Вверенный

Ноги отнимаются почти сразу. Чанёль ежится от холода в операционной, покрывается гусиной кожей и сжимает губы от неприятного ощущения впивающегося позвоночника в плотный операционный стол. Поднимать голову тяжело, но ему жизненно необходимо наблюдать за тем, что происходит вокруг. Тёплая ладонь опускается на горячий лоб, аккуратно вынуждая опустить затылок на стол. Чанёль поднимает взгляд к Бёну и чувствует, как его с силой обхватывает чужой контроль.       — Господин Бён, в операционной запрещено опускать контроль.       — Займись своей работой, — обрубает парень, поднимая на того взгляд исподлобья. Несмотря на то, как его сжало ощущением, Чанёль чувствует себя лучше. Будто его обхватили со всех сторон твёрдыми руками и не собираются отпускать. Бён забирается ладонью под простынь и находит его руку, лежащую на груди. Из-за неприятного чувства онемения Пак поджимает губы сильнее и сжимает чужую ладонь.       — Тебе необязательно здесь быть.       — Если ты не хочешь меня видеть — я уйду, но если сомневаешься — я останусь.       — Спасибо, — немо произносит он. Бён тут же кивает и натягивает свободной рукой маску на лицо. Чанёль действительно совсем один. Разве у него есть кто-то кроме Бёна, кто мог бы поддержать во время операции?.. Ни отца, ни папы, ни друзей, ни родственников, ни второго родителя малыша… Чанёль сирота с большой буквы. Его и правда больше некому держать за руку… Но даже бёновскую отбирают, подключают к датчикам, закрепляют манжет на предплечье, пульсоксиметр, надевают на руки страховочные ремни. Начинает пикать кардиомонитор. Заходят врачи и представляются ему. Чанёлю плевать, кого и как зовут, какие у них степени в медицине. Он знает, что Бэкхён бы не позволил притрагиваться к нему людям без опыта, поэтому спокойно дожидается начала операции. Бэкхён стоит у изголовья, продолжая нависать около него. Ему снова делают замечание по поводу контроля, но он грубо приказывает им выполнять свою работу молча.       — Вы не понимаете, — возразил доктор Ким, — ощущения могут сказаться на состоянии омеги.       — Я сам буду решать, что как и когда будет отражаться на его состоянии. Я держу это под контролем, займитесь своим делом. Пока они буравили друг друга взглядом, медсестра и медбрат проверили его показатели и удостоверились в том, что онемение распространилось везде, где требуется.       — Сейчас я чувствую себя лучше, — Чан решил успокоить доктора.       — Чем до давления?       — Да. Сейчас лучше и спокойнее. Так… хорошо. Мужчина вздохнул и отступил, обращаясь к сотрудникам:       — Всё в порядке?       — Да, катетер в мочевой вставлен, можем начинать. Медсестра поставила перед ним ширму и улыбнулась глазами, отходя. Чанёль взглянул на потолок, но тут же зацепился взглядом за Бёна и нервно уставился в чужие спокойные глаза. В хирургическом костюме, шапочке и маске его было практически не узнать — выдавал только взгляд. Как обычно напряженный, сосредоточенный, но именно из-за этого ощущения Чан переживал меньше. Он знал, что если что-то пойдёт не так, Бён подхватит его в любом случае. Он ведь рядом! Разве может что-то случиться, когда он рядом?.. Тянущее ощущение в районе живота вынудило его обеспокоено нахмуриться и тут же взглянуть на Бэкхёна, но тот тут же свёл взгляд с его тела за ширмой и покачал головой, мол, нечего беспокоиться. Такое странное давящее ощущение преследовало его некоторое время, после чего началась неприятная часть из тянущих и потягивающих движений. Чанёль хмурился, не зная, как перестать переживать. Сердце стало биться быстрее, врач попытался его успокоить, сказав, что они достают ребёнка, но Чанёлю только стало хуже. Бён дотянулся до выставленной привязанной руки и сжал его ладонь всего на несколько мгновений. Обеспокоенный взгляд встретился с его спокойным, он кивнул ему и успокаивающе погладил большим пальцем по запястью. Когда Бэкхён снова оказался рядом с ним, его взгляд нахмурено наблюдал за тем, что происходит за ширмой. Чанёль ориентировался исключительно по его глазам и толчкам внизу. В какой-то момент бёновский взгляд изменился и застыл, уставившись на что-то. Послышались шлепки. Зазвучал детский крик. Чанёль расширил глаза, вытаращившись на Бёна, который опустил голову и улыбнулся ему глазами. Из-за ширмы слева к нему подошла медсестра и показала малыша.       — У вас родился мальчик! — тихо произнесла она, сверкнув глазами-улыбкой. Чанёль уставился на малыша в её руках и тут же повернул голову в другую сторону к Бёну, неверяще уставившись на него. Бэкхён погладил его по лбу и кивнул. Ребёнок снова пропал из вида, Чанёль замотал головой, пытаясь увидеть что-то за ширмой, и Бэкхёну пришлось уложить его обратно. Он немного сместил маску вниз и наклонился к нему:       — Всё хорошо. Ты умница, Чанёль. Когда ребёнка снова показали, он всё ещё плакал, но был обтёртым и укутанным. Медсестра уложила его на грудную клетку и Чанёль чуть не задохнулся от захлестнувших его эмоций. Он был напуган и одновременно поражен тем, что это его малыш. У него родился мальчик. Он смог его выносить, это маленькое существо… Малыш успокоился почти сразу. Чанёль смотрел на него, чувствуя, как Бён медленно поднимает давление, снимая его с них двоих. Парень никак не мог успокоиться и перестать всё время поднимать взгляд на Бёна, который не отрываясь наблюдал за ними. Больше смотреть за ширму не имело смысла. Через некоторое время ребёнка забрали на проверку неонатологу. Возможно, его могли бы вернуть к нему снова, но Чанёль банально впал в сон, устав от пережитых эмоций. Наконец-то он сможет выспаться… … Бэкхён переписывается с Кёнсу целый день, бережно храня покой омеги и запрещая кому-либо входить внутрь. Малыш находится под присмотром врачей и множества охранников, которые коршунами застыли около окошка специальной палаты для новорожденных и не сводят с него взгляд — тоже его приказ. Контроль покалывает на кончиках пальцев. Он захватил Пака в максимально лёгкие тиски, чтобы успокоить завозившегося после операции омегу. Тот мгновенно поддался и успокоился. Так и приходилось держать парня под контролем. У самого Бэкхёна от напряжения сдавливало голову, но он абстрагировался от этого состояния, сидя в кресле рядом с кроватью. Он никак не мог перестать думать о малыше и поведении Чанёля. Прокручивал в голове операцию и не мог поверить в то, что омега смог выносить ребёнка. Да, это было очень сложным для него процессом, но он сумел… смог сохранить беременность и подарил жизнь мальчику. Бён был уверен, что спустя некоторое время после адаптации Пак будет защищать ребёнка как лев. Он анализирует чужое поведение и понимает, что привыкнуть и осознать ответственность ему будет нелегко, но они справятся. Обязательно справятся с помощью нянечек и охраны, которую он всё-таки намерен оставить в доме. Медбрат пробирается в палату только после того, как ему удаётся убедить Кёнсу в необходимости тревожить омегу. Первое, что говорит парень, войдя в палату, это:       — Вам следует поднять контроль, господин Бён. Бэкхён, не спавший около тридцати часов, держит себя в тонусе, поэтому не раздражается:       — Если ты всё ещё хочешь здесь работать, то работай. И желательно молча. Парень проверяет показатели омеги и снова неуверенно заговаривает:       — Не поймите меня не правильно, господин Бён. Обычно омеги очень тяжело переносят контроль в любом его проявлении, даже в самом маленьком. Бэкхён откидывается на спинку стула и вздыхает, безучастно взглянув на него:       — Показатели в норме? — следует кивок. — Омега спокойно отдыхает? — снова кивает. — Я хорошо контролирую себя? — нервозно взглянув на него, парень снова кивнул. — Тогда не доёбывай меня среднестатистическими наблюдениями. Я лучше вас знаю, как мне стоит себя вести. Чтобы ты знал, — продолжил Бэкхён, — не всех омег можно необоснованно подгонять под определённый уровень, они все исключительные и к каждому человеку нужен свой подход. Я знаю особенности члена моей семьи лучше тебя, осознал?       — Да, господин Бён.       — Ты закончил?       — Нет. Его необходимо разбудить. Первая активность спустя четыре часа очень важна, ему стоит прийти в себя и поесть. Бэкхён возвращает контроль на место, втягивая всё напряжение в себя, словно губка. Плечи расслабляются, давление в висках ослабляется моментально, зато Пак сразу становится беспокойным: хмурится, сжимает пальцы в кулак и делает глубокий вдох, от которого тут же кривится и открывает глаза. Пока медбрат пытается выяснить его самочувствие, Бэкхён наблюдает за тем, с каким трудом Чанёль соображает и приходит в себя. Когда их оставляют в покое на несколько мгновений, Бэк поднимается с места и Чан поворачивает к нему голову.       — Всё хорошо? — тихо спрашивает парень.       — Всё хорошо. А у тебя?       — Не знаю. Безумно устал. Швы болят, внутри живота всё такое… ужасное, — он чуть жмурится и вздыхает, — органы как будто не на месте.       — Ничего, мы быстро поставим тебя на ноги.       — Не уверен, что хочу на них стоять, — слабо улыбается Чан. — Даже говорить трудно, в груди такое напряжение. Бэкхён укладывает ладонь на чужой бок, обхватывая пальцами одеяло, а другой рукой в поддержке сжимает ладошку.       — Всё будет хорошо, Чанёль, я… — «обещаю тебе» — проглотил Бён, умолкнув.       — Обещаешь? — Чан усмехнулся и тут же зажмурился.       — Нет. Я знаю, что так и будет. … он не рискует садиться. Несмотря на то, что его держат под лекарствами, он всё ещё ощущает боль в меньших градусах и напряжение внутри живота. Ощущения метающихся внутри органов не из приятных, он старается всё время лежать на спине, боясь странного ощущения в животе. Бэкхён словно ястреб сидит на кровати в дальней части палаты у окна. Между ними буквально три-четыре метра расстояния, но даже так Пак чувствует себя брошенным. Он кормил ребёнка практически в сонном состоянии, стараясь абстрагироваться от неприятного ощущения. Медсестра загородила его от Бёна, помогая придерживать малыша. Но когда он проснулся во второй раз, всё было совсем иначе. Чанёлю пришлось удерживать ребёнка самостоятельно. Он был настолько сосредоточен на том, как ребёнок сосёт молоко, что даже не отреагировал на вопрос Бёна «выйти ли ему». В любом случае, когда Чанёль с радостью передал ребёнка медсестре, парень активно переписывался с кем-то в телефоне.       — Я оставлю ребёночка с Вами, — улыбнулась девушка, укладывая малыша в больничную кроватку. Чанёль обеспокоено переводит взгляд с девушки на ребёнка и чувствует, как сердцебиение ускоряется в несколько раз.       — А если что-то пойдёт не так? — вопрошает он, проглатывая слоги от волнения.       — Я буду приходить каждые четыре часа, но если Вас что-то смутит и Вы захотите проверить состояние ребёнка, то нажмите на кнопку вызова персонала. «Я не хочу, чтобы ты уходила!». «Не оставляй меня с ним одного!». Чанёль возбуждённо задышал, провожая паническим взглядом спину девушки. Тихий звук закрывшейся двери прозвучал для него, как закрывшаяся гробовая доска.       — Чанёль, — обеспокоено позвал его Бэкхён.       — Почему… почему она не забрала его с собой? — нервно вопросил Чанёль, начиная подвигаться к краю кровати, чтобы подвинуть кроватку впритык к себе. Взгляд метался по сонному личику малыша, пытаясь выявить хоть какие-то причины недомоганий или дискомфорта, но казалось, что всё было в порядке. — Почему она оставила его мне? Я не хочу. Откуда я знаю… Давление сжало его с такой силой, что он едва не завалился обратно на постель. Несмотря на усилившуюся из-за движений боль в животе, Чанёль опёрся на левый локоть и с силой вцепился в край кроватки. Бэкхён медленно подошёл к нему, подкатил кроватку на уровень головы, уложил его на постель и укрыл одеялом, встречаясь с немой паникой в его глазах.       — Нет причин для беспокойства, — мягко произнёс он, ослабляя давление настолько, что оно едва ощущалось в теле. Сердце всё ещё билось в ускоренном темпе, но он больше не задыхался вопросами. Чанёль повернул голову к малышу, не в силах свести с него взгляд.       — Засыпай, я понаблюдаю за вами. До следующего кормления минимум полтора часа. Засыпать. Засыпать? Как он может заснуть рядом с ним? Как он сможет спать, зная, что ребёнок находится в палате?! Пока он спит, может случиться всё, что угодно. Да, Бэкхён будет наблюдать, но его папа Чанёль! Вдруг он лучше почувствует беспокойство малыша? Что, если ему будет дискомфортно? Должен ли он брать его на руки? А как он поймёт, что ребёнок точно хочет есть?       — Засыпай, Чанёль, — настойчиво произнёс Бэкхён, погладив его по щеке. — Ничего не бойся. … Бён решается покинуть палату только на следующий день. Спустя полтора суток после операции. Первое, что делает Кёнсу, это поздравляет его. Бэкхён обнимается с ним и думает, что нихуя не заслужил поздравлений. Единственный, кто заслуживает поздравлений, это Пак, который трясётся из-за малыша так, словно тот угрожает ему пистолетом.       — Чонгук наседает, господин. За утро он звонил дважды. Бэкхён кивает толпе охранников, стоящих по обе стороны от палаты, и медленно идёт к направо к ближайшему окну и столику с креслами.       — Что ты сказал ему?       — Что ты вне зоны доступа. Парень вздыхает, складывает руки на пояснице. Он не садится в кресло, остановившись перед окном и застыв взглядом на деревьях. Опустив задумчивый взгляд на внешнюю парковку, он хмурит брови, разглядывая забитую людьми территорию.       — Ты позвонил Юн СокЁлю и тот прислал действующие вооруженные силы?       — Ездил за твоими вещами и решил, что не будет лишним поднять уровень безопасности, — спокойно отозвался помощник.       — На запредельный? — усмехнулся Бён. — Ладно, хорошо сделал. Дай телефон, позвоню с твоего. Кёнсу отдаёт ему телефон и отходит к охраннику попросить принести сумку из машины. Бэкхён заходит в журнал вызовов и видит несколько пропущенных от советника отца со вчерашнего дня. Правильно сделал: Бэкхён при встрече сам поговорит с отцом. Чон принимает вызов после первого же гудка.       — Здравствуй, родной.       — Бэкхён. Где ты пропадаешь, парень? У меня есть новости для тебя.       — Я слышал от помощника, но это не телефонный разговор, Чонгук.       — Когда мы сможем встретиться? Бэкхён вздохнул, на мгновение поджимая губы.       — Послушай, я буду с тобой откровенен: я с омегой в больнице, он после операции, я не смогу отлучиться, даже если ты подъедешь ко входу.       — Понял, — мгновенно отозвался мужчина, — что ж… — и умолк. Бэкхён представил, как тот перебирает варианты, задумчиво трогая пирсинг. — Хорошо, Бэк, я тебя понял. Тогда держу связь с твоим помощником, если будет крайний случай — прости, попробую выдернуть тебя. Как омега? В порядке?       — Омега родил.       — Поздравляю! Здоровья и сил твоему вверенному и ребёнку! — возбуждённо откликнулся Чон.       — Спасибо, Чонгук. Это уж точно не помешает. Бэкхён отключается первый. Он бросает взгляд на запястье и с трудом определяет, сколько прошло времени с тех пор, как он вышел из палаты. Он не спал почти двое суток, и это сказывается на его состоянии. Парень направляется к нужной двери, на ходу отдавая телефон Кёнсу.       — Кто бы не позвонил — меня нет.       — Понял, господин. Возьми сумку. Охранник подбегает от лифта и передаёт ему спортивную сумку. Бэкхёну остаётся молча кивнуть, отблагодарив парня, и вернуться в палату. Чанёль спит, малыш тоже. Он дождётся, когда Пак проснётся и попробует немного поспать. Хотя бы несколько часов. … схваткообразные боли, тошнота, сумасшедшая усталость. Доктор говорит двигаться, если есть силы, если нет — не перенапрягаться. Потому-то Пак и лежит, измученный вздутым животом, противной тошнотой и сумасшедшим перенапряжением. Ребёнка у него, к сожалению, не забирают. Он вынужден всё время дёргаться, реагируя на каждый звук и по нескольку раз перепроверяя, дышит ли малыш, не доверяя собственному зрению. Во время сна Бён подбирает контроль, будто пропадая из палаты. Чанёль наблюдает за тем, как чужая грудная клетка приподнимается и опускается, но будто и не видит его — настолько не хватает чужого запаха и ощущения. Пока Бэк отдыхает, Ёль запрещает себе спать, да и его мозг в любом случае удерживает его в сознании. Пак чувствует себя так, словно его бросили в одиночестве. Некоторое время он просто наблюдает за тем, как малыш спит, а потом его мысли запутывают его ещё больше и он молча плачет, едва что-то видя за туманом влаги. Он и сам не знает, из-за чего конкретно плачет. Кажется, что причин уйма, но из эмоций может распознать только страх перед ребёнком и за ребёнка. Он не может ни о чём думать, перебирая сотни вариантов того, что может пойти не так. Впивается взглядом в малыша и не может отвернуть голову. Пытается изо всех сил, но не получается — боится упустить что-то важное. Из-за нервного состояния он начинает чувствовать раздражение и тошноту от самого себя. Он знает, что ему стало бы легче, если бы он взял малыша на руки или уложил рядом с собой, чтобы наблюдать за ним с близкого расстояния, но он не может. Не хочет его трогать. Боится касаться. И всё ещё не может поверить, что этот малыш принадлежит ему. Разве это не безумие?.. … едва Чанёль начинает ворочаться, он мгновенно просыпается и открывает глаза. Пак кривится, пытаясь полусесть на постели. Бэкхён не двигается, так и продолжая лежать, наблюдая за чужими дрожащими руками. У него сжимается сердце от того, как омега боится ребёнка или за него… они ещё это не обсуждали. Честно говоря, не хочется узнавать. Бережно уложив хныкающего малыша на руку, Пак расстёгивает больничную рубашку и начинает кормить ребёнка. Весь напряженный, сжимается, хмурится, не отрывая взгляда от малыша. У Бэкхёна всё рвётся в груди от этой картины. Он не знает, чем помочь заблудившемуся внутри себя омеге. Что он может предложить: снова сходить к психотерапевту? А решится ли этот вопрос разговорами? Да и захочет ли этого Чанёль? Он кажется таким травмированным, что у альфы всё скручивается внутри. Парень медленно садится на постели, просовывает ноги в тапочки и поднимается с места. Он бы не отказался от кофе. Прямо сейчас. Но на часах почти десять и гонять парней за напитком было бы преступлением. Чанёль даже не замечает того, что Бён садится слева от него. Сосредоточенный, он едва помнит, что нужно дышать. Разве это нормально — быть настолько осторожным?..       — Раньше я хотел детей, — тихо произнёс Бэкхён. Чанёль скосил взгляд в его сторону, но так и не взглянул в глаза, тут же возвращая внимание ребёнку. — Двоих мальчиков и девочку. Несмотря на то, что я существовал в тяжелых условиях, были мгновения, когда я представлял свою личную семью: большую, шумную, уютную… Но того мечтающего парня уже нет, — говорит он, опуская взгляд, — думать о счастливых мгновениях с семьей мне мешает постоянный страх того, что я не смогу защитить. И себя. Себя боюсь больше всего: не стать моим отцом, не сойти с ума, если кто-то обидит моих детей, не потеряться внутри животного страха и ярости.       — Где-то ходит твой истинный. Когда ты встретишь его — всё наладится, — шепчет Ёль. — Я никогда не мечтал об истинном, но я всегда чувствовал его нехватку. Всю сознательную жизнь пытался понять, откуда внутри такая пустота и желание закрыться от мира, и только когда встретил Кана, понял, что он совсем не тот, кто мне нужен, но остановиться вовремя не смог. Возможно, спустя время я снова буду ощущать себя опустошенным, мне будет очень не хватать рядом второй половины, но, к сожалению, нам не суждено встретиться. У Пака больше не будет альфы. Он больше никогда не будет состоять в отношениях. Он больше никогда не сможет родить. Он обречён на одинокое существование рядом с Бэкхёном, и как бы самого Бёна это не травмировало, он понимал, что иначе нельзя. Чанёль уже давно под прицелом. Он не сможет отпустить его жить своей жизнью и организовать охрану вдали от себя.       — Странно, да? — вдруг нарушил тишину Пак. — Некоторые омеги не имеют таких особенностей, как я: они активные, любознательные, находят свою истинную вторую половинку и воспринимают это как само собой разумеющееся. Они не ощущают себя одинокими и покинутыми от рождения, как я. Они… в порядке и активно развиваются, в то время как я провёл всю жизнь взаперти и так и продолжу существовать до самого конца. Бэкхён не нашёл, что ответить. Лишь уложил ладонь на чужую ногу и легонько сжал, оказывая молчаливую поддержку. Чанёль немного помолчал, затем мельком взглянул на него и спросил:       — Как это происходит у альф? Что ты чувствуешь?       — Ничего. Некоторым тоже не хватает омеги, чтобы реализоваться и взглянуть на мир открытыми глазами. Я чувствую себя полноценным, и без привязки к истинному мне легче дышать. К тому же, так будет безопаснее и для партнёра, и для меня.       — Ты не хочешь его найти или встретиться?       — Думаю, ты убедился в том, что в моём мире сложно существовать, поэтому мне спокойнее, зная, что омега находится вдали от меня и не знает о моём существовании.       — Что, если вы вдруг встретитесь?       — Я не знаю, что будет. Надеюсь, мне не сорвёт крышу от привязки и я смогу контролировать ситуацию. Чанёль слабо улыбнулся и тут же зажмурился, видимо, из-за малыша.       — У тебя странное восприятие истинности.       — Возможно, — пожал плечами Бэк. — Я не готов строить ещё одну семью, зная, что ещё не выполнил ни одного обещания одной вверенной мне омеге.       — Ты слишком хороший, Бэкхён.       — Если бы ты знал больше, ты бы так не говорил.       — Я не строил воздушных замков с нашей первой встречи. Я предполагаю, каким ты можешь быть за пределами дома, но разве меня это касается?.. Меня касается лишь то, что происходит внутри дома. Бэкхён закрыл глаза, чувствуя, как внутри всё забурлило и мгновенно вскипело, зажигая в нём эмоции. Чанёль… потрясающий. Как же ему повезло. … бодрствование малыша Ёль хотел бы упускать во время сна, но не получается. Врачи настойчиво заставляют его двигаться и не спать чрезмерно много. Он не думает, что готов наблюдать за этими невероятными глазами, бдительно следить за каждым движением маленьких ручек. Он всё ещё с опаской касается волосиков на маленькой головке и не понимает, как это возможно. Малыш тянется к нему, касается его пальцев, хихикает, когда он берет его на руки и вообще выглядит довольным жизнью. Конечно, если кормить его каждые два часа, то кто не будет доволен жизнью? У Чанёля уже соски отваливаются, но он молчит — не из-за терпения, из-за страха сделать что-то не так. Бэкхён помогает ему подниматься с кровати, провожает в соседнюю комнату на обработку шва и смену пластыря. В ванную Чанёль ходил всего раз и наотрез отказался делать это снова, едва не свалившись от усталости прямо около душевой. К чёрту всё это, ещё пара дней и полноценно обмоется, а не местами. Бэкхён выходит из комнаты разве что в санузел, во время бодрствования Чан ни разу за три дня ещё не увидел его отсутствия. Он пытался спросить, не нужно ли ему на работу, но тот лишь качал головой, отказываясь говорить. Пока Чанёль пытался абстрагировался от реальности после кормления и недавнего разговора, Бэкхён сидел рядом и веселил малыша. Детский голос будто проходился по струнам нервов, вынуждая Пака моментами жмуриться. Он не понимал, почему так реагирует на собственного ребёнка, это расстраивало и топило в апатии.       — Ты уже подумал об имени? Ёль распахнул глаза, пораженно уставляясь взглядом в потолок. Чёрт возьми, ни разу с момента рождения он об этом не подумал. Да что там, он даже до родов об этом не размышлял! Парень повернул голову к ребёнку и случайно встретился взглядом с Бэкхёном. Смущение и стыд стремительно затопили его. Щёки закололо жаром. Бэк усмехнулся и легонько похлопал его по плечу.       — Самое время об этом подумать. У меня язык чешется, хочу обращаться к нему по имени, — мягко произнёс Бэкхён. Бэкхён даже не его отец, но ему хочется называть ребёнка… Чанёль почувствовал, как горло схватило спазмом и что есть сил сжал губы, возвращая взгляд к потолку. Защипавшие глаза тут же налились слезами.       — Не плачь, родной, — попросил парень, — что бы с тобой не происходило, мы с этим справимся вместе. Чанёль судорожно вдохнул и сморгнул слёзы. Ему не сразу удалось взять себя в руки. Возможно, если бы Бэкхён проявил себя, то ему было бы проще, но он этого не сделал.       — Чонин, — шепнул Ёль, поворачивая голову к ребёнку.       — Чонини! — ласково протянул Бэкхён, улыбаясь. — Маленький кусочек льва. Собираешься быть таким же сильным, как и твой папа? «Сильным? Не существует более слабой омеги, чем я». Парень сжал губы и закрыл глаза, чувствуя, как влага стекает по носу и впитывается в подушку. Через мгновение чужие пальцы стёрли слёзы, а горячие губы коснулись его лба.       — Ни о чём не думай. Ты молодец, Чанёль. … Бэкхён взмахивает ладонью и охрана тут же хватает немногочисленных сотрудников больницы в коридоре и заталкивает в первые же попавшиеся двери. Коридор мгновенно становится пустым, а вибрация на телефоне становится единственным раздражителем в данную минуту.       — Слушаю.       — Есть некоторые осложнения, — говорит Чонгук. — Я обо всём рассказал твоему помощнику, но не похоже, чтобы он оповестил тебя.       — О чём идёт речь?       — О китайце. Есть информация, что в следующем месяце он прилетит в Корею.       — Информация от кого?       — От того самого, о котором я тебе говорил. Бэкхён поворачивается вокруг себя и уставляется взглядом в табличку номера палаты Чанёля.       — Ты уже проверил его?       — Я на последней стадии. Мы проработали почти весь его жизненный путь. Не скажу, что ему можно доверять, он такой же хитрый сукин сын, как и мы, но китаец…       — Не торопись. Приняли информацию к сведению и не дёргаемся.       — На меня планируют покушение. Бэкхён выругался, со вздохом запрокидывая голову.       — Твой бизнес ему сильно нужен.       — И моя голова тоже. Отдельно от тела, скорее всего, — хмыкнул мужчина. — Я обособляюсь. Никого не трогаю и жду тебя.       — Ещё немного и я вернусь в строй, держи нас в курсе.       — До связи. Слышится звон пришедшего лифта. Кёнсу выходит в коридор и кивает, заприметив его. Неестественно напряженные плечи и тяжесть в шагах вынуждают Бэкхёна присмотреться к помощнику. Они здороваются и парень тут же передаёт ему небольшую папку, попросив посмотреть, как будет время. При этом уточняет, что сам проверил всё самостоятельно.       — Где был?       — Спускался к Чонину.       — Лично?       — Нет, понаблюдал в окошко. Бэкхён не спрашивает, какова обстановка. Он молча кивает и прижимает папку к боку.       — Чонгук звонил.       — Я решил не тревожить тебя, информация пока непроверенная, поэтому…       — Хорошо сделал, — Бэк хлопает помощника по плечу и вздыхает, — если что — звони, выскочу в другую комнату. И верни охрану в коридор. … ребёнок выглядит довольным жизнью. По крайней мере Чанёлю так кажется. Он думал, что из-за частых переживаний во время беременности у малыша будут проблемы, но кажется, будто всё в порядке. Он также истеричен, как и другие дети, также кричит, проявляет нужду в прикосновениях и кажется совершенно нормальным. Несмотря на всё это, Чанёлю очень тяжело. С операции прошло пять дней, он начинает понемногу двигаться через боль, согнувшись, плача, придерживая себя за швы так, будто это поможет удержать не ставшие на место органы. И это не говоря о моральной стороне положения. Паку кажется, что он начал двигаться только для того, чтобы не плакать при Бёне. Ему проще закрыть за собой дверь и тихонько поплакать. То, что он выходит из комнаты весь красный, уже не имеет значения. Чонин такой маленький в его руках… Чанёль не любит брать его на руки. Боится, что выронит или сожмёт слишком сильно. Он пытается как можно меньше касаться его: не дольше нужного, но и не меньше требуемого времени для кормления. В остальном касается разве что пальцами, когда пеленает, сменяет одежду. Пупочек торчит, но не причиняет дискомфорт. Маленькие ручки всё время сжимаются в привычном положении, как у него в животе. Чанёль тает, глядя на малыша, и ненавидит себя за это. Сознание колется: требует, приказывает ему держаться как можно ближе к ребёнку, а сам Пак не хочет. Разрывается между желанием одеться и уйти в коридор, лишь бы не видеть, лишь бы не слышать его хныканье перетекающее в плачь, лишь бы не тревожил его, не мучил… Этой ночью он открывает глаза в семнадцать минут третьего и недоумевающие смотрит сонным взглядом в потолок. Вроде бы всё в порядке, но голове крутится неприятное чувство, будто он что-то забыл или сделал что-то не так. Безумное чувство вины зарождается из ниоткуда. Будто по щелчку. Чанёль закрывает глаза и опускает ладони на лицо, будто пытаясь скрыться от эмоций. А они всё равно добираются до сознания и душат ещё не отошедшего от сна парня. На самом деле Чанёль не знает точно из-за чего плачет. Он может определённо сказать лишь одно — ему тяжело, но что конкретно вызывает трудность, как это проявляется и почему… Внутри будто всё давит, он теряется в своей голове, ему трудно дышать без сожаления. Он всё время на надрыве, ждёт, когда выпустит их рук палочки и разревётся. Может, ему нужно просто поплакать в голос, как это делает малыш? Он с каждым разом всё больше и больше задаёт мысленных вопросов к Чонину, спрашивает, почему он его мучает, почему не даёт покоя, почему заставляет ненавидеть всё вокруг, почему выпивает все силы до дна… И всё равно проигрывает себе же: жмурится, пока подтягивает себя, чтобы принять сидячее положение. Плачет от недовольства, от жалости, от усталости, но берёт спящего ребёнка на руки и прижимает к себе. Грудь вспыхивает острой болью, когда ткань просторной футболки прижимается к соскам. Ему срочно нужны наклейки, но тянуться к ним нет сил. Малыш даже не просыпается, так и лежит на его локте умиротворённый, будто самое лучше место на свете — рядом с ним, рядом с родителем, рядом с папой. Он шмыгает носом и стирает упавшие на лобик капли слёз . Малыш на мгновение скукоживается и расслабляет тело. Чанёль не может поверить, что ребёнок двигается и самостоятельно дышит. Не может поверить, что вот такой комочек вырос у него в животе. Не может поверить, что обрёк его на жизнь рядом с собой.       — Всё будет хорошо, — неожиданно говорит Бэкхён. Парень вздрагивает, поднимая на него взгляд. Луна уже обогнула здание и теперь освещает половину чужой постели.       — Я в это не верю, — тихо ответил Чанёль.       — Я знаю, что тебе очень тяжело, но так будет не всегда.       — Ты не понимаешь.       — Понимаю. Это краткосрочная депрессия, мы с этим справимся или сами, или со специалистом.       — И что я буду говорить твоим специалистам? — усмехнулся Чанёль. — Что я не хочу ребёнка, но хочу? Что временами он раздражает меня, но я люблю его? Что внутри всё рвётся на куски от страха, но я стараюсь отделять себя от малыша, будто не он сидел у меня в животе полгода?       — Восемь месяцев.       — Мне плевать, — выразительно шепнул Чанёль. — Я жалею себя, жалею малыша, я боюсь себя, его, нашего будущего, не могу спокойно реагировать на его крики и плач, меня всё время рвёт на куски от нужды быть рядом с ним. Омега внутри орёт на меня, а я не хочу всего этого, Бэкхён. Я проснулся от чувства вины, я чуть не сожрал сам себя. Я просто… не хочу чувствовать, я безумно устал. Я не хочу всего этого. Парень молча лежал, наблюдая за ним. Чанёль продолжал лить слёзы, глядя на мирно спящего Чонина. Этот малыш пинал его в живот, когда он был расстроен или раздражен. В животе ему было лучше. Меньше ответственности, меньше проблем. Он просто внутри и тебе спокойно, а теперь он снаружи, такой маленький, беззащитный, никому нен… ненужный? Чанёль спотыкается о мысль и шокировано раскрывает глаза, не в силах поверить, что позволил себе так подумать. В этот раз он хотя бы понимает, из-за чего начинает плакать. Малыш кривится, просыпаясь, и начинает хныкать вместе с ним. А Пак смотрит на него и не может заставить себя заткнуться, наконец за столько дней заплакав в голос.       — Что случилось, родной? — Бэкхён вырастает перед ним, обхватывает лицо, пытается стереть текущие рекой слёзы и не успевает. Совсем нигде не успевает.       — Я не смогу стать хорошим папой, — ревёт он, истерично качая головой. — Я буду самым дерьмовым для него папой.       — Чан…       — Что, если я не смогу полюбить его и заботиться о нём?       — Ёль, послушай…       — Что, если это раздражение и страх останутся в голове навсегда? А если я начну причинять ему вред? — глаза широко распахиваются. Чанёль едва не задыхается мыслью, что уже мог вредить малышу.       — Я не позволю тебе это сделать, — чужая интонация вызывает гусиную кожу. По позвоночнику будто проходит ток и в сознании появляется первая вспышка страха, вызванная Бёном. — Я найду способ удержать тебя от необдуманных действий. И от спланированных тоже. Не надо переживать о том, что будет дальше — сконцентрируйся на сегодняшнем дне, у тебя будет всё, чтобы ты смог прийти в себя и позаботиться о малыше. Бэкхён включает светильник на тумбочке и хватает его за плечи, когда Ёль едва не заваливается на бок.       — Я говорил тебе, чтобы не забирал его у меня, — вспоминает Пак. Глаза снова наливаются слезами. — Забудь. Забери, если поймёшь, что что-то идёт не так. Забери, пусть будет в безопасности, вдали от меня! Пусть будет…       — Чанёль, я не хочу давить на тебя сейчас. Тебе может стать плохо, пожалуйста, приди в себя. Чужие глаза жгут лицо. Ёль даже не осознаёт, в какой истерике находится. Бён пытается удержать его на месте, нависая над ним. Ребёнок плачет, пытаясь вывернуться из рук омеги.       — Только не отдавай в чужую семью! Пусть будет рядом с тобой. Я знаю, что ты не примешь его как родного, знаю, что это не принято! Но пожалуйста спаси его от меня, если потребуется. Забери, если нужно. Не обделяй его вниманием, потому что я плохой папа, я не смогу сделать его счастливым… Под конец проглатывает слова, не может удержаться и утыкается в чужой живот головой, завывая. Зажатый между ними малыш продолжает реветь вместе с ним. Детский плач бьёт по нервам с такой силой, что Чанёль начинает скулить. Ему больно от того, что ребёнку страшно. Он расстроен от того, что ребёнок расстроен. Малыш плачет и он плачет тоже, но уже от того, что ничего не может с этим сделать. Бэкхён обнимает его за плечи и вздыхает. Чанёль чувствует приближение контроля шейными позвонками. По макушке пробегают мурашки, стремительно стёкшие к ключицам. Новые ощущения отвлекают парня, чувства медленно начинают сходить с ума, будто на табло выбивает ошибку от любого запроса. Сжатость аккуратно накрывает плечи, затем всю спину, концентрируется на груди, не давая нормально вдохнуть, а потом сдавливает и без того болящий около шва живот. Он делает последний лёгкий вдох и не может выдохнуть, замирая под чужими ласковыми руками. Сумасшедшее напряжение, сдавившее тело, не даёт двинуться. Бэкхён отстраняется, забирает малыша из его рук и за несколько минут успокаивает его. Чанёль судорожно дышит, маленькими глотками запуская воздух в грудную клетку. Не может вдохнуть через нос. В голове от этого мутнеет, но при этом он кристально чисто видит то, что происходит рядом с ним. Разве что соображать не может, но зажато наблюдает за тем, как Бён укладывает ребёнка в кроватку и придвигает её к постели до упора. Он забирает подушку со своей постели, обходит Пака со спины, укладывает его на бок и ложится позади под одеяло. Контроль становится менее ощутимым, отпуская грудную клетку. Первые глубокие вдохи через нос проясняют голову. Бэкхён укладывается чуть выше него, протягивает руку под подушкой и натягивает на парня одеяло. Чанёль натягивает подушку на чужую руку, чтобы сильно не давить головой. Шов на животе разрывается от боли. Мышцы болят. Всё болит. Органы внутри будто скатились на бок и сильно тянут. Бэкхён перебрасывает ладонь через его бок и прижимается к нему настолько близко, что стало бы неловко, если бы они не были измучены недавней истерией. Ладонь плавно опускается к шву и застывает, горяча кожу через футболку. Бэкхён втягивает в себя остатки проявленного давления, оставляя лишь свой запах.       — Когда нас было двое, мои слова могли казаться странными, но теперь нас трое, и ты должен раз и навсегда запомнить то, что я скажу: первое — вы моя семья, второе — я люблю вас. Что бы не случилось внутри дома или за его пределами, я всегда буду заботиться о вас и защищать. Никто не сможет у меня отобрать на это право. Ты меня понял?       — Да.       — Тогда отдыхай, Чанёль. Пока я рядом, с вами всё будет хорошо. Ёль отвёл взгляд от ребёнка и закрыл глаза. …взгляд у Кёнсу пустой. Он равнодушно рассказывает о том, что парни зафиксировали скопление людей около офиса Чонгука и показывает несколько видео с разных ракурсов — начало перестрелки. Бэкхён откидывается на спинку стула для ожидания в коридоре и блокирует телефон, сжимая его в ладони.       — Что скажешь? — устало вопрошает он.       — Может не справиться. Насколько нам известно, у Чонгука была важная поставка, он отправил половину людей на охрану, потому что ждал нападения.       — Он знал об угрозе жизни, но всё равно отослал людей. Бэк вздыхает, закрывая глаза. Голова ненадолго повисает. Он задумчиво перебирает варианты, но среди них находится только два возможных: ждать и наблюдать или решительно действовать.       — Что у нас есть?       — У нас есть всё.       — Прямо-таки всё? Ты учитывай то, что я не отпущу тех, кто находится в пределах больницы и на складах, — взвился Бэкхён, тут же поднимая голову. Кёнсу поднял взгляд выше, пару раз стукнув пальцами по блокноту.       — Нам лучше вообще не вмешиваться, господин.       — Чонгук наша единственная возможность добраться до китайца.       — Сейчас китаец не представляет для нас угрозы, он отступил, и привлекать к себе внимание неразумно.       — И надолго это затишье? — усмехнулся Бэк. — Если китаец захочет, он сожмёт нас в кулаке. Ты видел, как он действует. К больнице в любой момент может приехать целая армия.       — Даже если так, нам нужно воспользоваться этим затишьем и окрепнуть. Господин, мы не можем так рисковать. К тому же, нарушать правила, помогая другому главе без соглашения… Бэкхён поднялся с места, тем самым прервав чужую речь. Кёнсу мгновенно заткнулся, продолжая смотреть в его глаза.       — Ты наверное не смог до конца осознать, что произошло, родной, — Бэкхён положил ладонь на чужое плечо и с силой притянул к себе, медленно и внятно проговаривая слова около чужого уха: — Чанёль родил, Кёнсу. Всё. Началась новая жизнь. У меня появилась семья. У меня больше нет возможности откладывать что-то на будущее и лавировать между неприятелями. Теперь всякий, кто посмотрит в мою сторону неправильно, получит пулю в лоб. Я не дам ни одной возможности навредить мне, моим семьям или бизнесу. Китаец должен это понять и сдохнуть. Бэкхён отпускает помощника и утешающе похлопывает по плечу, мрачно улыбнувшись.       — Я знаю, чем это грозит. Но либо я начинаю вступать в игру сейчас, либо мы все погибнем, так и не сделав первый шаг.       — Мы не настолько сильны, босс, — шепчет Кёнсу. Бэкхён на мгновение закрывает глаза, тяжело вздыхая. Его раздражает то, что Кёнсу пытается его образумить. Раздражает то, что не слушает. Раздражает всё. Сегодня звёзды сошлись на том, чтобы он нервничал весь день?..       — Я объясняюсь перед тобой в первый и последний раз, Кёнсу, — говорит он, твёрдо взглянув на парня. — Мы находимся в лабиринте несколько месяцев. Мы двигаемся в темноте. Мы всё время в надежде на то, что сможем найти выход и при этом не получить слишком много травм. Мы боимся, дёргаемся от каждого шороха, но мы продолжаем двигаться вперед. И знаешь, что самое главное из этого? Вокруг одни тупики. Спасения нет, Кёнсу. Мы либо включаем свет и смотрим на окруживших нас демонов, либо продолжаем аккуратно двигаться в никуда. Усёк? Нет. Бэкхён видит сомнение в чужом взгляде. Он знает, что Кёнсу не хочет увидеть его смерть. Знает, что Кёнсу любит его так же сильно, как и он любит его, и дорожит им также сильно, но таковая реальность — они окружены. Если китаец захочет, он получит их головы в любой момент. Они никогда не будут сильны для такого человека, как их противник. В этот раз они должны двигаться в четверть от своей общей силы, на большее у них нет ни ресурсов, ни возможностей.       — Соберу стрелков в течение получаса.       — Пусть переоденутся в форму, чтобы люди Чона случайно их не вырезали. И предупреди его.       — Мне ехать?       — Если посчитаешь нужным, господин До, — бросает Бэкхён, отправляясь к палате. Чанёль стоит у окна, упёршись ладонями в высокий подоконник. Уже умывшийся, переодетый, он наблюдает за тем, как парни передвигаются по территории больницы. Бэкхён приобнимает его за спину и опускает взгляд вниз.       — Как ты себя чувствуешь?       — Нормально, — тихо отвечает Пак. — У тебя есть дела? Много. Много важных дел.       — Вы мои дела.       — Я о работе.       — У меня нет работы, пока мы здесь находимся.       — Тогда поехали домой, — вдруг попросил Чанёль. Бэкхён становится к окну спиной и заглядывает в чужое лицо. Чанёль бледный, уставший, с пустым отсутствующим взглядом. Если бы он не находился рядом с Паком двадцать четыре часа в сутки, он бы подумал, что омега что-то принял. И всё же, мнительность не позволяет ему упустить это из виду: он заглядывает за чужое плечо и утыкается взглядом в Чонина. Он неотрывно смотрит на ребёнка несколько мгновений, прежде чем понимает, что малыш дышит, но спит.       — Я проконсультируюсь с врачом, но я не думаю, что это хорошая идея. Чанёль скашивает на него взгляд. Бэкхён не знает, что он такого видит в его глазах, но парень тухнет в одно мгновение. Пораженный тем, насколько быстро ухудшилось чужое состояние, Бэкхён несколько минут наблюдает за чужой повисшей головой и отсутствием моргания. Чанёль пусто смотрит на подоконник, после чего медленно подходит к его постели, отбрасывает одеяло и укладывается на его кровать. Он едва не зарывается лицом в подушку, глубоко вдыхает, чуть скривившись от наверняка резкого запаха, но всё равно расслабляется под одеялом. Бэкхёну остаётся только сжать губы и отвернуть голову. Чонин продолжает спать в кроватке, не ощущая тепла папы. У Чанёля явно есть проблемы. Всё это совсем не хорошо. Он вспоминает, как парень порадовался первому пинку, как рассказывал, что будет разговаривать с малышом. Это так сильно контрастирует с тем, что они имеют сейчас, что Бэкхёну кажется, будто он сам это выдумал. Что ему теперь делать?.. … Чанёль чувствует себя намного лучше. Укутанный чужим резким запахом, он просыпается обновлённым, но не до такой степени, чтобы не ощутить грусть при виде Чонина. Малыш играется с Бэкхёном, парень держит его на руках и кажется абсолютно счастливым. Таким, каким Чанёль себя ещё ни разу за всё время не ощутил. Иногда ему кажется, что в последние месяцы беременности он слишком часто говорил себе «надо выносить ребёнка и всё закончится». Будто поставил перед собой цель. Миссию. И вот он выполнил задачу, а что дальше?..       — Покормишь его? Будто он может этого не сделать. Чанёль послушно садится на постели, отодвигается вплотную к стене и скрещивает ноги. Бён передаёт ему малыша и тот так льнёт к нему, всячески показывая, что принимает за папу… Вместе с контактом у Чанёля вся грудная клетка раздувается от эмоций, он будто заполняется чужими эмоциями. Может, у него проблемы с гормонами? Разве нормально задыхаться от чувств?..       — Всё в порядке?       — Да. Может, поговоришь с врачом? Я хочу домой, — торопливо произносит Чанёль, поднимая взгляд на Бёна.       — Я не уверен, что могу оставлять тебя одного.       — Не оставляй. Пусть в доме всё время кто-то находится.       — Да, но никто из них не сможет помочь тебе прийти в себя, если ты будешь расстроен.       — Если няня будет рядом, то мы сможем сократить встречи с ребёнком до минимума. Бэкхён будто обессилено присаживается рядом с ним, устало взглянув на него. Чанёль не понимает, что сказал не так.       — Я думаю, нам нужна помощь со стороны. О, психотерапевты? Психиатры? Таблетки?.. Чанёль опускает взгляд на завозившегося малыша и поспешно расстёгивает кнопки на рубашке.       — Если считаешь нужным — хорошо. Мне всё равно, каким образом я буду восстанавливать рассудок. Просто пусть это произойдёт как можно скорее.       — Тебе будет помогать няня и в доме по прежнему будет находиться кто-то из охраны. «Мне всё равно».       — Хорошо, — Чан бы пожал плечами, но слишком сосредоточен на Чонине, считая чужие глоточки. Неприятные тянущие ощущения сводят с ума, но он проявляет терпение. В конце концов, кто ещё этим будет заниматься, если он вдруг откажется его кормить?.. … Кёнсу выглядит помятым. Бэкхён вышел из кабинета врача и впился в устало развалившееся тело взглядом. Откинутая голова на спинку кресла, расслабленные руки и ноги. Кёнсу выглядел уставшим, но после резкого глубокого вдоха мгновенно открыл глаза и выровнялся, приходя в боевое состояние.       — Сиди, — отмахивается Бэк, кивая охране, чтобы те скрылись из коридора. — Как дела?       — С нашей стороны потерь нет. Из людей Чона мало кто остался в живых. Сам он немного пострадал — прострелили плечо и руку, но всё в порядке. Мы отсидели время около палаты, потому что его некому было защищать. К пяти утра собралась охрана семьи и мы покинули пост.       — Хорошо сделал. Есть что-нибудь ещё?       — Я влез в бой не сразу, решил понаблюдать с пригорка. Бойцы, по-другому их не назовёшь, действовали слишком профессионально, господин. Снова окружили, снова влезли на территорию огромной толпой. Хорошо снабжены, но и мы поехали не с пустыми руками. У Чона выжили только профессионалы, военнослужащие. Нам стоит заняться этим вопросом вплотную. Бэкхён уже об этом думал. У него была небольшая группа бывших военных, комиссованных и Сэхун с его группой обучающихся, но этого было критически мало. На четыреста человек всего пятьдесят могли уверенно ориентироваться в перестрелке, остальные надеялись на ловкость, скорость и интуицию. И пусть за столько лет они чему-то научились — это нельзя было назвать полной боевой подготовкой.       — Это займёт время.       — Чем раньше начнём, тем больше вероятность того, что мы выживем в этот непростой период. Бэкхён знал, что это звучит слишком легко. Знал и то, что откладывать это нельзя. Кёнсу придётся выложиться на полную. Сколько суток он полноценно не спал? А сколько ещё не поспит? Определить нужное количество, найти людей, пробить по базам, посоветоваться с уже нанятыми бывшими военными, собрать кандидатов, огласить предложение, оценить подготовку, сделать выборку, подготовить под них отдельный склад с вооружением и только после этого вводить их как отдельное подразделение.       — Отсыпайся и начинай работать. Те задачи, которыми ты занимался вместо меня с октября, снова входят в мои обязанности. Единственное, что я попрошу тебя сделать в кратчайшие сроки — найди няню для Чонина, мы выписываемся завтра днём. Чужие брови чуть дрогнули, выражая озадаченность.       — Чанёль назвал малыша Чонином, — объяснил он, замечая отразившееся понимание в глазах.       — А сам омега? Бэкхён еле заметно вздохнул, опуская взгляд на пол.       — За Чанёлем будет присматривать охрана. Как минимум два человека в доме: старший смены и тот, кого он выберет в помощники. Ещё нужен психотерапевт и рецепты на таблетки. Ситуация… выходит за пределы моего влияния, я ничем не могу ему помочь. Бэкхён поднял обречённый взгляд на помощника, но тот тут же опустил свой, концентрируясь на его рубашке. Возможно, из уважения. Возможно, банально не хотел видеть своего господина разбитым, но нельзя игнорировать тот факт, что это уже случилось. Бэкхён надеялся, что с родами станет легче, а стало только… не хуже — сложнее.       — Отвези его к матери, господин. Бэкхён покачал головой.       — Мамины методы слишком специфические. Чанёль точно что-нибудь сделает с собой, если попадёт в родовой дом. Омеги сосредоточатся на нём, будут пытаться помочь ему, будут вытягивать его на контакт и прогулки, а Чанёль сейчас хочет тишины и покоя. Я не могу предать его доверие, если я это сделаю — я больше никогда не смогу до него достучаться.       — Он не казался…       — Мы прожили вместе полгода, но я до сих пор не знаю, каков его настоящий характер. Беременность делает омег слабовольными, чувствительными, сосредоточенными на сохранении, — твёрдо произносит Бэкхён. — Я не могу предположить, как и на что он станет реагировать. Он прощал меня за любую провинность, но теперь этот бонус исчерпан. Я — всё, что у него есть, и если его вера в меня пропадёт — его уже никто не соберет в единое целое. … Чанёль не может определить, что конкретно чувствует по поводу возвращения домой. Щепотку облегчения и подступающий к горлу стресс от осознания того, что под рукой не будет медика, который будет контролировать всё происходящее с ребёнком. Несмотря на общее эмоциональное состояние, он не выпускает Чонина из рук всё утро. Как проснулся и привёл себя в порядок, так и сидел до обеда с малышом, наблюдая за его сном и пытаясь хоть немного его развлечь. Между всем этим он ощущал такую бездну пустоты в груди, что это шокировало. Возможно, поэтому он и просидел молча четыре часа, игнорируя всех, кто входил в палату, включая врачей. Бэкхён собирает в палате людей и представляет их: медсестра-омега из учреждения будет трижды в неделю приезжать, чтобы оценить состояние Чонина, няня — женщина-бета — будет постоянно проживать в доме и помогать Паку заботиться о ребёнке, а ещё психотерапевт — совсем не ощущается в комнате, с виду грозный мужчина в возрасте. Чанёль не сразу осознаёт, что это альфа с повышенным удержанием контроля, почти как у Бёна. Он так же будет периодически приглашать его на консультации и выписывать лечение, если потребуется. Внимательно осмотрев с ног до головы каждого, Чанёль героически тушит агрессию внутри себя и не может понять, что не так. Внутри всё сжимается, сердце бьётся сильнее нужного. Он не находит в себе сил передать ребёнка няне — отдаёт Бёну, который кивает, успокаивающе взглянув на него. После тщательного осмотра со стороны доктора Кима, Чанёль неспешно одевается и выходит из смотровой в его кабинет. Мужчина быстро заполняет какие-то бумаги.       — Вы в порядке, — констатирует он, поднимая голову. — Настолько, насколько это возможно, — тут же поправляется он. — Это не критично — есть некоторый процент омег, которым трудно прийти в себя после родов. Ваше же положение несколько усугубляется нахождением в составе семьи господина Бёна.       — У меня нет другой семьи. И не будет, — обронил Чанёль, устало взглянув на мужчина. — Вам есть, что мне сказать по делу? Я спешу, мне нужно вернуться к ребёнку. Ким вздыхает, но быстро складывает кучу бумаг в папку и сдвигает её на край стола ближе к нему.       — Продолжайте обрабатывать швы. Я выписал мазь, которая сглаживает шрамы. Полностью не уберет, но снимет воспаление и покраснение. Что касается общего состояния, то Вы будете находиться под наблюдением семейного врача, можете обратиться с любым недомоганием к нему. В выписках есть рекомендации, там прописаны симптомы, с которыми Вы будете сталкиваться в ближайший месяц. И не забывайте о цикле: цикл у всех омег устанавливается индивидуально. В ближайшие месяцы может начаться первый этап.       — Как в подростковом возрасте? — хмурится Ёль.       — Да, после родов начинается перестройка организма и всё сдвигается с места. Чанёль озадачено хмурится. Да, он вспоминает, что читал что-то такое в книгах по беременности. Или, по крайней мере, встречал, но мог перелистнуть страницы за ненадобностью. Теперь, когда с беременностью всё закончилось, Чанёль с трудом понимает, как будет переживать цикл. Разве это не вызовет трудности в доме?       — Я уже отвык от этого, — шепчет он. Врач согласно кивает, тут же добавляя:       — После возобновления цикла Вы можете понять, что Ваш поверенный альфа. Чанёль поднимает бровь.       — Я знал, что он альфа.       — Да, но после начала цикла Вы по-настоящему осознаёте, что он альфа, — выделяет он. — Та связь, которая между Вами сформировалась, помогает Вам хорошо себя чувствовать в присутствии альфы. Вы ощущали его как родственника, как человека, который помог Вам справиться с трудностью беременности, но теперь это ощущение постепенно снизится к определённой норме.       — И что, мы станем чужими людьми?       — Не обязательно. Всё зависит от того, как Вы будете друг друга воспринимать. Это Ваше личное дело, но если какие-то изменения будут плохо сказываться на Вашем самочувствии, Вы всегда можете проконсультироваться с психотерапевтом или самим господином Бёном. Чанёль выходит из кабинета задумчивым и в какой-то мере расстроенным. Он цепляется взглядом за ребёнка, как только видит Бэкхёна, но прежде чем забрать малыша, надевает верхнюю одежду и только потом забирает кряхтящий конверт. Чонин выворачивается, ему не хватает движения, а эти чёрные бездонные глаза…       — Как ты меня ощущаешь? — выпаливает Чанёль, поднимая на Бёна взгляд. Мужчина поворачивается к нему и не глядя взмахивает рукой, немо приказывая помощнику выйти из комнаты. Как только дверь закрывается, он подходит к ним с глубоким вдохом.       — Как обычно. Ничего не изменилось.       — Точно?       — Не переживай, ещё слишком рано для того, чтобы между нами спала связь. У тебя в запасе как минимум месяц, прежде чем ты заметишь, что меня от тебя отсекло.       — Я не хочу, чтобы это произошло. Слабо улыбнувшись, Бэкхён целует его в лоб и опускает взгляд на малыша.       — Нас теперь трое, вряд ли нас разорвёт из-за отсутствия связи.