Записки нелюдимого анестезиолога

      Как-то на третьем курсе вместо того, чтобы сидеть жрать пиццу, пить пиво и всю ночь смотреть очередной показ нового сезона «Клиники», мы с Хартманом отправились в ночной рейд колесить на скорой помощи Берлин. Ну, точнее, это Хартман отправился, а я с ним за компанию заставил санитаров взять меня с собой. Ничего очень страшного не произошло, но дело было, в общем, так.       Каждый год у нас была традиция, когда я на целую неделю переезжал жить к Хартману, а всё потому, что на первом курсе мы узнали, что у нас есть общий любимый сериал «Клиника», и с тех пор с премьерой каждого сезона мы съезжались и несмотря ни на что до глубокой ночи досматривали весь показ. Конечно, мы вдвоём кучу сериалов пересмотрели вместе, но «Клиника» была первой, она нас практически связала, и мы действительно этот сериал полюбили и подсели. Сериал крутили после полуночи примерно серии по четыре в будни. Я вваливался к нему на неделю, тусовался у него на кухне, воровал печенье, вытаскивал по углам его заначки сигарет и докуривал их на балконе с кофейком в руках на фоне заката. Дрых у него на диване один, либо иногда прямо кучей вместе с ним, если мы отрубались за теликом после пары баночек пива. Мы ничего не готовили, вместо этого к полуночи мы заказывали пиццу и садились за ящик смотреть до глубокой ночи сериал вместо того, чтобы учить анатомию и фармакологию. Кстати, по ним мы экзамены на «отлично» сдавали. И так мы каждый год, пока сериал не кончился.       В общем, это был очередной такой традиционный ежегодный съезд друзей по поводу нового сезона любимого сериала. Была ночь со вторника на среду, точнее поздний вечер вторника, мы ждали полночь и свою пиццу и скучали за учебником пропедевтики. Хартман жаловался, что у него болит живот, сваливая всё на вчерашнюю несвежую пиццу и целый день, проведённый на одном кофе. Я же заметил, что он прихрамывает, а ещё напялил свитер и поверх него махровый халат.       — И тебе не жарко так? — любезно поинтересовался я, между делом зачитывая вслух параграф на латыни. Хартман задумался.       — Хм, а вообще ты прав, — он многозначительно кивнул и скинул с себя халат со свитером, оставшись в одной футболке и усевшись обратно на диван.       — А ты вообще зачем так оделся?       — Не знаю, холодно было что-то, — он дёрнулся и повёл плечами, словно это он сейчас и ощущал.       — Ну-ка, — я бросил учебник и вызов латинского дьявола, встал на диване на коленях и потянулся к его лбу своими постоянно ледяными руками, проверяя температуру по ощущениям. — Да у тебя жар.       Хартман откинулся затылком на диван и внезапно захохотал.       — Не-е, просто мне становится очень жарко, когда ты приближаешься, — лыбясь и жмурясь, выдавил из себя он. — И у тебя руки холодные, поэтому тебе кажется. М-м-м… Нет-нет, только не убирай, это приятно…       — Да прекрати, дурак, у тебя реально жар, — я слегка повысил голос, пытаясь достучаться до Хартмана, который потихоньку входил в астрал, кайфуя от моих холодных рук у себя на горящем лице. — Живот, говоришь, болит?       — М-м, ну это, да, — не раскрывая глаз, отозвался тот. А потом резко поднял голову, посмотрев на меня. — Так, стоп, что?       — Мне это не нравится, — серьёзно и обеспокоенно заключил я, всё-таки убирая руки с его лба и встав на ноги. Хартман потянулся за мной и холодком, но не успел меня схватить и просто рухнул на диван, смиренно обмякнув и вздохнув. — Мерь температуру, я позвоню в скорую.       — Ну Сте-ефа, — заныл Хартман, извиваясь на диване. — Ну какого чёрта? А сериал?       — Да ты нормальный?! Это поважнее будет! — отозвался я, притаскивая табуретку, чтобы дотянуться до аптечки за градусником.       — Что именно? — переспросил он, с дивана наблюдая за мной.       — Ты, — я спрыгнул со стула и ткнул в него градусником. — На, измеряй. Я звоню в скорую.       Хартман выдавил из себя лыбу, словно уже успел слегка хлебнуть пивка из холодильника, которое мы припасли для ночи, и забрал у меня градусник.       Скорая прикатила где-то через полчаса, за это время я собирал Хартману сумку в больницу, запретив ему вставать с дивана. Мы с ним похожи на старых супругов, у меня мать так же собирала отчима в больницу с камнями в почках. Потом я чуть не подрался с санитаром за право поехать с ними. В общем я победил, и мы к полуночи отправились в рейд на скорой, пропуская новые серии сериала и позабыв про курьера с нашей пиццей. Всю дорогу я наблюдал, как медсестра что-то колет Хартману и меряет ему давление, пока он с ней, вроде бы, пытается заигрывать.       К часу ночи Хартману подтвердили аппендицит. Мы оба знали, что его сейчас повезут на операцию, и я увидел, что мы воспринимали это по-разному. Он, лёжа на каталке под капельницей, сохранял спокойствие, шутил и смеялся вместе с медсёстрами и санитаркой. Пришёл хирург, поздоровавшись с нами, посмеялся вместе с ним, рассказал, что операция простецкая и должна пройти без осложнений. Хартман же поведал, что мы тоже будущие врачи. Он сохранял странное спокойствие, словно не понимая, что его сейчас будут резать. На его месте я бы уже начал сильно нервничать. Я даже на своём месте нервничал, он мой друг как-никак. Я бываю параноиком. Как сказал Великий Доктор Кокс: «По статистике девяносто пять процентов людей с раком прямой кишки четвёртой стадии умирают в течение пяти лет, девяносто пять процентов операций по аппендэктомии завершаются успешно. Мы видели людей, что выжили при раке и людей, что умерли от аппендицита. Статистика не имеет значения в отношении одного конкретного человека». Или как-то так. Сейчас уже точно не помню, но смысл ясен. Я боялся.       В общем, хирург сказал, что пойдёт сейчас готовить операционную и позовёт анестезиолога, после чего удалился, и мы с Хартманом остались одни. И я внезапно увидел, что он убрал с лица улыбку и взглянул на меня, стоящего рядом с его каталкой. Я удивлённо посмотрел на него в ответ, ведь увидел, что он внезапно побледнел.       — Всё хорошо? — негромко спросил я.       — Ты что, тут всю ночь будешь? — тут же задал он встречный вопрос.       — Ты мне предлагаешь на пары идти одному? Конечно тут буду, — я непонятливо свёл к переносице брови, опустившись на край каталки перед ним. И тут Хартман слабо улыбнулся снова, выдохнув.       — Значит, всё точно будет в порядке, — я почувствовал, что он полностью обхватил моё запястье своей ладонью, слегка его сжав. — Спасибо.       Тогда я понял, что он тоже боится. И всё встало на свои места. Просто он умеет это маскировать, а я нет. Но со мной он честен. А ещё он тоже был со мной, когда мне было страшно и я задыхался в панической атаке. Значит, я тоже так должен делать. Тем более я реально не пойду без него в универ, иначе эта паническая атака меня опять может схватить, а его рядом не будет. И меня рядом не будет, пока он в больнице. Я знаю, что нам лучше держаться вместе.       Я не успел что-то добавить, потому что пришёл анестезиолог, перекинулся парой слов с Хартманом, вколол ему успокоительное и укатил его в операционную на аппендэктомию. Хартман вяло помахал мне напоследок, а я остался его ждать. Я сидел в комнате ожидания в оперблоке, расположившись на стуле со стаканчиком кофе из автомата, который нашёл в холле больницы. Я ужасно хотел спать, но мне не спалось. Я не мог спать, учитывая, что у меня бессонница, я сижу на жёстком стуле, пью кофе и нервничаю. Я не могу спать в таких условиях. Так что в ту ночь я не спал. Я был в комнате один и у меня был телевизор, я мог бы включить его и досмотреть остатки сериала, что ещё показывали в это время. Но я этого не стал делать. Всё-таки в дружбе очень важна верность. Хартман бы расстроился, если бы я посмотрел сериал без него и если бы ушёл от него в этот серьёзный момент, чтобы поспать и идти на учёбу. Знания я догнать всегда смогу, а вот вину загладить в том, что ушёл бы от него — вряд ли. И я сам не хотел уходить. Он нужен мне, я нужен ему. Наверное, из-за такой верности и привязанности мы так долго остаёмся друзьями.       Ближе к четырём утра Хартмана вывезли из операционной в интенсивную терапию, я тут же перебрался туда. Сообщили, что операция прошла успешно и сказали позвать, когда он начнёт просыпаться, чтобы экстубировать его, потому что он был на искусственной вентиляции лёгких. Ещё сказали то, что если всё будет хорошо, то его выпишут послезавтра, а мне по желанию разрешили остаться с ним в стационаре. Хартману решили позволить спать, потому что был достаточно ранний час. Даже я немного задремал на крае его подушки, сложив на неё руки, пока сидел рядом на стуле у изголовья койки. Волноваться теперь мне уже было не о чем. Хартман проснулся где-то к полдевятому утра, я проснулся в восемь. Я вызвал хирурга, он вынул трубку из его трахеи и вколол препарат, чтобы тот начал дышать сам. Взгляд у моего друга был мутным, он через полуприкрытые веки смотрел в потолок, не особо что-то ещё понимая после наркоза.       — Мне опять жарко… — прохрипел он. — Значит ты где-то рядом, Стеф.       — Да тут я, — отозвался я, коснувшись его плеча. — Это всего лишь совпадение.       Хартман медленно повернул голову в мою сторону, мутно на меня глядя и слабо глупо улыбнувшись.       — Не-а, у меня уже чутьё на твоё присутствие, — он слабо усмехнулся. Я спорить не стал, вместо этого всё-таки тоже улыбнулся.       Весь день я практически от него не отходил. Мы болтали ни о чём, повторяли анатомию, смеялись, что-то напевали вдвоём. Медсёстры меня пытались прогонять под предлогом, что больному нужен покой, но Хартман вступался и просил, чтоб меня не выгоняли. Я видел, как ему становилось лучше, оттого мне самому было легче. К обеду к нему вернулся аппетит и ему принесли еду. Пока он ел, мне позвонил староста и спросил, почему нас вдвоём не было на парах, телефон Хартмана остался дома, потому не отвечал.       — Аллесберг в больнице. Я с ним, — пояснил я.       — Похвально, конечно, но когда он придёт, то у него будет справка и уважительная причина, а у тебя этого не будет, — ответил мне староста, я вздохнул. У него была такая зазнавшаяся манера.       — Я всё понимаю. Но я должен был остаться. И останусь, пока его не выпишут.       — Я поставлю это тебе как прогул. Будешь отрабатывать.       — Ну и буду. Но я останусь с ним.       — Всегда-то вы вместе, — фыркнул староста и сказал самую классическую и заезженную фразу: — А если он с крыши пойдёт прыгать, ты тоже что ли?       Я закатил глаза и замолчал, сделав многозначительную паузу. А потом ответил ему так, как он не ждал, уверенно и твёрдо:       — Да.       И бросил трубку.       Я знал, конечно, что потом буду слушать о том, что у меня не всё в порядке с психикой и пора к психиатру, но я даже спустя столько лет до сих пор не знаю, что со мной будет, если Хартман вдруг по каким-то причинам исчезнет из моей жизни насовсем.