Вверенный

… сжатый в комок, Чонин накрывается с головой, пытаясь спрятаться от него под одеялом. Бэкхён останавливается у входа, слыша, как охранник плотно закрывает дверь. Перед входом он поднял контроль настолько, что мужчины озадачено впились в него взглядами. Чонин не должен был бояться его, но, видимо, его срыв в кабинете оставил неизгладимый отпечаток на чужой психике. В комнате ничем не пахнет. В воздухе витает едва заметный запах моющего средства и антисептика. Бэкхён медленно подходит к чужой постели и присаживается в кресло. Врачи не дали никаких прогнозов: Чонин в тяжелом состоянии из-за длительного приема таблеток. У него никогда не было цикла, он абсолютно лишён внутренних черт и способностей, присущих омегам.       — Братец, взгляни на меня. Ким не реагирует, продолжая скрывать от него лицо.       — Поговори со мной, родной. Ты провёл в молчании долгие годы — теперь можно поговорить. Чонин продолжает молчать. Бэкхён откидывается на спинку кресла и поднимает взгляд к окну, понимая, что оно ненастоящее. Оконная рама представляет собой экран, который можно подстроить под определённую нужду. Сейчас застыла картинка зимнего леса: плотный синий цвет неба и деревьев, припорошенных снегом, привлекал взгляд. Такой холод, такая безнадёжность…       — Теперь это не имеет значения, — тихо произносит парень. Бэк опускает взгляд, но одеяло так и не приспускается с чужой головы.       — Всё, что касается моей семьи, имеет для меня значение.       — Перестань, Бэкхён. Уходи, пожалуйста.       — Почему ты прогоняешь меня? Ты боишься меня? Я тебе неприятен после срыва?       — Нет, просто… мне нехорошо. Я долгое время убеждал себя в том, что скрывать своё происхождение будет лучше, но теперь ты знаешь и это… не хорошо.       — Я не понимаю, — произносит Бэкхён. — Расскажи мне всё.       — Уходи, Бэкхён.       — Кёнсу заходил?       — Нет, — голос срывается.       — Ты уверен в том, что он твой альфа?       — Даже если так, он не захочет иметь со мной дел.       — Ты уверен в том, что Кёнсу твой альфа? — терпеливо повторяет Бэкхён.       — Это ничего не изменит.       — Я задал вопрос.       — Да, — тихо отвечает парень. — Я… это он. Несмотря на таблетки… это он. Я уверен. Бэкхён вздохнул, на мгновение запрокинув голову.       — Хорошо. Обсудим это позже. Восстанавливайся.       — Нечего восстанавливать. Всё разрушено, — всхлипнул Чонин. Одеяло дрогнуло.       — Это не окончательный итог твоей проблемы. Уверен, ситуацию можно изменить в лучшую сторону, — произнёс Бэкхён, поднимаясь с места. — Я ухожу. Не расстраивайся раньше времени. Мы решим все окружившие тебя проблемы. Тебе нужно окрепнуть, восстановить чувствительность к запахам, развить внутренние…       — Нечего развивать! Совсем ничего не осталось, Бэкхён! — вскрикнул Чонин, сбросив одеяло. — Неужели ты не чувствуешь? Неужели не видишь? Заплаканный взгляд, сбившаяся длинная чёлка, закрывающая глаза, измождённый вид. Бэкхён окидывает его невозмутимым взглядом и вздёргивает бровь:       — Ты вдруг перестал в меня верить?       — Что? — сипло вопрошает тот.       — Когда я говорю, что «мы решим» — это значит ровно то, что я сказал.       — Но врачи…       — Плевать. Они нужны здесь только для того, чтобы физически поставить тебя на ноги и не дать тебе совершить суицид — всё. Точка. Остальное я возьму на себя, когда ты приведёшь свой организм в порядок. И чем быстрее ты наведёшь порядок внутри и в голове, тем быстрее мы начнём будить внутреннего омегу. Хоть ненамного, но я верну тебе чувствительность.       — Это всё сказки! Сказки! — покачал головой Чонин, схватившись за волосы. — Ты слишком молод, чтобы суметь! Даже Кёнсу…       — Насрать на твоего альфу, — невозмутимо прервал его Бэкхён. — И на твои слова мне тоже глубоко плевать. Я повторяю ещё раз, воспринимай это как приказ: исправно пей таблетки, общайся с врачами, проходи обследования и не падай духом, остальное за мной.       — Но ты не сможешь, Бэкхён, — заплакал парень.       — Я стал причиной возникновения цикла у двадцативосьмилетнего недо-беты. Думаю, и с этим справлюсь. … в начале апреля всё цветёт. Чанёль наблюдает за стремительно текущим временем из окна, предпочитая оставаться вдали от весны и её тяжелой глазу яркости. Сегодня ночью он отказался брать ребёнка к себе в комнату. Лёг спать с чувством, что выполнил свой долг — покормил малыша и покинул комнату под детский плач. Он не знал, сумела ли Хэрин успокоить ребёнка, и этот вопрос мучил его половину ночи. Он так часто ворочался на кровати, что смял под собой простынь и она скаталась в центре постели. Только к трём утра он измучился и вышел в коридор. Охранник с лисьими глазами был на посту у входной двери. Чанёль мельком взглянул на него и тут же двинулся к противоположной двери, тихонько открывая дверь. Ребёнок не спал, няня пыталась его уложить, но ничего не получалось.       — Я возьму его. Женщина обернулась и после небольшой задержки отошла от кроватки, подпуская его к Чонину. Малыш немного повозился на его руках, но стремительно обрёл покой, позволяя ему немного выдохнуть. Внутреннее напряжение ослабло и стыд перестал жечь так сильно.       — Я заберу его. Пожалуйста, заходите ко мне проверить всё ли с ним в порядке. И ночью тоже. Я… беспокоюсь, но могу заснуть и что-то не заметить. Женщина убедила его в том, что она обязательно будет проверять их и объяснила, как уложить рядом с собой малыша. Чанёль так и сделал: поправил постель, сделал из подушек границы и прилёг рядом с успокоившимся малышом.       — Надеюсь, эти мучения прекратятся, — шепнул парень, поглаживая Чонина по голове. — Пожалуйста, будь терпеливее. Не доводи меня до истерик. … у Чонгука бандаж на руке, крепко прижимающий локоть к телу. Он медленно двигается, но быстро соображает и разговаривает. Бэкхён не хотел личной встречи, у него есть дела важнее, но он не мог проигнорировать товарища — в частности информацию, которую тот собирался передать. После короткой беседы о делах и здоровье, они быстро переходят на более важные вопросы:       — Ли Хвэй, сорок четыре года. Занимается наркотиками. У него есть стабильное место на китайском рынке, но он хочет партнёрства с корейцами. Пытается наладить контакт с перевозчиками, на данный момент поднимает небольшой шум: предлагает, рассматривает разные возможности, тщательно выбирает.       — Он принимает?       — Нет.       — Мне не нравится то, чем он занимается, — вздыхает Бэкхён, разглядывая фото со слежки. — Выглядит… скользко.       — Мы и не обязаны ему доверять. Я обязался ему подсобить с первыми партиями, а он — провести меня на приём.       — Какого числа?       — Предположительно двадцать третьего апреля. Бэкхён с трудом прикинул, когда это случится.       — Через две недели, — приятно удивился он. — Так скоро…       — Это для тебя скоро, а я из него выуживал информацию месяц, если не больше, — Чонгук вздохнул, аккуратно прислоняясь спиной к дивану. — Что скажешь?       — Я верю тебе, но не ему.       — Правильно делаешь.       — Но я не согласен на триаду, наркотики — не моя сфера. Чонгук пожимает плечами.       — Ты ушёл недалеко от порошка.       — Оружие — не лекарства.       — Но такое же смертельно опасное, разве не так?       — Это не одно и тоже, Чонгук, — настойчиво произнёс Бэкхён. — Не забывай, кому я подчинён. Этот вопрос слишком глубоко посажен в моей семье. Я обхожу лекарства десятой дорогой и Чондэ тоже. Мужчина опустил взгляд, задумавшись. Бэкхён воспользовался моментом и медленно пролистал папку заново, пытаясь выудить что-нибудь, смущающее его интуицию. Он понимал, что наркотики — это дорога к очередной войне за преимущество на рынке. Если он вляпается в это, то по правилам должен будет расхлебывать чужие проблемы вместе с Чонгуком. Нет, так не пойдёт. К тому же, репутация семьи, фамилия!.. Бэкхён не мог вляпаться в дерьмо.       — Не буду настаивать. В конце концов, это моя проблема. Со своей стороны я сделал всё, что мог. Осталось раскрыть Китайца и суметь с ним справиться.       — Ты проделал большую работу, родной, — вздохнул Бэкхён, сворачивая папку в трубочку. — Не обессудь: я поддержу лично тебя, но не фармацевта. Пусть делает что хочет, но вдали от меня и моей фамилии — это всё, что я хотел тебе сказать. … малыш издаёт столько звуков, что у Ёля всё время болит голова. Возможно, ему кажется, что он раздражается из-за него. Возможно, Чонин действительно слишком шумный. Пак так часто оставляет его на няню, что стыд жжёт его всё сильнее и сильнее. Он пытается забивать голову готовкой, и это получается лучше, чем стараться уделять время себе. Он смотрит на себя в зеркало и не узнаёт: ни своё тело, ни себя в этом теле. Швы на животе красные, опухшие, плотные, болящие. Он не может поверить, что это произошло с ним. Что во время беременности старался не рассматривать себя, что сейчас старательно избегает зеркал, но иногда случается… Он много думает о том, как так получилось, что он оказался один на один с собой. Пытается винить во всём своё отношение к беременности. Думает, что повесил на вынашивание ярлык цели и поэтому ему теперь так тяжело. Тяжело со всем, чего бы это не касалось. Он устал слышать ребёнка, устал его кормить, устал наблюдать за чужой заботой по отношению к собственному ребёнку. Ему стыдно, больно… как же ему тяжело свыкнуться с тем, что он родил и выжил. Зачем он согласился на роды? Надо было угробить себя, терпеть до последнего, а он слёзы лил и привлекал внимание — нехорошо. Чанёль закрывается в себе. Он думает, что няня замечает это. Странно было бы не заметить то, с каким пустым взглядом он смотрит на малыша, лежащего рядом на диване. Ребёнок играет с соской, двигает ручками, а он сжал руки между коленями и смотрит на него. Ему кажется, что это нереально — дождаться более менее сознательного возраста Чонина, научиться терпению, перестать остро реагировать и всякий раз сбегать из комнаты, когда чужой голос бьёт по нервам, как молотком. Он наблюдает за малышом и думает, что больше всего ему обидно за то, что вынашивание было напряженным и он хотел поскорее родить, чтобы стало проще, но проще не стало. Надежды не оправдались. Организм сходит с ума, подверженный операции, внутренности по-прежнему скручивает от болей. Он просто… невероятно устал жить. Хэрин протягивает руки, чтобы взять ребёнка на руки, но Чанёль мгновенно дёргается, поднимая на неё злой взгляд.       — Нет, — роняет он, напряженно глядя на женщину. Она моргает и медленно возвращается на своё место, опуская руки. Он опускает взгляд и продолжает наблюдать за малышом. Плечи медленно расслабляются и внутренности больше не сжимает страхом, что ребёнка заберут. Он с такой мощью переключается от «устал из-за Чонина» к «защищать Чонина», что даже не замечает с какой яростью это делает. Ему трудно совладать с собой: чисто по-человечески он безумно устаёт даже наблюдая за ним, но при этом, если ребёнка забирают, в нём поднимается такая сила, что внутренний омега готов наброситься на любого. Когда он не в силах терпеть чувства и уходит сам — это не сопровождается такой реакцией. Чанёль ослабляет хватку коленей, вытягивает руку из захвата и протягивает пальцы к малышу, который тут же на них цепляется. Ёль думает, что просто заблудился в своём рассудке. Больше ничего. … Бэкхён докуривает сигарету, задумчиво опуская взгляд на сад. Кёнсу говорит, что проверил Ли Хвэя, но доверять всё равно не рекомендует. Бэкхён думает, что и не собирался ввязываться в это дерьмо. Ему не хочется завязывать союз с наркоторговцем, не хочется с ним общаться и даже встречаться. Он намерен получить доступ к китайской вечеринке и всё — на большее не претендует. К тому же, это Чонгук был тем, кто нашёл мужчину и вел с ним переговоры.       — Можно идти, господин. Бэкхён тушит сигарету и передаёт окурок помощнику. Он оборачивается в тот момент, когда Чондэ выходит из кабинета отца, стремительно спускается по ступенькам и несётся к выходу из сада. Поразительный ублюдок, даже не поздоровался. «Ну и чёрт с тобой», — думает Бэкхён, — «мне и нахрен не нужно твоё доброе утро, хотя оно ни черта не доброе». У отца на лице ничего не отражается. Он стоит к нему боком, рассматривая семейное фото на стене. Бэкхёна тянет стать за чужим плечом. Они сделали его после семейного ужина шесть лет назад. Такие хорошие времена, ещё живые братья, улыбающиеся на фото, маленькие племянники на их руках… По этому фото настолько чётко видны перемены во внешности родителей, что у Бэкхёна сжимаются губы. Он боится думать о том, как быстро летит время и как много они теряют с каждым годом.       — Има перевели в нашу тюрьму. Бэкхён смаргивает пелену с глаз и опускает взгляд.       — В нашем районе?       — Да. Мои люди добивались этого продолжительное время — теперь он твой.       — Я закрою это дело в ближайшее время. Отец кивает, медленно поворачиваясь к нему лицом.       — Тебе есть, что мне рассказать?       — У Чона есть человек, который сможет провести нас на закрытую встречу китайцев. Он утверждает, что тот самый урод, который нам нужен, приедет из Китая. Под его руководством Новички захватили большую часть рынка, осталось четыре района, которых пока не затрагивали масштабными перестройками. Видимо, собираются, чтобы отметить скорую победу.       — Чего хочет тот человек?       — Меня это не касается. То, чего он хочет, взялся предоставить Чонгук. Я в этой партии влияния не имею.       — Так не бывает, — тихо произнёс отец, отворачиваясь, чтобы сесть за стол. — Они всегда требуют своего.       — С китайцем я не имел никаких дел, отец: не встречался с ним, не разговаривал, не предлагал. Чонгук ничего не выдвигал от моего имени. Недавно я виделся с ним и узнал, что этот связной работает с порошком. Я был достаточно категоричен, чтобы Чон понял — я не буду иметь с ним никаких дел. Чужие брови на мгновение нахмурились. Отец достал коробку из пиджака и вытянул цепочку, начиная задумчиво перебирать звенья. Бэкхён остался стоять на месте, потому что присесть его не пригласили.       — Мне это не нравится.       — Мне тоже, но это единственный способ добраться до китайца.       — Доберешься и что дальше? Убьёшь? — хмыкнул отец, взглянув на него.       — Я хотя бы взгляну на него, — вздохнул Бэкхён. — Проще что-то планировать, когда имеешь представление о человеке.       — А что ты собрался планировать? Нам что, есть, что предпринимать? — фыркнул отец. Замолчав, он опустил взгляд и покачал головой. — Мы не то что подобраться к нему — даже стоять рядом не сможем. У человека четверть Кореи в кулаке, а ты говоришь «планировать»… Нечего планировать, сынок. Даже если мы прикончим Китайца, его люди прикончат нас. Сотни людей, тысячи, я полагаю. Скольких он уже перевёз сюда? А сколько приедут вместе с ним? Отец никогда не ошибался, а даже если и совершал ошибки, то всегда преобразовывал их в необходимость. Бэкхён не мог с ним не согласиться, но у него всё жглось внутри от мысли, что он даже не знает, как выглядит человек, способный прикончить его семью в одно мгновение.       — Что ты предлагаешь? Ждать смерти?       — Не предпринимать ничего, что может вызвать ответную реакцию.       — Это называется «ждать».       — Это называется «изучать».       — Для того, чтобы изучать, нужно хотя бы знать, как человек выглядит и как его зовут. Отец кивнул, продолжая смотреть на свои пальцы.       — Посмотришь, оценишь и возвращайся. Не больше. Бэкхён вздохнул, поднимая взгляд к окнам. В голове всё пульсировало от мыслей. Он понимал, что отец прав, но при всём этом… если он доберётся, если он действительно увидит того, о ком пытался разузнать хоть что-нибудь долгие месяцы!..       — Я всех растерял, сынок, а ты не теряйся.       — Хорошо, отец, я тебя понял. Кивнув, отец едва заметно указал на дверь. Вот и поговорили. Бэкхён в несколько шагов добрался до выхода и остановился, вцепившись в дверную ручку.       — Чанёль родил мальчика. Назвал Чонином, передай новость матери. …Чанёль лежит поперёк кровати, подложив под голову подушку. В тёплой пижаме, под тёплым одеялом ему жарко, но он снова не успел быстро отвернуться и зацепился за своё отражение взглядом после душа. Жар обхватывает всё его тело, как приливами заставляет потеть, но так нужно — скрыть весь этот кошмар. Он ужасно устал, но заставляет себя потерпеть час, затем ещё полчаса, затем ещё… Дверь неторопливо открывается, но Пак даже не поднимает взгляд. Он знает, сюда может войти только два человека (няня и Бэкхён), охранники тоже могут, но будут настойчиво стучать, прежде чем потревожить его лично. Бэкхён показывается в поле зрения не сразу. Чанёль чувствует его запах, затем ощущает касание губ ко лбу и только потом Ёль периферическим зрением захватывает чёрные брюки и самого парня. Взгляд никак не получается оторвать от ребёнка. Чанёль чувствует себя выжатым, будто малыш высасывает из него все силы, всю жизненную энергию одним своим видом.       — Посмотри на меня. Чанёль не реагирует, не чувствует, что может оторваться от малыша. Он-то моргает с трудом, глаза уже жжёт, а он хочет, чтобы… Бэкхён садится перед малышом и протягивает к нему ладони, обхватывая лицо. Только теперь Чанёль может на него взглянуть и чужой вид совсем не радует: Бэкхён выглядит уставшим, расстроенным, обеспокоенным.       — Привет, — тихо говорит Ёль.       — Привет.       — Как дела?       — Нормально. А у тебя?       — Хорошо. Чужой взгляд смягчается до такой степени, что перерастает в жалость. Чанёль отворачивает голову, выпутываясь из чужих рук. Наконец, в комнате кто-то появился, и он может закрыть глаза, ни о чём не переживая. Бэкхён больше ничего не говорит и даже не вздыхает. Ёль слышит, как шуршит костюмчик Чонина и понимает, что парень поднял его на руки. Он закрывает глаза и переворачивается на спину, сжимая одеяло в кулаках. Так и лежит, мысленно прокручивая в голове чужой образ и облегчение, которое он испытывает рядом с ним. Размеренно дыша, он медленно восстанавливает самообладание до тех пор, пока малыш не начинает возиться на чужих руках и издавать звуки. Чанёль долго не выдерживает — обращает взгляд к парню и закусывает щеку так сильно, что становится дурно. У Бёна такой взгляд, словно это его малыш, словно это он его отец, будто ничего важнее Чонина в этом мире нет. Он с такой нежностью перекладывает его на руках, что у Пака срывается дыхание. Ёль судорожно вдыхает и отворачивает голову, стараясь ничем не выдать себя, но Бэкхён всё равно обращает на него внимание и тихо говорит:       — Поплачь, родной. Поплачь. … Бэкхён думает, что в какой-то мере поступает безответственно, когда говорит матери, что с Чанёлем всё в порядке. Но эти ощущения быстро смазываются под гневом, который стремительно набирает обороты. Бэкхён проверял ведомости, когда услышал нехарактерный для офиса звук — стук каблуков. Он поднял взгляд на стеклянную стену и упёрся взглядом в поднявшего голову Кёнсу, который мгновенно подорвался с места и выглянул в коридор — не успел, мама влетела в его кабинет с такой силой, что подол пальто покачнулся, когда она замерла перед ним. Честно говоря, Бэк даже не сразу сообразил, что требуется встать с места. Он настолько… охуел, поняв, что она находится в городе!.. Бэкхён перевёл взгляд на охрану, опустившую взгляд на входе, и медленно встал с места.       — Не смотри так на них, — мама тут же отреагировала. — Если мой сын не считает необходимым приехать и сказать о рождении ребёнка лично, то я всегда найду возможность приехать к нему самостоятельно.       — Полагаю, если бы ты знала, где Пак находится, у нас возникли бы проблемы.       — Лучше скажи, когда их в нашей семьей не было, — хмыкнула женщина.       — Как отец отпустил тебя?       — А я должна отпрашиваться? Бэкхён подумал: «Да, должна». Если бы он был на месте отца, он бы обязал каждого докладывать о желании выйти наружу. Впрочем, он бы не ослабил отцовский указ и продолжал поддерживать те же правила. Наверняка отец сразу узнал о её решении выехать и их всю дорогу сопровождал кортеж. Бэкхён перевёл взгляд на Кёнсу, стоящего около стекла и кивнул головой к выходу. Парень его понял, тут же бросившись осматривать периметр.       — Ты приехала только ради того, чтобы я сказал тебе о рождении ребёнка лично?       — Я могла бы, — Бэкхён в этом не сомневался, — но я здесь по другой причине: вот, передашь это Чанёлю. Омега должен знать, что всегда может обратиться ко мне за помощью. Она протянула маленький блокнот, в котором были записаны номера телефонов всех омег в родовом гнезде.       — Я нанял людей. Это не потребуется, — произнёс Бэкхён, зная, что не сможет не выполнить сказанное.       — Я приехала лично — ты не можешь проигнорировать мою просьбу. Бэкхён положил блокнот в карман пиджака и кивнул.       — Ты не сможешь скрывать его вечно, Бэкхён. Он часть семьи и должен это хорошо понимать.       — Он часть моей семьи.       — У нас нет разделения между семьями, — отрезала мама, — это называется род. Поэтому потрудись довести до омеги основы: если будет нужно — мы всегда подставим плечо. Кёнсу забежал в свой кабинет и кивнул ему. Бэкхён перевёл взгляд обратно к матери, но та уже отвернулась, намереваясь выйти из кабинета.       — Не расстраивай меня, Бэкхён. Когда она покинула офис, помощник тут же вошёл в кабинет и доложил о том, что по периметру стояли машины отцовской охраны. Двенадцать легковых и три микроавтобуса, а ещё машина, на которой мама приехала, была из личного кортежа отца и являлась бронированной. Бэкхён кивнул: пока всё затихло, отец не стал бы перечить матери напрямую, но поддержал и обезопасил на сто процентов. … первый сеанс с психотерапевтом проходит странно. Чанёль не особо желает что-либо рассказывать, но потом его разрывает на куски и он только и делает, что плачет, едва находя момент, чтобы сделать вдох. Ему очень тяжело. Он только и может повторять эти слова, захлёбываясь истерикой. Мужчина пытается помочь ему успокоиться, но это происходит далеко не сразу. Чтобы он не говорил — Чанёль не может воспринимать его всерьёз, все эти стандартные фразы и объяснение происходящего — он в этом не нуждается! Ему нужна конкретика, действия, что делать, чтобы вернуться в адекватное состояние! Он хочет любить своего ребёнка искренне, а не потому что внутренний омега душит его изнутри! Выписанные таблетки привозят сразу. Успокоившись, Чанёль рассматривает их и принимает по рецепту. Поможет, не поможет — к чёрту. Он просто делает, что велено. Выпивает стакан воды, едва не давясь лекарствами, и поднимает взгляд на няню, которая сюсюкается с малышом. Как она может так вести себя при нём? Пак вдруг испытывает такую злость от того, что кто-то способен дарить заботу и ласку малышу, что в голове вспыхивает мысль: «Если я не могу, то никто не должен давать Чонину любовь!». И только через мгновение он остывает, осознав, какая глупость возникла в глупой голове. Он откидывается на спинку дивана и наблюдает за Хэрин, пытаясь представить себя на её месте. Получается с трудом, но получается. Он даже ощущает потепление в груди от того, как всё хорошо складывается в его сознании, но на деле… в реальности… Внезапное касание ладоней к его рукам вынуждает отвести взгляд от малыша. Бэкхён присаживается перед ним у колен и захватывает ладони в свои, крепко сжимая их между собой. Странная пелена перед глазами мешает ему видеть его чётко, он промаргивается и видит мягкую улыбку. Следом за ней — сожаление в глазах, а потом отворачивает голову — не хочет снова заплакать. Оказывается, он уже — Бэкхён стирает слезы с его щёк и целует его в скулу, поднимаясь с места.       — Давай пройдёмся? Чанёль правда пытался заставить себя хоть что-то сказать, но сил не осталось, и он сумел покачать головой. Бэкхён был настойчив: обхватил его за бок, поднимая с места, и повёл к двери. У выхода помог надеть обувь, накинул на плечи своё собственное пальто и вышел наружу. Парню всё ещё трудно двигаться быстро. Бён идёт рядом так, словно ему некуда спешить, словно у него нет тысячи забот и проблем, которые нужно решать. В голове Чанёля с каждым шагом появляется всё больше сожаления и боли от того, что он вынужден заботиться о нём. Крепкая рука, приобнявшая его за талию, пытается тушить вспыхивающую боль.       — Как твои дела? — тихо вопрошает Ёль.       — Всё хорошо.       — Расскажи мне.       — Ты же знаешь, я не могу. Я бы хотел, но сейчас не могу. Ясно. Чанёль думает, что либо дела слишком серьёзные, чтобы стать знанием для Пака, либо Бён боится засорить ему голову ещё больше, чем уже есть.       — Но у нас снова появились проблемы?       — Сейчас много у кого появились проблемы.       — Но выход же есть? Чанёль притормаживает, наблюдая за тем, как с их приближением стоящие вокруг охранники отворачиваются от него. Бэкхён останавливается, устало взглянув на небо.       — Выход есть всегда. Звучит не совсем так, чтобы быть уверенным в этом. Чанёль ничего не говорит. Понимает, что утомил ненужными вопросами, заставил задуматься о работе, в то время как Бэкхён находится дома. Как глупо и неприятно вышло…       — Недавно ко мне приезжала мама, — внезапно произносит Бён. — Она попросила меня передать тебе свой номер телефона. В случае, если ты будешь нуждаться в совете, ты всегда можешь позвонить ей. Бумажка в его руках на вид весит тонну. Чанёль сжимает руки в кулаки и слегка заводит их за бёдра, пряча за полами пальто.       — Я не буду ей звонить, Бэкхён.       — Я знаю, — понимающе кивает парень, — но он должен у тебя быть. Забей его в телефон, пусть будет. Вдруг когда-нибудь пригодится? … сегодня их встреча происходит не в палате. Поразительно, но за неделю взгляд Чонина изменился, став более адекватным. За время разговора периодами Бэкхён замечает, как тот замыкается в себе, а глаза становятся стеклянными, но парень борется. Бэкхёну приятно представлять, как Ким начнёт брать себя в руки.       — Папа боялся, что меня выдадут замуж.       — Этого бы не случилось, — качнул головой Бэкхён.       — Да, разумеется, — слабо кивнул парень, — но тогда были другие порядки, Бэк. Папа откуда-то знал, что друзья Главы выдали детей вверенных за своих партнёров. Он жутко боялся, что лишится меня, поэтому я стал таким. Чонин умолкает: поджимает губы и опускает взгляд на свои пальцы, складывающие в гармошку концы футболки. Бэкхён видит чужие слёзы, но не двигается, боясь спугнуть чужую способность говорить.       — Стал уродом, — шепчет Чонин, — ни омега, ни бета. Что-то между этим. Чудовище… Я хочу исчезнуть, Бэкхён. Мне так стыдно… Как я посмел… Что я тогда наговорил Кёнсу! — закрыв лицо ладонями, парень качает головой. Задушено вдохнув, ему с трудом удаётся проглотить плач, но спустя несколько минут он всё равно вырывается.       — Что ты ему сказал, Чонин?       — Что он мой альфа, — всхлипнул парень. — Чёртовы таблетки сделали пустой оболочкой. Я даже родить теперь не смогу. Я ни на что негодный. Со мной даже цикл провести невозможно, потому что его не бывает! Зачем я ему нужен такой? Бэкхён в принципе не помнит, чтобы Кёнсу с кем-то проводил цикл. Ему вообще трудно вспомнить, когда его товарищ уделял время своей личной жизни и потребностям, потому что До всегда рядом, он удерживает его на работе, хотя это работа удерживает парня в офисе, но всё же он не может вспомнить, чтобы видел Кёнсу рядом с омегой. Этот альфа всецело поглощен служению его семье, для него нет понятия личной жизни.       — Я никогда не смогу стать нормальным омегой.       — Нормальным? Это каким же?       — Омегой, Бэкхён! — воскликнул Чонин, раздражение сверкнуло за пеленой наполненных влагой глаз. Бён переводит вес на предплечье, которым упирается в подлокотник кресла, и тихо цедит:       — Каким омегой, Чонин?       — Мягким, утончённым… — запинается, — не знаю… таким, которого бы хотелось любить! С которым бы хотелось построить что-то общее. Бэкхён хмыкает, наблюдая за чужими попытками успокоиться.       — И много ты видел мягких и утончённых омег в нашем доме? Ты вообще видел омег, которые там живут, или плавно проплываешь мимо них в своих фантазиях?       — Бэкхён! — возмущённо крикнул Чонин.       — ЮнДо и Хвиён сейчас немного сдали из-за непрерывного траура, но вспомни, какими они были в отношениях: почти два метра роста, выше своих альф, широкие плечи и спины, сильные руки, способные поднять с пола истекающих кровью супругов. Они, по-твоему, не омеги? — Бён вздёргивает бровь. — Или ты равняешься на Джихё? На женщину, у которой дважды чуть не случился выкидыш из-за психологических проблем? Она едва выносила в своём хрупком теле близнецов, но она сильна духом. Чонин затыкается, озадачено уставившись в пол бегающим взглядом — задумался.       — В моём доме живёт омега, который выше меня ростом. Это, видимо, какая-то патология в нашей семье: привязываться к омегам, которые больше нас по комплекции, — закатывает глаза Бэк, откидываясь на спинку кресла. — Дело совсем не в том, как ты выглядишь, Чонин. Дело в равновесии организма и поведении.       — Но я не…       — Сейчас — нет, — понимающе кивает Бэкхён, — это займёт месяцы. Возможно, тебе придётся годами проходить терапию, но благодаря способностям наших врачей мы сможем вернуть тебе запах, а потом и естественные процессы организма на место. Взгляд замирает на нём. Озадаченный, недоверчивый, разбитый.       — Разве врачи не говорили тебе об этом?       — Они говорили не так, как ты, — шепнул Чонин, опуская печальный взгляд.       — Кёнсу не выглядит человеком, которому нужен хрупкий омега, Чонин. У нас опасная работа, поглощающая жизнь сотрудников. Мы всецело сосредоточены на ней, она жрёт наше время и все силы, поэтому мы можем упускать некоторые вещи и приходить домой тогда, когда уже оказывается слишком поздно, — Бэкхён вздыхает. — Если у вас получится наладить какие-то отношения, ты должен понимать, что Кёнсу не будет находиться с тобой всё время, потому что само нахождение рядом будет подвергать тебя опасности… Я не могу сказать точно. И я не хочу говорить за него и лишь выкладываю свои соображения, но мне кажется, что Кёнсу нужен омега, который сможет обходиться без него, будет в состоянии позаботиться о себе и в случае опасности защитит себя до тех пор, пока мы не окажемся рядом. Не пытайся стать тем, кем тебе уже не стать: изменения в организме произошли, за счёт таблеток ты стал более сильным, выносливым, терпимым к стрессу — воспользуйся этим преимуществом и не дави. Бэкхён поднимается с места и застёгивает пуговицу на пиджаке.       — Терпение — вот, чего тебе не хватает, Чонин. Ты должен терпеливо принимать помощь врачей и сосредоточиться на себе. В первую очередь на себе, а не на фантазиях об альфе, которого ты толком не знаешь, — Бён расправляет плечи, отходя от кресла, но отчего-то замирая и добавляя: — Даже я не знаю настоящего Кёнсу, Чонин. Но я знаю, что нужно будет приложить массу терпения для того, чтобы заслужить его расположение, поскольку он не будет оценивать тебя по способности к деторождению или обильности смазки, вытекающей из тебя — он будет оценивать тебя по способности выживать рядом с ним. Отрекись от шаблонов и займись своим здоровьем. … малыш выглядит довольным жизнью. Ещё бы: Чанёль с самого утра находится рядом с ним, кормит, играется, прикасается, дарит своё тепло. Через силу, будто наказывая себя за то, что не делает этого достаточно часто. Хэрин сегодня практически нет рядом: она убирает в комнате Чонина, занимается готовкой под острым взглядом начальника смены и готовится к приходу медсестры. Чанёль тоже ждёт её — он хочет удостовериться в том, что с ребёнком всё в порядке, хотя с виду не скажешь, что что-то не так. Малыш ещё не встаёт, но активно двигает ножками и ручками. Ёль ничего не может с собой сделать: сердце топит в нежности и в одно мгновение он уже тянет руки, а после — отдёргивает. Не боится, но… будто что-то бьёт по голове и вызывает отторжение. Чанёль правда пытается понять, что вызывает у нём такие эмоции: страх сделать что-то не то? страх перед самим ребёнком? неприязнь к нему? или он мысленно отсекает от себя эту маленькую… проблему? Несмотря на эмоции, Чанёль бдительно наблюдает за тем, как медсестра осматривает малыша. Как становится — так и замирает у стены, слушая смех Чонина, затем плач. Он позволяет себе собраться с духом несколько мгновений, после чего протягивает руки к малышу и тихонько пытается его успокоить, нашептывая ласковые слова. Внутри всё обмирает, затмевает пустотой: нет желания успокоить ребёнка, есть необходимость заставить его успокоиться. Он так и стоит около пеленального стола, глядя в окно и удерживая Чонина на руках. Малыш продолжает реветь на его руках, он чувствует безмерную усталость и желание оглохнуть.       — Господин, — мужской голос прорывается сквозь туман мыслей. Чанёль цепляется за него и выходит из дремучего леса, вырываясь из цепких лап печали. Парень оборачивается и утыкается взглядом в чёрную фигуру, застывшую около открытой двери. Не входит внутрь — стоит в коридоре. Чан понимает, что продолжения не будет: ни разговора, ни какой-либо дополнительной фразы. Так звучит предостерегающее восклицание, так звучит попытка вернуть его из ада на землю. Пак опускает взгляд на малыша и понимает, что нужно попробовать успокоить его более действенным образом: перекладывает малыша себе на руку животиком и немного покачивает, наконец, добиваясь затихающих всхлипов. «Слава Богу», — думает Пак, закрывая глаза, продолжая методично покачивать малыша на руках, — «слава Богу». Когда он обращает взгляд к двери, парня на месте уже нет. … тюрьма оказывается тоскливым серым зданием со множеством ограждений и дорожек, ведущих в никуда. Бэкхён приезжает сюда не один, потому что До придётся встретиться с исполнителем его воли. Бёну ещё не доводилось приходить на свидание. Отец если и сидел, то давно и с оправдательным приговором, а братья не попадались, к тому же стремился и сам Бэк. Оказаться в тюрьме было билетом в один конец. Кто знает, сколько здесь сидит людей, подчинённых их врагам. Ему бы не удалось удержаться на ногах, в особенности из-за продажного персонала. Охрана проводит их мимо спортивной площадки, и ближайшие к ограждению люди выстраиваются в ряд, склоняя головы. Бэкхён их не знает лично — некоторых — но это определённо люди отца. Он продолжает присматривать за чужими семьями, держит их под наблюдением, чтобы ни в чём не нуждались, пока старшие в семье альфы и беты отсиживают свои сроки. В комнате для свиданий Бэкхён занимает самое крайнее к окну место. Отсюда их лучше видно охране, но хуже слышно — преимущество. Хёнха входит в помещение подавленным, сухим, измождённым. Бэк никак себя не выдаёт, глядя чётко на стул напротив, смиренно дожидаясь момента, когда его отодвинут и сядут за стол.       — Ты приехал убить меня.       — Трудно проникнуть в тюрьму вооруженным.       — Я говорю не об этом.       — Разумеется, да. Разве ты не ждал меня?       — Ждал. Впавшие глаза, посеревшая кожа и непривычно тяжелый взгляд. Бэкхён замечает на лице небольшие царапины (или же порезы), после чего опускает взгляд к шее и слабо поднимает уголок губ. Безрадостно. Кто-то был способен закончить его личное дело за него.       — Плохо устроился?       — Здешний контингент не располагает к чаепитию и светским разговорам.       — Увы.       — Увы, — чужие губы едва двигаются.       — Расскажи мне о Чжане. Взгляд наливается осознанием и яркостью в мгновение ока. Бэкхён моргнул, а перед ним уже другой человек.       — Как ты узнал о нём?       — А как узнал о нём ты? Хмыкнув, Хёнха повел головой, расправляя плечи. Отвечать не стал. Глаза горели чёрной довольной яростью. Бэкхён вздохнул, откидываясь на спинку чертовски неудобного стула.       — Поразительно, как одна фамилия дала тебе возможность воспрянуть духом.       — Я ненавижу этого китайского выродка.       — Ты продался ему.       — И жалею об этом.       — Он тебя предал?       — Мы не обговаривали защиту семьи.       — Нет? — Бэкхён вздёрнул бровь. — Это первое, что делают корейские семьи, когда вступают в союз с иностранцами.       — Он не пошёл на это.       — Расскажи мне о нём.       — Нечего рассказывать. Личных встреч не было. Бэкхён опускает взгляд на стол. Он не удивлён. Вряд ли бы такой могущественный человек стал возиться с каким-то там корейцев. Он вырезает их поочередно, ничем не дорожит. Действительно, с чего бы ему встречаться с потенциальным партнёром и смотреть ему в глаза?..       — Никто из местных его не потянет, даже благородные, — говорит Хёнха, наклоняясь ближе к столу. — И я чертовски ненавижу этого ублюдка, но я абсолютно счастлив от того, что он вырежет всю твою семью, Бэкхён. Чужие слова не вызывают ярости — лишь усталость. Он чертовски устал тратить несуществующие силы на покойников.       — Я убью тебя во вторник.       — Жаль сдохнуть раньше, чем знать итог вашего столкновения.       — Действительно, — справедливо рассудил Бэкхён, поднимаясь с места, — но ведь я не сказал, в какой именно. Поправив пиджак, Бэкхён отвернулся и нашёл взглядом Кёнсу, сидящего около самой двери. Взглянув на парня, которому досталось задание, Бэк едва заметно кивнул, чётко взглянув в глаза. Парень опустил взгляд, кивая ему в ответ. Хёнха должен умереть как можно скорее. Его жизнь больше не должна отравлять бёновский рассудок. … он практически не спал — не смог. Чонин пробыл с ним всю ночь, то просыпаясь, то засыпая. Он пытался кормить его, пытался сцедить молоко, ходил переливать несчастные крохи в баночки, но не спал. Спать не получалось. Что-то в голове не позволяло ему это делать, хотя глаза закрывались и он на несколько мгновений отключался. А потом он чуть не задушил своего ребёнка, после чего сон отбило напрочь. Он был готов убить себя той же ночью, но был слишком напуган своей неосторожностью и слишком благодарен Хэрин за то, что она зашла проверить Чонина в половину третьего ночи. До утра она не выходила из его комнаты то пытаясь успокоить его, умоляя перестать бормотать благодарность, то успокаивающе укачивала малыша, показывая, что с ним всё в порядке и он дышит. Дышит, но мог перестать. Чанёль был готов отрезать себе руки, проклиная дурацкую привычку обнимать подушки во сне. Обнял, но не подушку, а малыша. Хэрин пообещала ничего не говорить Бэкхёну. Он даже не узнал об этом: утром зашёл поцеловать его в лоб, а после этого выпорхнул из дома. Чанёль просидел на кровати до обеда. Сам не понял, почему. Его сильно замкнуло на произошедшем и он упустил момент, когда няня унесла малыша и не вернулась. Он очнулся, когда в комнату настойчиво начали стучать. Дверь приоткрылась на уровень небольшой щёлки и чёрный взгляд напряженных глаз впился в него, как лезвие, вызывая дрожь. Чанёлю показалось, что охранник знает о произошедшем ночью.       — Всё в порядке, господин? Схватившая за горло паника не дала ничего сказать, но позволила кивнуть. Парень смотрел на него ещё мгновение, после чего скрылся в коридоре, закрыв дверь. Чанёль попытался взять себя в руки и отправился в ванную, откуда вывалился с жуткой тошнотой и паникой. Злость на себя вспыхивала в ритме ускоренного пульса. Чанёль схватился за голову и сел на кровать, стараясь дышать глубже, чтобы подавить собственные чувства. Он смотрел на себя, он чувствовал себя, но не хотел ничего из этого. Он был слишком напуган и зол, чтобы понимать, что делает. Ему бы хотелось сказать, что он пытался снять зеркало и выпустил его из рук, но он знает, что это было не так. Совсем не так. На грохот обязательно должен был кто-то прийти, но в комнатах была такая изоляция, что никто ничего не услышал. Если никто не слышал — значит, нужно скрыть это в тайне. Он бросился убирать осколки руками, порезался, снял с себя штаны с футболкой и сгрёб всё в мусорное ведро, укладывая сверху вещи. Поранился лишь палец, но это было неопасно — промыть и заклеить пластырем. Чанёль уселся на кровать и сжал руки в кулаки. Что если он стал слишком опасен? Как ему теперь притвориться, что с ним всё в порядке?.. … бесконечный спуск в подвал офиса вызывает усталость вперемешку с восхищением и опаской. Бён с сомнением отнёсся к предложению помощника Чона спуститься в его мастерскую, но прерывать процесс из-за опасений показалось глупым. В конце концов, Чонгук выполняет его заказ. Безусловно, Бэкхён понимал причину чужой спешки: Чонгуку нужны были деньги, он не мог вылезть наружу даже для этого, а Бэкхён принёс оплату наличными прямо в руки. Кёнсу вход был заказан, поэтому он передал ему несколько сумок и остался стоять снаружи, провожая напряженным взглядом. В конце коридора видно открытую дверь. Яркий свет, выливающийся на пол коридора, сигнализирует о том, что нужный человек находится именно там. И Чонгук действительно сидит в просторной мастерской со множеством шкафов, столов и явно профессиональным освещением.       — Здравствуй, родной.       — И тебе здравствуй, — вторит Бэкхён, опуская сначала одну сумку на ближайший стул, затем вторую поверх неё. Чужая рука всё ещё находится в манжете, но это не мешает мужчине ловко перебирать инструменты.       — Как твои дела?       — Застыли в ожидании, — произносит Бэкхён, садясь на диван перед столом, за которым работает партнёр. — Хочется скорее увидеть дракона, чтобы сразить его. Лёгкая улыбка трогает чужие губы.       — Нет такого рыцаря, чтобы он сразил чудовище.       — Но у рыцаря наверняка найдутся друзья, чтобы его сразить. Чонгук поднимает на него взгляд и кивает, улыбнувшись.       — Ведь слава не должна достаться ему одному, верно? — подмигивает он. Бэкхён усмехается, отводя взгляд, чтобы рассмотреть окружающую обстановку. Больше всего его заинтересовывают зеркальные шкафы с освещением в самом конце комнаты, но он не спешит подниматься с места. Наверняка там хранятся чужие заказы или личные украшения Чона, которые тот никому не продаст. Должны ведь быть и такие…       — Что ты собираешься сделать?       — Узнать его имя, взглянуть на него и уйти.       — Негусто.       — Пытаюсь не сдохнуть раньше времени, — пожимает плечами Бэкхён. — Ты в самом деле намерен попасть на мероприятие?       — Почему нет? — легко вопрошает Чон, не отрываясь от изделия.       — Он пытается тебя убить.       — К слову, безуспешно.       — Это не помешает ему завести тебя в угол и прикончить за шикарным сводом штор. Мужчина переводит на него взгляд, из него вырывается смешок, который тут же подхватывает Бэкхён. Глупые, сидят в подвале, трясутся от страха, что китаец вырежет из семьи в два счёта, и смеются. Господи Боже…       — Скорее воспользуется ядом.       — Намерен ничего не пить, не есть и не трогать? Чонгук вздыхает, расправляя наверняка уставшие плечи и отодвигая ладонь с украшением, чтобы внимательно осмотреть его издалека.       — Китайцы изобретательные убийцы, Бэкхён, — говорит, растягивая слова. — Там и дышать нельзя, раз уж на то пошло.       — Не будет ли слишком дерзким прийти на пир к убийце?       — Не будет ли слишком дерзким, если я застрелю его прямо там?       — Вряд ли удастся пронести оружие. Ублюдок перестрахуется и прикроет свою задницу со всевозможных ракурсов. Чонгук кивает, откладывая инструменты в сторону.       — Мне будет достаточно взглянуть на него, Бэкхён. Всегда интересно взглянуть на того, кто стреляет в спину. Достав две бархатные коробки из стола, мужчина вкладывает в них изделия и приглашает взглянуть на них. Два золотых медальона с золотыми цепочками, выдерживающими вес: один побольше, другой немного меньше. На одном по кругу вплоть до самого изображения льва вставлены маленькие камушки, выглядит потрясающе изящно. Бэкхён отставляет коробочку вправо, она — для малыша. А для папы-омеги Бён заказал более внушительный медальон, он выглядит как проявление силы: от льва тянутся лучи к ободку с рассыпанными по периметру камушками. Они очень похожи, но они очень разные.       — Потрясающая работа, Чонгук. Спасибо за твой труд.       — Ты спасаешь меня, Бэкхён.       — Своими руками, — заверяет парень, — ты спасаешь себя своими талантливыми руками. … Чанёль сжимает губы что есть сил. Глаза на мокром месте, он едва может держать ребёнка на руках. Они опускаются и вряд ли уже поднимутся. Хэрин присаживается перед ним, убивая его сочувствующим взглядом.       — Мужчины не кормят грудью долго, господин Пак.       — Да, — шепчет Чанёль, — но больше пятнадцати дней, верно? Женщина опускает ладонь на его колено, выражая поддержку. Чанёль закрывает глаза, и слёзы катятся на щекам.       — Я стал совсем бесполезным, — удушливо произносит он.       — Я разбавлю смесь и мы сможем его покормить. Хэрин выходит, оставляя его с хныкающим малышом. Чанёль чувствует, что он в одном шаге от пропасти. Он не может помочь своему ребёнку. Даже выкормить его не может. Он мог делать хотя бы это! Хотя бы так между ними происходит какой-то контакт — ребёнок нуждался в нём, а теперь… он бесполезен для него. Опасен и бесполезен. Больше нет причин для того, чтобы он прикасался к нему. Больше нет ничего, что может связывать их. Подвести собственного ребёнка!.. Как такое возможно?.. Чанёль умудряется сделать даже это. Если не убьёт, то заморит голодом — так что ли?! Парень не замечает, что начинает плакать в голос, вынуждая малыша полноценно заплакать вместе с ним. От горя мысли путаются и перестают быть рациональными. Пак топит себя в сожалении, панике и ненависти к себе. Он не делает ничего хорошего. Он только причиняет неудобства. Он безмерно устал от себя, но ему некуда сбегать, да и можно ли это осуществить?.. Едва Хэрин появляется в поле его зрения, он протягивает ребёнка ей, но та качает головой, начиная уговаривать его покормить малыша. Чанёль не хочет трогать его больше нужного, потому что кроме боли он ничего не сможет ему дать. Ужасный папа во всём, за что не возьмись — всё делает не так.       — Вы успокоитесь, когда увидите, как он ест. Вам нужно успокоиться.       — Забери его. Я ему не нужен. Ты справишься лучше, — качает головой Чанёль.       — Господин Пак…       — Забери его, умоляю тебя. Я больше не могу… Больше не могу. Господи, забери его… Едва руки освобождаются, он поднимается с места и выходит в коридор. Захлопнув дверь в свою комнату, он заглушает свою истерику и закрывает в себе, позволяя рассудку завладеть его телом. Внутри такая горечь, такая тяжесть и тошнота… Чанёль ударяет себя в грудь, чтобы ослабить чудовищное ощущение тяжести, но ничего не проходит. Но он пытается успокоиться: ходит по комнате, растирая грудную клетку, пытается проветрить комнату, он всё время что-то делает, сжимает пальцы в кулаки, но отчаяние поднимается на уровень выше, а дальше — как над водой — смотришь со дна и дышать нечем. Охрана уже стоит недалеко от его двери. Чанёль проходит мимо них как привидение. Руки обмирают, ноги едва способны удерживать его при ходьбе. Слёз уже нет, глаза сохнут и слезятся. С большим трудом он поднимается на второй этаж и вваливается в чужую комнату, спотыкаясь прямо на пороге. Нос слишком забит, чтобы суметь впустить в нос бёновский запах. Чанёль по памяти вспоминает ту резкость и жесткость, которая следует за вдохами. Но Бэкхёна нет. Где его найти? Кто ещё может усмирить его состояние? У кого просить помощи?.. Пак только и может стянуть чужое одеяло с постели, укутаться в него и сесть в кресло у окна. Он прижимает верхнюю часть к носу (ту, что лежала поверх подушек), и глубоко вдыхает, едва отмечая отголоски резкости. Так и замирает, с каждым вдохом всё отчётливее втягивая в себя горький острый запах альфы. … Кёнсу входит в кабинет с абсолютно каменным лицом. Бэкхён выпускает из руки документы, которые двадцать минут усиленно сортировал.       — В чём дело?       — Тебя к телефону, господин. Чужой смартфон горячит ладонь, обжигая с первыми же словами начальника смены:       — Омега в ужасном состоянии, босс. Мы наблюдаем за ним.       — Конкретнее, — цедит Бэкхён, проходя мимо Кёнсу, зная, что тот поедет вместе с ним.       — Он… это трудно объяснить. Но он… прошу прощения за свои слова, господин, он пахнет… У меня, как альфы, такое чувство, словно мы его сейчас потеряем.       — Немедленно вызывайте врача и психотерапевта.       — Уже сделали, босс.       — Я еду. Отключайся. Бэкхён садится на водительское сидение и отбрасывает телефон на панель перед рулем. Кёнсу едва успевает захлопнуть дверь. Им не нужно говорить, чтобы понимать друг друга: Чанёль способен сорвать его с работы по любому поводу, но они всегда серьёзные. Критически. Коробки в карманах пиджака прожигают рубашку и жгут кожу на груди. Бэкхён переключает скорость и вдавливает педаль в пол. Голова поразительно пуста от переживаний: пока он не увидит картину своими глазами не потеряет над собой контроль. На территории дома все спокойно передвигаются по периметру. Бэкхён вылезает из машины, едва не забыв оставить машину на скорости, совсем забыв про ручник. В доме пахнет отчаянием. Бэкхён взмахивает рукой к детской комнате и Кёнсу проносится мимо него к нужной комнате, в то время как Бэкхён взбегает по лестнице вверх, и здесь ситуация совсем иная. Здесь пахнет гнилым, затхлым запахом. Начальник смены разумно отодвигает парня от входа в комнату, не давая повода Бэкхёну сорваться на нём. Глубоко вдохнув перед тем, как войти в открытую дверь, Бэкхён с трудом удерживает спину ровной, а руки на месте. Острое желание закрыть нос пальцами сводит его с ума, но он не двигается, потому что Чанёль выглядит так, словно Бэкхён действительно его потерял. Осторожные шаги к креслу не вызывают никакой реакции. Омега выглядит куклой с мёртвым взглядом и безвольным телом. Спавшая с укрытых одеялом колен рука кажется протянутой в мольбе о помощи. Бэкхён медленно присаживается перед Паком и с трудом вынуждает себя сделать вдох. Тошнота рвёт его с такой мощью, что во рту скапливается слюна. Хочется уйти, сбежать от запаха гнили, затравившего всё вокруг. Пустые глаза не двигаются и не моргают, глядя куда в сторону от Бэкхёна на пол.       — Гос… — задушенный выдох касается слуха. Бэкхён оборачивается, замечая, как Кёнсу побледнел, глядя то на него, то на омегу. Помощник проявляет уважение, не закрывая ладонью нос. — Включить фильтры?       — Нет. Мы ждём врачей. Кёнсу кивает, отпуская охрану взмахом руки. Сам До остаётся на месте, обессилено прислонившись к косяку двери.       — Что здесь произошло?       — У омеги пропало молоко. Бэкхён смиренно прикрыл глаза, отворачиваясь от Кёнсу. Слишком большой удар после всего, что Ёль пережил ранее. Чужое заплаканное лицо казалось обмершим, даже потревожив щеку касанием, Бёну не удалось добиться внимания. Разве что парень сделал заметно глубокий вдох. Почувствовав, что больше терпеть не может, Бэкхён поднялся с места и вскочил в свою ванную, плотно закрыв дверь, изолируя себя от спальни. Его несколько раз вырвало, но легче не стало. Тяжесть в груди распространилась дальше, опускаясь противным комом в желудок. Бэкхён почувствовал, как вспотел и хвалёный контроль дал слабину. Ему потребовалось несколько минут чистки зубов, чтобы осознать очевидную мысль: омега пришёл в его комнату не просто так. Он что-то здесь искал, не нашёл и потерял самообладание. Когда Бэкхён вышел из комнаты, семейный врач уже был на месте, дрожащими руками вставляя фильтр в нос. Кёнсу протянул ему таблетки, но Бэкхён проигнорировал этот жест, сбрасывая с себя пиджак и обходя помощника стороной.       — Что вы можете сказать? — парень тут потребовал ясности.       — Очевидно, огромный стресс, господин Бён. Обычно омеги впадают в него, когда разрывается связь с истинными, но насколько мне известно, омега не был ни с кем связан.       — Нет, у него не было истинного. У него пропало молоко.       — Так скоро? — чужие брови чуть дрогнули, но лицо тут же стало нейтральным. — Видимо, депрессивное состояние оказалось сильнее господина Пака и таблеток, которые ему выписали.       — Таблетки могли спровоцировать потерю молока?       — Исключено. Был произведен тщательный отбор препаратов, каждый состав подбирался индивидуально под состояние омеги. Мужчина проверил реакцию зрачков на свет, посчитал пульс, затем в комнату вошёл подгоняемый Кёнсу психотерапевт, и Бэкхён переключился на него. Недолгий разговор дал понять: потеря молока не причина, а следствие тяжелого состояния омеги. Мужчина попытался привести парня в чувства, но ему это не удалось. Физически с Чанёлем всё было в порядке, но морально это было далеко не так.       — Кёнсу, сопроводи врачей к выходу, — тут же отмахнувшись от возмущённых взглядов мужчин. — Мне некогда наблюдать за вашими бессмысленными попытками вернуть его. Возможно, у меня получится лучше.       — Если вы поднимете контроль, его состояние ухудшится, — качнул головой медик. Кёнсу подцепил его под локоть, настойчиво вытягивая в коридор.       — А я считаю, что это хорошая идея. Попробуйте, господин Бён. В малых дозах мы можем добиться возвращения в наш мир. Омега не просто так здесь оказался.       — Я подумал о том же, — кивнул Бэкхён. — Останьтесь в гостиной, если Чанёль придёт в себя, нам может понадобиться Ваша помощь. Кёнсу закрыл дверь, оставляя их наедине. Бэкхёна будто отсекло от всего мира, он сделал короткий вдох и сжал губы плотнее, думая, как бы подступиться к парню и не навредить самому себе. Контроль дрожал на кончиках пальцев. Сейчас, чтобы не сорваться, ему уже приходилось прикладывать усилия. Отпускать себя ни в коем случае нельзя было. Бэкхён распутал клубок из одеяла и скривился при виде чужих прижатых к животу колен. Его шрамы всё ещё болели и такое давление наверняка причиняло большой дискомфорт. Бэкхён просунул руки под спиной и коленями, поднял и усадил на кровать едва не завалившегося Пака. Присев рядом, он обмотал их двоих одеялом, натянув верхнюю часть прямо на голову. Пак оказался в небольшом конверте и крепком обхвате рук. В голове слабо зазвенело, стоило начать поднимать контроль. Запах сконцентрировался внутри импровизированного шалаша, вызывая легкое состояние облегчения. Бэкхён уткнулся лбом в чужой висок и сделал глубокий вдох, умоляя тошноту отступить. Постепенно чужое тело стало каменеть, а парень начал делать глубокие частые вдохи через нос. Наверняка его запах уже растянулся по комнате и обнял омегу, призывая его инстинктами обратить на это внимание.       — Ты со мной или ещё нет? — шепотом вопросил Бэкхён. Ответа не последовало. Паку потребовалось ещё некоторое время, чтобы сжать чужие пальцы в своей ладони.       — Я чуть не убил Чонина, — шепнул Чанёль. Бэкхён почувствовал, как по позвоночнику пустили слабый ток.       — Как это произошло?       — Я заснул и не понял, что обнял его. Хэрин разбудила ночью. Она спасла Чонина, а я его чуть не задушил. Парень открыл глаза, глядя на темную часть кожи из-за наброшенного на их головы одеяла. Чанёль перестал источать запах гнили, медленно он и вовсе пропал, оставляя сумасшедшую концентрацию запаха Бёна.       — Ты расстроился, молоко пропало и ты потерялся в пространстве?       — Расстроился, — потеряно повторил Чанёль. — Я был в таком ужасе, что едва мог осознавать, что делаю спустя часы после произошедшего. Я разбил зеркало в ванной. Я… на мгновение сошёл с ума.       — Мы обязательно справимся с этим.       — Я больше не хочу с этим справляться, Бэкхён.       — Ну что ты такое говоришь? — мягко протянул парень, начиная покачивать Пака в объятьях. — Это временное состояние. Мы обязательно сможем вернуть тебя к жизни.       — Хэрин справляется лучше меня. Я думаю, стоит передать малыша ей.       — Не говори так, Чанёль. Ты нужен Чонину. Ты не имеешь права бросать ребёнка одного.       — Она о нём позаботиться. Теперь даже кормить его не могу, а это было единственное, что я мог для него сделать. Я чуть не убил собственного ребёнка, а теперь ещё и голодом заморю. Бэкхён зажмурился, прижав к себе парня ещё крепче.       — Ты его папа, Чанёль. Этого никто не сможет у тебя отобрать. Я запрещаю тебе отделять себя от ребёнка, ты меня понял? Впредь будешь осторожнее обращаться с ним по ночам. А кормление спокойно могут заменить смеси — такое бывает, это нормально, это не смертельно. Чанёль молчал. Больше он ничего не говорил, даже когда Бэкхён уложил его на подушку и укрыл, предлагая выспаться. Сон лечит. Может, он и его вылечит?..