Мрамор

      Раскрыв свои глаза, я столкнулся лицом к лицу с терзающей меня реальностью, сидевшей довольной на корточках прямо передо мной.       С дерзкой улыбкой Джерард навис над моим удивлённым лицом. Поднимая свои темные очки на лоб, он оценивающе оглядел меня целиком и поймал мои глаза взглядом, погружая мой разум в транс. Почти в таком же положении я видел его в нашу последнюю встречу. Прошла всего пара секунд, но казалось, что мы молча удерживали зрительный контакт целую вечность. Его слегка расширенные зрачки на фоне болотной радужки придавали глазам особенной яркости и блеска, а взгляду — игривости. Затем, будто расколдовывая и возвращая меня в чувства, он слабо ткнул своим крупным пальцем в мой лоб и отстранился, выпрямляясь в полный рост и поправляя футболку с логотипом The Smiths, который я сейчас мог заметить вверх тормашками. Я не смог не улыбнуться в ответ на тот жест и поднялся в положение сидя, задумчиво перебирая пальцы, производя ими хруст. — Фрэнки, привет. А я уже думал, ты не объявишься сегодня. — проговорил он, заставляя мои непрочные границы сыпаться, а меня — таять. Прошло совсем немного дней, но я так соскучился по его голосу... — Ты ведь смотрел на меня, но почему так и не подошёл? — застал он меня врасплох, сменяя приятное ощущение во мне на нечто неясное.       Я встал и отряхнулся от песка, будто бы это имело значение. Просто я должен был на что-то отвлечься в этот момент. — Идём со мной, я кое-что покажу. — кинул мужчина, зазывающе дёрнув рукой. Я, конечно, не возразил и подчинился.       Джерард шёл впереди меня, по-деловому запустив руки в глубокие карманы узких брюк. Он вообще выглядел очень по-деловому, не обязательно даже было носить костюмы с галстуками. Я обратил внимание на его чёрные поношенные слипоны — как непривычно видеть его в такой простой обуви, но при этом было бы странно, выберись он сюда в своих туфлях. Я следовал за ним хвостиком, не позволяя себе сравняться с ним даже тогда, когда он говорил со мной. Наполовину я был поглощён сомнениями и обдумывал, получится ли у меня вежливо распрощаться с ним после, чтобы не вмешиваться снова в причиняющее мне вред общение. Конечно же не получится — подсказывала мне тревога от страстного волнения в моей грудной полости и в животе. А в глубине души я и вовсе надеялся на то, что что-то повернётся в нём и всё между нами станет по-другому.       По пути мужчина, блестя своими выглядывающими из-под губ отбеленными зубами, периодически оборачивался на меня, как бы проверяя, не пропал ли я где-то там сзади, и не переставал рассказывать: о том, что занесло его на сие мероприятие, о знакомых, прибывших вместе с ним, с которыми они до сих пор не прочь почувствовать атмосферу юности на подобных этому мероприятиях, но которые сегодня уже затерялись где-то на территории. Конечно, он говорил об этом, как о чём-то простом и вполне будничном, но я до сих пор удивлялся связи респектабельного преподавателя с этой панковой, маргинальной стороной жизни. Но, если подумать, он ведь креативная и творческая личность, которую магнитом должно притягивать ко всему, что нарушает границы.       Уверенный в том, что я пялился в те моменты у сцены именно на него, хоть я это и отрицал, он пояснил для моего понимания, что тот навязавшийся занудливый паренёк у стойки, с которым он общался минут двадцать назад, оказался поклонником его творчества и устроил не самый интересный допрос. А вообще, — продолжал он, — редко приходится встречать узнающих меня людей за пределами Калифорнии, поэтому и был слегка польщён.       Мы дошли до его форда на стоянке, и Уэй жестом показал залезать внутрь. Мужчина, резко хлопнув дверью, задрал правую ногу и упёрся подошвой в часть салона между рулём и сиденьем. Слегка оголив щиколотку, он запустил руку в носок и вынул оттуда пакетик с содержимым, заставившим меня вздрогнуть — белым порошком. Возясь в своих карманах в поиске чего-то, он приказал мне достать из бардачка передо мной тот идиотский, как он выразился, журнал. Обнаружив и достав нужную вещь, я удивлённо взглянул сначала на Джерарда, вытягивая голову вперёд, а потом на зип-пакетик в его руке, и неодобряюще приподнял свою бровь, как бы спрашивая "Что-о-о?". — Немного кокаина, Фрэнк. Это тебе не бездумное поедание сильнодействующих успокоительных вперемешку с бухлом. — с уверенной интонацией проговорил он, выхватывая из моих рук журнал, затем устроив его на своём бедре уже опущенной в пол ноги.       Мне было уже понятно, что это будет не первая его дорога, а возможно, и не вторая. И то, почему он был столь весел и так возбуждённо о чём-то желал рассказать, использую всю звонкость своего голоса и магию своей сумасшедшей улыбки. Я не чувствовал от этого никакого облегчения — только досаду, если не считать чувственного волнения внутри, ведь это было не по-настоящему. Эта приветливость — очередная иллюзия. Мне уже ни раз приходилось пробовать кокс, но это было редко доступной случайностью, так как мы с друзьями самостоятельно не могли позволить себе настолько дорогое удовольствие, которым нас угощали люди посостоятельнее. Под этим волшебным веществом любой интроверт становился экстравертом, любой социофоб — общительным, а любой пьяница мгновенно трезвел. Хотя, ничего волшебного в этом не было — так действовало большинство наркотиков. Вот и Джерард, равнодушный ко мне, становился участливым.       Произведя некоторые манипуляции с порошком с помощью загадочной визитки, он ловко и умело превратил маленькую горстку снежного вещества в две идеально равные друг другу дорожки. Проглаживая пальцами за ушли и так не мешающие достаточно короткие пряди волос, Мужчина поднёс к своей ноздре уже скрученную в трубочку старую купюру, которая пережила, наверняка, множество подобных действий и, как это бывает у наркоманов, являлась особенной для её хозяина. Он наклонился к белым гусеницам, расположившимся на твёрдой заглавной странице журнала, и одна из них моментально исчезла с поверхности под лёгким движением купюры. Под громкий, глубокий вздох Джерард резко отклонился на спинку сиденья, задирая кверху подбородок и закатывая слезящиеся глаза, а затем убрал руки за голову. Это был невероятно привлекательный жест, если бы только он не так настораживал своей нестандартностью... Я взглянул на тёмно-русые волосы в его глубоких подмышечных впадинах, и, когда перевёл взгляд обратно на лицо, Джерард уже уставился на меня такими добрыми глазами, будто на мгновение ощутил абсолютную любовь. Под его ноздрёй красовался белый след, а рот был слегка раскрыт, обнажая некрупные аккуратные зубы. По еле заметным движениям в его напряжённой шее было заметно учащённое, но не сильно, дыхание. В этот момент я был сражён. Он вытер тыльной стороной кисти запудренный нос, заметив, что я обратил на него внимание ранее, и, словно привыкая к новому телу, пошевелил челюстью, сексуально выставляя напоказ длинный язык, облизывающий уголки губ.       Постаравшись отбросить посторонние мысли о его внешности, я изобразил вопросительное выражение лица, если так можно сказать, как будто ожидая подтверждения тому, что вторая дорожка действительно предназначалась мне. — Давай. Не стоит переживать, если я рядом. — тихо и, как мне даже показалось, нежно, проговорил мужчина, в глазах которого читалась эйфория.       Знал бы он, что я переживал именно от того, что он рядом.       Он протянул мне купюру, свёрнутую в трубочку, в своих изящных пальцах, и я принял её, невзначай соприкасаясь с ними, на чём раньше бы вряд ли заострил внимание, а сейчас словно обжёгся. Я уверен, мои зрачки увеличились вдвое и без действия порошка. Пока я наклонялся к наркотику, нервы совсем уже активизировались, сводя живот: я услышал своё оглушающее сердцебиение и ощутил комбинацию из тревожащего предвкушения изменений в сознании и захватывающего дыхание разрастающегося кома в горле от соприкосновения. Я вдохнул эту щиплящую носоглотку пудру и, делая глубокий вдох-выдох, неожиданно сам для себя простонал от подступающего удовольствия, закидывая голову кверху.       Джерард рассмеялся с моей реакции и ткнул пальцем в кнопку магнитолы, продолжая как-то оценивающе наблюдать за моими изменениями. Пространство автомобиля окутало обволакивающее протяжное звучание меланхоличной песни Дэвида Боуи, знакомый голос которого завораживал до невероятности в момент накатывающей на меня эйфории. Моё тело наполнялось теплом и энергией, а голова мыслями, раскладывающимися сами собой по полочкам. Просидев так на протяжении играющего трека, который Боуи исполнял как бы специально для нас, Джерард вырубил музыку, заглушая двигатель машины, и вынул ключ. "Пойдем прогуляемся" — коротко кинул он, будто чётко зная, что делать дальше, и толкнул дверцу ногой, резво поднимаясь с сиденья. Я молча кивнул и повторил за его действием.       Стоило мне оказаться снаружи, в меня врезалось буйство уличных красок и запахов — травы и костра. Приглушённо, с лёгкой вибрацией по земле, гремели басы, напоминающие нам о том, что мы всё ещё находимся на фестивале. Я ощутил, как вспышку, неописуемое желание поделиться испытываемыми мной эмоциями с художником, и мурашки покрыли собой моё предвкушающее тело.       Пониженными, загадочно звучащими голосами, мы обсуждали незначительные, но важные в данный момент вещи, словно делясь друг с другом секретами. Мы бесцельно двигались по узкой, протоптанной несуществующими сейчас местными прохожими тропинке, ведущей нас неизвестно куда. Открывающиеся вокруг нас пейзажи зелёного цвета глаз художника и других похожих цветов, которые не обращали на себя почти никакого внимания до этого, вызывали во мне восторг, как и любые забавные мелочи под ногами, вроде непонятных жуков и незнакомых малышей-растений. Мои чувства к мужчине были лишь размытым и неважным сейчас фоном среди испытываемого наслаждения от разговора и окружающего мира. Я так же как ребёнок восторгался и мыслям о том, что мы вдвоём прогуливались по казавшимся раньше нам скучным окрестностям, сбежав подальше от шумного фестиваля, ради которого, между прочим, мы сюда приехали.       Джерард, подчёркивая свою драматичность, постоянно переключал свой голос, повествуя то сдержанным тихим полушёпотом, создавая интригу, то эмоциональным высоким тоном, насыщая свою речь жизнью. Он энергично переставлял ноги, не замечая, как и я, тяжести от быстрой ходьбы. Я, отвечая на интересные, необычные вопросы собеседника, бесконечно размахивал руками, которые не знал, куда деть, и широко раскрывал рот во время произношения слов. А непроходящая улыбка не позволяла расслабить и без того напряжённые челюстные мышцы. Я постоянно ощущал, как сохнут мои губы от того, как часто я их облизывал.       Пробираясь сквозь заросли сухой травы, высотой больше половины нашего роста, энергично расталкивая её руками и ногами, мы пытались пройти к привлёкшей нас издалека полянке. Сухоцветы и другая сухая растительность врезались в белые, обнажённые руки впередиидущего Джерарда и либо ломались, либо скользили навстречу мне. Достигнув цели, мы уселись на пробел зелёной травы у одинокого среди всей этой соломы деревца. Колючие частички растений облепили мои джинсы, и я стал их счищать, занимая свои руки делом. Внезапно до меня дошло, что я давно не курил и, ощупав карманы, испытал разочарование — забыл сигареты в палатке. Джерард, догадавшись, что меня интересовало и, не дождавшись вопроса, продемонстрировал свою красную пачку Мальборо, затем вынул из неё пару штук, аккуратно подкинув одну из них к моим ногам. Заметив, что у меня нет и огня, он переместился, привставая, на колени, наклоняясь корпусом вперёд мне навстречу, чтобы зажигалка в его вытянутых руках дотянулась до кончика моей сигареты. Во время вспышки огня перед моим носом, я поднял свой взгляд на мужчину и вспомнил о том, как же поразительно красиво его лицо, даже когда за крупными очками не видно его глаз. Это было невинное восхищение его красотой, которая являлась объективной и абсолютной в этот момент.       Почувствовать действие никотина было как никогда приятно. Я выдыхал густой горький дым и любовался художником сквозь серое облако. Он поднял очки, оголив непривычно добрые и нежные глаза, и с усмешкой спросил — "Что?", будто я занимался чем-то неположенным и смущал его. "Ничего" — прошептал я и, улыбаясь, повертел головой, опуская взгляд в траву.       Джерард вынул блокнот, помещающийся в большой задний карман его брюк и принялся увлечённо что-то набрасывать. — Знаешь, ведь ты тогда очень встревожил меня. Я испугался. Мне не было всё равно, — произнёс Джерард после длинной паузы, внимательно вглядываясь в моё лицо, перемещая взгляд по его частям. — Я знаю... — Не совсем. Я не хотел оттолкнуть тебя.       Я произвёл глубокий вздох, чувствуя, как мурашки снова покрывают мою кожу. Я не знал что сказать, потому что слова не могли догнать моих спешащих мыслей, и начал щипать пальцами маленькие травинки возле себя, формулируя в голове варианты. — Я испытывал проблемы с веществами несколько лет назад. Я был проблемой для семьи и друзей, — голос, снова овладевший моим вниманием, звучал намеренно хриплым. Он хотел казаться искренним, но сейчас я не был уверен, что он говорил правду, ведь проблемы были и до сих пор. Но я не стал комментировать это, боясь перебить его долгожданные "откровения". — Наркотики поддерживали меня в сложные времена. И помогали продвигаться дальше. Но ты не такой, тебе это не нужно, пускай это остаётся редким развлечением, а не необходимостью. — Зачем тогда ты даёшь это мне? Разве это не во вред? — Не знаю. А вообще — я плохой человек. — он улыбнулся и вернулся к своему листу блокнота, передвигая по нему ёрзающей в пальцах ручкой.       Тысяча мыслей в минуту пробежались в моей голове. Всё размывалось, и я пытался удержать ниточку размышлений, которая, на самом деле, вела в никуда. Находясь так близко, я в итоге только отдалялся от понимания движущих им мотивов. Я не понимал его сложного мира. — Тогда зачем это тебе самому? Зачем ты употребляешь? — спрашивал я спокойным голосом без намёка на осуждение, пытаясь хоть немного разобраться. — Зачем это нужно человеку, у которого и без того есть насыщенная жизнь и любящая семья? — Фрэнки, ты этого не поймёшь. — Джерард чуть прищурился, будто борясь с навязываемой волшебным порошком откровенностью, и взвешивал, что стоит говорить, а что оставить при себе. Я правда не понимал. — Иногда кажется, что я живу не свою жизнь. Я застрял в бесконечной апатии по отношению ко всему, кроме Бандит. И мне нужно встряхнуться раз в какое-то время, чтобы почувствовать, что я всё ещё жив.       Грустные слова не звучали грустно из его уст, он выглядел привычно собранно. Я уже раскрыл рот, чтобы задать один из множества вопросов, что вспыхнули сейчас в моей голове, но Джерард прервал меня, резво поднимаясь с земли. — Думаю, пора возвращаться.       Не обращая на меня внимания и разглядывая что-то вдалеке, мужчина завёл отвлечённый разговор об интересующих его экспериментальных группах, которые должны будут выступить на фестивале уже в начале вечера (около восьми часов, в нашем понятии), и предупредил, что не может их пропустить. Солнце уже осторожно заходило, вызывая синеву, перекрывающую далёкую зелень, а приятный голос звучал фоном, как радио.       Подойдя к нему ближе, подвергшись влиянию какого-то внезапного порыва милой игривости, я запустил стебель маленького фиолетового цветочка, который только что сорвал, в волосы Джерарда, и заулыбался. Второй такой же уже выглядывал из кармашка моей клетчатой рубашки, накинутой поверх чёрной майки. Джерард аккуратно коснулся пальцем мягкого на ощупь цветка в его волосах, проверяя, что это за странный предмет. Он удивлённо поднял кверху глаза, приподнимая ими брови, и, будто любуясь собой перед зеркалом дома, стал поправлять уже потускневшие за прошедшие недели рыжие пряди волос аккуратными движениями пальцев. Я продолжал улыбаться, хотя уже ощущал скованность в мышцах лица.       Когда я взглянул на его бледные губы, то почувствовал почти непреодолимое желание поцеловать их, хотя буквально пару мгновений назад ощущал себя бесполым существом, которому неведомо влечение из-за пика действия кокса. Но я не был настолько глуп и наивен, чтобы позволить себе такой опасный шаг. Джерард, покачнувшись, отступил назад и натянул маску серьёзного, самодовольного лица, словно подслушал о моём желании и подстроился под ситуацию.       — Идём, уже темнеет.       Перестроившись на нужный лад, я побрёл за Джерардом.       На второй половине обратного пути эйфория постепенно спадала, уступая место парадоксальному сочетанию чувства остаточной близости и отрешённости. От бывшей энергии, движущей мной, практически не осталось и следа, зато возвращающееся похмелье принесло с собой слабость и потерю равновесия: тело требовало подпитки от чего-нибудь покрепче. "Когда вернёмся, надо срочно взять водки." — констатировал я Джерарду факт, оборачиваясь на него назад. Он не возразил. Он, вообще, был погружён глубоко в свои мысли. Периодически поднимая свои глаза к тёмно-синему небу, как человек, терзаемый раздумьями или сочиняющий что-либо, загадочный художник мечтательно и лениво переступал с ноги на ногу, не обращая никакого внимания на меня, ушедшего на несколько шагов вперёд. Я начал переживать, что он, спустившись с небес, начал жалеть о проведённом столь близко со мной времени.       Многое было обсуждено под неугасающим еще пару-тройку десятков минут назад возбуждённым от наркотика интересом. Не только поверхностного, но и личного. А теперь, тоскливо и почти в одиночестве куря очередную чужую сигарету, я всё думал, почему Джерард так остерегался касаться в обыденной жизни многих тем, которые, хоть и вскользь, но были обсуждены сегодня? Зачем он вообще допустил совместное употребление? И почему он позволил себе эти моменты откровенности? Было очевидно, что он мог держать себя в руках, но специально создал для меня состояние неопределённости, транслируя сомнительную искренность. Это часть какой-то тактики и завтра он скажет, что это всё ерунда? Или сегодня. Подступать ближе и отталкивать... Создавать впечатление открытости, а потом замыкаться. Что это за игра скрывается за его поведением? Это была игра в эмоциональные качели, чтобы оставлять меня в подвешенном состоянии ?       Или это игра с самим собой? Может, я зря драматизировал, а он просто борется со своими внутренними проблемами и иногда даёт слабину, позволяя подпустить кого-то поближе к своей настоящей личности? Может, ему одиноко, и он просто хочет поддержки... "Боже, ну и зачем я всё это нафантазировал? Ведь через неделю-две его не будет в Нью-Джерси, как и не будет меня в его жизни. Конечно же, ему просто всё равно — всё просто", — истерично заключил я.       Да, способность делиться личными переживаниями трактовалась мной как желание сблизиться, стать друзьями. Я же, в свою очередь, был открыт перед ним полностью, я был рад поведать парню о любых мелочах своей жизни. Кроме, конечно, описания нарастающего чувства к нему самому.

***

      Всё утопало в темноте неба, но отсутствие ярких фонарей не позволяло в полной мере осветить территорию, создавая особую атмосферу. Звёзды, не скрываемые как обычно в свете городского освещения, были видны как никогда ярко. Фестиваль был живее живых, словно муравьиный город, не видимый остальным и живущий своей кипящей жизнью.       Развлечением было рассматривать окружающих: панки, готы, эмо — высокая концентрация субкультурных людей. Куча аутсайдеров в причудливых прикидах с уникальными деталями в одежде и причёсках. Но главным объектом всё же становились беззаконие и трэш на сцене. Сцене, которая раскрывала всё самое сладкое ближе к ночи.       Мои собутыльники, потерявшие меня на долгие часы и которых я сам теперь долго не мог отыскать, встретили меня разведёнными руками и раскрытыми в негодовании ртами, из которых летели осуждающие матерные слова, сменяющиеся бурным смехом — "Айеро, ты долбоёб? Мы решили, что ты уснул в туалете!". Их расплывшиеся от опьянения рожи сейчас вызывали у меня отторжение. Объясниться перед ними я не успел, так как общее внимание резко переключилось на художника, отставшего до этого где-то сзади меня, который без особого энтузиазма согласился познакомиться с моими друзьями и немного с нами выпить.       Девочки пнули друг друга локтями и широко заулыбались, глядя на рыжеволосого харизматичного мужчину. А парни, принимая более важный вид, протянули руки в ожидании рукопожатия от казавшегося важным человека.       Джерард будто бы как-то неловко улыбнулся одной стороной рта, переводя взгляд то на бутылку водки, то на упаковку сока в руках Мэтта, которые через пять минут уже активно передавались из рук в руки под кипящее обсуждение происходящего на фестивале за последние сутки. Джерард оказался знаком с организаторами и ребята доставали его с просьбами замолвить словечко. "И почему только он так близок к нашему миру?" — снова подумал я. Он, как всегда умело и захватывающе, рассказывал о своих навыках человека-оркестра и легко подхватывал обсуждение любой малоизвестной банды, о которых вскользь упоминал кто-то из моих друзей.       Я то и дело чувствовал, как ревность давит мне на жалость, что усугублялось от побочного действия кокаина — невроза. Зная теперь, каким его видят другие люди, пожирающие его глазами, я жалел о том, что решил разделить его внимание с остальными, но одновременно корил себя за глупое детское собственничество. В голове навязчиво звучала мысль о том, что я мечтаю остаться с ним вдвоём до завершения этого дня. Поникнув и мысленно отгородившись от раздражающей компании, я увлёкся картиной в голове: лежать на холодной траве головой, смотреть на звёзды, ленивым шепотом обсуждать что-то ерундовое, а дальше — прочая романтическая чепуха.       Сам того не замечая, я пьянел и пьянел, но лучше уже не особо становилось. Пока я ссал где-то в тёмных кустах, будучи слишком ленивым, чтобы каждый раз гулять до туалетных кабин, меня испугала внезапно появившаяся черноволосая девчонка, похожая на призрак в почти чёрной синеве ночи. Некая загадочная Джамия, с которой мы в скором времени уютно расположились рядом с её палаткой.       Девушка время от времени оглушала меня звонким смехом, когда я, максимально иронизируя над собой и вставляя шутливые комментарии, рассказывал ей о своём недавнем знакомстве с преподавателем, в которого я теперь, походу, тайно влюблён. Всё же бывают моменты, когда куда легче делиться секретами с незнакомцами, чем с близкими. Я лежал на её голых коленках, а она, периодически заправляя свои рвано-резаные волосы за уши, подбадривала меня своей сумасшедшей улыбкой, так схожей с особенной улыбкой Уэя, которой он изредка баловал людей. — Я тебя понимаю, Фрэнк. Но ты ведь можешь позволить себе наслаждаться моментом? — воодушевляющие спросила она меня и неожиданно плеснула мне в рот своего коктейля, который тонкими ручейками потёк по моей шее, — Разве ты здесь не с целью "выбить" всё тупое из своей дурацкой головы? Или из тебя это надо выбить буквально? — смеясь, спросила Джамия, сделав акцент на "буквально" и влепив мне средней силы сопровождающую слова пощёчину. Конечно же, девочка-призрак была права, — Целуй меня. — приказала она уже резким, серьёзным голосом. Я грубо притянул её за голову и поцеловал взасос. Я не вложил в это какой-то смысл, аля перекрыть чувства или типа того, я просто использовал приятную возможность. Не знаю, испытал ли я что-то ещё, кроме самого ощущения тёплых, мягких губ и её зубов, периодически впивающихся в мой рот, будто случайно.       Болтаясь по территории фестиваля, мы летали по разным углам, не различая перед собой знакомых и незнакомых. Крепко держа друг друга за руку, мы кричали под неизвестные песни неизвестных исполнителей и периодически целовались, закрепляя наш временный сумасшедший союз. Накидавшись донельзя, я перестал ощущать тяжесть своего тела. Всё стало расплываться, и чтобы не двоилось в глазах, я прикрывал один из них, пытаясь достичь хоть какой-то чёткости размывающейся картинки. Желая запечатлеть моменты нашего удачного знакомства, мы фотографировали себя на фоне творящегося вокруг хаоса на её телефон-раскладушку. Ослеплённые яркой вспышкой прямо в глаза, мы, повиснув друг на дружке, шатаясь и не смея сдерживать истерический смех, рассматривали получившееся: за расплывающимися по фоткам бликами от каких-то фонарей на нас с экрана смотрели два светящихся белым человека. Её зубы на половину лица и мои окосевшие глаза вызывали какое-то абсурдное, пугающее ощущение. Искажённые мы были частью чего-то нереального.       Провал.       Гениальнейшая мысль пришла мне на ум — прямо сейчас разыскать Джерарда Уэя. Было тяжело вычеркнуть из головы сегодняшние моменты душевной близости с ним, я надеялся на эмпатию, которая, как мне думалось, могла сформироваться у Джерарда во время совместного употребления.              Не знаю, где и когда мы потеряли друг друга с девочкой-призраком. Может, она действительно была лишь призраком. Добрым призраком, который пытался помочь мне избавиться от плохих навязчивых мыслей, но посчитал меня безнадёжным и загадочно скрылся, махнув на свою идею рукой. Но я и не пытался снова ее разыскать, увлечённый новым желанием.       Я, окутанный туманом раннего утра, ходил по сырой траве, издающей скрип от соприкосновения с подошвами моих кед, и спотыкался на каждом шагу обо всё подряд. Перемещался между цветными палатками, которые часто не отличались друг от друга ни чем. Я звал: "Джерард Уэй!", а недовольные лица — их было не всегда видно, но такими я их представлял — выглядывая из окон своих маленьких, временных домиков и посылали меня к чёрту. "Ты сумасшедший? Ты всех достал уже!". Может, правильно тогда сказал Мэтт — оставить эту бредовую идею и лечь спать? Становилось холодно от свежести утра. "Завали свой надоевший рот!". Возможно, я ходил по кругу, натыкаясь на всё те же раздражённые голоса. Но, спустя время мне всё же повезло, и улыбнувшаяся удача послала мне искомого мной мужчину. — В чём дело, Фрэнк? Пять утра, многие уже закругляются... — художник, как ни в чём не бывало, стоял у одной из палаток со скрещенными на груди руками, словно поджидая меня здесь уже некоторое время. Однако по его растрёпанным волосам было видно, что он только что спал. Или пытался — ведь та ещё задача уснуть после кокса.       Я проглотил язык и лишь захихикал, качаясь на ногах, которые еле держали моё неконтролируемое тело. Когда я двинулся навстречу, Джерард подхватил меня за предплечье, а я, сопротивляясь, начал валиться на колени, чтобы вползти в его палатку. — Нет, Фрэнки, это не моя, — отпуская меня и давая упасть, спокойно предупредил он, будто говорил с непонятливым ребёнком, с которым, к сожалению, нельзя грубо обращаться, — Я думаю, тебе стоит перекусить. Станет лучше. — сказал Джерард, копаясь в какой-то большой сумке рядом с другой палаткой. — А может это тебе стоит пе-ре-ку-сить? Джерард, почему ты так мало ешь? Давай, поешь, ешь! — дразнил я мужчину, тяжело поднимаясь с земли и делая пару шагов в сторону теперь уже точно его палатки.       Джерард даже не нахмурился. А я тем временем расстегнул молнию на окошке походного убежища и вполз в это уютное мини-измерение. Через секунду мужчина заглянул внутрь, будто проверяя, что здесь происходит, а я, не медля, ухватился за его голые руки и всеми силами, коих был совсем не много, потянул на себя. Но он особо не сопротивлялся мне — как тряпичная безжизненная кукла повалился рядом и закрыл глаза, будто прикинувшись мёртвым, чтобы спастись и остаться нетронутым глупым мной. Вцепившись своими грязными руками в его приятное на ощупь тело, излучающее лучший на свете запах пота, я издал сладостные вздохи облегчения и уткнулся лицом в его естественно душистую шею. Утешением было ощущать тепло тела Джерарда настолько близко, блаженством — прямо кожей к коже. Моя рука, покоившаяся на его груди, поднималась и опускалась от дыхания, я мог слышать и стук его сердца — это уносило меня в безмятежное небытие. Даже не осознавая, насколько я был утомлён, я начал засыпать, утопая в бесконечно приятном ощущении.

***

      Мои пальцы перебирали мягкие прядки волос. Сквозь закрытые оранжевые веки слепило яркое солнце, до невозможности нагревая чёрные джинсы на моих вспотевших ногах. "Чёрт, снова забыл снять кеды", — пронеслось в полусонной голове. И с тяжестью разлепив глаза, я обнаружил себя дышащим впритык к шее объекта моего обожания, который мило сопел надо мной, уткнувшись своим острым подбородком в мою макушку, словно это в естественном порядке вещей. — О, чёрт, прости, прости, прости... — начал шептать я, ошарашенный от небольшой паники, окончательно приходя в себя после сна и виновато отстраняясь от мужчины, которого, наверное, только теперь уже разбудил. Не сразу пришло осознание, почему я находился рядом. Но тут же меня ударило сожаление, ведь я мог подольше насладиться моментом, продолжая тихо обнимать расслабленное спящее тело. Его длинные реснички задёргались, лоб в недовольстве наморщился, затем Джерард не с первой попытки поднял веки, обнажая сонный, не выспавшийся взгляд. — Ничего. С кем не бывает... — вяло прохрипел его голос, а веки, совсем ненадолго удерживаясь над пустым взглядом вверх, снова опустились.       Приподнявшись на локтях, я заметил открытое окно на улицу, до которого вчера уже не было дела и через которое как раз проникали убийственно слепящие солнечные лучи. "А что, если насекомые?" — внезапно пронеслось в голове при виде проёма, от чего меня передёрнуло. Совершенно не в тему всего происходящего внутри я автоматически начал оглядывать пол, проверяя его на наличие нежелательных мелких тварей, и тут мой мозг осенило: вообще-то, Джерард всё ещё под моим боком, и этот волнующий сонный человек — самое важное здесь и сейчас.       Вспышки вчерашних воспоминаний вызвали смущённую улыбку на моём лице. Я был доволен собой, но не во всём — за кое-что я бы слегка стукнул себя по голове. Переживания о том, что вчера подумал о моих тугих объятиях Джерард, я хотел бы оставить где-то в углу подсознания до возвращения домой, чтобы не портить это столь интимное, незабываемое утро, но они уже начинали просачиваться в мой внутренний сумбурный диалог с собой, заставляя сердце сильнее биться.       Я боялся и за то, что этот момент может слишком быстро пройти, а в ближайший же миг пришедший в себя мужчина просто выставит меня отсюда. Но меня всё же захлестнула приятная мысль, временно перекрывающая нежелательные сомнения. Он покойно лежал на спине и был открыт моему взору для изучения. Я мог немножко понаблюдать за вновь уснувшим парнем, погружаясь во что-то нереальное, где не было места для тревог. За его спокойным дыханием, за лёгкими изменениями в его лице... Джерард источал некую женственность со своими сладкими, утонченными чертами. Приоткрытый рот, к которому так и тянет склониться, чтобы почувствовать тёплое дыхание на своих губах, манил к себе — прикоснуться к самой его мякоти. Вздёрнутый нос придавал изящества даже спящему лицу. Густые брови, длинные ресницы... Даже каждая морщинка умиляла меня. Время вокруг художника замедлялось, а он наконец становился частью моего маленького мира. Одна из ног, откинутая в сторону и согнутая в колене, упиралась в стенку, а голова, под которой покоилась его левая рука, была повёрнута в ту сторону, где ранее располагалась моя заросшая чёрная макушка. Я нагло водил своим взглядом по частям его тела. Предплечья, которые уже и раньше привлекали к себе внимание, и на которых я сейчас мог разглядеть растяжки, напоминающие Джерарду о том, каким он был раньше, раскрывали его образ ещё больше передо мной. Слегка полные бёдра, едва заметная лобковая тропинка, выглядывающая из-под края футболки и брюк с низкой посадкой... Мой блуждающий взгляд предательски ускользал в сторону паха, в области которого, из-за положения ног спящего, брюки были натянуты. Рельефные очертания, чётко проглядывающие сквозь натянутую ткань, недвусмысленно намекали на состояние его органа. Чувство будоражущего волнения, перемешанное с неловкостью, накрывало меня, вызывая жар, начинающийся с ушей и разносящийся по всем частям тела. Конечно, это не было виной моего присутствия, как бы не хотелось об этом думать, — это лишь физиология, на "отходняках" утренняя эрекция всегда проявлялась сильнее за счёт испытываемого организмом стресса. Моя рука невольно накрыла и мою непроизвольно напрягшуюся импульсом плоть, которую зажгло от нарастающего возбуждения. В этот момент, перенося взгляд на невинное ангельское лицо Джерарда, я испытал чувство стыда и, пересилив себя, закрыл глаза, переводя дыхание и пытаясь угомонить мысли.       Джерард перевернулся на бок, а я принял жалкое решение уйти.       Не знаю, почему это пришло в голову, но я решил оставить в его палатке свою зажигалку, на которой красовалась мини-наклейка со знаком анархии, которая неизвестно как появилась на моей вещице ещё когда-то давно. Мне вновь удалось не потерять этот памятный предмет и я хотел поделиться им. Пожалуй, я оставил это как знак для художника, но ещё сам не придумал, что он означал. Вряд ли нам ещё предстояло когда-нибудь встретиться, по крайней мере в этом году. Но я старался отогнать эти мысли, прощаясь взглядом со спящим мужчиной, который разжёг во мне убийственное пламя не только романтических чувств. Мне предстоит привыкнуть к этому новому факту.       Когда я вылез из палатки, пара человек по соседству, синхронно изогнув брови в удивлении, уставились на меня вопрошающими лицами. Я, не растерявшись, молча помахал им рукой, легко улыбаясь. Мужчины, являющиеся, видимо, теми самыми знакомыми Джерарда, демонстративно переглянулись между собой и продолжили что-то жевать, не придавая дальше значения только что вылезшему из палатки их товарища неизвестного, помятого молодого человека.

***

— Во-первых, Джерард как минимум бисексуал. Ну, по его внешнему виду и манерам. Во-вторых, выкладывай — что между вами? — налегла на меня Каролина, строя из себя всезнайку. Мы возвращались домой в Беллвилл. — Если бы я с ним переспала, то рассказала бы об этом каждому встречному. Майки бы, правда, заткнул мне мой грязный рот, но что поделаешь. — Твою мать, — я уткнулся лицом в ладони, показывая, как утомлён от её чуши, — Кара, у него есть семья! — Плавали, знаем... — поддерживала, хихикая, Сара подругу.       Я подумал, что лучше бы сел за руль в ужасном похмелье, чем стал жертвой вот этих вот раздражающих разговоров на заднем сиденье. Я просто хотел доехать до дома. — Не, ну серьёзно, — продолжала Каролина, — Он, кстати, так поменялся, когда ты исчез. Спрашивал "Где Фрэнки?", глазами выискивал...       Я усмехнулся и с самодовольным видом сложил руки на груди. Верил ли я? Не знаю. Честно говоря, меня настораживало и то, что вчера он не оттолкнул меня. Может, просто не хотел бороться с невменяемым, орущим алкашом? Наверное, любой другой на моём месте напридумывал бы себе ещё кучу совпадений и сценариев развития несуществующих отношений, но я склонялся к реализму. Или пессимизму.

***

      Заперев входную дверь своей квартиры, я наконец испытал относительное спокойствие. Наконец-то я был один. Я скинул надоевшие штаны, измазанные в природной грязи во время моих падений и ползаний, и уселся за компьютерный стол, втыкая в чёрный экран монитора. Некоторое время я бездумно просидел, привыкая к приятной тишине дома.       Перебирая в голове воспоминания с прошедших выходных, я начал невольно углубляться в те из них, которые содержали Джерарда. Другие, в целом, были мне не так интересны. Закрыв глаза, я попытался восстановить в памяти его запах. А представляя столь близко лежащего ко мне мужчину, его сонный голос и свободно раскинувшееся тело, я сам себя разгорячил. Моё горячее дыхание прерывалось, а сердцебиение учащалось. По телу прошла захватывающая меня дрожь. Не зная, куда себя деть от этих сильных, но безысходных чувств, я заёрзал на стуле, затем ухватился рукой за свой твердеющий половой орган, задумчиво открывая рот.       Осознав, что я наедине с собой и своими мыслями, и что никто не проникнет в моё жилище и в мою развратную голову, я незамедлительно сунул руку в трусы и начал тереться чувствительной частью об ладонь, поддразнивая себя вдобавок к воспоминаниям с сегодняшнего утра в палатке. Мне даже не пришлось прибегнуть к фантазиям, раздевающим моего соблазнителя, достаточно было вспомнить его слегка приоткрытый рот и вздымающуюся от дыхания грудь, в которую я дышал несколько часов назад. Сжав теперь ладонь в кулак, я впервые в жизни застонал в голос от сексуальных действий. Немного стесняясь перед собой за издаваемые мной звуки, я закусил нижнюю губу зубами, закрыв тем самым рот. Заметив это, я позволил себе полностью утонуть в блаженстве и вернуться к новому виду стонов, отбрасывая ненужное стеснение. Извержение, сопровождаемое нежным вскриком, который будто вобрал в себя все прошлые немые секунды удовольствия в моей жизни, не заставило себя ждать и минуты, сладостная кульминация произошла даже быстрее, чем я предполагал. Меня потрясло в протяжной судороге, и я завис с раскрытым от экстаза ртом, продолжая глубоко дышать и держать себя напряжённой рукой. С заляпанными изнутри трусами я двинулся в сторону ванной. Пытаюсь смыть навязчиво несмываемую липкость с кожи, я испытал стыд, словно пару минут назад осквернил образ своего вдохновителя. И я проделал это ещё много раз за последующие дни одиночества. Я мастурбировал на образ, наполненный мощной сексуальной энергией. А когда кончал, начинал чувствовать небольшую вину перед прекрасным художником, чьё лицо было недосягаемым искусством и выражало даже святую невинность. Он был слишком идеален, а я — не достоин тех неприемлемых желаний, что возникали во мне. Но я мечтал прикоснуться к тому его образу и не видеть противоречий, разрушающих один из других.       Я хотел любить его во всех смыслах, и понимал, что эта любовь была нездоровой, слишком поглощающей и шла против морали. Это не было просто влюбленностью — он становился для меня всё больше предметом поклонения. Несмотря на всю бурю чувств, время прощания неумолимо близилось, а я и дальше не знал, как принять мысль о том, что должен его отпустить.