Записки нелюдимого анестезиолога

      Я ночью дежурил в реанимации, а утром часов в шесть у меня была плановая операция в отделении кардиологии, так что я не успел позавтракать и потому после операции вернулся в трансплантологию, сел в зале у сёстринского поста и стал есть свой драгоценный завтрак, который притащил из дома. Ну, ничего особенного, там только кофе в маленьком термосе на дежурство, который подостыл, и три бутерброда с ветчиной, творожным сыром и огурцами в контейнере. Ко мне подходит мальчик лет трёх-четырёх с игрушечным псом в руках и показывает его мне.       — М-м... Круто. Как зовут? — спрашиваю я.       — Эйнштейн! — гордо заявляет малой.       — Круто. А ты кто?       — Рудик.       — Классно. Я Стефан.       — Круто! — повторил он за мной и сложил пса мне на колени. И через секунду уже полез на меня. Я, как хороший и добрый педиатр, посадил его себе на колени, тем самым помог ему, а сам продолжил свою трапезу, пока малой что-то бормотал на своём ребячьем языке с собакой. Не проходит и минуты, как в холле объявляется его мамашка, тут же рванув ко мне. В иной ситуации я бы испугался материнского гнева, но, будучи не соображавшим ничего после ночного бессонного дежурства, в тот момент мне было всё равно.       — Руди! Вот ты где. Ты зачем убежал? — мамаша остановилась передо мной, и я окончательно успокоился, потому что, судя по всему, по роже за кражу ребёнка мне давать не собирались. Такое однажды, кстати, случилось, история не из приятных.       — О-о, доброе утро, — произнёс я и шумно отпил кофе из термоса.       — Доброе, доктор. Извините за беспокойство, сын у меня непоседливый, убежал из палаты.       — Ничего, у меня перерыв на еду.       — Я очень сильно опаздываю на работу... Я медсестра, но у меня больница на другом конце города. Не могли бы, пожалуйста, его отвести обратно? Просьба неудобная, наверное...       — Ничего, у меня перерыв, — мой мозг бесконтрольно крутил по кругу одни и те же слова, поскольку я за последние двое суток поспал от силы два часа, и мой словарный запас сократился по максимуму, вернувшись к уровню неандертальца, ну, или болезни альцгеймера.       — Ох... — девушке в моём голосе и речи, которыми я в тот момент не управлял, показалась какая-то пассивная агрессия, потому она кратко смущённо меня поблагодарила и быстро убежала прочь.       Я спокойно допил кофе, пока ребёнок на коленях продолжал разговаривать со своим Эйнштейном, потом посмотрел на время и понял, что пора идти работать дальше.       — Ну чё, щегол, пора тебя вернуть, — заключил я, ссадил его со своих коленей и встал на ноги, сонно проморгавшись, и в тот момент понял, что не знаю, куда его вести. Девушка номер палаты не сказала, а щеглёнок не выглядел как тот, кто знает трёхзначное число.       Я в озадаченности почесал затылок, взял пацана за руку и потащил его к сёстринскому посту. Там за стойкой сидела лишь одна медсестра, и та спала. Ничего лучше я не придумал, как просто разбудить её. Тоже, в принципе, стандартная часть моей работы.       Я заскочил на стойку и завопил:       — Подъём!!!       — Чёрт...       — Проснулись?       — А, да... Чем могу помочь?       — Знаешь откуда этот пацан? — спросил я, ткнув на Рудика внизу стойки.       — А... Как фамилия?       — Эй, чувак, — крикнул я тому, — у тебя фамилия как?       — Не знаю! — не колеблясь, ответил тот, и вообще улыбался в этот момент. Ну очень уж счастливый ребёнок, даже завидно.       — Круто... — по-новой начал я. — Единственное, что я знаю, что его зовут Рудик. Номер палаты не знаю.       — Он может быть вообще из другого отделения. Стоит спросить ещё кого-нибудь.       — Ладно, хер с ним, — вздохнул я. — Норм пацан вроде, пойдёт, значит, со мной, пока мамаша не вернётся.       На том и порешил. Скинули на меня обязанность няньки. Хорошо, конечно, только я был немного в замешательстве, что мне делать с ним, потому что мне надо было работать. Я потащил его в ординаторскую в трансплантологии, потому что мне надо было идти оформлять отчёты по операциям, а часа через полтора идти на ещё одну. Выходного у меня не было в этот день после дежурства, так что день должен был выдаться тяжёлым. Только я вышел в коридор, как застал картину, как Хартман тащит через всё отделение какую-то низенькую девушку с короткими розовыми волосами за руку за собой. Та не очень охотно шла, а точнее делала попытки вырваться, но хватка Хартмана была мёртвой, и он угрюмо тащил её вперёд, роясь попутно в телефоне.       — Пусти же ты меня! — вопила она.       — Да успокойся, мартышка, — кратко бросил ей в ответ Хартман и не отступил. Они прошли мимо нас, похоже, вообще не заметив, Хартман прислонил телефон к уху и скрылся вместе с девчонкой в ординаторской, громко хлопнув дверью.       Меня в данный момент неистово переполняло любопытство, но идти туда за ними только из любопытства было бы очень-очень неловко, но у меня, благо, была другая весомая причина, ведь я туда и так направлялся работать. Поэтому, не долго думая, я вместе с мелким быстро направился туда.       Хартман стоял у окна с трубкой у уха, а девчонка сидела в кресле, насупившись и скрестив руки.       — Да... Да, у меня... Не, нет... Да, отправлю. Только с условием, что вы спокойно поговорите... Нет, иначе... Всё, не спорь. Пока, — Хартман, закончив свой непонятный диалог по телефону, резко сбросил трубку и только тогда обернулся на меня. — Ой, Стеф, доброе утро.       — Ага, доброе, — сонно ответил я.       — Ты чего это?       — А я пере... пере... ква... фили... Блять. Переква... фили... цировался в сиделку, — я чуть не сломал язык со своими сонными мозгами, зевнул и прошёл с пацанёнком к рабочему столу, взяв с него первый попавшийся бланк под отчёт. Посадил его себе на колени и склонился над листом, так, будто меня не распирает любопытство ситуации у Хартмана.       — Переквалифицировался. Ты это, при детях не выражайся, — предупредил Хартман, подавив смешок, я наверняка выглядел не лучше овоща из нейрореанимации, ну говорил и ходил, разве что.       — Не умничай, дурак, — фыркнул я. Но в этот момент моё сонное сознание пронзил громкий возмущённый голос девчонки:       — Слыш, ты кто такой, чтобы на него наезжать?!       — А ты кто такая, чтобы наезжать на меня? — невозмутимо ответил я, обернувшись.       — А ну оба успокоились, — влез Хартман. — Это Стефан, про которого я рассказывал, — он кивнул на меня.       — А, так это он и есть... Вкус у тебя, конечно, так себе, — девчонка скуксилась и фыркнула.       — Не тебе решать. Мы с ним пятнадцать лет уже знакомы. Стеф, это сестра моя, — он кивнул уже мне на эту маленькую засранку. — Она с предками посралась и свалила из дома ко мне.       У Хартмана есть младшая сестра Рейвен, и ей было около года, когда мы с ним познакомились. Соответственно, ей сейчас где-то лет шестнадцать. Я её не видел в лицо, но мог бы догадаться, они с Хартманом чем-то похожи.       — Ясно. Приятно познакомиться, — безучастно ответил я и отвернулся от них.       — У тебя-то что за ребёнок?       — Это Рудик. Полчаса назад познакомились, — ответил я, не оборачиваясь, принявшись за документ. Уж не знаю, какой бред там писал со своим сознанием в тот момент.       — Ты ребёнка украл? — Хартман усмехнулся.       — Мне мамашка его отдала, чтоб я вернул его в палату. А я не знаю, откуда он.       — И что будешь делать?       — Не знаю.       На этом разговор закончился. Рудик побегал по ординаторской с игрушкой в руках, Рейвен за час, что мы все там были, вообще не сдвинулась с места, Хартман всё названивал охране, договариваясь, чтоб не выпускали из больницы розововолосую девушку, то есть его сестру. Я же был занят работой.       — Я вечером тебя отправлю на автобусе домой, — сказал он сестре.       — Нет! Не поеду! — завозражала та.       — Нет, поедешь. Стеф, у тебя операции намечаются?       — Да, через полчаса, — отозвался я, работая в полсилы над документом, пока половина мозга, как у дельфина, у меня вообще, кажется, спала.       — Жаль. А то нам сердце на трансплантацию доставили, вот жду, когда реципиента выберут и пойду оперировать. Хотел попросить приглядеть за этой мартышкой, чтоб не сбежала.       — Я-то думал ты меня на операцию позовёшь, предатель, — фыркнул я. — Ну и ладно, больно надо было.       Я сдёрнул со стола законченный отчёт, сунул Хартману в руки, подобрал щеглёнка с собой и удалился из ординаторской, не став его дальше выслушивать. Что-то я не подумал сразу, куда мне деть пацана на время операции. И сейчас опять был, мягко говоря, в замешательстве. Сейчас я не придумал ничего лучше, кроме как отдать его аниматорам в педиатрическом отделении. Там постоянно кто-то из таких ряженых находился в игровом зале и следил за детьми, развлекал их. Идеальнее варианта просто нет.       — Эй, чувак, — я позвал какого-то молодого парня в костюме клоуна и вручил ему ребёнка. — На, возьми, присмотри. Мне работать надо.       Озадаченный размалёванный краской парень молча уставился на ребёнка, а тот, радостно взвизгнув, побежал со своей собачонкой ползать в бассейне с пластмассовыми разноцветными шариками. Я перекинулся взглядами с клоуном и молча ушёл в нужный оперблок. Там ещё по пути мне попался Куаныш, который опять был чем-то доволен. Я, как начальник, держал его теперь в ежовых рукавицах, но он по-прежнему гибко уходил от моих требований надеть нужную форму и вести себя чуточку скромнее.       — Что такой хмурый, малявка? — с насмешкой спросил он.       — Твоё радостное лицо бесит. Подравнять хочется, чтоб больше не было тебе так весело, — угрюмо огрызнулся я.       — Доберись сначала. Куда идёшь?       — На операцию.       — Я тоже. Аллесберг поставил меня на трансплантацию, — гордо заявил он, наблюдая последующую мою реакцию на то. Для меня это было некой больной темой. Хартман знал, как я обожаю трансплантации сердца, и я мог ради этого, тем более как начальник, поменяться с любым другим свободным анестезиологом и пойти на трансплантацию. А он меня не взял, как будто специально, и ещё Куаныша поставил себе. А теперь было уже поздно, шпала мне ни за что на свете не уступит эту операцию. Я начинал злиться, а ему и нравилось, когда я злюсь, а сделать ничего не могу. Меня даже в лице начальника он не смог начать воспринимать всерьёз.       — Иди нахер и его с собой прихвати. И привет ещё от меня передай, — я стиснул зубы и ушёл прочь, продолжив свой путь.       Устало медленно вышагивая по пустому оперблоку, я шатался из стороны в сторону. Пациента, вроде бы, уже должны были доставить в операционную, а мне оставалось только туда прийти. Я завернул в раздевалку, спрятал свою волосню под шапку и напялил маску, как вдруг меня кто-то сзади резко схватил за ноги, что я аж вздрогнул по привычке и заорал.       — Дядя Стефан!       — Ёб твою ж мать!       Это был Рудик. Он каким-то образом преодолел расстояние с другого конца больницы, попал в оперблок и нашёл меня.       Щеглёнок засмеялся, отпустив всё-таки меня.       — Хе-хе. Это нехорошие слова, — заметил он.       — Ты чё тут делаешь, шкет?       — Мне стало скучно, — он пожал плечами.       — Ты там минут десять пробыл.       — Но я с вами хочу! — громко воскликнул Рудик, лыбясь.       — Тихо ты, не кричи... — я снизил голос, схватил его за руку и пошёл искать ему что-нибудь, чтоб обмундировать в операционную и его тоже. Мне тут же бросалось в память раннее детство, когда мамин коллега-анестезиолог так же возился со мной в больнице и брал прямо в операционную на своё рабочее место. Я, надо сказать, обожал там сидеть, а маменька и не была против, потому что сама у меня хирург и очень надеялась, что я пойду по стопам родителей в медицинский.       Я нашёл небольшую одноразовую шапочку и маску с завязками, принявшись одевать своего щеглёнка.       — Чувак, там же сейчас будут кровь и кишки, не страшно тебе? — спросил я у Рудика, завязывая на нём маску.       — Круто! — воскликнул тот на моё удивление и засмеялся. Мне даже как-то не по себе стало. Странный ребёнок. Но, если так подумать, я был таким же.       — Да ты, походу, прирождённый врач, шкет, — я многозначительно кивнул и потащил его в операционную мыть руки.       Там меня уже ждали медсёстры, ординатор и анестезистка. Все разом немного озадачились, увидев меня с ребёнком. Я же молча ушёл мыть руки, ко мне подтянулись две медсестры, одна с операционным халатом, а другая с перчатками.       — Мелкому перчатки ещё приготовьте, — я поднял щеглёнка на руки и включил ему воду, а после стал его учить мыть руки по-операционному.       — Доктор Кёлер, это не сын ваш случаем? — по голосу одной из медсестёр было ясно, что она улыбнулась.       — Ой, а ты кольцо видела на мне? — с сарказмом произнёс я. — Это один из пациентов. Я не знаю из какой он палаты, поэтому слежу за ним, пока у него мать не вернётся. Он сюда со мной напросился.       В этот момент в операционную зашёл хирург и немного обомлел.       — Кёлер, а ты часом ничего не попутал?       — Нет, — я лишь пожал плечами, засунув руки в халат, который мне приготовила медсестра, а после и в перчатки.       — Почему пациент ещё не готов? — начал возмущаться он. Я, естественно, уже шёл проводить анестезию, а то эти торопливые хирурги очень своенравные и лицемерные. Торопят всех, но когда торопят их самих, они начинают злиться.       Операция кончилась через часа два, пацанёнок всё это время за всем наблюдал и радостно пищал, даже хирург смирился с его присутствием и даже ответил на пару его вопросов. Писать документацию я заставил анестезистку, а сам с Рудиком пошёл дальше работать. Ему понравилось, он просил ещё и ещё, и так он пробыл со мной на всех операциях, то есть ещё на двух. И ближе к вечеру мой ресурс энергии был окончательно исчерпан, а он до сих пор был полон сил. А вот мамаша его так и не пришла ещё. Я чувствовал, что ничего за сегодня больше сделать не смогу, просто не было сил.       — Чёрт... Перекурить надо, — пробубнил я, придя именно к этому выводу.       — Зачем? — подал голос Рудик.       — Надо... А чё ж с тобой-то делать?..       — А чего?       — Нежелательно тебе таким дышать, — я почесал затылок и тут же обрёл идею, лишь посмотрев в сторону. На этот раз заполнять документацию после операции остался я, а щегол бегал вокруг операционного стола в бахилах, чавкая кровью на полу. Зрелище очень и очень странное, особенно для тех, кто сюда зашёл бы в какой-то момент. — Значит будешь дышать иначе.       — Это как? — спросил он, а я кивнул ему на маску от своей наркозной машины. Рудик тут же скуксился и завизжал. — Не хочу!       — Спокойно, мужик. Всего лишь ингаляция из воды. У меня ароматизаторы есть. Ты мне доверяешь?       — До... Да.       Я действительно использовал в детской анестезии ароматическую примесь, зачастую так успешней дети успокаивались. Я давал им конфетину и выбор ароматизатора для них самих из того, что у меня было. Вот и Рудику я показал то, что у меня есть, и он выбрал вишню. Осталось мне только найти ингалятор. Но я знал, что я чёртов гений. Дети меня любят.       Мы пришли с ним к ближайшему сестринскому посту, я подпрыгнул и зацепился руками за край стойки, повиснув так, а иначе мне было слишком высоко.       — Сестра, — позвал я ближайшую из них.       — Что? — девушка оторвала взгляд от компьютера.       — Есть у вас ингалятор? Желательно с фильтром в маске. И желательно с какой-нибудь детской фигнёй.       Спустя минут десять поиска ингалятора и ещё пять его заправки, мой щеглёнок в маске на лице гордо тащил в руках ингалятор в виде божьей коровки, заправленной ароматизированной водой, и показывал мне на стенах педиатрического отделения нарисованных животных. Я же направлялся покурить в подсобке, просто на улицу мне не хотелось идти сейчас, там было прохладно, а мне это не нравится. У нас вообще на каждом этаже в каждом отделении есть по подсобке, но самая легендарная — это подсобка на седьмом этаже главного корпуса. Вся нелегальщина происходила именно там: если трахаются, то в ней, если курят травку, то в ней, если употребляют спизженные таблетки, то в ней, если разговаривают по душам, то в ней, если «выходят поговорить», то в ней. Я же направлялся туда просто покурить обычные сигареты, ничего криминального. Вытяжка там хорошая, специально такую сделали. Иногда там бывало заранее занято, при чём чаще всего теми, кто пришёл туда потрахаться. Я с такими уже сталкивался. Я на всякий случай проверил её, чтоб шкету своему психику не портить (хотя ему после кровяки в операционной вообще, наверное, всё нипочём), а только после этого мы туда зашли. Я упал на мешки с грязным постельным бельём и довольно выдохнул, потому что наконец-то смог лечь. Ещё немного, и, кажется, я бы уснул прямо так. Но я встряхнулся, вынул сигареты и закурил, пока щегол что-то изучал в коробке в углу.       Помню, подсобку эту хотели прикрыть, но не успели, потому что главврачом теперь был уже Хартман, а он её закрывать ни в коем случае не собирался, потому что ещё со времён интернатуры мы с ним там упарывались самокрутками из чая и марлевых бинтов, да и он сам, наверное, на «свидания» часто туда ходил. Хорошие времена, эта интернатура, мы с ним тогда, особенно на дежурствах, всевозможную дичь творили.       Я расслабленно лежал на мешке, задрав голову в потолок, докуривал сигарету и чуть ли не спал уже, но резкий щелчок дверной ручки заставил меня подскочить на месте.       — Занято! — заорал я огромному чёрному силуэту в проёме, но как только дверь захлопнулась, я увидел немного озадаченного шпалу. Он посмотрел сначала на меня, потом на Рудика, а потом плюхнулся на пол, усевшись по-турецки и подперев собой дверь.       — Чё у вас тут за вписка? — поинтересовался он.       — Покурить пришёл, — ответил я, угомонившись, что опасаться нечего.       — А это кто? — Куаныш кивнул на щеглёнка.       — Ребёнка украл. Корни у меня цыганские, — с лёгким сарказмом сказал я. — Да короче мамка его отдала мне, а сама ушла, а я не знаю из какой он палаты.       — И ты с ним так целый день и таскаешься? — Куаныш усмехнулся.       — Он со мной в операционных сидел.       — Лютые.       — Я о том же подумал. Ты-то тут чё забыл?       — Я тут прячусь. Не угостишь сигареткой?       Я вынул из нагрудного кармана пачку с последней сигаретой, что была с собой, и кинул ему вместе с зажигалкой. Шпала закурил и тяжело вздохнул, глядя, как ребёнок в углу сам с собой смеётся, роется в коробке и тискает плюшевую собаку, а потом бежит мне показывать одну большую пачку с кучей запечатанных венозных катетеров, волоча за собой божью коровку-ингалятор на колёсиках.       — Это птички, — заключил он.       — Это комарики, — поправил его я. Рудик засмеялся.       — Я завидую этому ребёнку, — мрачновато сказал шпала, делая затяжку.       — Ты что-то рано с трансплантации, — я посмотрел на время.       — А меня, это... Выгнали из операционной, — Куаныш неловко почесал затылок.       — Ты чё натворил? — фыркнул я.       — А, ну... Я Хартмана бесил, он меня и выставил, — шпала глупо шмыгнул носом, потупив взгляд.       — Ты пиздабол, — заключил я.       — Тебе норм при ребёнке материться? — Куаныш вскинул бровь, сделав ещё затяжку.       — Эй, шкет, — позвал я Рудика, который побежал дальше рыться в полках. — Что я сейчас сказал?       — Плохое слово, — смеясь, ответил тот.       — Вот видишь? Щегол умный, так что отвали, — я докурил сигарету, затушил её о кафель и аккуратно положил окурок на полочку, чтоб не забыть его выбросить. — Ты от кого прячешься-то?       — Да это... Девка какая-то бегает за мной.       — Какая девка?       — Мелкая с розовыми волосами, — пояснил Куаныш.       — Это сестра Хартмана, — ответил я, не колеблясь.       — Дикарка какая-то, — шпала тяжело выдохнул. — Бегает, просит рассказать о себе. Говорит, кухня казахская ей нравится.       — А ещё она хочет быть патологоанатомом, — добавил я с неким намёком, как бы невзначай.       — Ну ещё лучше...       — А я говорил тебе вернуть форму в морг и надеть свою, но начальство слушать же не в твоей компетенции, вот тебе и проблемы, — я лишь пожал плечами.       Тут у Куаныша затрезвонил пейджер, и он тихо икнул и нервно затянулся.       — С чего ты там опять пересрался? — спросил я.       — Меня Хартман ищет, — тихо сказал он. — Сейчас, кажется, трахать будут.       Я заржал.       — Удачи, — я взмахнул рукой, поднимаясь с мешка. — Меня не боишься, так его побойся.       Тут у меня резко тоже зазвонил пейджер. И тоже Хартман.       — Ну чё?       — Хартман тоже меня ищет... — тихо сказал я.       — А тебя за что, ну, того?       — Не-е, я как-то не по тройничкам, знаешь, — покачал я головой. — Рудик, к ноге, — скомандовал я щеглёнку, и тот тут же прибежал ко мне. — Ну пойдём, посмотрим что ему надо.       Мы все втроём вышли из подсобки и пошли искать нашего главврача. Хартман сидел у себя в приёмке вместе с Рей, даже ещё не переодевшись с операции, и он очень странно заулыбался, когда мы к нему зашли. Куаныш молча уже пересрался, а я и так прекрасно знал, что эта улыбка значит, что кому-то папочка надаёт по жопе. Только не понимал, в чём я провинился.       — Ну привет, — лыбясь, сказал Хартман.       — Ага... — Куаныш опустил взгляд в пол. Он, даже будучи выше Хартмана, и то уже вовсю сжимал очко от страха. Я не знал даже смеяться мне или тоже бояться.       — В общем, сестрёнка мне сказала, что любит казахскую кухню, а я слышал ненароком, что у тебя бабушка сегодня пирожки готовит, — начал Хартман, попутно собирая бумаги на столе. — И в связи с тем, что ты сегодня сильно провинился в операционной и неподобающе себя вёл, ты сводишь нас поужинать к себе, — он невинно улыбнулся ещё шире, и шпала от этого даже вздрогнул.       — Чё? С какой стати бабушку мою ещё в это приплетать? — он кашлянул и нахмурился.       — Ничего страшного, бабушка будет даже рада гостям, — Хартман пожал плечами.       — Вот ещё, — фыркнул шпала, гордо развернулся, поняв, что ничего страшного не произошло, и удалился из приёмки прочь. Мне хлеба и зрелищ не хватило, поэтому меры принимать вызвался я.       — Это был очень плохой дядя. Рудик, фас, — скомандовал я щеглёнку, снимая с него маску, из которой он и так всю воду выдышал.       — Зачем? Я же не собака, — Рудик удивился, а я тяжело вздохнул.       — Ладно... Эйнштейн, фас, — скомандовал я его игрушечной собаке, и тогда пацан радостно взвизгнул и рванул за Куанышем попятам.       — Неплохо... — Хартман одобряюще мне кивнул, и мы с ним и его сестрой пошли за Рудиком.       Обнаружили мы результат погони этажом ниже, шкет зажал шпалу в углу на аварийной лестнице и громко вопил по-собачьи, изображая гавканье игрушечного пса.       — Хороший мальчик, — я ухмыльнулся и оттащил дитя за руку от беглеца.       — Нет, Куаныш, ты можешь конечно идти, но тогда я просто тебе урежу зарплату. Делов-то, — Хартман легкомысленно пожал плечами.       — Чёрт... — прошипел шпала и опустил голову. — Ладно...       — Значит, рабочий день закончен, я отпускаю. Идём, — наш главврач довольно улыбнулся и зашагал по лестнице обратно. Все попёрлись следом за ним.       — Стой, меня-то ты что вызывал? — окликнул я его.       — Как что? С нами пойдёшь, — пояснил Хартман, остановившись и обернувшись на меня.       — Делать мне нечего, — фыркнул я.       — Стефа, — Хартман слегка дёрнул бровями. — Там же пирожки будут.       — Ну... Ну... — я замялся, поджав губы. — Ну ладно. Ради пирожков что угодно.       И я согласился. Мы собрались за двадцать минут и ушли из больницы, сев на метро до дома Куаныша. Рейвен уткнулась в наушники, Хартман задремал под шум поезда, шкет в уголке игрался со своим Эйнштейном, а я в голосину орал над тем, что Куаныш всерьёз до сих пор живёт с бабушкой, пока он сам угрюмо слушал мои предсмертные крики кита.       — Ничего смешного. Не оставлять же бабушку одну, когда она даже немецкий толком не знает, — буркнул он, а я не мог остановить свой смех, только представляя, как этого здорового шпалу бабуля пичкает тарелкой пирожков дома после рабочего дня, и всё приговаривает: «кушай, Куаныш, кушай, расти большой...» То-то он вымахал под два метра ростом, вот в чём секрет, оказывается. Мужику тридцать шесть, до сих пор в попечительстве у бабушки. Самый брутальный мужик.       — Хартман, дай сигаретку! — мы тащились через сквер со станции метро, а Рей стала клянчить курево у брата.       — Успокойся, — буркнул Хартман.       — А как же «всё для детей»? Плохой из тебя отец будет, — ворчала она. — Эй, рыжий! — позвала она меня, что я аж вздрогнул и чуть не выплюнул ненароком сигарету из зубов уже из второй своей пачки. Рей оказалась очень низкой, и я не переставал удивляться, откуда у дылды-Хартмана оказалась сестра ростом с меня.       — Чё тебе? — отозвался я.       — Дай сигаретку, — девчонка похлопала глазами.       — Дай ей, а то она не успокоится, — отозвался Хартман. — У меня кончились.       Я дал мелкой сигарету и поджёг её, Рей радостно унеслась вперёд. Так мы и дошли до дома шпалы.       — Ого-о, как много народу, — удивилась на ломаном немецком бабуся, открыв нашей ораве дверь квартиры. Куаныш залетел внутрь первым, перебросившись несколькими фразами с бабушкой на казахском. Бабуля отчего-то посмеялась и закивала, пока мы все пытались уместиться в тесной прихожей.       — Бабуля спрашивает тебя не моя ли ты невеста, — сказал Куаныш Рейвен, работая переводчиком между нами и своей бабушкой, а Рей непонятливо застыла на месте. — Не обращай внимания. Она мне всё время девушку ищет.       — А ты ей расскажи, почему мы завалились к вам, — Хартман хмыкнул, стягивая с себя ботинки. В старенькой квартире, напоминающей типичное небогатое советское обиталище, на всю несло пирожками, и мне на всё остальное было всё равно, я просто хотел есть. Я подобрал своего шкетика с собой и наугад пошёл в кухню. Только я переступил порог, как меня встретила изумлённая пара чёрных глаз. За столом сидел парень, почти не отличимый от Куаныша, только подстриженный под ёжика. Он жрал пирожок, и тот так и остался у него во рту, когда он увидел меня, незнакомого человека, здесь, в кухне.       — Стефан, — тихо представился я.       — Амирбек... — тихо ответил мне парень, опустил взгляд в стол и продолжил жрать пирожок. Я молча опустился на табуретку напротив него, посадил щеглёнка рядом и сам, без особых церемоний, принялся жрать пирожки. В кухню следом за мной подтянулись Хартман с Рей, тихо поздоровались с этим самым Амирбеком и тоже плюхнулись на табуреты. Рейвен церемониться не стала и следом за мной принялась поглощать тесто, а Хартман сидел между нами двумя и бегал туда-сюда взглядом по нам.       В кухню скоро вошёл Куаныш с бабулей, что-то бормоча на казахском, и пошли вдвоём ставить чайник, пробираясь через нас в тесной кухонке к плите.       — Это Амирбек, — безучастно представил шпала этого парня, которого мы явно сильно смущали, чтоб он просто так спокойно поел свои пирожки.       — Да я уж понял, — с набитым ртом буркнул я.       — Он мой младший брат, — пояснил Куаныш.       — Вот с этого и надо было начинать, — я кивнул. — А то я уж подумал, что ты живёшь со своим парнем и бабушкой в одной квартире.       — Что?! — рявкнул Куаныш и внезапно сзади схватил меня за шею, что я аж подавился пирожком. — Если насчёт тебя слухи ходят, это же не значит, что все такие!       — Не трогай меня, — прохрипел я. — Я твой начальник.       — Это в больнице ты мне начальник, а здесь просто нахальный засранец, которого хочется задушить.       — Куаныш, — невозмутимо подал голос Хартман, сложив руки в замок на столе. — Ещё одно действие с рукоприкладством, и мы со Стефаном коллективно тебя уволим. Ты меня и так сегодня уже разозлил.       Хартман прекрасно знал, что я терпеть не могу физические контакты в любых их проявлениях, только если по надобности с пациентами на работе, и потому поспешил на помощь. Его-то шпала уже боится, поэтому он отпустил меня, сопровождаемый сильно озадаченным взглядом своего брата. Я прокашлялся, потёр шею и тихо прорычал себе под нос, после чего стал угрюмо доедать пирожок.       Бабуля заварила нам чай и уселась вместе со старшим внуком на свободные стулья. Она довольно улыбалась, и Хартман тоже довольно улыбался, потому что оказался прав в том, что бабушка будет очень сильно рада гостям. Видимо, к ним в гости особо не ходят.       — Как бабушку твою зовут? — спросил Хартман, пока сама бабуля сюсюкалась с мелким. Они друг друга не понимали ровным счётом нихрена, но оба тихо смеялись и лыбились, им в любом случае было весело.       — Айгуль Алибековна, — отозвался Куаныш.       — Гуль... Кого? — переспросил Хартман.       — Айгуль Алибековна.       — Ась? — тут же отозвалась бабуля. Куаныш что-то прокурлыкал ей на казахском, видимо, объяснив, что его спросили её имя.       — Что за слова такие? Что вообще значит последнее слово? — озадачился Хартман.       — Это... Отчество, — не найдя немецкий эквивалент «отчеству», по-русски произнёс шпала.       — Это ещё что?       — В славянских странах, ну и в Казахстане есть уважительная приставка к имени, происходящая от имени отца, — пояснил я, ненароком влезая в их разговор и шумно отпивая чай из сколотой фарфоровой кружки.       — Оу... — Хартман кивнул, мол понял, либо сделал вид, что понял. — Ясно.       — Я бы, к примеру, там был бы... Э-э-э...       — Как отца у тебя зовут? — спросил Куаныш.       — Эгильхард.       — Эгильхардович.       — Ужас.       — Да нет, звучит неплохо так-то, — шпала покачал головой и глотнул чай.       Бабушка вынырнула из-под стола, насюсюкавшись с мелким, и что-то радостно проворковала нам всем.       — Бабуля спрашивает про ваших невест, — безэмоционально пояснил нам Куаныш.       — Какие мне невесты с ростом полтора метра? — примерно в той же манере, что и он, ответил я.       — Какие мне невесты, мне всего шестнадцать... — тихо вздохнула Рейвен, своей фразой слегка озадачив шпалу. Только Хартман промолчал. Куаныш перекинулся парой фраз с бабушкой.       — Бабуля спрашивает про тебя, — сказал Куаныш, взглянув на Хартмана.       — Скажи ей, что у меня нет в планах жениться, — Хартман чуть наклонил на бок голову и взял в руки пирожок, засовывая его в рот. Куаныш что-то нашептал бабуле, а та прямо-таки ахнула.       — Бабуля спрашивает почему, — передал шпала.       — Не знаю. Я не хочу, — Хартман пожал плечами.       — Бабуля говорит, что вы все странные.       Мы все лишь молча переглянулись. Собрались холостяки за одним столом, бабушкин кошмар просто. Ну что уж теперь, что есть, то есть.       За полчаса мы очистили тарелку из-под пирожков, меня развезло от сытости, поэтому я сложил руки на стол и голову сверху на них, задрал очки на лоб и прикорнул. И вообще вырубился после двух бессонных суток, что меня потом растолкал Хартман, когда уже собирались идти обратно.       — Идти пора, — тихо сказал он.       — М-м... Не мешай, — сонно пробубнил я.       — Я вызову тебе такси и дам выходной отоспаться, — шепнул он мне где-то над ухом, и я на это всё-таки среагировал и поднял голову, открыв глаза.       — Где шкет? — сонно спросил я.       — Его мама мне звонила, я сказал, что ты за ним приглядываешь. Съезжу верну его сейчас.       — М-м-м... Скажи мне потом только номер его палаты...       — Хорошо, скажу. Давай, поднимайся.       Хартман засунул меня в такси с наставлением «отоспаться денёк и прийти послезавтра свежим, как мандаринчик», я с чистой совестью уехал домой, проспал следующий день до вечера, и сейчас вот сидел вспоминал всё это.