Выбор

Утром телефон вибрирует дважды, прерывая тишину в комнате. Сначала на экране высвечивается сообщение: «Больница на Даунинг-стрит, палата 4038». Едва я успеваю перевести дыхание, как приходит второе сообщение. Оно короткое, но сразу накрывает меня другой волной — смесью тревоги и странного предвкушения: «Будь дома вечером. И закажи ужин». Он не спрашивает, не уточняет, просто приказывает, уверенный, что я выполню. Я представляю, как он шаг за шагом оборачивает эту нить вокруг меня, каждый раз оставляя на её конце лишь несколько слов, но таких, от которых никуда не уйдёшь. Взглянув на экран ещё раз, я медленно выдыхаю. Предполагаю, что под «домом» он имел в виду это место — апартаменты, где я сейчас нахожусь. Очевидно, он не подразумевал мой настоящий дом. Вчера я не успела оглядеть всё как следует, но теперь начинаю внимательно оценивать пространство. Эти апартаменты выглядят огромными — три или даже четыре спальни, хотя я до конца не уверена, в какой именно из них я оказалась. Оглядываю гардеробную, где полки и вешалки забиты женской одеждой, изысканной и дорогой, всё явно тщательно подобрано. Похоже, он предусмотрел это заранее, как будто мне с самого начала отводилось место в его мире. Площадь квартиры поражает. От просторной гостиной тянутся два длинных коридора, расходящихся в противоположные стороны, словно ведущие в собственные отдельные миры. Я даже не решаюсь идти туда — к многочисленным закрытым дверям. Я остаюсь на своей стороне, где всё кажется знакомым, но чужим, словно тщательно созданным декором, в котором трудно найти следы настоящей жизни. Взгляд останавливается на просторной гостиной, где передо мной предстаёт идеальная картина: стильная мебель, огромные окна с видом на город, камин, который кажется созданным больше для атмосферы, чем для тепла. Но вся эта роскошь и изысканность только подчёркивают пустоту, холоднее и ощутимее, даже чем у меня дома. Это место, как витрина, — всё выглядит совершенно, но это совершенство угнетает, напоминает о том, что это пространство принадлежит ему и его правилам, а не мне. Развернувшись, иду обратно, стараясь не задерживаться. Быстро принимаю душ, одевшись в первую попавшуюся одежду, выхожу в коридор. Здесь — только его квартира, и лифт оказывается прямо напротив двери. Как только двери открываются, я захожу и спускаюсь вниз. Лифт мягко останавливается, и я оказываюсь в роскошном холле этого элитного комплекса. Всё вокруг — мраморные полы, массивные люстры, строгие лица консьержей — подчёркивает статус места. Выхожу на улицу, и холодный утренний ветер сразу обдаёт меня ледяным воздухом, заставляя сильнее запахнуть пальто. На улице, поймать такси оказывается труднее, чем я предполагала, но вскоре мне это удается. — Больница на Даунинг-стрит, — бросаю я водителю, устраиваясь на заднем сиденье. Такси трогается с места, и мы погружаемся в утреннюю суматоху Лондона. За окном оживает город, его неумолимый ритм. Люди спешат на работу, машины протяжно сигналят в попытке вырваться из пробок, автобусы переполнены пассажирами, которые изо всех сил цепляются за поручни, стараясь удержаться в переполненном салоне. Сквозь пасмурное небо пробивается свет, но привычная для Лондона серость окутывает всё вокруг, словно туманом — город дождей и сырости живёт своей жизнью, и я оказываюсь частью этой бесконечной суеты. Добравшись до больницы, я останавливаюсь у входа, немного растерянная. Я никогда раньше не была в таких местах. Белоснежные стены, блеск пола, запах дезинфицирующих средств, всё здесь кажется чужим и неприветливым. Вокруг много людей — пациенты, медсестры, врачи, и каждый куда-то спешит, но от этого не становится теплее. Я прохожу мимо зоны регистратуры, не останавливаясь, и сразу иду к лифту, ориентируясь на указатели с номерами палат. Захожу в лифт, и он начинает подниматься на четвёртый этаж. Это движение, хотя и длится всего несколько секунд, отдаётся напряжением в каждом нерве, словно приближая меня к чему-то неизбежному. Когда двери открываются, я выхожу в длинный, бесконечный коридор с рядом одинаковых дверей по обе стороны. Иду, сосредоточенно считая номера на табличках, отбрасывая все посторонние мысли. Сорок тридцать пять. Сорок тридцать шесть. Сорок тридцать семь. Наконец, останавливаюсь перед дверью с номером сорок тридцать восемь. Стою, стараюсь глубоко и ровно дышать, но что-то сжимается внутри. Я пытаюсь успокоить себя, хотя бы на секунду, чтобы обрести покой. Медленно поворачиваю ручку и открываю дверь. Комната такая же стерильная и холодная, как и всё остальное вокруг. Тихо. На кровати, окружённый множеством проводов и приборов, лежит Кайден. Рядом с кроватью стоят мониторы, один из них медленно показывает ритм его сердца — маленький зелёный импульс на экране, который даёт мне слабую уверенность, что он жив. Я подхожу к нему осторожно, словно боюсь потревожить эту хрупкую тишину. Замираю, чувствуя, как внутри поднимается странное чувство тревоги и беспомощности. Он выглядит ужасно. Лицо — белое, словно выцветшее полотно, без единого проблеска жизни. Глаза закрыты, тени пролегают под ними. Его губы обветрены и сухие, трещинки на них — немые следы боли и страдания. Руки, с тонкими венами, обколоты иглами, проводами и трубками, которые тянутся к его телу, соединяя его с бесстрастными приборами. Это зрелище пронзает меня так глубоко, что я не могу сдержать слёз — они скатываются по щекам, оставляя горячие дорожки, обжигая кожу. Сердце сжимается от боли, и, почувствовав, как подкатывает нестерпимая истерика, я хватаюсь за холодный металлический поручень его кровати. Закрываю глаза, пытаясь подавить дрожь в руках.. Всё, что я хочу, — не разрыдаться вслух, не позволить себе сломаться в этот момент, когда ему и так тяжело. Но каждый вдох даётся с трудом. Я чувствую, как отчаяние накрывает меня волной, пробирая до самой глубины. Стою, крепко вцепившись в поручень, как будто это единственная точка опоры в мире, который сжимается вокруг нас, где есть только он и его хрупкий, еле заметный пульс. Дверь неожиданно распахивается, и в палату быстрыми шагами заходит молодая сотрудница в голубой униформе. В руках у нее поднос с бутылками, шприцами и инструментами, которые глухо звенят при каждом её движении. — Ох, наконец-то кто-то пришёл, — восклицает она, ставя поднос на столик рядом с кроватью и, не останавливаясь, начинает хлопотать над аппаратурой. — А то мы тут ночами всё гадаем, где же родственники. Обычно при таких состояниях близкие сразу собираются. Её голос слишком громкий для этой тихой комнаты, а её бодрость как-то режет слух, словно неуместный аккорд. Я не знаю, как реагировать, но задаю вопрос, надеясь услышать что-то обнадёживающее. — Вы… врач? — голос мой чуть дрожит. — О, нет-нет, — она с улыбкой покачивает головой. — Я всего лишь медсестра. — С ним… всё будет в порядке? Она вдруг замолкает и оборачивается ко мне, её лицо меняется — сначала удивление, затем оно приобретает выражение, в котором мне видится что-то похожее на жалость. — Так вы ещё не говорили с его врачом? — спрашивает она тихо. Я качаю головой, чувствуя, как воздух становится тяжёлым. Медсестра вздыхает и, опустив глаза, проговаривает, словно боясь разрушить хрупкую тишину вокруг нас: — У него тяжёлая черепно-мозговая травма. После этого началась полная арефлексия и атония мышц. Он сейчас на аппарате искусственного дыхания, — её голос становится едва слышен. — Завтра… скорее всего, его отключат. Слова будто ударяют меня, лишая опоры. В голове пустота, и я не нахожу ни одного слова, ни одной мысли. Разум словно застывает, отказываясь принять услышанное, а слёзы продолжают катиться по щекам, падая на мои сжимающиеся руки, цепляющиеся за поручень. Медсестра, закончив свою работу, подходит ко мне. Она мягко кладёт руку мне на плечо, проводит успокаивающим жестом по спине, как будто пытаясь разделить моё горе, но слов не говорит. Через мгновение она тихо уходит, оставляя меня одну в этой холодной тишине. Кайден никогда не говорил о своей смерти. Это было что-то далёкое, словно не касающееся его. Даже в самых серьёзных разговорах. Он верил, что ему суждено прожить долгую жизнь, безмятежно глядя вперёд, будто семидесятилетие для него — лишь середина пути. Смерть, боль, слабость — казалось, они никогда не коснутся его, словно его не касается то, что происходит с другими. Я не знаю, сколько прошло времени. Я стою неподвижно, оплакивая потерю, пока руки побелели от напряжения, так крепко я сжимаю холодный металлический поручень его кровати. Все слёзы уже выплаканы, оставив лицо сухим и обожжённым от солёных дорожек. В комнате слышны только механические звуки аппарата, фиксирующего его слабое, почти угасшее сердце, и они без конца отдаются глухим эхом в моей голове. Я медленно стираю влажные следы слёз с лица и подхожу к аппарату. Смотрю на него несколько секунд, словно прощаясь, и без промедления отключаю устройство. Быстро и решительно. Кайден не заслуживал такой унизительной, медленной смерти, будучи прикованным к этим бездушным машинам. Он всегда был сильным, и таким останется — до самого последнего мгновения. Лучше уж он уйдёт по моей воле, чем станет жертвой безликого человека. Я наклоняюсь, мягко касаюсь его губ, такие сухие и холодные. Крепко зажмурив глаза, шепчу едва слышно: — Прощай… Развернувшись, не оглядываясь назад, выхожу из палаты. Спускаясь в главный вестибюль, иду прямо к стойке регистрации. Холодная уверенность придаёт мне сил, и, подойдя к стойке, я ровным голосом сообщаю: — Палата 4038. Кайден Харрингтон. Вот мои контактные данные, прошу сообщить сюда при любых обстоятельствах. Сотрудница кивает, забирает листок с моими данными и, глядя на меня, быстро вбивает их в компьютер. Я еще раз оглядываю это белоснежное стерильное пространство, прежде чем, чувствуя внутреннюю пустоту, покидаю здание. Оказавшись на улице, я шумно выдыхаю, как будто впервые получаю глоток воздуха. Растерянно оглядываюсь, не зная, куда идти, и затем, пересекая поток машин, направляюсь к зоне для остановки такси. Сажусь в первую попавшуюся машину и называю водителю адрес — Кестон. Такси останавливается у ворот, и, не дожидаясь проверки охраны, я быстрыми шагами направляюсь к дому. Ворвавшись в прихожую, громко зову: — Ларс! Ларсон! Не слышу ответа и начинаю бегать по дому: поднимаюсь на второй этаж, заглядываю в спальни, захожу в кабинет Кайдена. Спускаюсь вниз и выхожу в сад — место, где Ларс всегда любил проводить время, круглосуточно. Но и там пусто. Растерянная, стою в холле, не представляя, где его можно найти. Только собираюсь направиться в сторону библиотеки, как мой взгляд вдруг падает на разбросанные на полу осколки стекла. След осколков тянется к кухне, и, шаг за шагом двигаясь по нему, я замечаю, что стекла становится всё больше. Вижу аккуратно снятую рамы окон, а на полу, в хаотичном беспорядке, валяются овощи, фрукты, посуда. В углу лежит нож, его лезвие покрыто засохшей кровью. Обхожу кухонный остров, и моё сердце сжимается. На полу, лицом вниз, лежит Ларсон. Его рубашка пропитана кровью, которая вытекала из множества ран. Лицо его покрылось синяками, взгляд замер в пустоте, и лишь слабые следы на побледневшей коже говорят о том, как он боролся — даже в своём возрасте он сражался до конца. Я тихо выдыхаю, прикусив губу, чтобы сдержать нахлынувшие эмоции. Опускаюсь на колени рядом с ним и медленно начинаю наводить порядок. Осторожно стираю кровь с его лица, убираю осколки стекла, зацепившиеся за одежду и кожу. В голове пустота, слова застряли где-то глубоко внутри. Всё, что я могу сделать, — это последний раз проявить заботу о том, кто был со мной так долго. В двадцать лет, вновь встретившись с Кайденом, я почувствовала, как ко мне возвращается та потерянная часть, маленькая, пятилетняя девочка. Он долго рассказывал мне о том, как хреново было под давлением дедушки — человека властного, который увидел в нем единственного наследника рода и посчитал своим долгом сломать его под тяжестью этих ожиданий. Он без устали давил на Кайдена, требуя абсолютного подчинения, лишая его права на что-либо. И все это время Кайден лишь молча терпел, и ждал, когда своего часа. В душе Кайден был человеком мягким, человечным. Он никогда не позволил бы себе запятнать руки, даже если это был его ненавистный дед. Старик умер тихо, в своей постели. Оставшись вдвоем с Ларсеном в этом пустом и огромном доме, он почувствовал свободу, едва уловимую, но такую нужную. Ларсен, который жил здесь с шестнадцати лет, прошел вместе с ним через все: наставлял, поддерживал, оберегал от лишних забот. Он был не просто прислугой, он стал тем, кто заменил Кайдену семью. И мне страшно представить, каким мог бы быть Кайден без Ларсена. Он ему многим обязан, гораздо большим, чем долг или формальные обязательства. Я поднимаюсь с пола, отряхиваю одежду и в каком-то автоматизме набираю номер похоронного бюро. В этот момент внутри — лишь холод и пустота. Заказываю самые роскошные похороны, те, которые он и Ларсен заслужили. Они были единственными, кто мог покоиться с почестями. Диктую адрес больницы, где находится Кайден, и адрес поместья, проговаривая каждый пункт четко и хладнокровно. Через час подъезжает грузовик, из которого выходят сотрудники в строгих черных униформах. Они спокойно, без лишних слов, забирают тело Ларсена, и лишь одна из сотрудниц предлагает обсудить детали траурной церемонии. Но, услышав сумму, которую я готова заплатить, она сдержанно кивает, мгновенно замолкая. Оставшееся время я бесцельно брожу по поместью, словно потерянная тень, вдыхая знакомые запахи и всматриваясь в каждый уголок, как будто пытаясь уловить прошлое, вернуться в те моменты, когда здесь было по-другому. Шесть лет, за которые я, хоть и редко, но все же бывала здесь, всплывают в памяти отдельными фрагментами: тихие разговоры в саду, запах старинных книг в библиотеке, мерцающий свет камина в холодные вечера. Каждый уголок этого дома хранит воспоминания, каждый шаг отзывается эхом, будто даже пустота здесь дышит воспоминаниями. Тем временем сотрудники клининговой службы уже хлопочут на первом этаже, наводя порядок. Тихие шаги, приглушенный шум приборов, шелест тряпок по полу — всё это смешивается в непрерывное, почти гипнотическое гудение. Они методично стирают следы трагедии, и с каждым движением мне кажется, что они словно стирают и последние остатки того, что связывало меня с этим местом. Не замечая, как уходит время, я выхожу из поместья уже глубокой ночью. Вызвав такси, направляюсь к дому Малфоя. Ночной Лондон, окутанный таинственной дымкой, по-прежнему завораживает. Полная луна царственно освещает пустые улицы, отражаясь в мокром асфальте. Небо сегодня без единой звезды, лишь холодный свет луны разрывает тьму, добавляя городу особое очарование — мрачное, загадочное, как будто скрывающее в себе ещё больше тайн. Добравшись до места, я не спеша прохожу через роскошный вестибюль, не обращая внимания на швейцаров, следящих за каждым моим движением. Мягкий свет люстр падает на мраморные полы, тихо отражаясь от зеркальных стен и словно пронзая пространство вокруг. Я иду прямо к лифту, чувствуя, как тишина этого места ложится на плечи, усиливая предвкушение. Оказавшись в лифте, нажимаю кнопку последнего этажа. Двери бесшумно закрываются, и кабина начинает плавный подъем. Внутри только я и моё отражение, которому некуда скрыться. Как только я переступаю порог апартаментов, меня охватывает его присутствие. Оно повсюду — в воздухе, в едва заметных следах. Терпкий аромат виски смешивается с легким, пряным запахом его одеколона, а бокал с наполовину выпитым виски стоит на столе рядом с пепельницей, где тлеет незатушенная сигарета. И его голос, низкий, спокойный, раздается откуда-то из темноты. — Ты не слишком торопилась, — произносит он, спокойно, но с каким-то скрытым укором. Я оборачиваюсь и вижу его у окна, в белоснежной рубашке, расстегнутой на пару пуговиц. Пиджак небрежно брошен на спинку дивана, его взгляд неподвижен, лицо по-прежнему нечитаемо. Взгляд цепляет и одновременно отталкивает, оставляя меня в смятении. — Дай мне пять минут, мне нужно в душ, — бросаю я, стараясь держаться спокойно, хотя сердце бешено колотится. Быстрыми шагами прохожу мимо, избегая его взгляда, и скрываюсь в спальне, предназначенной для меня. Я не знаю, сколько времени провожу под струями воды. Кажется, что вечность. То ли я тяну мгновение, оттягивая встречу с реальностью, то ли пытаюсь унять бешеный стук сердца. В любом случае, мне удается сделать одно — закрыться, захлопнуть все, что бурлило внутри весь день, запереть на замок страх, отчаяние и боль. Вода омывает меня, смывая остатки боли и страха, выравнивая дыхание и возвращая хоть немного спокойствия. В конце концов, я делаю глубокий вдох, выхожу из душа, оборачиваясь в мягкое полотенце. Как только переступаю порог, я замечаю его. Он сидит на краю кровати, небрежно откинувшись назад, опираясь на руки. Его глаза сосредоточенно следят за мной, и в этом взгляде — всё, что он никогда не скажет вслух. Чего я ожидала, заходя сюда? Я пришла сюда сама, своими ногами, осознанно сделала выбор. Назад пути нет. Оттягивать неизбежное бессмысленно, но мои мысли — как клубок, запутанный и неразгаданный. Я делаю несколько ровных шагов к небольшому дивану и сажусь, стараясь не выдать волнения. Теперь мы сидим напротив друг друга — между нами только журнальный столик, но это тонкое расстояние кажется куда более значимым. В воздухе витает напряжение, почти осязаемое. Каждый взгляд, каждое молчание будто электрический разряд. Я держу лицо спокойным, спину идеально прямой, словно кто-то вогнал в мои позвонки металлический стержень. Ноги скрещены, руки тоже — поза непроизвольной защиты, попытка удержать контроль над собой. — Это все ты? — мои слова звучат твердо, но в голосе сквозит напряжение. Он лишь усмехается, едва заметно, с намеком на иронию. — Мне нет нужды заниматься такими глупостями. Ты бы и так пришла ко мне, — произносит он с ледяным спокойствием, которое только разжигает во мне раздражение. Я стискиваю зубы, чувствуя, как его самоуверенность буквально подталкивает меня к грани. — Ты мне не нравишься, — резко бросаю в ответ, каждое слово словно вызов. — Это нормально, — отвечает он безразлично. — Я не этого от тебя жду. Затем он медленно поднимается и начинает подходить ко мне. Его шаги неторопливы, уверенные, словно каждое движение выверено, продумано до мелочей. Он останавливается прямо передо мной, вынуждая меня поднять голову, чтобы встретиться с его взглядом. Его фигура возвышается надо мной, и в этом есть что-то пугающее, доминирующее. Всё моё пространство, мой личный мир, сужается до его тени, до его присутствия, которое не оставляет мне ни единого шанса на бегство. В эту минуту все мои мысли и слова как будто застывают; остаётся только его взгляд и тяжесть, подавляющая, как несказанное обещание. — У тебя были проблемы в детстве? Тебе отказывали в подарках? — лихорадочно бормочу я, с трудом удерживая остатки самообладания. Мне хочется сказать что-то острое, язвительное, но мои слова больше похожи на сбивчивую ахинею, когда его взгляд прожигает меня. В его глазах нет больше той ледяной отчуждённости, что всегда отталкивала. Теперь они горят тёплым огнём, пробуждая что-то неясное и пугающе притягательное глубоко во мне. Он молча проводит рукой по моим волосам, нежно убирая их с лица, оголяя шею. Всё замедляется, будто кто-то включил беззвучное замедление, и я, словно завороженная, наблюдаю за каждым его движением, не в силах пошевелиться. Он опускается к моей шее, оставляя едва ощутимый, дразнящий поцелуй, а затем — ещё один, выше. Каждое его прикосновение кажется слишком близким, слишком личным, заставляя теряться и цепляться за последние остатки ясности. Я запуталась, не знаю, что чувствовать, и в смятении выдыхаю: — Тебе… тебе нужно к психиатру. Думаю, ещё не всё потеряно. — Голос звучит тихо, слова сбивчивы, я и сама едва понимаю, что несу, лишь бы что-то сказать. Отстоять. Он с улыбкой, почти насмешливо, наклоняется ближе, не останавливаясь, и тихо, едва касаясь моих губ, шепчет, от чего по телу расходится дрожь: — Брось психоанализ, Гермиона. Моё тело предательски подводит меня с каждым его движением. Оно не слушается, будто не в силах скрыть свои чувства, которые он вызывает. Сердце бешено колотится, дыхание становится поверхностным, а руки начинают дрожать, несмотря на все усилия сохранить хладнокровие. Он осторожно проводит большим пальцем по моей нижней губе. Его пальцы скользят вниз, нежно, но уверенно, будто изучают каждый сантиметр моего тела. Он мягко раскрывает полотенце, обвивающее меня, и его прикосновения становятся более настойчивыми, но всё так же точными. Затем он щипает меня за соски, заставляя меня вздрогнуть. Я непроизвольно стону. Он опускается ещё ниже, и хватает меня за ягодицы. Движения Малфоя становятся более решительными и напряжёнными, словно он намерен обладать мной целиком. Его руки хватывают меня с такой силой, что я чувствую, как они сжимаются вокруг моего тела, оставляя следы там, где его пальцы касаются моей кожи. Это не просто прикосновение, а утверждение, полное интенсивности и невыразимой силы. — Идеально, - произносит он, и его голос звучит низко, почти шепотом, когда он обхватывает моё горло рукой. Его пальцы сжимаются вокруг моей шеи с такой лёгкой угрозой, что в следующий момент я могла бы почувствовать, как воздух покидает мои лёгкие. Он медленно разводит мои бедра коленом, и запускает пальцы в мои влажные складки. Я непроизвольно выгибаюсь навстречу ему, всем существом откликаясь на его прикосновение. Когда его большой палец прижимается ко мне, я не могу сдержать слабый вздох. Мои зубы непроизвольно вцепились в нижнюю губу, пытаясь удержать себя. Он смотрит на меня, не отводя взгляда, пока медленно и уверенно вводит глубоко в меня палец. — Я серьезно, — произношу я, пытаясь сохранить твёрдость в голосе, но слова даются мне с трудом, словно они срываются с губ с огромным усилием. — Тебе нужна психологическая помощь, чтобы ... - он не даёт мне завершить предложение, когда без предупреждения просовывает второй палец внутрь, и я чувствую, как он заполняет меня. Растягивает. Всё внутри меня сжимается в одно мгновение. Он поглаживает и изгибает их, его пальцы двигаются с невероятной точностью, пока не находят самое чувствительное место. Мой организм реагирует моментально, я едва сдерживаю хныканье, когда внутри меня нарастает пламя. Дрожь проходит по всему телу, охватывая меня с головой, и я теряю контроль. Малфой откровенно начинает трахать меня своими пальцами. Быстро. Жестко. Интенсивно. Он проникает глубже, каждый новый толчок заставляет меня вздрагивать, и я не могу сдержать свой стон, который вырывается из груди. Я выгибаюсь навстречу его ладони, как будто заставляя войти его глубже. — Посоревнуешься в полемике в другой раз, — его шёпот мягко скользит между нами, — А теперь отдайся этому, Гермиона. Дай мне почувствовать, как ты кончаешь на мою руку. От его слов я лишь сильнее сжимаю его плечи, полностью отдаваясь в его руки, пока он увеличивал темп. Мои слабые вздохи и стоны сливаются с смачными звуками его пальцев трахающих меня. Он не останавливается, не давая мне ни малейшего времени на передышку. Входит и выходит, всё быстрее и глубже, и я теряю всякий контроль, пока окончательно не разваливаюсь на части на его руках. Он медленно вытаскивает пальцы и, не сводя с меня взгляда, подносит их к своим губам, засовывая их себе в рот. Эти самые пальцы, которые мгновение назад были внутри меня, сейчас скользят между его губ, и он наслаждается этим моментом с почти хищной уверенностью. Я сижу перед ним, пытаясь восстановить дыхание, которое всё ещё сбито, и чувствую, как моё тело с трудом приходит в себя - во рту пересохло, бёдра едва перестают дрожать. В этой паузе я ощущаю его пристальный взгляд, который будто пронзает меня насквозь. — Я... - начинаю было говорить, но он не даёт мне и слова сказать. С силой подхватывает меня за бёдра, поднимая так, что я едва успеваю обвить его талию ногами, удерживаясь в этом положении. Он движется уверенно направляясь прямо к кровати, и с лёгкостью бросает меня на мягкие простыни. Я лежу перед ним, полностью обнажённая, а он, всё ещё одетый, возвышается надо мной, что делает происходящее ещё грязнее. Не давая мне опомниться, он решительно переворачивает меня на живот, ставя меня на четвереньки. В этом положении я теряю всякую видимость того, что происходит за мной; остаётся лишь ощущение мягких подушек под лицом, и звуки его движений позади. Я слышу, как он начинает снимать рубашку: тихий шелест ткани, когда она скользит по его телу, а затем глухой звук, с которым она падает на пол. Следом - металлический щелчок расстёгивающегося ремня, отдаются эхом в моей голове, заставляя сердце биться быстрее. Я не вижу его, но ощущаю, как он подходит ближе. Его руки мягко ложатся на мои бедра, слегка надавливает, раздвигая мои бедра шире. — Ты такая мокрая, — его голос звучит с хрипловатой ноткой, и я чувствую, как он проводит пальцем по моим складкам, медленно, методично, вверх и вниз, вызывая во мне едва сдерживаемую дрожь. — Вся капаешь на мою руку, — добавляет он, будто запоминая каждое движение. Его рука исчезает, вместе нее горячий, твёрдый кончик его члена, который едва касается моего центра, пробегает вдоль, медленно, смакуя этот момент. Его касание такое неторопливое, что каждый сантиметр моего тела замирает в ожидании. Он хватает меня за шею, его пальцы обвивают мое горло, вдавливая меня в кровать, и одним резким, глубоким толчком он входит, полностью заполняя меня, не оставляя ни сантиметра между нами. Моё тело отвечает инстинктивно: я поворачиваю голову в подушку, глуша все звуки, которые готовы сорваться с губ, стараясь скрыть от него свои крики. Его рука крепко хватает меня за волосы, заставляя поднять голову, и его голос разрывается грозным рычанием: — Убери, блядь, подушку. Я хочу слышать твой голос. Я не могу пошевелиться, моё тело будто отказывается подчиняться мне. Не дожидаясь моей реакции, он грубо вырывает подушку из-под меня и выбрасывает ее на пол. Я снова падаю на кровать, стараясь удержаться на трясущихся руках, они едва меня слушаются. Он делает ещё один резкий, безжалостный толчок, погружаясь во мне до предела, моё дыхание перехватывает, когда он прижимает меня к себе, заполняя собой каждую частицу. Он вгоняет свой член в меня снова и снова, не оставляя ни малейшей возможности сбежать от нарастающего напряжения. Звуки вокруг становятся всё более непристойными — влажные шлепки, хлюпанье, стоны, всё это сливается в едином ритме, наполняя комнату. Время перестаёт существовать, каждая секунда тянется бесконечно и разрозненно, пока он вдруг тянется рукой к моему клитору и щипает ее. Мои глаза закатываются назад, волна удовольствия пронизывает тело, словно вспышка электричества, и я выгибаюсь, сгорая в этом моменте. Сердце бьётся в груди с неистовой силой, пальцы цепляются за простыни, мой рот раскрывается, и громкий крик вырывается из меня. Я чувствую, как моё тело сжимается вокруг него, захватывая его внутри, поглощая с каждым движением. — Вот так... Черт возьми, - прохрипел Малфой, в то время, как его член энергично двигался внутри меня, ощущая, как я все сильнее сжимаю его. Его толчки становятся всё более неровными, прерывистыми, а дыхание со свистом вырывается сквозь стиснутые зубы. Я чувствую, его пальцы вокруг талии, он хватает меня всё сильнее, оставляя следы, которые останутся на мне завтра как немые свидетельства этого момента. Он не сбавляет темпа, а лишь становится более грубым, его движения наполнены яростью. Не ослабляя ни на секунду, он сильнее сжимает мою шею, его тело напрягается в последнем рывке, и с громким, удовлетворенным рыком он кончает, его горячая волна заполняет меня изнутри, приковывая, пока я ощущаю пульсирующее эхо его наслаждения в каждом своём нерве. Он медленно вынимает член, оставляя меня с едва сдерживаемым дрожанием в теле. В одно движение запихивает себя обратно в штаны, и хватает меня за подбородок, заставляет поднять взгляд. Он притягивает моё обессиленное тело к себе, его пальцы впиваются в мою талию, как будто он не намерен отпустить меня даже на миг. Его рука крепко обхватила мою челюсть, а его губы касаются моей щеки, оставляя горячий, властный поцелуй. — Я же говорил, ты идеально мне подходишь, — его голос звучит мягко, но в нём слышна непреклонная уверенность. Я вырываюсь из его хватки, едва удерживая в себе всплеск эмоций, и стремительно бегу в ванную, захлопнув дверь за собой, словно это поможет мне сбежать не только от него, но и от себя самой. Оказавшись под струями горячей воды, я стою, позволяя воде литься на меня, смывая всё, что только что произошло, смывая это напряжение и остатки его прикосновений. Я корю себя за слабость, за то, что позволила всему этому случиться, за то, что подчинилась его странной смеси нежности и грубости. За то, что позволила ему разбудить во мне что-то необъяснимое, притягивающее, что зовёт меня снова и снова, как мотылька на губительное пламя. Я не хочу этого признать, не хочу позволить этому чувству обосноваться во мне. Смываю с себя всё, каждое напоминание о нём, почти истерично покрываю себя ароматами гелей, словно обволакивая себя защитным коконом. Наконец, выхожу из ванной, чувствуя, как будто заново родилась. Но в спальне его уже нет. Пустота комнаты давит на меня неожиданным ощущением, хотя секунду назад я мечтала только о том, чтобы остаться одна. Вытирая остатки воды с волос, я открываю дверь и выхожу в коридор, ступая по мягкому ковру. Медленно иду вперёд, прислушиваясь к каждому звуку, словно пытаюсь уловить его присутствие. Коридор ведёт меня в гостиную. Вхожу и замираю у порога, наблюдая, как он, стоя у дивана, поднимает пиджак, небрежно накинутый на его спинку. Его движения плавные, словно он контролирует не только пространство вокруг, но и каждую секунду времени. Он замечает мой пристальный взгляд и поворачивается ко мне, его лицо остаётся бесстрастным, но глаза — острые, пронизывающие, будто читают каждую мою мысль. — Когда мне можно будет уйти? — произношу я, пытаясь придать своему голосу уверенность. — Так, чтобы навсегда. Его глаза, холодные, как замёрзшее серебро, на секунду цепляются за мои, будто изучают каждый оттенок эмоций. Тишина между нами становится почти невыносимой, пока он наконец не нарушает её своим низким, ледяным голосом: — Ты никуда не уйдёшь, Гермиона, — его слова звучат как приговор, лишённый капли сомнения. — Пока я не скажу тебе. Его голос звучит так неумолимо, что мой внутренний протест тут же разбивается о стену его уверенности. Каждое слово словно печать на моём будущем. И прежде чем я успеваю что-либо ответить, он исчезает в вихре зелёного огня, оставляя меня в оглушающей тишине. Я остаюсь стоять, опираясь на холодную поверхность стены, ощущая, как её твёрдость будто пытается удержать меня на месте. Постепенно силы покидают моё тело, и я медленно оседаю вниз, скользя по стене, пока не оказываюсь на полу.Всё, что только что произошло, казалось нереальным, но внутри меня отчётливо звучал его голос: «Ты никуда не уйдёшь, пока я не скажу тебе».