Лаванда

      Джесс любил заниматься спортом. Его успокаивали размеренные повторяющиеся движения, нравилось чувствовать, как работают мышцы, как кровь быстрее устремляется по жилам, как работает всё его большое здоровое тело. Когда-то ему хотелось быть маленьким-маленьким, чтобы легче было прятаться и скрываться, чтобы никто больше не мог ворваться к нему с криками, ударами и обидными словами. Он всегда был слишком большим и заметным, скрыться не получалось, и он не сразу понял, что есть ещё один способ защититься: стать настолько большим и сильным, чтобы к нему боялись подойти. Чтобы видели его — и сразу решали, что надо держаться подальше. В тюрьме эта тактика сработала на «отлично»: его боялись и не трогали. Жаль только, что подружиться с кем-нибудь тоже становится сложнее...       В ушах у него звучала ритмичная, трансовая музыка, почти шаманская, почти неземная. Низкий голос певицы и потусторонняя мелодия уносили его куда-то в Древний Египет, и он видел перед собой золотые пески и пирамиды, караван верблюдов, которые бредут через пустыню, а на их спинах покачиваются смуглые люди, до глаз закутанные в выцветшие на солнце одежды...       Чей-то пристальный взгляд мешал ему плыть в потоке и неутомимо качать пресс, лёжа вниз головой на скамье. Джесс с сожалением вынул один наушник, и Древний Египет поблёк, заменившись на современный спортзал с ярким освещением и огромными зеркалами. Тут же обнаружился и обладатель взгляда: маленький мускулистый азиат с радужными волосами, облачённый в короткие шорты и обтягивающую футболку. Заметив, что Джесс на него смотрит, он подмигнул и заулыбался.       — Ну ты монстр вообще! — восхищённо сказал он. — Прямо машина!       — Спасибо, — ответил вежливый Джесс. Ему не нравилось, как азиат вибрирует; что-то в его состоянии было не то, и комплимент он сделал явно не просто потому, что восхитился его спортивными достижениями. И действительно, парень не спешил идти по своим делам.       — Любишь мускулы? — задал он и вовсе непонятный вопрос. Джесс не знал, как можно «любить» или «не любить» мускулы — они просто есть, и всё. Никто ведь не спрашивает, любишь ли ты ноги, руки или, скажем, лёгкие? Он не знал, что отвечать, поэтому просто смотрел на парня в упор, надеясь, что тот уйдёт — зачастую так и случалось, когда он смотрел на людей в упор, они думали, что он им угрожает. А он не угрожал, просто заметил закономерность: если большой и сильный человек смотрит в упор и без улыбки, людям становится страшно, и они стремятся поскорее уйти. Но азиат не уходил, а наоборот, подошёл ещё ближе:       — Ну что ты такой букой смотришь, Чингачгук? Я на тебя о-о-очень внимательно смотрел и заметил твоего большого змея...       — Что?..       Азиат выразительно указал глазами на пах Джесса и заулыбался.       — Я люблю... змей. Знаешь, что я ещё люблю? Трахать больших качков. Ага, я топ. И что-то мне подсказывает, что ты боттом, есть в тебе что-то такое...       — Вы предлагаете мне секс? — сообразил наконец Джесс.       — Ну конечно, глупенький, — нежно сказал азиат и попытался к нему прикоснуться. Джесс перехватил его руку. Будь они в тюрьме, он бы, пожалуй, его ударил; он терпеть не мог бить людей, но иногда правила человеческого взаимодействия этого требовали. Но если начнёшь раздавать тычки людям за пределами тюрьмы, то очень скоро туда вернёшься, а этого он хотел меньше всего на свете и надеялся, что сейчас удастся обойтись без насилия.       — Спасибо, но я не хочу. Хорошего дня, — сказал он и отпустил азиата. Тот скривился и махнул рукой:       — Ой, ну и пошёл ты, сам не знаешь, от чего отказываешься! Между прочим, это расизм — думать, что у всех китайцев маленькие члены. Твоя потеря, детка! И не такой уж большой твой змей!       Выпалив эту — наверняка оскорбительную, но для Джесса непонятную — тираду, он развернулся и ушёл, всей своей спиной выражая негодование.       Выбитый из колеи Джесс только собирался надеть наушники и музыкой и спортом стереть тревожную желтушность неловкой ситуации, как за его спиной раздался жемчужный смех, и повернувшись, он увидел загорелого светловолосого парня.       — У него всего тринадцать сантиметров, — заговорщицки сказал тот. — А у меня вот семнадцать. Приходи через пять минут в душевую — покажу...       Но Джесс не желал видеть ни тринадцать, ни семнадцать сантиметров, да и оставаться в спортзале ему не хотелось, слишком оранжевым здесь всё стало, и даже музыка уже не растворила бы этот пылающий неприятный цвет. Он собрался и ушёл, спрятался в тишине своей пустой квартиры и стоял под душем, пока оранжевый цвет не остыл. Тогда Джесс вышел, ступая босыми ногами по прохладному полу, и лёг на матрас, глядя в успокоительно-белый потолок.       Ему всегда было сложно в жизни. Он чувствовал себя пустой банкой газировки, которую выбросили из окна машины, и он лежал на обочине в темноте и тишине, а мимо по дороге с блеском и гудением неслись автомобили. Сейчас он наконец-то тоже выехал на трассу: ходил на работу, арендовал жильё; делал то же самое, что и миллионы других людей по всему миру, и всё-таки то и дело получал напоминания о том, как от них отличается.       Но полежать и как следует подумать об отличиях не удалось: зазвонил телефон. Джесс поднял трубку и услышал сиплый голос Ирины:       — А ты знаешь, какой сегодня день? Сегодня ровно месяц, как ты у нас работаешь. Поздравляю, жеребчик, ты прошёл испытательный срок! Будешь дальше у нас работать?       — Конечно, буду, — он не собирался отказываться от этой замечательной — законной! — работы.       — Ну и отлично. Будешь у нас ловить детей над пропастью во ржи, только вместо детей будут пьяные геи.       Всё-таки Ирина ему нравилась: она всегда сама смеялась над своими шутками, а не ждала, когда посмеётся он.       — Можешь сейчас в клуб зайти, пока мы с Паулем оба тут? — спросила Ирина, отсмеявшись. — Надо кое-какие формальности уладить.       Джесс не стал отказываться, и через полчаса уже подходил к клубу. У задней двери он столкнулся с ещё одним, весьма неожиданным, посетителем. В рваных джинсах, в расстёгнутой чуть ли не до пупка рубашке, со встрёпанными светлыми кудрями и огромной коричнево-золотистой коробкой в руках, в «Кабаре» стремился попасть не кто иной, как граф Александр, которого все звали попросту Алеком.       С Алеком Джесс в последний раз имел дело в субботу, когда тот пытался влезть на барную стойку, чтобы потанцевать. Бармен защищал стойку, как лев, а граф, перекрикивая музыку, орал:       — Почему я не могу плясать на барной стойке?! А если я хочу? Если таково моё желание? А если я заплачу? — и он достал целую пачку долларов и принялся швыряться деньгами в толпу, а люди принялись их подбирать, и воцарился хаос, а их сиятельство радостно хохотало, взирая на всё это. Когда коллега Джесса попытался вывести буйного графа, тот сел на пол и закричал:       — Уберите от меня руки, ибо не дозволено вам! Где мой прекрасный смуглый юноша? Голени его, как мраморные столбы, руки его, как маленькие серны... или там сосцы были?.. Сосцы похожи на серн?! Глупость какая-то...       По этому поэтическому описанию коллеги опознали Джесса и вызвали его. Алек протянул к нему руки, как ребёнок к матери, Джесс уже привычно вытащил его сиятельство на улицу, и пьяный граф отбыл в такси только для того, чтобы теперь снова материализоваться перед «Кабаре».       — Что вы тут делаете? — поинтересовался Джесс, который не знал, входит ли в его обязанности охрана клуба от графов в любое время суток, но на всякий случай решил проявить бдительность.       — Сам что тут делаешь! — Алек попятился от него, отгораживаясь коробкой. — Цербер! Я службу насильников... то есть, носильщиков, не вызывал!       Тут задняя дверь отворилась и выглянул Пауль в спортивных штанах, растоптанных старых кедах и майке без рукавов.       — Любовь моя! — кинулся к нему Алек. — Нас пытаются разлучить злые силы, но я преодолею все препятствия... — ему пришлось остановиться, потому что Джесс преградил ему путь, и Алек патетично протянул руку к Паулю, другой продолжая прижимать к груди коробку. — Я пришёл с дарами! — воззвал он.       Пауль, судя по лицу, не был особенно счастлив, но всё же сказал:       — Джесс, пропусти. Он ко мне.       — Слыхал?! — радостно воскликнул Алек. — Я важная шишка. Я званый гость! То-то же!       И он важно прошествовал мимо. Джесс не особенно расстроился: он не питал плохих чувств по отношению к графу. Несмотря на то, что Алек много суетился, в нём не было злобы или агрессии. В целом он напоминал красивую борзую, поджарую и стройную, но при этом невоспитанную и чрезмерно активную. Если борзую воспитать, то из неё получится хорошая, послушная и полезная собака...       Джесс встретился взглядом с Паулем, и тот закатил глаза:       — Не спрашивай... Заходи. Как дела?       — Нормально, — машинально ответил Джесс и задумчиво добавил: — Но в спортзале было... странно.       — Странно? — рассеяно повторил Пауль, но быстро догадался, в чём дело. — Приставали? — со знанием дела спросил он. — Ну конечно. Ты для наших пидовок лакомый кусочек.       В жизни на Джесса лепили множество ярлыков, но вот лакомым кусочком ещё ни разу не объявляли.       — Они ж в спортзал ходят, чтобы себя показать и других заценить, где ещё так хорошо мускулы разглядишь? И не только мускулы... Я и сам иногда... — Пауль прервал сам себя, бросив на Джесса быстрый взгляд. — Так, ладно. Просто выбери другое время, с утра и по вечерам там всегда куча народу. Иди в зал, сейчас Айрин спустится, а я попозже подойду.       Он удалился, покачивая бёдрами, а Джесс всё ещё вертел в голове кубики новых данных о человеческом поведении, раздумывая, куда бы их встроить. И что у этих ребят за странные отношения с мускулами?..       Он прошёл в главный зал клуба, такой тихий и безлюдный по сравнению с ночным временем, что в это было сложно поверить. Ещё недавно тут гремела музыка и теснилось добрых сотен пять человек, а сегодня бесшумно пляшут в солнечных лучах пылинки, да стулья громоздятся на столах, задирая ножки к потолку.       Джесс снял пару стульев и сел за столик, впитывая совершенно особенную, мёртвую клубную тишину. Клуб — как чудовище, которое днём спит и только иногда лениво ворочается, а ночью просыпается, сверкает светомузыкой, ревёт, грохочет и глотает сотни людей...       Через пару минут в зал спустилась Ирина в радужных кроссовках, леопардовых лосинах и ярко-розовой футболке.       — А где моя дива? — поинтересовалась она, зевая и прикрывая рот стопкой бумаг, что держала в руке с длинными ногтями, выкрашенными на этот раз в чёрный цвет.       — С графом куда-то ушёл, — ответил Джесс, догадавшись, что речь идёт о Пауле.       — С Алеком, что ли? — хмыкнула Ирина и села напротив. — Ты в курсе, что никакой он не граф?       — Как это?       — У бриташек майорат. Знаешь, что это? Конечно, не знаешь, дурашка. Это значит, что титул в семье принадлежит только старшему мужчине. То есть отцу нашего Алека. Когда старик откинется, титул перейдёт к старшему сыну, а Алек младший — всё равно будет в пролёте.       — А я думал, он граф, — разочарованно сказал Джесс, которому нравилась мысль, что он носил на руках настоящего аристократа.       — Все так думают. Некоторые ему даже платят, чтобы он на вечеринках у них появлялся. Недавно он вот в клипе одного рэпера снялся, тот думает, что графа снимал... — Ирина захохотала. — Вы, американцы, такие наивные иногда, — резюмировала она, отхохотавшись. — Ладно, давай к делу, а Пауль распишется, как вернётся...       

***

Алек вошёл в гримёрку: окон тут не было, и они с Паулем оказались в темноте, где пахло косметикой, лаком для волос и чем-то неуловимо театральным. Во мраке силуэты мебели казались загадочными, легко можно было вообразить, что ты не в гримёрке современного клуба, а в каком-нибудь Призраке Оперы. Но Пауль щёлкнул выключателем, и загадочность ушла. В его гримёрке царил строгий порядок, который не давал простора воображению: мебель расставлена строго симметрично, на поверхностях ни пылинки, нигде ничего не валяется, и даже болванки с париками расставлены по линейке. Обычно Пауль выступал без париков и изрядно гордился собственными длинными красивыми волосами, но для образа Мэрилин Монро ему нужны были белокурые локоны, а для образа русалки — зелёные.       Образ Мэрилин Монро Алек любил больше всего. Впервые он увидел Пауля именно в этом образе и был покорён навеки. Пауль не взял бы приза на конкурсе двойников Мэрилин — всё же она была невысокой женщиной с округлыми формами, а он — высоким угловатым мужчиной; она никогда не танцевала полдэнс и не делала вертикальный шпагат, а он танцевал и делал, — и всё же это была самая сексуальная Мэрилин из всех, что Алек видел в жизни.       Сейчас в Пауле не было ничего от сценического образа, и не будь у него длинных волос, собранных в тяжёлый узел на затылке, он напоминал бы фитнес-тренера из дешёвой подвальной качалки, из тех, что велят подопечным собрать жопу в кулак и пахать ради красивой фигуры. Он уселся на вертящееся кресло, отвернув его от гримёрного столика, широко раздвинул ноги, упёр кулаки в бёдра и недовольным пронзительным голосом сказал:       — Ну?       Начало не слишком обнадёживающее, но Алека не так-то просто обескуражить. Он оглянулся, подтянул к себе стул и устроил на нём свою ношу — длинную обувную коробку, ради которой он обегал весь город, сделал множество звонков и выложил немаленькую сумму денег.       — Ради этого приза, любовь моя, я перенёс множество испытаний, стоптал десять железных башмаков, сразился с драконом... — художественно описал он свои злоключения. Выражение лица Пауля можно было описать фразой, которую приписывают королеве Виктории: «мы не впечатлены», но и это Алека не смутило. Он жестом щедрого дарителя снял крышку и небрежно отбросил в сторону. Пауль проследил за полётом крышки, а потом перевёл на Алека убийственный взгляд человека, который не терпит нарушения идеального порядка в своей гримёрке. Алек ответил на этот взгляд лучезарной улыбкой. Закалённый приёмами в высших кругах британского общества, он обладал иммунитетом к убийственным взглядам, а также к остроумным комментариям, ядовитым намёкам и другим способам пассивно выразить активную агрессию.       — Думаю, тебе понравится этот дар волхвов, моё несравненное божество! — Алек неторопливо убрал шуршащую бумагу и наконец, открыл взгляду Пауля то, ради чего всё затевалось: длинные неоново-зелёные сапоги с узором под змеиную кожу, узким носом и длинным тонким каблуком. Сделанные на заказ сапоги должны были идеально сесть на изящную ножку сорок пятого размера.       Пауль перевёл взгляд с Алека на сапоги и не сдержал восхищённого вздоха. Обувь была его слабостью, о которой Алек прекрасно знал. Объект его воздыханий в жизни одевался, как обычный мужчина, причём с уклоном в уличную шпану самого низкого пошиба: из спортивных штанов, кроссовок и растянутых маек Пауль вылезал только ради выступлений или походов в клуб, и вот тогда-то он давал волю своей страсти. Кэрри Брэдшоу коллекционировала туфли, а Пауль больше всего любил сапоги, причём на таких каблуках, какие в последнее время и на женщинах-то редко увидишь, если они не танцуют полдэнс.       — Угодил ли я алмазу моей души? — осведомился Алек. — А если угодил, то будет ли мне дозволено примерить туфельку на Золушку?       — Wirklich schön*, — пробормотал Пауль, осторожно касаясь сапог кончиками пальцев, словно гладя настоящую змею. — Можно примерить?       — Разреши мне...       Алек встал на одно колено, избавил Пауля от кроссовка, поставил его ногу себе на бедро и с ловкостью заправского камердинера принялся надевать на него сапог. Спереди голенище прикрывало колено, вырез сзади не мешал ноге сгибаться. Вжикнула молния — Алек застегнул сапог, и Пауль вытянул ногу, любуясь получившейся красотой.       — Не жмёт? Удобно? — озабоченно спрашивал Алек. Пауль взглянул на него и милостиво улыбнулся:       — Вроде бы впору. Давай второй.       Алек надел на него второй сапог; Пауль встал и прошёлся по гримёрке, стуча каблуками. Остановился перед зеркалом и выставил одну ногу вперёд, повернулся в профиль, потом спиной, оценивая вид сзади.       — Ничего красивее я в жизни не видел, — подал голос Алек, который так и остался стоять на коленях. — Ну как? Я заслужил награду?       — Какую тебе награду, чудовище? — отозвался Пауль, но не противным голосом, а мягким, что свидетельствовало о высшей степени расположения. Он отвернулся от зеркала и снова сел в кресло, положив ногу на ногу.       — Один поцелуй.       — Я достаточно зарабатываю, чтобы не расплачиваться за обувь натурой, — усмехнулся Пауль. Алек поймал его ногу за щиколотку и прижался губами к холодной коже сапога, провёл губами выше, к колену. Пауль, глядя на него сверху вниз, выдохнул и на мгновение опустил ресницы; Алек обрадовался было, но не успел он придвинуться ближе и прижаться жадными губами уже к живой коже, как Пауль упёрся ногой ему в грудь и легонько толкнул.       — Не наглей.       Алек отодвинулся и сел на пятки.       — Почему ты ко мне холоден? — спросил он и сам остался собой недоволен: слишком жалобно, слишком искренне это прозвучало, тогда как он намеревался произнести фразу с театральным пафосом и излишним драматизмом, искореняющим любые намёки на реальные чувства.       — Потому что ты ведёшь себя, как Dummkopf**, — в голос Пауля снова вернулись привычные резкие нотки, и он упёрся острым носком сапога Алеку в грудь. — Бухаешь, как распоследняя свинья, теряешь человеческий облик, распугиваешь посетителей...       — Так запрети мне ходить в клуб, запрети мне тебя видеть! Может, я пью, потому что моё сердце растоптано твоими шпильками! — воскликнул Алек, в этот раз не забыв подпустить в голос изрядную долю патетики.       Он не ожидал той реакции, которая последовала. Тёмные глаза Пауля сузились, на сухом угловатом лице заходили желваки. Он рывком расстегнул молнии, сунул сапоги в коробку, а коробку пихнул Алеку.       — Пошёл вон.       — Что?.. — Алек растерянно заморгал, глядя на него снизу вверх. Жилистой и неожиданно сильной рукой Пауль схватил его за грудки и поставил на ноги.       — Ты ещё на меня это будешь валить? — спросил он. — Проваливай!       — Но любовь моя... этот подарок... — залепетал Алек, но Пауль вытолкал его в коридор и захлопнул дверь с такой силой, что раздалось эхо.       — Никогда не видел его таким злым, — поделился Алек, выходя в зал, где сидела Ирина и тот самый Джесс, который так аккуратно умел выносить пьяных британцев из гей-клуба. Сегодня Алек не нашёл сочувствия ни в ком: Ирина посмотрела на него скептически, а Джесс — мрачно.       — Ты не граф, — сказал он глухим безэмоциональным голосом.       Все словно сговорились сегодня его оскорблять! Алек вздёрнул подбородок, вышел из клуба и тоже хлопнул дверью — пусть знают.       Оказавшись на жаркой пустынной улице, он перехватил коробку поудобнее, оглянулся по сторонам и вздохнул.       — Ну, что теперь? — спросил он вслух сам у себя, и ответ пришёл сам собой: конечно, после такой неудачи требовалось немедленно выпить. И Алек отправился искать бар с кондиционером.       

***

От моря веяло свежестью и прохладой; после раскалённых улиц города Лео казалось, что он очутился в раю. Они с Драконом сидели на деревянном причале, передавая друг другу бутылку с вином, упрятанную в бумажный пакет, и слушали, как плещутся внизу волны, ударяясь об опоры. Перед ними расстилалась тёмная гладь спокойного моря, в котором отражалась полная луна и огни порта. Где-то вдали печально кричала чайка, и от её крика мурашки по коже бегали. А может, не от крика, а от близости Дракона и от мысли, что он впервые в жизни на настоящем свидании. Секса у него было в избытке; столько, что он не смог бы отделить одну встречу от другой, как будто парни ничем не отличались друг от друга. Но вряд ли он когда-нибудь забудет эту ночь с бутылкой вина и с парнем, с которым он даже не целовался ни разу. От этого все ощущения становились только острее, и ему нравилось касаться губами горлышка бутылки, зная, что из неё только что пил Дракон. Такие простые вещи могут стать приятными, если вы не сняли друг с друга штаны при первой же встрече...       С моря налетел сильный порыв ветра, и Лео вздрогнул от холода, чувствуя, как волоски на руках встают дыбом. Дракон тут же снял свою кожаную куртку и накинул ему на плечи. Лео, конечно, не стал возражать: после жаркого дня он был бы даже не против замёрзнуть, но почему бы не воспользоваться моментом, как предлогом для лишней близости? Он повернулся к Дракону, надеясь на поцелуй, но тот, оставив одну руку у него на плечах, другой взял бутылку и сделал очередной глоток. Лео украдкой разочарованно вздохнул: значит, не сейчас. Такое долгое воздержание перед первым сексом с новым знакомым было для него в новинку, и он не представлял, как действовать дальше. В романтических фильмах, которые он любил подростком, пока не вырос и не понял, что все эти «Титаники» и «Сбежавшие невесты» — полная чушь для скучающих домохозяек, герои обычно пытались узнать друг друга получше, и он решил испробовать этот подход.       — Так чем ты занимаешься? — спросил он. — Работаешь?       Они сидели так близко, что он не услышал — почувствовал, как Дракон усмехнулся.       — Ты правда хочешь об этом разговаривать? Кто где работает, кто где учился?       Лео смутился, не зная, что на это ответить и чувствуя себя идиотом, а Дракон одним глотком допил вино, поднялся и одним махом стянул с себя футболку. Лео уставился на него; во рту мгновенно пересохло, мысли заскакали, как бешеные кролики. Что, вот так? Вот здесь? Нет, он был не против, но...       Дракон тем временем разулся и начал снимать джинсы, при этом что-то тяжёлое с глухим стуком упало на деревянные мостки. Дракон тут же нагнулся и кинул футболку сверху на выпавший предмет, блеснувший металлом в свете луны, а потом бросил быстрый взгляд на Лео, точно хотел убедиться, что он ничего не заметил. Лео и вправду не успел разглядеть, что там такое, и Дракон продолжил раздеваться. Оставшись совершенно голым, он выпрямился во весь рост, а потом без лишних промедлений рыбкой прыгнул с мостков.       — Ого! — помимо воли вырвалось у Лео. Он вскочил, кутаясь в Драконову куртку, и подбежал к краю, вглядываясь в тёмную воду.       Дракон вынырнул далеко от того места, где спрыгнул, и закачался на волнах.       — Прыгай сюда! Вода тёплая! — крикнул он.       — Тут же запрещено купаться!       — А ты никогда не делаешь того, что запрещено? Скучная тогда у тебя жизнь, наверное...       Лео почувствовал, как к щекам приливает кровь. Да какого, собственно чёрта? Он скинул куртку и начал раздеваться, хотя от налетающего ветра у него волоски на коже вставали дыбом.       Наклонившись, чтобы сложить вещи, он украдкой провёл рукой по футболке Дракона, нащупал под ней тот самый выпавший предмет, но тут же отдёрнул пальцы, будто обжёгшись.       Пистолет? Или показалось?       — Ты прыгаешь или нет? — крикнул Дракон, и Лео выпрямился. Он никогда не держал в руках настоящий пистолет и никогда не был знаком с владельцем оружия. Его отец любил посетовать, что современные законы штата хоть и не запрещают прямо владеть оружием, но делают покупку и хранение почти невозможными для обычного человека. Возникал вопрос: Дракон выполнил все правила и легально приобрёл пистолет, или же...       А впрочем, какая разница? Не в него ведь Дракон будет стрелять!       Лео встал у края мостков, дрожа от холода и волнения. С Драконом он постоянно испытывал себя на прочность, проверял, на что способен и как далеко может зайти. Он всегда считал, что его максимум — это в хорошо охраняемом месте флиртовать с каким-нибудь симпатичным натуралом, смущая и провоцируя, но теперь выяснялось, что он способен залезть ночью в заброшенное здание или прыгнуть с причала в воду там, где купаться нельзя.       А способен ли?       «Скучная у тебя жизнь» — прозвучал в голове голос Дракона, и Лео зажмурился и прыгнул.       Вода оказалась холодной, и у него словно на секунду остановилось сердце. Он ушёл на глубину, где не было ни звука, ни света, и даже успел испугаться, но через мгновение уже всплыл, отплёвываясь и откидывая волосы со лба, и услышал хохот Дракона.       — Молодец! Вот это я понимаю!       Лео охватил безумный восторг — он почувствовал себя бессмертным, бесстрашным и влюблённым во весь мир сразу. Хотелось орать от этой бурной радости, и он засмеялся, вторя Дракону. Он прав, как же он прав — у Лео была скучная, скучнейшая жизнь, в которой не было места неожиданностям. Но больше он такого не допустит! Будет делать то, что хочет, не слушая никаких запретов! Будет сильным, насмешливым и абсолютно свободным.       Они плавали, ныряли и брызгались, пока у обоих зубы не застучали от холода, и тогда они выбрались на берег и поскорее натянули сухую одежду. Дракон снова надел куртку на Лео и впервые обнял его, согревая. Обмирая от собственной смелости, Лео положил ладони ему на спину, легонько поглаживая. Он устал после плавания, да и час был поздний, но это не помешало ему возбудиться от близости. Ещё никогда в жизни ему так не хотелось целоваться, и он поднял лицо к Дракону, прижимаясь к нему ближе — бёдрами к бёдрам, грудью к груди. Их взгляды встретились, но вместо того, чтобы поцеловать его, Дракон вдруг разжал объятия и отступил на шаг.       — Я знаю, куда мы можем поехать, — сказал он, и Лео чуть не застонал от разочарования. Он согласен был никуда не ехать, они могли бы устроиться здесь же, на мостках! Но Дракон уже шёл к мотоциклу, и ничего не оставалось другого, кроме как последовать за ним. Он утешился тем, что крепко к нему прижался, пока они с рёвом неслись по пустым дорогам.       Они проехали мимо промзоны, выехали за пределы города, и Дракон остановил мотоцикл у громадной заброшенной многоэтажки, что тёмной тенью вырисовывалась на фоне светлеющего неба.       — Опять будем убегать от охраны? — поинтересовался Лео, который уже слишком устал и хотел спать, чтобы с готовностью ринуться навстречу приключениям.       — Тут никакой охраны, разве что бомжи попадутся. Пошли.       Они вошли в огромное здание, где пахло сыростью, пованивало мочой и плесенью, и начали восхождение по бесконечным бетонным лестницам. В какой-то момент Дракон подвёл Лео к шахте лифта и посветил вниз; Лео отшатнулся, потому что перед ним открылся тёмный глубочайший колодец, в котором не видно было дна. Он уже успел прокляcть всё на свете — и Дракона, и себя, и эту чёртову многоэтажку; бесконечное восхождение по бетонным ступеням без перил напоминало страшный сон. Наконец они добрались до последнего этажа и по железной лестнице выбрались на крышу, и тут Лео понял, что оно того стоило.       Перед ним открылся потрясающий вид: весь город — как на ладони. Высились небоскрёбы делового центра, змеилась тёмная лента реки, а над заливом виднелась бледно-розовая полоса — рассвет был уже не за горами. Лео достал телефон и сделал пару фотографий. Дракон, который стоял чуть поодаль и курил, закатил глаза:       — Ну да, если не было в Инстаграме — значит, не было вообще... Убери телефон, смотри и чувствуй. Это самое ценное, что в жизни бывает вообще. Память и впечатления.       Лео послушно убрал телефон, и Дракон одобрительно кивнул, протягивая ему сигарету.       — Скоро солнце взойдёт, — сказал он. — Тебе понравится. Иди сюда.       Он сел на самом краю и свесил ноги вниз. С улыбкой посмотрел на Лео и поманил его к себе, и Лео решил, что после всех подвигов этот — не самый страшный. Он сел рядом, прильнув плечом к плечу Дракона, и они молча сидели, глядя, как постепенно разгорается рассвет. От недосыпа и вина кружилась голова, и всё происходящее казалось нереальным; Лео не мог поверить, что это он — домашний робкий мальчик — сидит на крыше заброшенного здания рядом с парнем, который носит с собой пистолет. Украдкой взглянув на твёрдый профиль Дракона, он вдруг понял, что происходит: тот его проверяет. Он необычный человек и не смог бы встречаться с трусливым или скучным парнем, ему нужен кто-то необычный — и Лео ужасно захотелось стать именно этим необычным парнем, подходящим для Дракона.       

***

«Приходи в спортзал в другое время», сказал Пауль, и Джесс решил так и поступить. Он пришёл в круглосуточный спортзал в час ночи. Тишину нарушали только глухие удары: это тренировалась мускулистая загорелая блондинка с выбритым виском, которую он как-то видел в компании Артура. Когда Джесс проходил мимо, блондинка оглянулась, смахнула со лба пот и сказала:       — Привет, здоровяк!       А когда он вдоволь натренировался и собрался уходить, она сказала:       — Пока!       И больше никаких знаков внимания он не получил, что его вполне устраивало.