Тамашимаэ

Канкуро

(18-19 декабря, 18 лпрН)

Напольное зеркало становится чуть ли ни главным предметом его апартаментов. Канкуро рассматривает себя в нём каждый день, как какая-то Яманака, помешанная на своей внешности. Его, правда, интересуют не жёсткие тёмно-русые волосы и мимические морщинки в уголках глаз, а имя на груди и лицо, столько похожее на Расу. Замечание пигалицы про похожесть на отца трогает его больше, чем он готов признать. Канкуро и так знает, что они похожи внешне, но… но походить на сволочного родителя по характеру он не хочет от слова совсем. Да, когда-то Раса был любящим отцом. Канкуро, увы, его запомнил только тираном. Напоминание об отце, так неосторожно брошенное Ритсуми, заставляет Канкуро вспомнить и об остальной семье. Гаару, который никуда не девается из своего кабинета, он может увидеть в любой момент, а вот тем, что старшая сестра сейчас в Суне, Канкуро пользуется: является прямо к ней ранним утром, со смешком комментируя, что чёлка её не менее жёстких волос торчит как у Накику, когда та вылезает сонная из постели. Темари тоже сонная, а ещё недовольная; бурчит, что проблемный брат её разбудил и гонит Канкуро на кухню варить кофе. — Что нового? — спрашивает Канкуро, снимая с плиты кофеварку. С удовольствием втягивает запах горького напитка, разливая по чашкам. Темари кутается в халат и садится за стол. Утром ещё прохладно, зато хотя бы свежо; уже через час, если не закрыть окна, станет нечем дышать. Близость пустыни обуславливает и климат деревни, которая находится в долине между песчаными скалами. И хотя по соседству есть пара оазисов, настоящая зелень водится лишь практически у границ с Амегакуре и страной Рек. Очевидно, границы мелких стран проложены не просто так, ведь на пересечении климат часто меняется совершенно необъяснимым науке образом. Вспомнить тот же Щимо. Темари молча сипает кофе, но видок у неё оставляет желать лучшего. Как странно: они уже не подростки, при этом ещё и ниндзя, но, кажется, после войны возникли проблемы совсем другого толка, никак не связанные с их профессией и половым созреванием. Все ходят либо злые, либо задумчивые, либо погрязли, как Гаара, в делах. — Ты чё, блять, с лосем своим рассорилась? — торопит Канкуро, понимая, что попал в больную точку. Темари морщится и поднимает взгляд на фотографию на стене. Там она с Ичи, года три назад, и Канкуро становится обидно, что с Ритсуми у сестры в доме больше фотографий, чем с ним. — Ты разбудил меня, чтобы новости узнать? — Вопрос про Нара она игнорирует. — Нет, соскучился. — Так я тебе и поверила, — хмыкает Темари. — Зря, я серьёзно. Хочешь, вместе на миссию сходим? — На какую? У меня в ближайший месяц только дипломатические. В Коноху и в Ива, а потом подготовка к экзамену. Точно, Темари же назначена ответственной за вторую часть, которая снова пройдёт в Суне. — Могу помочь с экзаменом, только если там что-то незапарное. — Кто ты и куда ты дел моего брата? — шутит Темари. — Если хочешь, но Ичи уже согласился помочь мне, так что особо и нечего готовить. Канкуро фыркает: ну конечно, Ичи везде успел. Странно, что завис в деревне, обычно он если и работает в госпитале, то не больше месяца, а потом уходит в свои полевые миссии с разными командами. То ли миссии такого толку закончились, то ли по каким-то причинам не хочет покидать Суну. Не то чтобы Канкуро было сильно интересно. Но немножко интересно: рыжая-то не пришла его провожать до ворот. Об Акеми Канкуро тоже хотел бы не думать, но не получается. То ли он себя уверяет, что клякса на груди — это её имя, то ли по какой-то ещё причине, но про девушку он вспоминает почти каждый день. То ему мерещатся её рыжие волосы в толпе на базаре, то на тренировках кто-то говорит что-то, что тут же у Канкуро с ней ассоциируется. В конце концов он запирается в мастерской, но даже так отвлечься не получается, и марионетка, которую он бездумно выстругивает, напоминает ему птицекрокодила, которого он когда-то подарил Накику на день рождения. Ей тогда восемь, что ли, исполнилось. Она только-только прибыла с братом в страну Ветра и так храбро на него огрызалась, что Канкуро, её ровесник, даже проникся каким-никаким уважением. Учитывая, какой тощей и мелкой она тогда была. Ну чисто пигалица. К Гааре он всё же заглядывает на следующий день по просьбе Баки-сенсея. Бывшего наставника, который теперь восседает в Совете. — У нас обмен, — сообщает брат, едва Канкуро переступает порог его кабинета. — Мы отправили официальный запрос в Коноху, прибудут Икимоно, пара джонинов, Яманака и Наруто. Последние не по обмену, а просто навестить. В голосе Гаары слышится так несвойственная ему теплота: видно, что по другу он соскучился, да и рад блондиночке, потому что она наверняка ему что-то для оранжерей и теплиц привезёт. — Ага… — тянет Канкуро, не понимая, как реагировать. И почему ему самому становится до жути приятно слышать, что тут будет Икимоно. Хотя, не факт, что Акеми, конечно, но если запрос был от Суны — то кого ещё-то? — А я тут при чём? — При том, что я хочу тебя попросить составить группу от нас, которая отправится туда на пару месяцев. — Разве таким не Темари должна заниматься? — У Темари и так куча дел, — отрезает Гаара и смотрит с лёгким недовольством. — А ты ничем не занят в последние дни. — Я работаю над марионетками. — И много ты их сделал? Ни одной. — Ладно, что конкретно от меня требуется? — Собрать человек пять, из них обязательно пару ирьёнинов и джонинов. Медиков на стажировку в госпиталь Конохи, джонины будут в патрулях совместно с коллегами из Листа. Можешь ещё отправить Сору, — тут Гаара усмехается. Видимо, даже его проняло то, что девушка всё ещё не кинула своего коноховца. А он не сбежал от её поганого характера. Вообще-то, как куноичи она довольно сильная, как и все их поколения в Суне. Если не сравнивать, конечно же, с уровнем Узумаки, Учихи, Сакуры и тому подобное. У Канкуро руки чешутся запульнуть в Коноху Ичи, пока Акеми будет торчать тут: вот было бы смешно! Хотя, если их шуры-муры и так уже закончились, наверное, в этом нет смысла. Да и Ритсуми, скорее всего, не отпустит Гаара: там не тот уровень, чтобы стажироваться с остальными ирьёнинами-чунинами. Если только у самой Сакуры, Тсунаде-сама или хотя бы Шизуне, но вряд ли те сейчас берут кого-то на практику. А чему-то Ичи, наверняка, и сам их может научить, его ведь бабка Чиё натаскивала, хоть и нудела, что нафиг ей не сдались ученики, и что она нарушила собственную клятву их не брать. Канкуро до сих пор иногда завидует: он сам хотел пойти в ученики легендарной старейшины, но ему отказали резко, бескомпромиссно и навсегда. Чем Ичи был лучше? У него, в отличие от сестры, даже кеккей-генкая нет, только рецессивный ген. Канкуро выходит из кабинета и, недолго думая, просит Усё составить список. С отбором секретарь явно справится лучше, Канкуро потом просто проверит и проведёт беседу с участниками обмена. — Тебе бывает иногда стыдно за свои поступки? Едва Канкуро отходит от стола Усё, он слышит тихий голос Ичи. Ритсуми стоит, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Канкуро не маленького роста, но этот дылда выше, и это раздражает. Хотя сейчас у него сгорблены плечи и вообще поза такая, будто он жутко устал. — Чё, тебя на философские беседы потянуло? — Задание тебе дали, а не Усё-сан. — Подслушивать нехорошо, — поёт Канкуро, проходя мимо. Потом останавливается и прищуривается. — Следишь за мной? — Больно надо, — сухо отвечает Ичи. Делает паузу. — Акеми будет в составе делегации обмена. — Я догадался, — скалится Канкуро. Метка на груди будто бы теплеет. — Опять пришёл меня предупреждать, чтобы я, козёл такой, не смел лезть к твоей девушке? — Она не моя девушка. Ичи произносит это ровно, но взгляд отводит. У них точно что-то произошло, и зловредная радость внутри Канкуро поднимает голову. Он помнит предупреждение пигалицы, но с хера ли он должен ему следовать? — Тогда чё тебе от меня нужно? — То, что Акеми не моя девушка не значит, что ты можешь продолжать вести себя с ней как мудак. — То, что она не твоя девушка не значит, что она принцессочка даймё, нуждающаяся в спасении и защите верного самурая, — забавляется Канкуро. — Серьёзно, чел, расслабься и иди решай свои проблемы, а не мои и не её. — У меня нет проблем. Ага, так Канкуро ему и поверил. Впрочем, взгляд ярко-бирюзовых глаз Ичи становится ледяным и острым, так что Канкуро только хмыкает и, толкая Ичи плечом, направляется дальше по коридору. Он чувствует, что Ритсуми смотрит ему в спину, а ещё Усё, который, может, не всё слышал, но точно почувствовал тяжёлую атмосферу между ними. Но не побежит же он с докладом Казекаге? Хотя, с Усё станется, верный пёс всё рассказывает своему любимому начальнику, которого в два раза старше. Уже на улице Канкуро резко и глубоко вдыхает раскалённый воздух, подсчитывая в уме дни до прибытия Икимоно. Что думать по поводу того, что она проведёт тут как минимум месяц, он не знает. Но это, определённо, будет весело.

Ино

(17-21 декабря, 18 лпрН)

Ино не помнит, когда в последний раз с таким нетерпением ждала миссию. Суна вроде бы и не та деревня, в которую так сильно хочется вернуться, но в этот раз она как никогда радуется ее посетить. Гаара, некогда казавшийся Ино пугающей фигурой, стал ей другом по переписке, так живо они обсуждают растения в его теплицах и смелые планы по озеленению Суны. Ей не терпится лично побеседовать с Казекаге и посмотреть своими глазами на прижившиеся под его присмотром саженцы и новые цветы из других стран. Помимо этого в Суне находится Ичи, а по своему «братцу» она тоже успевает соскучиться. Ино, как и говорила, готова принять его в клан, но не только из-за их внешнего сходства. Просто Ичи ей искренне нравится, она рада проводить с ним время. Ритсуми интересный собеседник, веселый парень и просто хороший человек. Ино не так наивна, чтобы считать его идеальным идеалом, потому что таких не существует, но из шиноби он, пожалуй, самый приятный и умеет под всех подстраиваться, вроде как даже добровольно и с удовольствием по большей части. С ним комфортно, и понять, почему Акеми в него влюбилась ничуть не сложно. Ино, пожалуй, была бы рада, если бы у них все сложилось, пара вышла бы красивая. Из нее с Наруто тоже вышла бы красивая пара, и Наруто становится еще одной причиной, по которой Ино не терпится отправиться в путь. Им предстоит провести почти целый месяц вдвоем, и от мысли об этом у нее в животе порхают бабочки. Наруто вообще в ее жизни становится много, и не в плохом смысле. Он теперь сам к ней заглядывает, будто бы специально стараясь провести с ней побольше времени. Ино запрещает себе надеяться на что-то, но разве может она объяснить это своему глупому сердцу? Оно от каждой улыбки Наруто начинает биться сильнее, стучится о ребра и сжимается от совершенно неуместных эмоций. Ино так увлекается своими чувствами, что едва не забывает про Хинату, а, вспомнив, малодушно пытается избегать встреч с подругой. Она боится, что Хьюга все поймет, и не хочет с ней объясняться. Это подло с ее стороны, но Ино всячески старается оттянуть неприятный разговор, пускай он и неизбежен. Ино понимает, что у нее нет никакого права вставать между Хинатой и Наруто, даже несмотря на его имя на ее коже, но позволяет себе вот такую вот слабость. Все равно это несерьезно, а Наруто просто считает Ино своим другом. Хината находит ее сама буквально за день до того, как Ино пора отправляться в путь, и встреча выходит неприятной. — У меня миссия в стране Тумана, — говорит Хината, вставая у прилавка в цветочном магазине. Она касается пальцами нежных лепестков пионов, которые Ино выставила на продажу. — Ухожу сразу после вас. — Надолго? — Ино старается не смотреть на Хинату, ловко собирая заказанный утром букет. Молодой талантливый поэт хочет впечатлить свою музу цветами, и Ино очень хочется порадовать его. — Две недели. Вернусь до вас. Ино кивает в такт ее словам и впервые мечтает о том, чтобы Хината поскорее ушла. Будь на месте Хьюги Сакура, Ино бы сумела ее выпроводить: Лобастая куда менее нежная, так что обидеть ее сложно, и она лучшая подруга как никак, так что все поймет. Хината совсем другая, и обижать ее не хочется. Но к этому все и придет, если Ино не возьмет себя наконец-то в руки. — Ты ничего не хочешь мне сказать? — голос Хинаты становится на несколько градусов холоднее. Ино, не привыкшая слышать от нее таких строгих интонаций, вздрагивает и поднимает-таки взгляд на девушку. Обычно Хината мягкая и уютная, но тут в ней вдруг просыпается наследие клана. — О чем? — Ино заставляет себя рассмеяться, старательно изображая дурочку. — Я не знаю, поэтому и спрашиваю. Ты меня словно избегаешь. — Ну что ты. Нет конечно, я просто… — Ты проводишь больше времени не с Сакурой, а с Наруто. Разве я не права? Во взгляде Хинаты Ино видит и разочарование, и осуждение. Неужели догадалась? Нет, не могла! Ничего у них с Наруто не было, за что зацепиться! Ни намека на что-то, просто дружеское, ни к чему не обязывающее, общение, не более. — Нет, я была занята Шикамару. Они с Темари немного поссорились, и я… — Ино, — резко обрывает Хината, поджимая губы. Обида на ее красивом лице очень явная, и Ино тут же становится стыдно. — Я предпочитаю честность, и ты знаешь об этом. Ино становится не по себе, но ответить ей нечего. Она что-то лопочет, пытаясь оправдаться перед Хинатой, но подруга просто качает головой и уходит, оставляя ее одну наедине с чувством вины и дилеммами. Хината действительно не заслуживает ни лжи, ни страданий из-за разбитого сердца. Становиться источником ее боли Ино не желает, но и сама тоже не хочет страдать. Что ей делать дальше? До начала миссии ответа она так и не находит. Его просто нет, и Ино решает, что разумнее всего пока эти поиски отложить. Как-нибудь все сложится, лишняя суета ни к чему. Видимо, это как раз тот случай, когда торопиться в решениях не стоит. Все ее тревоги отступают на задний план, когда они впятером — с двумя незнакомыми чунинами — покидают Коноху. Акеми, правда, не сказать что весела, но для разговора, как и Лобастая, пока явно не созрела. Ино точно знает, что это как-то связано с Ичи, которого девушка даже не вышла провожать, и пытается разговорить Акеми, но та все съезжает с темы. Давить Ино не хочет, к тому же, так у нее появляется оправдание побольше общаться с Наруто. Это сказка, как-то по-другому назвать это не получается. Три дня проходят весело, Ино чувствует себя как никогда хорошо, получая кучу внимания от того, кто ей нравится. Наруто всегда источал тепло, но как же приятно получать его вот так, будучи той, на ком он сосредоточен все эти дни! Ино от восторга хочется визжать, ей просто необходимо с кем-то поделиться своей радостью. Первой жертвой, как ни странно, становится Казекаге. Ино расцеловывает его в обе щеки при встрече, наплевав на всякие условности, берет под руку и почти требует показать ей оранжереи. Ярко-бирюзовые глаза Гаары загораются азартом, который прежде она никогда в них не видела, и они проводят полтора часа изучая старые и новые растения. Наруто увязывается следом, не выглядя особо заинтересованным в обсуждении пестиков и тычинок, но явно довольным самой компанией. Ино то и дело оборачивается к нему, чтобы посмотреть, что он делает, и каждый раз ловит его улыбку и направленный на нее взгляд. Есть ли что-то в этом мире красивее? И улыбка, и голубые глаза парня словно освещают все вокруг, но не слепят. Поразительно. — Ты выглядишь счастливой, — отмечает Ичи, когда настает его черед быть жертвой приступа любви Ино к миру. — Тебе очень идет. — А ты выглядишь каким-то задумчивым. Все хорошо? — Ино наклоняет голову набок, внимательно его рассматривая. Ичи с Накику не очень похожи, у него куда больше общего с Темари. Даже это выражение лица. Ино еще хочет пообщаться и со старшей сестрой Казекаге по поводу Шикамару, но просто так к ней с этим не подойти, они не так уж и близки. А вот Ичи — совсем другое дело. — Да, все в порядке, — она получает улыбку, но в ее искренность поверить сложно. — Ври больше. Дай-ка я угадаю, у вас с Акеми что-то случилось? — Ино щурится и разворачивает Ичи к себе лицом. Он намного выше, но она привыкла управляться с Чоджи, поэтому двигает его так, как ей надо. — Расскажи тетушке Ино, а она тебе поможет. — Тетушка Ино? — Ичи усмехается, качая головой. Светлые волосы падают ему на лицо, и Ино не может удержаться, протягивая руку чтобы их убрать. Они такие же мягкие на ощупь, как и ее! Вот как им не быть родней? — Именно так. Ну? Говори! — Ничего, просто… у нас произошло небольшое недопонимание, — Ичи на секунду отводит взгляд, а потом едва заметно морщится. — Она не стала меня слушать, а теперь… — Избегает? Акеми прилипает к Накику, проводя с ней почти все свободное время. И еще с Канкуро, что вообще-то странно с учетом того, что он ей неприятен. Все, лишь бы не дать Ичи возможность ее отловить. — Да. Но я все улажу, тебе не о чем беспокоиться, сестрица. — Давай, братец, ты же у меня умный, разберись со всем, я верю, что ты сможешь! На самом деле Ино в этом совсем не уверена, но решает дать ему несколько дней, чтобы попытаться все наладить самостоятельно. Вокруг нее взрослые люди, должны же они уметь как-то со всем справляться и без чужого вмешательства. Впрочем, это не значит, что Ино собирается бездействовать. Она всего лишь дает всем шанс проявить себя. А как ей хочется проявить себя! Сладкое сливовое вино приятно расслабляет. Ино выходит подышать на улицу из «Акасуны», куда их пригласили провести вечер. Ей хорошо и весело, но в помещении душновато. Ино снимает маску и вдыхает ставший прохладным ближе к ночи воздух. Вот что ей нравится в Конохе, так это то, что там нет такой жары даже летом. Как тут выживают люди? — Тебе нехорошо? — Наруто выходит следом за ней. На нем была лисья маска, но он, видимо, оставил ее внутри. — Нет, просто жарко стало, — Ино улыбается, поворачиваясь к нему лицом. — А ты тут?.. Слова застревают у нее посреди горла. Она вдруг оказывается почти прижата к нему, чувствует исходящий от его тела жар, запах солнца и вина, и это будоражит ей кровь. А еще Наруто смотрит на нее из-под ресниц так, что у Ино внутри все скручивается в узел и трепещет от восторга. Какой же он красивый, какой же он невероятно красивый! Ино не выдерживает. Или это Наруто подается вперед? Он наклоняется, а она тянется к нему, прижимает ладонь к его шее и целует. Сладко, вкусно, так, что не хочется отрываться. Метка с именем Наруто отзывается на этот поцелуй, тепло разливается по всему телу Ино, а колени буквально подгибаются. Она цепляется за его плечи, восторженно хныкает ему в губы, когда Наруто обвивает ее рукой за талию, и молится, чтобы этот момент не заканчивался. Все ведь правильно, именно так, как должно быть, все ведь… Не так. И Ино понимает это, когда Наруто отстраняется. Это должна быть не она, это должно быть не здесь. Ино сгорает от стыда, вспоминая про Хинату и полагая, что неожиданное поведение парня — всего лишь следствие выпитого им алкоголя. Все это ошибка, не более. Она бормочет что-то, отстраняется и спешит вернуться обратно в бар. Уже оттуда сбегает в выделенные делегации апартаменты. Какая же она дура! Подлая и гадкая дура!

Сакура

(19-25 декабря, 18 лпрН)

Сакуре хочется сказать, что в её жизни наконец-то всё хорошо, но если она так скажет, то соврёт. В принципе, жаловаться тоже не на что. Саске, вернувшись из Щимо, конечно же, сразу свалил: сначала к Орочимару, потом на миссию, потом вроде как опять к Орочимару, видно, сильно соскучился по своей второй команде. Сакуре немного обидно, но при этом она не хочет оставаться с ним наедине, потому что по глазам видит, что ему приспичило с ней поговорить. Говорить им, как считает Сакура, уже не о чем. Тем более, что она втянута в отношения с Какаши. Естественно, никому она так об этом и не сказала. Вообще, они решили не распространяться. Ну как, они решили: решила Сакура, а Какаши просто не стал настаивать. Хотя в первое время он всё пытался намекнуть, что было бы неплохо хотя бы родителям его официально представить. Этого Сакура тем более не планирует. Она пока сама не поняла чего конкретно ждёт от их связи. Ей нравится проводить с Какаши время, секс у них тоже улётный, но ни на какие серьёзные отношения она пока не рассчитывает. И дело не в том, что она постоянно занята, он постоянно занят, и вообще она слишком молода, чтобы выскакивать замуж. Просто вряд ли отношения — любые, тайные или явные — между Хокаге и его бывшей ученицей всем придутся по душе. Зачем что-то форсировать, если её устраивает то, что есть? Учитывая, что имя Саске никуда не делось, всё ещё изредка о себе напоминает, а имя Какаши, конечно, не появилось чудесным образом, заменив Учиху. Про Какаши и Сакуру знает — не догадывается, а именно знает — только Генма. Личный телохранитель Рокудайме застал их в несколько компрометирующей позе в кабинете Хокаге пару неделю назад, но только усмехнулся, перекатил во рту сенбон и, подмигнув, сообщил, что сам передаст секретарю вечерние отчеты. Сакура сначала пришла в ужас: она знала, что Генма и Ино как-то сдружились после войны. Но потом успокоилась, вспомнив, что речь про Ширануи: несмотря на лёгкий характер и любовь пошутить — иногда пошло — токубецу-джонин не был сплетником, и, тем более, на темы, касающиеся его друзей и начальства. Так что даже если бы Свинина прямо спросила его, вряд ли бы Ширануи сболтнул лишнего. Пока Какаши с помощью Сая, Зару и команды Ибики-сан в Конохе пытается распутать клубок творящегося в Щимо, Сакура возвращается к работе в госпитале. И в один из поздних декабрьских дней к ней заглядывает Тсунаде-шишо. Сакура, не ожидавшая появления бывшей наставницы, теряется, хотя сама планировала выбраться к ней. После выхода на пенсию Тсунаде-шишо приобрела небольшой домик за стенами Конохи, но недалеко, чтобы одновременно наслаждаться тишиной и спокойствием, при этом участвуя в делах деревни. — Как ты? — спрашивает Годайме, нежно проводя ладонью по отросшим розовым прядям. Надо бы подстричь. — Выглядишь… отдохнувшей. — Ага… в смысле, да, я недавно брала отпуск… — Сакура смущается и краснеет; почему-то в присутствии Тсунаде-сама сдерживать себя куда сложнее, чем с остальными. Может, потому, что она воспринимает её как собственную мать? Мебуки, конечно, очень дорога Сакуре, свою настоящую маму она любит, несмотря на ее своеобразный характер, но Тсунаде-сама тоже стала ей близка. Это она ведь сделала из неё ту сильную куноичи, которой Сакура теперь является! Многим, если не почти всем, Сакура обязана именно Годайме. И потому так стыдно юлить и пытаться огибать любые разговоры, касающиеся Какаши или Саске. Только вот Тсунаде-шишо сразу проницательно щурится и предлагает выпить сегодня вечером по стопочке в баре. Понятное дело, Сакура не отказывается. Спустя полчаса она просит материализующегося в кабинете Паккуна предупредить Какаши, что занята, а сама накидывает пальто и отправляется в «Камуи». Странный выбор для Тсунаде-шишо: этот бар открылся совсем недавно, и в основном там зависает молодёжь. Шизуне-семпай с ними нет, у неё сегодня дежурство, но Годайме уверяет, что со старшей ученицей уже виделась, а теперь хочет поговорить с младшей наедине. — Это как-то касается меня? — Сакура пытается скрыть нервозность, но получается у неё откровенно плохо. Поэтому она делает глоток подогретого вина, надеясь, что алкоголь успокоит. — Не совсем. — Тсунаде тоже опрокидывает в себя стопку и внимательно разглядывает ученицу. — Но может. Мы с тобой никогда не говорили о Тамашимаэ. — О… чём? — О феномене родственных душ или связующих имён, или как там ещё это называют. — У него есть официальный термин? — Нет, это Орочимару придумал. Или где-то вычитал. Неважно, оно удобное. Сакура неопределённо кивает и делает ещё глоток. Ей точно нужно напиться, чтобы продолжить говорить о личном. — Змей сейчас ударился в изучение Тамашимаэ ни с того ни с сего, и, кажется, отрыл кое-что интересное про отказ от пары. — Откуда вы знаете? — Я — бывшая Хокаге и бывшая сокомандница Орочимару. Без моего ведома ничего он изучать не будет, — недовольно напоминает Тсунаде-шишо. — Ну, или пусть попробует, я ему такую взбучку устрою… В это охотно верится. Сакура, цепляясь за «тему» изучения саннина, конечно же, тут же думает о Саске. Была бы у неё возможность отказаться от него раз и навсегда — поступила бы она так? И что на противоположной чаше весов? — Почему так мало об этом известно? Всё-таки, прошло много лет… были ведь всякие случаи. — Были, но мало кто собирал данные и пытался их систематизировать, — пускается в объяснения Годайме. А у неё было чьё-то имя? Возможно, её погибшего жениха, после чего, не справившись с утратой связи, Тсунаде-шишо навсегда разочаровалась в любви? Она никогда ничего об этом не говорила. — В основном мы слышали о тех, у кого всё хорошо. А болью и разочарованием люди делиться не любят. Кроме того, в бесконечных войнах и противостояниях ниндзя всем не до имён и поисков идеальной пары. Тут только психи вроде Орочимару пытались ставить опыты, и то не ради светлых чувств, а для получения дополнительного могущества. Тсунаде говорит достаточно тихо, и Сакуре приходится сесть практически вплотную к ней, чтобы слышать каждое слово в шуме разговоров и музыки. Зато в такой толпе на них никто не обращает внимания, хотя разговор и не сказать, что конфиденциальный. Пока, во всяком случае. — Я пытаюсь следить за его исследованиями, — признаётся Тсунаде-шишо, вздыхая так горько, словно у неё на это есть личные грустные мотивы. — Не думала, что такое случится, но сейчас мы много переписываемся и работаем вместе. — Это хорошо? — неуверенно спрашивает Сакура. — Ну, я к тому, что он больше не проводит жутких опытов над людьми, и всё такое. — Надеюсь, что не проводит, — фыркает Годайме. — За ними усиленно бдят. У тебя есть имя? А вот и вопрос, которого Сакура боялась. Врать она не хочет, только не ей, но и говорить правду стыдно. Ужасно стыдно, потому что, наверняка, она не удивит бывшую наставницу. — Саске, — еле слышно выдавливает из себя Сакура. Тсунаде-шишо если и улавливает ответ, то только по движению губ, и печально кивает, переводя взгляд на веселящихся парней и девушек из гражданских. Вот у кого никаких проблем с именами и всей этой непонятной связью! — Он был у Орочимару, — говорит очевидное Тсунаде. — Он знает? — Да, давно… но не думаю, что он ходил к нему по этой причине. — Может да, а может нет. Саске — сложный человек. И понять, что у него на уме не дано никому. Саске они больше не обсуждают, Тсунаде интересуется проектами Сакуры и напоминает почаще отдыхать. Возможно, про связь Сакуры с Какаши она всё-таки тоже в курсе, просто деликатно о ней молчит. И Сакура, естественно, не затевает обсуждение сама. Домой она возвращается поздно и пьяная. Тсунаде-шишо забирает окончившая дежурство Шизуне, а саму Сакуру провожает непонятно как появившийся в баре Генма. Ей чуточку стыдно за то, что он видит её в таком состоянии, но замутнённый хмелем разум уверяет, что она хотя бы не валится с ног, в отличие от наставницы. Наверное. В какой-то момент Сакура всё-таки запинается, и только твёрдая хватка спецджонина не даёт ей упасть. У неё чувство дежа вю: во время их миссии с Наруто, Свининой и Саске она так же неграциозно ткнулась лицом в Учиху. — Ой… простите. — Всё нормально, — усмехается Генма, перехватывая её поудобнее. — Давай, тут недалеко. Тебя уже ждут. Кто ждёт — ясно. Почему сам не пришёл за ней — уже нет. Ах да, это же сама Сакура попросила не светиться больше необходимого. Одно дело — обеды и ужины, на которых они обычно обсуждают рабочие вопросы. Совсем другое — тащить невменяемую девушку на себе из бара. Хокаге не пристало такое, будь он трижды её бывшим сенсеем. Генма доводит Сакуру до входной двери, покорно ждёт, пока она найдёт ключ в сумочке — звонить в собственную дверь кажется ей чем-то позорным — и уходит лишь замечая знакомый силуэт в тёмном коридоре. Перед тем, как дверь захлапывается за её спиной, Сакура слышит, как Ширануи вежливо здоровается с одной из её соседок, которая не спит до полуночи, смотря какую-то бурду по телевизору навроде «Ферма у Конохи. Построй свою любовь вдалеке от ниндзя». Бред сивой кобылы. В скрытой деревне куча гражданских, и зарабатывают на ниндзя они уж куда лучше, чем на какой-то ферме. Какаши явно хочет что-то сказать, но, видя её состояние, только вздыхает и подхватывает на руки, унося в комнату. Он же её раздевает, потом ложится рядом и гладит то по волосам, то по груди, то по животу. Прикосновения лёгкие и приятные, Сакура пытается на них сосредоточиться, чтобы голова не так сильно кружилась. Завтра она сможет помочь себе с похмельем, но пока слишком рассеянна для использования чакры. — Спи, — приказывает Какаши, но торопиться проваливаться в сон она не планирует. Сакура переворачивается на бок, утыкается носом ему в грудь и вдыхает древесный и свежий — совсем не как у Саске — запах. — Я бы хотела… — у неё вырывается всхлип, за ним второй, а по щекам начинают течь горькие слёзы. — Я бы хотела выкинуть его. Раз и навсегда. Какаши не спрашивает о ком она, но явно догадывается. Сакура хранила свою тайну столько лет, а тут напилась и за один вечер разболтала аж двум людям. И всё равно, что они ей близкие и родные. Дура. Пьяная дура. Зачем? — Спи, — повторяет Какаши. Голос у него ровный, спокойный, но ей кажется, что — совсем капельку — отчуждённый. И Сакура засыпает, прижимаясь к Какаши всем телом. Она подумает об этом утром.

Акеми

(22-25 декабря, 18 лпрН)

Миссия в Суну Акеми ничуть не радует, но разве может она от нее отказаться? Это вызовет слишком много вопросов, особенно тех, на которые у нее никакого желания отвечать нет. Объяснять Рокудайме и следом же своей бабушке, что она обижена на лучшего ирьенина Суны за что, что он не ответил ей взаимностью, Акеми не хочет. Да она со стыда умрет, если ей придется это с ними обсуждать! Нет, она нацепит на лицо улыбку и покивает как болванчик. Все лучше такого унижения. Хотя быть рядом с Ичи тоже испытание. Акеми все еще злится на его резкую отповедь, которую совсем не заслужила. Разве виновата она в том, что он ей понравился? Да ведь она после первого отказа со всем смирилась и почти убедила себя в том, что имя на ее бедре принадлежит какому-то неизвестному ей тезке парня! Она готова была дружить, но он сам все испортил своими поцелуями. Акеми бы рада их забыть, да не может. Она успела и в подушку пару ночей поплакать, и перебрать все плохое, что сумела найти в Ичи, но легче от этого не стало. Что с того, что Канкуро оказался прав, и Ичи действительно козел? Ничего! Ей не легче, менее больно от этого не становится, менее обидно тоже. И совсем скверно делается, когда старший Ритсуми пытается вести себя с ней как ни в чем не бывало. Вообще-то, он поступает правильно и по-взрослому, но Акеми не готова переступить через… она даже не знает, через что. Разбитое сердце? Задетую гордость? Растоптанные мечты? Ее саму тошнит от того, насколько это все сентиментально, но она не может изменить то, что чувствует. Зато она может избегать Ичи и игнорировать его. К счастью, когда она с Накику, то делать это несложно. К сестре он лишний раз не лезет, да и сама Акеми в ее компании забывает о своих проблемах. Она привязывается к младшей Ритсуми и радуется тому, что девушка ее от себя не гонит. Порой видно, что она теряется или утомляется, но никак Акеми это не показывает. По крайней мере, вслух. — Если я надоедаю, можешь мне сказать, — все-таки заводит разговор Акеми, когда они остаются одни в переделанной под террариум теплице. Ей не терпится заняться кладками, она уже даже план составила, что и как им с Накику нужно делать. — Я не обижусь, правда. — Хватит уж одного мудака с моей фамилией, — хмыкает Накику, аккуратно раскладывая на столе письменные принадлежности. Они будут вести записи экспериментов, без них никак. — Он тебя сильно обидел, — не вопрос, а утверждение. Акеми поворачивается к ней и закусывает губу. Накику не похожа на ту, кто будет ей сочувствовать, но тем не менее звучит так, словно беспокоится. Это ужасно мило. — Кто? — Кто-кто, — передразнивает ее Накику, закатывая глаза. — Олень в пальто… или лось. Кто там у вас Нара? — Показания разнятся, — Акеми не удерживается от хихиканья, но оно быстро прекращается. — Мне не… да, обидел. Я знаю, что он твой брат, прости. — Все мужики козлы. Как только примешь эту истину, станет легче жить, — Накику щипает ее за бок, проходя мимо. — Давай тут закончим, нас ждет Сора. Девушка Аичиро Акеми не то чтобы не нравится, но вызывает у нее ступор. Накику тоже резкая и даже хамоватая, но Сора кажется злее, что ли? Акеми она не обижает, — видимо из-за Аичиро, — даже не подкалывает особо, хотя видно, что время от времени у нее прямо язык чешется. Вместо этого Сора спрашивает у нее что-то о сокоманднике и выглядит искренне в нем заинтересованной. Что Аичиро мог в ней разглядеть, Акеми ума не приложит. С другой стороны, они вроде оба друг другу нравятся, так что не ей судить. Акеми, с ее долбанным опытом, вообще не имеет права никого судить. У нее за спиной то ли измена, то ли что; неудавшиеся отношения с Кибой и Иошихиро, и теперь несуразица с Ичи. И это она про Канкуро себе думать запрещает, а он ведь тоже тут. Марионетчик крутится вокруг нее и цепляет при любом удобном случае. Акеми устает от его комментариев, вяло огрызается, но его это словно бы больше раззадоривает. Хуже всего то, что метка на ее запястье отзывается, а проклятое любопытство и тяга не дают ей отбрить его раз и навсегда. Сопротивляться сложно, особенно теперь, когда у нее не только в груди свербит от обиды, но еще и видит она Канкуро чаще и может его рассмотреть. Ичи — предел всех девичьих мечтаний. Канкуро на него совсем не похож, но он… он интересный. Акеми не согласна с тем, что ему хочется подчиняться, никакой он не дайме. Он просто сложный, наконец понимает она, проклиная себя за интерес, избавиться от которого не удается. Когда он в очередной раз ловит ее одну, Акеми даже не думает уходить. Прижимается поясницей к перилам террасы дворца Казекаге и смотрит на него. В руках у Канкуро пачка сигарет, конечно же, куда без них. — Пришла поплакать от тоски, рыжуля? — насмешничает он, закуривая. Облачко дыма он выдыхает в ее сторону, смеясь над тем, как Акеми морщится. — Упущенные возможности, все дела? — Даже не буду притворяться, что понимаю о чем ты, — она скрещивает руки на груди и тут же жалеет, что не надела что-то более закрытое. Канкуро ее постоянно рассматривает, но не снимает взглядом одежду, а словно оценивает, что еще хуже. Акеми под таким пристальным вниманием неуютно, ей все кажется, что по десятибалльной шкале Канкуро ставит ей максимум четверочку, да и ту только за ноги. Это особенно обидно, потому что на запястье у нее его имя. Разве не должен он — и Ичи, будь он тем самым Ичи, — находить ее если не желанной, то хотя бы приятной? — Как о чем? — продолжает глумиться Канкуро. — О тебе и твоем парне. А! Постой, вы ж не вместе. — А клоун — это твое призвание или способ подзаработать на косметику? — все-таки огрызается Акеми, которая точно не собирается обсуждать Ичи с Канкуро. — Если я клоун, то только из фильмов ужасов, — ухмыляется кукловод и окидывает Акеми тем самым оценивающим взглядом, который ее так нервирует. — Или из эротических триллеров. Знаешь, из тех, в которых они не только пугают, а еще и ебут. Акеми прикрывает глаза и делает глубокий вдох. Ей надо закончить этот разговор и уйти, но она стоит как вкопанная, а запястье горит огнем. Это не больно, но оно тянет и тянет, пока Акеми не ломается. Ее душит обида на Ичи, ее тянет к своей паре, и она просто хочет почувствовать себя желанной. Пальцы Акеми сжимаются на сигарете, выдергивая ее из губ Канкуро. Игнорируя его удивление она подносит ее к своим и делает затяжку так, как учили кузены. На вкус гадко, зато идеально подходит к состоянию ее души, а еще, кажется, это производит на Канкуро впечатление. То ли он не ожидал, что она отберет у него сигарету, то ли, что умеет курить. На самом деле не умеет, а всего-навсего не делает глубоких затяжек, иначе точно закашляется. — Подробнее про ебут, пожалуйста. — Хорошие девочки так не говорят, — Канкуро опирается ладонями на перила по обе стороны от нее, нависая. Он так близко, что она чувствует запах кофе и сандала. — Я не хорошая. — Пизди больше. — Пока этим занят только ты, — она приподнимает одну бровь. — Ты клоун-пиздабол? Акеми не знает, что на нее находит и зачем ей его провоцировать; второй рукой она ведет по груди Канкуро вниз, пока до добирается до пояса его штанов и не и цепляется пальцами за пуговицу на ширинке. Это не она, обычно она не такая, но тут ее уносит: если она недостаточно хорошая для Ичи, то может быть достаточно плохой для Канкуро. Ей от самой себя при этом смешно, потому что она знает, что приступ смелости и раскованности долго не продлится. Канкуро шумно втягивает воздух через нос и щурится, наблюдая за ней. Он ни разу не похож на Ичи, но это и хорошо, потому что она злится и хочет что-то совершенно другое. Пускай назло и от обиды, но хочет. Упрек Ритсуми про Канкуро был несправедливым, и теперь Акеми так и тянет его оправдать. Вот, что теперь скажет Ичи? — Осторожнее, — Канкуро почти рычит ей это в лицо. — Наш хороший и примерный мальчик тебя не спасет. — И? — Теперь облачко дыма выдыхает она. Канкуро не морщится, а ловит его губами. Акеми прошибает дрожью, хотя ничего такого в этом нет. — Кто сказал, что меня нужно спасать? Что-то в марионетчике меняется, взгляд его становится острым и пристальным. Он раздумывает ровно секунду прежде, чем поцеловать ее. Поцелуи Ичи были ласковыми и томными, от них у нее кружилась голова и сердце часто-часто стучало в груди. У Канкуро они совсем другие: грубые и резкие, сразу глубокие и кусачие. Акеми роняет сигарету и обвивает его руками за крепкие плечи, прижимается грудью к его груди и тихонько стонет, потому что это приятно. Метка на руке пульсирует, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. — Ко мне, — решает Канкуро через пару минут. Акеми не понимает, когда его ладони успели оказаться на ее ягодицах и начали мять их. — Если только не хочешь, чтобы я трахнул тебя прямо тут. Апартаменты марионетчика Акеми не рассматривает. Они спешат в спальню, на ходу избавляясь от одежды. К тому моменту, как Канкуро садится на кровать, на нем нет уже ничего, а на ней почему-то только футболка. Странно, но плевать, особенно, когда он тянет ее к себе на колени. — Вверх, — говорит ей между поцелуями. Акеми, ерзающая у него на коленях и пошло трущаяся о его член, послушно поднимает глаза к потолку. Только зачем, что она там увидеть-то должна? — Руки подними вверх, говорю! Канкуро смеется. Не гогочет и не гиенит как обычно, а именно смеется, и Акеми на секунду затапливает нежностью. Звук очень красивый, ей нравится. Вот бы он почаще был не ядовитым язвенником… а кем — она не знает. Кем-то, чье лицо так чудесно преображается от искреннего веселья? Футболка и лифчик летят в сторону, и губы Канкуро опускаются к ее груди. Акеми довольно вздыхает и откидывает голову назад. Она не может думать об Ичи, не хочет думать ни о ком, кроме Канкуро, и с готовностью разводит ноги, легко позволяя толкнуть себя на спину и погрузить пальцы в ее влагу. Восхитительно, и она даже скрывать не хочет своего восторга, постанывая и вскидывая бедра. Только когда шуршит упаковка от презерватива, Акеми разлепляет зажмуренные глаза и привстает на локтях, чтобы рассмотреть Канкуро и запомнить его получше. Вряд ли ведь будет другая такая возможность. — Нравится? — Сойдет. Ее ладони снова ложатся на его плечи, ногти царапают золотистую кожу, и Акеми резко вдыхает, когда он упирается в нее головкой члена. Тесно, тесно, тесно, но как же хорошо! — Ты же хочешь? — спрашивает Канкуро после первого же толчка. Он замирает над ней, и это пыткая какая-то. — Что? — Акеми не понимает о чем он и почему, мать его, он не двигается. Она хнычет и крепче обнимает его за пояс ногами. — Ты меня хочешь? — повторяет он с нажимом. Акеми едва не говорит, что он опоздал с этим уточняющим вопросом, но замечает слишком серьезный взгляд Канкуро. — Хочу, — выдыхает ему в губы Акеми и еще не раз повторяет это до того, как марионетчик доводит ее до пика. Потом он падает на нее, вдавливая в матрас и обжигая ключицы влажным горячим дыханием. Акеми поворачивает голову и прижимается губами к виску Канкуро. Она не хочет знать, откуда в ней эта нежность к нему, и почему ей не хочется его отпускать, но к обиде на Ичи она отношения не имеет. Это что-то совсем другое.