Записки нелюдимого анестезиолога

      Хартман полчаса сидел на сестринском посту в холле больницы и наблюдал, как я дерусь с кофейным аппаратом, который отказывался выдавать мне мой драгоценный стакан энергии на пару часов.       Моё «доброе» утро началось просто охерительно, я свалился со второго этажа двухъярусной кровати в ординаторской отделения реанимации и разбил нос. Мои маты, наверное, было слышно на всех этажах. На моё счастье за дверью сидел спокойно пил чай травматолог и прибежал на мои вопли, многозначительно меня оглядев на полу с окровавленным носом, кровь из которого стекала по губам, шее и пачкала мою единственную хирургичку, что была у меня на руках. Сменная дома, а туда я попасть не могу. Я полтора года назад, психанув, не захотел возвращаться домой и поэтому неделю прожил в больнице. Кстати, это был первый день моего обитания там.       Я зажал переносицу пальцами и глянул на того. Не видел, конечно, кто именно, потому что очки у меня остались где-то на краю кровати. Узнал его по голосу.       — Помоги, чё смотришь? — потребовал я.       Спустя две пары ватных тампонов в нос, пакет со льдом и очередь в рентгенологии, я с третьей парой затычек и собственной засохшей кровью на хирургичке выполз в главный холл больницы за своим завтраком. Хартман сидит на сестринском посту каждый день вместо обхода и ест булочку на завтрак. Я был не в настроении, потому что у меня болел нос и кровью была перепачкана рубаха. Хартман меня заметил и помахал рукой, но я прошёл молча мимо него, на ходу вырвав у него из рук его надкушенную булочку.       — Эй! — он возмущённо меня окликнул, но я обернулся на него с испепеляющим взглядом, и он замолчал, смирившись со своей потерей завтрака.       Я ушёл к кофейному автомату, угрюмо надкусывая булочку, и принялся рыться в кармане в поиске мелочи. Закинув полтора евро в автомат, я нажал на кнопку с латте, но ничего не произошло. Я сердито откусил булочку и поколотил по автомату кулаком. Эта срань забрала мои деньги и не даёт кофе. И потребовал у него их отдать, нажав на кнопку, но также ничего не произошло. Агрессивно жуя Хартманову булочку, я стал разбираться с этим мошенником. Хартман реально сидел и полчаса таращился на меня с изумлённым взглядом, я его краем глаза видел и чувствовал, что он на меня смотрит. Но мне было не до него, я пытался получить свой кофе, который мне зажали. Потом я тем же краем глаза увидел, что к нему подошли прежний на тот момент главврач и ещё один хирург из трансплантологии. Я не стал на них обращать внимания и собирался набрать номер техподдержки. Только я прислонил трубку к уху, как у меня за спиной столпились трое громил, окружив меня. Я вздрогнул и обернулся, вжавшись спиной в автомат, и сбросил номер. Лицо у всех было такое, словно Хартман их нанял, чтобы отомстить мне за украденную булочку. Я нервно запихал её остатки себе в рот.       — Вас слишком много на мой квадратный метр, — пожаловался я.       Хартман невозмутимо облокотился на автомат и чуть ли не в плотную наклонился ко мне, совсем зажав.       — Нам твоя помощь нужна, — шёпотом выдохнул он, между тем наблюдая, как я нервно нахмурился и невольно слегка покраснел.       — Чё надо? — я огрызнулся, сработала защитная реакция. Хартман как будто специально меня испытывал, зажимая меня именно так.       — Пойдём с нами в трансплантологию, — тихо сказал он и сунул мне в руку те самые полтора евро, что я потерял в наглом автомате. Подкупает, мерзавец. Ещё и специально так себя ведёт, чтоб я согласился.       Естественно у меня выбора не было. Я пошёл с этими тремя.       Там мне показали одну палату. Главврач тихо спросил у Хартмана: «Ты уверен?» Тот же молча и уверенно кивнул. Как я понял, у того второго трансплантолога возникла какая-то проблема и он пошёл за советом к главврачу, и они вдвоём ничего не решили и нашли Хартмана, а тот, в свою очередь, зная обо мне что-то из того, чего не знают обо мне другие, и пользуясь этим, пришёл ко мне.       — Значит так, собери семейный анамнез, спроси про аллергии и возьми анализ крови. Надо проверить у тех двоих совместимость, — главврач скрестил руки, многозначительно посмотрев на меня. Я вытаращил глаза, ведь я анестезиолог и этим не занимаюсь. Значит тут есть какая-то загвоздка.       — У вас самих язык что ли отвалится это сделать? — я зеркально тому тоже скрестил руки и вскинул бровь.       — Ещё слово пререканий и я вычту тебе это из зарплаты как за ослушание, — сердито пробубнил тот. Я сморщился и зашёл в палату с тихим вздохом, не закрыв до конца дверь.       — Здравствуйте, я доктор Кёлер, и я...       — Простите, йа не понимайт... — на ужасно ломаном немецком произнёс темнокожий мужчина с первой койки, за ним на второй лежала такая же темнокожая девчонка на удивление с рыжими кудрями на голове и голубыми глазами. Чудеса генетики.       Теперь я понял, почему Хартман взял на помощь именно меня. Этот засранец знает, что я полиглот, и воспользовался этим. Думал оставить это в секрете, чтоб вот так вот не работать за других, но вот что-то не вышло.       Я прочистил горло и посмотрел в карту. Иностранные пациенты не были для нас редкостью, не так далеко от больницы находится международный аэропорт. Оказалось, что эти двое — доминиканцы, отец и дочь, и у девушки цирроз печени. Мужчина вызвался в доноры своей дочери, вот поэтому мне и сказали проверить их на совместимость.       — Soy el Dr. Koehler, me gustaría saber a qué es alérgico (Я доктор Кёлер, я хотел бы узнать, на что у вас есть аллергии), — покопавшись у себя в голове, произнёс я по-испански, и лица тех сразу же изменились на более вразумительные, переключившись с моей залитой кровью хирургички на меня самого. Значит меня поняли. Мельком я заметил три любопытных носа в дверях, двое из которых ошарашенно на меня таращились, я беззвучно на них оскалился, и все сразу же исчезли.       — Si... Solo para lana (Да... Только на шерсть), — ответил мне мужчина.       — Tomaré sangre de los dos para probar su compatibilidad. El resto de las pruebas las realizarán otros médicos (Я возьму у вас обоих кровь, чтобы проверить совместимость. Остальными пробами займутся другие врачи), — произнёс я так, что у тех двоих возникло ощущение, что я спешу, но я сделал это специально.       — Por que otros? (Почему другие?), — несколько обеспокоенно спросил мужик, похлопав глазами.       — Generalmente soy anestesiólogo (Я вообще анестезиолог), — я вынул запечатанные пакеты с катетерами и пробирки, усевшись напротив девушки с иглой и спиртом. — Solo habla español. Dime a estas alturas el historial médico de tus familiares (Просто говорю по-испански. Расскажите мне пока истории болезней ваших родственников).       Далее, пока я брал у обоих кровь, следовал подробный рассказ мужика о всех болячках их родни, начиная от обычного риновируса, заканчивая опухолями мозгов каких-то троюродных пра-прадедушек по материнской линии его покойной жены. Он говорил быстро, невнятно и с примесью их сленга, так что я половину сказанного и близко не понял, но выслушал с умным видом. Точнее, просто молча.       — Eso es todo o algo más? (Это всё или что-то ещё?) — спросил я, сняв с себя перчатки, когда у меня в руках оказалось две пробирки крови.       — Más... Te pareces mucho a mi esposa... (Ещё... Вы так похожи на мою жену...) — мечтательно протянул мужик, заглядывая мне в самые глубины души, что я подавился воздухом и вытаращил глаза от такого заявления. Я глянул на рыжую девчонку на соседней кровати и тихо кашлянул.       — Надеюсь вам нравится ваш трансгендерный брак, — произнёс я уже на своём родном немецком, чтоб он как раз меня не понял. — Adiós (До свидания), — после этого я поспешил удалиться из палаты.       Там снаружи я налетел лбом на главврача и поднял взгляд, поправив очки.       — Держите свою кровяку, — я сунул пробирки ему в руки и сделал вид, что не замечаю их взглядов.       — Какой у тебя друг, оказывается, говорящий, — главврач похлопал Хартмана по плечу.       — Да вы что, вам показалось, — я включил сарказм и пассивную агрессию, намереваясь побыстрее выпить свой утренний кофе, который мне зажал автомат. — Я немой на самом деле.       — Ты почему раньше молчал, что так можешь? — тот же намеревался задержать меня своим восхищённым допросом.       — Какая разница? Я пошёл, у меня дела, — я каким-то образом осмеливался грубить главврачу, так что с лёгкостью обогнул его и зашагал обратно в холл. Тому было не до придираний ко мне за дерзость, поэтому я хорошо выкрутился.       Спустя минуту меня всё-таки догнал Хартман. Я не оборачивался назад, просто узнал его по шагам, когда тот поровнялся со мной.       — Ты мне так за завтрак отомстил? — спросил я, не поднимая на него взгляда.       — Нет. Просто те пришли ко мне за советом, а я и вспомнил, что ты у меня так умеешь, — я по голосу услышал его мимику, он где-то сверху улыбался и качал головой. — Что у тебя с носом?       — С кровати свалился, — отозвался я. — Ты зачем об этом рассказал, а? Я специально в тайне это держу, чтоб вот так не приставали с иностранными пациентами. Я врач, а не переводчик.       — Извини. Но тебе же всё равно нравится, когда к тебе бегут за помощью, чувствуешь своё превосходство.       В этом он, конечно, был прав, отчасти мне хотелось хвастаться этим, но я ворчал, чтоб не казаться тщеславным. Слишком хорошо он меня знает. Но я и то, что он меня пронял, не хотел показывать.       — У меня болит нос, нет сменной одежды и я не выпил кофе, так что абсолютно без настроения, — я резко сменил тему, но он меня перебил.       — Стой-стой, что ты там про трансгендерный брак говорил? — внезапно вспомнил Хартман, чем и задержал меня от побега на первом же повороте.       — Я, кажется, сказал, что без настроения, — я высказал своё недовольство.       — Да куплю я тебе твой кофе, скажи только, что он тебе там говорил, — взмолился он, и я чему-то усмехнулся. Ревнует как будто.       — Он сказал, что я похож на его жену, — я насупился и тихо вздохнул, смирившись с тем, что меня опять подкупили.       — Это же комплимент, — Хартман усмехнулся.       — Нет! Только не такой! — возмутился я. — Я не поеду с ним в его Доминиканскую республику на место жены только потому, что она умерла, а я по стечению обстоятельств оказался одним из шести её двойников, коими обладает каждый человек в мире.       — Остальные, судя по всему, твои сёстры с матерью, — Хартман посмеялся, засунув руки в карманы синих штанов от хирургички.       — Вау, какой ты догадливый, — саркастично ответил я, закатив глаза. А тот лишь снова рассмеялся.       Так мне сбежать и не удалось, теперь меня рядом с ним держало его обещание купить мне кофе. Так мы и спустились в кафетерий, Хартман купил два стакана кофе и ещё две таких же булочки, какую я у него украл. Он предложил сесть и позавтракать вместе, но я схватил кофе вместе с булочкой с подноса в обе руки, ведь теперь меня ничто не держало.       — Гудбай, амиго, — бросил я напоследок, и, сославшись на срочную работу, ускакал прочь. На самом деле я шёл просто где-то засесть одному, я не жаждал компании. Не знаю, я очень странный. Я не захотел вернуться домой, потому что там меня гнетёт одиночество, но и, оставшись в больнице, я всё равно стремился остаться один. Я не знаю, что со мной не так. Я направился туда, где бы меня никто не смог найти. Я снова ушёл на любимую крышу, нашёл где-то в нагрудном кармане раскрошившуюся сигарету с моей же засохшей кровью на ней, так и провёл утро, позавтракав там, пока меня не вызвали на пейджер в операционную. Прячась весь день в отделении кардиологии с детьми-сердечниками, я закончил свою смену, сходил в душ и завалился спать в ординаторской, на этот раз на кровати ближе к полу.       Утро второго дня вышло не таким травматичным, разве что я ушиб колено, пока опять искал очки. Слегка прихрамывая, я вышел в холл проверить, не заработал ли мой драгоценный автомат. Нет, не заработал. Поэтому я купил злаковый батончик в соседнем автомате и снова обнаружил Хартмана на его прежнем месте. Он там сидит каждое утро вместо обходов, завтракает и наблюдает за каждым, кто заходит в больницу. Я прошёл мимо него и опять отобрал булочку, но он меня окликнул.       — Тебя главврач ищет, — сообщил он, и мне пришлось остановиться и обернуться.       — Нахрена? — спросил я.       — Что-то по поводу тех доминиканцев. Снова, наверное, проблемы перевода, — он пожал плечами и подобрался по плоскости стола ко мне ближе, — А это, кажется, моё, — он вырвал ту несчастную булочку у меня из рук.       — Он что, переводчика нанять не может? — возмутился я.       — Дело в том, что у нас в больнице есть переводчики только с английского и русского. А те ни на том, ни на том не говорят, — Хартман опять пожал плечами, беспечно отведя взгляд куда-то в угол под потолком.       — Без булочки говорить отказываюсь, — обиженно заявил я и отвернулся. Хартман тяжело вздохнул и спрыгнул со стойки на пол, потрепав меня по голове.       — Пойдём. Будет тебе булочка, если поговоришь с ними, — он двинулся в сторону отделения трансплантологии, я тихо фыркнул и засеменил за ним. — Чего, кстати, не переоделся?       — Не во что. Я не был дома.       — Дежурил?       — Вроде того... — соврал я. Не хотел говорить об этом.       Там на месте оказалось, что никто, оказывается, не знал их анамнеза, а я понял, что не записывал его. Просто слушал. И то не всё понял. С тихим вздохом я зашёл к ним в палату.       — Así que... Necesito tus historias clínicas de nuevo (Так... Мне снова нужны ваши истории болезней), — сказал я, не глядя мужчине в глаза после его вчерашнего откровения, уселся на табурет напротив них и включил диктофон. Записывал на него всё, что он говорил, а то, что понял, сразу писал на листке, что сложил себе на колено. После чего без лишних комментариев поскорее выскочил из палаты.       — Дайте мне время до обеда, я всё запишу, — сказал я главврачу, на что он неохотно, но согласился. — Ты мне должен булочку, — напомнил я уже Хартману, тот тихо вздохнул, и мы пошагали обратно вниз в кафетерий. Он снова взял две булочки и два стакана кофе.       — На этот раз не хочешь мне составить компанию за завтраком? — любезно поинтересовался он, скорее склоняясь больше к намёку.       — Я занят, мне надо заниматься переводом, — я легкомысленно пожал плечами, схватил стакан с кофе и булочку и удрал прочь. Он со мной рассчитался, так что нет нужды дальше тратить на это время.       Я удрал вместе со своим завтраком в дальний угол корпуса в палату к коматозникам и там стал рыться в телефоне в поисках голосового переводчика. Спустя долгое время битвы с искусственным интеллектом за звучание слов, я получил более-менее логичную картину того, что мне было рассказано. Я всё это переписал в историю болезни и гордо отправился в трансплантологию отдавать семейный анамнез коллегам. После этого снова до вечера спрятался в кардиологии на простейших операциях, задержался до ночи на шунтировании и пришёл в ординаторскую далеко за полночь, без сил свалившись на кровать и так уснув.       На третий день я вышел из ординаторской без травм. Кофейный автомат так и не починили. Хартман сидел на прежнем месте с булочкой, зато рядом с ним лежала вторая нетронутая. Я сразу понял, что он уже научился и купил её мне, чтоб я у него завтрак не отбирал. Я прошёл мимо него, забрав эту булочку, но и на этот раз он меня окликнул.       — Стеф, там снова помощь твоя нужна, — негромко сказал он.       — Ну что опять?! — я не был этим доволен, но обернулся, словно сделал одолжение.       — Ординаторы берут у них пробы для окончательной проверки на совместимость, но не понимают ни слова.       — И вы хотите, чтобы я там торчал в роли переводчика? Пусть сами разбираются, — фыркнул я и хотел было дальше продолжить свой путь туда, куда не знал сам.       — Стеф, я... — Хартман в какой-то панике подбирал слова, чем заставил меня остановиться снова. — Я куплю тебе обед.       Перед этим я не устоял и опять сдался.       — Ну здравствуйте. Si, soy yo otra vez (Да, это снова я), — войдя в процедурный кабинет, я увидел четверых ординаторов в синеньких хирургичках в лице двух парней и двух девушек. Они делали мужчине пункцию, а я уселся на стул к нему лицом, скрестив руки. — Sé humilde (Смиритесь).       Мужчина улыбнулся и посмотрел на девушку, которая стояла у меня за спиной с пустым шприцом из-под местного анестетика.       — Realmente nos gusta este doctor (Нам очень нравится этот доктор), — внезапно сказал он, от чего я был немного ошарашен, слегка покраснел и опустил взгляд.       — Что он сказал? — спросила девушка у меня за спиной.       — Он сказал... Что... Вы будете общаться через меня, — соврал я. Почему и зачем я вру — я не знаю. Я не хотел, чтоб они знали, что я им нравлюсь. Я и сам не хотел этого знать почему-то.       Очень скоро ординаторы закончили с пункцией, я им не очень и нужен был, потому что за всю процедуру мужчина сказал всего пару фраз, одна из которых была как раз той, что меня смутила.       — Отлично. Если всё будет в порядке, трансплантацию назначат на послезавтра, — сказал один из ординаторов, я перевёл это мужчине и вышел в коридор.       В обеденный перерыв я отправился искать Хартмана, но он нашёл меня первым, со спины схватив меня в охапку и стиснув с довольным урчанием.       — Эй, ну ты чего делаешь? — я оказался словно в плену, но пытался брыкаться, ведь это порядком смущало, только с нашей разницей в росте это было самым бесполезным занятием.       — Просто у меня хорошее настроение и я иду покупать тебе обед, — пояснил он и всё-таки перестал меня жамкать, довольно махнул рукой и двинулся к кафетерию, я смиренно вздохнул и пошёл за ним.       Оплатив мою еду, он ткнул мне на столик у окна, и я понял, что на этот раз я никуда от его компании не отверчусь. Мы уселись в уголок от окна, я достал свой блокнот и стал составлять своё расписание, пока Хартман усиленно пытался со мной завязать разговор.       — Кстати главный сказал, чтоб ты пошёл работать на трансплантацию к тем двоим, — сказал он, ковыряясь вилкой в картошке фри.       — Опять только ради перевода? — я вскинул бровь, не отрываясь от блокнота.       — Нет, но в том числе, — Хартман покачал головой. — У тебя же неплохо получается, так почему бы нет? Если хочешь, мы потом поужинаем вместе.       Я хотел было согласиться, но потом до меня внезапно дошло, что всё это время меня реально подкупают, и я бегаю и выполняю их поручения, как цирковая собачка, а за это меня кормят бесплатно, да и только. Реально выкупают за еду, а я ведусь. Продажная шлюха, ты, Кёлер. Ничтожество.       — Мне, если честно, надоело, что ты меня на всё это подкупаешь. Я ваши просьбы выполняю только потому, что ты мне что-то за это обещаешь. Если б это надо было какому-то другому отделению, ты бы этим не занимался.       — С чего ты взял? Просто ко мне обратились за помощью, а я знаю, что ты мог бы помочь, но просто так не согласишься. И ты просто выполняешь несложную работу, а из-за этого у меня появляется шанс провести с тобой хотя бы немного времени. Да не сдалось мне нахер это отделение, я просто пользуюсь случаем, чтоб с тобой лишние пять минут побыть. Но даже так ты забираешь еду и убегаешь. Даже сейчас ты чем-то своим занят, я-то думал, что этот обед будет значить немного больше, чем просто принятие пищи. Неужто тебе так моя компания неприятна?       Я ничего решил ему не отвечать. Он выглядел вроде и спокойным, только голос у него немного дрожал, оттого он его невольно повысил, из-за чего казался расстроенным. Хотя, по-моему так и было. Я лишь промолчал. Стоило ли мне ему честно говорить, что я из-за него на всё и соглашался, но слишком долго находиться вместе с ним мне было неловко? Я решил, что не стоило. Поэтому промолчал.       Хартман тихо вздохнул, глянув в сторону прилавка.       — Там кексы выставили, я схожу куплю. Надеюсь, ты не сбежишь, — с этими словами он встал из-за стола и занял очередь на кассу. Я и не собирался уходить. Было немного и стыдно за себя, и обед я ещё не доел, так что он мог не бояться, что я удеру куда-нибудь.       Четвёртый день прошёл абсолютно обычно, меня никто не трогал с просьбами, только Хартман на своём сестринском посту как обычно оставил мне булочку рядом с собой, на этот раз только поздоровавшись. Мне и кофейный автомат починили, так что я напился кофе и был вполне в хорошем настроении. Трансплантацию тем доминиканцам назначили на завтра после всех окончательных проверок, и меня уже внесли в расписание на эту операцию. В общем, меня где-то ближе к вечеру нашёл заведующий трансплантологией и объяснил мне, по какому плану мне завтра работать. В самом начале я буду одним анестезиологом на обе операции, то есть сначала я, говоря на испанском, дам наркоз мужчине, а когда потребность в переводе иссякнет, меня заменит один из моих коллег, и усыплять я пойду уже девчонку и, собственно, с ней и останусь на всю операцию. Хартман как раз тоже будет с ней, на этот раз пересадкой заниматься будет он.       — Чуть левее, Хартман... Не сюда, идиот, левее говорю...       — Куда ещё левее-то?       — Левее — это не право. Да, вот так...       — Чёрт... Что-то не получается.       — Прими позу поудобнее, естественно ничего не получится так, как сейчас делаешь.       — Тц... А хотя... Вот так вроде получше...       — Затолкни глубже.       — Мф... Чёрт... Так?       — Глубже, ещё глубже...       — Да не лезет глубже, слишком узко.       — Это ты просто вымахал, шкаф.       — Ай...       — Глубже, я сказал!       — Стеф...       — Чё ты ржёшь?       — Это так звучит...       — Так, блять!       — Ай, ахах, не бей, щекотно! Ты слишком громко всё это говоришь, на нас странно смотрят.       — Ах ты ж... Я б сам достал быстрее, но у меня руки слишком короткие.       — Ты кстати четыре дня ходишь в крови, почему до сих пор не переоделся?       Мы с Хартманом ковырялись у автомата со снэками, пытаясь вытащить застрявший внутри последний батончик с черникой, который договорились разделить пополам.       — Потому что я не был дома, — ответил я, уперевшись лбом в стекло автомата и руководил рукой Хартмана, который валялся на полу, чтоб его рука влезла внутрь автомата.       — И почему ты не был дома? — спросил он.       — Просто потому что не был.       — Все четыре дня?       — Да.       — С ума сошёл что ли?       — А чего? Еда-вода есть, кровать есть, даже душ есть, живи да радуйся.       — Почему ты не идёшь домой? — между тем не прекращал Хартман.       — Я не хочу.       — Почему ты не хочешь?       — Чего ты пристал-то? Достань уже этот чёртов батончик, я есть хочу.       — Сейчас... Ай... Сюда?       — Да. Хватайся.       — Чёрт. Я застрял.       — Заебись.       Хартман растянулся на полу с рукой внутри автомата, я по-турецки уселся рядом с ним, навалившись на стенку, и мы ждали кого-нибудь из травматологии, чтоб пришли и помогли Хартману вытащить руку. Я просидел там с ним до позднего вечера, пока его оттуда не вытащили вместе с нашим несчастным черничным батончиком. Хартман не поехал домой, вместо этого ушёл в душевую, а я сразу же завалился спать в ординаторской.       На пятый день меня как раз утром пытался разбудить Хартман, но я спросонья метнул в него подушкой, чтоб не мешал спать. Прошло около получаса, как он снова пришёл в ординаторскую и стал меня будить.       — Отстань, я спать хочу, — бубнил я, заворачиваясь в одеяло, как в кокон, чтоб он меня не трогал.       — Как поспал, братишка? Я тебе покушать принёс.       — Отста-а-ань, — взвыл я, извиваясь в коконе.       — Да ну я серьёзно, я тебе завтрак купил.       Хартман поставил на тумбочку рядом с кроватью стаканчик кофе и булочку. Я раскрыл глаза.       — Ладно, уговорил.       Я слопал булочку, не выходя из ординаторской, и только после этого пошёл загружаться работой. В тот день должна быть трансплантация у доминиканцев, которые разговаривали со всеми исключительно через меня. Я пришёл к ним в палату и любезно объяснил, что они не должны ничего есть вплоть до операции, так как это связано именно с моей работой в первую очередь, их не только может начать тошнить после наркоза, а прямо на операционном столе, когда их тело уже будет полностью обездвиженно, мне же потом проблемы будут с очисткой их дыхательных путей от полупереваренной пищи. В общем порядком их попугав, я ушёл от них, и в следующий раз мы встретились только под вечер в операционной. Там я до нового позднего вечера наблюдал за работой Хартмана, а после мы вдвоём отправились ужинать, как он и обещал.       — Снова сбежишь? — с грустной усмешкой спросил он, беря поднос у раздачи.       — Нет, — тихо ответил я, не поднимая на него взгляда.       — Ты так и не ответил на мой вопрос. Тебе действительно так неприятно находиться в моей компании?       — Я вчера с тобой весь вечер добровольно просидел у автомата. Тебе ответ не очевиден?       — Ну, может ты по совести там сидел.       — Нет, — коротко ответил я, на этом наш разговор об этом завершился.       Шестой день прошёл весьма весело, от чего я вечером просто вырубился без задних ног прямо на кушетке процедурного кабинета. Утром я, жуя булочку, припасённую Хартманом для меня, собачился с медсёстрами, потом я собачился с хирургом в кардиологии, потом меня отправили говорить с доминиканцами после трансплантации. Девушка лежала на иммуносупрессорах против отторжения трансплантата в стерильном боксе интенсивной терапии, а мужчина лежал в общей палате, так что я общался с ними по отдельности. Потом я собачился с другим анестезиологом, погонял ординаторов, отчитывался перед главврачом за косяк одного из них, и вечером просто упал на кушетку у дверей операционной и уснул. Хартман меня тут нашёл, снова пристав, почему я не иду домой. Но я уже уснул. Или притворился. Я не хотел просто с ним об этом говорить.       На седьмой день тот доминиканский мужчина внезапно скончался. Никто не понял, почему. Ведь всё было абсолютно нормально. Вскрытие показало, что он истёк кровью изнутри, и дело было в его остатке печени. Шов разошёлся. Мелочь, да и только, а вот девушка-студентка осталась и без отца теперь тоже. И кого отправили об этом говорить девушке? Конечно, меня. Я же говорю по-испански.       Девушка долго рыдала и винила себя в смерти отца. Я же чувствовал себя неловко оттого, что должен её приободрить, но не знал даже, что сказать, я ведь таким обычно не занимаюсь. Затем пошли откровения от неё, что я им обоим очень нравился, ведь единственный их понимал, хотя всего лишь-то знал испанский. Понимать слова одно, а вот искренне к этому отнестись — другое. Я же работал с ними на подкупах Хартмана. И всего лишь понимал их слова на испанском, который выучил в детстве по велению матери. Так же, как бы и понимал английский, который учил в школе, как второй иностранный. Так же, как понимаю латынь с универа. Как понимаю французский с курсов университета. Так же, как понимаю русский с больничных курсов в ординатуре. Так же, как понимаю родной немецкий. Я могу понимать слова как угодно, но думать, что я действительно их понимаю так, как им хочется думать, что я понимаю — очень наивно. Очень добрые эти доминиканцы оказались. Добрые и наивные. Мне лишь хотелось качать головой девчонке в ответ, ведь я не думал, что действительно понимаю их именно ментально. Но, видимо, ей было важно так считать. Переубеждать я не стал. Если ей так легче, пусть так будет.       Я был немного подавлен в седьмой вечер. Хартман сидел на сёстринском посту возле отделения реанимации. Тоже, наверное, был без настроения. Там за зеркальными дверьми мелькали красно-синие огни скорой на фоне отблесков заката чуть правее. Он ужинал, слушая музыку в наушниках, я немного замялся в стороне, но потом молча подошёл к посту, запрыгнув на стойку к нему.       — Привет, — тихо сказал он, вынув наушник из уха и протянув его мне.       — Привет... — со вздохом отозвался я, взял у него наушник и опустил голову. Хартман не стал меня ничего спрашивать насчёт пациентки, вместо этого он протянул мне коробочку апельсинового сока и очередную булочку из кафетерия. Я кивком поблагодарил его и уставился туда же, куда и он — на подъезжающие ко входу машины скорой помощи и выгрузку пострадавших бедолаг из них. У него в наушниках играла одна из наших любимых песен, которых у нас с ним целый отдельный плейлист. Из-за этого я невольно уходил куда-то к себе в дебри мыслей.       — Вот того вряд ли уже откачают, — Хартман вдруг подал голос, указав мне на парня в каталке с окровавленной головой. — Зато кого-то спасёт из нашего отделения.       — Да... — я тихо вздохнул, распечатывая трубочку для сока. У Хартмана, видимо, это был способ такой начать разговор, потому что в следующую секунду он уже сменил тему:       — Почему всё-таки ты не возвращаешься домой? Неделя уже прошла.       — Я не хочу, я ж сказал.       — Так почему?       — Тебе так обязательно об этом знать?       — Да. Что случилось?       Я тихо вздохнул. Откровения и честность никогда не были моей особенностью, а с Хартманом, особенно в последние годы, тем более. Но он тут сидит с грустным видом на закате и с нашими любимыми песнями, что я даже сам не понял, как у меня развязался язык.       — Я не хочу возвращаться к себе в квартиру, потому что там уныло и тоскливо по вечерам, а я там только тогда и бываю. Я специально ухожу из дома при каждой возможности, чтоб не вспоминать о своём ничтожном существовании вне работы. Я остался тут, потому что психанул, вспомнив, что дома меня опять в одиночестве сожрут мысли, а тут я могу на что-то отвлекаться, вспоминая, что я врач и на что-то влияю здесь, потому что за пределами больницы я очередное человеческое ничтожество.       Поздно я закрыл рот, поняв, что сейчас Хартман будет меня пытаться жалеть, я этого не добивался. Мы сидели с ним слишком близко, связанные наушниками, и я после сразу замолк, отвернувшись. Чёрт, нельзя так вестись на него. Я уже давно и слишком долго на него так ведусь. До сих пор ничего сделать не могу с собой.       — Стеф, ты.... Ты не ничтожество, ты что такое говоришь...       Я повернул к нему голову, поднял взгляд и понял, что он в упор смотрит на меня. Каждый раз, сталкиваясь с ним взглядом, я уже не мог ему врать. Он выглядел каким-то грустным, словно это его я назвал так.       — Говорю как есть, — буркнул я и отвернул голову, невольно покраснев.       — Это неправда. Если тебе так одиноко, почему ты убегал от меня за завтраком?       — Сейчас ведь не убегаю, видишь?       — Вижу, Стефа... Пожалуйста, больше не убегай от меня...       Его резко перебила запрыгнувшая на стойку медсестра, от чего я даже вздрогнул.       — Аллесберг, так что там по поводу ужина? — громко провопила она ему на ухо, что он аж отпрянул корпусом в мою сторону от неё.       — Ах, да...       — Что ж, видимо сейчас я буду только мешать, — я нервно улыбнулся и спрыгнул со стойки вместе с коробочкой сока, мельком заметив, в каком Хартман неловком положении и замешательстве. Он это всё говорит мне зачем-то, а в следующий момент всему мешает одна из его девчонок. Я привык уже. И это значило, что мне как раз надо всё сделать наоборот тому, что он сказал.       — Ну... — услышал я жалобное за своей спиной, обернулся и тихо вздохнул.       — Адъёс, амиго. Я не буду тебе мешать.       И я ушёл. Я ушёл в раздевалку, забрать из шкафчика свои вещи. И я действительно спустя неделю пошёл, наконец, домой. Хоть и по-прежнему этого не хотел.