Вверенный

Бэкхён приезжает на ужин второй раз за неделю в воскресенье. После вчерашнего разговора Чанёль не чувствует себя способным сидеть с ним за одним столом и тем более общаться. Смущение всё ещё слишком велико, чтобы относиться ко всему проще. Не будь ситуация такой мудрёной, он бы не сходил с ума по глупости, но Бэкхён не обычный человек, а Чанёль принадлежит ему по совсем другим правилам преступного мира. К тому же, чувства будто сами его испытывают. В тот момент, когда Чанёль говорил то, что чувствовал и думал, эмоции не жгли его так сильно. Уже когда оказался в комнате и успокоился, Ёль думал, что съест себя самого. Хэрин так и не удалось разговорить его, забрала ребёнка и ушла. Да и весь день не позволяла взять Чонина на руки, потому что сын снова и снова заходился плачем. Омеги, и без того окрылённые после прошлого появления Главы, сегодня будто с цепи сорвались. Чанёль так сильно устал до начала ужина, что думал уже отказаться есть вовсе. «Чанёль, то», «Чанёль, это», Чанёль, переставь, подотри, разложи, убери… Господи! Все чего-то от него хотели, при этом рук в доме достаточно, чтобы суметь всё сделать без спешки и аккуратно. Разве есть разница в том, как именно лежат приборы на столе? Или в каком месте должны стоять салфетки? Или ещё тысяча «или». Эти семейные собрания начали душить со второго раза. Чанёль бы предпочёл оказаться в своём доме и быть самому себе хозяином, потому что Паку плевать, где стоят салфетки, насколько близко лежат палочки к тарелке, нужны ли дополнительные ложки, вилки и прочая белиберда. В своём доме он мог свинячить, не переживая, что что-то пойдёт не так, а здесь каждый взгляд сопровождал его действия, и это сводило с ума. Бэкхён снова ничего не ел, полностью сосредоточившись на детях. Сегодня первую половину ужина на его руках провёл Чонин, а вторую отняла Ынбёль. Это была единственная положительная часть ужина, поскольку дети заставляли чужое лицо смягчаться и улыбаться. Чего стоил только ласковый и наигранно заинтересованный взгляд, пока дети пытались что-то втолковать альфе. Как и в прошлый раз, он не стал задерживаться надолго, но озвучил внезапную просьбу:       — Чанёль, проводи меня. Удивлённо взглянув на парня, Ёль безропотно поднялся, следуя за ним в коридор. Бэкхён жестом показал закрыть дверь в гостиную и начал переобуваться, пока Чан максимально аккуратно выполнил пожелание. Едва Бэкхён выпрямился, омега сам не заметил, как оказался рядом с ним.       — Устал? — тихо вопросил он.       — Очень, — ответил Ёль, измучено взглянув на него.       — Что с Чонином? Ты не берёшь сына на руки. Хэрин так подорвалась с места, будто ты заразен и навредишь ребёнку. Пак неловко приобнял себя, тихо отвечая:       — В последнее время моё состояние сильно изменилось. Чонин будто перенимает его на себя и долго не может усидеть на руках — заходится в такой истерике, что весь краснеет.       — Между вами сильная связь, — кивает Бэкхён. — Это нормально. Скоро начнёт ползать и немного обособится.       — Как ты себя чувствуешь?       — Сегодня утром скрутило в приступе, но капельницы быстро всё ставят на место, — отмахнулся Бэк.       — Тебе совсем нельзя переживать.       — Испытывать чувства и эмоции — значит жить. Я не могу превратиться в камень, — Бён открыл входную дверь и вышел на порог. Кёнсу стоял около автомобиля, но при виде Чанёля кивнул и сразу занял водительское место. — К тому же, — продолжил Бэк, хитро взглянув, — я уже забыл, когда вообще терял голову из-за омег. Чанёль смутился, рефлекторно хлопнув парня по плечу. Бэкхён засмеялся и спустился по ступенькам вниз.       — Вернись в дом. Замёрзнешь! Приобняв себя за плечи, Пак дождался, пока машина съедет с места, и зашёл в дом. Губы так и не расслабились, продолжая улыбаться. Чёртов альфа! … Бэкхён приезжает в офис ближе к обеду. Он знает, что Кёнсу справится с текущими делами, поэтому позволяет себе спокойно высидеть чёртов час на капельнице и, борясь с лёгкой тошнотой, поесть несомненно здоровую пищу. Чтоб она провалилась! Хочется мяса, хочется чего-то жирного, чтобы всего скрутило и не отпускало, но здоровое питание в мгновение ока выравнивает режим и наполняет силами. Всё время, которое он живёт у помощника, Бэкхён не пренебрегает возможностью позаниматься в небольшой комнате со спортивным инвентарём. Эти вещи ему не чужды, однако, последний год был чрезвычайно насыщенным и он забил на себя и своё здоровье так сильно, что всё стремительно превратилось в катастрофу. У До в кабинете всё стабильно: по периметру стоит использованный сервиз на шесть персон (очевидно, некогда было вымыть чашку), рассыпан сахар, но собран в кучку (разумеется, а как иначе), полный бардак из журналов, стопок документов и только-только распечатанных ещё горячих листов. Кёнсу выглядит вполне себе адекватно, но не успевает Бэкхён и слова сказать об этом, как До тут же делает это первый:       — Добрый день, босс. Хорошо выглядишь.       — Хотелось бы тоже самое сказать и о тебе, — отмечает Бэк.       — Мой костюм выстиран и отглажен до хруста.       — А глаза и кожа вокруг них напоминают… ничего хорошего не напоминают, — кривится парень, собирая все кружки по столу. — Ты ел?       — Да, босс. Ребята пару часов назад привезли горячей еды. Чай будешь?       — Я сделаю. Бэкхён ненадолго уходит в туалет, чтобы вымыть чашки. Это позволяет ему заглянуть в открытые двери всех кабинетов: ребята измождены, но продолжат работать. Сколько бы они здесь не сидели, а дел не уменьшается. Всё усложняется людьми отца, которые проводят работу с персоналом, переводя их на учёт Бэка. Личные дела пяти сотен людей нужно обработать, разбить на категории работников, охранников, бригад… А ещё прибавилось работы у планового отдела, это не говоря об отделе снабжения. Понемногу со временем им удастся стать одной большой часть целого, но на этой уйдёт ещё пара месяцев, если не больше.       — Отделы не закрываются на ночь?       — Нет. Мало кто уходит, сейчас почти все остаются ночевать здесь. Кёнсу говорит, не отвлекаясь от рассматривания документов на экране компьютера. Бэкхён выставляет чашки в шкаф, после чего доливает воды в чайник и нажимает на кнопку.       — Мы никогда не выплатим им сверхурочные, — вздыхает Бэкхён, боясь представить, сколько денег потребуется закрыть возникшие пробелы, а ведь он всё ещё не получил наследство и не может оказать финансовую помощь семьям по потере кормильцев.       — Они написали отказ от оплаты сверхурочных. Притащили на днях целую папку с заявлениями, — отвечает Кёнсу.       — Так не пойдёт. Работа должна быть оплачена.       — Она и будет, но на счета семей, которым мы всё ещё не можем помочь финансово.       — И все согласились? Кёнсу поднимает на него тот самый взгляд, не разделяющий скептицизма Бёна.       — Ты хорошо воспитал своих людей. Не понимаю, что тебя смущает.       — Так не бывает, чтобы никто не оказал сопротивления.       — Не знаю, как они организовались и кто проявил активность. Бумаги есть со всеми подписями, написанные от руки. Я вычеркнул этот вопрос из блокнота и больше он меня не волнует. Бэкхён кивнул, поднимая ладони, отступая от продолжения разговора. Не то чтобы он удивился — нет, старожилы знают, что такое оказаться на краю мира, и бёновская поддержка — это больше, чем просто поддержка. Из месяца в месяц они обеспечивают огромное количество семей не только продуктовыми наборами, но и финансово. Теперь, разумеется, количество нуждающихся со стороны отца плавно перепадёт в руки Бэкхёна и он будет ответственен за пропитание, финансирование, лечение и обучение нескольких сотен семей до тех пор, пока они сами не откажутся от помощи. Как только Бэкхён или отец оплачивали полное образование хотя бы двум детям, старшие семей приходили и писали отказную. Да, это занимало большое количество времени и сил, но в год папка отказников пополнялась на десять-тринадцать листов. Впрочем, сколько бы не отказались, на их место всегда приходят новые семьи.       — Как обстановка?       — Мы в порядке. Дела понемногу сдвигаются с места: на прошлой неделе мы отгрузили весь средний склад, но в конце этой недели заполним его доверху. Сейчас работаем только на закупку, но через месяц ожидается улучшение ситуации. Денег, чтобы работать, хватает, но с наследством было бы в сотню раз проще, — Кёнсу задумчиво пролистывает блокнот, после чего и вовсе закрывает его. — Юристы должны были связаться со мной, но с последнего нашего разговора прошло несколько недель, кажется. Думаю, имеет смысл поторопить их.       — Пусть работают. Их начальник и без того напуган, так что не будем давить. Мы и так просим невозможного: если им удастся получить право на наследование раньше полугода — мы уже окажемся в выигрыше.       — Как скажешь, босс. В остальном у нас всё в порядке: текущие дела не отнимают много сил, мы с этим справляемся в срок. Из важного сейчас занимаюсь договорами с новыми клиентами. Пока набросил проект, потом юристы проверят и он попадёт к тебе.       — Кто такие?       — Наши ближайшие соседи. Тоже намекали на союз, как и в случае Чондэ, но ребята смогли им втолковать, что такое невозможно.       — Раньше мы не торговали с соседними районами, — задумчиво произносит Бэкхён. Чайник закипает, щёлкая. Кипяток заливает пакетики водой. — Тебе не кажется, что это создаёт нездоровую ситуацию вокруг нас?       — В плане, мы отбираем чужой хлеб?       — Именно. Хотелось бы быть более осторожными, но нам нужны заказы и деньги. Постоянные клиенты снабжены оружием под завязку, они перестали покупать так много, а с новеньких можно взять больше привычных нам сумм.       — Не знаю, как поступить правильно, господин. Мы, включая бизнес бывшего Главы, сейчас находимся на стадии выживания. Нам нужно проявлять активность.       — Либо эти же самые соседи почувствуют запах крови и набросятся. Да, так нельзя, — согласился Бэкхён, присаживаясь на стул для посетителей. — Когда ты в последний раз что-нибудь слышал о Чондэ?       — Трудно сказать. После того совещания я больше с ним не пересекался. Джэхан созванивался со мной всего раз, чтобы уточнить момент с клиентурой, но Чондэ в разговоре не фигурировал. Бэкхён задумчиво скрещивает пальцы в замок.       — Ублюдок перестал приходить домой. Джэхё выглядит, как вдова при живом муже. Вот что он крутит опять, выродок? — раздражённо произносит Бэк.       — Мне проверить его? — До с готовностью открывает блокнот, взявшись за ручку.       — Нет, займись более важными делами. Чондэ подождёт. Придёт момент, когда я окончательно прижму его, но не сейчас. Сейчас важно встать на ноги. Кёнсу кивает. Пощёлкав мышкой, он откладывает всё в сторону и начинает неспеша разбирать бардак на столе. Бэкхён наблюдает за чужими руками с отдалённым чувством дежавю. В голове снова начинает витать Чанёль, не знающий, где бы спрятаться, чтобы его не дёргали. Омеге трудно жить в такой большой семье. Ему в принципе трудно, потому что в родовом доме ты полноценный член семьи и каким бы уставшим или расстроенным не был, всё равно обязан выполнять какие-то поручения Старшего омеги. Безусловно, все омеги пережили тяжёлые события и почти все смогли с ними свыкнуться, сгладив острые углы, но Бэкхён выделяет Пака. Не может не выделить после того, что тому пришлось пережить.       — Производственный отдел сейчас сильно загружен?       — Смотря что ты хочешь поручить.       — Мне нужна экспертная группа для оценки ущерба коттеджу. Кёнсу слабо поднимает уголки губ, не отвлекаясь от фасовки документов.       — Я сделаю.       — Не надо всё тянуть на свои плечи. Позвони в отдел и поручи им, пусть наймут кого-нибудь.       — Как скажешь, босс. Хочешь вернуться домой?       — Не смущать же тебя своим присутствием, — хмыкает Бён. Помощник поднимает на него насмешливый взгляд, ловко маскируя его под другие эмоции. Ещё бы! С чего это вдруг он решил, что ему можно насмехаться над словами Главы?!       — Попрошу составить заключение в кратчайшие сроки.       — С трудом представляю, сколько займёт восстановление по времени и финансам, но восстановить нужно: после родового дома этот — лучше всего защищён. К сожалению, он не выдержал нападения китайца, так что придётся внести некоторые изменения в проект.       — Хочешь сделать более защищённым? — Бэкхён кивает. — Сделаем, босс. … Чанёль ненавидит тот факт, что Бэкхён может приезжать домой тогда, когда у него будет время или когда захочет этого. Осознание того, насколько сильно весь дом зависит от альфы, поражает его и медленно съедает изнутри. Понемногу он пытается перебороть отвращение к тому, что они заперты здесь навечно, но… удаётся с трудом. Поразительно, что Хэрин сознательно замкнулась здесь вместе с ним. Не сказать, что эта ситуация чем-то отличается от периода во время беременности: Чанёль тоже ждал, тоже надеялся, что Бэкхён приедет домой, но здесь всё кажется усугублённым и жестоким. Там Чанёль был сам по себе и отвечал только за себя, а здесь настолько мощная какофония из невыплаканных слёз и невыговоренных слов, что закладывает уши. Чанёль не может смотреть на омег без ощущения того, что все они чудовищно зависимы от кого-то ещё. Да, они потеряли своих мужей, но у них даже не было возможности найти себе кого-то ещё. Молоды ведь были! Могли бы завести семью снова, могли бы приглядывать за Главой семьи, или сама семья могла бы принять во внутренний круг другого альфу. Нет. Омеги действительно были сокровищами для альф в этом доме, но именно в этом и была проблема: в случае гибели, они как и любые другие украшения оказывались запертыми в шкафу или шкатулках. Лежали на сохранении, пока не потемнеет металл и не иссохнут до костей тела, полные жизни. Ёль не знает, откуда всё это скопилось в голове. Замечал, что много анализирует, ставясь невольным наблюдателем, но именно появление Бэкхёна дома расставило всё на свои места, и осознание оказалось слишком удушающим. Чанёль вдруг понял, как сильно он боится того, что Бэкхён так и останется навсегда приходяще-уходящим альфой, награждающим своим присутствием стареющих омег. Он бы ни за что не смог жить так дальше. Как бы сильно он не был благодарен здешним омегам за кров, еду и хорошее отношение к нему и ребёнку, Чанёль знал, что и года бы здесь не сумел прожить. С его-то надорванной психикой, в отсутствие Бёна, Чанёль бы вздёрнулся в кратчайшие сроки. Сейчас чувства согревают его и не дают впасть в пучину страхов, но что, если Бэк не сможет принять его как омегу. Что дальше? Жить от ужина к ужину, с ужасом выполнять приказы, сопротивляться самому себе, бояться сказать что-то не то, чтобы в конце концов обезуметь и повеситься?! Чанёль понимал и Бэкхёна: рана после обмена истинного оказалась слишком велика, чтобы со спокойной душой принять другую омегу и полюбить, но в то же время Ёль безумно переживал, что Бэк расставит всё по полками скажет, что всё это было ошибкой и ничего подобного этому никогда не произойдёт. Так какое же будущее его ждёт: в вечном ожидании в роли робота, либо… Впрочем, с его-то судьбой, включая то, что пришлось пережить, «либо» — просто не существует. … в комнате для допросов есть стол и стул. Больше ничего, потому что здесь — не пыточная. Сюда приводят либо в начале, либо в последствии после некоторых экзекуций, когда развязывает язык. Откровенно говоря, Сан выглядит очень плохо. Бэкхён удерживается от усмешки, заметив проступившие единичные седые волоски (были ли они у него всегда?). Ему бы хотелось плюнуть в чужое лицо и бросить обвинения, разочарованно взглянув, но Чанёль просил, а Кёнсу всё сбросил на его плечи, поэтому Бэкхён удерживается от лишних слов. Он запрещает себе говорить лишнее и смотреть так, словно уже решил судьбу человека.       — Добрый вечер, господин. Ничего не ответив, Бэкхён выдвигает стул из-за стола со своей стороны и переставляет его к боку столешницы, чтобы сесть как можно ближе к Сану. Парень немного приосанивается, подсаживаясь ближе к спинке стула, так что Бэкхён понимает, что занял выгодную позицию: не нападающего, но угрожающего далёкого товарища. Лисьи глаза неловко отводят взгляд, но тут же возвращают. Бэкхён молча рассматривает бывшего охранника коттеджа, пытаясь понять, что конкретно он хочет услышать. Безусловно, хочется задать один единственный вопрос о чувствах к Чанёлю, но именно этот вопрос может сорвать резьбу и он снова окажется на больничной койке — не хорошо. Парень напряжен до предела и смотрит с нескрываемым смущением и даже стыдом. Бэкхёну нравится отмечать на чужом лице проблески стыда. О, разумеется, Сан всё понимает. Конечно, как не понимать, если в договоре чёрным по белому было написано: не смотреть, не разговаривать, не прикасаться. Чёртов урод, Бэкхён готов был его разорвать на куски прямо сейчас. Достаточно ударить по внутренностям контролем и от чистого сознания пацана ничего не останется. Кёнсу сбросит этого овоща на ступеньки любого психоневрологического диспансера и всё закончится. Абсолютно всё. Никакого жгучего страха из-за возможного конкурента, никакой боли от ужаса, что охранник может нравится Чанёлю больше, чем «просто поддержка» и «просто друг». Бэкхён вдруг думает, что говорить не о чем: он настроен против парня, он не может даже губ разомкнуть без желания выругаться, он раздражён тем, что тот смотрит на него и всё ещё дышит, но при этом… Он заставляет себя вспоминать каждый раз, когда Сан, будучи молодым пацаном, несколько раз становился перед ним и получал пули. Он заставляет себя вспомнить тот факт, что Сан закрыл собой Чанёля с ребёнком при первом нападении на коттедж. Парень получил в бронежилет очередь из автомата и не умер. Выжил, чтобы сводить с ума и Бэкхёна, и Чанёля, и самого себя. Грёбаный везунчик. Наконец, Бён опускает взгляд на чужую чёрную футболку.       — Ты умрёшь ради меня, Сан?       — Всегда готов, господин. Разве может быть другой ответ?.. Кивнув, Бэкхён достаёт из-за пазухи револьвер. Он открывает барабан и опрокидывает оружие на бок, чтобы патроны вылетели на ладонь. Выставив их в ряд перед парнем, Бэк вкладывает один в ячейку и прокручивает барабан, защёлкивая одним лёгким движением. Оружие готово к использованию. Эту проверку в ветке Бэкхёна проходили только избранные. Отец, к примеру, никогда не давал судьбе что-то решать: если в ком-то сомневался, то убивал сам, а Чондэ и вовсе презирал подобные проверки, называя их играми с жизнью. Стук металла о поверхность стола запускает смертельный механизм в действие. Бэкхён медленно откидывается на спинку стула, внимательно всматриваясь в чужое лицо. Никакого сомнения в чужом взгляде не заметно и не чувствуется. Сан не вздрагивает, не дёргается, не заходится истерическим смехом, не сходит с ума, отказываясь стрелять в себя. Взяв револьвер в руку, парень делает глубокий вдох и прислоняет дуло к правому виску. Бэкхёну кажется, что он ещё никогда не видел таких преданных глаз. Именно в этот момент он вдруг думает: «Я передумал, опусти оружие», но произнести слов не может, внутренне оцепенев от того, какое впечатление производит парень от готовности распрощаться с жизнью.       — Я давал присягу служить тебе всю жизнь, и я исполню эту клятву.       — Клянись, — выпалил Бэкхён, надеясь оттянуть неизбежное.       — Клянусь, что никогда не переступал через черту, проведённую тобой в доверии, которое ты мне оказал. И никогда не предавал его, с какой бы стороны не рассматривался и оценивался мой проступок. Возможно, парень увидел что-то такое в его глазах, что подтолкнуло его к нажатию на крючок. Возможно, он и правда заметил, как смягчается Бён. Бэкхён засомневался всего на секунду и именно её выбрал Сан, чтобы выстрелить себе в голову. Ячейка передвинулась, прозвучал щелчок и всё закончилось. Сан сделал глубокий вдох, продолжая смотреть на него застывшим взглядом. Бэкхён даже не дрогнул, замерев от чувств, взвившихся внутри него. Парень смотрел на него так, словно свершилось что-то неправильное, будто нужно было по-настоящему умереть, чтобы угодить Бёну. Чужие глаза заискрились от выступившей влаги, но сморгнуть её парень не смог. Бэкхён протянул руку и вытащил из онемевших пальцев револьвер, на всякий случай вытаскивая из него патрон. Чужая кожа была ледяной. Говорить было не о чем. Спрашивать что-либо бессмысленно. Всё уже было сказано и сделано.       — Я не хочу знать, любишь ты его или нет, но если ты позволишь себе показать ему чувства, я не поленюсь собрать весь твой род и на твоих же глазах вырезать его подчистую.       — Нет той любви, о которой ты думаешь, господин, — шепнул Сан. Он медленно спустился перед ним на пол, утыкаясь лбом в колено. — Клянусь тебе, её нет. Я умру за него, как и за тебя, но не потому что люблю, а потому что хочу защищать и служить ему так же преданно, как До Кёнсу.       — Омегам не нужен помощник! — заорал Бэкхён, приподнимаясь с места и отбрасывая из-под себя стул, чтобы отойти от парня. Сан ухватил его за руку, крепко сжимая обеими ладонями.       — Но им нужен друг!       — У Чанёля есть Хэрин, — процедил Бэкхён, сжимая пальцы в кулак и напрягая предплечье, чтобы вырваться из захвата.       — Но она не знает того, что может знать охрана. Мы охраняем и бережем омег со всей мощью, которой ты обладаешь, но дышат ли омеги в этих тисках? Могут ли они чувствовать себя свободными? Бэкхён оскалился.       — Я должен объяснять тебе элементарные для понимания вещи?! — заведённо воскликнул он. — Я должен рассказывать тебе о том, какая опасность их ждёт снаружи?! Я должен рассказывать тебе о запрете на общение с охраной, потому что все мы люди и можем влюбиться?! Или я должен сказать тебе, что я слишком слаб, чтобы защитить их там, снаружи золотой клетки?! Живые?! Дышат?! Достаточно!       — Но это не жизнь, господин, — хватка на руке ослабла. Бэкхён, до этого с силой напрягавший руку, чтобы вырваться, едва не упал назад, пораженный внезапной свободой.       — Ты переступаешь черту.       — Я знаю. Но Чанёль столько пережил и так слаб перед всем, что происходит вокруг, — огорчённо произнёс Сан, опуская руки. — Я видел его всего один раз. Там, в родовом доме. Он напуган, и ты это тоже видишь.       — Да какое тебе дело до омеги? Какого чёрта ты так вцепился в него и до сих пор позволяешь себе убеждать меня в чем-либо? — процедил Бэкхён, наклоняясь к парню. — Откуда в тебе столько сил что-то говорить мне о Чанёле?       — Я никогда не пытался встать между вами двумя, — внезапно произнёс Сан. Бэкхён шокировано отдёрнулся назад. — Клянусь тебе: я никогда не пытался встать между вами, я лишь хотел стоять рядом. И ничего больше. Бэкхён не верил в дружбу между альфой и омегой. Трудно сказать, что судил по себе, потому что… жизнь была запутанной с самого детства. В родовом доме его окружало большое количество омег в разных состояниях, в разном настроении, он был им поддержкой, опорой, они обучали его понимать и осознавать, а снаружи дома была возможность проверить всё на практике и с ужасом осознать, что все альфы вокруг тупоголовые идиоты, не видящие и незамечающие очевидных вещей. Бэкхён был сильным альфой, который уважал и восхищался омегами, но у него как-то не сложилось в жизни полюбить их, как близких друзей. Да и никто не смотрел на него, как на друга, воспринимая как потенциального супруга или ходячий бумажник. Сан пытался заверить в том, что Чанёль был для него… Но даже если и так: Кёнсу, по крайней мере, был альфой, как и сам Бэк. Бэкхён не мог осознать, что можно бескорыстно посвятить свою жизнь чужому омеге, желать защищать, поддерживать, общаться без чувства любви к этому человеку. Даже у друзей есть своя особенная любовь, которую не все окружающие могут понять. С Чанёлем изначально всё было иначе: у Бэкхёна даже сил не было, чтобы воспринять чужого беременного омегу потенциальным партнёром. Он не имел ничего против ребёнка, которого Ёль вынашивал от другого мужчины, но всё равно не позволял себе думать о нём, как об омеге. Чанёль был вверенным, был узлами связан с традициями и правилами, Чанёль был частью семьи, чем-то личным, чем-то, что принадлежит исключительно Бэкхёну и никому больше. Чанёль был поддержкой и опорой, был таким источником ласки и покоя, что… даже во время появления истинного… Всё так изменилось: из дополнительного фрагмента жизни Чанёль стал той самой частью, без которой не получается ни дышать, ни есть, ни спать, ни жить. Успел ли Бэкхён стать ему другом? Был ли Бэкхён для Чанёля чем-то вроде Сана? Потому что сам Бэкхён всегда видел перед собой запрет, который… оказывается, бессовестно нарушал. Господи, чёрт возьми… Бэкхён подал руку парню и потянул на себя, позволяя ему подняться на ноги.       — За тобой будут следить, — спокойно произносит, продолжая крепко сжимать чужую ладонь в своей, — мне будут докладывать о каждом твоём шаге и взгляде на Чанёля. Я буду сходить с ума всякий раз, когда ты будешь оказываться рядом с ним. Я буду нестерпим и жесток, потому что Чанёль — не просто вверенный мне омега, Сан. Чанёль больше, чем этот статус.       — Я знаю, господин. Просто позволь мне присмотреть за ним в твоё отсутствие, — доверительно произнёс парень. — И если что-то случится, тебе больше не придётся избивать себя до полусмерти, потому что для этого у тебя буду я. «Не себя бей — меня бей», — промелькнуло в голове, вгоняя в вихрь чувств. Бэкхён неверяще уставился на парня, ощущая, как хватка чужих пальцев на ладони усиливается.       — Я готов к этому, — заверил Сан.       — Тогда приступай к работе. … Сан появляется на территории родового дома восьмого августа, спустя тридцать девять дней после их последней встречи. Чанёль стоял на террасе у перил и не мог поверить своим глазам. Человек, который пропал так давно, помахал ему рукой, привлекая внимание. Сердце обливается кровью и невыплаканными слезами за человека, который стольким пожертвовал ради него и скольким ещё пожертвует в будущем. Хэрин быстро спускается к нему по ступенькам и обнимает. Слушая чужой торопливый разговор, Чанёль сжимает губы от обиды на то, что не может сделать тоже самое. Слёзы скапливаются в глазах, но больше от радости, чем от неприятного осознания того, что теперь они оба как на раскрытой ладони: никуда не спрячешься, ни от кого не скроешься. Женщина практически сразу отступает и пропадает из виду. Прижав автомат к телу, Сан низко кланяется ему. Его пальцы прислоняются ко лбу, после чего опускаются к сердцу. Чанёль даже не пытается расшифровать чужой жест. Его сердце горит чувств и радости, он едва сдерживается от слёз, потому что Чонин на руках только-только успокоился после очередной истерики. Взяв маленькую ручку, Чанёль машет ею охраннику, ласково проговаривая:       — Смотри, кто вернулся? Дядя Сан вернулся домой. Парню нужно становиться на пост, но он ещё несколько мгновений смотрит на них, после чего разворачивается и пропадает в глубине сада. Чанёль шмыгает носом и тяжело выдыхает после глубокого вдоха. От испытанного облегчения лёгкие будто лучше раскрываются, впуская кислород. Становится приятнее дышать. Ёль умоляет себя не делать глупостей и не писать сообщений Бэкхёну. От благодарности Бёну горит и сознание, и тело. Какое счастье и облегчение он подарил ему! Впервые за столько времени. Впервые за вечность. … на часах почти десять. После капельницы Бэкхён долгое время не мог найти себе места, из-за чего внезапно принял решение приехать домой. Только у двери осознал, что время позднее и Чанёль может находиться рядом с сыном. Постучав в дверь, он несколько минут стоит, не надеясь на то, что ему откроют. Но дверь открывается, а за ней показывается Хэрин.       — Добрый вечер, господин Бён.       — Привет. Довольно поздний визит получился. Все уже спят?       — Все — спят, а Чанёль нет. Позвать? Вздохнув, Бэкхён спрашивает:       — Он не занят?       — Пока я спустилась приготовить смесь, он присматривает за Чонином. Я сейчас сменю его и он спустится к Вам, хорошо? Кивнув, Бён складывает руки за спиной, отходя на несколько шагов. Поняв, что он не собирается входить, женщина закрывает дверь. Бэкхён устало вздыхает, опуская голову. Мысли кружатся, мельтешат, путаются, как надоедливые мошки перед лицом. Он смотрит себе под ноги и не может сосредоточиться на чём-то одном, одновременно думая обо всём сразу. Совсем скоро открывается дверь. Чанёль, весь всполошенный, натягивает рукав кардигана, глядя на него удивлённым взглядом.       — Ты чего здесь? — шепчет он. Бэк пожимает плечами, так и не распустив позади рук.       — Не знаю. Парень быстро переобувается в уличную обувь и тихонько закрывает за собой дверь, максимально аккуратно потянув её на себя. Господи, прячутся, словно школьники, а ведь он не ворует его даже! Называется, приехал в собственный дом! Мысль об этом смешит, вынуждая улыбнуться.       — Что?       — Прячемся, как подростки, — качает головой Бэкхён.       — О, я бы на твоём месте не улыбался, — вздыхает Чанёль, спускаясь по ступенькам вниз и ведя их по подъездной дороге в сторону цветочной арки. — Ты не представляешь, как умеют смотреть омеги в доме. Они скоро во мне дыру прожгут. Так что лучше не давать никому повода.       — Они нехорошо относятся к тебе?       — Нет, дело не в этом. Они переживают за меня больше, чем нужно.       — В плане чего?       — В плане тебя. О, это всё объясняет. Бэкхён понимающе кивает, опуская взгляд. Они заходят в арку, и Бэк делает глубокий вдох, наслаждаясь цветочным ароматом. Мама так сильно любит эти вьющиеся розы…       — Что говорят?       — Не хочу об этом говорить.       — Значит, что-то плохое, — смиренно произносит Бэк.       — Они очень любят тебя, — заверяет Чанёль, — но беспокоятся обо мне больше, чем тебя любят. Бён слабо улыбается, понимая, что ему нечего на это сказать. Наверняка и Хвиён, и ЮнДо рассказывали что-то о своей жизни. Братья были… они были. В том-то и проблема. Мёртвых не осуждают. Возможно, тогда, когда Бэкхён ещё был юным альфой, он был разочарован в некоторых поступках братьев, но ступив на их дорожку понял, что у всех свои способы справляться со стрессом. Кому-то нужно в тир, кому-то нужно напиться, кому-то выместить эмоции на других людях, кому-то нужна ласка и объятья незнакомцев… Отец строго наказывал не тащить дерьмо в дом, и они не тащили. Как умели — так и не тащили, пусть и причиняли своим отсутствием боль супругам.       — Как ты себя чувствуешь?       — Наверное, нормально, — Ёль пожимает плечами. — Ощущаю некоторую неопределённость, но жаловаться не на что. В саду есть приглушённое освещение, но по мере их приближения к фонарям, они начинают светить ярче. В случае нападения охрана дома должна предельно точно видеть территорию, желательно, как на ладони. Пахнет землей и цветами. Пахнет сыростью. Слышно, как в глубине сада на небольших участках срабатывает система полива. Они неспеша проходят мимо кабинета отца и обходят постройку, направляясь вглубь.       — Всё так изменилось, — тихо делится Чанёль. — Больше нет гнетущего чувства отчаяния. Всё как будто наладилось. Практически, — ненадолго умолкает, чтобы снова продолжить, — необычно, немного страшно, но приятно.       — Чувствуешь, будто что-то произойдёт и всё разрушится?       — Иногда, — соглашается Чанёль. — Но сейчас я больше озадачен своим личным будущим, чем внешними проблемами со стороны… твоих врагов, если так можно выразиться.       — Отсутствие моего ответа тревожит тебя?       — Думаю, да, — кивает Чанёль. Бэкхён понимает, что омега ни разу не взглянул на него с тех пор, как они вышли в сад.       — Чего ты боишься?       — Того, что навсегда останусь в этом доме и повторю судьбу людей, которые живут в нём, — шепчет Чанёль. Бэкхён мягко касается чужого плеча, останавливая парня. Тот неуверенно поднимает взгляд, явно не желая делиться мыслями, но Бэкхён говорит: «расскажи». — Ты и сам всё знаешь.       — Всё равно расскажи. Ёль вздыхает, отводя взгляд, а потом и вовсе отворачивает голову. Печаль пропечатывается на его лице, делая до боли знакомым. Вот таким Бэкхён видел этого омегу на протяжении всей беременности и после неё тоже.       — Ты не представляешь, как страшно жить от вечера к вечеру. Зависеть от одного альфы и днями напролёт только и делать, что ждать. Воспитывать ребёнка и ждать, когда альфа наградит своим присутствием. Как будто… тебя и не существует. Будто есть только он и то ощущение покоя, которое он дарит время от времени. А в остальные дни ты не живёшь — дышишь и больше ничего. Ничто не приносит радости, задыхаешься в доме, сходишь с ума в четырёх стенах, потому что нет ничего, что смогло бы подавить это ужасное чувство ненужности. Бэкхён видел это на протяжении многих лет, с самого детства, и не понимал, как можно иначе жить омегам в их мире, но сейчас… едва он представил себе, как Чанёль живёт так изо дня в день, Бэкхёна затошнило.       — Ты не должен так жить, — выдавил он.       — Но я буду, — Чанёль взглянул на него печальным взглядом. — Если ты скажешь, что всё, что между нами происходит, это ошибка, мы так и будем жить: я — здесь, ожидая, пока ты соскучишься, пока захочешь увидеться, а ты — там, в другом доме, с другими людьми, занимаясь своими делами, борясь, любя кого-то другого.       — Мы переедем, — отрезал Бэкхён, отводя взгляд. Дурнота подобралась к горлу, и он повернулся к Паку боком. — Я жду экспертное заключение от комиссии по состоянию коттеджа. Как только мне скажут, сколько займёт время построить новый дом, мы незамедлительно начнём строиться. Возможно, к зиме он будет готов. Я бы этого хотел, но до тех пор тебе нужно оставаться здесь, как бы тяжело это не было, потому что это единственное место, в неприступности которого я убеждён.       — Ты уверен, что сможешь…       — Не имеет значения, каково будет моё решение, — прервал Бэкхён. — Если ты хочешь жить уединённо — так и будет. Чанёль коснулся его плеча, вынуждая взглянуть на него. Он выглядел так, словно Бэкхён подарил весь мир.       — Спасибо. … проходит двое суток, а впечатления от разговора не смазываются даже прожитыми часами в заботах. Чанёль чувствует себя окрылённым, бережно прокручивая эмоции внутри. Всего его мысли заполнились ожиданием переезда, хотя Бэкхён не сказал никаких сроков. «До зимы». Что значит до зимы? Плевать. Месяцы пролетят незаметно, несмотря на ожидания. Вероятно, что-то меняется в его настроении. Скорее всего, его выдал ясный взгляд, а не затуманенный мыслями, как это обычно с ним случается. Минсок говорит ему, чтобы он не искушал других омег, но разве можно удержать в себе ощущение счастья, нависшего над головой?.. Это в который раз убеждает парня в том, что в этом доме очень тяжело отличаться от других. Когда Бэкхён пришёл на ужин и все воспылали чувствами, он наоборот был хмур и напряжен, и в последующие дни также, а теперь они напряжены от долгого отсутствия Бёна, а он светится от чувств. Да, таковы правила выживания в этом доме, но как же тяжело всё время притворяться, когда душа горит, то от счастья, то от горя…       — Мне приятно видеть тебя таким, — всё же произносит Минсок, внезапно задержавшись после ужина выпить с ним чаю, — напоминаешь мне времена молодости. Я ходил с Чонином на руках по дому окрылённый и так же был вынужден скрывать свои чувства, потому что госпожа очень жесткая старшая омега. Думаю, именно из-за неё мы и переняли эти правила. Я и не помню времени, когда мы вели себя как-то иначе. Возможно, так было всегда. … завещание отца было обнаружено в кабинете абсолютно случайно. Бэкхён приехал разгрузить Кёнсу, а в итоге застрял с листами в руках, озадачившись тем, что там написано. Честно говоря, почти каждая строка повергала в шок. Каким образом он читал его ранее? Как мог упустить столько вещей, столько деталей?! Почему на столькое не обратил внимания?! Чондэ суёт нос в свои дела? С каких это пор человек, который боится собственной тени, лезет куда не просят? Появятся секреты от Кёнсу? Разве такое возможно? Детали существования рода? Чего он может не знать? Казалось, всё на ладони, какие могут быть тайны? Выдать Чонина замуж за нелюбимого человека? Это вообще что такое? Как такое возможно?! Уничтожить Чондэ? Убить? Вывезти? Лишить доступа в дом? Что он имел в виду? Ознакомиться с дневниками отца? Он вообще что-то писал?! Бэкхён хватается за голову, уставившись на листы, лежащие на столе. Он снова и снова перечитывает абзацы, не зная, за какой из вопросов браться первым и что копать, если отец и так всё предельно чётко обозначил. «Если Сона всё ещё вдыхает в себя этот мир, если сила воли не позволяет ей уйти, оставив тебя — единственного живого сына — одного, если я не отнял у неё жизнь, пожалуйста, позаботься о своей матери, не дай ей забыть, как сильно я её люблю». Бэкхён зажмурился, не в силах побороть мерзкое чувство предательства. Он смутно помнил, как думал о том, что мать никогда не простит его и что ему не стоит в принципе попадаться ей на глаза. Он каждый день получает отчёты из больницы и вскользь просматривает их, потому что читая одно и то же невольно запоминаешь то, что будет написано дальше. Кёнсу мониторит эту ситуацию для дальнейшего реагирования, но пока всё без изменений. Парень отказывается думать, что в какой-то момент мама так и не сможет прийти в себя хотя бы на мгновение, чтобы узнать кого-то из родных. Разумеется, к ней он никогда не сможет приблизиться, пока она будет находиться в сознании, но пока спит… возможно, он смог бы посидеть рядом с ней?.. Бэкхён перечитывает завещание снова и цепляется-таки за слова о Чондэ. Решение находится сразу: звонит Кюхану, чтобы тот был предельно внимателен лично к Чондэ и отслеживал его действия. Всё, что будет становиться под знак вопроса, сразу докладывать ему лично.       — Господин, занят? — Кёнсу входит, когда разговор завершается.       — Проходи. Что у тебя?       — Договоры на подпись. Бэкхён молча берет ручку, протягивая вторую руку к бумагам. Кёнсу молча дожидается, пока он справится, но Бэк не отдаёт бумаги — оставляет на столе, прижав ладонью. Чужой взгляд становится более выразительным, встречаясь с его, задумчивым. Бэкхён знает, что Кёнсу сразу всполошится, чтобы уличить Кима в чём-то предосудительном, но всё же без мнения помощника обойтись не может.       — Ты читал завещание?       — Нет, господин. Бён поворачивает лист к До и указывает пальцем:       — Прочти вот этот фрагмент, касающийся Чондэ. Проходит меньше минуты, и взгляд Кёнсу резко возвращается к нему.       — Что думаешь?       — Поставить на прослушку, внедрить людей, подготовить бригаду реагирования. Бэкхён хмыкает, качая головой.       — Кюхана будет достаточно. Этот парень вполне исполнителен, чтобы вовремя оповестить нас о чём-то, что выходит за рамки ответственности Кима. До соглашается лишь спустя мгновение. Почти с неохотой.       — Кому он будет докладывать?       — Мне.       — Господин, тебе нельзя волноваться.       — Ты не можешь беречь меня вечно.       — Вечно? Нет. Но на период лечения хотелось бы устранить любые эмоциональные всплески со стороны. Бэкхён подталкивает договоры к помощнику и поднимается с места.       — Что, если отец знал о похождениях Кима?       — Он мог, — тут же соглашается До. — Странно предполагать, что Глава мог не знать чего-либо о своём роде. Наверняка присматривали и за тобой.       — Если он знал, что Чондэ изменил жене, почему не убил раньше?       — Омега.       — Омега? — переспрашивает Бэкхён, тут же простонав от озарения. — Истинность. Да, это всё меняет. Отец всех омег воспринимал, как своих детей. Он никогда бы не позволил себе превратить Джихё в овощ. Он бы и смерти её не пережил. Чёрт. Тогда что он имеет в виду под «уничтожением»?       — Я не знаю, господин. Не хватает данных. Есть вероятность, что Глава знал больше, чем мы. Вдруг у Чондэ на стороне есть ещё дети? Или семья? Даже мысль об этом причиняла Бёну невыносимую боль. Парень оскалился, взмахнув ладонью, желая отсечь себя от прозвучавших слов.       — Как ты будешь слушать доклад, если даже это выводит тебя из себя?       — В конце концов, я должен окрепнуть.       — Ты целый год провёл в бою, разве можно за несколько недель восстановиться?       — Кюхан будет докладывать мне, — твёрдо произнёс Бэкхён.       — Как скажешь, господин. … Бэкхён приезжает домой посреди дня. Чанёль замечает его случайно, укачивая Чонина на руках, пока Минсок спустился в сад к ЮнДо. Внезапное движение в районе террасы привлекло внимание, из-за чего он присмотрелся к двум фигурам, спешно проходящим по дорожке к кабинету бывшего Главы. Похоже, Кёнсу был рядом. По крайней мере, человек был очень похож на него. Ёль проводил их взглядом и усмирил глупое желание выскочить из дома. Появление парня здесь в течение дня наверняка сопровождалось какой-то необходимостью и отвлекать его не стоило. Иногда Чанёль уставал себе повторять: захочет — зайдёт поздороваться, а если нет — лучше не навязываться. Но сердце-то! Как тяжело иногда управлять своими чувствами… Парень простоял около окна целую вечность. Минсок успел прийти и забрать ребёнка в гостиную, чтобы поиграть с ним, а Чанёль так и остался стоять у окна, спрятавшись за шторами. Не факт, что его было бы видно, но Ёль усиленно игнорировал глупое желание вылезть наружу. И только проводив двух парней взглядом, он облегчённо выдохнул и завалился на кровать. Скучать — это нормально, но ждать ответа — оказывается выматывающе. … Бэкхён знал, что когда-то этот разговор состоится. Ему бы хотелось, чтобы он произошёл как можно позже, но врать пять месяцев — это уже слишком. Приходится это признать. Пока Бэкхён уже который день разыскивал отцовские дневники или хоть какие-нибудь записи в кабинете, Минсок поглядывал на него, но заговорить не решался. Бэк не знает, что придало ему сил, но омега зашёл и задал мучивший его вопрос:       — Бэкхён, где мой сын?       — Он работает со мной. С одной стороны, он действительно не решается озвучить правдивый ответ, если Чонин сам лгал папе, но с другой — наблюдает за тем, как чужие губы сжимаются и больше ничего не произносят. Это чёртово отцовское воспитание и жизнь под чужой крышей: не дают говорить — не говори, не задавай лишних вопросов, а получив ответ — уходи. У Минсока горят болью глаза. Он не видел Чонина чуть больше пяти месяцев с марта или, кажется, февраля, но задать вопрос или даже взорваться эмоциями себе не позволяет. Бэкхён вздыхает, жестом предлагая ему присесть.       — Чонин в порядке.       — Я знаю. Я общаюсь с ним хотя бы раз в неделю.       — Тогда что ты хочешь от меня узнать?       — Если ты считаешь, что мне ничего не нужно знать, то я приму твой ответ за истину. Вероятно, его лицо выдаёт полный набор отвращения, потому что омега слабо усмехается, отводя взгляд.       — Твоя мама всегда так говорила твоему отцу. Всякий раз, когда он что-то утаивал от неё, она знала, что он лжёт и смирялась с этим. Даже если вопросы касались детей. Иногда она вела себя так, будто ничего важнее детей нет, но Глава подавлял в ней эти чувства. Во всех нас, — с огорчением произносит Минсок.       — Ты вьёшь из меня верёвки, — шепчет парень. Омега кивает, слабо улыбаясь.       — Я знаю. Если я чего-то не должен знать, то я не буду знать. Он не обсуждал этот момент с Чонином. Возможно, ему следовало бы, но они затрагивали совсем другие вопросы. Безусловно, на месте Минсока он бы хотел знать, где его ребёнок, но Минсок — вверенный омега, воспитанный по традициям, то, что он в прицнипе задал вопрос, уже странно.       — Хочешь мне что-нибудь сказать?       — Хотел поговорить о Чанёле.       — Что я должен знать? — неохотно вопрошает Бён, опуская взгляд на папки.       — Он слишком зациклен на тебе. Как на альфе, — добавляет мужчина. — И ты тоже. Не потакай ему. Это ещё кто кому потакает… Бэкхён всякий раз скребётся в дверь, будто она ведёт не в его родовой дом, а чужой. Пак вознаграждает своим присутствием, но это Бэкхён становится под дверью в надежде, а не наоборот.       — Ты заблуждаешься.       — Хорошо, если ты так говоришь. Бён вздыхает, закрывая глаза от усталости. Последние дни были действительно тяжелыми, почему он должен снова погружаются во все эти вещи с чувствами? Ему хватает Донсока, чёрт возьми. Он и так у него душу выворачивает наизнанку, а теперь и домашние начинают сводить его с ума…       — Минсок, ничего не было.       — Пока, — отмечает тот.       — Что ты от меня хочешь? — восклицает он, раздражённо уставившись на мужчину. — Что я могу сделать? Что мне сделать, чтобы всё это прекратить? Это длится слишком долго, чтобы я мог обрубить всё на корню!       — Насколько долго?       — Всегда, всё время, бесконечно! — зло тараторит Бэк. — Может, он и есть тот, кто мне нужен?! Какого чёрта эти запреты в роду появились? Так и горит перед глазами, мать вашу, как я устал с этим бороться… Выдохнув, он усмиряет задрожавший контроль и накрывает лицо ладонями. Не может, не хочет больше видеть старшего омегу. Как глупо сорвался и из-за чего? Предположений?       — Но как же истинный? — растерянно вопрошает Минсок. — Твоя мама всего единожды сказала о том, что ты нашёл омегу, но как же…       — Обменял его на Чанёля с ребёнком. Минсок охнул. Бэкхён опустил ладони, измождённо взглянув на мужчину.       — Отдал собственными руками, передал в чужие объятья и вырезаю из себя, чтобы даже мыслей не возникало, потому что он так захотел, потому что он выбрал другого человека и не стал даже пытаться сойтись со мной, — парень перевёл дыхание. — Если бы я продолжил бороться за него, я бы потерял всю семью, Чанёля с малышом, бизнес, своих товарищей, друзей, себя… я бы обезумел вместе с сумасшедшим омегой, который не захотел строить отношения с истинным альфой.       — Вот, почему у тебя появились проблемы со здоровьем, — догадался Минсок. — Мой дорогой, — жалостливо произнёс он, — я всё понимаю, но нельзя закрывать дыру в груди Чанёлем. Не представляю, как он выносил ребёнка и родил, потому что он совершенно не сформирован.       — Я знаю: он ничего не понимает, всю беременность провёл на инстинктах, ничего не осознавал и сейчас ситуация не изменилась. Он говорит, что это из-за отсутствия связи с истинным, но… — Бэкхён хмыкает, показывая своё отношение к данному предположению. Минсок понимающе кивает.       — Нужен толковый альфа рядом. Я уже давно перестал поражаться тому, насколько мы зависим от вас и как сильно мы связаны друг с другом, — вздыхает мужчина. — Но ты всё же сопротивляйся, Бэкхён, потому что он и так здесь сходит с ума, а если добавится боль от отказа, он и вовсе сорвётся. Не дождавшись ответа, Минсок поднимается с места, желая оставить его со своими мыслями, но что-то дёргает Бэкхёна остановить его:       — Я знаю, что Чонин омега.       — Как? — пораженно выдыхает мужчина, обернувшись с ужасом на лице.       — Были плохие дни. Я сорвался и вызвал у него цикл. Ужас на лице настолько сильно пропечатывается, что Бэкхён поднимается с места, чтобы усадить пожилого омегу обратно в кресло.       — Он нашёл своего истинного. Он так думает, и я всецело придерживаюсь такой же позиции, доверившись его предположению.       — Кто он?       — Кёнсу.       — Кёнсу? — поражённо вопрошает Минсок. — Этот железный человек никогда не полюбит моего сына! А его здоровье? Как здоровье Чонина?       — Он лечится всё это время. Я планирую вернуть ему какую-то долю чувствительности. Если удастся — дальше этим займётся Кёнсу. Клянусь, я не позволю ему причинить вред Чонину.       — Мой мальчик, — шепчет мужчина, зажав рот ладонями. Он пораженно качает головой, в ужасе не зная, куда себя деть. — Как же так вышло?       — Отец всё знал, поэтому пытался препятствовать нашей совместной работе. Не то чтобы он был резок в своём отказе, но… может быть, он просто хотел помочь. Ужас в чужих глазах был настолько сильным, что Бэкхён отступил на шаг назад, едва не заваливаясь в соседнее кресло. Минсок тяжело дышал сквозь пальцы и выглядел побелевшим.       — Он позволил мне травить моего ребёнка таблетками… Он всё знал и даже не задал вопрос? Он просто позволил мне скрывать эту правду? Этот человек… ну конечно, как он мог не знать, — пробормотал Минсок, смаргивая слёзы, — он знал всё. Всегда всё знал, даже в своё отсутствие, что мы ели и сколько кто поел. Разве он мог не знать о том, что я пытался защитить…       — С чего ты вообще взял, что он выдаст Чонина замуж?       — Его партнёры так делали. Так делали и партнёры моего супруга. Не все, но… я всегда был бесправным в вашем доме, я бы не смог защитить Чонина, я бы… мне пришлось так тяжело… Бэкхён запрокинул голову, боясь, как бы не задохнуться от горечи, зазвучавшей в чужом голосе. Хотелось рвать волосы на голове, чтобы ничего не слышать, ни видеть, не знать ничего из того, что он упустил, будучи ребёнком. Он не мог не проецировать всё на Пака, в ужасе надавил ладонями на лицо и с трудом сделал вдох. Хотелось орать.       — Прошу прощения. Прошу прощения, мой хороший, не кори себя, не слушай старого человека… Чужие пальцы ухватились за его ладони, отнимая от лица. Бэкхён едва мог дышать, а контроль дрожал так сильно, что понемногу стал проступать в комнате. Он знал, что Минсоку удастся закрыться от его воздействия на какое-то время, но удача зависела от степени концентрации давления со стороны Бэка.       — Я клянусь тебе…       — Ничего не говори.       — Я клянусь…       — Я доверяю тебе. Я знаю, что ты ни за что не причинишь боль Чонину, а остальное меня не волнует, — торопливо зашептал мужчина, крепко держа его за ладони. — Не клянись. Я всё знаю, всё знаю и без клятв. Бэкхён согнулся в три погибели и уткнулся в чужие колени. Ему так сильно хотелось кричать, но всё, что он мог — крепко зажмуриться и делать дыхательную практику, пока ласковые ладони гладят его по голове. Заслужил ли? Чёртов альфа… в этой семье альфы грёбаные уроды. Он не может успокоиться даже после того, как Минсок уходит. Он буквально приказывает ему уйти, потому что контроль продолжает дрожать от осознания настоящей обстановки в семье. Все привычные ему вещи кажутся такими травмирующими… Он не знает, как будет смотреть омегам в глаза, зная, что каждый их день что тогда, что сейчас похож на мучения. Он бы дал им всем свободу, по три, четыре, десять бригад охраны, но сумеют ли они защитить этих омег? Смогут ли сами омеги после всей жизни взаперти найти своё место в социуме, устроиться на работу без образования, не зависеть ни от кого?.. Чанёль бы смог. Конечно, он бы смог. Бог мой, этот омега совсем не похож на тех сломленных, с которыми Бён прожил всю жизнь. Поэтому он не может найти себе место в доме, поэтому страдает, поэтому цепляется за Бэкхёна так, словно тот решит все проблемы и позволяет ему управлять своей жизнью, как ему заблагорассудится. Он и его когда-нибудь сломает, если не оттолкнёт от себя. Когда-нибудь покалечит, травмирует, причинит своими срывами такой ущерб, что собрать по кускам будет невозможно. Чёртов альфа, чёртова жизнь, не будь он Главой рода и района, он бы даже не думал, он бы совсем не думал, а просто позволил себе любить. Он выходит из кабинета, когда фонари уже вовсю работают. Устало перебирая ногами, он двигается по тропинке к цветочной арке и входит в неё, внезапно останавливаясь от зазвучавших голосов. Совсем тихо, едва можно разобрать суть разговора, но это подстёгивает Бэкхёна выйти из арки, обойти её и поражённо наткнуться в тёмном углу на фигуру охранника. Сан. Разумеется, это Сан. Бён становится рядом с ним молча, чтобы не обозначить их присутствие. Здесь, в тёмном углу, на краю подъёма к террасе, хорошо видно Чанёля и Хэрин, которые сидят на диванчике, укутавшись в пледы. На столике дымится чай. Уютно и тепло, несмотря на ночную прохладу.       — Сигарета есть? — едва слышимо произносит Бэк. Сан молча вытаскивает пачку из кармана и открывает её, поднося ближе к нему. Бэкхён закуривает, отдаёт зажигалку и после первой же затяжки говорит:       — Пошёл вон отсюда. Молча поклонившись, парень тихо отходит назад и пропадает в арке. Через несколько мгновений на периферии появляются вспышки яркого света — фонари провожают охранника к его посту. Бэкхён так и стоит на месте в тёмном углу, прикрывая ладонью горящий кончик сигареты, боясь спугнуть момент. Чанёль выглядит таким мягким, таким ярким, таким невозможным. Бэкхён стоит и смотрит, даже не пытаясь разобраться в причинах того, почему его так сильно заклинило на Паке. Омега просто дышит и этого достаточно для того, чтобы Бэкхён почувствовал себя лучше. Вот и всё. Никаких тебе внутренних разборок, никакого дерьма с психоаналитиками. Чанёль нравится ему. Он бы хотел с ним попробовать встречаться и желательно так, чтобы насовсем. Навсегда, чтобы не пришлось разбегаться и травмировать друг друга. Он должен попробовать, должен с собой договориться, иначе зачем тогда жить, если не наслаждаться жизнью?..