Вверенный

Чонин кряхтит, пока Чанёль меняет подгузник. Малыш в порядке несмотря на опасения парня. Безусловно, малыш стал беспокойным, но он и до этого не был умиротворённым. К тому же, трудно проследить за состоянием ребёнка, когда ты месяц не желаешь с ним контактировать.       — Господин, Вам нужно прилечь, — Хэрин продолжает находиться рядом с ним, как и медик, как и психотерапевт… — Я посижу рядом с Вами. «Разумеется, она посидит», — думает Пак, — «разумеется». Трудно представить, через что ему пришлось пройти в последнюю неделю. И совсем не удивительно, что он… слегка потерял меру в беспокойстве и тревоге, дёргаясь от каждого звука и паникуя, когда спускает ребёнка с рук. Он потерял сон, с трудом питается, но находится в чудовищном состоянии контроля за всем происходящим вокруг и беспокойстве, которое душит его, едва члены семьи пропадают из вида. Бэкхён провоцирует удушье с такой частотой, что врачи перевели его на другие лекарства. Теперь в списке назначений поубавилось названий препаратов, сменив почти весь список на витамины, восстанавливающие после родов и успокоительные. Хэрин молча садится в кресло с другой стороны постели, наблюдая за тем, как он укладывает малыша на вторую половину кровати и медленно ложится под одеяло. Пак помнит, что через четыре часа придёт психотерапевт, в очередной раз попытавшись вывести его на эмоции, но у него так ничего и не получится. По крайней мере, теперь все присутствующие знают, что из-за пережитого стресса послеродовая депрессия уступила место гиперфиксации на безопасности семьи. Пак протягивает палец к крошечной ладошке Чонина, и тот захватывает фалангу, вызывая слабую улыбку. Глаза сами по себе закрываются. Вечерами на него накатывает предистеричное состояние после нападения. Особенно из-за опозданий Бэкхёна, который в силу загруженности возвращается когда придётся. Безусловно, парень пытается идти ему навстречу, но Чанёль видит, что тот стал слишком часто витать в своих мыслях. Пак буквально чувствует, что упускает Бёна из рук. Что-то заполнило его голову, увлекло настолько, что парень становится рассеянным и уделяет им меньше внимания. Ощущается тяжело, воспринимается катастрофически болезненно. После родов прошёл почти месяц. Чанёль не может в это поверить. Ему кажется, что прошла вечность, но малыш всё такой же крошечный в его руках. Такой слабый, беззащитный, хрупкий. Невыносима мысль о том, что подобное может произойти вновь. Чанёль пытается абстрагироваться, но не может: теряется в накатывающей тревоге по утрам и вечерам, задыхается беспокойством из-за потери личного контакта с Бэкхёном, который долгое время поддерживал его, а ещё ребёнок, охрана, дом, будущее… На фоне стресса он потерял несколько килограмм и решил, что понемногу стоит взять себя в руки. Если Бэкхён продолжит витать в делах, забывшись в работе и отстранившись от них, то никакая охрана не сможет защитить их с сыном. Паку нужно мобилизовать все внутренние силы и начать приходить в себя, поддержать своё тело и сделать себя настолько сильным, чтобы суметь защитить семью. Иначе он может потерять всё. … Бэкхён ослабляет галстук и упирается локтем в дверь машины, накрывая ладонью глаза. Под веками оболочка горит до слезоточения. Парень не хочет верить в то, что теряет над собой контроль, но в глубине души знает, что покой потерял если не на ближайшее будущее, то навсегда. В последующие дни после нападения Бэкхёну было трудно взять себя в руки. Сейчас он стал более трезво оценивать обстоятельства после разговора с Кёнсу, но проще не стало. Что в голове бардак, что в душе чёрт-те что… Он испытывает столько чувств, сколько не испытывает никто: его душит надежда, тревога, смятение, вера, паника, боль и любовь. Совсем маленькая, ещё в зародыше. Такая крошечная, что её в любой момент можно придавить собственными руками и сломать. Кёнсу просил его подождать, дать себе почувствовать почву под ногами, прежде чем копать информацию и искать встреч. Бэкхён согласился, но подавить в себе чувство заинтересованности не мог. Он встретил истинного, он ему понравился как омега, он окрестил его своим будущим партнёром, он… он не мог не думать о нём, как о своём партнёре в отношениях, в любви, в накатывающих волнах надежды и веры в лучшее будущее. Бён продумал практически всё: как познакомит с родителями, как объяснится перед Паком, как они будут жить дальше, продумал практически всё до мелочей, забывшись в мечтах и искренней надежде на то, что в душе, наконец, расцвела весна. О, это странное чувство, когда спустя долгие годы кто-то начинает нравится и заинтересовывает хрупкое сердце… Дышать становится тяжело. Все эти мысли сделали его более уставшим, а ведь сколько он стерпел потрясений за прошедшие полгода… Бэкхёну не шестнадцать лет, чтобы не понимать очевидных вещей: омега как-то связан с Чжаном, возможно, работает на него, выступая против семьи Бэка. Парень просчитывает любые вероятности, старается подготовить себя к любому развитию событий, поскольку знает, что ничего в жизни не даётся просто. А уж если ты существуешь под фамилией Бён…       — Я сделал сводный отчёт о нападавших. Ребята подняли справки: почти все прошли военную службу и являются китайцами.       — Это их не спасло, — шепнул Бён. — Есть что-то примечательное?       — Нет, господин. Мы наблюдали концепцию ранее — никаких изменений, если не считать, что наша охрана смогла-таки свести их в могилы.       — Ребята выздоравливают?       — Да. Некоторых уже выписали, но им придётся наблюдаться у медиков. Бронежилеты спасли им жизнь, но всё-таки причинили некоторый вред. Мы выплатили зарплату наперёд, обеспечили бесплатным лечением и содержанием в больнице.       — Хорошо. Бэкхён отнимает ладонь от глаз и вздыхает, утыкаясь затылком в подголовник.       — Омега справляется, господин?       — Депрессия отступила, но его тут же задушило беспокойство за меня и ребёнка. Наша работа не предполагает обедов и семейных ужинов — ты это прекрасно знаешь, Кёнсу, и сам Чанёль об этом знает, но на данный момент ему трудно это принимать. Он очень зациклен на безопасности.       — Это может перерасти в что-то серьёзное. Тебе следует чаще быть дома, господин.       — Ты знаешь, почему я не могу там быть так часто. По крайней мере, не в этот период времени.       — Ты ещё не говорил ему об истинном, — констатировал помощник. — Возможно, это к лучшему. Он может почувствовать себя обделённым вниманием, пока мы пытаемся разобраться, кто есть кто в этой войне. Да и сейчас никто не знает, откуда мы можем получить удар.       — И получим ли, — с сомнением произнёс Бэкхён. — С учётом того, что моя омега у китайца… это не может закончиться миром. Машина заехала на территорию коттеджа. Кёнсу заглушил мотор, но из транспорта никто не вышел. Бэкхён чувствовал себя настолько обессиленным, что просто не представлял, как будет сейчас улыбаться Паку и уверять его в том, что с ним всё в порядке. Он ведь и так всё поймёт без слов.       — Хочешь забрать его себе?       — Он не вещь, Кёнсу, и может воспротивиться — я это признаю, но я хотел, чтобы мне не пришлось ничего доказывать и настаивать. Мне бы хотелось, чтобы он пришёл ко мне по доброй воле.       — Будешь пытаться?       — Буду, конечно. Я очень надеюсь, что борьба с китайцем за территорию и бизнес не перерастёт в любовную борьбу.       — Мы не знаем, какие отношения их связывают.       — Может, стоит узнать?.. Кёнсу взглянул на него ничего не выражающим взглядом, после чего опустил глаза.       — Чанёль ждёт, господин. … на улице достаточно тепло, чтобы выйти на прогулку с ребёнком. Чанёль справляется с Чонином самостоятельно, практически не подпуская Хэрин к малышу. Безусловно, ему тяжело находиться с ним столько времени, присматривая, играясь и заботясь, но чувства говорят ему: «Делай это, чтобы быть спокойным». Охраны на территории не убавилось. Кажется, в смене теперь не тридцать семь человек, а больше. Начальник смены, который защищал Пака в день нападения, сегодня также находился в доме. Когда Ёль пришёл в себя и немного успокоился, он извинился за свои резкие слова в тот вечер, но мужчина уверил его в том, что всё в порядке. Поразительно, но, кажется, вся охрана была готова сносить любые тяготы работы и даже негативное отношение к себе. Позволить себе такое Пак не мог, поэтому выразил надежду на то, что в будущем не произойдёт ничего способного вывести его из себя. От сопровождения Чан отказался, но через несколько мгновений прогулки к нему кто-то приблизился. Жгучие лисьи глаза улыбались, скрывая истинную улыбку под маской. Чан не стал заводить разговор, пока они ещё находятся близко к дому, но как только тропинка завела их вглубь сада, парень поравнялся с ним и тихо поздоровался.       — С тобой всё в порядке?       — Да, господин. Пара треснувших рёбер с гематомами не смогут заставить меня улечься на койку. Я здесь нужнее.       — Ты здесь нужнее в том случае, если сможешь выдержать нагрузку стоять на одном месте по двадцать часов в сутки, — хмыкнул Чанёль, поправляя одеялко в коляске. — Мне не хочется, чтобы охрана возвращалась к работе, когда у них есть возможность выздороветь. У всех вас есть семьи и родные, лучше бы провести это время с ними. Вы и так их редко видите.       — Я посвятил свою жизнь господину Бёну и готов подчиниться ему в любой момент.       — Надеюсь, оно того стоит. Апрель оказался тёплым месяцем. Чанёль не ожидал, что так скоро начнёт всё цвести и пахнуть теплотой. Ещё три недели назад срывался снег, а теперь даже в пальто душно находиться под солнцем. Раньше Паку казалось, что весна никогда не наступит, что он навсегда будет погребён в вечной зиме и отчаянии.       — Я рад, что с тобой всё в порядке, — тихо поделился Чанёль. — Я имел неосторожность спросить Бэкхёна о твоей судьбе, так что есть вероятность, что с тобой будет проводиться разговор. Надеюсь, это не оттолкнёт тебя. Я здесь скоро сойду с ума от всего происходящего и чужого молчания. Хотя бы с тобой можно переброситься парой слов.       — Можете не беспокоиться, господин, разговор уже состоялся. Парень удивлённо повернул голову к охраннику, еле оторвав взгляд от сына.       — Тебе чем-то пригрозили?       — Не буду выдавать секреты, — Сан подмигнул и тут же отвёл взгляд. — Главное не попадаться, верно? Пак хмыкает, взглянув на малыша.       — Похоже, так и есть. … понемногу в голове поселяется смирение. Сегодня Бэкхён лучше себя чувствует, перестав воспринимать появление истинного, как угрозу привычной жизни. Он продолжает уверять себя в том, что сможет наладить контакт с омегой и справится с сопутствующими трудностями в виде Чжана. Думать так опасно, потому что ребята так и не смогли подготовить полноценный отчёт по китайцу. Китайские базы удерживали данные в секрете, поэтому полный объём того, с чем Бэкхён может столкнуться, был неизвестен. Кёнсу в последние дни был настолько мрачным, что его не хотелось трогать. Бён предполагал, что дело в недовольстве собой из-за того, что не смог предоставить информацию, однако… Бэкхён с трудом понимал Кёнсу, несмотря на то, сколько лет они провели бок о бок. До был по-настоящему закрытым человеком, в чём-то непреклонным и далёким от проявления чувств, но в последние дни взгляд помощника был необычным, слишком мягким, словно Кёнсу пытался его молча пожалеть.       — Отчёт, господин. К сожалению, это всё, что мы смогли найти на него.       — Общие данные, — вздохнул Бэкхён, подвигая к себе стопку бумаг.       — Структура его организации слишком велика, чтобы можно было с ней разобраться. У нас нет доступа к международным сетям. Можно попробовать обратиться за информацией к Благородным, но я не рекомендую этого делать. Бэкхён тут же покачал головой:       — Им палец в рот не клади: за информацию сдерут и кожу. Хватку выработали чудовищную.       — Весь теневой бизнес нам недоступен, мы смогли отследить только легальный. Чжан примерный гражданин, никаких проблем с Законом, настолько идеальная репутация, что тошнит. Фотографии из отчёта вызывают лишь всплеск недовольства, усиливающий головную боль. Такой идеальный на карточках, словно сошёл с небес: открытое ясное лицо, пронизывающий, местами мягкий, взгляд… такой человек не должен сеять смерть. Такой человек должен заниматься благотворительностью.       — Его убийство будет большим ударом для Китая, — хмыкнул Бён.       — Боюсь, что его убийство будет большим ударом для всего теневого Китая, господин. Есть опасения, что Чжан держит большую часть бизнеса в своих руках и мало кто может воспротивиться этому. К тому же, китайцы известны тем, что занимаются клановым бизнесом.       — Переженились, перероднились, а нам теперь страдать из-за этого ублюдка, — вздохнул Бэкхён, откидываясь на спинку кресла, — скажешь мне ещё что-нибудь оптимистичное?       — Нет, господин. Оптимистичные новости закончились.       — Уверен? Взгляд у помощника не изменился — тот продолжал жалить его своей безэмоциональностью, оставляя секреты внутри себя. Иногда Бэкхёну казалось, что равнодушие Кёнсу подстегивает его и придаёт уверенности, но чем тяжелее встречались им проблемы, тем лучше Бэк осознавал, что Кёнсу может быть безэмоциональным не потому что уверен в лучшем исходе, а потому что банально ждёт указаний. Это чувство… потребность решать проблемы, брать на себя ответственность за людей, которых полюбил и сработался — очень тяжёлая ноша. Кёнсу ждал, что Бэкхён всё решит, поэтому ничего не испытывал, доверяя свою жизнь чужим рукам.       — Начинай искать данные на омегу. Глупо отсрочивать то, что мы и так узнаем. Чем быстрее я пойму, с чем столкнулся, тем лучше. Кёнсу не сдвигался с места долгое мгновение, прежде чем опустил взгляд и захлопнул свой блокнот.       — Выполняю. Парень проследил за тем, как помощник вышел в коридор и тут же обернулся, возвращаясь обратно.       — Скоро тридцатое число, господин. Ребёнку исполняется месяц. В груди знакомо потеплело, вызывая слабую улыбку. Добившись понимания, Кёнсу окончательно засел в своём кабинете, позволяя Бэкхёну проанализировать свои ощущения и прийти к неутешительным выводам: эмоции по отношению к Паку уровнялись, ослабившись под давлением появления истинного омеги. Если бы не это, они могли бы растянуть процесс расформирования связи ещё на месяц, но теперь… теперь Чанёль всё чаще ощущался воистину как вверенный омега, член семьи, за которым нужно было присматривать и всё. … сердце перестаёт колотиться, стоит увидеть Бёна дома. Ёль взбалтывает бутылочку и медленно входит в комнату, кивая Хэрин на дверь. Женщина понимающе выходит в коридор, оставив их наедине. Сын на чужих руках настолько послушно лежит, что остаётся только удивляться. Внутри всё приятно скручивается от осознания того, что агрессия не всплывает наружу при виде этой картины. Чанёль и Хэрин-то не сразу смог отдать малыша на руки, что уж говорить за других.       — Как вы себя чувствуете?       — Всё в порядке, — Чан присаживается на постель рядом, слабо улыбаясь. Невольно сделав вдох чуть глубже, он пытается проанализировать чужое состояние, и Бэкхён это улавливает, поднимая на него насмешливый взгляд. — Извини.       — Хочешь что-нибудь спросить? — Бэкхён обводит пальцем щёчки малыша и тот кряхтит, улыбаясь беззубой улыбкой. — Маленький кусочек льва. Чанёль подаёт бутылочку, и парень без проблем помогает малышу начать есть. Пак сразу вспоминает, что детей в родовом доме было предостаточно, чтобы Бён смог научиться этому. Даже альфа умеет, один только Чан в этом доме вынужден был учиться всему с нуля.       — Я теряю тебя. Пак заметил, как чужой взгляд резко сдвинулся с ребёнка к нему, задержавшись на коленях буквально на мгновение. Это убедило его в том, что ощущения не поддельны.       — Что произошло, Бэкхён? — ответа не последовало. — Я в чём-то провинился?       — Нет, — мгновенно отреагировал парень. — Дело не в тебе. Чанёль немного подождал, надеясь, что альфа расскажет всё сам, но ребёнок уже поел, а парень всё так же молчал. Какая-то щемящая сердце нежность проступала в чужом взгляде на ребёнка. Ёль едва мог дышать, ощущая себя так, словно сейчас он по-настоящему оказался дома. Бён дарил это ощущение одним только своим присутствием и тут же отбирал, стоило ему вернуться к работе.       — Я паникую, когда тебя нет дома слишком долго. До этого мы как-то справлялись с этой ситуацией и ты старался приходить вовремя, но в последнее время я чувствую, что тебе совсем не хочется возвращаться домой, — Чанёль тихо вздыхает. — Если мы тебя слишком утомили…       — Я же сказал, что дело не в вас, — Бэкхён поджал губы от зазвучавшей резкости. — Прошу прощения. Ты прав: сейчас я сконцентрирован на очень важных делах, все мои мысли и чувства сосредоточены на решении нескольких вопросов. Я потерялся, но я всё ещё здесь. Я обязательно вернусь домой, обещаю. Глаза у Бэкхёна горели какой-то потаённой болью и отчаянием. Он смотрел так, словно Чанёль рвал его душу на куски, при том ничего не делая. Слабо улыбнувшись, Чанёль погладил парня по плечу и вышел из комнаты. Уже оказавшись в коридоре, Паку не удалось удержать лицо под контролем. Он растеряно зашёл на кухню, недоумевая от того, как быстро слёзы собрались в глазах и почему они вообще выступили. Разве Бэкхён не сказал… Разве… Парень умылся, смахивая непрошенные слёзы, и сделал глубокий вдох. Плакать совсем не хотелось, проявлять слабость при Бёне (которому и так тяжело) тоже. Просто Чанёль ощущал себя ограниченным и покинутым. Его чувства так обострились на фоне произошедшего, что теперь трудно находиться одному! Он хочет внимания от главы семьи и ощущения контроля ситуации. Безопасности. Он снова и снова остаётся один. Совсем один. Ещё раз вдохнув, Пак попытался сбросить с груди тяжесть, но она будто стала в два раза сильнее давить на него. Ёль поджал губы и повернулся к выходу из кухни, утыкаясь взглядом в Сана, застывшего на входе с напряжённым взглядом. Едва он наклонил голову в бок («Всё в порядке?»), Чанёль тут же взмахнул рукой со слабой улыбкой («Да, всё хорошо»). Чужие глаза не сводили с него взгляд. Ёль поджал губы и отвернулся, упираясь ладонями в тумбу. От ноющей боли хотелось вырвать сердце из груди. … подбор кандидатов на освободившиеся места в рядах охраны проходит практически мимо Бёна. Сэхун в этот раз выступил вперёд под чутким взглядом Кёнсу. Докладывать приехал сам, предпочтя объяснить свой выбор лично. В целом, после просмотра личных дел, у Бэкхёна не возникло никаких вопросов, но он всё равно предоставил О возможность высказаться, видя горящий взгляд товарища. Из охраны коттеджа пострадало всего шестьдесят человек, для семи из которых они на днях провели церемонию прощания. На фоне произошедших событий боль от утраты людей захватила его совсем ненадолго, вынудив заниматься более важными делами, да и истинный заполнил всю голову. Однако нельзя сказать, что Бён был равнодушен — мысли об утраченных товарищах бередили рану в душе преимущественно по ночам, не давая спать и вынуждая вслушиваться в бормотание Пака в гостиной.       — Что думаешь? — вопросил Бэкхён помощника.       — Сэхун торопится, господин: нам следует обсудить этот вопрос с начальниками смен. Им следует самостоятельно подобрать кандидатов в охрану коттеджа из уже знакомых, проверенных и верных нам людей. Не рекомендую доверять омегу с ребёнком людям, в верности которых мы не можем быть уверены. Бэкхён кивнул, переводя взгляд на командира снайперов. Чужая невозмутимость порядком раздражала. Общаясь с О лично, Бэку всё время приходилось напоминать себе, что О из военнослужащих и привык не выражать чувств и не задавать вопросов. Получая приказ, он беспрекословно выполнял его, и в этот раз поступит так же, если Бэкхён согласится с помощником.       — Сэхун?       — Я предлагаю ввести в охрану коттеджа лучших людей, с которыми прошёл через ад заданий со смертельным исходом. Я верю им как самому себе. Приняв их на службу, можно не бояться нападений, нам не потребуется тратить время на их обучение, они никогда не спросят и не заговорят. От людей, которые уже работают с нами, эти практически ничем не отличаются, кроме реальной подготовки и знания своего дела. Сэхун был прав: его люди практически ничем не отличались от этих бывших военных. Можно сказать, что старожилы даже лучше их, поскольку абсолютно преданы семье, знают, кого и почему защищают. Люди работают с ним не из-за денег, а из-за единства и гарантий. Бэкхён вздыхает.       — Они заскучают, Сэхун. Им следует работать в сопровождении грузов. Парень заметил, что аргумент заимел вес — Сэхун сильно сжал челюсти, обнажая острые края скул.       — Мы специализировались на эвакуационных мероприятиях, босс. Больше мне нечего сказать. Тихо вздохнув, парень вытащил из пачки сигарету и закурил. Эвакуационные мероприятия… как завуалированно он дал понять, что команда занималась тем, что так нужно Бёну. В случае, если подобное произошедшему дерьмо произойдёт снова, ни Пак, ни сам Бэк этого не переживёт. Бэкхён ещё плохо понимает, с чем столкнулся, поэтому перестраховка не помешает. Кто знает, насколько эта война затянется…       — Если эти люди способны работать под руководством начальников смен, я не имею ничего против.       — С этим не будет никаких проблем. Джухён и Тэкён способные руководители и наверняка найдут с ними общий язык. Бён кивнул, сбивая пепел.       — Пригласи людей на беседу. Кёнсу разъяснит им особенности их работы. Сэхун мгновенно ретируется, словно это Бэкхён заставил его отчитываться и задержал глупым разговором. Хмыкнув, Бэк затягивается и выдыхает, опустив взгляд на стопку документов.       — Как дела, Кёнсу? Рот парня дёргается, словно он не знает, как именно отвечать на этот вопрос. Безусловно, в их ситуации, таким вопросом можно поставить в тупик. Кёнсу что-то скрывает, если останавливает собственные губы. По крайней мере, так думает сам Бён.       — Ты имеешь в виду дела в бизнесе? Обстановку вокруг нас? Чжана? Или ситуацию в коттедже? Родовом доме? У Чондэ? Или мои личные дела? Бэкхён слабо улыбается, медленно отсаживаясь ближе к спинке кресла и расслабляя спину.       — Я не удивлён тому, сколько дел ты курируешь. Жаль, что Чонина ты всё время забываешь. Чужое лицо омрачается на долю секунды.       — Он ждёт тебя.       — И всё?       — С ним всё в порядке, я отобразил его состояние в утреннем отчёте.       — У меня на столе тысяча бумажек, Кёнсу, ты думаешь, я успеваю их читать?       — Я очень на это надеюсь, господин, — невозмутимо ответил помощник. — К слову, я дублирую их в электронном виде. Бэкхён закатил глаза.       — Пошёл вон. Кёнсу показательно открыл блокнот, сверился с каждой строкой на странице и ткнул туда ручкой.       — Мне отправить цветы Чанёлю?       — Чёрт возьми, — вздохнул Бэк, подвигаясь ближе к столу. — Конечно отправь.       — Розы?       — Пусть будут розы.       — С открыткой или без? Парень поднял взгляд на твёрдо глядящего помощника.       — Ты определённо точно что-то пытаешься мне сказать и уже не первый день. Не мог бы ты перестать ебать мне мозг и сказать это напрямую? До захлопнул блокнот.       — Я с удовольствием потрачу время на выбор цветов и карточки для вверенного, но что-то мне подсказывает, что этим должен заниматься не я.       — Кёнсу, — Бэкхён сделал глубокий вдох и устало взглянул на помощника.       — Пак первый появился в твоей жизни. И никто не тянул тебя за язык, когда ты говорил, что вверенный — это твоя личная семья. Мы ещё даже не знаем, что связывает истинного с Чжаном, а ты уже отрываешь себя от Пака.       — Я тебя понял, — поспешно произнёс Бён, расправляя плечи. Он не мог позволить Кёнсу указывать ему по поводу сердечных дел. Не сейчас, когда всё такое шаткое, в том числе и в его состоянии. — Я займусь этим сам. Спасибо. До исчез в мгновение ока. Бэкхён достал ноутбук, включил его и задумчиво уставился в экран загрузки. Если даже Кёнсу отметил то, на что не имел права… Дела плохи. … на первый взгляд цветы кажутся лишь цветами. Чанёль совсем не обрадовался тому, что получил их. Не потому что вместо праздника ребёнок получил игрушки, а Пак — цветы, а потому что Бёна нет дома. И вряд ли он сегодня придёт вовремя.       — Вас что-то расстраивает, — аккуратно замечает психотерапевт. Чанёль сводит взгляд с букета, стоящего далеко на столе в стекляшке, и моргает. Интересно, почему он всегда задаёт вопросы в таком тоне? Боится, что Пак ударится в истерику? Или это профессиональная привычка?.. Вопрос не получает ответа — Чанёль снова обращает внимание на букет.       — Я не смогу Вам помочь, если Вы не пойдёте на контакт. Обычные розы, вроде бы. Но упаковка не прозрачная, а пышная. А ещё была приложена карточка. Чан не уверен, при каких обстоятельствах мог видеть почерк Бёна, но ему бы хотелось думать, что это его почерк, а не Кёнсу. Если бы это был почерк Кёнсу… Чанёль и сам не знает, почему использует время разговора с психотерапевтом для размышления. Он использует это время как отдых от Чонина, поскольку… он и правда устаёт. Было бы странно, если бы он не уставал, верно?..       — Господин Пак…       — Мне нужно время, чтобы понять для себя некоторые вещи, и я не хочу, чтобы постороннее мнение влезло в мои размышления.       — Понимаю. В таком случае давайте обсудим Ваше состояние.       — Всё в порядке.       — Вы всё ещё принимаете снотворное?       — Только то, что Вы прописали в той дозировке, которую указали, — чётко произнёс Чан.       — Вы всё ещё испытываете беспокойство и не можете спать?       — Да. Возможно, мне стоит принимать более сильные препараты?       — Я думаю, Вы справитесь с этими ощущениями самостоятельно, если правильно будете воспринимать ситуацию. Чанёль исправно досиживает до конца сеанса, краем уха ухватывая общий смысл произносимого психотерапевтом. Он вынужден слушать это второй раз. Справляться с эмоциями всё так же трудно, опоздания или отсутствие Главы семьи всё ещё избивает его, не говоря обо всём остальном. Ему просто трудно. Он обязательно справится со своими ощущениями, если получит должную поддержку. Почему психотерапевт не говорит об этом Бёну? Почему Пак должен со всем справляться сам?.. Стоя в стекляшке, Чанёль наблюдает за тем, как психотерапевт садится в машину и уезжает. Приобняв себя за плечи, парень опускает взгляд на букет цветов и тихо вздыхает.       — Уже месяц прошёл, представляешь? Ответ не следует, хотя Чанёль чётко ощущает кого-то позади себя. Повернувшись боком, парень узнаёт Сана. За его спиной вдали около кухни маячит начальник смены. Теперь ясно. Слабо улыбнувшись, Пак садится на диван и накрывает лицо ладонями, уткнувшись локтями в колени. Прошёл целый месяц, но в лучшую сторону ничего не изменилось. Стало лишь хуже. Скоро здесь невозможно будет жить из-за Бёна, который мучает сам себя и Пака заодно. … поразительно, но обстановка вокруг семьи стабилизировалась. Бэкхён это осознал, когда три доставки совершились без происшествий и сам товар прошел через границу без всяких проблем. Прошла неделя с тех пор, как Бён встретился с Чжаном. Прошла неделя с тех пор, как Бён нашёл истинного. И так и не узнал о нём ничего, хотя мог бы, если бы Кёнсу умышленно не скрывал от него положение дел.       — Данные собирают, господин, — невозмутимо отвечает До.       — Трое суток?       — Необходима слежка, босс. Мне бы не хотелось докладывать без доказательств.       — Значит, ты уже что-то знаешь. И мне это не понравится.       — Тебе не нравится всё: начиная с того, что омега рядом с Чжаном, заканчивая тем, что я не докладываю, — ровно отвечает помощник, отнимая взгляд от сигареты. — Будут указания?       — Я хочу увидеть отчёт в ближайшие дни, Кёнсу. Это значит, что срок у тебя до пятницы. Я ясно выразился?       — Предельно, господин. Бэкхён поворачивается к перилам и опускает на них локти, слегка склоняясь вниз. Возле реки сегодня хорошо: и погода радует, и людей не так много, чтобы выводить личную охрану. У ребят и так сейчас достаточно работы…       — Ты всё время сбегаешь от меня, Кёнсу. Объяснишься? До молчит. Бэкхён поворачивает к нему голову и чуть прищуривается от падающих лучей на макушки. Помощник смотрит себе под ноги, облокотившись на перила. Едва выкуренная сигарета дотлевает в пальцах.       — Господин, — говорит он, — если ты позволишь, я бы не хотел.       — Обычно ты так не говоришь.       — Это необычная ситуация.       — Ты что-то знаешь. Что-то, что я не знаю. Что-то, что меня огорчит, я полагаю.       — Я пытаюсь воспрепятствовать тому, что невозможно предотвратить. Бэкхён хмыкает:       — По факту отсрочиваешь неизбежное. Кёнсу выбрасывает сигарету в урну и кладёт руки в карманы.       — Я хочу защитить тебя от всего на свете. Я готов сделать это ценой своей жизни. Я готов ради тебя на всё. Что бы ты не приказал — я это выполню, и ты это знаешь. Но у меня нет полномочий только для одного дела, господин: я не могу защитить тебя от тебя же. Мне никогда это не будет подвластно. И я очень сожалею о том, что иногда оказываюсь слишком слабым, чтобы помочь тебе в борьбе с собой…       — Кёнсу, — Бэкхён прерывает его тихо, словно боясь услышать за следующими словами жуткую правду, которую всё равно узнает, — что случилось, Кёнсу? Дома какие-то проблемы? Что-то с родителями? Или… я что-то упустил и с вверенным… До поднимает на него чёрный взгляд и качает головой.       — Ничего не случилось, босс. Я сказал всё это для того, чтобы ты понял: что бы ты не выбрал, я всегда буду рядом с тобой. Только позволь мне быть рядом.       — Ты и так рядом, Кёнсу. Я без тебя даже шаг сделать не могу, — Бэкхён кладёт ладонь на чужое плечо и сжимает пальцы. — Я даже себе так не верю, как тебе. Я очень рад, что ты ценишь это, как и я ценю то, что ты предан мне. Что бы не случилось, что бы ты не узнал — не переживай, я сильный и смогу это пережить. С твоей помощью в том числе. Глаза у помощника чернее ночи. Под глазами залегли тёмные круги. Кёнсу не был дома уже несколько месяцев. А, может, с тех пор, как притащил туда пьяного Бэкхёна. Кёнсу разрывается на куски, удерживая столько информации, сколько не знает никто. Даже сам Бэкхён не знает того, что может знать Кёнсу. И Бэкхён никогда не спрашивал его, как он с этим справляется и справляется ли?.. Спросить не удаётся: До хлопает его по ладони и выравнивается, вынуждая спустить руку с плеча. Ровная спина и плечи скоро становятся каменными, а взгляд прожигает территорию вокруг на предмет опасности.       — Будут указания, господин?       — Нет, Кёнсу. Поехали в офис, работа ждёт. … Сан неловко управляется с коляской, вызывая улыбку. Парень так старается не свернуть колёсам «голову», что едва может удержать руки на ручке. Чанёль вытянул сына всего на несколько минут и готовится встать под тень дерева, чтобы малыш не жмурился от яркого света. Пак не может не думать о Бёне и жгучем сожалении из-за того, что рядом с ним охранник, а не сам парень. С каждым днём разрыв ощущается всё сильнее, особенно с тоскливыми взглядами Бэкхёна, которые он бросает, выходя за дверь. Чанёль уже ничего не говорит. Не пытается ничего предпринимать, нутром чувствуя, что это доставляет парню дискомфорт и даже боль. Иначе как можно объяснить чужой взгляд, полный сожаления и скорби?.. Чанёлю очень жаль, что их жизнь разделилась на до и после. После родов у него было мало времени подумать о том, что происходит между ними, но именно сейчас, ощущая увеличивающееся расстояние между ними, Чанёль осознаёт: спасти эти отношения не представляется возможным. Бэкхён отстранился настолько, что даже смотреть на него не может, не говоря уже о том, чтобы просто поговорить по душам, как раньше. Чанёль сам встаёт, сам завтракает, сам убирает, сам занимается сыном, сам обедает, сам ужинает, сам укладывается спать. Вокруг есть люди, но им не откроешь душу, потому что они не поймут, через какие трудности Паку пришлось пройти, чтобы выносить и родить сына. Никто не поймёт как так вышло, что он снова и снова остаётся в этой жизни один.       — Господин. Ёль улавливает чужой голос не сразу. Осознаёт это лишь спустя время, застыв взглядом на газоне. Когда его успели выложить?..       — Да, Сан, я тебя слушаю.       — Что-то случилось, — констатирует парень, глядя вдаль.       — Да, что-то случилось, — Ёль вздыхает, поднимая взгляд к зевающему Чонину, — знать бы ещё, что. А я в этом заточении совсем ничего не знаю. Сижу в золотой клетке и не знаю, за что зацепиться, чтобы жить дальше.       — Что Вы хотите знать, господин? Возможно, я могу спросить об этом товарищей. Чанёль моргает и только после нескольких секунд осознаёт услышанное. И оно поражает. И завлекает, что уж скрывать.       — Я хочу узнать так много, что не знаю, что спрашивать, — выдыхает Пак. — Ты знаешь, какие сейчас проблемы у Бэкхёна?       — Весь род продолжительное время страдает от нападок одного человека. Совсем недавно мы узнали, что он из Китая. И только неделю назад босс пошёл на встречу, чтобы увидеть его лицо. Говорят, господин едва не погиб. Его друг из семьи Чон — глава семьи — был убит там же на той встрече. Босс вынес его оттуда. Похороны состоялись в конце прошлой недели. От семьи Чон никого не осталось, господин. Они напали на них в то же время, когда случилось нападение на коттедж. Мы Вас отстояли, а их охрана не справилась, к сожалению. Чанёль выдохнул и только потом понял, что задержал дыхание. Он так и не смог свести ошарашенный взгляд с глаз Сана, который продолжал смотреть куда угодно, но не на него.       — Он мог не вернуться… — обеспокоено прошептал Пак, — но как же он смог это сделать?       — Это скрывается, господин. Никто не знает, как боссу удалось оттуда выбраться. Ребята говорят об этом неохотно, но мы и сами замечаем, что произошедшее оставило на нём отпечаток: он стал очень задумчивым.       — Думаешь, это из-за произошедшего на той встрече? Сан пожал плечами.       — Босс… сильный альфа, сильный человек. Он твёрдо стоит на ногах. И мне не кажется, что он похож на Кима или Главу семьи. Он… другой. Но каким бы сильным человек не был… — Сан вздыхает, слегка горбясь. — Прощу прощения, господин, мне очень трудно говорить об этом, поскольку все мы так же тяжело переживаем произошедшее, как и наш босс. Мы восхищаемся тем, как он пошёл навстречу смерти безоружным. Совсем один, чтобы увидеть, наконец, человека, который травит жизнь его роду. И мы абсолютно поражены тем, что он вышел оттуда живым со своим товарищем на руках. Такие события не проходят бесследно и мы это принимаем, поскольку босс пережил то, что не каждому удаётся. Я глубоко уважаю господина Бёна и я надеюсь, что это потрясение оставит всех нас в покое. Как бы он сейчас себя не вёл… я принимаю его позицию и желание отстраниться от семьи. Надеюсь, Вы так же сможете с этим справиться, как и все мы. … сердце стучит так, словно борется за право на выживание. «Что это?» Борется за него, пытаясь удержать его при жизни, привязать его к существованию хотя бы тонкой нитью. «Кёнсу?» Он говорит это или думает, что говорит? Откуда эти звуки доносятся до него? Чьи это крики сопровождают каждый его задушенный вдох, выдыхаемый обескровленными губами. Сколько времени прошло с тех пор, как он увидел эти фотографии?.. Месяц? Полгода? Год?.. Бэкхён не осознаёт ничего из того, что видит перед собой. Не ощущает больше себя привязанным к миру. Бэкхён понимает, что страха больше нет. Нет той ядовитой опасности, преследующей его по пятам. «Кёнсу!» Нет больше слабостей, предательства, паники, сомнений. Нет больше ничего из того, что могло бы подкосить его. Больше не существует вещей, способных ранить его. «Господи, нет, пожалуйста, нет». Теперь он мёртв. Мёртвые не боятся и не плачут. Они иссыхают до костей и исчезают из мира, не оставив после себя след. «Я прошу тебя…» Бэкхёна больше нет.       — Господин! — рот Кёнсу кажется зубастой пастью чудовища. Бэкхён с трудом моргает и едва может предположить, почему товарищ нависает над ним. И товарищ ли?.. Чудовище смазывается. Будто кто-то настойчиво проводит ладонью по чужому лицу, разглаживая уродливые бугры и наросты, оставляя на знакомом родном лице неузнаваемые глаза, выражающие давящую беспомощность и панику. У Кёнсу никогда таких глаз не было. Не было ни тогда, не должно быть и сейчас.       — Бэкхён! — ревёт помощник. Ревут горы, распадаясь на части, ломится асфальт, падают метеориты, существование рвётся на куски. Бэкхён мёртв. Наполовину разложился, свёлся к нулю. Изничтожился. Моря и реки разлились, затопили город, заполнили его рот и нос, добрались до мозга. Костры разгорелись, разбушевались, давя дымом и копотью, затуманивая глаза и рассудок. Солнце перестаёт светить под давлением затмения. Все природные катастрофы случаются в одно мгновение, будто кто-то запустил смертельный механизм и со всей дури ударил по нему кулаком, исключая возможность вернуть всё на круги своя. Планеты сталкиваются друг с другом. Он задыхается от горя и ничего не слышит, пораженный как молнией тем, что увидел на снимках и прочел на бумаге. Материи рвутся. Смысл уничтожен. Мрак. «Я сирота, Бэкхён…». Воздух рвётся в его грудь, словно двери срывают с петель, словно все бури мира сосредотачиваются на нём одном и втягивают в вихрь чужого голоса. Среди поселившейся в сознании мглы он собирает его по кускам, складывает торопливыми слогами и паническими вдохами все пазлы на законные места. Бэкхён вспоминает, что такое жизнь и отказывается от неё, отворачивая голову от яркого света — больше не хочет бороться за мир, в котором ему нет места. «… у меня есть только ты».       — Ч…нёль, — хрипит, едва улавливая в толпе нависших незнакомцев смазанный лик родного чудовища.       — Я знаю, мой господин, я всё помню. Держись ради семьи. Слышал меня, господин? «Ты, твой малыш и я. Компактно, но для меня — идеально». Чанёль… Чанёль. … — Ты можешь разговаривать со мной по-человечески, а не пустыми обещаниями?! — кричит Чанёль, взмахнув руками. — Почему я должен вторые сутки гадать, живой он или мёртвый?! Просто скажи мне, что с ним! Неужели я не имею права знать?! Кёнсу смотрит так, словно ничего не произошло. Словно отсутствие Бёна несколько суток — это нормальное событие, будто всё идёт по плану и ничего страшного не произошло…       — Я сожалею, но господин сейчас не может вернуться домой.       — У нас во дворе полноценные боевые действия назревают, — шипит Чанёль, подходя к парню, — ты привёз вчера ночью целую армию и ничего не говоришь. Может, в другой семье это было бы нормальным, но мы ненормальные! Мы все здесь ненормальные, Кёнсу! От криков сердце начинает биться в два раза быстрее. Подобное потрясение происходит с ним не впервые, но именно сейчас, когда он так остро чувствует сложившуюся обстановку, организм сдаётся без боя.       — Господин…       — Хватит скрывать от меня правду! Если с Бэкхёном что-то случилось, я имею право знать! Ноги едва не подкашиваются. Он не спал двое суток, панически дёргаясь из угла в угол, заставляя Хэрин не спать тоже и следить за ребёнком. Сам он на это не был способен. Страх задавил его настолько сильно, что он истощил себя в первый же день. Психотерапевт был послан с матом и выдворен за пределы коттеджа с тяжёлой руки услужливого Сана. Таблетки он принимал, но доза была слишком маленькой, чтобы усмирить разбушевавшийся в нём пожар. Пак страшно боялся, что сгорит заживо вместе с сыном, которой толком не пожил. Кёнсу двинулся к нему, но так и не взял по руку, тут же отскочив, как ошпаренный. Ебаные их традиции! Ему же плохо! Почему никто не понимает, что он не властен над собой и не может контролировать ситуацию!       — Мы можем поехать в родовой дом? Может, хотя бы там нас не убьют, — отчаянно проскулил Чанёль, едва не задыхаясь паникой.       — Чанёль, — неожиданно твёрдо произнёс помощник, присаживаясь перед ним, — посмотри на меня, Чанёль. Посмотри мне в глаза. Я клянусь тебе: наш господин жив, он сейчас в больнице, его состояние стабилизировалось.       — Что случилось? На него напали?       — Нападения не было, у него случился приступ. Врачи наблюдают за ним, — Чанёль только открыл рот, как Кёнсу тут же продолжил: — И нет, мы не можем поехать туда вместе. И нет, мы не можем перевезти вас с Чонином в родовое гнездо, потому что сейчас я не смогу проконтролировать безопасности перевозки. А нахождение на территории дополнительной охраны — это лишь выполнение протокола безопасности.       — Я не смогу успокоиться, — покачал головой Пак, — видишь, что со мной происходит? Я правда не могу с собой справиться. Я совсем ничего не могу…       — Чанёль, вчера было не так, как сегодня. Сегодня мы уже полноценно контролируем ситуацию и нам ничего не грозит: ни господину, ни вам с сыном, ни кому-либо ещё. У нас всё в порядке. Бэкхён поправится и вернётся домой. Паку показалось, что у него галлюцинации. Этот чудовищный человек с каменным лицом и отсутствием элементарных навыков эмпатии никогда бы не стал смотреть на него с горящей печалью в глазах. Чанёль не мог узнать в этом человеке помощника Бэкхёна. Он его просто не узнавал. Чанёль продержался до вечера, а потом на его глазах заехал очередной микроавтобус охраны и больше Пак не мог удержать себя в руках. Он не понимал, что делает и почему не может остановиться. Глотал успокоительные так, словно это были конфеты, а не лекарственные средства. С хрипящим дыханием на грани панической атаки, он совсем не заметил, как стремительно перешёл на снотворные. А остановиться смог только после того, как сквозь вату в ушах пробился хруст блистера.       — Господин Пак, малыш капризничает, может, подойдёте к нему? Голос Хэрин слышится как сквозь толщу воды. Она ещё не вошла в комнату, но перед глазами уже стоит образ того, как она заносит ему ребёнка, а он здесь давится таблетками. Схватив пакет, он бросает его под подушку и накрывает одеялом, стремительно подскакивая с места. Нужно что-то делать! Нужно как-то исправить ситуацию! Едва женщина входит в комнату, Чанёль подскакивает к ней и забирает Чонина, умоляюще взглянув на её.       — Позови охранника, его зовут Сан. Ты же знаешь Сана? Кивнув, та обеспокоено смотрит на него и выходит в коридор. Малыш на руках на грани плача — уже хныкает, готовясь зареветь во весь голос. Чанёль аккуратно укладывает его на руку и начинает торопливо ходить из стороны в сторону, умоляя небеса остановить время хотя бы на мгновение. Напряжённые лисьи глаза ощущаются как прохлада. Чанёль бросается к нему, словно тот способен вытащить его из огня, в который Пак сам же себя втянул.       — Я выпил много успокоительных и снотворного, — торопливо прошептал Чанёль. Охранник тут же закрывает за собой дверь, пронизывая его взглядом. — Клянусь, я не мог это проконтролировать. Я не знаю, зачем это сделал…       — Сколько выпили? — он ждёт всего секунду, глядя в заплывшие паникой глаза, после чего переворачивает всё верх дном: тумбочки, полки, постель. — Здесь было одиннадцать таблеток, не хватает четырёх, но успокоительные тоже со усыпляющим эффектом. Когда Вы их приняли?       — Пару минут назад, может, пять, — путаясь в слогах, отвечает Чан, безуспешно пытаясь покачивать Чонина.       — Можно вызвать рвоту.       — Присмотри за ребёнком. Не отходи от него ни на шаг! — цедит Пак, бережно опуская сына на постель и бросаясь в ванную. Его рвёт дольше, чем он предполагает. По большей части желчью, потому что он совсем ничего не смог съесть в последние дни. Спазмы никак не прекращаются и эта агония жжёт его так долго, что он едва может стоять на ногах. Сознание будто наказывает его, без конца поджигая все нервы и вынуждая снова и снова склоняться над унитазом. Когда он влезает в спальню, плач ребёнка всё ещё продолжается, а Сан безуспешно пытается успокоить Чонина словесно. Преодолевая головокружение, Чан наклоняется к малышу и протягивает к нему руки, в то время как дверь в комнату открывается.       — Тебя здесь не должно быть, — звучит твёрдый голос начальника смены. Чанёль бросает на парня бешеный взгляд, умоляя его промолчать о произошедшем.       — Я помогал господину.       — Ты не имеешь права переступать порог этой комнаты.       — Всё в порядке. Я плохо себя чувствовал и попросил его помочь мне. Взгляд чужих глаз останавливается на нём.       — Вы так же не имеете права приглашать в свою комнату охрану, господин Пак. Эти правила созданы и для Вас в том числе.       — Как Вы можете думать об этом в такое время? — выпаливает Чанёль.       — Это моя работа: думать тогда, когда другие не могут это делать. Уверен, господин Бён этого не оценит. Сан бросает предупреждающий взгляд на начальника смены, но тот всё равно произносит эти слова, провоцируя Чанёля на агрессию. Пак вспоминает всё: начиная от того, что Бён абсолютно отстранился от них и забыл о нём, заканчивая тем, как ему жаль Бёна за то, что ему навязали Чанёля с ребёнком и что он жутко жалеет о том, что появился здесь. И пусть половину его речи никто даже не понял, от того что он проглотил в истерике все слоги, Чан вдруг ощущает себя более свободным. Может, поэтому он едва может держать себя на ногах, испытывая жуткую головную боль и противное чувство тошноты.       — Господин Пак, надо прилечь, — просит Сан.       — Не трогай его, — рычит начальник смены.       — Его шатает.       — Он сядет сам. Чан и правда пытается сесть сам, но отчего-то в голове так мутнеет, что он на грани того, чтобы завалиться в противоположную сторону — назад. Всё, о чём он может думать в этот момент, это Бэкхён и ребёнок, которого он держит на руках — самое ценное, что у него есть в этой жизни, потому что (как он уже сказал в запале) «он ёбаный сирота».       — Господин, ты падаешь. Чанёль опускается на колени и опускает ребёнка на постель, утыкаясь лбом в мягкое воздушное одеяло. Если бы не болела и кружилась голова — он бы испытывал блаженство.       — Не трогай, Сан, — звучит предостерегающий голос начальника смены, после чего щёлкает предохранитель на автомате: — Я сказал не трогать.       — Он мог потерять сознание.       — Выйди из комнаты. Это определит медик.       — Я уже вызвала его, — подала голос женщина. — Джухён, я уверена, что направлять оружие на товарища неправильно. Он ничего не нарушает.       — Существуют правила, которые необходимо соблюдать. Прохладная ладошка касается шеи и Чанёль еле слышно стонет, на мгновение получив облегчение.       — Бывают ситуации, когда на правила нужно закрыть глаза. Вы сейчас на таблетках, поэтому не можете оценить состояние бедной омеги. В этом доме никто, кроме нас, не думает о молодом господине и совершенно не заботится. Если Вы на это не способны, Джухён, то предоставьте это нам.       — Я буквально создан для того, чтобы защищать этого омегу.       — Защищать и оберегать — это разные вещи, — произнёс Сан.       — Закрой рот, Лис, и покинь эту комнату, в конце концов. Напряжённые препирания поразительно успокаивают. Чанёль испытывает чудовищное облегчение от того, что в этом доме кто-то кроме него на взводе чувств. В этой напряжённой атмосфере он отключается, позволяя темноте поглотить его, скрывая от плача ребёнка, страхов, боли и паники. Чанёль в который раз убеждается, что во тьме спокойно и хорошо.