Выбор

Дождь шел тихо, будто не решаясь громко нарушать траурное молчание. Капли стучали по черным зонтам, сотнями укрывшимся над головами людей, как мрачный лес. Церковные колокола, пробившись сквозь шум дождя, заполнили воздух глубокой печалью. Их звук был будто эхо сломленного сердца, раздававшееся в бескрайнем просторе человеческого горя. Католический обряд вершился с безукоризненной торжественностью. Белоснежные облачения священника резко контрастировали с темным морем скорбящих, его голос звучал властно, но не громко, будто проникая в самые глубины душ. Латинские молитвы обволакивали пространство, превращая церковь в священное место, где мир замер, отдавая последнюю дань уважения. Когда орган заиграл последний аккорд, люди один за другим подходили ко мне, чтобы выразить соболезнования. Я стояла в центре, в самом сердце скорби, как неподвижный черный монолит среди непрерывного потока лиц, слов и жестов. Мои руки принимали каждую ладонь, а слова — каждую фразу, независимо от их искренности. — “Он был хорошим человеком. Такая трагедия.” — “Если вам что-то понадобится, просто скажите.” — “Время лечит.” Они говорили шаблонные фразы, иногда неловко избегая моего взгляда, иногда позволяя себе грубое любопытство. Для большинства я играла роль хорошенькой игрушки Кайдена — красивой фигурой, не более. Только близкий круг знал правду. Но те, кто не знал, теперь видели меня лишь через призму его смерти, словно теперь, без него, я стала открытой для чужих амбиций, чужих желаний. Некоторые из тех, кто подходил ко мне, не могли скрыть своего истинного лица. Их слова, которые должны были быть утешением, превращались в тонкие намёки. Грубая усмешка, чересчур долгий взгляд, тихий шёпот: “Если теперь вы одна, я всегда рядом.” Эти фразы резали слух, но я не реагировала. Моё лицо оставалось холодным, я кивала, как требовал момент, и переходила к следующему соболезнующему. Они думали, что могут тронуть меня, но не знали, насколько далеки от этого. Рука за рукой, взгляд за взглядом. Я не оглядывалась, не пыталась запомнить ни одного из них. Я просто стояла, как статуя, выдерживая всё, что приходилось. Это была моя роль, мой долг — быть неуязвимой в этот момент. Но вдруг я почувствовала что-то другое. Чья-то рука задержалась на моей дольше, чем нужно. Не просто дольше, а так, словно хотела что-то сказать этим касанием. Я подняла взгляд, впервые за всё это время, и увидела его. Малфой. Его присутствие было неожиданным, почти шокирующим. Я не видела его с той ночи, и не могла представить, что он окажется здесь, среди этой траурной толпы. Но вот он стоял передо мной, его лицо было почти непроницаемым, но глаза говорили больше, чем он, наверное, хотел бы. На долю секунды мне показалось, что я больше не стою на ногах, а падаю в бездну. — Мои соболезнования, — произнёс он, его голос звучал ровно, без намёка на эмоции. Я заставила себя собраться. Его рука, сжимающая мою, была лишь рукой. Просто касание. Я отпустила ее, будто она была такой же, как все остальные. Кивнула — коротко, почти равнодушно — и перевела взгляд на следующего, не дав ему возможности увидеть, как много значило это мгновение. Он задержался ещё на секунду, а потом сделал шаг назад, исчезая в толпе. Но его присутствие оставалось рядом, как призрак, и я знала, что это только начало. Через несколько часов после похорон я вышла из церкви, всё ещё чувствуя на себе холодные взгляды и пустые слова соболезнований. Теперь я была одна, и с каждой минутой тишина становилась громче, давила сильнее. Такси подъехало к бордюру, и я молча села на заднее сиденье, захлопнув за собой дверь. Машина плавно тронулась с места, и город начал медленно уплывать за окнами. Сидя в углу, я сняла чёрный платок с головы, пальцы слегка дрожали. Скомкав его, сунула в сумочку, как будто хотела избавиться не только от него, но и от всей тяжести последних часов. В этот момент в сумке зазвонил телефон. — Да? — мой голос прозвучал глухо, словно я говорила издалека. — Где ты была? — звонкий голос Пэнси раздался так неожиданно, что я на мгновение закрыла глаза. Он был слишком ярким, слишком живым на фоне всего, что окружало меня сегодня. — На похоронах, — ответила я коротко. — Эм, мои соболезнования, — её слова прозвучали скорее как вежливость, чем искреннее участие. — А кто умер? — Дальний родственник, — я солгала без колебаний, слишком усталая, чтобы объяснять. — Не знала, что у тебя осталась родня, — хмыкнула она, и я почти могла видеть её лёгкую усмешку. Я только мычу в ответ, усталость накрывает меня волной. Но Пэнси, как всегда, не останавливается. — Сможешь приехать к нам? Тео тут. Небольшое объявление. — Постараюсь, — мой голос звучит как-то механически. — Я открою камин через «Дырявый котёл». У тебя осталось зелье? Я на мгновение замолкаю, пытаясь сосредоточиться. Мой взгляд скользит по окну, где мимо проносятся знакомые улицы, и я вдруг осознаю, насколько далеко всё это кажется — их разговоры, их жизнь, их планы. — Да, осталось, — наконец отвечаю я, голос чуть хриплый. — Отлично. Жду тебя, — говорит она, и связь обрывается. Я опускаю телефон и кладу его рядом с платком. — Развернитесь, — сказала я водителю. Водитель бросил на меня взгляд в зеркало заднего вида, удивлённый столь резким изменением планов. Машина уже направлялась к аэропорту, но, кажется, этот человек был слишком привык к странным клиентам, чтобы задавать вопросы. — Куда теперь? — коротко спросил он, слегка поворачивая руль, чтобы выбрать место для разворота. — На Чаринг-Кросс-Роуд, — ответила я, откидываясь на сиденье. Он кивнул, не проронив ни слова, и машина плавно развернулась. Город за окном медленно начал меняться. Улицы становились всё теснее, здания всё выше, а тени от фонарей — длиннее. Доехав до адреса, я расплачиваюсь с водителем, бросая на заднее сиденье банкноту и даже не дожидаясь сдачи. Вечерний воздух встречает меня влажным холодом, пропитанным запахом выхлопных газов и сырости. Я закрываю дверцу и окидываю взглядом улицу, выискивая укромное место. Мой взгляд задерживается на узком переулке между двумя зданиями, где в полумраке виднеются мусорные баки. Это место идеально. Никто сюда не сунется, а если и сунется, то быстро сбежит от вони, которая витает вокруг. Не раздумывая, я направляюсь туда. Остановившись за одним из баков, я вытаскиваю из сумки небольшой тканевый мешочек, надёжно спрятанный среди остальных вещей. Внутри — небольшие стеклянные колбочки, аккуратно завернутые в мягкую ткань, чтобы не разбились. Мои пальцы быстро находят нужное — колбочку с оборотным зельем. Её мутная жидкость слегка переливается в тусклом свете, и я на мгновение замираю, глядя на неё. Сжав зубы, снимаю крышку и одним движением вливаю жидкость в рот. Горький, почти металлический вкус обжигает язык, а потом волной спускается вниз, в желудок. В ту же секунду я чувствую, как моё тело начинает сопротивляться. Желудок скручивает, будто внутри поселился горячий клубок. Подступает тошнота, и мне приходится опереться на стену, чтобы удержаться на ногах. Моё сердце начинает биться быстрее, а по всему телу проходит волна жжения, будто я горю изнутри. Я зажмуриваюсь, стараясь не кричать, стиснув зубы до боли. Тело начинает меняться, ломаясь под действием зелья. Мои руки, ещё минуту назад гладкие и крепкие, начинают морщиться. Кожа становится сухой, покрывается мелкими трещинами. Ноги подкашиваются, становятся слабыми, словно чужими. Я опускаюсь на корточки, чувствуя, как спина выгибается, превращаясь в горб. Одежда чуть провисает, будто я уменьшилась в размерах. Моё лицо тянет, кости становятся более грубыми, чужими. Через несколько мучительных минут процесс завершается. Я глубоко дышу, позволяя телу привыкнуть к новому состоянию. Поднявшись, я выпрямляюсь настолько, насколько позволяет согнутая спина. Теперь я — ещё одна старуха из толпы, неприметная, никому не интересная. Моё чёрное траурное платье и платок идеально вписались в образ старухи. На улице уже начало смеркаться, фонари разлили жёлтый свет по тротуарам, а я, едва передвигая ноги, плелась в сторону «Дырявого котла». Каждый мой шаг был настолько медленным, что я начинала злиться на себя. Почему я решила, что седой волос старухи — лучший выбор? Возможно, пора наконец начать подписывать колбочки с оборотным зельем, чтобы избежать подобных ошибок в будущем. Наконец, я добралась до двери «Дырявого котла». Толкнув её дрожащими руками, я вошла внутрь, сразу же ощутив тепло заведения. Здесь было шумно, пахло дымом и пивом. Я медленно проковыляла к камину, избегая чужих взглядов. Когда я добралась, я едва могла стоять, но всё равно наклонилась, дрожащими руками взяла горсть летучего пороха и бросила его в огонь. — Поместье Нотт, — прошептала я, и моё тело моментально растворилось в огне. Мир перед глазами закружился, стены растянулись в зелёных всполохах, и через мгновение я уже стояла в старинной библиотеке. Каменные стены возвышались вокруг меня, пропитанные запахом старых книг и воска от свечей. Оборотное зелье начало терять силу, и я вновь начала чувствовать себя собой. Морщинистая кожа разгладилась, спина выпрямилась, ноги обрели привычную силу. Процесс был быстрым, почти безболезненным, но не менее неприятным. Приведя одежду в порядок, я вышла из библиотеки, попав в череду длинных коридоров. В каждой комнате, мимо которой я проходила, царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь звуком моих шагов. Наконец, я оказалась в большом главном холле. Просторное помещение с высокими потолками и массивными окнами. В центре комнаты стоял бильярдный стол — массивный, из чёрного дерева, с зелёным сукном, на котором хаотично лежали шары. За ним стоял Теодор. Он лениво опирался руками на кий, его взгляд был задумчивым, будто он размышлял над чем-то, не имеющим отношения к бильярду. — Что здесь делает бильярдный стол? — мой голос эхом разнёсся по огромному залу. Теодор поднял голову, посмотрел на меня и снова вернулся в своё прежнее положение, опираясь на кий. — А что ещё делать в этом доме? Надо же хоть как-то себя развлечь, — пробормотал он, голос его звучал безразлично, словно он говорил больше для себя, чем для меня. — Пэнси здесь? — спросила я. Теодор кивнул, подняв руку и лениво указав пальцем куда-то в сторону. — Там, — коротко бросил он, возвращаясь к своей игре или размышлениям. Я задержалась на мгновение, окинув его взглядом, а потом, не говоря больше ни слова, направилась туда, куда он указал. Войдя в кабинет, который Пэнси полностью переоборудовала под себя, я невольно задержала взгляд на деталях. Всё здесь кричало о её перфекционизме. Полированные тёмные панели стен, массивные стеллажи, заставленные книгами, строгие шторы, мягко приглушающие свет, и, конечно, её рабочий стол — массивный, из чёрного дерева, заваленный кипами папок и бумаг. На первый взгляд — хаос, но я знала, что это обманчиво. У Пенси даже беспорядок был стратегическим. Она сидела за этим столом, наклонившись над очередным документом. Её осанка была напряжённой, взгляд сосредоточенным, а пальцы неосознанно постукивали по краю бумаги. Перед столом стояли два кресла глубокого тёмно-зелёного оттенка, обитые дорогой бархатистой тканью. Я молча опустилась в одно из них, и коротко вздохнула. Тео зашёл следом за мной, небрежно хлопнув дверью, как будто хотел обозначить своё раздражение. — Можно как-то по-быстрому? Я устал здесь находиться, — буркнул он, облокачиваясь на спинку второго кресла, но даже не удосужившись в него сесть. — Бильярд тебя не отвлек? — холодно спросила Пэнси, не поднимая глаз от бумаги. — Атмосфера не та, — безразлично пожал плечами Тео, будто это объясняло всё на свете. — Попробуй маджонг, — вставила я, удерживая серьёзный тон. — Что это? — Тео повернул ко мне голову, приподняв бровь в недоумении. Его тон был таким, будто я предложила ему слетать на Марс. — Японская настольная игра, — спокойно пояснила я. — Развивает умение быстро принимать верные решения. Он уставился на меня, не понимая, серьёзна я или издеваюсь. Минуту он молчал, словно переваривая услышанное, а потом, нахмурившись, произнёс: — Не смешно, Гермиона. — А я и не старалась, — коротко ответила я, скрестив руки на груди. Тем временем Пэнси наконец оторвалась от своих бумаг, аккуратно сложила их стопкой перед собой и, наведя порядок на столе, подняла на нас взгляд. Её глаза сверкнули сдержанным раздражением, но она, как всегда, оставалась безупречно собранной. — Вы всегда такие… занимательные, или это специально для меня? — сухо бросила она, откинувшись на спинку своего кресла. Тео издевательски хмыкнул, но промолчал, что было его лучшим решением за последние пять минут. — Полгода назад я познакомилась с одной особой в Париже, — начала Пэнси, её голос был ровным, почти безэмоциональным, но в нём слышались нотки гордости. — Её отец — заместитель министра Франции. — Ты познакомилась с ней из-за её отца, или потому что она действительно тебе интересна? — едко бросил Тео. Пенси даже не удостоила его взглядом, как будто его реплика была лишь досадным шумом. Она продолжила, не позволив себе сбиться: — Как оказалось, она сейчас обручена, — произнесла Пэнси с едва заметной улыбкой. Она скрестила пальцы на столе и продолжила: — А судя по последним событиям, её жених — главный покровитель Кингсли. — Кингсли? — Теодор присвистнул, подняв брови. — И ты думаешь, он примкнет на твою сторону? Пэнси чуть прищурилась, её глаза блеснули холодным расчётом. — С ним я никогда не пересекалась, — признала она. — Но если потребуется, я хочу найти способ убедить его. Я скептически наклонила голову. — Это звучит как план на грани фантазии, Пэнси. У тебя хоть есть представление, как ты собираешься с ним работать? Она пожала плечами, словно это было всего лишь вопросом времени. — Пока рано говорить. Но вчерашняя встреча с его невестой в Твилфитт и Таттинг оказалась… весьма кстати. — И? — наконец произнесла я, пытаясь вернуть её к сути. — Так вот, я настоятельно пригласила её на нашу вечеринку в честь помолвки. И, разумеется, она приведёт и его, — произнесла Пэнси, словно между прочим, но в её голосе слышались нотки показного безразличия, за которыми скрывалось едва сдерживаемое волнение. — Подожди, стоп, — перебил её Тео, резко выпрямившись. — А где будет торжество? Неужели в Годриковой Впадине? — В Паркинсон-холле, конечно, — ответила она, закатывая глаза. — О нет, — Тео отрицательно покачал головой. — Я туда не пойду. — Ты хочешь, чтобы я провела его здесь? — холодно спросила Пэнси. Теодор поморщился, явно взвешивая варианты. — Выбираем худшее из зол, — морщится он. Пэнси окинула Тео взглядом, словно она объясняла очевидное ребенку. Её идеальный маникюр слегка постукивал по краю стола, выдавая едва уловимое раздражение. — Итак, когда они прибудут, ты, Тео, будешь отвлекать девушку, чтобы у Гермионы была возможность незаметно наблюдать за её женихом. Я замечаю, как Теодор напрягся. Он опустил голову назад, будто пытаясь переварить услышанное. Несколько секунд он молчал, а затем, подняв голову, произнёс: — Поттер хоть осилит пост министра? Слова Тео заставили лицо Пэнси исказиться от едва скрытого раздражения, словно он поставил под сомнение её личный выбор. — Конечно, — сухо ответила она. — Бруствер стар и немощен. Он теряет сторонников из года в год. В предстоящих выборах у него почти нет шансов. А Гарри — молодой глава Аврората с безукоризненной репутацией. Превосходная кандидатура. Тео приподнял бровь, его лицо оставалось непроницаемым. — Бруствер выглядел вполне бодрым, когда я видел его в последний раз, — недоверчиво заметил Тео. Пэнси слегка подалась вперёд, скрестив руки на груди. — Ненадолго, — мрачно ответила Пэнси. Теодор повернулся ко мне, его глаза метались между мной и Пэнси. Я могла буквально видеть, как в его голове скапливались подозрения. И вот, наконец, он проговорил, выдохнув с отчаянием: — Гермиона, нет. Скажи мне, что ты этого не сделала. Я лишь неопределённо пожала плечами, оставив его в догадках. — Ты с ума сошла, Пэнс? Это же министр, а не какой-то там мелкий чиновник! — Тео резко подался вперёд, его голос сорвался на шёпот, полный негодования. — Он принимает зелье всего лишь последние три месяца. Это не убьёт его сразу, — отмахнулась Пэнси, как будто обсуждала всего лишь изменение диеты. — Тем более я не могу так часто искать предлоги, чтобы увидеть его. Она поправила одну из идеально лежащих папок на своём столе и добавила, словно заключительный аккорд: — Это всего лишь подстраховка на случай его выигрыша на выборах. Теодор устало прикрыл лицо рукой, и негромко выругался. — Это… сумасшествие. Просто сумасшествие, — выдохнул он, переводя взгляд с меня на Пэнси и обратно. — Как вообще это пришло вам в голову? Пэнси лишь слегка усмехнулась, её лицо выражало непоколебимую уверенность в своей правоте. — Потому что в нашем мире никто не выигрывает, не имея плана “Б”. Вот оно. Апогей амбициозности. Пэнси умудрялась доводить это до искусства. Для неё всё было стратегией, каждый шаг — продуманным ходом, каждая случайная встреча — частью более грандиозного плана. Иногда казалось, что она и дышит только потому, что это как-то вписывается в её глобальную картину мира. Она была той, кто мог предугадать каждый твой шаг. Той, кто видел сквозь твои намерения, кем бы ты ни был. Она знала, кто достоин доверия, а кто — лишь пешка в её игре. Даже сейчас, глядя на неё, я видела, как её разум уже составил план не только на сегодняшний вечер, но и на недели вперёд. Пэнси была воплощением амбиции, выживания и стратегической мысли. Люди могли недооценивать её, путать с кем-то менее значительным, но это была их ошибка. Потому что именно такие, как она, выходят победителями в любом противостоянии. — Я не смогу долго тут находиться. У меня есть неотложные дела, — говорю я, слегка поджав губы. — Проверю несколько зелий и вернусь обратно. Пэнси коротко кивает, словно это было ожидаемо. — Напиши мне список ингредиентов, которые тебе нужны, — бросает она, но через секунду её лицо приобретает чуть более раздражённое выражение. — И, кстати, насчёт твоего последнего запроса… Мне пришлось буквально вцепиться зубами в одного толстосума, чтобы это достать, а заодно хорошенько опустошить твой счёт, Тео. Тео вздыхает, закатывает глаза и, опустив руки, произносит: — Не смотри на меня так. Ты давно прибрала в свои руки мою ячейку в Гринготтсе. Если быть точным, уже лет шесть, как это произошло. — Значит, я могу взять то ожерелье? — её голос звучит как мягкий шёлк, а взгляд, прищуренный, изучающий, пронзает Тео с очевидным намерением выбить у него согласие. Теодор фыркает, отворачивается, скрещивает руки на груди и тяжело качает головой. — Нет. — Но оно всё равно просто лежит без дела, Тео. Никому не нужно. И уж тем более тебе, — её голос становится чуть ниже, будто она уже выиграла. Тео бросает на неё взгляд, в котором смешаны усталость и лёгкая насмешка. — Даже не надейся, Пэнси. Это ожерелье единственная вещь, которая осталась мне от матери. — И всё-таки ты вообще с ним ничего не делаешь, — произносит она, будто делает логический вывод. — Это не твоё дело, — с расстановкой говорит Тео, упираясь ладонями в спинку кресла, — и, нет, его никто не получит. Пэнси чуть приподнимает бровь, её лицо принимает почти невинное выражение, но глаза продолжают сверкать. — Ладно, — небрежно бросает она. — Но если я найду его где-нибудь на дне сейфа и решу, что оно нуждается в новой хозяйке, не говори, что я тебя не предупреждала. — Я знал, что ты станешь кошмаром, ещё когда мы впервые встретились, — бурчит Тео, снова закатывая глаза. Я, понимая, что их привычная перепалка может продолжаться бесконечно, уже направляюсь к двери. Суть нашего разговора ясна, и тратить время на словесные пикировки мне совершенно не хочется. Тео, заметив моё движение, тут же идёт следом, явно стремясь вырваться из кабинета, пока Пэнси не придумала новую задачу. Перед тем как выйти, я оборачиваюсь, чтобы ещё раз взглянуть на неё. Несмотря на безупречную осанку и сдержанный тон, в её глазах заметны следы усталости, которые она так старательно скрывает. — Отдохни, Пэнс, — говорю я, чуть смягчив голос. — Она пьёт кровь единорога, Гермиона. Не беспокойся о ней, — с издёвкой добавляет Тео, при этом ловко уворачиваясь от взгляда Пэнси. Её рука тут же тянется к пресс-папье на столе. Не раздумывая ни секунды, она с точностью метает его в Теодора. Он, видимо, ожидал подобного, поэтому мгновенно прижимается ко мне, используя меня как щит, и, придерживая за локоть, быстро вытаскивает нас обоих из кабинета. — Ты когда-нибудь просто промолчишь? — спрашиваю я, уже за пределами комнаты. — Я? Никогда, — отвечает Тео, широко ухмыляясь, словно только что победил в соревновании. Закатив глаза, я развернулась и направилась в сторону лаборатории — места, где я всегда провожу большую часть времени, когда бываю в этом доме. Коридор слегка звенел от моих шагов, но этот звук быстро заглушили мягкие, ленивые шаги Теодора, который, как оказалось, шёл следом за мной. — Тебе делать нечего? — обернувшись, я окинула его недовольным взглядом. Он слегка улыбнулся, его глаза с лукавым блеском смотрели прямо на меня. — А что может быть интереснее, чем наблюдать за тобой? — спросил он. Я закатила глаза, останавливаясь перед дверью лаборатории. — Наблюдай за Пэнси. Она сейчас куда более интригующая персона. — Пэнси сейчас похожа на директора театра, который раздаёт роли всем, кроме себя, — усмехнулся он, поднимая руку, чтобы лениво опереться на косяк двери. — Ты не приблизишься к котлу ни на шаг, Тео. Ни на полшага, — твёрдо сказала я, надеясь, что это его отпугнёт. — Обещаю, Гермиона, — произносит он с такой серьёзностью, что я почти верю. С тяжёлым вздохом я качаю головой и открываю массивную деревянную дверь.