Монохромный лес

      Зимний лес, спящий под снежной периной... Величественные деревья, одетые в сказочные наряды; каждый куст, каждая ветка - всё украшено ослепительным снегом, прозрачным льдом и серебристой изморозью. Первые лучи солнца пробивают темноту неба, и всё начинает искриться и переливаться всеми цветами радуги. А лес то и дело прогибается под тяжестью снега, который, падая, превращает его в причудливые ледяные скульптуры. В ушах стоит хруст снежной корки, слышно, как скрипят и трещат замёрзшие исполины от мороза - от свежести, пробирающей до костей. И ощущение спокойствия, покоя и умиротворения, что дарила спящая природа...       Антон с улыбкой вспоминал прошедший день. Казалось, он стал для парня некой отдушиной, светлым островком среди бушующего океана. Стал возможностью отвлечься от проблем и побыть самим собой. И, помимо всего прочего, он стал той хрупкой надеждой на то, что не все дни в этом посёлке будут серыми.       А вместе с лесом Антон вспоминал и свою попутчицу, её рыжую шубку с меховым воротником, её гордый стан и голосок, что походил на звон колокольчиков. Он вспоминал, как они вместе бежали по снежному насту, словно уносились прочь от всех тревог и невзгод жизни. А дальше всё смешалось в один бесконечный поток воспоминаний, в котором Антон не мог разобраться; начинало чудиться, что это был просто сон. Просто красивая сказка, которая так и останется плодом обманутого разума.       Но это уже было неважно. Главное, он помнит те счастливые минуты, помнит, как ему было весело и легко, и помнит, что рядом была Алиса - девушка, показавшая ему сказку. Прошёл день – слишком малый срок, что бы скучать по прошедшему, но сейчас, сидя в школьном кабинете, хотелось сбежать из душного класса, вновь вступить на снежную тропинку, наслаждаясь беззаботностью и свободой.       А пока ему оставалось лишь сидеть за партой и грезить. Попытки решить математические задачи были отложены в сторону. Цифры предательски расплывались по строчкам, путались и вертелись, словно на какой-то карусели. Да и желания прорешивать однотипное "упростите выражение" по двадцать раз на дню не было никакого. И пусть страница с заданиями пустовала, Антон прекрасно понимал структуру решения, за что мог сказать спасибо своему отцу. Сколько вечеров они провели вместе, сидя над домашними задачами… - Вот тут нужно вынести за скобки общий множитель, и можно сократить лишнее, - вспоминал он одно из подобных занятий. Буквально в пару действий мужчина убирал половину ненужных цифр, оставляя совсем уж простые примеры. "Вынеси, сократи, раздели - и любой пример приобретает божеский вид, а главное – становится понятным" – эти слова Антон запомнил, словно молитву. А потому не переживал за то, что его могут спросить или вызвать к доске.       Взамен цифр, Петров взялся за карандаш и принялся водить грифелем по бумаге. На листе оставались тонкие, плавные линии, что пересекались друг с другом, обозначая контуры. Парень даже сам не заметил, как кривые наброски начали принимать очертание леса, резкие штрихи превращались в тёмные сосны и ели, на небе появилось солнце и облака…  - Ну-с, господа, кто хочет показать нам свои знания? – раздался голос учителя. Твёрдый, но спокойный, он выбил Антона из раздумий, заставляя обратить на себя внимание. – Никого? Тогда давайте по журналу.       В классе, в котором до этого было слышно лишь шуршание ручек, теперь повисли перешёптывания. Некоторые одноклассники повернули свои головы в стороны, словно выискивая в окружающих друзьях своё спасение. Другие же просто уткнулись в учебники и тетради, делая вид, что заняты решением примеров. - Быков, тут? - Он болеет, – ответил кто-то из класса. Педагог вновь уткнулся в список. - А может, вы нам мастер-класс продемонстрируете? – раздался знакомый голос с соседней от Антона парты. За ней, раскинувшись по царски, сидел Рома со своим другом. - Пятифанов, чтобы на мастер-класс смотреть, сперва стоит базу выучить, а тебе до этого - как до луны пешком. – Учитель вновь уставился в журнал, но после недолгой паузы опять окинул своим взглядом последнюю парту. – Хотя мне тут вспомнилось, что ты у нас гений математический. Вон, на той неделе обещал всю программу за год наперёд выучить. Давай, блесни полученными знаниями. - Да я ещё не всё выучил, последний параграф остался. Может, ещё пару деньков на изучение дадите? – парировал парень под лёгкий смех класса. - Хорошо, договорились. Ещё пару дней. Выучишь, и уберу я твою новенькую двоечку… – Педагог самодовольно улыбнулся, а школьник же тяжело выдохнул, что-то ругнув себе под нос и уставился в сторону окна. - Так, Смирнова… - Девушка лишь нехотя подняла голову, посмотрев сперва на преподавателя, а после перекинув свой взгляд на класс. Буквально на секунду Антону почудилось, словно он увидел, как в её глазах что-то дрогнуло, пожалуй, не столько от страха, сколько от досады. Буквально на миг, но вид одноклассницы напомнил ему простого щенка, который с жалобным видом просил о помощи. - Не посрамите математическую науку. - А можно я попробую? – поднял руку Петров. Учитель мигом оторвал свой взгляд от девушки, с интересом взглянув на последнюю парту. - Доброволец, значит? Ну, давай, милости просим. – Антон, недолго думая, встал со своего места и направился к доске. Взяв мел, он начал выводить одну цифру за другой - писал быстро и размашисто, словно учёный, пытающийся объяснить самую простую формулу на доске. "Восемьдесят шесть… здесь убираем… на двадцать девять… и всё", - говорил парень, не отрывая взгляда от доски. На зелёном материале, словно грибы после дождя, появлялись заумные символы, различные знаки и буквы с цифрами, последовательно приближающие конец решения. Всё, как учил отец – сократить, убрать лишнее, и продолжать работу. Вот только на душе начинало скрести неприятное, скользкое чувство. Было странно и, в какой-то мере, неприятно ощущать на себе пристальный взгляд всего класса; чувствовать, как каждый из присутствующих прожигает тебя, тыкает, ощупывает… И те смешки, что одноклассники запрятали в первый день, начинали понемногу проступать. Словно на спине Антона была приклеена бумажка с незамысловатым "я дурачок" или "пни меня".       Но делать нечего – сам вышел к доске. Как говорится: взялся – делай и молчи. Благо пример, выглядевший больно мудрено, на деле оказался не таким уж и сложным, скорее, более громоздким. А потому ответ не заставил себя долго ждать. Учитель лишь немного обдумал написанное, сверил полученный результат со своими записями, и, довольно улыбнувшись, покачал головой. - Да, всё верно, - и, взглянув в журнал, добавил, - как твоя фамилия? - Петров… Антон. - Хорошо, Антон, молодец. Можешь садиться, пять… - И парень поспешил ретироваться к своему месту, подальше от всеобщего внимания и презрительных взглядов.       Оставшиеся минуты урока прошли незаметно. Педагог ещё немного поговорил на тему вычислений и формул, объясняя сложные моменты; записал на доске номера домашних заданий, и, словно в каком-нибудь фильме, с его последними словами раздался звонок. Урок математики, как и учебный день, подошёл к концу. Ученики, громко переговариваясь, заспешили к выходу, устраивая у дверей небольшую толкучку.       Антон же вышел из кабинета последним, не торопясь к раздевалкам, как остальные. Он остался в коридоре возле окна, всё ещё думая о своём и задумчиво глядя на спящий лес. В голове всё ещё роем вертелись мысли о прошедшем дне, о странной подруге, о Полине, об остальных представителях своего класса. И пусть в этой суматохе он не мог разобрать ни одной внятной мысли, понятно было одно - здесь, в уединении, ему было гораздо комфортнее, чем в общей массе. И пусть в этой массе не было ни Ромы, ни его беззубого прихвостня, ни жирного Бабурина, желания присоединиться к остальным от того не прибавлялось. Хотелось просто остаться один на один со своими мыслями.       Однако, подобно жужжащему над самым ухом летнему комару, в голове вертелась одна маленькая, но странная идея, идущая наперекор всем законам логики и здравого смысла. Идея, посетившая его прошлым вечером, которая, скорее всего, была бы отвергнута в первые же секунды, если бы не одно обстоятельство. Идея, что была проста и в то же время невероятна… А потому Антон отбросил все посторонние мысли, в спешке спускаясь на первый этаж.       Там, в переполненной толпе, среди беснующейся туда-сюда ребятни, найти кого-либо было той ещё задачкой, не говоря уже о том, что бы высмотреть среди них одну единственную девушку в розовой шапке с помпоном. Возможно, она уже успела выйти на улицу, направившись домой, или, может быть, она ещё оставалась в здании школы, давая надежду на успех. А ведь всё можно было сделать гораздо проще. Сколько раз перед Антоном представала возможность поймать её на перемене, просто подойти и поговорить, но нет – не хватало духу, что бы просто начать разговор. Но не сейчас… Сейчас Петров был настроен на выполнение своего плана. Что-то в глубине подсказывало, что стоит действовать, словно иной возможности просто не настанет.       Даже удача благоволила школьнику: после недолгих поисков, он увидел в толпе знакомый силуэт, держащий фиолетовую куртку. Оставалось только самому побыстрее переодеться, выбежать из раздевалки по коридору и перехватить одноклассницу.       Всё бы ничего, вот только времени оставалось совсем немного. Стоило парню одеться, как девушка уже пропала за металлической дверью парадного входа. Не теряя ни минуты, Антон выбежал на улицу. Основная масса детей уже устремилась подальше от здания, спеша по улочкам посёлка, точно весенние ручейки. Остальные же просто собирались небольшими группами, что-то обсуждая и громко смеясь. Оглядевшись, Антон увидел свою цель – выходящей за ворота школьного участка.       Минута, вторая, затем третья… Всё же выставлять свой разговор на всеобщей публике школьник стеснялся, а потому просто шёл по пятам одноклассницы, дожидаясь удобного случая. И такой настал. - Катя, подожди! – крикнул Антон после того, как оба завернули за угол одной из улиц. Староста же резко остановилась и обернулась, удивлённо посмотрев на своего незваного попутчика.   - Петров? Чего тебе? - Да я это… - Антон запнулся, задумавшись, как лучше сформулировать, - хотел поблагодарить тебя за помощь, когда меня Рома с Бабуриным пресанули. – Девушка удивлённо посмотрела на парня, но ничего не сказала. Школьник же продолжил: - Правда, спасибо, - и он, спешно сняв рюкзак, достал из него сложенный из жёлтой бумаги пакетик, похожий на тот, в котором, обычно, был завёрнут новогодний подарок. Совсем простая упаковка, перетянутая бантиком из белой веревки.  - Не стоило, - только и сумела сказать Катя, глядя то на Антона, то на протянутый ей презент. Повисла неловкая пауза. Смирнова всё никак не могла понять, в чём подвох. Разве может быть такое, что бы парень, которого она знает буквально двое суток, стоял напротив и протягивал подарок, на который она не рассчитывала? Странно всё это было. - Спасибо, - наконец, выдавила она из себя и, не найдя лучшего варианта, взяла протянутый пакетик. - А что в нём? – но школьник лишь загадочно улыбнулся. - Секрет. Но, надеюсь, тебе понравится. - Ну, хорошо. Раз секрет – я согласна, - проговорила девушка, а на лице её проступила лёгкая улыбка. Казалось, внутри Екатерины в этот момент что-то приятно стукнуло, но даже так, она старалась выглядеть спокойной и невозмутимой, такой же, как в школе. Убрав подарок в свой портфель, девушка вновь взглянула на своего попутчика. – Ещё раз спасибо, Петров, но мне домой нужно, поэтому я тебя здесь оставляю. – Она поправила лямки рюкзака, подтянула белоснежный шарф и, готовясь уходить, добавила. – И спасибо за математику.   - А как же пожелать хорошего дня? - Обойдёшься, Петров, - с лёгкой усмешкой ответила Екатерина. А после, бросив напоследок взмах руки, как в первый день их знакомства, поспешила ретироваться. - До завтра, - полушепотом проговорил Антон, словно разведчик, передающий шифр своим товарищам по ту сторону баррикад. Сказал тихо, что староста, скорее всего, просто не услышала. Сказал тихо, словно окружающие заборы, дома и снега могли услышать его слова, пронести их по всему посёлку, рассказать каждому…       Ещё несколько секунд он провожал одноклассницу взглядом, а после вернулся на общую дорогу, даже не заметив, как Екатерина остановилась, доставая врученный ей свёрток. Там, в небольшом пакетике, лежало несколько конфет, на обёртках которых красовались ягоды клубники.

***

      Небо заволокло белоснежным одеялом, что скрывало солнце от любопытных взглядов. А где-то там, на высоте, мелькали тёмные кресты птиц. Они  неторопливо парили в небосводе, вздымаясь к полотну облаков, а после камнем падали к земле. Незамысловатый птичий полёт походил на какой-то предсмертный танец, в котором птицы, казалось, пытались вырваться из мёрзлого плена, но раз за разом терпели неудачу. Хотя и было в этом траурном зрелище что-то завораживающее.       Антон шёл по просёлочной дороге, что тянулась от школы сплошной полосой, омываемой по бокам небольшими сугробами. Они всей своей массой наваливались на старый забор, и казалось, вот-вот снесут его. Но забор стоял, будто он был сделан из камня, а не из старых досок. Покосившиеся фонарные столбы глядели школьнику в спину, ожидая наступления ночи, что бы вновь загореться янтарём, окрашивая окрестности в золотые оттенки. А там, за фонарями, за старым забором, ровными рядами тянулись деревянные дома. Из них доносился стук посуды, голоса и шум телевизоров… Ледяные узоры на окнах, казалось, вырисовывались в пейзажи пышных еловых ветвей, причудливых узоров и всевозможных фигур. А из труб тянулся дымок, наполняющий улицу приятным ароматом горящей древесины.       Спокойствие в эту минуту нарушал лишь детский смех и крики ребятни, играющий в снежки и догонялки. Школа осталась позади, как и всякие тревоги. Впереди уже показался выход из деревни и тропинка, ведущая к дому с его извечной пленницей в лице Оли, что наверняка сейчас сидела у окна и ждала возвращения брата. И он скоро явится, словно рыцарь из какой-нибудь сказки; развеет серую скуку целым днём совместного просмотра мультиков, игр на приставке и конфетами… Но планам суждено было задержаться. Казалось, что одна въевшаяся проблема готова найти его, подкараулить, выследить, где бы он ни находился; испоганить любой день, себе на радость.  - Куда так скачешь, чмошник? – словно тень, выползающая из вечной темноты пещеры, из-за одного поворотов показалась фигура Семёна. Он шёл медленно, вальяжно, а на его лице мигом расцвела злая улыбка. – Ну здорова, Антошка. Вдоволь насладился вчерашним днём?  - Семён, отстань, - спокойно проговорил Антон, в самой глубине души надеясь, что простые слова помогут, остановят одноклассника. Но было понятно, что этот амбал не уйдёт, не отстанет по простому велению. Сейчас ему достался шанс поквитаться за тот удар на перемене, и он им обязательно воспользуется. Здоровяк лишь сплюнул сквозь щель в зубах и устремился вперёд, вынуждая Петрова пятиться. - Что, уже не такой смелый, как в школе? – каждый новый шаг приближал неизбежное, кулак Бабурина сжался так, что костяшки побелели. – Ты, сука приезжая, не на того руку поднял. «Бить нужно первым», - пронеслась простая фраза в глубинах сознания Петрова. Но по какой-то причине руки словно налились свинцом, а ноги стали ватными. Горький ком встал в горле, мешая дышать. - Ты у меня сполна отхватишь … - Проговорил Семён, уже занося руку для удара. Но не успел – Антон метнулся по дороге, сворачивая с неё у самой кромки деревьев. Ледяные насты и рыхлые сугробы, овраги, скрытые под зимней шапкой… Всё бы напоминало игру в догонялки с Алисой, если бы не погоня в лице местного отморозка. Сосны мелькали перед глазами, ноги то скользили, то предательски вязли в снежной трясине.   - Стой, сука! – доносилось где-то за спиной. И пусть Бабурин выглядел весьма тучным, бежал он на удивление долго, во всяком случае, для толстяка.       А лес становился всё гуще, отдельные деревья менялись на десятки, десятки заменялись сотнями. Что-то крутилось на периферии зрения Антона, словно тьма деревьев снова начинала шевелиться, словно кто-то наблюдал за школьниками, перебираясь туда-сюда. Петров бежал, ожидая, что ползающие вокруг тени придут на помощь, займут его место… "Не убежишь, не успеешь", - вот, что было ему ответом. На очередной возвышающейся горке нога зацепилась за скрытую под снегом корягу, и Антон повалился навзничь, кубарем падая к подножью холма. В голове всё закружилось, замелькало, как на каком-нибудь аттракционе, не давая и шанса опомниться, сориентироваться, в конце концов. Сердце парня застучало в бешеном ритме, пальцы на руках нервно сжимались, а в ботинках стало сыро от навалившего снега.       Тем временем Семён, что уже успел порядком отстать от беглеца, наоборот приблизился неимоверно близко, вновь сбавив шаг до победно-вальяжного. - Я же говорил, что тебе пиздец… - И тут, словно из снежного холода, из тёмных крон, из лесных берлог, что-то стало наполнять Петрова невозмутимой яростью, концентратом неприязни и злобой. Точно чернила спрута, они всплывали из глубин сознания, заполняя собой все мысли. А вместе с тем вновь появился голос, нашёптывающий решение – простой план к спасению от надвигающейся угрозы. "Бей первым" - так говорил ему отец пару дней назад, так ему подсказывало сознание с весёлым гневом вперемешку. Да и выбирать не приходилось: либо ты, либо тебя. Понимание того, что конфликт можно остановить миром осталось там, в деревне. Сейчас же осталась уверенность в том, что Семён наверняка постарается избить парня до потери сознания, оставив умирать в объятиях жгучего мороза. А от того страх и злоба только нарастали, не оставляя иного выбора. "Началось… Бей", - вновь требовало сознание, и Петров повиновался. Кулак прилетел Семёну по челюсти, а в воздухе повис глухой стук. То ли от неожиданности, то ли от боли, но Бабурин пошатнулся, хватаясь за место удара. Но сознание не унималось: "Бей", - и вновь в воздухе повис удар. Семён отшатнулся, смотря на алые капли, на своей ладони. Стоило ему только поднять голову и приготовиться дать сдачи, как Антон вновь подался вперёд. "Бей ещё", - на этот раз кулак угодил прямо в нос обидчика, выбивая кровавые струи, точно кузнечный молот, высекающий искры из металла. И с каждым новым взмахом, с каждым ударом голос всё больше терял ту праведную ярость, приобретая хищные, садистские черты. Петров всё бил и бил, вымещая на лежавшем однокласснике злобу свою и каждого, кто подвергся его издевательствам. Бил за каждого, невзирая на то, что давно был победителем в этой драке. Но всё равно что-то заставляло его раз за разом наносить удары, не давая тому и шанса опомниться. Словно стоило ему остановиться, и он снова станет тем зажатым у окна слабым зайцем перед стаей волков.       Куда в очередной раз прилетел кулак – Антон не увидел, но вместо глухого стука раздался иной звук – хлюпающий, словно кто-то со всего маху приложился о воду. Секундная пауза, казалось, сорвала с глаз школьника пелену, заставляя остановиться, оторваться от экзекуции. А представшая перед его взором картина не вселяла торжества, только отвращенье.         Избитый Бабурин лежал на снегу, в шаге от того, что бы провалиться в беспамятство. Изо рта слышался тихий стон, в вперемешку с хриплым кашлем. А дыхание было таким, словно у астматика случился приступ и он, задыхаясь, искал спасения у всего, до чего касался взгляд. Из разбитого носа Семёна струйкой текла кровь, окрашивая лицо в алый и пачкая дублёнку. Губа была порвана, на щеках и под глазом проступали первые синяки… Казалось, что для полноты картины не хватало только пары выбитых зубов, но оканчивать начатое Антон точно не собирался.       На его глазах сбывался недавний кошмар, вот только в нём Антон поменялся с Бабуриным ролями. Не его, а толстяка найдут избитого в канаве, у толстяка обнаружат отсутствие пульса… Осознание того, что именно натворил парень, что это он своими ударами вбивал гвоздь за гвоздем в мёрзлый гроб, порождало не меньший страх, чем перед смертью. В горле вновь возник ком, губы задрожали.       Тем временем, пытаясь прокашляться и прийти в себя, чуть привстал Семён. Его замученный взгляд упал на своего одноклассника, но в нём не читалась прежняя жажда отмщенья, только ужас. Кровь всё капала с подбородка, окропляя белоснежное покрывало. Антон лишь молча наблюдал за тем, как Бабурин сперва медленно отползал в сторону, пытаясь перевернуться и встать на ноги. А после, шатаясь и спотыкаясь, уходит в неизвестном направлении, лишь бы скрыться от взора Петрова.       Парень провожал своего обидчика взглядом, которым обычно палачи провожали своих жертв в последний путь. И пусть на душе стояло отвращение, страх и желание убраться подальше от злополучного места, что-то всё равно ликовало. Что-то маленькое, скрытое в самых чертогах разума, оно шептало неясно, но ласково: "теперь он не тронет тебя, не станет задирать на переменах и строить козни… Теперь он не посмеет обидеть тебя перед всем классом".       За мыслями Антон не заметил, как ноги сами начали нести его туда, откуда тянулись два следа. Туда, где знакомые стены спасали от страха, где покоилось умиротворение возле раскалённого камина. Ладони сгребали снег, смывая кровавые подтёки, а морозный воздух притуплял накатывающую тошноту. Между тем, вокруг стало тихо. Так тихо, словно в мире больше ничего не осталось. Ни земли, ни неба, ни криков птиц, ни шуршания под ногами. Будто время закончилось, упёрлось в тупик, в частокол сосен. Он шёл один, зигзагами по разбитым сугробам.       Стволы деревьев, которые ранним утром выгибались, исчезая во мраке, теперь склонялись над путником, укрывая того от посторонних взглядов. Вот только кому было следить за школьником в этом мёрзлом царстве? Здесь был только он, белый снег и ветер, который резвился на высоте, гоняя и опрокидывая с высоких крон ледяную пыль. Щурясь от солнца, Антон осмотрел окружающий его лес. На фоне ослепительной белизны он был необычайно тёмен. Узловатые корневища змеились под снегом, а прелая листва и хвойные иглы вмёрзли в лёд.       И чем дальше шёл Антон по недавно проделанному пути, чем ближе становился к заветному деревянному мостку, тем больше ему казалось, что ветви начинают переплетаться между собой, как лианы, навязывая неуютные мысли о решётках. Защищают ли они лес? Или, наоборот, удерживают нечто внутри? Какую-то древнюю, страшную силу, что таилась в тенях деревьев, во мраке буреломов, в темноте ночи...       Взгляд школьника упал на один из заледенелых кустов. Там, на покрытых инеем острых ветвях, что-то висело, медленно покачиваясь. Подойдя поближе и поправив очки, Антон различил вязаную варежку – словно птица среди изголодавшихся потемок. А за деревьями вновь мелькнули тени, быстро скрываясь за кронами елей и в заснеженных низинах. Парень вздрогнул, но тут же успокоился: померещилось, просто разыгралось воображение. Вот только местные вороны не были с ним согласны – с карканьем вспорхнули с ближайших ветвей, а после принялись кружить над лесом.       Тревожное чувство закололо в груди, сердце начало грохотать в горле. Висящая варежка всё больше напоминала капкан – подойди к ней, сорви, и ловушка захлопнется. Мышка попадёт в мышеловку. Голос разума говорил: "уходи", а нервы начинали сдавать. И всё же что-то подначивало подойти. Вокруг тишина, а тени – всего лишь игра разума. Они не схватят и не навредят. А потому Петров не стал останавливаться. Замер на месте, когда рука коснулась мягкого и тёплого вяза, словно внутри варежки лежало что-то живое. Потянул, но она не поддалась, цепляясь за сучок. Потянул сильнее – варежка с чавкающим звуком оторвалась от ветки и оказалась в руках. Антон невольно сжал её, и на снег что-то потекло тонкой тёмной струйкой. У самых ног начало багроветь пятно.       Треск веток вторгся в наступившую тишину. В нескольких метрах что-то двигалось, подкрадывалось, к школьнику, утробно рыча. Некое существо бросилось вслед за парнем. Мчалось, ломая осинник, и стремительно сокращало дистанцию. Тянуло морозный воздух, ощущая страх жертвы. А Антон бежал сквозь сугробы, увязая в снегу. Ноги с трудом вырывались из рыхлой ловушки, чтобы попасть в следующую, ещё более глубокую. С каждым новым рывком парень проваливался всё глубже, продолжая тонуть. Впереди начинала вырисовываться узкая дорога – путь к мосту. Оставалось совсем немного, голос разума подбадривал, ускорял бег. Под ногами уже затрещали доски замёрзшей переправы, когда за спиной раздался оглушительный рык, такой громкий, жуткий и леденящий душу.       В кровь вновь ударял адреналин, сердце застучало как отбойный молоток, и казалось, что оно вот-вот выпрыгнет из груди. Лес начинал расступаться - до дома оставалось совсем немного, считанные метры перед заветным спасением. Угрюмый фасад уже не казался таким враждебным, а за покосившимся забором теплилась надежда на спасение… Вот только в боку начинало нестерпимо жечь, а стук в ушах заглушал любые другие звуки. Захлёбываясь страхом, Антон дёрнул ручку – та не поддалась. Начал вытаскивать ключ – выпал, провалившись в снег. Пальцы начало ломить от холода, по лицу скользили капли пота. Петров отчаянно попытался открыть дверь, но ничего не получалось. Ручка не поворачивалась. Он ударил по деревянной преграде кулаком, слыша, как за спиной кто-то неизбежно приближался. Звериный рык, топот лап, тяжёлые взмахи крыльев – преследователь был не один, а вся лесная свора. Антон ударил ещё раз, не ощущая боли, и отступил назад, привалившись руками на дверь, в последней попытке хоть как-то отворить её. Он был уверен, что она заперта с той стороны, что без ключа ничего не выйдет, но всё равно не мог успокоиться. А повернуться, увидеть своих преследователей просто не хватало духу.       Вдруг в коридоре что-то зашуршало, послышались шаги, затем в замке щёлкнул ключ, и дверь отворилась, пропуская школьника во внутрь. Точно на последнем рывке, он ввалился в коридор, тут же захлопывая дверь, даже не обращая внимания на мать, что с неожиданности отскочила в сторону. Железный наболдажник загнал запор в проёмы планки, окончательно перегорождая путь лесному нечто. Тяжёлый выдох облегчения вырвался из груди Петрова. Вот только взглянув в проём коридора, стало понятно, что взамен одной проблемы пришла другая, будто бы школьник весь день шёл по чёрной полосе невезения.        Стоящая в паре шагов Карина, казалось, сперва была ошеломлена происходящим, но вскоре её лицо, на котором читалось смятение, начало приобретать обыденные черты недовольства; голос становился бесстрастным. - Ты чего здесь устроил? Разве я тебе не говорила, не хлопать дверьми? Или я плохо объяснила? – со скоростью пулеметной очереди чеканила она упрёки в сторону сына. Вот только в голове парня билась кровь, дыхание было сбито; понемногу таял страх, а вместе с ним – и остатки сил. Ноги подогнулись, и Антон упёрся в стену, что бы окончательно не рухнуть после нескольких забегов. А вместе с тем изменилось и лицо матери. Куда-то пропала ледяная маска, освобождая заботливый и обеспокоенный взгляд. - Давай помогу, - проговорила женщина, снимая с сына шапку, стягивая шарф и расстегивая куртку. И не смотря на то, что в коридоре царило тепло, Антону было холодно, словно он всё ещё находился в чаще, в ледяной ловушке сугробов и мороза. - Иди, умойся, я чай сделаю, - проговорила Карина как-то особенно заботливо. - Там что-то было… и варежка кровавая, - пытался изложить мысль парень, вот только тяжёлое дыхание и сердцебиение не позволяли этого сделать. Женщина лишь молча посмотрела на него, а после ушла в сторону кухни, бормоча: "какая варежка? Умылся бы сперва". Загремела посуда, чайник натужно зашуршал. В воздухе повис аромат чего-то сладкого. Тем временем со второго этажа доносился шум телевизора – то Оля пересматривала «Алладина».       Антон неспешно разделся, а после задержался у умывальника, разглядывая своё отражение в зеркале, словно изучая ребус «найди отличие». Холодная вода освежала, унося ненужные мысли с собой в ржавые трубы. Вот только в голове всё равно творился беспорядок, вопросы лезли как тараканы из щелей: куда делась несчастная варежка, неужели он просто бросил её в порыве страха? А может это была и не варежка вовсе, а очередная галлюцинация, как кровь на руках или чудовища из леса? Что вообще произошло?       А после наступило время чая. Горячий, терпкий… каждый глоток нещадно изгонял зиму и мороз из тела школьника, заполняя его заветным теплом. Из кружки исходил приятный аромат рябины, а сам напиток был сладким, но без приторности. Он успокаивал и помогал забыть обо всем на свете... Но Антон всё равно смотрел в окно с долей опаски, стараясь выследить на белоснежной поляне таинственных существ. В эти минуты он невольно стал ощущать себя тем самым воришкой из Аграбы, что стоял перед великой и загадочной силой посреди пустыни. Вот только вместо знойных песков был леденящий душу мороз, а вместо джина - неизвестность. "Быть может, я схожу с ума?" - прозвучал внутренний голос. Простая фраза, которая могла бы объяснить многое. А вместе с этой мыслью пришло спокойствие и зевотное безразличие. Мир начинал преображаться, изменялся и дом: стулья и стол стали более жёсткими, лампочки начали светить более тускло. Их привычное жёлтое свечение стало напоминать цвет дешёвого лимонада из ларька. Всё становилось серым, комната начала медленно кружиться, запахи потеряли привычные оттенки. Настало ощущение, словно Петрова насильно засунули в тесный и душный комбинезон, который сдавливал всё сильнее и сильнее. В конце концов, конечности окончательно стали ватными, а остаток сил стремительно покидали тело.       Казалось, парень чудом поднялся на второй этаж – ноги не передвигались, а руки отказывались слушаться. В комнате Оли вновь зазвучала музыка. Сменилась серия, и завораживающий восточный мотив в очередной раз приглашал путника окунуться в сказку. Вот только Антону в эту минуту не хотелось никаких приключений, не хотелось даже думать о далёких песках. Веки непроизвольно смыкались, а в голове проносились воспоминания – призраки прошедшего дня:       Школа – такая шумная и такая тихая; скучные уроки ведут весёлые учителя и наоборот; дети давно разделились на мелкие группы, ни одна из которых пока не собиралась принимать Петрова. А Полина, казалось, была одной из немногих в классе, кто не смеялся над парнем,  а наоборот – всячески оказывала ему внимание: то бросит на него мимолётный взгляд, то поздоровается, то спросит о чём-нибудь.       Или Бабурин… Ещё днём Антону казалось, что он переборщил, что теперь по его следам пойдут милиционеры, как в сериале "Улица разбитых фонарей", а после закуют в наручники и бросят в сырую камеру. Страх гложил сознание, отрешая от жизни. Но сейчас он понимал, что не виновен в произошедшем, что Семён сам нарвался. А если и попытается соврать, то кто ему поверит? Дурная репутация наверняка сыграет с ним злую шутку, а мысль о том, что это Антон решил напасть на него, окончательно раскроет ложь.       Всплыл и образ Кати - старосты, которая каждую перемену что-то обсуждала со своими подружками, бросая мимолётные взгляды на одноклассников. Девушка, которой он решил уделить немного внимания, даже если оно и было вызвано чувством долга. Но ведь сегодня она не отмахнулась от него, дав понять, что ей похер. И пусть душевный разговор не состоялся, но ведь какой-то диалог был, а это уже что-то. Да и времени от знакомства до откровенностей прошло слишком мало. Хотя определённый интерес к Смирновой всё же возник, а вместе с ним возник и вопрос: "а может, узнать её получше?"       Но думать над этим уже было сложно - мысли становились вялыми, путанными. Кое-как сняв с себя одежду, Петров лёг на кровать, прикрывая глаза. Несмотря на обеденные часы, матрас встретил школьника как старого друга. По телу разошлась приятная лёгкость, головокружение сменилось затуманенностью и чувством приятной истомы. Антон даже не понял, как провалился в сон, отправляясь в безграничное царство Морфея…