Тамашимаэ

Ичи

(25 декабря — 31 января, 18-19 лпрН)

В конце декабря Ичи неожиданно в составе «миссии по обмену» на две недели отправляется в Коноху. Там у него получается кое-как отвлечься и абстрагироваться от личной жизни и даже немного забыть о том, как некрасиво всё вышло с Акеми. Девушка очень явно игнорировала его в Суне, а навязываться ей он не решился. Судя по всему, её обида была сильнее, чем ему представлялось, но… может, это и к лучшему? По крайней мере, перед его отбытием в союзную деревню Накику так и заявила. Пришла провожать его к воротам на пару с Темари, которая тоже как раз отправлялась в Коноху на переговоры, касающиеся экзамена. С лучшей подругой Ичи объяснился скупо, но и она про своего лося ограничилась парой слов. Впрочем, уже это им помогло почувствовать себя легче. В Конохе Ичи с удовольствием ассистирует Шизуне-семпай, обмениваясь с ней опытом. Когда-то он мечтал быть учеником Тсунаде-сама, на что постоянно огрызалась Чиё-баа, которая великую саннина терпеть не могла. В составе делегации числится и его бывшая девушка, Аими, которая вылавливает Ичи в госпитале после долгой операции и предлагает поужинать вместе. Ичи соглашается: не потому, что планирует с ней что-то восстанавливать, а просто потому, что цепляется за любую возможность не думать о собственных промахах. — Поделишься, чьё у тебя имя? — спрашивает Ичи, когда они устраиваются за столиком в ресторане барбекю. Аими никогда не раскрывала, но он чувствует, что сегодня может разоткровенничаться. И что пригласила его не потому, что ей вдруг захотелось секса без обязательств. — Он младше, — вздыхает девушка. У неё, как у Акеми, рыжие волосы. Только куда более жёсткие и тёмные. — Вообще не понимаю, почему я с ним… бред какой-то. — Расскажешь? — Хахаль твоей сестры. Ичи вылупляется на девушку, и с его палочек срывается кусочек мяса, который он планировал положить на решётку-гриль. — Зару?! — Какой такой Зару? — в свою очередь недоумевает Аими. — Я про Руиджи. Ох. Ичи уже успел сто раз забыть, что у Накику действительно какие-то мутки с её бывшим одноклассником по Академии. И с чего он решил, что у неё что-то есть с анбу Конохи? Ночевала у него, судя по всему, но это же не значит, что они переспали… думать об этом, по крайней мере, Ичи не хочет. — Ты с ним общалась вообще? — Пересекались раза два. — Аими уныло цепляет дайкон и тут же кладёт его обратно. Аппетит, видимо, похерился. Зря он начал упоминать имена и метки. — Не знаю, мне кажется, какая-то ошибка. Вроде и симпатичный, но… меня к нему не тянет, как… ну… к тебе тянуло раньше. — Может, ты просто плохо его знаешь? — мягко замечает Ичи. — А как его узнавать? — раздражённо отвечает девушка и роняет свои палочки на стол, откидываясь на спинку диванчика. — С какой стати мне с ним вообще… к нему… в общем… короче, бесит. У нас совместных миссий никогда не было, он же анбу. И младше. Кажется, у неё на этом моменте какой-то заскок. Ичи пытается её уверить, что не всё так плохо, но задумывается при этом не о благополучии бывшей девушки и хорошей знакомой, а, скорее, о своей ситуации. Ему хочется примириться с Акеми, хочется донести до неё свои мысли. И пусть даже у неё нет его имени, а — скорее всего — есть имя Канкуро, это ведь может ничего не значить. Как ирьёнин, Ичи мало верит в неизученные феномены, хоть и признаёт, что они есть, и даже как-то могут влиять. Но настолько ли, насколько утверждают те трактаты, которым и верить-то нельзя на сто процентов? Проходит декабрь, приходит январь, и Ичи возвращается в Суну аккурат к дню рождения Казекаге-сама. Никаких празднований, конечно же, по этому поводу не организовывается, хотя фан-клуб Гаары пускает салют и собирается на площади перед дворцом. Ичи успевает наткнуться в толпе на свою сестру, которая стоит одна с отсутствующим видом, а ещё на Акеми в компании Канкуро. Это удивляет, раздражает и отзывается внутри искренним непониманием. Кукловод и Икимоно не стоят в обнимку, и не сказать даже, что близко друг к другу, но Ичи чувствует, что компания Канкуро уже не так неприятна Акеми, как она утверждала. И что между ними определённо что-то произошло за то время, что Ичи отсутствовал. Ни к Накику, ни к Канкуро с Акеми Ичи не подходит. Возвращается к себе, собирая рюкзак и решая, что в госпиталь Суны пока возвращаться не хочет. Ему нужна миссия за пределами деревни, полевая, к которым он привык, и на следующий же день отправляется к Гааре, чтобы уведомить о своих планах. Экзамен на чунина как раз в самом разгаре, так что Казекаге отмахивается от Ичи, советуя обратиться к Усё-сан. Остаток января Ичи проводит за пределами Суны, на границе с мелкими странами, отделяющими Ветер от Земли. Никаких конфликтов тут, конечно, нет, по крайней мере, не между странами Альянса, но нукенинов, не согласными с новыми договорами между странами хватает. Как и контрабандистов, мародёров, и всех тех мечтающих о могуществе психов, которых не искоренит ни один союз. Это просто-напросто человеческая натура. В любом стаде есть паршивая овца и родившийся с задатками преступника мудак. Ну, или он приобретает их в процессе взросления. Мозг мало изучен, эту тему он как раз обсуждал не раз с Шизуне-сан, а Сакура пыталась продвинуть её для открытия нового крыла госпиталя. Свой собственный день рождения — последний день января — Ичи встречает где-то на территории страны Камня. Здесь тоже прохладно, ветры нещадно продувают скалистую степь, и Ичи кутается в плащ, когда перед ним с громким «пуф»… появляется гигантская ящерица. Рефлексы у Ичи отточены что надо, и он даже успевает выпустить технику водной тюрьмы, которая звенящими водными осколками разбивается о крепкий чешуйчатый хвост. Сам Ичи оказывается в захвате когтистой лапы прямо перед гигантским немигающим глазом. Сине-красная огромная ящерица, попыхивая трубкой, рассматривает его, не произнося ни слова. И только припоминая рассказы Акеми, Ичи догадывается, что пресмыкающееся, в чьём плену он оказался — это та самая Кодай но Хаха, матерь всех ящериц, которых призывают Икимоно. Своенравная, строгая, ехидная и… являющаяся только собственным «детям» — тем, кто входит в клан Икимоно. — Шшшшинпи, — шипит гигантская ящерица. — Один из двух оставшихся. — Матерь Кодай, — вежливо приветствует Ичи, склоняя голову, хотя в тесном захвате это выглядит явно убого. — Я слышал про вас. — А я про тебя, — сообщает Кодай но Хаха и довольно осторожно опускает его на землю. Ичи оборачивается, ища взглядом своих спутников, но, кажется, все умотали на горячие источники. Возможно, именно этим и воспользовалась глава Расщелины Ящериц. Только почему явилась к нему? Предъявить угрозы по поводу его отношения к наследнице клана? — Сссссколько тебе сссегодня? — Если так подумать, почти змея, у Орочимару тоже своеобразное произношение шипящих. Спрашивать, откуда она знает про его день рождения, очевидно, бессмысленно. Ведь даже Акеми не знает — по крайней мере, не спрашивала. — Двадцать четыре. — Взроссслый мальчик. Не то слово. Взрослый, вроде бы ответственный, вроде бы положительный… Ичи тошно от самого себя, потому что он вспоминает слова Канкуро. Возможно, Ичи только притворяется хорошим? Возможно, ему нравится брать на себя ответственность и думать, что он поступает правильно, а на самом деле всё не так, и он не справляется с обязанностями, которые на себя взваливает? В работе к нему нет и не может быть никаких претензий, а вот во всём остальном… Он не смог сохранить отношения с сестрой, не смог найти кого-то, кто бы его понимал, — кроме Темари, но и с той они не всё могут обсудить по душам, как оказалось, — не смог даже остановить себя от того, чтобы не лезть к пусть и понравившейся, но слишком уж наивной девушке, давая ей ложные надежды. Гордиться тут нечем. Так ли неправ в итоге Канкуро? — Если вы по поводу Акеми… — Мурасссаки сссама сссебя защщщищщает, — шипит Кодай но Хаха. — Обидишшшшь её, с ней и будешшшь иметь дело. Я по поводу твоей сссессстры. Шшшшшинпи. Кажется, Матери Ящериц нравится фамилия бабули Риры. Потому что ни Накику, ни Ичи ни разу не Шинпи, они Ритсуми. Но… эта сине-красная гигантская ящерица каким-то образом знает их семью и их корни. Об этом Акеми точно не упоминала. — Что с ней? — Она не должна сссссвязываться с Учихами. — Вот этого Ичи вообще никак не ожидал. При чём тут Учихи? Да и, насколько он знает, остался только один-единственный. — А ты уже сссвязался с моей дочерью. Решшшай. Расспросить Кодай но Хаха не удаётся: ящерица исчезает так же внезапно, как появилась. Что решать? Зачем она упомянула сестру? Как Накику может вообще быть связана с Учихой? Ичи прячет лицо в ладонях и протяжно вздыхает, матерясь сквозь зубы. И так всё было запутано, но теперь кажется, что ещё больше. Он уверяет себя, что с Акеми ему нужно будет поговорить в скором времени только из-за старой ящерицы её клана. Но на самом деле, причины желать этого разговора, конечно же, не только в ней.

Сай

(15 января — 1 февраля, 19 лпрН)

Сай помнит все миссии, на которые его посылал Данзо. Он помнит каждую детально, потому что у него прекрасная память, и потому что у него кроме этого ничего другого и не было, чтобы запоминать. У Сая не было жизни вне Корня, не было друзей и какого-то досуга. Рисование было единственным, на что ему позволено было отвлекаться, да и то лишь из-за того, что он использовал свои художества в бою. Сай и на протяжении всего своего пребывания в Щимо пытается занять себя рисованием. Увы, красот в деревне не так уж и много, и очень быстро все они появляются на страницах его альбома. Даже в разных ракурсах, от чего Сая начинает подташнивать. Вот делать наброски Накику ему нравится куда больше. Он и рассматривает их подолгу, стараясь понять и вспомнить, правильно ли он изобразил ее плавную линию челюсти, разрез глаз или изгиб худенького плеча. Ему хочется воспроизвести ее досконально, но чем больше он рисует песчаницу, тем больше уверяется в том, что у него не получается. Чего-то недостает, чего-то не хватает, что-то не то, но он не понимает что именно. Сая это нервирует. Его, оказывается, вообще много вещей может нервировать. Например, хлопающие ставни на втором этаже дома, где им выделили квартиру. Или постукивание пальцев Каге Щимо по столу во время их разговоров. И еще великое множество разных мелочей, на которые он прежде не обращал никакого внимания. Это какая-то гиперчувствительность, с которой очень неприятно жить. Саю кажется, что все его нервы постоянно оголены до предела и искрят, словно оборванные провода. Замечает это и Зару и, разумеется, не может обойтись без комментария по сему поводу. Он тоже раздражает, вместе со своей дурацкой привычкой время от времени теребить собранные в короткий хвост русые волосы. «Как девчонка», — звучит в такие моменты в голове ржач Канкуро. Сай сам не замечает, но иногда копирует манеру речи марионетчика, пускай в основном делая это про себя. Потому что вот кто точно знает, как больно кого-то поддеть в ответ. Хорошо, что хотя бы в самом Щимо в этот раз можно не сидеть так долго. Им удается выяснить, что на территории страны Мороза оперирует сейчас даже не одна банда, а три. Сай бы ни за что в это не поверил, если бы сам не увидел следы. Все-таки ничего особенно примечательного в этой стране нет, а куча несвязанных между собой отморозков взяла и выбрала именно это место. Неспроста, поэтому приходится проводить куда более тщательное расследование и посетить соседние страны. Это хоть сколько-то увлекательнее пребывания в проклятом Щимо. Еще бы Зару и Саори не было с ним, то Сай бы даже смог найти хоть какое-то душевное равновесие. Куноичи Мороза его пугает. Если бы она не пугала и Зару, стоило бы перепройти психологический осмотр у Сакуры, но Сай видит, что даже напарнику от этой девушки не по себе. Он, конечно, делает вид, что все в порядке, но взгляд ее выдержать не может. Над этим можно было бы посмеяться, только собеседника придется выбирать между самими неприятным анбу и откровенно жуткой Саори. Перемирие Сай и Зару заключают безмолвное и ровно на то время, которое вынуждены проводить с ирьенином Мороза. Она вызывается сопроводить их обратно в Коноху, но отпустить ее не могут, потому что в Щимо и так мало шиноби. Какое счастье! В родной деревне Сай наконец-то чувствует себя в какой-никакой, а безопасности. Удивительно, насколько же тяжело было находиться возле Саори. Она сама словно какая-то аномалия: вроде бы ничего особенного, девушка как девушка, не грубит и не хамит, в отличие от той же Накику, неплохой ирьенин… но рядом с ней тяжело дышать, словно на грудь что-то перманентно давит. И она еще заикалась о том, что у нее его имя, но ведь такого не может быть… У себя в квартире Сай впервые за долгое время спокойно спит. Ему дают несколько дней для отдыха, и он действительно хочет набраться сил. Чутье подсказывает, что это одно из тех затиший, которые бывают перед бурями. Что-то слишком все в Щимо закрутилось, не стоит ожидать, что без последствий не обойдется. — Я тебя сто лет не видел, — Наруто заглядывает к нему неожиданно и без приглашения. Саю казалось, что его адрес никто уже не помнит, но сокомандник, оказывается, в курсе, где он живет. Хотя, какой он сокомандник? Ни Сай, ни Ямато так и не стали по-настоящему частью седьмой команды. — Как в Щимо дела? — Там холодно, — лаконично отвечает Сай. — Как в Суне дела? — Там жарко, — вздыхает Наруто и принимается рассказывать ему о визите в страну Ветра и прошедшем экзамене на звание чунина. Сай слушает и даже с интересом: в Корне были совсем другие экзамены, у него, во всяком случае. Да и про Суну он не так уж много знает, редко там бывал. С Наруто Сай проводит вместе несколько часов, даже прогуливается до раменной, но так в нее и не заходит. Они натыкаются на Ино, и что-то странное происходит, что заставляет Сая присмотреться к ним внимательнее. Девушка немногословна, на Наруто не смотрит, быстро и скомкано прощается, отговариваясь какими-то делами. Ино уходит, а Наруто, поколебавшись мгновение, идет за ней. — Мне надо… я, в общем… прости, увидимся! — кидает он Саю и спешит за Яманакой. Раньше он бегал за Сакурой, а теперь за Ино. Неужели, чувства настолько нестабильны и так легко меняются? Мысли о Наруто и Ино плавно переходят к мыслям о Накику. Сай слишком часто вспоминает ее, значит ли это, что у него к ней какие-то чувства? Или всему виной вспыхнувшее золотом на его коже имя девушки? Связь — это следствие или первопричина? Сай перечитывает найденные им в библиотеке книги еще раз, чуть ли не наизусть зазубривает, и не находит ответ. Неопределенность его угнетает. Как хорошо, что имя видно только ему, а то пришлось бы костюм менять на более закрытый и неудобный. Засыпает Сай на кровати с книгой в руках, и внезапно ему снится сон, хотя обычно он просто проваливается в темноту, не видя никаких ярких картинок или изображений. В этот раз все иначе. В нос ударяет смешанный запах трав, резковатый, экзотический, но приятный. Сай вдыхает его, наполняя им легкие, и улыбается. Его плечи сжимают узкие ладони, а к телу прижато чужое, худощавое, гибкое и податливое. — Сай, — незнакомо зовет его уже слишком знакомый голос. — Сай. Ему нравится слышать свое имя, пусть и вымышленное, когда его так произносят. А еще ему нравится вес обнаженного тела Накику на нем и то, как его мозолистая ладонь проскальзывает с ее поясницы к ягодице, сжимая мягкое полушарие. Он помнит, что видел нечто подобное в каком-то фильме. Все происходящее вообще напоминает сошедшее с экрана или страниц книг Джирайи-сама. Пару романов эро-саннина он даже прочитал, заинтересовавшись, что в них так привлекает Рокудайме-сама. Накику наклоняется ближе и целует его; ее губы нежные и теплые, их вкус терпкий и кисловато-сладкий, словно имбирь, смешанный с медом. От этого, не случившегося в свое время из-за Канкуро, поцелуя он даже не пробует увернуться, тем более когда зубы девушки захватывают в плен его нижнюю губу. Сай, в свою очередь, продолжает шарить ладонями по ее телу, сжимая теперь аккуратную грудь. Рвано выдыхает ее имя ей в шею, жмурится и двигает бедрами, но почему-то не упирается в нее эрекцией. А ведь должен, потому что Накику уселась на него сверху. Ее пышные волнистые волосы рассыпались по спине и плечам; ему хочется зарыться в них пальцами, но еще больше — оказаться в ней. Метка наполняется волной жара и тянет; низ живота томительно сводит, но это не то. Сай приоткрывает веки и моргает, хмурясь, когда девушка перед ним — на нем! — буквально растворяется. Он пытается удержать ее, но ничего не выходит, Сай хватает руками только воздух. Он просыпается резко, словно от удара. В студии кроме него, конечно же, никого, член у него стоит колом, а покрывало странно перекрутилось на животе. Сай давится, сглатывая накопившуюся во рту слюну, и садится, беспомощно озираясь по сторонам. Такое с ним впервые, и он вроде как и знает, что делать в таких случаях, а вроде как и нет. В итоге он стаскивает с себя шорты, откидывается на влажные от пота простыни и обхватывает член рукой. Он пытается восстановить образ обнаженной Накику, но воспоминаний, кроме сна, у него нет, да и те — лишь подкинутые воображением картинки. Ему не удается нормально представить ее прикосновения, зато он слышит в голове ее голос, повторяющий из раза в раз его имя: Сай, Сай, Сай. Она зовет его, и это так возбуждающе и маняще, что он тихо стонет. Пусть она и говорит гадости большую часть времени, у нее приятный голос, а когда он вот такой, наполненный желанием, то становится еще красивее. Двигать рукой по члену непривычно, но Сай приноравливается. Трет большим пальцем головку, почти до боли, потому что спешит, желая поскорее прекратить сладкие мучения. Накику, та, воображаемая, не перестает его звать, и этого Саю оказывается достаточно, чтобы кончить. Сперма пачкает его руку и живот, теплыми белесыми каплями оседая на коже, в том числе на том месте, где ярко светится ее имя. Сай чувствует себя опустошенным. Он дрожит, смотрит в потолок, пытаясь восстановить дыхание, и не может понять, что только что случилось. Он ни к кому никогда не испытывал интереса, он никого никогда не хотел, ничьи прикосновения не пробуждали в нем и толики тех чувств, что бушуют сейчас. Ему и жилось нормально без всех этих сложностей, а теперь что? Как это вообще с ним произошло и почему? Это влюбленность? Запоздалый пубертат? Похоть? Метка? Из-за нее ему теперь страдать? И, самое главное, как положить всему конец и надо ли? Ответов на бесконечные вопросы у Сая нет, и это бесит, а в альбоме появляется новый рисунок Накику, который он точно никому не покажет. А еще лучше — вырвет и сожжет, потому что у них явно ничего никогда не сможет получиться в реальности.

Какаши

(20 января — 4 февраля, 19 лпрН)

Какаши не нравятся некоторые аспекты происходящего между ним и Сакурой, но он решает, что и так достаточно на неё давил. Он поклялся себе, что будет за ней присматривать, что посвятит ей то внимание, которого она раньше была лишена. Да и не вправе он от неё что-то требовать. Тем более, видит же, что сама Сакура мучается со своей связью, хоть и делает вид, что никаких пьяных признаний не было. Он ведь и так догадывался про Саске, так что лишь получил подтверждение. И всё равно было неприятно и гадко, ведь ничего от этой связи хорошего Сакура не получила и, скорее всего, не получит. Но она есть, и с ней ничего не поделать. Поставить себя на место девушки Какаши не может, — у него никогда никаких меток не было, — но, как взрослый человек, может хотя бы не обращать на это всё внимания и просто делать ей приятное, ухаживать и соглашаться с её позицией. К тому же, дела Хокаге никто не отменял. Почти весь январь Какаши, не без помощи Ируки и нового секретаря, пытается разобраться с документами, но едва они заканчивают со старыми, появляется в три раза больше новых. И даже тот факт, что секретарей теперь двое, не особо-то помогает. До Усё-сан им далеко, а нанимать третьего не позволяют финансы. Параллельно он пытается следить за деятельностью Орочимару и разобраться с творящимся в Щимо, внимательно читая все доклады, поступающие от анбу. Какаши показал Саю печать, которую Сакура обнаружила на печени трупа антисенсора, но художник только подтвердил то, что ирьёнин и сама поняла. Усиление с защитой и какими-то неклассическими элементами. Как её поставили — точно определить не смогла даже Тсунаде-сама. Кое-какие варианты, конечно, предложила, пообещав поизучать ещё, и Какаши ждал с нетерпением, потому что и Ибики не удалось как-то приблизиться к разгадке. Впрочем, он обычно получал информацию из ещё живых оппонентов, что было куда проще. После экзамена на чунина в деревню возвращается Саске, который всё норовил отсюда вырваться. То, что он подозрительно много времени проводит в схроне Орочимару настораживает, но не слишком, ведь мало того, что за базой саннина бдят анбу, так ещё и сама Годайме. Какаши как раз вспоминает о разговоре, который случился у них после того, как Учиха с остальными вернулись из Щимо. Татуировка на теле другого антисенсора. Про неё Саске не стал упоминать в письменном отчёте, но признался, что подобную метку видел в записях Обито, которые тот зачем-то передал Саске ещё перед войной. То ли пытался таким образом склонить на свою сторону и быть уверенным, что тот не предаст, то ли решил доверить какие-то секреты Учих, предчувствуя собственную гибель. По крайней мере, Какаши бывший друг, товарищ и сокомандник ничего не рассказал, унося секрет в могилу. Похожая татуировка была просто нарисована в углу свитка с пометкой «Мадара и Сенджу?». И фиг поймёшь, что это должно значить. Какаши очень надеется, что происходящее в Щимо с Учихами не связано: хватило уже проблем от этого семейства. Причём, всему миру. Но велика вероятность, что связь есть, так что нужно копать дальше. Поэтому Какаши выдаёт Саске разрешение посетить некоторые закрытые архивы и вход на закрытые части территории бывшего клана Учиха. Квартал постепенно застраивают, но кое-где, в том числе на месте бывшего дома Итачи, Саске и их родителей, огороженная пустота. После атаки Пейна там не проверяли заваленные подземные помещения, и Саске решает заняться этим лично. Смотрит он при этом на Какаши странно. Вроде и без агрессии, а всё же с настороженностью и словно бы неприязнью. Возможно, Какаши просто параноит. Возможно, Саске о чём-то догадывается про них с Сакурой. В любом случае, он больше не пристаёт с расспросами, а Какаши делает вид, что ему нечего сказать. Потому что так и есть. К Сакуре он отправляется уже после десяти вечера, выжатый, словно лимон. Они не виделись около недели: у неё были ночные дежурства, а он пару раз и вовсе ночевал в своём кабинете резиденции Хокаге. Надо бы кушетку туда поставить, говорят, у Усё-сан тоже есть в отдельной комнате для отдыха. Может, попросить прислать Усё для обучения местных секретарей? Коноха — одна из самых передовых деревень, которая почти во всех аспектах натаскивает Суну, но что-то не то у них с бюрократами, так пусть деревня Песка теперь войдёт в положение! Но вряд ли, конечно, Гаара отпустит свой самый ценный кадр даже на пару дней. — Я захватил якисобу, — Какаши протягивает Сакуре пакет с фастфудом, снимает обувь и решает, что сначала примет душ и переоденется, а потом они уже поужинают. Разогреют, ничего страшного. — Я вчера заходила к тебе утром, — говорит вдруг Сакура, расставляя коробочки с едой на столе. — Прибралась немного. Ты совсем не следишь за своей квартирой. — Я протираю пыль, — усмехается Какаши. — А ещё редко там бываю, и то, чтобы поспать. Сакура некоторое время его рассматривает, затем гонит в душ, но с ним не идёт, заявляя, что успела помыться полчаса назад. Её волосы всё ещё чуть влажные, и Какаши обращает внимание на то, что она успела и подстричься, вернувшись к каре. Правда, её пряди теперь как-то более мягко обрамляют лицо: наверняка какой-то уход, который ей подкинула Ино. За ужином девушка сидит задумчивая, и заканчивая с едой, Какаши не удерживается от вопроса, что же её взволновало. — Просто подумала, что тебе не мешало бы взять пару дней отпуска, — признаётся Сакура. Свою порцию она так и не доела. — Я не так давно стал Хокаге, — хмыкает Какаши. — Боюсь, если я возьму отпуск сейчас, Ирука-сенсей меня потом убьёт. Они что, поменялись ролями? Теперь Сакура бдит над его отдыхом? Неужели у него настолько уставший вид? Какаши кидает искоса взгляд в зеркало, но ничего не разглядеть отсюда. Надо бы тоже озаботиться своей внешностью, а то зачем Сакуре старый, потрёпанный жизнью мужик? Действительно, зачем? Какаши вздрагивает, потому что на время эти мысли покинули его голову, но волнения и страхи возвращаются. Сакура не торопится придать их связи какую бы то ни было серьёзную форму, и Какаши её одновременно понимает и нет. Она не делится переживаниями, и хоть и выглядит довольной и даже счастливой, но эти чувства могут быть такими же эфемерными, как надежды Какаши на лучшую жизнь. То, что он не давит на неё… может ли быть признаком трусости, а не взрослого поведения? Он не знает. — Я бы хотела съездить с тобой на горячие источники, — продолжает Сакура мысль. — Ну, не прямо сейчас, конечно. Ближе к весне? Куда-нибудь подальше от Конохи. У Какаши в груди теплеет, и он улыбается, бездумно кивая. Получится или нет, он обещать не может, но ему приятно, что Сакура о таком думает. Это как-никак подтверждает тот факт, что она не собирается его бросать и ей нравится проводить с ним время. Свою благодарность Какаши безмолвно показывает уже в постели. Покрывает стройное тело поцелуями, скользит языком и губами по животу и ниже, заставляя Сакуру стонать в голос и дрожаще сжимать бёдрами его голову, когда она доходит до пика. Когда пару минут спустя Сакура приходит в себя и тянется к его члену, Какаши мягко перехватывает запястье девушки, тяня её на себя. Ему не так важно получить разрядку — всё-таки, он, правда, устал, а Сакура видно что засыпает, разнеженная после оргазма. Утром он едва не опаздывает. Сакура остаётся досыпать: она взяла с собой документы, так что сегодня у неё тоже бумажная работа, но на дому. А на следующей неделе она, вроде бы, хотела вернуться в пару небольших больниц, где проводила улучшения на пару с Ино. Какаши покидает её квартиру через балкон, предварительно убедившись, что никто не следит и не смотрит, по крышам добирается до резиденции, на ходу натягивая плащ Хокаге. И в своём кабинете натыкается на Саске, который, судя по виду, ждёт его уже какое-то время. — Что-то важное? — хмурится Какаши. — Да. Мне надо будет посетить некоторые поместья Учих, которые не в Конохе. Поместья Учих — покинутые и забытые, кое-где почти руины — есть на всей территории страны Огня. Всё-таки, когда-то этот клан был одним из самых многочисленных. — Зачем? — Надо. — Саске, я Хокаге и твой непосредственный начальник. Одним «надо» ты от меня не отделаешься, — сухо напоминает Какаши, останавливаясь возле стола и бросая взгляд на письма, доставленные секретарями. — Мне надо поискать архивы и документы, которые могли быть созданы до основания Конохи, — снисходит Саске до объяснения. Не полного, но хоть какого-то. — Хорошо. На сколько ты планируешь уйти? — Пару недель для начала, — прикидывает Саске. И вдруг деланно равнодушно отводит взгляд в сторону окна, словно что-то там его заинтересовало. — Я хотел бы, чтобы Сакура пошла со мной. — Сакура? — напрягается Какаши. — Почему она? — Может понадобиться ирьёнин. — Для изучения старых документов? — Чушь полная. — Обито говорил, у Учих могли быть артефакты, — неохотно признаётся Саске. — В том числе, защищённые и опасные. Если я наткнусь на такой, мне может понадобиться помощь профессионала. — И это должна быть именно Сакура? — Какаши с трудом заставляет себя успокоиться и говорить бесстрастно. Да, ему не по душе связь Сакуры и Саске, но не может же он решать за девушку, да и вечно прятать их друг от друга тоже никак не получится. — Спроси у неё, если она сама пожелает. У неё миссия в больницах небольших деревень, где вы были с Наруто. — Очень удачно, некоторые поместья недалеко от них. — Саске коротко кивает и отчаливает из кабинета, считая, что их разговор завершён. Их разговор пока завершён, а вот разговор Саске и Сакуры ещё только предстоит. И Какаши совершенно не может спрогнозировать его исход. Настроение у него портится на весь день. Саске в резиденции сегодня больше не появляется, а Сакура не появляется ночью у себя.

Наруто

(3-4 февраля, 19 лпрН)

Наруто никогда не был тем, кто разбирается в девушках. Честно говоря, в его окружении вообще никого такого не было: Шикамару считал девчонок проблемными, Чоджи интересовала только еда, Шино возился со своими букашками, у Кибы был Акамару, Саске все это не сдалось, а с другими мальчишками он не был достаточно близок. Это потом стали происходить какие-то чудеса вроде того, что у Шикамару и Темари что-то там началось, — Наруто все еще не до конца понимает их проблему и трагедию, — у Кибы ненадолго завязались отношения с Акеми, а Ли сошелся с Тентен. И все равно ни один из них не кажется Наруто кем-то, кто хоть как-то разбирается в девчоночьих мыслях. А ему как никогда хочется с кем-нибудь поговорить! Поведение Ино вводит его в ступор, и что с этим делать Наруто понятия не имеет. Вот только недавно они проводили уйму времени вместе, веселись и сближались… а вот все закончилось, как отрезало. Неужели, из-за того поцелуя? Но Наруто действительно показалось, что это хорошая идея! Он неверно понял ее намеки? Или ей настолько не понравилось с ним целоваться? Вроде бы девушка не выглядела так, словно ей противно… так что не так? Ино избегает его, проявляя чудеса ловкости. Наруто никак не может поймать ее одну, а если у него каким-то чудом и выходит, то у нее тут же находится повод сбежать. Да что же он такого натворил, что она так себя ведет?! Наруто надеялся, что она успокоится, пока он будет сдавать экзамен, и поздравит его с долгожданным получением звания, но этого не происходит. Что делать с этим Наруто не знает; это не та проблема, которую можно решить легко и быстро. Он понимает, что с девушкой ему нужно поговорить, но боится сделать даже хуже, чем уже есть. С тем, какая чушь иногда срывается с его языка, сие является вполне вероятным развитием сценария, поэтому надо сначала собраться с мыслями. Ноги сами приводят его к академии, в которой уже пусто. Наруто садится на качели и рассматривает здание, вспоминая детство. Сколько времени он проводил здесь один, потому что родители запрещали своим детям дружить с ним? Он помнит, как завидовал тому же Шино, которого забирал отец, Ино, бежавшей к своей матери после уроков, Кибе, потому что за ним заходила сестра, и Саске, цеплявшемуся за руку старшего брата. Кто-то уходил вдвоем, как, например, Шикамару и Чоджи, за кем-то, как за Акеми, заходила чуть ли не вся семья, а он был один. Всегда один, потому что никому не был нужен. С тех пор многое изменилось, у него появились друзья и близкие, чувство одиночества Наруто почти забыл, но… «Не кисни, смотреть противно», — ворчит Курама, протяжно вздыхая. — «Нашел повод страдать, девчонка игнорирует!» «Много ты понимаешь», — надувается Наруто, потому что девятихвостый действительно ничего не понимает. — «Что я сделал не так?» «Рожей не вышел?» — ехидничает Курама. — «Но разве ей и этой розоволосой не Учиха нравился?» «И?» «Он унылый, так что у тебя полно шансов». «Хватит стебаться! И вообще…» — Наруто, у тебя все хорошо? Чего это ты тут сидишь? — Из мыслей — и диалога с Курамой — Наруто вырывает голос Ируки-сенсея. Учитель чуть хмурится, глядя на него. Раньше он так делал, когда хотел отругать Наруто, а теперь потому что искренне переживает. — Да, я… просто… не знаю, — Наруто вздыхает и опускает глаза. — Что-то случилось? Можешь рассказать, я помогу, чем смогу, — предлагает Ирука-сенсей и садится на соседнюю качель. Несколько долгих минут Наруто молчит, обдумывая, что именно хочет сказать и спросить. Любимому учителю он доверяет и, честно говоря, уже давно видит в нем отца. С учетом их разницы в возрасте, конечно; Ирука-сенсей годится ему разве что в старшие братья, но для Наруто он все-таки родительская фигура. А эро-саннин был дедом, по которому Наруто до сих пор безумно скучает. Вот кто мог бы помочь ему разобраться с ворохом сложных чувств, но, увы, к Джирайе уже никогда не получится обратиться. — Я понял, что не понимаю девушек, — наконец, произносит Наруто. — Мне казалось, что я все делаю правильно, а получилось, что нет. — Это звучит… очень пространно, Наруто, — кашляет в кулак Ирука-сенсей. — Давай, немного больше подробностей? Ты кого-то обидел? — Может быть. — Сакуру-чан? — Если бы ее, я бы был сейчас в госпитале. Ирука-сенсей усмехается, да и Наруто невольно улыбается. Его сокомандница никому не даст себя обидеть, хрен там! — Тогда, может, Хинату-чан? — Нет. Я с ней вообще не… но я ее тоже обижу, — Наруто тяжело вздыхает. — Я ей нравлюсь. Правда же? — И уже очень давно. Неужели, ты, правда, никогда не замечал? — Я не… нет. И я не уверен… у вас есть имя, Ирука-сенсей? Ну, то есть, может быть ваше имя… — Нет, — молодой мужчина качает головой. — Я не встретил того, у кого было бы мое имя. Если такой человек существует. Но мои родители были парой. — И как это было? Это прямо обязательно? — Разумеется, нет. Понимаешь, эта связь… она имеет много плюсов, но она не должна становиться решающим фактором в твоей жизни. — А если мое имя появится у человека, которого я не… я люблю, но не так? Наруто хотел бы, чтобы его имя было у Ино. Ино ему нравится, и куда сильнее, чем он мог подумать. А вот Хината — нет. То есть, конечно, она ему нравится, но только как друг. Он не знает, что с ней делать, и подозревает, что даже ее собственный клан предпочел бы кого-то еще. Наруто очень хочет стать Хокаге и заботиться о Конохе и ее жителях, не делая ни на ком акцента. А Хьюга ведь старый и гордый клан, вряд ли они не попробуют на это повлиять. — Наруто, ты должен понимать, что только ты сам волен решать, с кем хочешь быть, — твердо и уверенно говорит ему Ирука-сенсей. — Ты хороший мальчик, всегда им был, но ты должен думать не только об окружающих, но и о себе тоже, понимаешь? Я от всего сердца желаю, чтобы рядом с тобой была та, которая позаботится о тебе, с кем тебе будет спокойно. — Может быть, я уже нашел такую, — неуверенно отвечает Наруто. — Но не знаю, что мне делать, чтобы она меня услышала и приняла. — Поесть. Поесть и подумать. По глазами вижу, что ты голодный, а у тебя никогда не получалось думать на пустой желудок. Пойдем, угощу тебя раменом. Ирука-сенсей проводит с ним пару часов, всеми силами отвлекая от невеселых мыслей. Наруто оживает, рассказывает о том, как прошел экзамен — еще раз, потому что он о чем-то подзабыл во время первого рассказа — и слушает о нововведениях в академии. Съедает три порции, хохочет, утверждая, что осилил бы еще одну, и очень неохотно потом отпускает Ируку-сенсея. Идти им в разные стороны, поэтому прямо возле Ичираку приходится расстаться. Настроение его, тем не менее, теперь хорошее и приподнятое. Ровно до тех пор, пока он не сталкивается с Хинатой. На дворе уже поздний вечер; в руках у нее пакет с, кажется, мотками ниток. С каких пор она увлекается подобным? — Это пряжа, — заметив его взгляд, улыбается девушка. — Хочу связать Ино-чан свитер, она жаловалась, что в Щимо слишком холодно. — Все жалуются на Щимо. Там так плохо? — Не знаю, я там не была. Хината прижимает пакет к груди, поднимая лицо к усыпанному звездами небу, на котором ни единого облачка. Наруто пользуется возможностью рассмотреть ее и честно находит красивой. Хината словно принцесса, сошедшая со старой гравюры: идеальные черты лица, светлая кожа на контрасте с иссиня-черными волосами, утонченность и нежность. Поставить его рядом с ней, и Наруто хорошо понимает, что будет выглядеть грубым, неотесанным и шумным холопом. Хината ему нравится, но если от Ино он глаз не может отвести, то тут не чувствует ровным счетом ничего. — Ты домой? Давай, провожу, — Наруто сам не знает, зачем предлагает. — Я куноичи, Наруто-кун, — Хината смеется, но не отказывается от его компании. — Все равно. Значит, свитер для Ино? — Да, желтый… или лучше зеленый? — Голубой. С подсолнухом. Ты можешь вышить… — Связать, — поправляет девушка. — Я вяжу спицами, а не вышиваю и не шью по ткани. — А… а я могу научиться? Ты поможешь? Наруто закусывает губу, испытующе глядя на Хинату. Наверное, ему стоит держаться от нее подальше. Вязание его тоже никогда не интересовало, но почему-то мысль о том, что он может что-то сделать для Ино своими руками, кажется ему хорошей и удачной. — Думаю, да… если ты хочешь и постараешься. А для чего? — Хочу сделать подарок. Несколько мгновений Хината молча смотрит на него, а потом кивает, начиная рассуждать о цветах пряжи и соглашаясь, что сочетания голубого с желтым и фиолетового с золотым — очень красивые. Эту тему они очень живо обсуждают до тех самых пор, пока Наруто не прощается с ней у ворот поместья Хьюга.