Выбор

Я стою, словно застывшая статуя, боюсь пошевелиться, боюсь нарушить хрупкое равновесие этой тишины. Кажется, даже перестала дышать, чтобы не спугнуть момент. В голове проносятся сотни вопросов и догадок, но ни один из них не даёт ответа. Что будет дальше? Как поступит он? Сделает шаг ко мне, сократит расстояние, посмотрит в глаза и скажет что-то важное? Или, наоборот, отступит назад, уйдёт, словно ничего не было, словно меня не существовало? Но вместо этого, что-то резко щёлкает, и в следующий миг мотор глохнет, дверь медленно начинает открываться. Я делаю шаг назад, отступаю, словно от удара, как будто что-то невидимое толкает меня прочь. Моя босая ступня натыкается на что-то острое, и боль пронзает меня, вытягивая тихий стон, который я тут же пытаюсь подавить, шипя сквозь зубы. Эта неожиданная боль словно пробуждает меня, возвращает в реальность, где каждое движение, каждый шорох кажется слишком громким. Малфой медленно выходит из машины, закрывает дверь за собой с тихим щелчком и останавливается. Ни единого шага ко мне. Просто стоит, неподвижный, почти неразличимый в полутьме, но я чувствую его присутствие как тяжесть, давящую издалека. Из-за слепящего света фар я не могу разглядеть его выражения, но ощущаю его взгляд — холодный, оценивающий, как прожектор, скользящий по мне сверху вниз. Этот взгляд словно оголяет, заставляя чувствовать себя ещё более уязвимой. Он медленно осматривает каждую деталь — задерживается на каждой царапине, не упускает из виду разорванные складки платья, едва заметные следы крови на моём лице. Всё это молчание тянется, как вечность. Может быть, он сейчас безмолвно решает, достойна ли я его внимания, оценивает мою “пригодность”? Считает ли, что я не соответствую его ожиданиям? Сомневается, стоит ли вообще приближаться или просто развернуться и уйти, оставив меня наедине с этим болезненным ощущением собственной незначительности? Он, наконец, отрывает от меня свой холодный, изучающий взгляд, словно решив, что всё уже увидел и понял. Без лишних слов он поворачивается и направляется к пассажирской стороне машины. Его шаги чёткие, уверенные, в них сквозит неоспоримая власть, и с каждым его движением мне кажется, что пространство между нами становится всё более непреодолимым. Подойдя к двери, он открывает её с резким жестом, даже не оглядываясь. Лишь короткое, холодное: — Заходи, — произносит он, и в этом приказе нет и намёка на просьбу. Это даже не предложение — это требование, данное тоном, который не оставляет места для отказа. Я замираю, колеблясь, словно замороженная его словами. В этом коротком приказе чувствуется столько чужой, ледяной силы, что, подчиняясь ему, я словно соглашаюсь потерять что-то важное, что-то своё. Меня охватывает дрожь — не тот поверхностный страх, что ощущается от резкого движения или неожиданного звука, а глубинное, глухое чувство беззащитности, почти парализующее. И я понимаю, что это чувство не поддаётся никакому сопротивлению, что все мои попытки держаться исчезают перед ним. Крепко сжимаю губы, пытаясь не показать ни обиды, ни растерянности. Весь мой внутренний протест словно застыл, превратившись в немой вопрос: как так получилось, что человек, который совсем недавно смотрел на меня с горящим желанием, теперь смотрит так, что от его взгляда хочется свернуться в комок, спрятаться и исчезнуть? — Поторопись, — добавил он, заметив, что я даже не сдвинулась с места. И я иду к нему, но моя походка далека от изящества — скорее, я чувствую себя так, словно выгляжу побитой собакой, потерявшей остатки достоинства. Эти мысли давят на меня, тянут голову вниз, и на мгновение мне кажется, что даже окружающий воздух пропитан какой-то невидимой тяжестью. Но я прогоняю эту слабость, выпрямляю спину и поднимаю подбородок. Стараюсь вспомнить, кто я есть, и не дать ему увидеть, насколько глубоко меня задели недавние события. Гордость не позволяет мне сломаться здесь и сейчас. Когда я вхожу в салон машины, меня накрывает ощущение нового начала, словно вдыхаю вторую жизнь. Внутри тепло, мягкий свет ласкает глаза, и в воздухе витает легкий аромат дорогой кожи, смешанный с едва уловимыми нотками древесных оттенков. Этот уютный, защищённый мир разительно отличается от того холодного и враждебного пространства, которое я покинула всего минуту назад. На секунду даже кажется, что все тревоги остаются где-то снаружи, за тонированными стеклами, и я могу позволить себе ненадолго расслабиться. Он садится на своё место, заводит мотор, и уверенно разворачивает руль. Мотор оживает, и машина плавно трогается с места. Я чувствую, как время словно замедляется, но меня распирает нетерпение и тревога. — Куда мы едем? — спрашиваю, подавляя дрожь в голосе. — Туда, куда мне нужно, — отзывается он бесстрастно, не оборачиваясь. — Разверни машину, — требую я, вцепившись в дверцу. — В нескольких километрах отсюда авария. — Ты позвонила не в службу спасения, — едва кидает он, даже не делая попытки замедлить ход. — Там внутри Кайден! — в отчаянии возражаю я. — Я должна вытащить его оттуда, сделать хоть что-то… Он продолжает ехать, не удостаивая меня даже жестом сочувствия. Ему совершенно всё равно, что там, в машине, может быть человек, который важен мне, но совершенно не волнует его. — Пожалуйста, — умоляю, срываясь почти на шёпот. — Если ты это сделаешь, я пойду на всё, что ты захочешь. Я поеду с тобой куда угодно. Он наконец голову, и его взгляд задерживается на мне, долгий и тёмный, словно пытающийся проникнуть в самую суть. Светофор впереди загорается зелёным, но он не двигается, весь сосредоточен на мне. В этот момент в его глазах, цвета оружейного металла, вдруг мелькает что-то тёмное, почти чёрное. — Мне нравится, когда ты умоляешь, — тянет он с едва заметной улыбкой. — Это заводит. Я вздрагиваю под его взглядом, который, словно огонь, плавит расстояние между нами. И теперь его глаза смотрят на меня с болезненной, обжигающей жаждой. Воздух вокруг становится густым, насыщенным его скрытым желанием. Вдоволь насмотревшись, он берёт телефон из бардачка и кому-то звонит. Его голос звучит глухо, но властно, чётко отдавая приказы. С другой стороны линии слышно лишь послушные подтверждения. Разговор заканчивается так же резко, как и начался, и он бросает телефон обратно в бардачок. — Можешь успокоиться, о нём позаботятся, — говорит он, как будто вопрос решён. — Обещаешь? — спрашиваю, и в этом простом слове звучит вся моя мольба. Его взгляд становится серьёзным, обостряясь как лезвие ножа. — Моё обещание дорого стоит, Гермиона, — говорит он медленно, с расстановкой, словно напоминая мне, что в этом мире ничего не бывает бесплатно. — Но за него тебе придётся заплатить. Каждое его слово, произнесённое с этой ледяной, почти жестокой ясностью, разжигает во мне новый страх — страх перед тем, что мне придётся отдать взамен, перед тем, какую цену он назначит за своё обещание. Мы продолжаем путь, и тишина, заполняющая салон, становится всё более гнетущей. Между нами словно невидимая стена, которая с каждым километром становится только толще. Он молчит — не делает ни одной попытки нарушить эту пустоту, будто бы так и должно быть. Я тоже молчу, напряжённо сдерживая дыхание, не зная, что могла бы сказать, даже если бы решилась заговорить. Отворачиваюсь к окну, устремляя взгляд на мерцающие в сумерках пейзажи, мимо которых мы проносимся, словно в каком-то бесконечном, затянутом сне. Лесные тени, огни редких домов, одинокие фигуры прохожих — всё это кажется далеким и призрачным, как будто не имеет никакого отношения ко мне. Я пытаюсь сосредоточиться на этих мелькающих картинках, стараясь держать глаза открытыми и не позволить себе расслабиться, чтобы случайно не уснуть рядом с ним. Ровно через час мы сворачиваем в подземный паркинг высокого жилого комплекса, и с первых же секунд становится ясно: это место, где жить могут позволить себе немногие. Вдоль стен выстроились машины, от которых захватывает дух — роскошные спорткары, элегантные седаны, редкие коллекционные модели и мощные внедорожники. Они выстроены в аккуратные ряды, как на показе, и своим видом словно утверждают: здесь нет места случайным людям. Он аккуратно припарковался на месте с надписью “Е8”. Я поворачиваюсь к нему, пытаясь прочитать на его лице хоть какие-то эмоции, но его взгляд уже настороженно и холодно встречает мой. Он молчит секунду, затем достаёт из кармана ключ-карточку и, не глядя на неё, протягивает её мне. Я смотрю на него с непониманием, не решаясь взять её. — Апартаменты на последнем этаже, — коротко произносит он. — Поднимешься, скажешь швейцару, он всё покажет. Мой взгляд всё ещё удерживает его, в котором сквозит удивление и недоверие. Он замечает это, и на его лице мелькает знакомая, слегка насмешливая ухмылка. — Не смотри так, — его голос звучит с лёгкой насмешкой. — Успеешь ещё. Я тянусь за карточкой, осторожно касаясь её пальцами, и в этот момент ощущаю мимолётное, едва ощутимое прикосновение к его рукам. Словно холодный ток пронизывает меня на секунду, прежде чем я поспешно отвожу руку, сжимая ключ в ладони. Развернувшись к двери, собираюсь выйти, но вдруг слышу его голос за спиной. — Гермиона, — его голос звучит мягко, но в то же время повелительно. Я оборачиваюсь, и вижу, как он снимает свой тёмный пиджак, не торопясь, но намеренно. Малфой протягивает его мне, и в его глазах мелькает нечто тёплое, хотя бы на мгновение. — Накинь это, — спокойно говорит он, не отрывая взгляда от моего. И вот так я оказываюсь, идя в его пиджаке по длинным коридорам этого комплекса, который не принадлежит мне, но в который он привёл меня. Его запах, смешанный с холодным ароматом его одеколона, окружает все пространство вокруг, и я ощущаю себя частью чего-то важного, но чужого, словно это место, его вещи — всё это лишь временное укрытие, которое он позволил мне занять.