All Dogs Go To Heaven

— Я пришёл убить его, господин Дазай. Осаму жестко усмехнулся, глядя в полные решимости бесчувственные глаза. Как предсказуемо. Дазай всегда знал, что Акутагава умеет лишь убивать, но совсем не умеет думать. С таким подходом его гибель — лишь вопрос времени. Осаму нет никакого дела. Но кем этот пёс возомнил себя? Теперь Дазай знал, что такое ненависть. Этот заносчивый пацан из трущоб не заслуживал других чувств. Хотелось ударить его, хотелось выбить из него весь дух, обагрить его грязной кровью безукоризненно чистый пол. О чём он думал, когда шёл сюда? Какого приёма он ожидал? Дазай смотрел на него с презрением. — Пошел вон, Акутагава, у меня нет на тебя времени. Две черные ленты взвились в воздухе и быстро метнулись к койке. Дазай выставил вперёд руку и, не глядя, коснулся одной из них. Ленты тут же рассыпались. Рюноске сжал губы и сдавленно зарычал. — На что ты рассчитываешь? Тебе придется убить меня, если хочешь подойти к Одасаку. Но ты не можешь даже задеть меня, идиот. Дазай чувствовал отвращение, глядя в пустые глаза Рюноске. Он сам был виноват в таком обращении со стороны наставника. Если он вёл себя, как зверь, то было бы странно относиться к нему по-человечески. Беспричинная жестокость — разве? Дазай вспомнил один из последних разговоров с Одой, всего за несколько дней до последней схватки с Андре Жидом. Вспомнил, как закипела злость, когда он услышал: — Там был твой подопечный, Дазай. Тот мальчишка, о котором ты всегда рассказывал. Набросился на меня, как рысь, пришлось отправить его в нокаут. В его взгляде сквозила жалость. Сакуноске был слишком хорошим человеком, если жалел зверя, пытавшегося его убить. Слишком хорошим для этого прогнившего мира. — Господин Дазай… Осаму заметил, как что-то блеснуло в ладони Акутагавы. — Как неожиданно. Взял эту штуку у своей сестры? Дазай сделал шаг навстречу, уже видя, что в ладони Акутагава сжимает длинный узкий нож. Осаму развел руки в стороны, как если бы хотел предложить объятия. Но его голос отдавал сталью. — Сделай это. Может, тогда я начну уважать тебя. Он прямо смотрел в дрожащие глаза Рюноске, на подрагивающее лезвие в его руке. Он не чувствовал жалости — должно быть, он не был таким хорошим человеком, как Сакуноске. Разумеется, не был. Акутагава замер — рука так и осталась на уровне пояса. — Господин Дазай… — Я так и думал. Дазай подошёл вплотную и резко забрал из неподвижной ладони нож. — Пошёл вон, Акутагава. Меня от тебя тошнит. Рюноске вскинул на него обжигающе холодный взгляд. — Почему, господин Дазай? Осаму чувствовал усталость — безразмерную, давящую. Рукоять ножа была чуть теплой от ладони Акутагавы. Дазаю хотелось выбросить нож подальше, не иметь ничего общего с этим псом, и он обязательно сделает это, когда тот наконец отомрёт и уйдет отсюда. Но Акутагава всё стоял, будто тень — изломанная и жалкая. — Почему вы дружите с таким, как он? С какой-то шестеркой, господин Дазай? Осаму быстро перекинул нож в левую руку, а правой, не задумываясь, отвесил Акутагаве пощёчину. — Убирайся. Рюноске пошатнулся, прижав ладонь к лицу, и сразу зашёлся кашлем. Вид был жалкий, Дазай не переставал чувствовать отвращение. Почему этот глупый мальчишка должен быть его проблемой? Дазай вспомнил, как не так давно выпустил три пули ему в лицо, не будучи до конца уверенным, что у Акутагавы получится активировать Расёмона не только для нападения, но и для защиты. Если бы тогда он знал, что вскоре Рюноске попытается убить Оду, он бы выпустил всю обойму. И хотел бы, чтобы щит ему не помог. Дазай сжимал рукоять ножа, глядя на согнувшегося в кашле Акутагаву. Сейчас он был беззащитным. Осаму мог прекратить его мучения одним точным движением лезвия. Он крепче сжал рукоять ножа. Но что бы сказал Сакуноске? Дазай отвёл взгляд и обернулся в сторону койки. Аппарат издавал те же мерные звуки. «Почему, Одасаку? Почему бы тебе просто не прийти в себя?» Кашель стих, и Дазай повернулся обратно к Акутагаве. — Ещё раз увижу тебя здесь, убью. Понял? Рюноске нахмурился и кивнул, не отнимая ладони ото рта. Осаму отошел и сел на стул возле койки, отбросив нож на тумбочку. Скривил губы, больше не глядя на Акутагаву. — Когда вы вернетесь, господин Дазай? Голос Акутагавы был сдавлен и еле слышен. Осаму вздохнул. Раздражение собиралось игольчатым комом, ещё немного, и он выбросит Акутагаву в окно, если тот не уйдет по-хорошему. Дазай скользнул взглядом по узкому лезвию отброшенного ножа. — Тебя это не касается. В любом случае, я больше не буду тебя тренировать. Дазай слышал, как Акутагава сделал порывистый шаг к нему и тут же замер. — Что я сделал не так, господин Дазай? Почему вы не признаете меня? Ведь я… Его голос срывался и неприятно царапал по ушам. Дазай поморщился. И перевёл взгляд на неподвижную руку Сакуноске. Всё, что он хотел, это накрыть её ладонью и наконец разбудить его. Выйти отсюда и вместе бежать — хоть в другую страну, в другой мир, да куда угодно. Они уйдут отсюда вместе или оба умрут. Иного выхода Дазай не видел. Но Акутагава всё ещё стоял мерзкой тенью за его спиной и подавал скрипучий надрывный голос. — Я… я ведь вас, господин Дазай… — Закрой рот, Акутагава. Дазай устал. Он должен держать руку Оды и слушать мерный сигнал прибора. Он должен верить, что у Сакуноске ещё есть шанс. Так почему Акутагава никак не уйдет, почему не поймет, что наставнику плевать — плевать, что он чувствует, что он хочет сказать, плевать, жив ли он? Осаму давно упустил шанс быть с ним милосердным. Оставь он его в трущобах — Рюноске, может, уже не было бы в живых. Дазай знал — прекращение страданий было бы единственным возможным благом. Осаму слышал, как Акутагава сделал ещё один шаг, как глухо стукнулись его челюсти, прежде чем он прокричал: — Я же люблю вас, господин Дазай! Осаму замер, но не стал поднимать взгляд. Его прошибло отвращением — куда большим, чем было раньше. Он почувствовал, как по коже пробежал неприятный холод. Из грязного рта Акутагавы эти слова ничего не значили. Дазай протянул руку и с силой сжал неподвижные пальцы Сакуноске. И услышал, как за спиной Рюноске сдавленно зарычал. Дазай бросил взгляд на поблескивающий в полумраке нож, брошенный на тумбочку. На миг задумался — каково с этим живется его сестре? Но это не было его делом. Он оградил себя от этого сразу, отдав Гин на попечение Черных Ящериц. Жаль, с её братом приходилось возиться самому — слишком высокого о нем мнения был босс мафии. Розоватые отсветы сверкнули на тонком лезвии. Скоро солнце зальет всю палату, и Дазай сможет весь день смотреть на умиротворенное лицо Оды и рассказывать ему всё то, что так и не успел сказать. И, может, в его речи найдется место для трёх самых важных слов. Дазай сжал руку в кулак. Надо же — проклятый пёс смог решиться на признание, а он сам — нет. Акутагава всё ещё стоял в нескольких шагах, и боковым зрением Дазай видел, как подрагивает его фигура. Он не успел среагировать сразу. Он проиграл несколько долгих секунд, и Рюноске смог приблизиться и с криком занести руку, в которой поблескивал второй такой же нож с тонким узким лезвием. Дазай с опозданием вспомнил, что у Гин их два. Он вскинул руку к тумбочке, и нескольких мгновений было достаточно. Начинало светать, и кровь на белой ткани была отчетлива видна и устрашающе прекрасна. Дазай успел подумать, что теперь ему совсем не страшно. Другое дело — видеть кровь на пиджаке Сакуноске. Тогда он впервые испытал ужас. Когда его собственные ладони окрасились кровью, когда после он не мог спать — он закрывал глаза и видел красные спирали крови. Теперь он знал — он не увидит ничего. Кровь прыснула на белое покрывало, пара капель попала на белую кожу на руке Оды. Стало больно дышать. Дазай резко закрыл глаза, и тьма стеной обступила его. Он уже не видел, как заливает кровью его собственные руки, как искажается в крике рот всего в нескольких сантиметрах от его лица, как замирает огонь в дрожащих серых глазах. Зажмурившись, он не видел ничего, кроме спокойного, улыбающегося лица Сакуноске. Боль отступила, Дазай почувствовал тошноту и слабость. Открыв глаза, он глубоко вдохнул. И с силой провернул рукоять ножа под рёбрами Акутагавы.