Огонь и Лёд "Когда Пламя станет Льдом" часть третья

Время за разговором пролетело быстро. На часах был почти полдень, когда мы вышли из обеденного зала, который на несколько часов стал для нас местом долгих переговоров и тяжелых откровений. Я бросил беглый взгляд на Селену. Мне показалось, что державшее ее последние несколько дней напряжение спало, и, она выглядела умиротворенной и даже уставшей. Не спеша она направилась к лестнице, словно королева, восходящая на пьедестал своего величия — степенно, размеренно, уверенная в себе. Кажется, она не видела выглядывающую из-за углов и дверей прислугу, не слышала их перешептывания, не замечала и того, что я, как тень следую за ней по пятам, опасаясь того, что слишком густой человеческий запах опьянит ее, затмив разум, заставив совершить роковую ошибку. Но нет. Она будто была человеком неподвластным соблазнам крови. Мы поднялись почти до середины, когда внизу раздался хриплый старческий голос: — Леди Селена! Вампирша обернулась, устремив удивленный взгляд на источник звука. Внизу у подножья лестницы, опираясь на перила и тяжело дыша, стоял старый дворецкий. — Мистер Нортроп? — удивленно спросила она, разворачиваясь и огибая меня, заторопившись вниз. — Мистер Нортроп, вы ли это? — Я, моя госпожа, — пытаясь низко поклониться, прохрипел старик. Мне показалось, что в его блеклых серых глазах блеснули слезы. — Я так рада вас видеть! — искренне улыбаясь, выдохнула Селена, придерживая старика и не давая ему склониться перед ней. — Не нужно поклонов, вы для меня член семьи, так что отбросим все нелепые условности. Позвольте я вас обниму. — она протянула свои тонкие белые руки, раскрывая объятия, принимая в них расчувствовавшегося старика.  — Столько лет прошло, моя госпожа, — плакал старик, — а вы только стали краше. — Позвольте мне сказать, что я так рад, что дожил до этого момента, моя прекрасная маркиза. Я с изумлением смотрел на то, как легко и непринужденно она обнимала старика. Пусть не такая сладкая, подпорченная болезнями и старческим запахом, его кровь все равно с силой тарана била мне в голову, принуждая думать только об одном — о жажде. </i>«Как она делает это?» </i>— раздраженно подумал я, когда она ласково улыбнулась Нортропу, осторожно отстраняясь. Мужчина поцеловал холодную, как мрамор руку и снова поклонился, насколько позволяла его сутулая спина. Селена ласково смотрела на дворецкого, как на обретенную частичку своего утраченного прошлого. Не отпуская ледяной руки своей госпожи, старик поднял голову вверх, туда, где наблюдая за происходящим стояли брат и сестра. — Ваша дочь, моя госпожа, точная копия вас в годы Вашей юности. Я просто сражен таким феноменальным сходством. Никогда не видел, чтобы оба ребенка были точными копиями своих родителей. — спокойно сказал он, посмотрев поначалу на Селену, а затем на меня. Я остолбенел от того, что Нортроп осознавая то, что они не такие как все дети, принимает их особенности, их уникальность без вопросов и сомнения. Неужели он настолько предан этой семье, что готов принять все странности, которыми просто окутана наша жизнь: сила, долголетие, молодость, дети-подростки, которым должно быть не больше десяти. Я уже молчу про кровавые бойни на этих землях и воскрешение после двух лет небытия. Как человек способен понять и принять это без единого вопроса? Какие ответы он дает сам себе? Что заставляет его смиренно служить своим господам, ведь глубоко в душе он понимает, что мы — не люди? «Как, вообще, подобное возможно?» — изумлялся я, глядя вслед удаляющемуся старику, тяжело шаркающего ногами. — «Как, блин, вы это делаете, смертные?» Селена, как и я, провела старика задумчивым взглядом, и после, развернувшись, не спеша продолжила свой путь. — Вы сильно устали? — поравнявшись с детьми, спросила она. Получив отрицательный ответ и огонь любопытства в глазах, Селена ласково улыбнулась, предложив показать поместье. — С чего начнем? — спросила Аврора, беря брата за руку. — Пожалуй, с фамильной галереи, где висят портреты членов нашей династии. — поманив рукой в сторону южного коридора, ответила Селена. — Хочу рассказать о нашей семье: о тех, кто вершил нашу историю в прошлом, и тех, кто вершит ее на сегодняшний день.

***

Прошло несколько дней после того, как мы вернулись в Англию. В дневное время Лондон напоминал гигантский муравейник: люди толпились в очередях: в магазинах, на пешеходных переходах, у спуска в метро. Город бурлил неиссякаемым источником жизни, к которой мы, увы, не принадлежали. Я старался избегать больших скоплений людей, выводя детей из центра максимально тихими улочками и безлюдными закоулками. До того места, где мы оставили машину, оставалось всего несколько кварталов, путь к которым напрямую, все равно лежал через центральную площадь. — Может все-таки обойдем? — в третий раз переспросил я, надеясь на то, что дети послушают моего совета и согласятся идти в обход. — Не понимаю, — вздернув упрямый, как у матери подбородок, раздражено сказала Аврора, — к чему ходить кругами, когда путь напрямую гораздо ближе и удобней. — Я не хочу рисковать… — устав спорить с точной копией своей бывшей жены, которая теперь приходилась мне дочерью, я среагировал резко и даже грубо. — Там сейчас сотни и сотни людей — это как приглашение к шведскому столу, понимаешь? — Наша жажда не так сильна, как у вампиров. Мы прекрасно чувствуем себя среди людей, без вреда для их здоровья. — И все же, это огромный, неоправданный риск. — оглядываясь по сторонам, ответил я, в сотый раз жалея о том, что согласился на эту безумную дневную вылазку, ради экскурсии в картинную галерею. — Пойми, мы не можем вечность сидеть взаперти скрываясь от всего мира. Мы должны познавать мир, развиваться, идти в ногу со временем, пусть и оставаясь немного в тени. — Изоляция чревата подводными камнями в виде неуемной жажды свободы. — проворчал я, шагнув в море тел и голосов из спасительной тени глухого переулка. — Мама не любила когда мы отлучались, но и под замком никогда не держала. Она считала, что затворничество пагубно сказывается на нас, поэтому старалась как можно чаще выезжать с нами в город, а после, когда мы стали старше, она дала нам свободу самостоятельно выходить за пределы мэйфейрского забора, не забыв при этом, перечислить внушительный список правил и законов. — вступился на защиту матери Арман, уловив в моем голосе упрек в том, что Селена, держала детей в изоляции. Я не стал развивать эту тему, сконцентрировавшись на том, что происходило вокруг нас. Как бы не хотелось мне слиться с толпой и стать незаметным, увы, ничего не получилось: люди удивленно смотрели на нас, шептались и оборачивались вслед, сверля взглядами наши спины. Невинная прогулка превращалась в самую настоящую пытку, среди такого огромного количества людей. Я ускорил шаг, торопясь как можно скорее уйти отсюда прочь в спасительную тишину проулка, маяком мелькавшем на другом конце площади. Мы проходили мимо небольшой булочной, заманчиво дразнившей аппетитными запахами сдобы и свежей выпечки, в изобилии предлагавшей хлеба и багеты самых разных форм и размеров. Испокон веков место, где всякий нищий ищет доброты и щедрости в людском сердце, выпрашивая для себя кусок свежего хлеба. Вот и сейчас, на промерзшем тротуаре, стоял сгорбившись бездомный мужчина лет шестидесяти пяти, протягивая руку в просьбе подаяния. Мы уже почти сравнялись с ним, когда он поднял покрытое глубокими морщинами лицо и устремил на нас взгляд поблекших голубых глаз — стандартная реакция смертных, ничего нового и необычного, но не в этот раз. Все произошло неожиданно и слишком быстро. Выпрямившись, он схватил за руку Аврору, с диким, почти безумным криком, от которого находившиеся в радиусе нескольких метров люди, испуганно остановились, ища источник кошмарного звука. — Это ты! — хрипел он, тряся перепуганную дочь за руку. — Неужели это ты? Спустя столько лет! Как тебе удалось остаться такой молодой, не постареть ни на день, ведь прошло уже тридцать лет? — Отпустите! — воскликнула Аврора, пытаясь выдернуть руку, не причиняя вреда смертному. — Не знаю за кого вы меня приняли, но вы обознались! — Это же я, Селена! Неужели ты не узнаешь меня? Я столько лет искал тебя не для того, чтобы ты отворачивала свое лицо, моя прекрасная муза! Посмотри, как ты наказала меня! Разрушила мою жизнь, и теперь я стою здесь, с протянутой рукой, прося подать мне кусок хлеба, хотя я был лучшим в своем деле, пока не встретил тебя! Ты разрушила мою карьеру, обратила в пепел блестящее будущее, и, все только потому, что посчитала, будто я не слишком хорош для тебя. Сказанные им слова полоснули меня как удар хлыста. «Моя прекрасная муза!»  — именно эту фразу я слышал в мыслях Селены, когда пил ее кровь. Так вот кто тот мужчина, который так страстно шептал эти слова! Ярость волнами накатывала на меня, красной пеленой застилая рассудок. Одним резким движением, я вырвал руку дочери, буквально оттолкнул сумасшедшего старика на несколько метров.  — Уберите руки! — зарычал я, клокоча от сдерживаемой ярости. — А иначе, вам больше нечего будет протягивать в просьбе подаяния! Вы обознались, оставьте нас в покое! Не желая больше быть эпицентром всеобщего внимания, я подтолкнул онемевшую от испуга Аврору, призывая исчерпать инцидент и как можно скорее двигаться дальше. Дочь послушно заторопилась вперед, виновато опустив голову и лишь украдкой бросая исподлобья взгляды по сторонам. Арман буквально прилип к сестре, стараясь оградить ее от любопытных взглядов зевак, но не в его силах было защитить от злорадных усмешек и глупых пересудов. Люди не стесняясь, таращились на нее едва ли не тыча пальцами, осуждая в том, виновата ли она в том, в чем обвинял ее старик, или все же, в силу дряхлости рассудка, он обознался, спутав девушку с кем-то из своего далекого прошлого. — Не обращай на них внимания, — став плечом к плечу с дочерью, посоветовал я. — Умного они все равно ничего не скажут, но настроение подпортят. Девушка расстроено вздохнула. — Стоило послушать тебя и пойти в обход, более безопасным путем. Прости меня, папочка, я подвергла всех нас опасности. Вина прозвучавшая в ее голосе, всколыхнула внутри меня злость. Нет, не на дочь, и даже не на старика, на Селену. Она — неиссякаемый источник проблем, которые, казалось, с каждым разом становятся все больше и неприятнее. — Твоей вины здесь нет, — как можно мягче, сказал я. — Кто же знал, что прошлое вашей матери нанесет свой удар так скоро и неожиданно. — Ты знаешь, кто он? — сухо спросил Арман. Он был расстроен. — Нет, судя по его словам, они были знакомы около тридцать лет назад, значит, вашей матери было не больше шестнадцати-семнадцати лет. Мы познакомились с ней, когда ей было двадцать четыре, и, она неохотно говорила о своем прошлом, но я видел этого мужчину лишь однажды, в мыслях Селены, когда хотел обратить ее. Видение было секундным и я ничего не понял. — И все же, их знакомство длилось дольше чем мгновение, если она умудрилась разрушить его жизнь, — зло бросила Аврора — ее явно смутило открытие того, что ее мать была бичом человеческих судеб. — Как она это делала? — Мужчины возводили ее на недосягаемый пьедестал в своем сердце, надевая ей на голову лавровый венец, как корону, но она платила им тем, что сама того не ведая, жестоко разбивала их чувства, а вместе с ними и судьбы. Она шагала по осколкам несбывшихся надежд и мечтаний, как по мягкому шелку, не осознавая того, что громкий хруст — вовсе не шелест тяжелой ткани платья, а треск костей тех, кто лежал у ее ног.  — Моя мать — чудовище! — сокрушенно выдохнула Аврора. — Я бы не спешил с выводами, — встал на сторону Селены я, — она давала ровно столько, сколько способна была дать, не более. Разве можно ее винить в том, что за всю свою жизнь, она так и не научилась по-настоящему любить. Взаимность — великое счастье, безответная любовь — обычное дело. — Но тебя же она любила. — вмешался Арман, уводя сестру в безлюдный проулок. Я готов бы поклясться, что он облегченно вздохнул, когда вступил в давящую, словно в вакууме тишину переулка. — Единственное исключение, и то, с множеством оговорок. — покачал головой я. — Единственная, безоговорочная, всепоглощающая любовь, которую невозможно ничем погасить — к вам, все остальное — вторично. — А как же ее родители, разве она не любит их? А Вильгельм и Лилит? — по глазам дочери, я видел, что она все больше разочаровывается в своей матери. Мне больно было ранить нежное девичье сердце, но настало время немного подпортить тот ореол безгрешия, которым окружила себя Селена, эгоистично пытаясь скрыть свое истинное лицо. Пусть этот поступок будет не самым красивым с моей стороны, зато честным. — Для Селены мать была мертва долгие годы. Она считала, что Мэри умерла, рожая ее. На самом же деле, графиня Орлеанская осваивала бессмертие вдали от Лондона, в высоких и холодных горах Шотландии. С отцом на этой почве отношения так же не сложились — Уильям винил дочь в смерти жены, поэтому воспитанием ребенка занималась мать Мэри — Элизабет, но преимущественно эта ответственность лежала на плечах Вильгельма — его Селена любит больше всех, остальных, не более чем того обязывают кровные узы, в любом случае, она не демонстрирует свои чувства открыто, поэтому сложно понять насколько сильна ее привязанность к тому или иному человеку. — Женщина-головоломка… — съязвил сын. — Но по правде сказать, ты тоже не подарок. — Знаю, — удивляясь смелости мальчика, с легкой улыбкой ответил я, — но за правду — спасибо. — Глупо и самонадеянно говорить вампиру, который старше нас, как минимум в десять раз, подобные вещи. — закидывая за спину прядь медно-золотых волос, покачала головой дочь, подходя к машине и открывая дверь. — Тебе не хватает хороших манер, братец, стоит заняться твоим воспитанием. Я картинно поджал губы и закатил глаза. — Ну, вылитая Джейн, ей Богу. — Твоя сестра? — заинтересованно взглянув на меня, спросил сын. — Мама говорила, что она еще та стерва. — Теоретически, да, твоя мать права, — от злости на Селену, я заскрежетал зубами. — Но практически, кажется, настало время основательно с ней поговорить… Костеря Селену, на чем свет стоит, я выехал с второстепенной дороги на главную и влился в общий поток машин, держа курс на запад. — Не злись на маму, — поспешила вступиться Аврора, — она говорила это не как о недостатке, но скорее, как о особенной черте характера, в такие моменты, в ее глазах читалась грусть, теплота, но не злость. Кстати, кажется эта вещица принадлежала твоей сестре! — протягивая руку и показывая старинный браслет с изумрудами, радостно сказала девушка. — Маленькая частичка той, которая дорога, но не ведает о нашем существовании. В массивном украшении я узнал некогда любимый браслет Джейн. Изысканная византийская вязь браслета, напоминала моей сестре о первых десятилетиях новой жизни, когда она только раскрывала силу своего опасного дара, распускаясь как прекрасный, но плотоядный цветок. Подарок повелителя из Константинополя, как похвала за старания и очередную безоговорочную победу Вольтури. — Джейн очень дорожила им, носила практически не снимая несколько десятилетий, и сейчас я искренне не понимал одного, как эта вещь оказалась у моей дочери. — Откуда он у тебя? — Джейн подарила его маме в благодарность за спасенную жизнь — подробностей не знаю. — Зато я знаю. — выдохнул я, вклиниваясь в крайний ряд и поворачивая налево. — Не думал, что Джейн настолько оценила поступок вашей матери, что подарила одно из своих самых драгоценных сокровищ. Береги его, он много значил для моей сестры. — Разумеется, — посерьезнев, кинула Аврора, — для меня это тоже дорогая вещь. Неприятный инцидент основательно подпортил настроение, поэтому в дальнейшей прогулке не было смысла. Я целенаправленно ехал в сторону Хелсинг-Хауса, напрочь игнорируя те заведения, которые было в планах посетить. Мое решение никто не оспаривал, и думаю, прекрасно понимали нетерпение, с которым я стремился разобраться в возникшем вопросе, выяснив, кто был тот полубезумный старик с протянутой рукой.