Мрамор

      Отчаяние съедало меня, особенно по одиноким вечерам последних трёх медленных дней, бесконечно тянущихся за отсутствием хоть каких-то перемещений в пространстве. Я перестал наведываться к братьям, чтобы избежать ненужного разочарования, и твёрдо для себя решил, что вместо того, чтобы топить себя дальше в бессмысленных сомнениях, правильным будет отделаться от навязчивых мыслей по поводу человека, который на самом деле ничего не мог для меня значить. Пора было отойти от его влияния, которое я себе накрутил, и продолжить жить прежней жизнью, вернуться к себе и безмятежности. Было ли это самовнушением — не знаю, но, пожалуй, я осознал, что всё испытываемое мной, всё, что я переживал с конца прошлого месяца, было лишь иллюзией, вызванной его властностью и умением приковывать к себе внимание. Он был кукловодом и наслаждался вниманием людей.       Пытаясь настроиться на позитивный лад, я вспоминал о всех своих старых знакомых, которые неизменно и независимо от меня продолжали проводить вместе время за всякими сомнительными делами — как и обычно. Лёгкая грустинка снизошла на меня во время осознания, что я упустил, наверняка, хотя бы пару незабываемых вечеринок за прошедший месяц, да ещё и в самый разгар очередного беспечного лета, которое могло стать последним в своём роде. Присутствовала зависть способности тех людей существовать так легко и беззаботно, не зацикливаясь на всяких чувственных вещах, как я. "Ох уж эти безвозвратно прошедшие мимо минуты угара и веселья, я сожалею." — иронично прозвучало в моей голове, и это могло бы стать мотивом для моей новой песни.       Черканув сообщение Мэтту в myspace, я сразу же принялся за сборы, так как совершенно точно знал, что мой дружище, этакий беззаботный гуляка и заядлый алкоголик, наверняка собирается сегодня где-то пошляться. Он всегда был таким — просто следовал течению, не задумываясь о последствиях. Единственное, что могло выдернуть этого парня из бесконечных развлечений — это музыкальные репетиции, которые по моей вине были приостановлены на неопределённое время. Наверное, пока я не определюсь, чего хочу. Хотя, и барабаны, с которыми он мастерски управлялся, были лишь частью этого бесконечного веселья, которому он отдавал всего себя. Такое отношение к жизни нас всегда сближало, но теперь в моей голове уже долго зрел и продолжался конфликт.       Не промахнувшись с моим предположением, мы в скором времени уже сидели под мостом у реки ("наше" место) с бутылками сладкого дешёвого вина в руках и общались так, словно виделись буквально вчера вечером последний раз. Свойственная нашему общению лёгкость и шутливость никак не могла испариться, ведь на ней строились наши взаимоотношения. Мы не касались тем философии и творчества, выбирая сплетни, смех и обсуждение всяких бытовых штук, но в этом была своя ценность, греющая и успокаивающая душу.       Парень, который был старше меня на четыре года, выглядел брутально и серьёзно. Его серьёзность иногда даже казалась устрашающей и создавала в глазах многих незнакомцев в целом отталкивающий образ. Только "свои" были в курсе, что он дружелюбен, хоть и любит дерзко пошутить. Самое большое удивление вызывало несоответствующее образу жизни тело мужчины — можно было сказать, что он был частым гостем тренажёрного зала. Порой я чувствовал себя совсем маленьким рядом с ним. Но в связи со своим крупным телосложением он был магнитом для хрупких, гламурных девиц, которые не были в его вкусе и не очень-то интересовали. А неформальной внешности прекрасные девушки из нашего окружения чаще всего предпочитали в противовес смазливых и тощих парней, как это обычно подло бывает.       Нависающие над нами зелёные ветви скрывали нас от палящего со всех сторон беспощадного солнца, создавая иллюзию прохлады и облегчая условия для распития вяжущего вина, нагревшегося ещё во время пути сюда. Мы сидели на крупных камнях, когда-то помеченных, года четыре тому назад, нашими кривыми тегами, с тех пор на них красовались и другие метки.       Друг ковырял пяткой поношенного кроссовка землю под ногами и воодушевлённо рассказывал о новых идеях, касающихся нашей группы, что скопились в его голове за последнее время. Оба мы задумывались о продвижении, но его слова уже не отражали того, чего хотел я сам. — Больше панка..! Больше грязи, криков, агрессии. Мы не должны поддерживать тенденцию скатывания местного музла в обыкновенный поп-рок, — эмоционально объяснял парень, активно жестикулируя и прищёлкивая пальцем, чтобы добавить акцента к своим словам.        В моих мыслях большее внимание уделялось лирике и смыслу. Я хотел затронуть что-то глубокое в людях. Не скатиться в поп, да. Но продолжать играть лишь грязь не было стремления. Золотая середина? Нужна была этакая изюмина, чтобы нами заинтересовались с первого раза. Найти воплощение уличного крика и искусства.       Мэтт напомнил мне о кое-чём важном: уже в эти выходные намечался долгожданный рок-фестиваль, "Sonic Graveyard". Это было как раз в тему для моего "восстановления". Полутайное мероприятие, скрыто проводящееся далеко за пределами города в каких-то ебенях. Собственно, мне уже приходилось попадать на такое и раньше, не обязательно от этих же организаторов. Два-три дня нескончаемых воплей и тяжёлой музыки со сцены, море алкогольных напитков, свободно гуляющие по фестивалю наркотики, сон (если до него вообще дойдёт) в палатке с другими пьяными телами, бесконечные неформальные знакомства, измазанные в грязи шмотки и природа. Каждый, кто хоть раз попадал на сие мероприятие, в последующие годы с нетерпением ожидал повторения этих летних, незабываемых фестивальных дней и ночей. Если это, конечно, был не Майки Уэй, который предпочитал спокойствие комфорт.       На "сонике" нашей задачей становилось не только сойти с ума, но и найти контакт с организаторами, которых мы знали лишь заочно. Мы хотели выступать на их мелких мероприятиях с тех пор, как вернёмся к репетициям. Моей личной целью, помимо прочего банальностей, было отвлечься от самокопания и заново почувствовать вкус отдачи драйву и трэшу.       И вот, уже вечером в пятницу, запрыгнув нашей компанией из пятерых человек в поёбанный жизнью минивэн, мы двинули на сказочное мероприятие с предвкушением жестоких безумств, на которые мы с ребятами были способны.       Оказавшись у нужного места, бросив тачку на положенной для этого парковке, мы долго слонялись, изучая достаточно скучную территорию: выцветшая трава, издалека казавшаяся более зелёной, разбросанные в рандомном порядке — зелёные, голубые, жёлтые — туристические укрытия, редкие столики, заставленные использованными бутылками, временные барные стойки и окружающие площадку кусты и деревья, расположенные словно естественный забор. Всё пространство у небольшой сцены, на которой уже как два часа что-то происходило, заполняли блестящие чёрные чёлки, цветные макушки и ирокезы, освещаемые неяркими прожекторами. Тогда я впервые и совершенно неожиданно додумался до того, что Джерард, вполне себе, мог присутствовать где-то здесь, если только не был занят чем-то другим. С тех пор я начал то и дело нервно оглядываться и высматривать его силуэт в многочисленных толпах субкультурщиков. Я злился на себя за то, что стал мысленно прикован к нему даже на таком расстоянии, и это не давало мне в полной мере наслаждаться пространством.       Одна банка пива сменяла другую, между — водка из горла бутылки и дешёвый сок. Крики. Дружелюбные незнакомцы. Оглушающая музыка. "Ты же Фрэнк Айеро?". Сигарета за сигаретой без остановки. Смех. Путаница. "Помнишь меня? Мы..."       У нашего лагеря можно было на мгновение выдохнуть, передохнуть и почти спокойно поболтать. Правда, все уже были несколько невменяемы. Спутанные и абсурдные мысли, заплетающиеся языки и косеющие глаза стали частью нас.       Одна из моих подруг, Каролина — забавная, полная девушка с длинными болотными волосами, больше остальных из друзей радовалась моему присутствию, которого, по её словам, так не хватало на любой из их последних общих встреч, ведь именно я был тем самым душевным чуваком и умел обсуждать человеческие чувства, "другим парням этого просто не дано, ты особенный," — льстила она мне, заставляя меня смущаться. Также не без удивления я услышал от неё том, что все уже давно решили, что я тайно нашёл себе девушку и нагло скрываю её от друзей. Ну, потому что она из тех — из нормальных! — кого на нашу типичную попойку не притащишь. — А потом, во время переписки с Майки, я узнала, что ты все эти недели зависал у него дома! — девушка рассказывала, почти крича, пытаясь перебить музыку. — Даже ничего не говорил нам! И чем вы только там занимались... У него же, кстати, брат гостит? — О-о-о... Я встречала его брата около года назад. Он такой... Честно? Я бы его трахнула. — протянула в ответ вторая из подруг и зажмурилась, потрясывая головой, словно заново переживая момент восторга от встречи с ним.       Меня кольнуло уколом ревности. — Мне тоже однажды довелось пересечься с ним, — начал уже Мэтт, — он реально секси. Конечно, я самый натуральный натурал, но в темноте я бы случайно спутал его со своей девушкой! — парень расхохотался, довольный своей шуткой, приглаживая руками свою бейсболку, будто она могла улететь от его смеха, и вся компания взорвалась, но мне было не смешно.       Сердце замерло. Раньше я практически не думал о том, каким его видят окружающие люди. Сейчас меня это немного вывело из себя — то, что эти люди, не знающие его от слова совсем, оценивали его как сексуальный объект, хотя и не могу отвергать тот факт, что это заслуженно было частью его образа. Он вызывал во мне такое восхищение... И будто до этого момента оно принадлежало лишь мне, в каком бы ключе не воспринималось у других. Теперь же по моему миру пошла трещина. Здесь явно другое — не просто восхищение и не авторитет.       Я прикурил очередную сигарету и влил в горло очередную порцию обжигающей слизистую жидкости. Перемещая взгляд то на одного, то на другого человека из круга друзей, я уже никого из них не слушал, утопая в своих глупых, неуместных мыслях.       Как бы я не избегал и не хотел попадаться на глаза этим словам — я хотел быть с ним рядом, хотел прикасаться к нему, слушать его голос и чувствовать его запах. И сейчас тоже хочу. Это не похоже на обычное восхищение. Конечно же, я знал, что влюблён, и далеко не первый день, но разве просто признаться себе в этом, когда вы совсем по разные стороны, а это — чего ты долго ждал в своей жизни — часто маячило прямо перед твоими наивными глазами, пока ты не усложнил всё ещё больше?       Безысходная безысходность. — Ладно, ребята, мы возвращаемся, — девушки поднялись с травы, и одна из них залезла на шею Мэтту, задирая кверху руку и в шутку приказывая тащить её прямо к сцене. — Фрэнк, а ты идёшь? — Не-а, через пять минут догоню... — промямлил я, пытаясь изобразить сильную усталость, чтобы мне не помешали побыть наедине с собой.       Сидя со скрещенными ногами, я немощно уронил спину в траву и прикрыл глаза, помогая себе ещё больше сосредоточиться на мыслях.       "Я влюблён. Я влюблён в мужчину. Я влюблён в мужчину, который старше меня на одиннадцать лет. Я влюблён в мужчину, который старше меня на одиннадцать лет, который является братом моего лучшего друга. Я влюблён в мужчину, который старше меня на одиннадцать лет, который является братом моего лучшего друга и у которого есть возлюбленная. И ребёнок. Чёрт, как это плохо звучит."       Раньше мне не приходилось испытывать чувств к мужчинам в реальности. Я встречал парней, которые казались мне безусловно привлекательными, но это было на другом уровне. Пара-тройка экспериментов были лишь баловством для того, чтобы что-то доказать окружающим пуританам. Своего рода протест. Но мне всё равно, я мог бы поделиться своими чувствами, не боясь осуждения, даже с мамой, если бы только хотел рассказать ей о почти женатом старшем брате моего друга, который скоро уезжает в Лос-Анджелес, возможно, навсегда.       Это могла быть светлая грусть и сладкая горечь, будь он хотя бы свободен. А в данной ситуации привязанность становилась лишь тяжким грузом, болезненной ношей. А впрочем, что изменилось от того, что я назвал всё своим именем? Назвал эти чувства любовью — и что с того? От того, что я повесил на себя этот ярлык? Ведь много эмоций по отношению к Джерарду уже было перечувствовано, и они не становилось для меня новыми, когда я признал их.       "Избавляться, только избавляться. Решение уже было принято, я должен забыть." — вспомнил я свои недавние мысли, которые лишь подкрепились с осознанием всего пиздеца.

***

      Мэтт раздобыл у каких-то весёлых парней порошок, но тот оказался пустышкой и совсем не торкнул. Не особо переживая на этот счёт, все продолжали вливать в себя бесконечное пиво, разгуливая от сцены к нашему или к чужим лагерям новоиспечённых знакомых и обратно. Мэтт, сразу забыв про свою неудачу с порошком, уже валялся на сложенной куртке, рассказывая еле слышную чепуху несвязными словами. Около четырёх часов утра у сцены остались лишь лениво передвигающиеся силуэты. Музыка стихла. Уставшие, но не до конца вымотанные, все разбрелись по своим лагерям, разведя костры, согревающие от ночной прохлады и служащие сердцем уюта. Болтая на свои темы, люди переключились на тихий режим душевного единения. Чтобы пережить следующие сутки, все нуждались в хоть каком-нибудь отдыхе. Только в паре палаток, мимо которых я прошёл, стоял подозрительный галдёж — кто-то перебрал со стимуляторами. Я даже тихо порадовался, что не мы были на их месте. Мышцы ног приятно горели, напоминая о бесконечных часах самых хаотичных танцев, какие только могли быть под музыку андеграунд-сцены. Этот сумасшедший, долгий день подходил к концу и никаких намёков на появление тут Джерарда я, слава богу, не заметил.       Полумёртвыми мы с Мэттом завалились в его двухместную палатку и, сформировав подушки из курток и кофт, вроде бы, моментально отрубились.

***

      Проснулся я, по-моему, от наваливающего всё громче блэк-метала или, может, от толчков в мой бок ног Мэтта. Палатка наша, как оказалось, стояла под наклоном на скате. А камни под ней, на которые так же не обратилось вчерашнее внимание, больно упирались мне в спину и жопу. Не просто же так существует правило — сначала поставить палатку, потом уже открывать алкоголь. Со всех сторон, вроде бы далеко, но совсем близко, разносился безостановочный смех. Да, утро на фестивале — это самое смешное из происходящего тут. Люди оглядывают своих выползающих из палаток помятых и всё ещё пьяных даже после сна товарищей и не могут сдержать приступы смеха. Бесконечные, одна за другой вылетающие шутки, первые облегчающие глотки алкоголя с похмелья, "а помнишь, вчера..." — это делало атмосферу неповторимой.       Стоя в очереди к туалетным кабинкам, куда я побежал первым делом после пробуждения, ощущая в полном размере свой мочевой пузырь, я заметил на парковке, которая была по соседству, тот самый, пугающий меня теперь, красный форд. Я впал в ступор, ведь это перекрыло все мои приятные размышления дурацкими противоречивыми эмоциями. И вот, в паре метров от автомобиля я увидел и рыжего мужчину в чёрных солнечных очках, который с неисчезающей улыбкой на лице общался с какими-то зрелыми женщинами в откровенных прикидах. Смутившись от нахлынувших воспоминаний моих вчерашних пьяных признаний самому себе, я скрылся за стоящими рядом людьми, а затем, уже выйдя из туалета, поспешил вернуться в своё убежище. Надо было срочно обдумать, как себя вести и чего ожидать, если мы вдруг столкнёмся, а это казалось страшной неизбежностью. Я же не мог просидеть "в домике" весь день, избегая случайной встречи. Как же силён был страх попасться ему на глаза, будто Джерард чудом подслушал мои вчерашние мысли и, увидев меня сегодня, не сдержал бы своего злодейского смеха, тыкая своим пальцем в моё жалкое личико с выпученными глазами.       Я озадаченным вернулся к своим друзьям, которые тщетно пытались разобраться в том, кто мог выпить последние запасы алкоголя, нагло стащив его из их палатки, хотя было очевидно, что это были они сами. Мне было не до их идиотских проблем, я всё не мог избавиться от настырного изображения в моей голове: Уэй в свободной футболке небесного цвета с обрезанными рукавами, оголяющей его крепкие, но мягкие предплечья. И в облегающих чёрных брюках. Это был непривычный образ для парня, отдающего предпочтения в одежде всевозможным рубашкам, независимо от погоды. Он ведь действительно был сексуален, и для этого ему совсем не нужно было что-то особенное.       "Чёрт возьми, мне необходима крепкая пощёчина."       В середине дня, пока мои собутыльники торчали в активно двигающейся толпе слушателей перед сценой, потея и сжигая поступающую от спирта энергию, я оставался в сторонке, попивая из бумажного стаканчика достаточно крепкий коктейль, купленный в одной из дорогих барных лавок, расположенных по краям от площадки. Со вчерашнего дня повсюду беспорядочно валялись пустые банки, бутылки, да стаканы. Всё это напоминало моё ментальное состояние. Я курил сигарету за сигаретой и издалека наблюдал за художником, который часто терялся за кем-то из постоянно проходящих мимо. Он стоял у одной из таких же лавок, пританцовывая с жестяной банкой в руке, и общался с каким-то молодым парнем, то и дело тянувшись к его уху, чтобы что-то прокричать. Не буду врать себе, что не испытывал ревности к симпатичному незнакомцу. И почему даже он заслуживает такого дружелюбия со стороны коварного Джерарда, который обделял им меня?       В любом обличии и в любой обстановке он безупречен. Что с банкой пива у помойки, что за фортепиано в зале на ужине — всё равно. Эта грация... В каждом простом движении и бездвижии ощущалась его внутренняя сила. И, боже... мощная сексуальная энергия. Он обжигал. Его присутствие даже на расстоянии нескольких метров вызывало трепет. Было в нём что-то парадоксальное, как будто смотришь на одновременно опасное и притягательное. Мой мозг оставался неуправляемым, заставляя меня сходить с ума. Джерард Уэй — точно произведение искусства.       Внезапно появившиеся Каролина и Сара, закрывающие передо мной весь обзор, отняли моё внимание, а я, в моменте, очень разозлился на то, что они позволили себе вырвать меня из рассуждений, которыми приходилось довольствоваться за отсутствием большего. — Ты чего такой отстранённый? Впервые вижу тебя таким, тебе нехорошо? — спросила тактильная Каролина и, опустив руки на мои плечи, в шутку потрясла, как бы приводя в чувства. — Фрэнк, нахуя ты сюда вообще приехал? По-моему, кому-то пора отойти от вчерашнего и взбодриться. — неверно трактовала моё настроение Сара, повторяя за тянущейся интонацией подруги.       "Но, действительно, зачем? Ради кого я здесь — себя или Джерарда, который не станет для меня больше, чем объектом моего наблюдения?"       В ответ девочкам я глупо растянул губы в улыбке, и меня за руку потащили в толпу. Я допил залпом свою приторную алкогольную мешанину, кинул стакан в землю и через пару минут уже растворился в людях, полностью отдаваясь кричащему голосу вокалиста выступающей эмо-группы. Я летал сквозь толпу, раскидываясь своими конечностями. Я подпрыгивал и кричал в поддержку оглушающей меня скримо песни. Расталкивая окружающих, я сам катался от человека к человеку, как футбольный мяч. Я падал — меня поднимали.       "Как много среди присутствующих испытывает сейчас то же, что и я? Каждый чувствует себя особенным, а свои проблемы считает не такими, как у всех остальных. Мне хуже, чем тебе — произносят тысячи разбитых молодых людей прямо в этот момент где-то в этом же городе. Сплошная боль от любви повсюду, и неужели об этом я мечтал последние годы? Это совсем не та сладкая мука, которую я испытывал в своих снах. Может, есть столь сильные чувства и в здоровой, ответной любви? А может я — мазохист? Отчаянный романтик, которому была необходима боль? Боль возвышает тебя над другими. Боль вдохновляет. И сближает с другими больными. А ещё, говорят, боль — это двигатель прогресса. Или это про что-то другое? Да и хуй с ним." — будто чужим голосом звучало во мне радио. А строчки неизвестной, случайной песни откликались моим мыслям, заставляя меня орать сильнее и сильнее. Это было похоже на реальную истерику, а может я жалел себя и играл под впечатлением от текста?        Отскочив от толчка в очередной раз, приземлившись в песок подальше от слэма, я распластался и закрыл глаза, тяжело дыша. Веки дрожали, не отойдя от напряжения после внезапной смены состояния. Я почувствовал боль в голове от чьего-то случайного удара, который схватил сейчас, перед падением, а может ещё несколько минут назад. По лицу за уши и шее капельками стекал пот, кожа вибрировала, а тело горело. Выплеснув эмоции, я нащупал небольшое облегчение от ощущения, с усилием жгущего изнутри мою грудную клетку. Сейчас я дал себе волю расслабиться во всех планах, отпуская прошедшее.       Но надолго ли продлится этот эффект?