпатии, ни сожаления, но в его глазах было что-то, что могло бы напомнить старую злость. — Жалко её? — он наклонил голову, как будто задавая риторический вопрос. — Она всего лишь инструмент. Я буду рад, когда всё будет завершено. У неё нет прошлого, которое стоит защищать. Хайнт не сказала ничего. Она стояла неподвижно, её взгляд снова ускользнул на экран, где Отто медленно покинул комнату, оставив Эльзу одну. Внутри неё что-то по-прежнему откликалось на её страдания, хотя она, казалось бы, подавила это чувство. Она знала, что должна оставаться холодной, что должна скрывать свои эмоции. Но что-то тянуло её к этой девушке, что-то внутреннее, невыразимое. Клаузен, видя, что она молчит, снова переключился на монитор. Он знал, что Хайнт скрывает свои эмоции. Он видел, как она обрабатывает эти чувства, сдерживая их, но в то же время понимая, что перед ними стоит важная задача. Он чувствовал, что ей сложно. Это было его слабое место — хотя он и демонстрировал абсолютную уверенность и холод, он знал, что Хайнт может быть опасной, если её чувства выйдут из-под контроля. Он вновь взглянул на экран и пожал плечами. В его голосе не было ни малейшей жалости. — Это только начало, Хайнт, — сказал он, — И чем быстрее мы завершим эту задачу, тем быстрее все это забудется.

***

Оскар сидел за столом в своем кабинете. Он медленно листал страницы, знакомясь с последними распоряжениями по поводу транспортировки Эльзы. Указания были чёткими и точными — от её перемещения в другое место до детализированного маршрута, сопровождающие силы и точное время. Его руки нервно сжимали бумагу. Все эти указания, вся эта жестокая точность, не оставляли места для ошибок. В его голове прокручивались мысли о том, что этот план — это конец для Эльзы. В этих документах не было места для ошибок, и Оскар знал, что если она будет транспортирована по этому маршруту, не только её жизнь окажется под угрозой, но и всё, что с ней связано. Эльза была слишком важна для Рейха, чтобы позволить её уйти, слишком хрупка, чтобы оставлять её в руках тех, кто готов был использовать её способности ради своих целей. Но он всё же принял решение. Его руки дрожали, когда он снова схватил документы, поднимая взгляд к окну. Оскар понимал, что нужно действовать быстро. Он не мог просто сидеть сложа руки, когда дело касалось её жизни. Она не была просто объектом, не просто инструментом, как считали все остальные. Он видел в ней что-то большее, что-то живое, что-то, что выходило за рамки их холодной, бездушной работы. И хотя он был солдатом, он не мог полностью отказаться от своей человечности. Сопротивление. Он знал, что если он передаст эти документы Бернарду в Старом Люденбурге, они могут успеть помешать транспортировке. Возможно, они смогут затормозить или даже остановить всю операцию. Но с другой стороны, его разум понимал все риски. Нападение на такой процесс было бы самоубийственным шагом. Бернард и его люди были сильны, но они не могли рассчитывать на великую поддержку. Он рисковал не только своей жизнью, но и жизнью Эльзы, если они не успеют вовремя вмешаться. Оскар знал, что это могло быть решающее событие, но в его душе росла тревога. Он всё больше осознавал, что и его действия, и его выбор, как бы ни были они направлены на помощь, могли только ускорить катастрофу. Он не знал, как это закончится для неё, но верил, что должен попробовать, иначе все было бы напрасно. В его голове всплывали образы Эльзы — её взгляды, её попытки найти что-то своё в этом мире, её маленькие жесты, когда она выглядывала в окно. Она не была просто экспертом в своей области, не была просто объектом для манипуляций. Она была человеком, и если он не вмешается, если он не сделает хотя бы что-то, она исчезнет. В конечном счёте, именно это и толкало его на отчаянный шаг. Он выдохнул, не в силах больше оставаться в пределах своих сомнений. С каждым мгновением Оскар ощущал, как невидимая линия между решимостью и отчаянием стирается. Он понимал, что риски были колоссальны. Но если не действовать, не попытаться помешать этому, он бы остался в своей клетке, не способным ничего изменить. И он встал. Прежде чем встать, он ещё раз взглянул на документы и сжал их в руках. В следующий момент он уже собирался покинуть свой кабинет, решив, что риск оправдает возможные последствия. Он направился к выходу, чувствуя, как всё его существо напряжено от осознания масштаба того, что он собирался сделать.