Пустоцвет

В начале было несложно — Мари освободилась, можно сказать, раньше планируемого и смогла посетить директора школы Мегуми с Цумики. Ничто не помешало ей забрать документы: руководство школы уже знало, что кровные родители не очень-то были озабочены своими детьми, никогда не отвечали на звонки, не приходили на собрания и не занимались школьной жизнью. Классные руководители очень удивились, когда восемь дней назад брат с сестрой стали рассказывать о новой жене отца, когда эта женщина стала готовить для них еду и окутывать заботой, но выдохнули с облегчением — никто не хотел доводить этот вопрос до критической точки и обращаться к органам опеки. Все прекрасно понимали, что тогда детей просто разлучат. Конечно, руководству все еще нужно было присутствие родного отца Мегуми и матери Цумики для перевода детей, но Мари тактично положила пухлый конверт под написанное заявление, и у директора разом пропали все вопросы. Вопрос был не морали, а цены. Он сам провел Мари до класса, где Мегуми помогал сестре и ее однокласснику относить половые принадлежности в кладовку. Директор тепло попрощался с опешившими детьми и спросил, куда же они собираются переезжать. Мари ответила коротко — просто приобрели квартиру в другой части города, вот и переходят в другую школу. В сумке у нее лежали снятые с карты сто тысяч — на первое время им должно хватить. Усадив детей за стол полупустого кафе и дав им одно меню на двоих, Мари стала напряженно думать о дальнейшей их судьбе. Под веки она не хотела снова смотреть — от одной лишь мысли начинала болеть голова, а в груди все еще не расцепилось от событий этих суток. Во рту она все еще ощущала солоноватый привкус чужого тела и поспешила в уборную, чтобы ополоснуться. Из-за чертового Чи У — или как там его? — у нее даже собраться не было времени! Мари только и успела по дороге заскочить в какой-то бутик, чтобы в глазах директора выглядеть презентабельнее, и теперь со стороны могло казаться, будто любовница мажора выгуливает его нелюбимых детишек. Мари так выглядела только в начале своего успеха: вызывающая помада, подведенные глаза, приталенное платье с открытым декольте и широкий пиджак, чтобы убавить степень развратности. Мари дернула себя за прядь, снова выбившуюся из заколок и крепко пообещала себе отрезать их. Может быть, даже перекраситься — раньше помогало справиться со стрессом. Выглянув из уборной, удостоверилась, что дети на месте и снова шмыгнула в кабинку. Мари осторожно потянула за реснички, чтобы одним глазком посмотреть на стеклышки. Вроде бы там не было маячившей тени, перекрывающей все дороги. Чисто. Спокойно. Безопасно. Мари потерла грудину — внутри снова что-то потянуло. Может, она сердце себе растянула? С мышцами же такое бывает, а сердце, вроде как, это мышца… Взгляд упал на ладони. Широкие, с коротко подстриженными ногтями, свободными от колец пальцами, с кровоточащей кутикулой — снова исцарапала… Ну и как она собирается позаботиться о детях? Ладно. Ладно, сначала надо их покормить. Дети к тому времени уже сделали выбор — одна тарелка самой дешевой каши на двоих и стакан бесплатной воды. Выглядели при этом решительно, но нет-нет, а поглядывали на нее с опаской. Не откажет ли такой дерзкой просьбе? Мари подозвала официанта и молча указала на сытные супы из детского меню, тосты с какой-то сладкой нугой и по молочному коктейлю — это же любят дети? Себе взяла, так и быть, эту самую кашу, просто потому что ее жутко тошнило. И повела их мыть руки. Сначала они с Мегуми ждали Цумики у женских туалетов, потому что с мальчиком Мари туда пойти не может, а оставлять его одного отказалась, дальше — Мегуми, уже у мужского туалета. Мари с подозрением смотрела на всякого входящего-выходящего, убрав девочку за спину. — Хамада-сан, — потянула ее за пиджак девочка, — а куда мы уходим? Мари тепло улыбнулась девочке и ответила: — В Косаку. У меня есть там хороший дом. — А папа с нами поедет? — Давай подождем Мегуми-куна, и я все-все вам расскажу. К счастью, мальчик вышел довольно быстро, и они снова ушли за стол. Пока дети забирались на лавки, а Мари сортировала документы и думала в какое бы казино податься, официант принес им еды. Брат с сестрой сначала опешили, получив по тарелке, и пытались отказаться, но Мари подвинула им еды поближе. — Это слишком дорого, — пискнула девочка, взяв руку брата под столом. — Для меня — нет. Дети насупились и старались не смотреть на еду. Верно, они уже съели свой обед, но детский организм снова требовал энергии. — Кушайте хорошо, ребята, — смягчилась Мари, — Это будет одной из ваших обязанностей. — Что это за обязанность такая? — возмутился мальчик. — Очень важная, — настояла на своем Мари. — Хорошо кушать, крепко спать, учиться. Помогать мне по мере сил. Расти большими и здоровыми. Ну как? Не много? Дети переглянулись между собой и застенчиво улыбнулись. Мари первая взяла ложку, чтобы не смущать их, и принялась за еду. Скоро и они забренчали приборами, опустошая свои миски. Одновременно Мари осматривалась на наличие проклятий, но осторожно, просто глядя под веки. Поправила на себе очки. — Хамада-сан, — снова обратилась к ней Цумики и Мари поспешила засунуть калейдоскоп глубже, — Вы говорили, что все расскажете. Ах, вот что она забыла сделать — придумать хорошую ложь для детей. Не говорить же им, что она убила их отца? Какой бы сволочью он не был, это все еще родитель. Дети все еще ждали его и были рады его появлению, рассказывали ему каждый раз происходящее в их маленьких жизнях. В основном, конечно, Цумики — девочка в принципе была очень жадна до родительского участия. Другое дело, что они просто не видели, как Зенину было плевать. Мари убрала тарелку в сторону и взяла в руку стакан с водой, стараясь придать лицу спокойное выражение. — Дело в том, Цумики-чан, что… — Он снова ушел, да? — перебил ее Мегуми. Мари аж моргнула от его тона. Прежде мальчик никогда не то что не перебивал, не разговаривал вот так — резким, грубым голосом. — Мегуми! — Что? — фыркнул он на сестру обиженно, — Я же говорил. Он снова это сделал. Он выгнал нас, да? — Можно сказать и так, — уклончиво ответила Мари. Снова? Он выгонял и раньше? Его репутация в глазах Мари продолжала активно копать к ядру земли. — И куда мы теперь… — опешила девочка, — Что нам делать? — Я могу забрать вас к себе домой, — предложила Мари. — Это в Косаке. Поселок в префектуре Акита. Там есть школа, озеро, водопад, парк, — на память стала перечислять она некоторые места, прочитанные в брошюре при станции. — Красиво и тихо. — Забрать нас? Но… Вы же… — Ваш папа сделал меня вашим опекуном, — объяснила Мари. — Это человек, который несет за вас ответственность, заботится о вас. — Но зачем мы вам нужны? — тихо спросила Цумики, горя щеками. Слишком для нее прямой вопрос старшему человеку. Мари сделала глоток воды. Не стоило врать себе — эта тема была тяжела для Мари, отражалась от чего-то, спрятанного далеко внутри. Ей хочется многое им сказать, показать, но нельзя выливать собственный наболевшее на доверчиво подставленные головы. Назвалась взрослым, взяла вожжи ответственности в руки, значит надо продолжать тянуть. — Почему я не могу просто позаботиться о детях? Вы прекрасные детки, Цумики, Мегуми. Вы очень добрые, смышленные люди. Мне стало жаль, что вас… покинули… люди, отвечающие за вас, — стушевалась она, но сохраняла хорошую мину. Опасалась использовать слишком резкие, открытые слова. Тем не менее, глаза девочки покраснели, а Мегуми упрямо свел брови. — Меня тоже бросали. Со скрипом Мари приоткрыла дверь собственного сердца. И то недовольно цокнула — бросили ее не в таком нежном возрасте. Она была гораздо старше, что-то в жизни да понимала и даже имела мнение. Эти же котятки едва глаза открыли, как их выставили вон. — Я знаю, это очень обидно — сидеть и гадать, придут ли эти люди. Просыпаться ночью и представлять, что дверь открывается. Вставать утром и находить пустую кухню. Видеть, как других встречают родители, а потом идти домой в одиночестве. К тому времени дети уже вовсю давили слезы, поэтому Мари откинулась на диванчик и поманила их к себе. Пару секунд — и с обеих сторон к ней жались перво- и второклашка. Мари, как какая-то курица, приоткрыла полы пиджака, чтобы вместить их. Они пачкали ее платье своими слезами, но ей совсем не было противно. Напротив, собственное сердце плакало в облегчении и чуточку обиды — почему ее никто никогда так не обнимал? Тихонько она стерла слезинку под очками и погладила детей по спине. Похоже, они давно держали в себе напряжение, ибо плакали тихо, но долго, что к ним подошел официант и спросил, требуется ли помощь. Мари уверила, что все хорошо и попросила наполнить им бенто, чтобы забрать с собой. Потихоньку дети успокаивались, но их клонило в сон. Они быстро собрались и нашли такси. Мари попросила отвезти их в отель, и дети все-таки уснули по обе стороны, уложив голову на ее ноги. Мысленно назвала себя последней сукой. В одном из ее планов было избавиться от детей, отдав в хорошую семью. Этот план был самый жизнеспособный и адекватный.

***

Ей требовались хотя бы еще сутки, чтобы собрать все необходимые документы. В первую очередь — свидетельства рождения детей. У нее не было времени продумать эту часть, да и сомневалась она, что сам Зенин знает, где находились документы его собственных детей, раз уж он не знал их место жительства. Плюнула на все и за половину сбережений наняла детектива, чтобы сам выполнил всю бумажную волокиту и любыми правдами-неправдами добыл все нужное за двое суток. Ей было глубоко до неприличия, что он будет делать, но она планировала в эти дни вдоволь нагуляться с детьми. Конечно, перед этим ей пришлось уйти ночью из отеля, чтобы посетить магазинчик антиквара на границе между оживленной людской улицей и проклятым кварталом. Взяла три противопроклятых амулета средней мощности, только на такие и хватило денег. До рассвета ушла в подпольное казино, где на ставках раздобыла еще немного денег. На недельку хватить должно. Утром она покормила детей и поставила им на телевизоре мультики, планируя поспать до обеда, набираясь сил. К сожалению, будильник поставить она забыла, а детей разбудить ее не предупредила, и пришла в себя лишь к вечеру, перечеркнув таким образом половину планов. Да и к черту — решила она, и, взяв их в охапку, нацепив на их одежду по булавке с бусинкой, ушла в парк. Мари отправила обоих на нестрашные детские аттракционы — карусели, тарзанки, катание на пони, на поезде и, в конце концов, они просто покормили карпов, свесив с моста ноги. Выполнили стандартный минимум, и Мари хотела бы оплатить им все развлечения этого парка, но видела, как устают дети. Если в начале прогулки их глаза горели от обилия цветов и блеска, то уже на колесе обозрения они выдохлись, но явно были довольны. Мари купила им по ободку с пчелиными усиками на пружинке и чувствовала, будто играется с куклами. Она же их и приодела в милые детские вещи и наслаждалась. Напрягало лишь то, что они продолжали называть ее Хамадой-сан: окружающие считали ее родственницей, которой на время дали поиграть с детьми. — Называйте меня Мари, — предложила она, когда они прогуливались между кустами роз, — Мне будет приятно. — Мы… Были бы очень рады, Мари-сан, — улыбнулась застенчиво Цумики. Женщина погладила ее по голове, где сама же и сделала пару гулек. Ну что за прелестный ребенок. Проходя мимо авто с мороженым, взяла им по шарику, подняв обоих на руки, чтобы увидели меню и выбрали себе сироп. В конце прогулки сели на скамеечки, чтобы посмотреть представление уличных музыкантов — те играли какой-то смутно знакомый опенинг, завлекая публику. Дети слушали с открытыми ртами, а Мари просто любовалась на них. За всю прогулку Мари увидела как минимум тридцать мелких проклятий и около десяти средних, но ни одно не прицепилось и даже не заметило их троицу. Мегуми почти не отпускал ее пальцев и старался не слишком явно прятаться за ее юбку от тут и там проплывающих по воздуху монстриков, а Цумики действительно ничего не видела. Может быть, именно поэтому и была такой открытой. К счастью, поняв, что проклятия его не трогают, мальчик постепенно оттаял и стал относится к их присутствию как к птицам. Или цикадам. Тоже мерзкие, шумные, но безобидные. Впрочем, мальчик, как показалось Мари, слишком быстро привык и смирился — у самой женщины до сих пор мурашки от этой потусторонней чуши. Видно, вырастет еще тем хладнокровным типом. Мари снова потрепала его волосы — лишним не будет. Вспомнив, что им пришлось оставить игрушки дома, у тела их мертвого — Мари на это надеялась — папаши, она купила им новые, какие им захотелось. Цумики молча ткнула в зайчика-пирата, а Мегуми долго-долго смотрел на синего хаски, но не решался сказать. Мари не стала мучать ребенка, и взяла собаку. В целом, вечер вышел плодотворным. Мари не слишком-то и потратилась, но организовала неплохую эмоциональную разгрузку и даже попросила шустрого фотографа тихонько сделать снимок ошарашенно-веселых детей на качелях-карусели. На нем Цумики вскидывала руки, пока Мегуми держал ее за воротник — не потому что боялся упасть, скорее опасался, что неугомонная девочка вылетит через защитные поручни. Не стала показывать, чтобы не смущались, но сунула к себе в кошелек. Вряд-ли ей удастся когда-нибудь полюбоваться, но сам факт наличия грел душу. До отеля они дошли неспешным шагом. После насыщенной прогулки и быстрого мытья в ванной дети спали крепко, а Мари снова ушла, закрыв номер на ключ. Ей стоило посетить другое место, и теперь быть более смелой. Для этого достаточно было надеть платье покороче, каблуки повыше, сделать макияж повыразительнее и посетить лишь один клуб. Оттуда, под ручку с холостяком с пухлым лицом и кошельком, в казино. По прибытию Мари чутко заметила на входе проклятия, которые цеплялись за плечи людей и подстрекали к все большим и большим тратам. Не иначе, хозяева этого места заключили контракт с неблагожелательными магами, иначе Мари не могла объяснять, почему других-то проклятий не было. Мари диву давалась, как же все оказалось легко. В тихой уборной она просмотрела много картин, но в ближайшем и условно-далеком будущем не видела ничего опасного для себя. Достаточно было чуть-чуть дать расслабиться мужчине, позволить обхватить себя за талию и на ухо советовать ставить на чет или нечет. На нужный цвет в рулетке. К картам и автоматам подходить она не хотела — много вариаций событий, долго смотреть и выбирать. С костями было гораздо легче. Мари выжимала его до конца, пока не увидела, что к ним скоро подойдет администрация этого злачного места, и тогда же сказала мужчине, что пора идти за выигрышем. Конечно, забрать все наличкой, взять водителя до отеля. В номере Мари не позволила себя и пальцем тронуть, живо толкая свою жертву в микро-инсульт, из-за которого он лишился чувств, а на завтра ничего и не вспомнит. Позвонила в администрацию, попросила вызвать скорую и ушла, забрав весь выигрыш. На ресепшене лишь оставила работнице пару купюр крупного номинала, чтобы забыла ее внешность. К камерам лицом Мари ни разу не повернулась, ничего сама руками не трогала, поэтому на этот счет не переживала. Вероятно, ее посчитали проституткой, которая поняла, что ничего не сможет взять с клиента и оттого сделала ноги. Тем лучше. Чтобы похвалить себя за смелость, купила легкий парфюм. Ближе к рассвету она была уже в номере. Быстро смыв с себя все события этой ночи, выбросила и платье, и туфли — в них чувствовала себя паршиво. Дети спали на одной кровати, Мари легла на другую.

***

Итак, начиналось все неплохо. В воскресенье она встретилась с детективом, тот отдал ей пакет документов, забрал остаток первоначальной суммы и расстались они на хорошей ноте. Ушла с детьми в магазин за чемоданом и его же наполняла. Ехать было дней пять, и Мари не могла просто посадить детей и наказать спокойно себя вести. Нужна была еда, предметы гигиены, сменная одежда, какой-то досуг. Конечно, у них были игрушки, с которыми дети почти не расставались, но этого было мало. Это базовый минимум. Поэтому — раскраски, фломастеры, журналы, тамагочи, тетрис. Нашла в подполье аптеку, где среди огромного склада списанного товара взяла амлодипин и какой-то барбитурат. Должен, по сути, всего лишь замедлять ее мозг и не давать панике разыграться, не вызывая мгновенного привыкания. Мари торопилась на станцию, поэтому лишь раз припугнула аптекаря, намекнув, что знает адрес его семьи. Действительно же знала. На поезд они сели без проблем: все документы были чистые, а дети ее совсем не боялись. Мать официально была пропавшей без вести, а отец лишен на них прав, поэтому теперь лишь Мари отвечала за них. Итак, первый их путь — в Косаку. С комфортом разложившись в купе, Мари поставила на стол перед обоими упаковку печенья, но дети не особо уделяли перекусу внимания, завороженные видом из окна. Это было их первое путешествие, поэтому Мари планировала сделать его незабываемым.

***

Возможно, Мари не нравятся путешествия. Возможно, ей просто необходима стабильность. Казалось бы, ей нужно радоваться. Избавилась от того, кто загораживал ей обзор, мешал зрению. Старик Зенин не напоминал о себе почти месяц. Или полтораа? Два? Мари стала путаться во времени. Ни он, ни другие маги, хоть она и не пряталась. В одном ее чемодане наличкой лежит семь миллионов, на картах — по одному. С ее способностями ее никто не найдет, она не обеднеет, а этим прекрасным детям может дать безопасное будущее. Отчего же ее снова начинает трясти? Пока всего лишь ложка упала с рук, да в области сердца горячо тянет, но скоро приступ возьмет свое. Напротив нее чинно сидели дети, разделив один пестрый журнал на двоих и тихо переговаривались между собой. Мари склонила набок голову, гадая, что же в этой картине не так? Что заставляет ее внутренности в страхе подрагивать, а челюсти — сжиматься? Не успела она прикрыть веки, как услышала знакомый шипящий шепот за дверью, оставленной приоткрытой. Мари с хлопком ее закрыла, обливаясь потом. Нет. Эта чертовщина должна была остаться в лабиринте! — Мари-сан? — удивилась ее резкости Цумики. Мегуми обеспокоенно подобрался. — Сквозняк, — ответила она напряженно, отходя к койке. — Простынем. Девочка понимающе промычала и снова уткнулась в журнал. Мегуми поглядывал на Мари с недоверием, но спустя некоторое время последовал примеру сестры. — Мегуми, — сглотнула Мари, — ты ничего не слышал? Мальчик уловил второй смысл в ее фразе, а потому стал прислушиваться. — Только соседей, — сказал он спустя минуту раздумий. Мари ему не верила. Там точно были звуки. Она с ногами села на кровать, сняв обувь. Она слышала их и под койкой. Она хотела закрыть ладонями уши, закричать в ответ, чтобы перебить эти набившие оскомину слова, эти множества ее имен. Она стиснула челюсти когда почувствовала, как в грудь снова ткнула раскаленная спица. Она резко вдохнула воздух через нос, сдерживая болезненный стон. Не обращая внимания на обеспокоенные детские голоса, дрожащими руками достала флакон и высыпала пару таблеток в рот, запивая большими глотками из бутылки, от неосторожности обливая свое лицо. Ей это всего лишь кажется. Это нереально. Проклятий нет. Магии нет. Все посходили с ума, но она хочет прийти в себя. — Цумики, Мегуми, — говорит она, пока язык еще может двигаться, — я очень устала. Возможно, буду спать сегодня и завтра. Делайте что хотите, но надолго не уходите. Если выйдете в туалет, обязательно предупредите меня, но не задерживайтесь больше, чем на семь минут, хорошо? — Вы заболели? — забеспокоилась Цумики и положила ладошку на ее лоб. — Может быть, совсем немножко, — не стала явно лгать Мари, — Но все будет хорошо. Кушайте, играйте. Перед сном обязательно почистите зубы, ладно? Спустя несколько часов, хотя солнце не сдвинулось с места, это давящее на ее тело и сознание ощущение стало отступать. Ее дыхание замедлилось, тело перестало подрагивать. Вместе с тем пришла долгожданная пустота. Ее мысли вновь замедлились, упорядочились, мозг распался на желейную лапшу. Мари блаженно уставилась на потолок, впервые за долгое время чувствуя себя нормальной, собранной, словно все трещины наконец срослись. Мир стал тихим, как зимняя река, как безветренная пустыня, как сгоревший лес. Это не было эйфорией — просто спокойствие, которое Мари считала давно утраченной роскошью. Однако стоило солнцу уйти за горизонт, а тени коснуться ее лица, все стало меняться. Она не сразу заметила. Это как все подступающий гул, будто она привыкла слышать его на фоне, а теперь поняла, что он все время был на периферии. Что-то странное и пугающее всегда было рядом. Нет, не рядом — внутри нее. Внутри… кого? «Кто я?» — подумала она. Из глубин всплывало множество имен. Момо? Нет, слишком далекое. Мари? Грязное. Камия? Она пыталась зацепиться за что-то свое. Водила взглядом по пустоте, по темным углам, глядела на свои руки, и видела ничего. Она ощупала себя, свои руки и лицо и гадала, не чужого ли человека она трогает. Может, кто-то сидит рядом и позволяет? Внутри шевелилась склизким червем мысль: а была ли она кем-то? Есть ли она? Мари не сразу смогла пошевелиться от страха, но когда это сделала, сразу же накрылась пледом по подбородок. Кто-то был рядом. Кто-то наклонился к ней, касался горячим дыханием ее лица, шептал слова, называл чужими именами, одевал в чужую одежду. Она свернулась в клубок, закрыв голову руками. Если постараться, то можно представить, что она все еще лежит в теплой и безопасной утробе.

***

Эта ночь была бесконечно долгой.

***

Первые сутки Мари провалялась в полудреме, изредка выныривая, но дети оставались на месте. Общались между собой полушепотом, читали журналы. Пару раз (или больше?) Цумики будила Мари, чтобы та выпила воды, но та отказывалась — не хотелось обмочиться на матрас. Она не была уверена, сможет ли вообще подняться. Странно было такое долгое действие таблеток, не передоз ли она умудрилась себе устроить? Было бы славно. Грустно, но славно. На вторые сутки стало легче. Она укуталась в полотенце прямо на одежду и все-таки посетила уборную, где с горем пополам заставила себя помыться. В отражении оказалась осунувшееся лицо мумии: запавшие глаза, нездорово острые скулы, бледность. Мари от самой себя было тошно. У нее болела голова, тело отказывалось прилагать усилия даже на простую ходьбу. Словно она пробежала марафон, а не отлеживалась.

***

Мари постучалась в дом пожилой соседки и, в извинение за долгое отсутствие, вручила коробку пирожных, прежде чем забрать ключи. Дом встретил их холодно. В ее отсутствие накопилась пыль, пусть порядок и сохранился. Никто ничего не украл, как опасалась Мари. Была всего одна лишняя комната, но пока дети маленькие, то могут пожить вместе, а там, боги смилуются, Мари приобретет недвижимость попросторнее. Сперва они провели небольшую уборку, потом — сели есть заранее заказанную еду. Дети с наслаждением уплетали за обе щеки суп, будто это была самая вкусная еда. Мари и сама, видя такой аппетит, смогла съесть пол-тарелочки. Больше не осилила — побочка в виде тошноты. Одежды у них не было, поэтому Мари, убедившись, что они наелись и точно не устали, собрала всех по магазинам. Сначала зашли в мебельный, чтобы дети выбрали себе кровати, шкафы и по ученическому столу, потом — за одеждой и постельным бельем. Она старалась все делать быстро, но детский организм все-таки не был готов к такой нагрузке, поэтому закупились по-минимуму и пошли за продуктами и посудой. Освободились, впрочем, только ближе к вечеру, хотя вышли в обед. Мари отправила детей отдыхать, делая в голове заметки, что, наверно, надо бы им и приставку купить. А для этого телевизор. И еще можно по телефону, она хочет всегда знать, что с ними и где они находятся. Может, снова в ту амулетную лавку забежать? Мало ли, какие еще чудеса можно найти в мире… За заботами ее состояние немного выровнялось, пусть пока и не отпускало чувство легкой не-себя. Мари поняла, что если будет называть такие тяжелые термины как «диссоциация» или «психоз» или даже «депрессия» какими-нибудь глупыми, смешными словами, то легче прикладывать к себе. Подумаешь, спит она целыми днями! Или истерит не по делу. Бывает. Проходит же. Жить, работать может. Правда, не всегда, но что поделать. Не к врачам же, падальщикам, идти. Да и не уверена, что ее правильно поймут, а с медиками только честно общаться и стоит. Она же собирается лечить не какую-то там здоровую Хамаду-сан, а себя. Мари замерла над коробкой с посудой, понимая, что прямо сейчас планирует свой поход в больницу? Да полно! Сперва нужно разобраться с детьми. Интересно, как их можно удочерить и усыновить? Мать будет в списке пропавших, а отец, Мари надеется, скоро пропишется в некрологе. Проблем возникнуть не должно, но нужно найти адвоката. Дальше — школа. Пока она разбиралась с покупками, приехал грузовик с мебелью. Быстро заглянув под стеклышки, Мари надела очки и вышла к детям, говоря, чтобы пошли погуляли на улице. Кажется, скоро должна со школы вернуться ее знакомые девочки. Пусть познакомятся, поиграют. Может, подружатся, кто знает.

***

Однажды, еще в бытие его Зенином, когда он был круглоротым сопляком, соклановцы пригласили Тоджи искупаться на речку. День был знойным и тренировки под палящим солнцем забрали все силы, поэтому предложение было очень кстати. Он оставил свое танто в комнате и пошел за подростками, просто надев сандалии. Даже полотенце не взял, так торопился наконец погулять с друзьями. Пусть на испытании он не смог увидеть, услышать или почувствовать проклятья, он все равно смог всех убить. Пусть он слеп, он так же силен, стоит наравне с другими. Тоджи не собирается никого тянуть за собой. Тоджи всегда был старателен. Тогда его утянуло речное проклятие. Как оказалось, старшие дети привели в место, где часто топили таких как он — невидящих. Раньше держали под водой собственные родители, а потом достаточно было просто бросить бракованное дитя в реку, и осьминогоподобная рыба сама утащит на дно. Тоджи больше не дергал руками и не пытался выбраться из холодной и злой стихии, как тогда. Его одолело странное, усталое смирение, будто старик ждет своей жалкой смерти. С чего, что называется, и начал. Делать ему нечего, еще и плыть против течения. Но что-то толкало его в спину. Что-то упорно тащило на поверхность, против воды, держало за волосы так, что срывало скальп, и несло вверх, к воздуху. Тоджи почувствовал холод воздуха и его вырвало горькой водой с желчью. Что-то железное ударилось ему в зубы, прежде чем вода — да откуда, мать его? — полилась мощной струей в глотку, катилась по пищеводу в желудок. Он был критически слаб, так, что окажись в бою, уже делал бы ноги. Ничто из его тела не могло его слушаться или делало это запоздало. Мысли также текли хаотично, цеплялись за незначительное: голубоватый свет лампы, холодный кафель, много воды и чьи-то грязные маты. — …лядский сын, не смей, козел, подыхать, не на моих глазах! Ага, очнулся! Голос был знакомый, но все тщетно — Тоджи уже схватил его обладателя за шею и сжал. Бедро опалило болью, барабанные перепонки — громким звуком выстрела. Тоджи упал на колено, понимая, наконец, что его все это время поддерживали. И его снова вырвало на пол. — С-сука, — прошипел мужчина и неслабо пнул его по другой ноге. — Это вместо спасибо?! — Шиу? — просипел Тоджи, вытираясь, и прислонился спиной к стене между душевой кабинкой и раковиной, — Какого… — Рот закрой! — гаркнул на него непривычно, неприлично взбешенный Конг. Тоджи слабо рассмеялся от его покрасневшего лица и грязной одежды. Он что, обблевал и его тоже? — Еблан, — тихо произнес тот и присел на колено рядом. Пистолет, впрочем, все еще держал. — Ты откуда? — Нахуй иди. У меня, знаешь ли, побольше… — Нет. — …вопросов. Для начала — как ты? Он взял запястье Тоджи и стал отсчитывать пульс, посматривая на наручные часы. — Неважно, — подумав, описал свое состояние Тоджи. Не помнил даже, когда в последний раз так себя чувствовал. Кажется, при побеге из клана, когда перерезал всех зенинских псов, и чуть не споткнулся на старике. Тоджи покосился через плечо в ванну, через которую его бессознательную тушу и перекинул Шиу. Да, в такой маленькой точно не поместится здоровый мужик, только парочка детей или, с горем пополам, женщина. Неожиданная мысль прошила мозг и Тоджи поспешил ее озвучить: — Где Камия? Шиу бросил его руку и, наплевав на костюм, тоже сел на пол, блаженно улыбаясь. — Ага, вспомнил, кобель. — Она ведь была… Это она? — Прямо сказала, что да. Решил помереть на женщине, как какой-то старый пердун? Тоджи скривился от вкуса собственной желчи во рту и промолчал. — И вполне ничего эта шаманка. Нагнетать умеет. — Где она? — Значит, о какой-то там незнакомке спрашиваешь, а о собственных детях даже не подумал, — вздыхает Шиу, почесав висок дулом. — Сбежала, минут сорок назад. За несколько секунд узнала и назвала меня настоящим именем, пригрозила мучительной смертью, если пойду за ней сам или отправлю людей и свалила, оставив тебя в постели. Верила, видимо, что помрешь. — И? — сдержался Тоджи, чтобы не торопить мужчину. — И, конечно, я знаю, где она, — рявкнул Шиу без перехода. — Она детей в заложниках держит! Твоих детей, Фушигуро! Он осекся, вытащив из кармана телефон. — Сидят в ресторане. Дети с ней. Фото не делают в целях безопасности. — Как ты понял, что мне проблеваться надо? — задал мучавший его вопрос Тоджи. Сам он почему-то верил, что эта женщина его и половым путем могла заразить. — Да не в еде даже дело, — взбодрился Шиу и потянул руку вверх, к раковине, достал платком использованный и местами грязноватый шприц. — В мусорке нашел. — Она меня не колола, — произнес Тоджи, но к концу фразы уверенность ушла. Эта женщина могла бы. Признаться, было перед самим собой стыдно, что с ней он терял всякий разум и предосторожность. — Дебил, — прикрыл глаза, чтобы так явно не закатить Шиу (признавался, что иногда так делал на выматывающих переговорах), — Зачем ей тебя колоть? Как выяснилось, ты не особо разборчив в еде. Жрешь все, что видишь и едва с пола не подбираешь. — Будто ты не был голодным, — вздернул бровь Тоджи. — У меня есть возможность есть проверенное. И нет, дело не в еде. Вино. — Было запечатано. — Она же и запечатала. Пробку надо смотреть, недоумок. На обратной стороне было место выкола. — Как ты догадался? — Я, в отличие от тебя, ограниченного, на своих ошибках учусь, — нахохлился Шиу и скоро плюнул на это дело, сам устало вздыхая, — Ем и пью только свою еду либо из трижды на неделю проверенных источников. Паранойя спасает. И снова Тоджи пропустил мимо ушей оскорбление. Не потому, что Шиу так и не отпустил пистолет, а с бедра только-только прекратила вытекать кровь, а скорее из чувства… — Потом подкинь работы, я нынче на мели. — К вечеру напишу. Само собой, Шиу заберет весь гонорар себе. Тоджи не умел в слова благодарности, но и Конг не за «спасибо» здесь возится. — Надо уходить. На выстрел скоро приедут. — Оденься, бесстыдник. Ополоснулся он в душе со всем тщанием за пару минут. В голове накидывал план дальнейших действий, и для реализации первых пунктов важно было не оставлять на себе запахов. Шиу терпеливо ждал его на кухне, куря в открытое окно. — Я одного не пойму, ты зачем пил то? Тоджи незаметно скривил лицо. Не отстанет ведь. — Потому что пила она, — абстрактно бросил он через плечо, одеваясь. — И где она нашла такой яд с противоядием, который едва не отправил тебя на свет иной? — Сама сварила. Ей мышь летучая принесла. Или крыса на носу. По-твоему, я знал о ее планах? — Должен был догадываться? — на лице Шиу отразилось непонимание. — Ты ее в заложниках держал. — Что? Конг промахнулся сигаретой мимо рта. Оба некоторое время молчали, глядя друг на друга. Шиу расплылся в широкой улыбке, впрочем, до глаз не доходящей, и сбросил пепел в цветочный горшок. — Давай вернемся к началу. В святилище твоего клана нашли Камию, изнасиловали, она загрызла ублюдков и сбежала. Вернулась, чтобы какое-то послание передать, предположительно наткнулась на мага из великой тройки, снова сбежала. Осела здесь и споткнулась об твой выводок. Хотела снова бежать, но вот заявился ты. И она стала шелковой, да кроткой? Снисходительный тон раздражал до мурашек, но Тоджи пришлось прикусить язык и отвести глаза. С этой стороны он на ситуацию не смотрел. И — да, словно глаза открыл. Будто не он бахвалился перед Наобито, что теперь Камия у него на крючке и он все о ней знает. Будто не знал, что эта Камия — злоязыкая стерва, притворяющаяся покорной ласковой женушкой. Только как слепой идиот считал, что все наоборот. — А-а, — со знанием дела протянул Шиу, переведя взгляд на дверь. — Понятно. Губа у тебя не дура. Тоджи без слов обулся и натянул капюшон. Конг, закрутив окурок в салфетку, убрал его в карман. Оба вышли на балкон. Всего второй этаж и мусорки. Просто из мести он столкнул вперед брезгливо кривящегося Конга.

***

Получив за свою выходку ведро яда в уши и обещание дать ему самую дотошную, одинокую и уродливую клиентку, Тоджи с чистым сердцем ушел, попросив напоследок пересылать ему местонахождение Камии. Он верил, что Камия не причинит вреда детям, поэтому еще есть время. Он разворошил свой тайник, почти с облегчением принял на плечи тяжесть проклятия. Скормил ему несколько полезных вещей и уже следующей лунной ночью, предварительно прочтя отчет от Шиу, переступил порог дома. А клялся сам себе, что никогда не вернется в гадюшник. Так и подмывал соблазн сунуться в родные казематы Кукуру, отрезать волосы спящему Нобоюки или оставить ему же симметричный шрам… Но обязательство заставило проглотить детские желания и продолжить свой путь по плану. Тишина ночи накрывала клан, только ветер лениво трепал верхушки деревьев. Тоджи двигался медленно и расчетливо, помня каждую кочку этих мест. Его движения были выверены до миллиметра: ни шум дыхания, ни звуки шагов не нарушали гармонии природы. Он знал, что запах — его главный враг, и может раскрыть его за мгновенье. Поэтому он тщательно выбрал маршрут, огибая места, где ветер мог донести его присутствие. В воздухе летали едва заметные порывы, и каждый из них он читал, как карту. Стоило ветру начать менять направление, и он замирал. Каждое движение маскировал за естественными звуками. Ветка дерева заскрипела под легким порывом ветра, он взобрался на крышу дома. Лист скользнул по земле, он шагал следом, подражая шороху. Посты часовых не поменяли своих мест, и Тоджи дождался, пока внимание охраны ослабеет под скучным однообразным дозором — он сосредоточенно следил за местностью, но каждые десять минут отвлекался на собственные мысли. За те драгоценные секунды Тоджи пересек опасные зоны, растворившись, наконец, во внутреннем дворе. Его целью была библиотека, и это был самый опасный участок, ведь находилась она в резиденции клана. Там, где спали хозяева клана, не оставляя ни шанса случайному звуку. Края его одежды были крепко подвязаны, на голове — тонкая шапка, чтобы и волосы не упали, и при этом хорошо слышать окружение. На руках — перчатки, не оставляющие следов. Проклятие — в желудке, сам он — пустая тень. И все же, бесшумно открывая створки окон и мягко приземляясь на пол, он не мог подавить внутреннее волнение. Еще ни разу у него не было необходимости пробираться в самое сердце клана. Тишина была обманчиво хрупкой. Он двигался бесшумно, но в ушах все равно отзывалось его дыхание, пульс. Внутри, среди запаха страниц и туши, он был осторожнее, чем с двумя кило динамита. Он прошелся взглядом по полкам, ища нужный раздел. Как жаль, что маги не додумались перенести все вековые знания на цифровой носитель! Ему было бы легче найти и заплатить хакеру, чем искать среди тысячи манускриптов крупицы нужной информации! У него не было возможности открыть и прочесть книги или свитки прямо сейчас, поэтому он осторожно, вслушиваясь в окружение, открывал содержания тех или иных книг. Это был риск. Время поджимало, как и собственное тело, ослабленное ядом. Очерки угасших родов. Сказания старейшей силы. Песнь старших ветвей. Эхо забытых легенд… Тоджи внимательно сравнивал названия и коротко листал книги и свитки, прежде чем сунуть в сумку. Но это лишь ознакомительные фрагменты, ему нужно что-то более достоверное, но придется пробраться в самые архивы Зенин, старейшинам в карманы, а то и сунуться к Годжо или Камо… Может быть, он мог бы выкупить что-то на черном рынке, но сомневался, что там что-то найдет: в последнее время маги будто с ума посходили с этой Камией и все скупили в первые же дни новостей. Мысленно Тоджи чесал в затылке и скорбно вздыхал. В жизни не открывал такую ересь, а теперь под зрелость лет решил заняться самообразованием. Вот куда женская рука может привести. Внезапно волосы на затылке встали дыбом. Чувство чужого взгляда пронзило его спину, как ледяной осколок. Мгновенно он ушел от прицела на другую сторону библиотеки, и, без лишних движений, выхватил глок, направив туда, где, по ощущениям, находился старик. Никто в этом клане больше не мог застать его врасплох. — Уверен, клан не обеднеет без парочки книг, — дернул бровью Фушигуро. — Иди спать, старик. Я ухожу. — Ты не найдешь в этих страницах ничего ценного, — ухмыльнулся Наобито, глядя со злорадством. Он понимал, что Тоджи сам себя загнал в задницу, и даже побольше его самого знал, насколько глубоко и как вылезти. Его пальцы крепче сжали оружие. Яд давал о себе знать: мышцы ныли, будто он снова девятнадцатилетний птенец, вставший против отряда Хей. Сердце время от времени сбивалось с ритма. Кожа все еще патологически бледна — кровообращение не наладилось. Шанс на побег с каждой секундой становился все призрачнее. — Решу сам. — Я удивлен, что ты решил вернуться. Не после твоей последней выходки. Тоджи не спускал прицела с лица ублюдка. Проклятье уже сидело на плечах, готовое атаковать. — Я вернул все до йены, — усмехнулся Тоджи, — что тебя не устраивает? — И искалечил отряд Хей. — Это был он? Я думал, вы новых рекрутов набрали из ублюдков. В свое время Тоджи был несказанно удивлен, когда узнал, что сильные представители клана очень часто «разбрасывают дикий рис» в мире не-магов, а потом забирают самых многообещающих. — Горд собой? — Ты хотел меня мертвым. Я просто опередил. — И каково это — быть таким сильным, но ничтожным? Без проклятой энергии ты не больше, чем грубая сила. Без нее ты пустой. Тоджи почувствовал знакомый укол внутри, но не такой, как мог бы быть. Наобито говорил без злобы, без гордыни или желания унизить — простые факты, холодный тон, спокойная интонация. Это раньше сопляк-Тоджи рвал из себя жилы, искал способ найти в себе энергию, научиться видеть, начать быть кем-то… Сейчас он не зевнул только потому, что не хотел терять его из виду. — А тебе не все ли равно? Я уже даже не Зенин. — Знал бы ты, насколько, — согласился с ним старик, — Однако я люблю клан. А ты знаешь, что для этого мне нужно. — Валяй, — усмехнулся Тоджи, — Я здесь, она — там. Наобито вздохнул, прикрыв на секунду глаза. — Скажу прямо — я не в восторге, что именно ты, паршивый, наглый щенок стал тем, кого выбрала Камия. Но идти против желания провидицы — верная смерть не только для меня, но и всего клана. Поэтому мое решение продиктовано обстоятельствами. Я возвращаю тебе место в клане. Мой преемник — Наоя, но ты можешь стать его правой рукой. — Как щедро, — улыбнулся Тоджи, так и не убрав палец со спускового крючка. Как-то он не успевал за событиями. — На больше рассчитывать ты не можешь, но отныне двери дома снова открыты перед тобой. — Пошел, старик, нахуй. — с наслаждением пропел Тоджи, — Ты со своим предложением. Я больше, как ты помнишь, не завишу от твоей милости. Вопреки ожиданию, от этого плевка, оскорбления, на лице Наобито не дрогнул и мускул. Он что, знал о возможном приходе Тоджи и заранее наклюкался? Или все это время пил, не переставая? С него станется. — Говори, что хочешь, — скривил губы глава, — Но теперь ты в позиции просящего. Ты не найдешь здесь, — он кивнул в сторону полок, — ничего стоящего. И вернешься снова. Ведь есть информация, которую передают лишь из уст в уста. — И которой, конечно, владеешь лишь ты? — Есть и та, которой владею только я. Все же пустые рождались и доживали до зрелости преимущественно в нашем клане. — Я лучше сдохну, чем снова окажусь под твоей пятой, — выплюнул Тоджи, сдерживаясь, чтобы не спустить всю обойму в глазницы урода. — Сдохнешь, — спокойно произнес Наобито. — И провидица, и твои дети погибнут вместе с тобой. Ты не удержишь их. Колледж хочет отправить наследника Годжо по следу Камии, ты в курсе? А со мной они будут в безопасности. Тоджи замер. Его взгляд стал острым, в руку легко упало копье. — Твоя гордость приведет их к смерти. Считаешь, что перестал быть Зенином? — улыбнулся Наобито. — Ты никогда не сможешь ее бросить, поверь, я знаю. И ты это знаешь. — Почему же ты не смог воспользоваться имеющейся информацией? Неужели ждал такого ничтожного меня? — Да, — холодно подтвердил Наобито. — К сожалению, не меня выбрала Камия. — Дай мне все, чем ты владеешь, и я приму решение. — Нет. Только вернувшись, — махнул рукавом Наобито, — Или можешь уйти с пустыми руками. Как всегда. Тоджи надеялся, что в его взгляде не было желания убить. — Я найду правду и без тебя, — бросил он, отходя к окну. Наобито ни жестом не показал своего протеста. — Тогда знай: правда обойдется тебе дороже, чем ты готов заплатить, — Наобито произнес тихо, но так, что слова резанули, словно ножом. Тоджи не оглянулся.

***

— Мари-сан, — донеслось с порога гостиной. Мари не вздрогнула, то есть, не так явно испугалась. Она дважды обошла дом, чтобы убедиться, что кроме нее и двух детей больше никого нет. Закрыла обе двери и оставила ключи в замках. Закрыла и окна, запахнула шторы. Подглядела в завтрашний день — дети в школе, потом — снова собираются во дворе Нобары-чан. Дальше смотреть не стала. Не столько потому, что уже окунулась в рутину, сколько из-за рецидивирующей головной боли. Она купила новую трость и чаще ходила с закрытыми глазами. Из-за частого использования способности возникало чувство, словно те стекла стремятся порезать ее мозги. Но, что странно, сами глаза не болели и даже не слезились. — Что такое, Цумики? — А когда вернется мама? Голос девочки, старательно прятавшей грусть, заставил сердце Мари кровоточить. — Она осталась в Токио, — сказала полуправду Мари. — Она бросила нас? Мари не стала подзывать к себе ребенка — подошла сама, опустилась на колено. Устремила глаза туда, где должно быть лицо девочки. — Нет, что ты. У твоей мамы просто очень много дел. — Вы знаете, где она и что с ней? Вы можете ей позвонить? — Я постараюсь узнать завтра, — пообещала Мари, взяв девочку за руку. — А сейчас уже пора спать. Вы почистили зубы? Цумики утвердительно промычала и помогла Мари за руку дойти до их детской. Мари уже призналась, что иногда ее зрение подводит. Мегуми собирал им с сестрой на завтра рюкзаки. Заметив появление женщин, быстро закончил свои дела и шмыгнул с сестрой под одеяло. — Мари-сан, — остановила ее Цумики за рукав, когда Мари хотела потушить ночник. — Расскажите нам сказку. Мари кивнула и села на край кровати. Стала мысленно перебирать все знакомые сюжеты сказок. Может быть, им что-то из братьев Гримм? Немножко зацензурить оригинал… — Только, пожалуйста, не как ту, — опомнившись, уточнил Мегуми. — Как какую? — непонимающе моргнула Мари. — Не как в прошлый раз. Мари наклонила голову набок. Она что, страдает провалами памяти? — Ну, — начала жестикулировать девочка, — помните, когда папа не вернулся? Уточнение не дало деталей. — Так, — кивнула Мари с пониманием, которого не ощущала. — Вы тогда разбудили нас и стали рассказывать. — Да, но мы тогда не совсем поняли. Странная сказка. — Не напомните, что именно? — Про лавандовый шторм. Что небо падает на светлячков и забирает с их утробы свет. И что черви в яблоках смеются над нами… И много чего. Мари похлопала детей по макушкам, но внутренне приходила в ужас. — В этот раз расскажу вам про русалочку. Хотите? Ну, слушайте…

***

Тихо закрыв спальню, Мари ушла на кухню. Там, на верхней полке, за новой коробкой бокалов, стояла бутылка. Открытая, но пустая всего на четверть. Мари налила в стакан вина и выпила сразу половину. Она отказывалась думать это на трезвую голову. Когда градусы порядочно пошатнули мысленные колонны ее разума, села за стол. Закусила огурцом. Так значит… Что? Она упала в транс. Это точно. Оттуда вытащила какую-то информацию и на крыльях вдохновенья полетела в какой-то проклятый рынок. А перед этим — забежала к детям, чтобы поведать секреты будущего? Потом вернулась назад на кресло, вылезла из мысле-стекл, благополучно все забыла, обулась и ушла по делам? Какая-то нелепица. Но и дети не могут врать. Их «сказка» поразительно напоминает флером все то, что Мари видела в трансе. А что она могла им еще сказать? И зачем? Она их, кажется, не напугала… А ведь Мари пообещала тому проклятью вернуться, чтобы рассказать о местоположении оставшихся пальцев. Она не чувствовала, что продешевила — за яд и противоядие все части тела Двуликого? Величайшее проклятье, которого боятся спустя эпохи? Да. К тому же, пусть Мари и дала координаты, это еще не значит, что пальцы можно в любой момент забрать. Три штуки сожрали проклятья особого ранга и мигрируют с места на место, еще три — под куполами самих шаманов, спрятанные в тайниках. Оставшиеся в таких местах страны, о которых лучше не знать. Итак, Мари должна снова окунуться в транс, вспомнить местоположение оставшихся пальцев, найти вход в проклятые места и вернуться к аптекарю. Как два пальца… Но не в этот раз. Пусть Мари пила не на голодный желудок, ее порядочно развело. И еще время от времени в затылке напоминала о себе боль. Не хотелось делать ни-че-го. Да к черту. Не придут же проклятия ей на порог, требовать долги с процентами? Она их увидит.

***

Беда пришла, откуда не ждали. Мари накормила детей и отправила с пирожными на улицу, чтобы поделились и с новыми друзьями. Ей было приятно, что дети сдружились между собой и часто она слышала их нестройный смех из открытых окон. В эти выходные Мари хотела пересадить цветы. Ботаника никогда не была ее сильной частью, но она хотела больше кислорода в доме. К сожалению, она не додумалась купить пособие по садоводству или хотя бы нужные инструменты, а потому искала в кладовке хотя бы отдаленно полезное. Под скудным светом лампочки нашла старую не то простынь, не то тонкую скатерть и с кряхтением поднялась на ноги, чтобы встряхнуть и посмотреть получше. В той угадывался какой-то рисунок… Как лампочка перегорела. Просто р-раз, и свет померк. Мари издала усталый стон. Она точно помнила, что не покупала никаких лампочек, а теперь придется либо искать фонарь, либо идти в магазин. А ее руки и все вокруг, меж тем, уже были грязны. Сплюнув, решила начать с лампочки. Господь любит трудоголиков, да? Вот и она, похоже, нашла работу до ночи. Обмотав руку той же простыней, потянулась к лампочке, чтобы открутить… И замерла. От нее все еще шел жар. Если прислушаться, можно услышать звон электричества. Мари медленно вышла из маленькой кладовки. Повернув голову к окну, не увидела света солнца. Время близилось к вечеру, но даже за тучами невозможна такая темнота… Ей не нужно даже было пытаться лезть под веки. — Подождал бы, пока я найду лопатку. — Не ожидала? Мари сжала губы. Да, это все же Тоджи ебучий Зенин. — Честно? Нет. — Сердце разбиваешь. Судя по звуку, он стоял на ногах и был со стороны коридора. Довольно близко к самой Мари. Она не могла найти в себе и крупицы сил, чтобы сделать хоть шажок назад. Может, если она спрячется в этой комнатушке, закроется на хлипкую дверь без замка, он ее не тронет? Только бы не стоять тупым бесполезным столбом, не пялиться своим коровьим взглядом в пустоту. — Да и вижу, не шибко ты рада. В следующий же миг Мари хватала ртом воздух, когда спину и затылок обожгло резкой тупой болью. Она бы скатилась мешком мяса вниз, но горло схватила крепкая рука, вынудив остаться на месте. Чтобы не свернуть себе шею своим же весом, пришлось сместить всю силу в ноги, но из-за этого она лишь обхватила его руку, не в силах даже поцарапать. — Чтобы убить меня, мало одного яда, милочка. — Противоядие, — поняла она запоздало, скривив губы. — Во мне было… противоядие. И ты выпил его. С моего рта. — Значит, жив только по твоей глупости. Как жалко, не думаешь? — Мое мнение… для тебя значимо? Он отпустил ее горло, но вместо этого перехватил ее за плечи, встряхивая за грудки. Платье опасно треснуло. — Зачем вернулся? Должок вернуть? Мари думала, что за стуком сердца в ушах не сможет услышать мужчину, но его голос ясно отразился в ушах: — Я все еще не закончил работу. Наобито вернуть тебя больше не выйдет, но не только он хочет себе провидицу. Знаешь, а Годжо не одни деньги предлагали. Мари подавленно прикрыла глаза. — Ладно. Зенин где-то сверху (вот же высокая горилла!) усмехнулся. Кажется, пораженно. — И все? Так просто? И вновь Мари потеряла себя в пространстве, и снова задавливала стон боли в глотке. Теперь она ударилась сначала бедром, а потом — коленями, когда упала на пол. Слепо стала шарить вокруг себя руками, стремясь узнать местоположение. Почувствовала только край ковра — Мне только интересно, зачем ты меня на свет иной отправить пыталась? — Еще и спрашиваешь? Ага, это оказался стол, в него Мари влетела. Она осторожно, хмурясь от неприятных ощущений и смаргивая слезы, стала подниматься. Зенин ей помог — взял за грудки (ткань снова треснула!) и силой усадил ее на стул. Мари инстинктивно прикрыла краем взметнувшегося платья ноги, крепко их сжимая. Зенин, казалось, не обратил на это внимания, нависнув над ней: — Так поясни. Мари фыркнула. — А вот не стану. — Принципиальная? — Если ты не видишь очевидного, то и крик в лицо не заставит тебя понять. Она отвернулась, скрестив на груди руки. — Давай так, Зенин, — скрипнув сердце, начала Мари. — Тебе нужны деньги, я права? Отдавай меня Годжо, или кому я там обещана. Без разницы. Получай свой гонорар и, наконец, вали на все четыре стороны. Молчание со стороны мужчины давило и заставляло нервничать. Что опять не так? Она слишком спокойна? Нагла? Он не ожидал, что она пойдет на его условия? Мари на нервах снова стала царапать заусеницу, ожидая ответ. Ну чего он молчит? Он вообще здесь? — А если я не согласен? Где-то здесь логика Мари и дала трещину. — Тогда чего ты хочешь? — Ты детей моих забрала, Камия. Мари вскинулась. — Это уже мои дети, Зенин. По документам они мои. Я стала их опекуном, пока ты непонятно где шлялся. — Тобой был отравлен, на минуту, — насмешливо поправил ее мужчина, по звукам, сев на стол, — И я вернулся. — У тебя нет дома. — Есть. — Работы нет. — Как и у тебя. — Ты их защитить не можешь! — А ты слепа. Кстати, где они? В школе? — Сегодня выходной, горе ты папаша, — процедила взбешенная Мари. — На улице играют. Секундное молчание со стороны Зенина, и тот быстро выдал: — Их там нет. — Что? Конечно есть. Я их с пару часов назад отправила. Они с соседскими девочками. Порыв ветра заставил ее в страхе вжаться в стул. Оклик не дал ответа — Зенин куда-то делся. Не успела Мари и прядь убрать за ухо, как новый порыв спровоцировал приступ асистолии: — Их нет ни на улице, ни в соседских домах. Мари непонимающе уставилась в темноту. — Что? — Камия, скажи, где дети могут быть еще. Мари прижала ладонь ко рту. Дети пропали.