Выбор

Впервые я увидела смерть в облике отца Пэнси. Он был первым умершим, скончавшимся на моих глазах. В начале нашего седьмого курса мистер Паркинсон сообщил дочери, что по окончании года выдаст ее замуж за какого-то старого французского богача, оставив ее без наследства. Пэнси была зла — не столько из-за нежелательного замужества, сколько из-за отсутствия наследства. Не ради этого она терпела год за годом жестокость своего отца. Но мистер Паркинсон был крепок и не собирался уходить в иной мир, так что она решила взять судьбу в свои руки. На протяжении года мы добавляли ему в еду ядовитое зелье, не имеющее вкуса, но весьма действенное, хоть и медленно действующее. Это как раз было на руку Пэнси: никто не заподозрил настоящую причину смерти мистера Паркинсона, все считали это естественным исходом в силу его возраста. Никто и не узнает, что в его последние минуты рядом была родная дочь, лившая ему в глотку последнюю порцию зелья, от которого он медленно угасал. Он ничего не чувствовал после вечернего ужина, когда в вине было усыпляющее зелье. Все зелья были моего собственного приготовления, а я была лучшей на курсе. Пэнси знала, к кому можно обратиться. Мистер Паркинсон стал нашим первым экспериментальным убийством. Оно было долгим, напряженным и весьма неуклюжим. Второе тело, умершее на моих глазах, принесло мне гораздо больше боли, чем первое. Я медленно открыла глаза. Первое, что почувствовала, — острое, глухое ощущение боли, пробирающееся по всему телу. В голове шумело, будто кто-то включил белый шум на максимальную громкость. Я попыталась пошевелиться, но что-то тяжелое придавило меня, лишая возможности дышать свободно. Секунду спустя до меня доходит. Кайден. Он лежит на мне. Его тяжелое тело обмякшое и холодное, его руки и плечи безвольно свисали вниз. Я слышала его дыхание всего минуту назад, слышала его голос, чувствовала тепло его руки, которой он успокаивающе сжимал мои плечи. А теперь — тишина, мир замер. Не было ни звуков, ни движений. Я не могла удержать слёзы. Они катились по щекам, а губы бессильно шептали его имя, но в ответ не было ничего. Впервые, я ощутила пустоту от непоправимой утраты, когда каждое дыхание становилось тяжелее и тяжелее. Закрыв глаза, откинула голову назад, пытаясь выровнять дыхание. Кусочки воспоминаний медленно всплывают в моем сознании: звуки выстрелов, пронзительный визг шин, момент удара. Машина крутанулась и врезалась в столб, затем наступила темнота. Стараясь подавить накатывающую волну паники, я заставляю себя снова дышать. Стекло из окна машины осыпалось вокруг меня, поцарапав кожу, но я не чувствовала этой боли — шок заслонял всё остальное. Тихо и с замиранием сердца я протягиваю руку к лицу Кайдена, надеясь на чудо, но его кожа была ледяной. Я замерла, осознавая неизбежное. В груди нарастала паника, каждый вдох давался с трудом. Собрав последние силы, я пошевелила руками, пытаясь сдвинуть его, и судорожно приподнялась, стараясь высвободиться из-под мертвого груза. Шок и ужас охватывали меня, пока я медленно вытаскивала своё тело из-под его безжизненного. Пальцы дрожали, когда я дотянулась до ручки двери. Я дергала её снова и снова, пока дверь, наконец, не поддалась с едва слышным скрежетом. Сквозь узкий проем потянуло ночной холод, обжигающий после замкнутой темноты салона. Я выбралась наружу, спотыкаясь, опираясь на холодный металл машины. Падая на колени, ощутила шершавую поверхность асфальта под собой. Тихий, пустынный ночной воздух словно впитывал мои беспомощные вздохи. Вокруг была пустота — ни звука, ни света, только глухая тишина и мои дрожащие руки, прижимающиеся к земле, чтобы удержать себя от падения. Я сидела на холодном асфальте, пытаясь восстановить дыхание. В голове всё еще звенело от удара, и воспоминания путались, как рваные кусочки фильма, перемешанные в случайном порядке. Сквозь шок пыталась ухватиться за что-то осмысленное, за единственную мысль, которая могла бы привести меня к спасению. Автозаправка. Мы проезжали её всего пару минут назад. Собравшись с мыслями, я подняла голову и посмотрела вокруг, но ночной мрак вокруг был почти непроницаем. Густой воздух казался неподвижным, словно время замерло вместе с ней. Память подсказывала, что заправка осталась позади, где-то в нескольких сотнях метров по дороге. Я попыталась встать, но ноги отказывались меня слушаться, подкашиваясь от слабости и страха. Сжав зубы, я заставила себя подняться, цепляясь за холодный металл двери. Сделала шаг, затем другой, следуя смутному воспоминанию и надеясь, что автозаправка — это не просто призрак, оставшийся в моей голове. Я шла, спотыкаясь, едва передвигая ноги по холодному асфальту. Улица была пустой, и только мои одинокие, неуверенные шаги раздавались в тишине. Каждое движение давалось с болью: тело ныло, покрытое царапинами и синяками, словно каждая мышца протестовала против этой борьбы. Голова кружилась, то и дело перед глазами вспыхивали тёмные пятна, заставляя остановиться и перевести дыхание. Я почувствовала, как голая ступня касается грубой поверхности дороги, а мое платье было порвано в нескольких местах, и порывы ночного ветра холодом проникали под ткань, заставляя ежиться. Но я не могла остановиться. Впереди, где-то там, была заправка — единственное место, где я могла найти помощь. Мой взгляд неотрывно был направлен вперёд, в темноту. Каждый шаг был подвигом, но я двигалась, сжав зубы, цепляясь за эту слабую надежду. Когда впереди мелькнул слабый свет, я почувствовала, как сердце сжалось от облегчения. В тумане ночной пустоты очертания автозаправки проступили, словно мираж. Сил почти не оставалось, но я всё-таки дошла до двери, прижала руку к стеклу и, набравшись смелости, вошла внутрь. В помещении было тепло и ярко, от света глаза сначала защипало. У прилавка стоял сотрудник — молодой мужчина, явно удивлённый моим видом. Мы встретилась с ним взглядом, и в этот момент меня охватило осознание: вызывать полицию — не лучшая идея. События последних часов ещё били эхом в моей голове, и что-то подсказывало, что обращаться к местным властям может быть опасно. На мгновение я замерла, выбирая слова. Затем, сглотнув, тихо произнесла: -У вас есть телефон? Могу я позвонить? Сотрудник молча смотрит на меня, и кивком головы указывает на стену с висящим на ней стационарным телефоном. Я медленно подхожу к нему. Протягивая руку к трубке, мои пальцы дрожат. Мысли были спутаны, перед глазами плыло, и я на секунду замерла, осознавая, что не знаю, кому позвонить. Моя память была как пустой лист. Пэнси? Теодор? Я не запоминала их номера — просто не было нужды. Но вдруг, словно вспышка, в памяти всплыл один номер. Единственный, который я смогла вспомнить. Номер, которому я не звонила никогда, но который в печатался в моей памяти . Возможно, это не была идеальная идея, но сейчас это был мой единственный шанс. Я глубоко вдохнула, подняла трубку и, зажмурившись, начала набирать. На самом деле, в тот момент я могла бы продать серьги, которые были на мне; их стоимость превышала две тысячи фунтов. Я могла бы предложить их сотруднику автозаправки за любые деньги, вызвать такси, поехать к Ларсу, и мы бы что-нибудь придумали. В конце концов, выход можно найти из любой ситуации. Но именно тогда я подсознательно решаю совершить что-то кардинальное. Или даже безрассудное. Набрав номер, прижала трубку к уху и замерла, слушая длинные гудки, которые, казалось, тянулись бесконечно. Время словно остановилось, каждый гудок отдавался глухим эхом в голове. И вот, наконец, на другом конце раздался голос. Короткое, раздражённое: «Да?» Оно настолько агрессивное, что я застыла, не зная, что сказать. В трубке тем временем слышались приглушенные звуки голосов, музыка, отдалённый смех — на том конце линии шла какая-то вечеринка, полная жизни и беспечности, настолько далёкой от моего нынешнего состояния. -Драко? - тихо выдыхаю я, собрав все оставшиеся силы. На том конце повисло молчание — глубокое, томительное. Я услышала его дыхание, но ни слова в ответ. С каждым мгновением мои сомнения росли. Но молчание не разрывалось, и этот напряженный, глухой вакуум на том конце линии говорил больше, чем любые слова. -Да? - неторопливо произносит он Я глубоко вдохнула и тихо, едва сдерживая дрожь в голосе, произнесла: — Ты оставил мне свой номер. Помнишь? В ответ лишь пауза, короткая и холодная. Потом он отозвался, с едва уловимой усмешкой: — Помню. Передумала? Его голос был ровным, почти безразличным, как будто это не значило для него ровным счётом ничего. Ни тени прежней заинтересованности, что была когда-то. Что изменилось всего за один месяц? Я сглотнула, чувствуя, как все слова застревают в горле, но всё же собралась с духом. — Да. Мы можем встретиться? Снова пауза, а потом он устало ответил: — До утра это не может подождать? — Нет, сейчас. — Сейчас я не могу. Позвони завтра. Чувствую, что он собирается повесить трубку, будто я исчерпала весь его запас доверия и внимания. Его тон, холодный и бесстрастный, больно бьет по моей гордости, отзываясь где-то глубоко внутри. Это ощущение унижения, сжатое в равнодушии его голоса, накрывает волной тошноты. Сжав губы, чтобы не дать себе сорваться, я, ровным и твёрдым голосом, произнесла: — Завтра не будет. Да или нет? - мой взгляд упал на облупившуюся краску на стене — мелочь, которая сейчас почему-то цепляет мое внимание, удерживая в реальности. Он молчит. Тишина тянулась, и мне казалось, что его ответ — это единственное, что сейчас имело значение. Наконец, он спрашивает: — Куда? Я огляделась и заметила сотрудника заправки, стоявшего у прилавка и внимательно наблюдавшего за мной. Прикрыв рукой трубку, быстро спросила: — Где мы? Сотрудник, едва приподняв бровь, ответил: — Заправка А89 на Окли-роуд. Я повторяю сказанное в трубку. На том конце послышалось какое-то движение, но я не дожидаюсь ответа. Пальцы с силой надавили на рычаг, и трубка тихо щелкнула, оборвав разговор. Я положила её на место, чувствуя, как пальцы дрожат. Закрыв глаза, облокотилась на стену, и попыталась успокоить дыхание. Казалось, что, хотя бы на секунду, я могу спрятаться за этим мгновением тишины. Но чувство покоя быстро испарилось: я ощутила на себе цепкий взгляд сотрудника заправки. Его глаза скользили по моему телу — по ободранному платью, открывающему больше, чем мне бы хотелось, по царапинам на коже, по босым ногам. От этих взглядов окатило неприятным холодом. Тонкий слой уязвимости, которую я пыталась скрыть, вдруг стал ощутим, словно меня выставили на всеобщее обозрение. Я резко оттолкнулась от стены, избегая его взгляда, и направилась к выходу. Выйдя на улицу, отошла в сторону, спрятавшись за углом здания, где сгущались тени. В тишине ночи мое дыхание снова выровнялось. Я сидела в темноте, прижавшись спиной к холодной стене, обхватив колени руками. Голова покоилась на согнутой руке, и я закрыла глаза, словно хотела убежать от всего, что произошло. Время потеряло значение; минуты и секунды слились в одно бесконечное мгновение. Я не знала, сколько уже просидела так, и перестала чувствовать холод, который пробирался под изорванное платье. Тишина ночи обволакивала, и сознание всё больше стремилось погаснуть, уйти в спасительный мрак. Мне хотелось просто закрыть глаза и раствориться в темноте, забыть всё. Но каждый раз я снова отдёргивала себя, заставляя оставаться здесь, на грани между реальностью и забытьем. В какой-то момент, на краю моего восприятия, вдали появились слабые огни. Я прищурилась, глядя в темноту, и понимаю, что это фары машины, медленно приближающейся к заправке. Я медленно поднимаюсь, опираясь на холодную стену. Чувствуя слабость в ногах, с усилием делаю шаг вперед, навстречу приближающейся машине. Свет фар заливает всё вокруг, обнажая всю убогость моего окружения, а, может, и меня самой. Свет фар бьет в глаза так сильно, что мне едва удавалось держать веки открытыми, не позволяя взглянуть на него. Он не спешит выходить из машины. Он не спешит как-то мне помочь. Лишь яркий свет фар ослепляет, высвечивая меня во всей красе. Я стою перед ним, как дева Мария, открытая на всеобщее обозрение.