Выбор

Следующие три дня я провожу в поместье Нотта, полностью погружённая в работу. Дни сливаются с ночами, и я почти перестаю замечать время. Мои руки беспрерывно заняты — проверя каждое зелье на стадии созревания, внимательно наблюдая за их изменениями. Густой аромат трав и настоев наполняет лабораторию, перемешиваясь с легким привкусом магии в воздухе. Готовые зелья я осторожно переливаю во флаконы, заботясь о том, чтобы ни одна капля не пропала. Краем глаза замечаю, как свет солнца сменяется серебряным свечением луны, отражаясь на стеклянных полках. Периодически составляю длинные списки недостающих ингредиентов, стараясь предусмотреть всё до мельчайших деталей. В один из моментов затишья мой телефон, лежащий где-то у окна, пронзительно звенит. Его звук словно возвращает меня в реальность, вырывая из размышлений. С неохотой отрываюсь от работы, пересекаю комнату и беру его в руки. На экране высвечивается имя абонента: Клауд. Он звонит крайне редко — только если дело действительно важно. Я поднимаю трубку, внутренне готовясь к неприятным новостям. — Что-то случилось? — спрашиваю я, стараясь скрыть тревогу в голосе. — Да, — голос Клауда звучит напряжённо. — Фортнайт сегодня утром снова объявился. И весьма доходчиво “попросил” пять миллионов. Якобы, его предвыборная кампания нуждается в меценатах. Я замираю на месте, пытаясь переварить услышанное. — С каких пор приюты стали меценатами? Пять миллионов? Он с ума сошёл? — возмущённо выпаливаю я, чувствуя, как во мне закипает злость. — Я так ему и сказал, — ворчит Клауд, — Но он абсолютно непробиваем. Думаешь, он уже знает, что мы существуем только на своих средствах? Я молчу, лихорадочно размышляя. Фортнайт не тот человек, которого можно просто проигнорировать. Если он решил надавить, то просто так не отступит. — Сколько у нас на счету? — наконец спрашиваю я, пытаясь оценить масштаб проблемы. — Около восьмисот тысяч, — тяжело выдыхает он. — А у тебя? — У меня есть около двух миллионов, — отвечаю, кусая губу. — Но я собиралась перевести их на счёт приюта. На будущие траты. — Может, попросить Теодора? У Ноттов ведь обширная ячейка в Гринготтсе. Я отрицательно качаю головой, даже не раздумывая. — Не могу. Если я попрошу Теодора, об этом узнает Пэнси. А это последнее, чего я хочу. — Я думал, вы с ней близки, — замечает Клауд, его голос звучит то ли с лёгкой укоризной, то ли с удивлением. — Она, конечно, всегда поможет, — начинаю я, осторожно подбирая слова, — но только если её интересы будут совпадать. — Ты так о ней думаешь? — недоверчиво уточняет Клауд. — Я слишком хорошо её знаю, — твёрдо отвечаю я, устало выдыхая. — Если впутать её в эту ситуацию, мы окажемся не просто под её наблюдением, а под полным контролем. Не стоит привлекать лишнего внимания. Клауд молчит пару секунд, а затем вздыхает: — Понятно. Ну, тогда попробую выйти на благотворительные фонды. Посмотрим, что из этого выйдет. — Постарайся потянуть время, — говорю я, понимая, что другого выбора у нас пока нет. — Я что-нибудь придумаю. — Конечно, Гермиона. Будь осторожна. — И передай привет Лидии. — Обязательно. Я обрываю звонок. Некоторое время стою, глядя в окно, сквозь которое в комнату пробивается серый свет. Проблемы наваливаются одна за другой, и я чувствую себя словно в тисках. Нужно срочно искать выход, но пока идеи разбиваются о жёсткую реальность. Как будто угадывая, что я у телефона, мне приходит сообщение от Малфоя. «Ты так и не переехала в свое новое жилье. Оно тебе не понравилось?» Его слова, словно пропитанные льдом, скользят прямо под кожу. Каждый раз, будь то звук его голоса, его едва уловимое присутствие или даже банальное сообщение, отправленное, возможно, с другого конца света, — все это заставляет меня вздрагивать, как будто кто-то тронул скрытую струну внутри. Я медленно печатаю, будто взвешивая каждую букву: «Дело не в этом. У меня свои дела.» Его ответ появляется почти мгновенно, как будто он ждал на другой стороне экрана, держал телефон в руке, следил. «Какие?» Эта лаконичность выбивает меня из равновесия. Я прикусываю губу и начинаю печатать с таким усилием, будто сама пытаюсь вытеснить его уверенность из своего пространства. «Личные. Я не собираюсь туда переезжать.» Секунда. Две. И снова его сообщение. «Допустим. Но я хочу, чтобы ты ночевала там.» Злость поднимается где-то внутри, вместе с горячей волной раздражения. «Для чего? Ты там не живешь.» Его следующая фраза словно скальпель: короткая, четкая, холодная, идеально рассекающая остатки моего спокойствия. «Верно. Там живёшь ты. Именно поэтому я настоятельно советую тебе вернуться.» В этих словах слышится не просьба, а приказ, упакованный в едва заметную маску дипломатии. От нервозности и скопившихся за последний час ненужных проблем я начинаю мерить шагами комнату, словно это могло помочь мне выплеснуть напряжение, которое нарастало с каждым мгновением. Тяжесть давила на виски, мысли разбегались, не давая сосредоточиться. Мне только этого не хватало — ещё одна головная боль вдобавок к тому хаосу, который устроил Фортнайнт. Я прикусила губу, пытаясь выстроить хоть какую-то стратегию. В голове проносились десятки вариантов, но почти каждый я тут же отбрасывала: слишком рискованно, слишком сложно, недостаточно эффективно. Я резко останавливаюсь, словно уперлась в невидимую стену, и в моей голове вспыхивает мысль — безумная, дерзкая, почти нелепая. Она настолько выбивается из привычного хода вещей, что я замираю на месте, пытаясь решить: стоит ли ей дать ход или лучше оставить ее в тени разума. С одной стороны, для него это может быть пустяк, незначительная сумма, которую он и не заметит. Но если я решусь… Может, он подумает, что я ему совсем не подхожу. Возможно, он решит, что я не стою его времени, что со мной слишком много проблем. Возможно, он наконец оставит меня в покое. Но что, если он всё же даст мне эти деньги? В любом случае, я ничего не потеряю. Либо он исчезнет из моей жизни, либо у меня будут средства, чтобы заткнуть этого ненасытного Фортнайта. Я стою, не в силах двинуться, проигрывая в голове оба сценария. Первый вариант вызывает во мне странное, почти болезненное сопротивление. Эта часть души кричит, протестуя против такого поворота. Она упорно держится за него, словно за последнюю ниточку к чему-то большему, чему-то, что я не могу до конца понять. Может быть, дело не в деньгах, а в нем самом — в том, как он смотрит на меня, как заставляет чувствовать себя живой. Глубоко вздохнув, я берусь за телефон, пальцы чуть дрожат от напряжения. В голове пульсирует миллион мыслей, но я решаюсь на простое сообщение: «Не против поужинать?» Отправив, я поджимаю губы и смотрю на экран, словно могу заставить его ответить быстрее. Ожидание тянется мучительно долго. Проходит минута. Потом ещё одна. Сердце начинает биться чуть быстрее, а сомнения накатывают волной. Но вот экран загорается. «Завтра.» Всего одно слово. Ни намёка на вопросы, ни уточнений. Лишь сухое утверждение. Это его стиль — не оставлять мне места для манёвра. Он всегда переворачивает всё так, будто не я вмешиваюсь в его жизнь, а он, из великой любезности, соглашается на это вмешательство. *** Я сижу за отдалённым столиком весьма презентабельного ресторана. Часы показывают без пяти девять. А я всё сильнее ощущаю, как нарастает внутреннее напряжение. Когда подходит официант, я стараюсь выглядеть непринуждённо, хотя голос слегка дрожит: — Телячьи рёбрышки под черничным сиропом, бокал подходящего вина… и десерт, — добавляю, подумав, что это поможет занять больше времени. Время тянется мучительно медленно, а я уже почти закончила с ужином. Вино на исходе, и передо мной потрясающий десерт. А после мне действительно нечего здесь делать. Со своего места мне открывается отличный вид на вход и весь главный зал. Я стараюсь удерживать себя от того, чтобы не смотреть в сторону двери каждые две минуты, но это оказывается почти невозможно. Мои глаза будто сами тянутся туда, и каждый раз я вынуждена отворачивать голову, делая вид, что рассматриваю что-то другое. Взгляд цепляется за мелочи: замысловатый узор на потолке, приглушённое сияние хрустальных светильников, утончённо сервированные столы. Как бы я ни пыталась развлечь себя, момент его появления я чувствую сразу. Воздух будто становится плотнее. И не только я это замечаю — весь зал замирает, едва он переступает порог. Это происходит непроизвольно, словно само его присутствие способно менять энергетику пространства. Я краем глаза замечаю, как головы поворачиваются в его сторону. Он притягивает взгляды, словно магнит. Один из сотрудников ресторана замешкался, не сразу сообразив, что нужно подойти, предложить помощь, проводить за столик. Его растерянный взгляд следует за Малфоем, который, не удостоив никого вниманием, быстрыми шагами проходит мимо. Окружающие, официанты, гости — все остаются невидимыми для него. Будто их вообще нет. Он идёт в мою сторону. Его взгляд пронзителен и сосредоточен, прикован только ко мне, словно я единственный человек, имеющий значение в этом зале. Я чувствую себя избранной, удостоенной этого редкого, почти священного внимания. Весь зал будто исчезает, его границы растворяются. На секунду мне становится трудно дышать, будто воздух становится гуще, насыщеннее. Его присутствие захватывает, подавляет, и, одновременно, будоражит. Женщины за соседними столиками откровенно провожают его взглядами. Их интерес невозможно не заметить: нескрываемый, жадный, почти алчный. Казалось, стоит ему подать малейший знак, и они бы бросились к нему, как голодные хищницы. Их желание настолько явное, что я чувствую, как под кожей вспыхивает неприятное чувство. Это нечто необъяснимое, острое и обжигающее. Оно пробирается внутрь, растягивается тянущей болью и превращается в желание. Желание сказать что-то, сделать, прервать этот невидимый поток внимания к нему. Но вместо этого я сжимаю руки на салфетке, опуская взгляд на стол. В этот миг я ненавижу, что он может вызывать во мне такие эмоции. — Я тебя слушаю, — говорит он, усаживаясь напротив. Его движения точны и спокойны, но в них чувствуется сила, будто он занимает не только своё место, но и весь воздух вокруг. — Сколько тебе лет? — наконец спрашиваю я, стараясь сохранить спокойствие. — Тридцать один, — отвечает он ровным, чуть отстранённым тоном, будто ему уже наскучил этот разговор. — Ты старше меня, — отмечаю я, скорее для себя, чем для него. — Мне об этом известно, — бесстрастно говорит он, слегка склонив голову. — Что ещё тебе известно? — Всё, — произносит он с холодной уверенностью, словно это очевидный факт. Я поджимаю губы, чувствуя, как слова начинают застревать в горле. — Что значит «всё»? — Мне начать рассказывать твою биографию, Гермиона? — раздражённо спрашивает он. — Нет, — отвечаю я тихо, чувствуя, как его уверенность давит на меня. — Тогда ближе к делу, — его голос становится твёрже, в нём слышится явный нажим. — Ужин — это твоя идея. Я не тороплюсь отвести взгляд, когда его глаза встречаются с моими. В этой тишине словно слышен только стук моего сердца, которое почему-то начинает биться быстрее. Я меняю положение ног, и чисто случайно задеваю носком туфли его колено. На мгновение замираю, оценивая его реакцию. Она отсутствует. Чисто из спортивного интереса я касаюсь его снова — на этот раз чуть выше, и медленнее, аккуратнее, будто изучаю его терпение. И наконец-то вижу, как едва заметная тень пробегает по его глазам. — Мне нужны деньги, — говорю я, не меняя выражения лица. Отламываю кусочек мягкого десерта, отправляю его в рот и медленно облизываю губы. Не откровенно, но с достаточным акцентом, чтобы он обратил на это внимание. Делаю паузу и добавляю: — Пять миллионов. На мгновение в воздухе повисает напряжение. Он не сводит с меня взгляда, и я наконец-то вижу в его глазах хоть какую-то реакцию. Они темнеют, становятся более глубокими. — Ты дорого обходишься, Гермиона, — произносит он наконец, низким, чуть насмешливым тоном. Его слова слегка задевают, но я не показываю этого. Вместо этого пожимаю плечами, словно согласна с этим фактом. — Что поделаешь, любовницам трудно живётся, — говорю нарочито равнодушно, но с лёгким вызовом в голосе. Проигнорировав мой выпад, он спокойно добавляет: — Ещё ты привлекаешь слишком много внимания. Его слова звучат просто, как констатация факта, но я чувствую скрытую остроту. — Серьёзно? — отвечаю я, невольно улыбаясь. — Значит, тебя это волнует? Его взгляд темнеет ещё больше. Он молчит, но это молчание говорит гораздо больше, чем слова. Я чувствую, как напряжение между нами сгущается. — Вопрос не в том, что меня это волнует, — наконец произносит он, медленно наклоняясь вперёд. Его голос становится тише, но от этого ещё более угрожающим. — А в том, что мне не нравится, когда кто-то смотрит на то, что принадлежит мне. Моё дыхание сбивается. Его слова обжигают, они одновременно пугают и заставляют внутри всё переворачиваться. — О, так это вопрос собственности? — я приподнимаю бровь, стараясь сохранять равнодушие. — Вопрос контроля, — его ответ звучит спокойно, но в глазах вспыхивает что-то тёмное, почти опасное. Его взгляд медленно скользит с моих глаз, будто оценивая каждую деталь. Он начинает изучать мои губы, затем перемещается по моей шее, ключицам, и, наконец, останавливается на груди. Моё тело напрягается под его взглядом, но я остаюсь неподвижной, как статуя. Я чувствую, как его глаза снова возвращаются к моим, и, хотя он ничего не говорит, его молчание становится тяжёлым, почти ощутимым. Оно давит, словно невидимая рука, сжимающая моё сердце. Я знаю, что от его решения зависит не только этот момент, но и моя жизнь в целом. Это не просто слова, это сделка. Я жду. Молчу, пытаясь скрыть, как буря эмоций проносится внутри. Затем он наклоняется ко мне. Его дыхание становится тяжёлым, его голос низкий и уверенный. — Ты больше ни перед кем не раздвинешь ноги. Кроме меня, — говорит он, и я чувствую, как его слова охватывают меня, словно ледяная вуаль. Откинувшись назад на стул, он добавляет спокойно, будто только что не перевернул мою реальность: — Если ты всё, то мы уходим. Я не двигаюсь, будто слова, произнесённые им, застыли в воздухе, а вместе с ними и я. Этот вечер мог закончиться совершенно иначе.