Лаванда

      Лео не стал рассказывать Дракону о том, что произошло на дне рождения Артура — мало ли, как Дракон решит отомстить? Может, вообще убьёт этого Джесса! А Лео вовсе не хотел, чтобы Дракон сел в тюрьму, поэтому царапины и ссадины объяснил тем, что неудачно упал. Тот объяснение принял и вопросов больше не задавал; да они и не разговаривали толком. Прошедшие сутки отложились у Лео в памяти эпизодами-вспышками: он сидит на мотоцикле за спиной у Дракона, прижавшись щекой к его кожаной куртке; в голове шумит, ночь несётся навстречу сотнями огней, а позади остаются все обиды и горести. Он обнимает Дракона, говорит, что любит, просит не бросать его. Дракон трахает его сзади, быстро и жёстко, удерживая обе руки за запястье, и это почти больно. Позже он берёт Лео ещё раз, теперь лицом к лицу, и в какой-то момент кладёт руку ему на горло и говорит «пообещай, что больше не будешь так делать». В лёгких печёт от недостатка воздуха, и Лео шепчет «не буду, не буду, только пожалуйста...», и Дракон отпускает его, и Лео снова может дышать, и кончает так, как никогда в жизни не кончал.       После этих безумных, наполненных оголтелой страстью часов обычная жизнь словно бы отошла на второй план. Лео видел, что ему названивали Фелисити, Артур, Мири, Таня, а в какой-то момент даже Карл, но ответить и не подумал.       — Я работу пропустил, — сказал он Дракону, на что тот только пожал плечами — мол, какая разница? И Лео согласился с ним, что никакой.       Но Дракон уехал по делам, и обычная жизнь сама заявилась к Лео: в дверь позвонил Артур. Лео не хотел открывать, но Артур не отпускал кнопку звонка, а потом ещё и крикнул, что видел свет в окнах. Пришлось открыть, пока на шум не выглянули соседи.       Не то чтобы Лео вообще был способен испугаться Артура, но таким он его ещё не видел. Без улыбки, с залёгшей между бровей морщиной и плотно сжатыми губами, он был непривычно серьёзен и не излучал привычного дружелюбия.       — Что с тобой? — спросил он вместо приветствия. Лео пожал плечами и неохотно пропустил его в квартиру. Пройдя вслед за Артуром, он из-за его плеча взглянул на своё жилище новым взглядом: разворошённая кровать со скомканным несвежим постельным бельём, запах табачного дыма, разбросанные вещи, пара винных бутылок и коробок из-под пиццы... На секунду стало стыдно, но потом он сказал себе, что у Артура тоже вечно царит бардак, не ему судить.       Артур тоже оглядел комнату, и когда повернулся к Лео, морщина между его бровями стала ещё глубже.       — Насколько я вижу, ты не болен.       Лео скрестил руки на груди и прислонился плечом к косяку:       — Может, сначала извинишься за то, что твой дружок на меня напал?       — Не передёргивай, я знаю, как всё было.       — То есть ты в его версию поверил?       — Да, я ему поверил, — подтвердил Артур. — Давай поговорим...       — О чём нам разговаривать, если ты мне не веришь? Я тут жертва, а ты меня же и обвиняешь! — огрызнулся Лео. Он чувствовал в животе странную пустоту; одна его часть пугалась серьёзного бледного лица Артура и хотела замять ситуацию, извиниться, оправдаться болезнью или похмельем, но вторая ничего подобного не желала. Эта часть нашёптывала, что он прав, что виноват тут Артур, что это Артур должен извиняться, и Лео слушался её, чувствуя себя так, словно летит вниз на американских горках.       — Ты не пришёл на работу. Никого не предупредил, — говорил тем временем Артур. — Мне пришлось вызывать Мири с выходного и самому выходить.       — Ну никто же не пострадал, мы не «Скорая помощь»!       Он ещё не договорил, а уже захотел взять свои слова обратно, но это было так же невозможно, как невозможно перестать катиться с ледяной горки. Поэтому он с вызовом посмотрел на Артура: мол, что теперь сделаешь, заплачешь?       Но сегодня Артур его удивлял. Он не заплакал и не сделал жалобное лицо, какое у него делалось всегда, когда его обижали; он только побледнел ещё больше и сдвинул брови.       — Ещё раз повторю, давай сядем и поговорим. Ты изменился с тех пор, как у тебя появился этот парень... Что между вами происходит?       Лео вспомнил вчерашнюю ночь, безумные глаза Дракона, руку на своём горле. Горячечный шёпот, собственные обещания, смешанный с вожделением страх. Что из этого мог понять Артур, безобидный и наивный, как цыплёнок? Он впадёт в ужас, если узнает хотя бы малую толику из того, что между ними происходит!       Он промолчал, криво улыбаясь, и Артур кивнул:       — Я так и думал. Дальше так продолжаться не может. Лео, ты уволен.       — Ч... что?!       Не веря своим ушам, Лео уставился на Артура, словно видел его впервые. Разве Арти мог так поступить?! Он даже злиться толком не умеет — делает суровый вид, хмурится, но стоит изобразить раскаяние и приласкаться, как напускную злость сдувает.       И теперь этот мягкий, беззлобный человек вдруг его увольняет? Но как так вышло?       Неужто Дракон прав? Лео перестал быть нужен, перестал быть удобным — и Артур его вышвырнул!       — Мне очень жаль. Я всё равно останусь твоим другом, и если тебе понадобится помощь... — Артур попытался коснуться его руки, но Лео отшатнулся, переполненный злостью и обидой.       — Херовый ты друг! — выплюнул он. — Даже не посочувствовал! Меня избили, унизили, а ты!.. Ты меня увольняешь?! Да пошёл ты!       — Я уйду, — тихо сказал Артур. — Но всё-таки я твой друг. И если тебе понадобится помощь, я буду рядом, что бы ни случилось.       — Пустые слова! — выкрикнул Лео ему в спину и от души хлопнул дверью так, что на всей лестничной клетке слышно было.

***

      Когда Мири вышла на работу в свою смену, она ясно дала понять, что обо всём этом думает: выразительный макияж, готический наряд и мрачное выражение лица не допускали двойных толкований. Бросая суровые взгляды из-под накрашенных чёрным век, Мири направляла потоки посетителей, как страж подземного мира направляет души погибших людей.       — Не в духе! — пролетел слух среди персонала «Лаванды». Все притихли, мимо ресепшн ходили чуть ли не на цыпочках, а в перерыве Нхан принесла капучино на растительном молоке и безглютеновое пирожное, однако жертвоприношение не смягчило сердитое божество, улыбка так и не тронула накрашенные чёрным губы.       Во второй половине дня приехал Артур. Он благоухал сиренью и был облачён в нежно-сиреневую шёлковую рубашку, светлые брюки и ботинки с радужными шнурками, являя собой прямую противоположность тому Мраку, который представляла Мири. Завидев её, он замер на месте, и они измерили друг друга взглядами, словно два ковбоя, пересёкшиеся посреди маленького городка на Диком Западе, только Артур вместо револьвера ухватился за деревянную выдру, а Мири — за компьютерную мышь.       — Зайди ко мне в кабинет, — сказал Артур, отмерев, и Мири встала, одёрнула сетчатые рукава и пошла, тяжело переступая тяжёлыми ботинками на платформе. Платформа позволяла ей возвышаться над Артуром, что сейчас было как раз кстати.       В кабинете Артур предложил ей сесть и пару раз прошёлся туда-сюда, то поправляя вертящийся стул, то перекладывая канцелярские приборы. Мири, скорбно поджав губы, следила за этими перемещениями с видом унылым и осуждающим.       Наконец Артур сел напротив и, устремив на собеседницу взгляд больших чёрных глаз, сказал:       — Прости меня. Я был неправ.       Мири моргнула, и её лицо чуть меньше стало напоминать лик богини смерти. Она не ожидала, что Артур позвал её, чтобы извиниться; скорее наоборот, ожидала санкций за то, что отчитала его.       — Ну... Я и сама погорячилась, — пробормотала она.       — Нет, нет! Ты всё правильно сказала! — с жаром заговорил Артур, машинально вертя в руках выдру. — Я слишком много поблажек ему давал! Так нельзя. Я его люблю, но работать с ним... нет! И не только из-за опозданий. Помнишь дрочера?       Он сменил тему так резко, что Мири не сразу уловила его мысль, но потом вспомнила, как ей рассказывали про недавнее происшествие: мужика, который пришёл на эпиляцию интимных зон и пытался дрочить.       — Так вот. Дрочера записывал Лео. А я знаю, что ты новым клиентам по этому профилю задаёшь вопросы, проверяешь, говоришь, что у нас эпиляцию мужчина делает... В общем, через тебя ещё ни один дрочер не прошёл!       — О, — Мири почувствовала себя невероятно польщённой, — не думала, что ты в курсе про мой дроч-фильтр!       — Это всё-таки мой салон, я тут всё должен знать. В общем, я уволил Лео за прогул, — заключил Артур, и Мири ахнула: она знала, как сильно Артур не любит конфликты, как он терпеть не может кого-то огорчать, особенно если этот кто-то — его протеже.       — А к тебе, — продолжал Артур, — у меня предложение. Как ты смотришь на то, чтобы стать старшим администратором? Будешь нанимать новых администраторов, обучать их, решать конфликтные ситуации. Больше ответственности, но и зарплата больше!       Серые глаза Мири округлились, рот сложился буквой «О». Лик сурового божества пошёл трещинами и осыпался, теперь перед Артуром сидела просто удивлённая молодая женщина, которая ждала взбучки, но вместо этого получила... повышение?!       — Арти! — Мири обогнула стол и обняла вставшего ей навстречу Артура. — Прости меня! Я не хотела на тебя наорать!       — Да брось, детка, — Артур обнял её, деликатно не касаясь спины, прикрытой только сеткой платья. — Давно пора было открыть мне глаза на то, что происходит.       Примирение сторон состоялось, и на своё место Мири вернулась, сияя совершенно новой улыбкой — улыбкой облачённого властью Старшего Администратора, милостивого и справедливого. Персонал вздохнул с облегчением: гроза миновала, и можно было снова собираться у стойки ресепшн, чтобы обмениваться сплетнями и хохмить.

***

      Последний вечерний клиент отменил визит. Обычно в таких случаях Артур просил администраторов обзвонить людей из списка ожидания и найти того, кто готов приехать немедленно, но в этот раз он чуть ли не выхватил телефон у Мири, когда та собралась звонить.       — Дела! — туманно объяснил он и испарился из салона, оставив шлейф сиреневого аромата.       Буквально через двадцать минут, наскоро заскочив в душ, он уже звонил в квартиру Джесса. Нельзя было упускать такой редкий шанс побыть наедине — Джесс выходил на работу после отпуска, и следующие четыре дня будет уходить как раз под конец Артуровой смены в «Лаванде». Артуру отчаянно не хватало времени с ним, они всё время будто бы выкраивали часок-другой, отнимая его то от работы, то ото сна, то от других обязанностей; он никогда не мог побыть с Джессом досыта, так, чтобы не думать, что в следующий момент придётся куда-нибудь бежать, не бояться, что их кто-нибудь увидит вместе и обо всём догадается. Взять бы отпуск и поехать вдвоём недельки на две куда-нибудь, где будет только море, солнце и песок! Но куда уедешь сейчас, когда надо и место новое для салона искать, и нанимать нового администратора, и чего только не?..       Джесс долго не открывал, а когда открыл, в его коротких волосах поблёскивали капельки воды, а футболка, кажется, была надета на влажную кожу. Артур не стал терять времени, закрыл дверь и притянул его к себе, целуя в губы, причём ему пришлось встать на цыпочки, а Джессу — наклониться.       До того он почти бежал, но теперь время будто застыло, пока длился этот идеальный поцелуй — нежный, медленный, распространяющий по всему телу волны тепла. Когда Джесс от него оторвался, Артур потянулся следом, словно его лишали жизненной необходимости.       — Мне надо собираться.       — Пять минут? Ну пожалуйста!       — Я не люблю торопиться.       — Тогда полчаса, — нашёлся Артур и снова привлёк его в поцелуй. — Дурацкий у тебя график.       — И у тебя, — сказал Джесс, прежде чем подхватить его на руки.       Он действительно не любил торопиться в постели; он всё делал спокойно и очень ласково, и у Артура слёзы на глаза наворачивались от этой нежной осторожности. Он чувствовал себя сокровищем, он чувствовал себя любимым, когда Джесс целовал его, гладил всё тело большими, тёплыми ладонями. Артур хотел бы принять его в себя, слиться с ним в единое целое; эта мысль одновременно возбуждала и пугала, потому что Джесс был крупным везде — но у них вечно не хватало то времени, то сил, поэтому он пока даже не предлагал. Так тоже было хорошо; он лежал под Джессом, одной рукой обхватив его за шею, а второй, скользкой от смазки, лаская их обоих, пока Джесс двигался в восхитительном размеренном ритме, не сбиваясь даже под конец, когда Артур уже беспорядочно вскидывал бёдра навстречу и кусал его за плечо.       После, лёжа у Джесса на груди и слушая, как бьётся его сердце, Артур пытался понять, что же чувствует. Обычно после секса с Джессом он чувствовал себя невероятно лёгким и счастливым, но сейчас в душе происходило нечто иное.       Не сразу он понял, что злится. Редко он испытывал такую чистую, без всяких примесей злость. Обычно к ней примешивалось чувство вины или стыда, но теперь он был просто дьявольски, в концентрированном виде зол.       Зол на бывших бойфрендов, которые были невежливы и небрежны, посмеивались над ним, относились снисходительно, не заботились о нём ни в постели, ни за её пределами. Изменяли, не трудились сделать для него что-то хорошее, подумать о необычном подарке. Не заставляли его чувствовать себя особенным, желанным, красивым, в конце концов!       Но больше всего он злился на себя. За то, что позволял так с собой обращаться. За то, что сам, добровольно, ложился в постель с этими мужчинами. Старался ради них, взамен получая только снисходительный допуск до тела и позволение быть рядом. Какого чёрта?! Почему он обходился так... с собой?       — Артур? — осторожно окликнул его Джесс. — Всё нормально? Ты ощущаешься как-то по-другому...       Ах да. Он забыл, что встречается с человеком-рентгеном, который чувствует малейшие колебания чужих эмоций.       — Всё нормально, — сказал он и сел в кровати. — Просто никто со мной не обращался так, как ты.       Он взял руку Джесса, ту самую, на которую пролилась кислота, оставившая желтоватый след на смуглой коже, и поцеловал ладонь. Джесс прикрыл глаза и выдохнул, рука его в ладони Артура вздрогнула, будто бы от боли.       — Никто со мной не обращался так, как ты, — эхом откликнулся он, и они, подчиняясь мощному порыву, одновременно потянулись за поцелуем.

***

      Джесс едва не опоздал на работу. Впервые в жизни. Впрочем, сегодня его это не особенно волновало — он был настолько сиренево-лавандово-счастлив, что никакое опоздание не омрачило бы этого счастья. Он был неуклюжим толстым пингвином, для которого райская птица собирала пёрышки, чтобы он мог наконец-то сделать себе крылья и полететь. И сегодня он чувствовал, как эти крылья — большие, разноцветные, лёгкие — раскрываются за спиной.       Коллеги радостно приветствовали его, как героя; Ирина, облачённая в золотое платье и усыпанная золотыми блёстками, чмокнула его в щёку, обдав смешанными запахами косметики и табака. Его тут ждали, и он был тут уместен. В кои-то веки он понимал, что встраивается в картинку, как подходящий кусочек паззла, а не торчит сбоку, будто наспех приляпанная лишняя деталь.       — Покажи шрам, — потребовал Мартин, а когда Джесс продемонстрировал руку, сунул ему под нос собственную розовую, контрастирующую с иссиня-чёрной кожей ладонь с полукруглой отметиной.       — Тоже производственная травма, — похвастался он. — Меня один укусил в отместку за то, что я его вывел.       Джесс, чувствуя себя невероятно свободно, даже решился пошутить:       — Мы теперь братья по шрамам?       — Да! — обрадовался Мартин. — Бро!       И хлопнул его по груди, что Джесс решил стерпеть во имя шрамового братства.       Как и обычно, его поставили на входе, поэтому он сразу увидел её.       Если тот, кому летать не положено, поднимется в небо, его постигнет кара. Крылья сгорят на солнце, или их обрежут, и та, кто мог обрезать его крылья, уже смотрела на него из очереди и улыбалась, показывая белые крепкие зубы.       Аманда Голодная Лиса, вот как было её полное имя, а называли её Мэнди. И её появление обозначало одно: счастью пришёл конец.       Разноцветные лёгкие крылья рассыпались, и в темноте закружились пёрышки райской птицы.

***

      Она велела ему прийти в кафе «У Рози» к восьми утра, и Джесс не посмел ослушаться. До восьми он сидел на скамейке в парке; голова после бессонной ночи кружилась, чувства, кажется, напрочь отшибло. Он смотрел, как в лучах утреннего солнца прыгают и чирикают воробьи, и не ощущал ничего; переход от счастья к горю был так скор, что Джесс словно рухнул с высоты и теперь был оглушён и растерян.       К восьми он пришёл в кафе. Мэнди уже ждала его, и он подсел к ней, не замечая ничего вокруг. Она пила кофе, предложила и ему, но он покачал головой, отказываясь. Он сейчас не смог бы ни глотка сделать.       Она долго смотрела на него. Он не смотрел ей в глаза, смотрел на её серьги — длинные, цветные серьги, которые покачивались при каждом движении. Он сосредоточился на серьгах, заблудился между округлых бисеринок; они разрослись, точно валуны, грохотали и скрежетали друг об друга, угрожая перемолоть его.       — Так и будем молчать? — спросила Мэнди, и Джесс вздрогнул, возвращаясь из бисерного леса в реальность.       В реальности на него смотрели вытянутые к вискам лисьи глаза.       — Братья знают? — выдавил он из себя, с трудом вспоминая, как ворочать языком.       — Нет. Пока нет, — уточнила она. Ей как раз принесли её заказ, вафлю с мороженым. Джесс даже не заметил, кто подал тарелку, увидел только руку в жемчужном браслете.       Аманда попробовала мороженое, слизала его с полных губ:       — Боже, как вкусно. Ты точно не хочешь?..       — Что тебе нужно? — спросил он, найдя наконец силы посмотреть ей в глаза.       — Чтобы ты ответил на вопрос, — отозвалась она спокойно. — Вопрос такой: нормально ли бросать свою семью?       — Я...       — Да или нет? — прервала она его.       Он молчал. Она кивнула; серьги качнулись с тихим бисерным перестуком, который Джессу показался грохотом мельничных жерновов.       — Мы оба знаем правильный ответ, Джесс. Ты поступил неправильно. Хоть представляешь, что мы пережили, когда ты пропал?       — Я не вернусь, — глухо сказал он.       — О. — Аманда слегка наклонилась вперёд над столом, будто собираясь укусить. — Ты можешь спокойно заниматься своими делами, пока твоя семья голодает? Мы ведь отдали всё, чтобы ты получил минимальный срок! Мы тебя любим. Мы будем о тебе заботиться, поддерживать тебя, как и положено семье!       — Вы обращались со мной, как со слабоумным.       — Джесс. Мы никогда не считали тебя слабоумным. Особенным — да, но не...       — Это одно и то же, просто слова разные.       Аманда съела ещё кусочек вафли, запила кофе, тщательно промокнула губы. Подняла на Джесса взгляд из-под тяжёлых век.       — Послушай, ты ведь не сможешь существовать один. Ты не знаешь жизни, ты слишком наивен... Возвращайся.       — Я прекрасно живу один. У меня есть работа, друзья и любимый человек, — сказав это, Джесс спохватился, что не стоило этого делать; Аманде нельзя было выдавать слишком много информации, она её исказит, изуродует и использует так, как ей нужно. К тому же он пожалел, что сказал о любви ей, а не тому, кому эта любовь предназначалась.       Аманда откинулась назад; верхняя её губа дёрнулась, ноздри раздулись.       — Так значит, — сдержанно сказала она, — какая-то ушлая девица тебя уже окрутила и теперь будет сосать из тебя деньги? И ты будешь тратиться на неё, а не на детей?       — Нет никакой девицы. Я могу дать денег для детей.       — Какая щедрость! — прошипела Аманда, опасно сверкнув глазами. — Я не собираюсь делить тебя с какой-то девкой!       «Да про какую девку она говорит?!» — недоумевал Джесс, и без того растерянный и расстроенный.       Аманда закрыла глаза и несколько секунд посидела так, справляясь с яростью; потом снова поглядела на него уже с улыбкой.       — Вечером понедельника я должна уезжать. Утром понедельника мы с тобой встретимся здесь же, и ты скажешь мне о своём решении. Либо мы уедем вместе, либо... жди последствий.       Он понял, что разговор закончен, и встал, наткнувшись на осуждающий взгляд официантки, облачённой в красное в горох платье. Джессу показалось, что все крупные кругляши с широкой юбки полетели в него, будто пули.       Аманда снова его окликнула. Он оглянулся; она улыбалась, солнце играло в её серьгах.       — Даже не думай сбежать, — сказала она.

***

      Понятия не имея о том, что разминулся с Джессом буквально на полчаса, Артур и Карл вошли в кафе «У Рози», сели за столик и принялись сплетничать. В подробностях обсудили, кто с кем познакомился на дне рождения, кто с кем потом обжимался в тёмных углах, кто с кем уехал и кто с кем поругался.       — А Джон с Коби...       — Они же поссорились?       — Да нет, они снова сошлись, когда Коби бросил того скандинава, потому что тот предложил полиаморные отношения!       — Погоди, какого ещё скандинава?!       — Ты что, вообще ничего не знаешь? — и Артур принялся просвещать друга по поводу личной жизни приятеля.       Когда от темы остались только обсосанные косточки, а им принесли по тарелке с завтраками, Карл вдруг подмигнул, толкнул Артура ногой под столом и сказал:       — А что, скоро я один останусь в нашем клубе ОНН?       — Да с чего это? — возмутился Артур за свой статус Одинокого Ноющего Неудачника, разрезая яйцо-пашот.       — Ну как... Ты так обнимался с этим героическим охранником, Джессом.       Чувствуя, как к щекам приливает кровь, Артур энергично запротестовал:       — Да брось! Ну что ты такое говоришь!       — Ну ладно тебе. Я не обижусь, хотя позавидую, это да. Было чего с ним? Если да, то как он?       — Отстань! Джесс вообще... натурал, — хихикнул Артур, вспоминая, как буквально вчера вечером этот «натурал» не мог оторваться от него, чтобы пойти наконец на работу.       А хорошо было бы сейчас сказать Карлу: «да, Джесс мой парень, мы встречаемся». С приятным холодком в животе Артур решил, что поговорит с Джессом начистоту. Может, тот и согласится, что пора бы перестать стыдиться и выйти уже из шкафа...       При мысли об этом он невольно разулыбался, и с этой улыбкой повернулся к Рози, которая подошла, чтобы подлить им кофе.       — Конечно, Джесс натурал, — сказала вдруг Рози, встретившись с ним взглядом. — Даже не сомневайтесь.       Артур озадаченно моргнул, чувствуя, как улыбка застывает у него на губах. Переглянувшись с Карлом, он вновь повернулся к Рози, которая не отходила, а стояла рядом; кажется, её буквально распирало от желания поделиться информацией, и Артур инстинктивно чувствовал, что информация эта его не порадует.       — Ты что-то про него знаешь?.. — спросил он. Странно: утро было тёплым и солнечным, но у Артура заледенели руки и почему-то желудок.       — Женат он, и дети у него есть. Жена его недавно сюда приходила, увидела про него пост в соцсетях и нашла его, а до того он прятался от неё...       — Нет-нет-нет, не может быть, — забормотал Артур. Холод распространился теперь и на губы, которые шевелились с трудом.       — Они буквально сегодня во-он за тем столиком сидели и обсуждали дела свои! — обиделась Рози. — Она ему говорит «ради детей вернись», а он ей — «у меня своя жизнь теперь». Своими ушами слышала!       Она отошла; Карл, с тревогой глядя на Артура, дотронулся было до его руки и спросил «ты как?», но Артур руку отдёрнул и встал.       — Я сейчас, — непослушными губами проговорил он и ушёл в туалет, где опустил крышку унитаза, сел и расплакался.       Он всё думал, где же подвох? Не может ведь Джесс быть идеальным. Не может же ему, Артуру, так повезти.       Вот он перевязывает Джессу руку, а тот смотрит на него, не отрываясь, а потом говорит своё веское, осмысленное «спасибо». Вот они целуются, и Артур тает в его сильных руках, превращается в мягкую глину, из которой можно лепить что угодно. Вот они лежат в постели, и Джесс прижимается лбом к его лбу, у него закрыты глаза, лицо в кои-то веки расслабленое, он кажется уязвимым и открытым.       Всё это придётся оставить в прошлом. Поставить печать «ложь» и убрать на дальнюю полку памяти.       В дверь осторожно постучались; голос Карла спросил:       — Артур, у тебя там всё хорошо? Ты что, плачешь?       — Нет, я... я нехорошо себя чувствую, но сейчас вернусь, — откликнулся Артур дрожащим голосом.       Он умылся и кое-как привёл себя в порядок, всё ещё всхлипывая. Посмотрел на отражение в круглом зеркале, украшенном цветочным орнаментом.       То ещё зрелище: нос распух и покраснел, глаза воспалённые. Что он там вчера думал, никто из бывших не заставлял его чувствовать себя красивым? Да уж, красота неописуемая.       Итак, теперь у него ни здания «Лаванды», ни парня. Обидно, но... привычно.       Что-то болталось на руке и мешало нормально умываться. Деревянная выдра. Он совсем забыл про неё. Выбросить?.. Он размотал шнурок, но избавиться от выдры не смог, стало жалко, и к глазам снова подкатили слёзы.       Артур сунул подвеску в карман джинсов, в последний раз вытер лицо бумажным полотенцем и вышел из туалета.