Огонь и Лёд "Когда Пламя станет Льдом" часть третья

Приблизительно через час, мы въехали в небольшую деревеньку владений Хелсинг. Аврора сидела понурив взгляд. Еще утром вызывавший неподдельный интерес поселок, больше не волновал сознание девушки, она даже не повернула головы, когда наша машина проезжала мимо пестрой ярмарки, где в преддверии рождества, в изобилии предлагались всевозможные, самые разные товары — начиная от сувениров и заканчивая глазированными имбирными пряниками и разноцветными леденцами. Кажется, только сейчас я начал понимать, насколько произошедший инцидент задел хрупкое сознание дочери — она была подавлена, разбита, задета грубостью и напором незнакомца. И самое для нее страшное, это то, что идеальный образ матери, созданный последней, трещал по всем швам, угрожая стремительно и без прелюдий, открыть ее истинное лицо. Конечно, я хотел избавить детей от иллюзий насчет Селены — пусть она и создала новую себя для своих детей, стремясь стать для них образцовой матерью, но все же, это была не та Селена, которую стоило знать хотя бы ради того, чтобы стать наследием ее подвигов. Когда мы вышли из машины на заснеженный двор поместья, я аккуратно взял дочь за руку, призывая ее остановиться. Девушка подняла на меня печальный взгляд огромных синих глаз, стараясь прогнать сгустившуюся в них печаль. Поняв, что завладел ее вниманием, я тихо, но уверенно заговорил, чтобы мои слова достигли только ее слуха: — Послушай, я понимаю, что это не те сюрпризы и открытия, которые ты ожидала от сегодняшнего дня, но прошу тебя, не суди мать строго, и уж тем более, не упрекай ни в чем, пока мы с этим не разберемся. Договорились? Девушка равнодушно кивнула, а ее взгляд выражал высшую степень разочарования. Я бессильно опустил руку, понимая, что дочь, уперто винит мать, и кажется, без зазрения и осторожности выльет на ту, все скопившееся негодование и страх. Сейчас бы стоило увести девочку подальше ото всех, чтобы она успокоилась, переварив произошедшее и уже с холодной головой обсудила с матерью случившийся инцидент, но у Селены необъяснимы талант появляться в самое неподходящее время, и, буквально, через несколько минут, я в очередной раз имел возможность в этом убедиться. Я едва успел провести дочь до комнаты, как Селена уже стояла на пороге, удивленно переводя взгляд с одного лица на другое. Разумеется, она не ждала нас так рано, и то, что мы вернулись, как минимум, на четыре часа раньше, не просто удивило ее, но даже встревожило. — Что случилось? — обеспокоенно спросила она. — Я не ждала вас раньше семи вечера. Аврора резко развернулась, взмыв золотистым облаком волос, уставилась на мать обвиняющим взглядом. — Все было замечательно, пока твое прошлое, мамочка, не испортило нам настроение! Селена непонимающе посмотрела на меня, явно ожидая, что я проясню ситуацию. Я развел руками. — Какой-то старик схватил Аврору за руку и начал обвинять ее в том, что она испортила ему жизнь, разрушила карьеру и обрекла на нищенство. Помимо всего прочего, эта драматическая сцена разворачивалась на глазах сотен прохожих, которые так же внесли свою лепту. — сухо объяснил я, в душе сгорая от желания схватить бывшую жену за плечи и вытрусить из нее правду до последней крупицы. Селена напряглась. — Мне очень жаль, что это произошло с тобой на глазах у множества людей, но возможно, этот старик — безумен, и мог обознаться, спутав тебя с кем-то другим! Не понимаю, дорогая, почему ты обвиняешь меня в этом происшествии. — Потому что, мама, он назвал меня твоим именем. Женщина нахмурилась, явно пребывая в замешательстве. — Я понятия не имею, о ком идет речь. Он сказал, как его зовут? — Нет, но я могу с точностью процитировать то, что сказал этот несчастный старик! — и дочь с точностью до единого слова, на одном дыхании процитировал сказанные нищим стариком слова. — Кто это? Очередной несчастный умудрившийся влюбиться в тебя? Видимо финал любви к тебе, неизбежно приводит на эшафот, где палачом является сама судьба. Но, кажется, Селена больше не слышала обидных упреков расстроенной дочери, она подлетела к ней так стремительно, что я даже не успел заметить ее перемещения. Почти грубо, она схватила Аврору за руку и поднесла ее запястье к своему лицу, глубоко вдохнув запах, оставшийся на нежной коже. Я похолодел от ужаса, когда она распахнула почерневшие от мстительной злобы бездонные глаза. По-хищному зарычав, она метнулась было к двери, но я опередил ее, преградив путь к выходу. По сверкавшим гневом глазам, я понял, что у нее на уме и поторопился вразумить потерявшую контроль женщину, но кажется, в ней пробудилось неуправляемое, жаждущее мести чудовище. — Куда это ты собралась? — вкрадчиво спросил я, уже приготовившись давить на нее своим авторитетом Вольтури. — Закончить то, что следовало решить еще тридцать лет назад! — Убьешь его? — нахмурившись, спросил я. — Да брось, это всего лишь безумный старик! — Это — похотливое, грязное животное! — практически выплюнула мне в лицо, взбесившаяся Селена. — Это он превратил мою жизнь в ад, и я сделаю то, о чем мечтала долгие годы — отомщу! — Нет, не сделаешь, пока не расскажешь мне, а я, уже решу, позволить тебе это или нет! — перебил ее я, наступая, как хищный зверь.  — С каких это пор, Вольтури вмешиваются в подобные дела? — ядовито спросила она, даже не пытаясь отступать: она гордо и бесстрашно стояла на месте, и вместо запугивания, я добился лишь того, что непозволительно сократил расстояние между нами, оказавшись в ореоле ее манящего запаха. — Слишком мелковато для королевского клана, не находишь? — С тех пор, как это, непосредственно стало касаться моей семьи! — зашипел я.— Прекрати поливать меня ядом и, черт подери, объясни мне, кто этот старик! — Нет времени объяснять! Дай мне отомстить, а после, расскажу все, что хочешь! Ее взгляд стал умоляющим, но я устоял перед коварными чарами, жертвой которых, как я понимал, был не только я. — Нет, — настоял на своем я, — тридцать лет терпело, и еще потерпит несколько часов. Так что давай, выкладывай. Селена недовольно поджала губы, обжигая меня рассерженным взглядом. — Ты ведь ничего не знаешь о моей жизни до того, как мы познакомились с тобой? Ни о детстве, ни о юности, ведь так? Я отрицательно покачал головой. — Ты никогда не рассказывала об этом и Вильгельм как-то уклончиво переходил на другую тему, едва я задавал в подобном роде вопрос. — Поверь, на это были свои причины. — выдохнула Селена, грустно улыбнувшись своим мыслям. — С самого детства моя жизнь — это сплошная борьба за выживание в испорченном мире аристократии. В мире роскоши, широких возможностей и вседозволенности, все легко продается и покупается, главное только назвать правильную цену. Впрочем, ты и сам знаком с темной подноготной, по которой живет высший свет. Если желаемое все же по каким-то причинам нельзя купить, то можно просто выждать момент и взять то, что по праву считаешь своим. Подобное правило было широко применимо не только по отношению к вещам, но и людям. Так было и со мной. С юных лет, я была желанным трофеем среди мужчин. Стоило мне отделаться от одного, как свои права на меня тут же заявлял другой, причем, не все делали это деликатным способом. Так было и с Майклом Спенсером, — рассказывая о своем прошлом, Селена определенно чувствовала неловкость, поэтому не желая видеть злости и упреков в глазах раздраженного Армана и напуганной Авроры, она отвернулась к окну и, скрестив руки на груди, устремила свой взгляд в бесконечную заснеженную даль земель поместья. — Мне едва исполнилось семнадцать, а я уже пережила жестокое обращение мужчины — мой двоюродный брат Жак-Луи, пытался изнасиловать меня, пока под боком, степенно и размеренно, разговаривая о курсах валют и влиянии на мировой арене, интеллигентно отдыхало высшее общество Англии. Мне тогда чудом удалось сбежать, но все же, Жак-Луи успел мне навредить. Хоть все и закончилось хорошо, несмотря на то, что меня спасло исключительное везение, я долго и тяжело отходила от произошедшего, пережив самый настоящий стресс. Надеясь на то, что, возможно, смена обстановки пойдет мне на пользу, герцог предложил сменить холодную, пропитанную сыростью Англию, на утонченную, педантичную Швейцарию. В тайне, я сама мечтала вырваться из этого бесконечного круга ада, который была вынуждена проходить изо дня в день, выслушивая упреки от своих родственников в том, что это я виноват в произошедшем, а их несчастный Жак-Луи пострадал из-за моих, как они считали, глупости и кокетства. Поэтому когда герцог предложил мне обучение в колледже-интернате, в тихом уголке Швейцарии, я с радостью согласилась, и, уже вечером паковала чемоданы, готовясь отправится на неопределенный срок, за тысячи километров от дома. Уютная атмосфера, отлаженная, как часовой механизм, жизнь колледжа, расписанная буквально по минутам, и неуёмная жажда знаний — захватили меня, заставив немного забыть о проблемах, загнавших меня так далеко от дома. Но моей нормальной жизни не суждено было длиться долго. В конце первого полугодия нас покинул один из преподавателей, уступив место более молодому, импульсивному, подкупающего своей эксцентричностью профессору Спенсеру. Его увлеченность историей и философией — очаровали меня. Желая отгородиться от проблем и затянувшейся депрессии, я с головой окунулась в литературу, поглощая все, что задавал Спенсер и даже более. Конечно такое усердие не могло оставаться незамеченным. Майкл начал выделять меня из толпы, а вскоре, дистанция катастрофически резко сократилась, угрожая как мне, так и ему грандиозным скандалом. Мои намеки он не понимал, считал, что я его выдающаяся ученица, высочайшая гордость, а мои знания — всецело его заслуга. В общем, он присвоил меня как какой-то трофей, собственность, на которую, как ему казалось, он имеет безоговорочное право… Селена замолчала, задумчиво глядя вдаль, будто забыв о том, что мы еще здесь и внимательно слушаем, и нетерпеливо ждем продолжения ее истории. Нам всем без исключения, хотелось хоть ненамного приподнять вуаль тайн этой загадочной женщины, которую я по-прежнему называл своей женой, а дети — матерью. — Он нравился тебе? — не выдержав затянувшейся паузы, спросила Аврора. Селена снова напряглась, но ответ не заставил себя долго ждать. — Нравился ли мне Спенсер? — задумчиво повторила она, будто смакуя вопрос на вкус, — Будет неправдой, если я скажу «нет». Да, он нравился мне. Но я боялась мужчин, даже в глубине души презирала и ненавидела за их натуру, внутренних демонов, которых они не могли удержать. Самый жестокий и коварный из которых — похоть. Понимая, амбиции Спенсера затмевают все допустимые нормы и приличия, я старалась держаться на расстоянии, скажу, что даже некоторое время наши отношения были словно перетянутая струна - грозя порваться, издав пронзительный финальный аккорд. Многие стали замечать хозяйское отношение Майкла, по-моему, некоторые студенты уже даже начали перешептываться о том, что Спенсер кружит надо мной, как стервятник. Но он упорно этого не замечал, наивно пологая, что не переходит рамки дозволенного: я — его лучшая студентка, сосуд, который он трепетно лепил своими руками, старательно вкладывая самое лучшее. Но меня по-прежнему смущало его поведение и, в конце концов, он дал мне обещание, что будет вести себя как подобает профессору, и, даже какое-то время старательно держал дистанцию, но, это длилось не продолжительное время. Селена замолчала и в звенящей тишине снова повисла пауза: томящая, долгая, мучительная. По напряженным плечам женщины я видел, что то, о чем она рассказывает, до сих пор причиняет ей боль, но в этой жизни она была слишком хорошо знакома с этим ощущением, чтобы бояться его и пасовать. К тому же, я хотел расставить все точки над «i»: понять что сотворил Спенсер и как заплатил за содеянное. И если откровенно, я не хотел мешать Селене в мщении, просто услышав ее историю, я как бы сниму груз ответственности со своих плеч аргументом: это было необходимо. — И что же произошло? — спросил я, с трудом скрывая свои чувства и пробудившийся интерес. — Я не могу об этом говорить, — сдавленно произнесла она, все также глядя в окно. — Да и не хочу… Я четко ощутил то, что сейчас давление авторитетом бесполезно: Селене нужна поддержка, но не гнет. Я подошел к ней и, положив руки на хрупкие плечи, слегка сжал. Я было хотел развернуть ее, чтобы заглянуть в почерневшие глаза, но не решился, поэтому наклонившись к скрытому непокорной волной пряди волос уху, мягко произнес: — Я понимаю твои чувства, но пойми, я должен быть уверен в том, что он заслужил то, что ты собираешься с ним сделать… Селена грустно засмеялась, но смех получился вялым и с хрипотцой разочарования. — Можно подумать, тебе необходимо неоспоримые факты, чтобы решить судьбу чудовища… — Нет, не нужны, — всё также сжимая её плечи, ответил я; на какое-то мгновение мне показалось, что она, подавшись порыву, хотела прижаться ко мне спиной, но не решилась, поэтому я сделал то, что не осмелилась она — привлек девушку к себе, ощутив напряжение ее тела. — Я хочу знать, что это самое чудовище сотворило с тобой. — И что это изменит? — сухо спросила она, позволяя держать себя рядом, хотя я ожидал, что она отстранится, но нет, Селена продолжала стоять вплотную ко мне, и даже позволила себе откинуть голову на мое плечо. Я не возражал. Я скучал за ней, и ее близость была для меня приятной. — Это сделает меня на шаг ближе к тому, чтобы понять тебя. — Не думаю, что ты сможешь понять, что испытывает восемнадцатилетняя девушка, когда ее пытаются взять силой и хитростью. — устало прошептала она. В ее голосе не было ни злости, ни раздражения, поэтому я решил добиться откровенности. — Ну, я конечно, не восемнадцатилетняя девушка, но я прекрасно знаю, что такое насилие. — мягко заметил я. — Да, прости, я забыла, что ты был ближе всех к порогу жестокости и агонии боли. — Ближе? — изумился я. — Милая, я его переступил. Инквизиция не жалела никого — их пытки были изощренными и жестокими, и едва не стоили мне и моей сестре жизни, если бы не Вольтури. Жаль, что они не пришли раньше, моя мать сгорела на костре святой инквизиции, не дожив до спасения всего один день. Поэтому я, как никто другой, способен понять, что такое людская жестокость… Селена обернулась, и наши лица оказались всего в считанных сантиметрах друг от друга. Она с болью смотрела в мои глаза, ища ответы на мучившие ее вопросы. — Ты никогда не рассказывал мне об этом. — тихо прошептала она. — Ты и так это знала — Вильгельм давно тебе все рассказал. — пожал плечами я. — К чему мне было это повторять? — Чтобы лучше понять тебя. — ответила она, моими же словами. — Ты никогда не рассказывал мне о своей настоящей семье, а я не спрашивала, считая эту тему — табу. — Вот так мы и прожили двадцать лет, так друг-друга и не узнав… — улыбнулся я, коснувшись кончиками пальцев ее скул: кожа была гладкой и нежной, как бархат, волна желания накатила неожиданно, и, поддавшись импульсу, я было потянулся к ней, чтобы коснуться алых, как лепестки роз губ, но судорожный вздох где-то за моей спиной, вырвал меня из пьянящего плена.