Огонь и Лёд "Когда Пламя станет Льдом" часть третья

Пришла я в себя в больнице, под звуки пищащих приборов и с длинной иголкой в руке. Возле меня сидела женщина. Заметив, что я пришла в себя, она приветливо улыбнулась. — Наконец-то вы пришли в сознание. — облегченно вздохнула она. — Сколько времени я… отсутствовала? — прохрипела я. — Почти десять часов. — пожав губы, ответила сиделка. «Десять часов?! Это значит, что уже наступило утро и начались уроки! О, нет! Декан устроит мне выволочку!» — с ужасом подумала я, лихорадочно соображая, какие аргументы говорить в свое оправдание. — Почему так долго? Что со мной случилось? И зачем капельница? — Вам подсыпали смесь сильнодействующих препаратов… Пришлось чистить кровь, а иначе, неизвестно чем бы все это закончилось! Вам повезло, у вас крепкий организм. — Мне нужно позвонить в колледж, сказать где я… — Не переживайте, — перебила меня сиделка, — директор вашего колледжа уже здесь. — Позовите ее, пожалуйста, — попросила я. — Мне надо с ней поговорить. — О, не стоит, вы еще слишком слабы… — Прошу вас, это очень важно! — настояла я. Сиделка недовольно нахмурилась, но больше не сказав ни слова, встала и вышла из палаты. Через несколько минут в дверях появилась фрау Дитрих, она обеспокоенно смотрела на меня и в ее мутных карих глазах смешались страх и гнев. — Слава богу, вы пришли в себя! — подходя ко мне, сказала она. — Я чуть с ума не сошла от беспокойства! Такой вопиющий случай в нашем колледже впервые! Это просто немыслимо! — Простите, профессор. Я не хотела, чтобы так получилось… — потупив взгляд, промямлила я. — Уже ничего не изменишь. Самое главное, что вы остались живы. — А что с… — я хотела сказать с Майклом, но это имя застряло в горле. — Его уже уволили из колледжа. Сейчас он взят под стражу до разбирательства. Бога ради, объясните, как самая прилежная ученица умудрилась вляпаться в такую историю? Я снова извинилась и, стараясь не смотреть на строгую директрису, вкратце пересказала свое приключение. — Поверьте, — всплеснула руками я, но пискнув от уколовшей иголки, снова опустила руки. — Мне, правда, нравился Спенсер, но я ни разу не давала ему повода догадаться об этом! Я просто старалась прилежно учиться, согласилась на дополнительные занятия, а он посчитал, что имеет право фамильярничать со мной: обращаться на «ты», называть музой и всякой прочей ерундой! А вскоре, вообще стал ко всем ревновать, причем делал это открыто, никого не стесняясь! Я пыталась ему объяснить, что я не его собственность и он не должен так со мной обращаться! — Почему вы не сообщили об этом декану? — строго спросила фрау Дитрих. — Не хотела вызывать пересуды… К тому же, Спенсер извинился передо мной несколько дней назад за свое поведение. Я думала, что он все понял и подобное больше не повториться. — объяснила я. — И поэтому пошли к нему домой? — Здесь со мной злую шутку сыграла моя девичья наивность. Поймите, я поверила ему и не думала, что профессор позволит себе нечто подобное в отношении ученицы. Он пригласил меня на день рождения, сказал, что у него нет родных и друзей кроме меня. Когда я сказала, что мне не очень нравится эта идея, Спенсер начал успокаивать меня, обещая, что мне нечего бояться… Я думала, что это будет просто дружеский ужин в знак перемирия, а вместо дружбы, он напоил меня какой-то гадостью и чуть не надругался… — Вам повезло, он не успел. Но если бы Спенсер свершил то, что задумал — это была бы непоправимая трагедия! Вы понимаете это, мисс Карон? — пронизывая меня своим колючим взглядом, спросила Дитрих. — Да, профессор. — уныло кивнула я. — Простите меня, я совершила ужасную ошибку. — Не волнуйтесь моя дорогая, все утрясется. — примирительно сказала она. — Об этом уже знают все? — сжимаясь от страха услышать утвердительный ответ, спросила я. — Пока нет, но это может в любой момент просочиться в информационное поле студентов, и, вы станете всеобщим объектом обсуждений и сплетен. — И что же мне делать? — растерянно спросила я, посмотрев на директрису. — Я думаю, вы понимаете, что какое-то время вам не стоит появляться в колледже? — намекающим тоном сказала она. — Вы предлагаете мне забрать документы? — испуганно спросила я. — Нет, что вы! — поторопилась успокоить меня фрау Дитрих. Видимо мое лицо приобрело пепельный оттенок, что не на шутку ее напугало. — На некоторое время, мы отправим вас в школу для девочек при монастыре. Малое количество учеников, компетентный персонал… Вас будут окружать одни женщины, это поможет вам успокоиться и прийти в себя после такого стресса. — И как долго будет длиться моя ссылка? — расстроено спросила я. — Не более двух-трех месяцев. Но так будет лучше, поверьте. — принялась увещевать меня Дитрих. — Ладно, — согласилась я. Я не уверена в правильности этого выбора, но перспектива стать всеобщим посмешищем пугала меня гораздо больше чем неизвестная школа, с не знакомой мне репутацией. — Если вы считаете, что так будет лучше… А мои родные, вы уже сообщили им о случившемся? — Еще нет. Но это мой долг… — замямлила фрау Дитрих. — О, нет! — воскликнула я. — Не нужно травмировать моего деда, у него и так проблемы со здоровьем! Ведь к счастью, все обошлось… — Ну, ладно… — делая недовольный вид, согласилась директор, но я могла поклясться, что в ее глазах мелькнуло огромное облегчение: конечно, она прекрасно понимала, что ее ждет за подобный инцидент… — Вот и договорились… — печально выдохнула я, глядя в окно, где уже давным-давно было светло. Наверное, только в моей душе бесконечный мрак без единого намека на просветление… Через несколько дней меня выписали из больницы. Даже не позволив мне самостоятельно собрать вещи, фрау Дитрих прислала такси уже с моими чемоданами, любезно оплатив все транспортные расходы. Вот так, абсолютно добровольно, я оказалась в отвратительном месте, скрывающее за личиной добродетели и нравственности, самых настоящих чудовищ! Знала ли фрау Дитрих об этом? Мне не известно. Главное то, что по милости этой женщины, моя жизнь превратилась в настоящий ад, из которого я не знала как выбраться. Первым делом у меня отобрали практически все мои вещи, оставив только нижнее белье, да и то, которое было, по их мнению, более или менее целомудренным и не выглядело как одежда дешевой проститутки. Вместо моих удобных сшитых на заказ брендовых вещей, мне буквально швырнули в лицо грубое, из колючей шерсти платье, дубленку на овчине, тяжелые, похожие на кандалы ботинки и отвратительного коричневого цвета гамаши. Я вопросительно посмотрела на наставницу. — Что ты смотришь? Это твоя одежда! Давай пошевеливайся! Она впихнула мне стопку грубого льняного белья для постели и, буквально, вытолкнув меня из кладовой, приказала идти вперед. Я удрученно вздохнула, даже не подозревая того, что это все только цветочки. Дальше были долгие выматывающие беседы с главной сестрой, больше похожие на допрос в тюремных пыточных камерах: меня заставляли сознаться в том, что я занималась сексом с мальчиками, курила марихуану и злоупотребляла алкоголем. Они говорили всякие гнусности, доводя меня буквально до слез, но взяв себя в руки, я пообещала, что эти змеи не увидят ни единой пролитой мною слезинки! Мысль о том, что нужно отсюда выбираться, зародилась уже на следующий день после моего приезда. Но вскоре стало ясно, что это не так уж и просто сделать: девушки ходили группой, редко парами, и всегда в сопровождении сестры-наставницы. Даже в туалет выпускали строго по часам, и обязательно в компании молчаливой монашки. Меня злило то, что нас абсолютно лишили частной жизни, и даже такие интимные вещи как посещение туалета, приходилось делать в чьем-то присутствии. О телефоне можно было и не мечтать. Это я поняла, едва заикнулась о том, что хочу позвонить домой. Старшая сестра так рассвирепела, что отхлестав меня по лицу, приказала немедленно отправить на сутки в подвалы, которые оказались настоящей темницей. Пребывая в сырых стенах подземелья, я почувствовала себя узником замка Иф: холод, голод и страх — вымотали меня и истощили, но больше всего гложило чувство чудовищной несправедливости. Но разве стоит этому удивляться? Ведь женщины заправлявшие здесь всем, мало в чем были людьми. Выбравшись из темниц, я не на шутку задумалась о побеге. В дневные прогулки я изучала территорию, ища лазейку для того, чтобы ускользнуть. Но везде, куда не упирался мой взгляд, я видела лишь серые стены монастыря и неприступный как у крепости забор. Однажды ночью, когда все уже давно крепко спали, я аккуратно встала с кровати и, прихватив заранее приготовленный листок и ручку, подошла к высокому окну, через которое лился яркий лунный свет. Положив листок на каменный подоконник, я лихорадочно принялась писать заранее продуманный текст:       Герцогу Вильгельму Хелсингу. Англия. Герцогство Хелсинг. Поместье Хелсинг-Хаус. Мой Господин, я в большой беде! Меня держат взаперти, в школе при монастыре для девочек «Алая Роза». Звонить и писать — запрещено! Условия содержания — чудовищны! А если узнают, что я вынашиваю мысль передать эту записку — запрут в темнице как минимум на неделю. Прошу, поторопись. Кроме тебя, мне некому помочь. Надеюсь и жду. Селена Ниже я написала как минимум три номера, по которым можно было сообщить о моей беде: Вильгельм, бабушка Элизабет или Марк — обязательно откликнуться на мой зов о помощи, осталось лишь каким-то образом, незаметно передать этот листок и надеяться, что человек, к которому он попадет в руки, не окажется равнодушным и поспешит выполнить жизненно важную просьбу. Эту записку я больше месяца носила возле сердца в потайной складки ткани бюстгальтера. Возможно, не самое лучшее место для подобного рода вещей, но тем неимение если провинюсь, и в случае наказания меня разденут насильно, то никто не заметит сложенного в несколько раз куска бумаги. Я никому не позволю отнять у меня шанс выбраться отсюда. Но как назло, на улице ударили сильные морозы, и, желая снизить риск заболеваний, которые и так были достаточно частыми гостями в стенах школы, нас ограничили в прогулках на свежем воздухе, заменив их, на генеральную уборку во всех помещениях. Наконец когда суровые морозы пошли на спад и нас снова стали выводить на улицу, я усиленно стала искать возможность передать записку в чьи-либо руки по ту сторону забора. Медленно, но уверенно, в свои права вступил март. Холодный и серый, но уже без снежный и не со столь лютыми морозами. С приходом весны будто выйдя из спячки, оживились люди: улица, которую было видно сквозь огромные чугунные ворота — оживилась, и на ней стали появляться вечно спешащие прохожие. Такое оживление вселило в меня надежду, и я терпеливо ждала свой заветный шанс. Когда, наконец, он мне представился, на улице уже была вторая декада апреля. На дворе зеленела трава и зацвели деревья, и, казалось бы, что это место преобразилось, но, увы, за внешней красотой все так же скрывались жестокость, боль и муки. В перерыве между уроками нас вывели во двор подышать свежим воздухом и немного согреться, потому что в стенах школы по-прежнему было ужасно холодно. Меня часто посещала мысль: а прогревается ли здесь вообще когда-нибудь, или даже летом в этих стенах по-зимнему холодно? Я ходила назад-вперед, пытаясь согреть задеревеневшие от холода руки и ноги. Я вообще уже забыла, когда последний раз мне было тепло. Даже во время пребывания в теплой бане, горячая вода не могла прогреть промерзшее до самых костей тело. Я с содроганием думала о том, что будет, если мне не удастся передать записку или она не дойдет до адресата, и сколько пройдет времени до того, как Вильгельм сообразит, что что-то не так, и пока он разберется, спасать будет уже некого. Вот бы сравнять это жуткое место с землей. Разрушить всё, вплоть до последнего камня, чтобы никогда и никто не смог его восстановить. Бедные девочки. Ведь в основном все воспитанницы «Алой Розы» — сироты, и как бы ни мечтали они о свободе, к сожалению, им абсолютно некому помочь. Единственная надежда на освобождение — это замужество. С шестнадцати лет воспитанницам начинают подбирать жениха, и, если мужчина остается доволен предложенной ему девушкой, то он забирает ее за весьма внушительные пожертвования. Ну, это при условии, если девочке удается дожить до такого возраста, ведь если учитывать нечеловеческие условия, смерть в этих стенах была столь же частым гостем, как и болезнь. Обо мне тоже стали поговаривать как о будущей невесте. Им было плевать на то, что я из аристократической семьи, и брак с каким-то приходским священником или монастырским аколитом — просто недопустим. Около нескольких недель назад, на меня приходил посмотреть первый претендент. Меня вызвали прямо с урока и, ничего не объяснив, повели в кабинет главной сестры. Когда двери передо мной открылись, я увидела сидящего за столом полного мужчину с залысиной на голове и водянистыми, бледно-голубыми глазами. Ему было на вид лет сорок, не больше. Едва я переступила порог, мужчина тут же уставился на меня своими бледными глазами, а его пухлые губы растянулись в довольной улыбке. — Вы были правы, — взглянув на сестру сказал он. — Она неимоверно хороша! Подойди ко мне, девочка. — приказал он. Я не шелохнулась. Мужчина недовольно сверкнул глазами. Толчок в спину заставил меня сдвинуться с места и, нехотя, я сделала несколько шагов вперед. — Подойди сюда! — недовольная моим замешательством прикрикнула главная сестра.  — Этот важный господин, уважил нас своим визитом, чтобы посмотреть на тебя. Не расстраивай его. Подойди и поклонись немедленно! — Он уважил вас, вот вы ему и кланяйтесь! — огрызнулась я. — Я не экспонат в музее, чтобы смотреть на меня! — Не смей дерзить! — зашипела старшая сестра. — А иначе, отправлю в темницу! — Кто вы, и что вам нужно от меня? — пропустив мимо ушей угрозу монахини, я требовательно уставилась на мужчину. — Меня зовут Карл Лютер, я декан прихода в Айане. Я приехал, чтобы узнать годишься ли ты мне в жены или нет. — спокойно ответил мужчина. — Гожусь ли я вам в жены? — возмущенно переспросила я, но затем, закинув голову назад, расхохоталась так, что задрожали стекла. — Боюсь, что это вы не годитесь мне в мужья! Что это перед вами? Мое досье? Внимательно прочитайте его, пожалуйста. — попросила я. — Я прекрасно умею читать, но ничего, кроме того, что ты распутная девица, я здесь не вижу. Да к тому же, еще и грубиянка. — с отвращением бросил декан. — Я не распутная девица! Меня чуть не изнасиловали! Вы считаете распутством то, что кто-то заявил на меня права и, опоив сильнодействующими препаратами, против моей воли, попытался принудить меня к близости? Что я сделала не правильно? Обманным путем спряталась в ванной и вызвала полицию? Или мне стоило позволить ему надругаться надо мной? — Здесь этого не написано. — приподняв брови, сказал Карл. — Тут сказано, что ты прелюбодействовала с мужчинами, употребляла алкоголь и принимала наркотики. — Но это ложь! — воскликнула я. — Я никогда не спала с мужчинами и не принимала наркотики! Я из приличной семьи, и для меня это просто недопустимо! — Ты смеешь утверждать, что мы лжем?! — взвилась старшая сестра. — Все, что там написано — ложь! — отчеканила я. — То есть, ты утверждаешь, что ты девственница? — спросил декан. — Если это и так, то вас это не касается! — огрызнулась я. Мужчина сурово на меня посмотрел, о чем-то напряженно размышляя, затем, повернулся к старшей сестре, и, тоном, не терпящим пререканий, приказал: — Я хочу, чтобы ее осмотрели! Прямо здесь, при мне! Женщина не посмела ослушаться и, приказала сестре-послушнице привести врача. — Из какой ты семьи? — спросил Карл, опуская взгляд на страницы моего досье. — Здесь ничего не написано. Я сильно удивилась тому, что там не указанно о моем происхождении. — Я из древнего аристократического рода. Мой отец — граф, а главный опекун — герцог. Брак между нами невозможен! — вздернув подбородок, бросила я. Декан поднял на старшую сестру свои бесцветные глаза. — Следовало поставить меня в известность о том, что девушка принадлежит к аристократической семье. Могут возникнуть проблемы с родственниками. — О, нет! — заюлила женщина. — Они отказались от нее. — Это не правда! — возмутилась я. — Тогда что ты здесь делаешь? — спросил Карл, он был явно недоволен. — Потому что мои родные не знают о том, что меня перевели сюда, а звонить и писать, здесь строго запрещено! Я не могу сообщить своей семье о том, что нахожусь здесь. — Не верьте ей! Она лжет! — тут же влезла старшая сестра, ее взгляд испуганно бегал от меня, к декану, и ей явно было не по душе, что разговор зашел в подобное русло. — Сейчас мы это и проверим. — спокойно сказал Карл, провожая взглядом вошедшую в кабинет младшую сестру-наставницу и врача. — Прошу вас, нам нужна ваша помощь. — обратился он к пожилой женщине, которая работала здесь врачом. — Что требуется? — сухо спросила она. — Нужно осмотреть эту девушку и сказать, девственница она или нет. — Что? Вы не посмеете? — воскликнула я. Меня возмутило и напугало то, что меня разденут и будут осматривать в присутствии этого мужчины. — Это возмутительно! Вы не имеете права! Но вместо ответа, меня грубо схватили и потащили в сторону кушетки. Силой повалив меня на изъеденную молью мебель, мне задрали платье и начали стаскивать гамаши. Я пиналась и брыкалась, но скрутившие меня сестры и декан, лишили возможности сопротивляться. Врач стянула с меня одежду и белье и заставила раздвинуть ноги. Раздираемая болью и унижением, я подчинилась. Я вздрогнула, когда ее холодные руки бесцеремонно раздвинули складки кожи, вторгаться в мое лоно. Мне было больно и неприятно, и едва женщина убрала руки, как я тут же поджала ноги под себя. — Ну что? — в один голос, спросили наставница и декан. Врач пожала плечам. — Она девственница…

***

Чем закончился визит Лютера, я не знаю. Меня выпроводили сразу же, как только я униженная подобной процедурой, наспех одела снятые и брошенные на пол вещи. До конца дня, мне позволили передвигаться по территории школы, но едва наступил вечер, как меня увели в подвалы, отбывать наказание за вызывающее поведение. Два дня я провела в темнице, дрожа от холода, как осиновый лист. Когда за мной пришли, я буквально билась в лихорадке. Испугавшись, что я подхвачу пневмонию, меня немедленно отправили в лазарет, где к моему облегчению, было намного теплее, чем в коридорах и классах. В лазарете я провела около пяти дней, отсыпаясь и восстанавливаясь после нескольких месяцев жизни в спартанских условиях. Я наконец согрелась и почувствовала себя отдохнувшей. Заметив, что мне уже полегчало и кашель немного сошел, врач выписала меня, отправив в комнаты для общего проживания, посчитав, что ее миссия уже окончена. О Лютере обмолвились лишь однажды, сказав, что он почти уже собрал нужную сумму, и, приблизительно через месяц, я могу готовиться к свадьбе. Эта новость повергла меня в шок. Значит, Лютера не напугали проблемы, с которыми он может столкнуться, взяв меня в жены. Или этот глупец думает, что никакая сила не сможет расторгнуть наш брак? Да я сама лично отравлю его при первой же возможности — дайте мне только шанс! Я, как разъяренная тигрица, металась по комнате, ненавидя Лютера, наставницу и мадам Дитрих за то, что они посмели торговать моей жизнью, как на невольничьем рынке. Первый раз, за свои восемнадцать лет, я ненавидела людей и хотела поквитаться со своими обидчиками, наказав их смертью! Как далеко заводит человека отчаянье? И как низко он готов пасть, защищая свои интересы? Кажется, я была не далеко от этой опасной грани… Решив передохнуть, я присела на скамеечку и стала смотреть на мир, по ту сторону ворот. Время от времени, мимо проходили люди. Они делали вид, что не замечают серых стен монастыря и заточенных внутри девушек-сирот, и это было печально, потому что никому нет дела до чужих забот и проблем. По среди улицы, усердно размахивая метлой, стоял дворник. Его руки были как четко отлаженный механизм: раз-два, раз-два, рассекая воздух, он поднимал клубы пыли, сметая в кучи мусор. У меня возникла идея. Я посмотрела на землю в поисках небольшого камня. Шаря взглядом по молодой зеленой траве, я нашла небольшой гладкий камушек, который без труда можно было спрятать в сжатой руке. Подняв его с земли, я стянула с головы резинку: волосы водопадом рассыпались по плечам, груди и спине. Незаметно я запустила руку под дубленку и быстро извлекла из бюстгальтера уже изрядно потрепавшуюся записку. Приложив ее к камню, я несколько раз обернула вокруг него резинку и сжала камень в руке. Встав, я не спеша направилась в сторону ворот, воровато поглядывая по сторонам, но пока на мое движение никто не обратил внимание. Я подошла вплотную к воротам и, просунув руку между прутьями, прицелилась и, замахнувшись, бросила камень, практически под ноги дворнику. Мужчина удивленно уставился на странный булыжник, затем, подняв голову, стал смотреть откуда он прилетел. Не теряя времени, я помахала ему рукой, чтобы он меня заметил и когда наши взгляды встретились, я указала рукой на камень и в молитвенном жесте сложила ладони лодочкой, моля о помощи. Но этот жест заметил не только дворник, следящие, как коршуны, сестры наставницы, быстро учуяли неладное и со всех сторон кинулись на меня. — Вас хорошо отблагодарят! — громко крикнула я мужчине, прежде чем меня уволокли в сторону. Я попыталась отбиться, но их было слишком много, а я слишком истощена и слаба, чтобы дать достойный отпор. Последнее, что я увидела, это как дворник нагнулся и поднял брошенный мною камень. Молясь Господу, чтобы мужчина не поленился сообщить моим родным о моей просьбе, я позволила проклятым гарпиям утащить меня прямиком в темницы, где я застряла на долгие полторы недели.