blooding wine

Его присутствие разливается запахом осенней сырости, как только он переступает порог винного магазина. Удар колокольчиков над дверью Тому слышится звоном часовенных колоколов, и он под прилавком в красный идеальный кружок обводит очередной четверг в ежедневнике. Склеенные от дождя волосы чёрными шёлковыми нитями торчат в разные стороны. Гарри оглядывается, словно сегодня наконец предпочтёт другую бутылку вина. Он делает это каждую неделю. Каждый четверг появляется тут и старается выглядеть, как все, а в итоге своим присутствием всю пресловутую обыденность человека стирает из памяти. Шарит взглядом сначала по очень дорогим бутылкам белого, затем переносится поближе к элитному красному, а к кассе всё равно подходит с одной из самых дешёвых красного полусладкого Giardini Del Castello. Тому хочется разочарованно покачать головой, но восхищает постоянность этого парня во времени, в выборе, в грубоватом выражении лица. Словно ему самому то, что он покупает, не нравится. Изумрудное прозрачное стекло, наклейка из дешёвой бумаги и бордовый колпачок — в его руках выглядит на грани смехотворного. Том так думает. Он также считает, что эти уста пьют непозволительно убогое вино. Более непозволительным он считает продавать ему это вино уже который год. Том, глядя на Гарри, чувствует необходимость стать для него просветителем. Он признаёт в нём особую верность. Гарри верен времени и привычке, а Тому кажется, что ему. Сладостно-ядовитой улыбкой окидывает выбранную бутылку, а затем так приветливо смотрит Гарри в глаза. Том пугается образов, что транслирует его подсознание. Благоразумие верно предаёт его и уступает место неконтролируемой жажде. Прозрачные стенки стеклянного бокала омывает дорогое сухое красное. Изящные пальцы с грубоватой кожей держат крепко на месте сужения к ножке. Пухлые горячие губы, раскрытые в расслаблении, наливаются краской. Глаза пьянеют, лицо оживает, и Том находит это столь прекрасным, прекраснее всех прочитанных книг и выпитого вина. Сие действие выше любого искусства. Он пугается терпкости чувств, что разливаются внутри от предвкушения. Трепетная нежность на грани жестокой насильственности. Том осуществит. Открывать его рот и вливать вино ему в глотку, пока он не признает, не почувствует вкус вины. Том не болеет по четвергам и не забывает погладить свою любимую рубашку в среду вечером. Гарри же просто появляется, как будто его тут не ждут. Возникает в дверях магазина в одно и то же время с видом лёгкой спонтанности. Оплачивает одну и ту же бутылку вина, глядя на неё так, будто вечером впервые её опробует. Он навязчивая непринуждённость, как идеально разложенные бутылки на стеллажах и дочиста натёртые витрины. Такой человек, как Гарри, не может не заинтересовать Тома: истинный антиквариат с головы до ног. Одержимость покалывает у Тома на кончиках пальцев, а на языке — горький вкус неконтролируемых желаний. Гарри вновь уходит, чек оставляет на кассе, пакет не берёт, а бутылку кладёт в тканевую сумку. Дни для Тома вновь перестают существовать, словно он родился в цикличности, что создал Гарри. Гарри обычный, подозрительно заурядный в своём одеянии и жизненно-усталом оскале. «Так обычно выглядят маньяки, — думает Том, — ну или жертвы маньяков». Опоить, смешивая кровь и вино, окрашивая всю его мрачную хронологию в бордовый, а после выпить его самого. До дна, до последней капли. Том на грани истерики.

Подменить вино? Напоить? Проследить? Убить?

Мысль за мыслью, Том в своей же разумности начинает сомневаться. Словно тысячью паучьих ножек неправильное чувство восторга разносится по телу мурашками. Взрастить бы в этом мальчишке истину, единственную верную бытность. Начать с вина и закончить верой. Вливать вместе с Божьей кровью Гарри и святую воду, чтобы гниль всю его (Тома?) выжечь. Но Том лишь страницу перелистывает и новый четверг вновь обводит. Желание вырвать страницы с остальными днями недели появляется часто, но он не отказывает себе в удовольствии лицезреть на контрасте чью-то личную преданность в своём ежедневнике, в своей жизни. Он ценитель хорошего вина, интересных книг и алых капель крови на белом кафеле. Том желает подражать Гарри. Он соблюдает временную точность и постоянность каждый четверг. Вымеряет шаги и угол поворота — всё то, что, ему кажется, делает этот парень. Гарри вальяжно расхаживает по магазину, а Том мысленно такт шагов определяет и на скрипучую мелодию накладывает. Гарри так по-человечески несовершенен, что Том замечает не сразу. Идеален в своём же пороке: левый глаз от Бога, правый от Дьявола. «Господь милостивый не бережёт это дитя, — думает Том, — как не сберёг его от меня». Том хочет этого мальчишку к себе. Что-то, что прежде крайне редко с ним случалось. Что-то на уровне коллекционной бутылки любимого вина или книга в нужном варианте. Том хочет его в свою коллекцию. Он определенно создаст для него свою, и это будет лучшее запечатление его великолепия. Как все книги избранного писателя в одинаковом издании и чёрном кожаном переплете, где часть из них Том переписывал вручную. Как три бутылки дорогого вина, красующиеся в застеклённом шкафчике в гордом одиночестве — слишком скудно для настоящего ценителя. Том вольёт Chateau La Croix Meunier в его кровь и сам разольётся по его венам, заполняя его и присваивая себе. Том опорочит его своим благодеянием и в церковь наведается для покаяния. Обязательно. Оценит ли это Гарри: крик верности, преданности и восхищения?