Выбор

Кабинет Паркинсон был именно таким, каким я запомнила его с последнего раза. Каждый предмет находился на своём строго определённом месте, будто сама Пэнси расставляла всё вручную, подстраиваясь под невидимые линии симметрии. Тёмные шторы были слегка приоткрыты, пропуская ровно столько света, чтобы в кабинете царила мягкая, приглушённая атмосфера. Картины на стенах – строгие, без ярких красок, но с утончённой элегантностью – напоминали о безупречном вкусе их хозяйки. Обстановка говорила о Пэнси всё: её педантичность, её стремление к точности, её уверенность в собственных силах и завтрашнем дне. Всё в ней было продумано, от манеры держать себя до выбора интерьера. Даже аромат в комнате — тонкий и ненавязчивый, смесь свежести и чего-то дорогого. Здесь нельзя было позволить себе слабость или импульсивность. Мы сидим напротив друг друга, и разделяет нас только роскошный журнальный стол, сверкающий в солнечном свете своей идеально отполированной поверхностью. На первый взгляд между нами всего пара метров — расстояние, которое можно легко преодолеть шагом. Но это лишь иллюзия. На самом деле, нас разделяет пропасть — тысячи километров непонимания, моего нежелания здесь находиться и её сверлящий взгляд, который словно пытается проникнуть внутрь, вытащить на поверхность мои мысли. Её осанка безупречна, как и всегда: спина ровная, руки сложены перед ней в жесте, говорящем о сдержанности и готовности к действию. Этот взгляд, холодный и проницательный, говорит больше, чем любые слова. Мне бы хотелось встать и уйти, забыть об этом разговоре, который ещё даже не начался, но уже вывел меня из равновесия. Я примерно понимаю, о чём она хочет поговорить. Её намерения кричат в каждой мелочи: в настойчивости её звонка, в том, как она пристально смотрит на меня сейчас, и даже в безупречности её стола, который разделяет нас как граница между двумя мирами. — Я видела его, — произносит Паркинсон, скрестив ноги. — Кого? — ровно спрашиваю я, скрывая за нейтральным тоном накатывающее раздражение. Она закатывает глаза, как будто мой вопрос нелеп. — Малфоя, — бросает она с лёгкой насмешкой, будто речь идёт о чём-то само собой разумеющемся. — Он выходил из нашей ложи во время перерыва на квиддиче. Там ведь никого не было, кроме тебя. Она не спрашивает — она утверждает. — Допустим, — я слегка киваю. Паркинсон пристально смотрит на меня. Её взгляд изучающий, почти осуждающий, как будто она пытается прочесть мои мысли, найти в них подтверждение своим подозрениям. Наконец, она тяжело вздыхает, и её тон становится мягче, но от этого не менее острым: — Ты сошла с ума, Гермиона? И я сейчас даже не о том, что у него есть невеста, — она отмахивается от этого факта, как будто он незначителен, её голос твердеет. — Ты его не знаешь. А я знаю. И если бы ты пришла ко мне и спросила, что он за человек, я бы посоветовала тебе развернуться и перейти дорогу в противоположную от него сторону. Её слова звучат категорично, даже немного жестоко, но они не лишены смысла. Я чувствую, как её намерения пробивают защитные стены моего сознания. Но меня не покидает чувство, что её предупреждение продиктовано не только заботой, но и чем-то ещё. Какой-то скрытой эмоцией, которую она умело маскирует. — Пэнс, — начинаю я, стараясь удержать голос спокойным, но в нём уже сквозит усталость от приближающегося нравоучения. — Нет, послушай меня, — перебивает она с упрямой решимостью. — Малфой совсем не тот, с кем тебе стоит тесно «дружить». Я поднимаю руку перед собой, как бы сигнализируя ей остановиться. — Это не тебе решать, — мой тон становится твёрдым, непоколебимым. — На мне нет ошейника с текстом «Позвоните Пэнси Паркинсон». Ты не можешь указывать мне, что делать. Её губы изгибаются в лёгкой ухмылке, и она лениво откидывается на спинку дивана. — Хм, — протягивает она, явно не впечатлённая моими словами. — Он тебя шантажирует? Использует? Я всего лишь хочу помочь тебе избавиться от него. Будет нелегко, но вполне выполнимо. Я на мгновение прикрываю глаза, позволяя себе выдохнуть. Помощь от Паркинсон — это как держать в руках бомбу с таймером. Она, возможно, и скажет тебе, какой провод перерезать, но факт того, что бомба окажется в твоих руках, остаётся неизменным. Это её стиль помощи — нервирующий, опасный и до конца непонятный. — Пожалуйста, не вмешивайся в это, Пэнси, — говорю я, глядя ей прямо в глаза. — Я справлюсь сама, что бы ни случилось. Но она, кажется, не слышит меня. Её взгляд становится ещё более проницательным, как будто она пытается расколоть мою защиту. — Он увлечён тобой? — внезапно спрашивает она. Я лишь неопределённо пожимаю плечами. — Если Малфой действительно привязан, то он мог бы… — начинает она, но я тут же перебиваю. — Пэнси, я прошу, — мой голос звучит резче, чем я планировала, и это уже второй раз за этот разговор, когда я вынуждена её умолять. Она прищуривается, словно пытаясь понять, что именно я скрываю, и задаёт вопрос, ответ на который ей, по сути, не нужен. — Гермиона, только не говори мне, что ты… Я закрываю глаза, чувствуя, как меня выматывает эта беседа, её вопросы, мои ответы. Всё. Пэнси нехотя кивает, признавая моё право на защиту, но её голос всё ещё звучит немного упрямо: — Ладно, ладно. Как хочешь, — говорит она, а затем добавляет с лёгкой тенью насмешки: — В любом случае, если что-то изменится, сообщи мне. Не сообщу. Я могу это гарантировать. Я могу сыграть ва-банк, но не сообщу. Никогда. Не потому что защищаю Малфоя - скорее, потому что защищаю ее. Всё, что написано в папке, лежащей между нами на столе, — это лишь крохотная часть того, на что он способен. Пэнси умна, хитра, но не настолько кровожадна, как он. Она не знает его настоящего. Перед глазами встаёт лицо Монтегю. Его расширенные от ужаса глаза, растерянная гримаса, и кровь, смешанная с мозгами, разлетевшаяся по стене словно мазки на холсте талантливого, но безумного художника. Воспоминание приходит внезапно, вонзается в сознание ледяным кинжалом. Она даже представить себе не может, на кого решила охотиться. Это не просто игра. Это противостояние с существом, у которого нет ни страха, ни жалости. А я знаю, чем заканчиваются такие попытки. И мне бы не хотелось, чтобы она стала следующей его жертвой по собственной глупости. Вечером того же дня, в попытках заглушить эхом звучащие в голове слова Паркинсон, я размешивала соус с излишней агрессией. Ложка царапала дно кастрюли, будто мне это чем-то могло помочь избавиться от кипящих внутри эмоций. Мысли крутились без остановки, как карусель, которая не может остановиться, даже если ты кричишь. Я знаю Паркинсон. Знаю её категоричность. Знаю, насколько настойчиво она может отстаивать свою точку зрения, особенно если она противоречит твоей. Она привыкла, что её слово — закон, что она всегда права, что её «забота» нужна всем вокруг. Но я ведь попросила её. Очень вежливо. Почти умоляюще. Разве это ничего не значит? Я надеюсь, что она хотя бы на этот раз ко мне прислушается. Ей же самой будет лучше, если она не станет лежачим бревном на пути Малфоя. Потому что он переедет любого. Безжалостно, холодно, не задумываясь и не замедляя шага. Ему всё равно, кто перед ним: враг, друг или человек, который только хотел «помочь». Малфой не делает исключений. Даже не моргнёт. Вздохнув, я отодвигаю миску с соусом в сторону и беру глубокую сковороду для жарки морепродуктов. На фоне играет кулинарная передача, и я почти машинально повторяю все движения повара с экрана. Он берет оливковое масло — я делаю то же самое. Добавляет морепродукты на сковороду, и я тут же следую за ним, стараясь не отставать. Масло начинает потрескивать, и аромат свежего чеснока заполняет кухню. Усиленно перемешивая содержимое сковороды, я нахмуриваюсь, сосредоточенно копируя каждое движение. Голос ведущего из телевизора звучит успокаивающе, помогая мне отключиться от всех мыслей. Меня окружают только звук, аромат, движение рук. Ничего лишнего. Но обстановка меняется. Тепло буквально окутывает меня. Я замираю, когда твердая мужская грудь прижимается к моей спине, лишая способности дышать ровно. Мои пальцы крепче сжимают ручку сковороды, когда его горячее дыхание касается моего уха. — Не знал, что ты умеешь готовить, — раздается низкий голос Драко. Мир вокруг словно сжимается до этой точки — до его прикосновений, до его дыхания, до его близости. Его руки лениво опираются на столешницу с обеих сторон от меня, блокируя возможность уйти. Ароматы кухни смешиваются с его запахом — мускусным, пробуждающим что-то первобытное. — Почти все летние каникулы я проводила у Теодора дома, — говорю я, стараясь звучать спокойно, и беру приправу, посыпая содержимое сковороды, — у него был домашний эльф, но он был уже очень старым и готовить не умел. Это не входило в его обязанности. Так что нам приходилось выкручиваться самим. Я ловлю себя на том, что говорю больше, чем нужно, словно пытаюсь заполнить пустоту. — Честно говоря, у Тео получается лучше, чем у меня, — добавляю я, стараясь сосредоточиться на еде, а не на мужчине за своей спиной. Драко медленно ослабляет свой галстук, его движения ленивые, но какие-то завораживающе грациозные. Затем он устраивается позади меня, его грудь касается моей спины, а руки мягко обхватывают мою талию. Я замираю, чувствуя, как он перегибается через мое плечо, чтобы взглянуть на то, что я делаю. Его близость обжигает. — Выглядит хорошо, — отмечает он с довольной интонацией, а затем, как будто случайно, оставляет мягкий поцелуй на моем плече. Моя рука невольно замирает на секунду, прежде чем я возвращаюсь к готовке. Но это сложно, слишком сложно, когда его прикосновения заставляют кровь кипеть, а сердце биться быстрее. Я улыбаюсь, словно только что выиграла звезду Мишлена. — Надеюсь, и на вкус тоже, — говорю я, бросив взгляд на сковороду. Драко отвечает коротким кивком, будто само собой разумеющимся, и мягко отстраняется. Он снимает пиджак и аккуратно накидывает его на спинку ближайшего стула, а затем направляется к винному шкафу, который я до этого даже не замечала. Изящным движением он достает бутылку вина и два бокала. Я выключаю плиту и оборачиваюсь к нему, стараясь незаметно рассмотреть его. Драко, сосредоточенный и предельно уверенный, ловко снимает пробку и разливает вино по бокалам. Каждое его движение настолько выверено, что создается впечатление, будто он всю жизнь только этим и занимался. У него изысканная манера, как у профессионального сомелье, и мне кажется, что ему под силу буквально всё, за что бы он ни взялся. Он медленно отодвигает стул, садится и притягивает меня к себе, усаживая на колени. Его руки уверенно обвивают мою талию, и я невольно поддаюсь этому движению, обнимая его за шею. Между нами больше не остаётся пространства — мы близки настолько, что чувствуем дыхание друг друга. Драко поднимает бокал, отпивает глоток вина и, наклонившись ближе, утыкается носом мне в шею. Его горячее дыхание щекочет кожу, и я закрываю глаза, позволяя себе наслаждаться моментом. — Не хочешь куда-нибудь съездить отдохнуть? — звучит его голос, чуть приглушённый и удивительно мягкий. Я открываю глаза и поворачиваю голову, чтобы встретить его взгляд. — Например? Он чуть пожимает плечами, продолжая изучать мои черты лица. — Куда хочешь. Выбор за тобой. Я задумываюсь на мгновение, прижавшись к нему ближе. Идея неожиданного отпуска кажется почти заманчивой, но я пытаюсь взвесить её. — Может быть… на море? — медленно произношу я, вглядываясь в его лицо. — Туда, где тепло. Он кивает, соглашаясь, и тянется ближе. Его поцелуи, начавшиеся с шеи, становятся всё горячее, переходя вниз, по линии ключиц. Каждое прикосновение его губ заставляет меня сильнее хвататься за его шею, словно я боюсь потерять опору. Его руки ловко находят застёжку моего платья, растягивая его со спины. Ткань мягко соскальзывает вниз, обнажая кожу, поддающуюся его прикосновениям. Наши губы находят друг друга снова, в этот раз с большей жадностью, будто всё вокруг перестаёт существовать. Я крепко обвиваю его руками, мои пальцы утопают в его волосах, а он лишь сильнее прижимает меня к себе. Я сажусь удобнее на его бедра, ощущая, как каждое его движение заполняет меня теплом. Он низко рычит, подхватывая меня под ягодицы. Одним уверенным движением поднимает, не отрывая губ от моих. Его пальцы вжимаются в мои бёдра, мои ноги крепче обвиваются вокруг его талии. Мы забываем обо всём: о вине, о еде, которая осталась на кухне, о кулинарной передаче на заднем фоне. Всё, что имеет значение сейчас, — это его жадные поцелуи, его сильные руки и то, как он несёт меня в спальню. Через несколько дней зимний холод Лондона остался позади, уступив место тёплому солнечному свету греческого острова. Небольшой двухэтажный коттедж на краю южного побережья — оказался настоящим райским местом. Белоснежные стены дома, увитые зелёными лианами, идеально сочетались с лазурным горизонтом. Огромный пляж раскинулся прямо перед домом, а вид на бескрайнее Средиземное море захватывал дух. Здесь было невероятно красиво в любое время суток, но ночью особенно. Лунный свет, словно серебряная дорожка, переливался в воде, создавая иллюзию, будто море живёт собственной жизнью. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь нежным шёпотом волн. Я сидела на берегу, ноги едва касались воды. Волны мягко обнимали мои ступни, оставляя лёгкое ощущение прохлады. Мягкий песок приятно оседал под пальцами. Чуть поодаль, едва различимый в полумраке, стоял Драко. Белая хлопковая рубашка мягко облегала его плечи, а тёмно-синие штаны спускались до босых ног, которые сливались с песком. Это было странное зрелище — видеть его таким, совершенно не похожим на человека, которого я привыкла знать. Но горящая сигарета в его пальцах, то самое крошечное оранжевое пламя, выдавала в нём прежнего Драко. Сигарета наполняла воздух тонким запахом табака, почти растворяясь в солёном ветре. Между нами была тишина. Не натянутая и не тяжёлая, а напротив — лёгкая, как шелест волн, словно мы договорились обо всём без единого слова. Это было понимание, понятное только нам двоим. За спиной я слышу мягкие шаги, его босые ноги касаются песка, нарушая тишину легким шорохом. Драко подходит ближе и, без единого слова, опускается рядом. Он бережно тянет меня за кисть, разворачивая к себе. Его другая рука появляется из-за спины, держа небольшую бархатную коробочку глубокого бордового цвета. Открывая её, он достаёт старинный золотой браслет. Изящный, с десятью жемчужинами, соединёнными друг с другом, а по бокам сияют мелкие бриллианты. Украшение выглядит настолько антикварным и драгоценным, что я невольно задерживаю дыхание. Я поднимаю взгляд на Драко, в поисках ответов. Он, не говоря ни слова, расстёгивает застёжку браслета и бережно надевает его на моё запястье. — Это семейная реликвия, — тихо говорит он, его голос словно растворяется в звуке волн. — Мой прадед подарил его своей жене в день их свадьбы. Много лет назад. Он умер молодым, едва дожив до тридцати. Даже не успел увидеть рождения своего сына. Я смотрю на него, молча слушая каждое слово. — Женевьева, его жена, осталась одна. Ей пришлось самой растить ребёнка и вести хозяйство. Она была прекрасна, очень красива. Мужчины предлагали ей помощь, поддержку, защиту. Он замолкает. Тишина между нами становится ощутимой, и я, не выдержав паузы, тихо спрашиваю: — А что она сделала? Драко мягко поглаживает мою кисть, его взгляд устремлен на браслет, который сверкает под светом луны. — Но прежде чем быть красивой, она была умной и горделивой женщиной, — продолжает он, его голос чуть ниже, наполненный уважением. — Женевьева была воплощением силы. После смерти моего прадеда она прожила ещё девяносто лет, и все эти годы оставалась одна. Никто не смог заменить ей мужа. Она отказала всем, кто пытался завоевать её сердце. Его пальцы едва заметно сжимают мою руку, как будто он хочет передать мне нечто важное. — Её сын, мой дед, взял управление имением на себя сразу после совершеннолетия, — говорит он дальше, задумчиво глядя на браслет. — Это освободило Женевьеву от всех тяжестей, которые ей пришлось нести. Последние годы она провела на юге Франции, в доме, где когда-то жила с моим прадедом. Она сохранила его таким, каким он был при нём, не позволяя времени стереть даже воспоминания. Я поднимаю голову, встречая его взгляд. Между нами молчание, но оно наполнено смыслом. Этот момент кажется вечностью, словно весь мир остановился, оставив только нас двоих, ночное небо и шепот волн. Оставшиеся дни на острове пролетели в сладкой, ни к чему не обязывающей гармонии. Мы не строили чёткого плана, не гнались за достопримечательностями или обязательными пунктами маршрута. Всё было спонтанно, естественно. Солнце постепенно позолотило нашу кожу, оставляя следы тёплых дней, проведённых под его щедрым светом. Мы гуляли по узким улочкам небольшого городка, где каменные стены домов сохраняли прохладу, а окна украшали цветущие кашпо. Местные жители приветствовали нас лёгкими кивками, и иногда я ловила их взгляды — смесь любопытства и благожелательности. На закате мы уходили к берегу, где небо превращалось в палитру огненных оттенков, отражающихся в спокойных водах моря. Наши утра начинались на рассвете, когда солнце ещё только начинало пробиваться из-за горизонта. Мы завтракали на террасе, где свежий воздух приносил аромат моря. В полдень, устав от знойной жары, мы возвращались в дом, скрываясь в его прохладных комнатах. Там мы часами оставались наедине, наслаждаясь друг другом так же, как наслаждались каждым моментом на этом острове. Каждый день был не похож на предыдущий, но в каждом из них было одно общее: ощущение свободы, лёгкости и полного погружения в мгновение. Мы не просто отдыхали — мы жили так, как будто время перестало существовать, оставив нас вдвоём в бесконечном тепле этого удивительного уголка мира. Вечером нашего последнего дня на острове мы выбрали небольшой ресторан, укрывшийся среди виноградников на склоне, откуда открывался захватывающий вид на море. Мягкий свет фонарей создавал уютную атмосферу, а лёгкий шелест волн где-то внизу смешивался с тихой игрой гитары, которую исполнял музыкант на террасе. Драко сидел напротив меня, выглядя расслабленным, почти умиротворённым. Я играла с вилкой, не отрывая взгляда от закатных красок, которые ещё едва трепетали на горизонте, уступая место темноте. Но внутри меня бушевал вопрос, который я уже несколько дней не решалась озвучить. Сделав глоток воды, я, наконец, заговорила: — Как вы познакомились? Он сразу понял, что я говорю об Астории, но его спокойствие не нарушается. — Её отец продал мне её за очень ценную информацию, — говорит он ровным, почти отстранённым тоном, словно рассказывая о незначительном эпизоде из своей жизни. Я удивлённо хмыкнула, наклонив голову. — Хорошенький подарок, — бросила я с лёгким сарказмом, чувствуя, как внутри поднимается какая-то непонятная волна эмоций. Он посмотрел на меня, и уголки его губ дрогнули в слабой улыбке. — Это было до тебя, Гермиона. Не бери на свой счёт, — голос звучал мягко, но взгляд на мгновение задерживается на мне, пытаясь понять, насколько далеко мои мысли сейчас от него. Я откладываю вилку, смотря на него пристально. Конечно. Не брать на свой счёт. Меня это не касается. Но как долго? Как долго я смогу быть просто частью его жизни? И одна ли я хочу чего-то более фундаментального? Уверенности, стабильности, а не просто редкие моменты, когда его мир смыкается с моим. Не ждать очередных его звонков. Не засыпать в холодной пустой квартире. Не сидеть в тишине, уставившись в мерцающий камин. Драко живёт в своём мире, где всё подчиняется его законам. А я? Я в этом мире — лишь гость. Временный. Может, желанный, но не необходимый. Я ведь тоже человек. Со своими желаниями, страхами, с потребностью в тепле и значимости. Но могу ли я требовать большего? Могу ли я осмелиться попросить его впустить меня дальше, глубже, туда, где он никогда никого не пускает? Или же это моя ошибка — думать, что я заслуживаю большего, чем он может дать? Ведь он никогда не обещал мне ничего. Ни «мы», ни завтрашнего дня, ни даже утешительной лжи. Всё это лишь последствия моего выбора. Я согласилась на такие правила, тогда ещё не понимая, насколько сильно он впитается в меня. До крови. До атомов. До мельчайших клеток в моём теле. Каждое его прикосновение, каждое слово, каждый поцелуй — я живу этими крохами, как голодный, нашедший случайный кусок хлеба. Иногда я думаю, что это моя вина. Что я сама позволила ему так глубоко проникнуть, разрушить мои привычные стены. Ведь изначально я знала, кто он. Но я ошибалась, думая, что смогу оставаться вне этого. Что смогу быть просто частью его мира, не утонув в нём. А теперь? Теперь я задыхаюсь от этого. Она пожирает меня изнутри, оставляя лишь пустоту, которую никто не заполнит, кроме него.