Её демоны

      Год назад, Кумагаи Мику…       По лицу текла тушь, смешанная с солью. Через порванные после падения колготки виднелись ссадины — быстрые красные росчерки, из которых сочилась бусинами кровь. Омытые дождём волосы растрепались, прилипли к шее и лбу, на которой вздулась тонкая венка. И в ночной тишине, на одинокой улице, раздавались громкие, отчаянные рыдания, а вместе с ними рывком, словно слой свежей, ноющей кожи, вырывалась душа.       — Нет, нет, нет, — прошептала Мику надрывно, почти поскуливая. — Нет… Пожалуйста, нет…       Тело тряслось. Звуки сирен хлыстом разрезали ночную тишину, озаряя красно-синим светом дом с открытой дверью. И на улице, на крыльце, сидела шестнадцатилетняя девушка, которая тёрла лицо руками, испачканными в чужой крови. Алые пятна пропитали бежевую рубашку, заправленную в клетчатую юбку.       В руке она сжимала листок, который уже промок от дождя и замарался кровью. Следом за скорой приехала полиция, которая пыталась расспросить, что произошло, но из-за нескончаемых рыданий слова застряли в горле. Мику тряслась, кричала, умываясь слезами, и не слышала, что происходило вокруг неё.       Она разжала окоченевшие пальцы, когда полицейский попытался мягко забрать у неё листок с содержимым:       «Писать мне больше некому, поэтому напишу тебе. Я рада, что тебе стало лучше и что ты нашла друзей. Каждый раз я была счастлива видеть твою улыбку и слушать о твоих достижениях. Ты подарила мне незабываемые эмоции, всегда слушала и поддерживала. Позавчера у меня умерла бабушка — не выдержала горе. И я больше не выдерживаю. Прости, Мику. Ты моя лучшая и единственная подруга — я люблю тебя. И что бы не случилось, пообещай мне, что не бросишь бороться со своими проблемами, что победишь их несмотря ни на что. Не вини себя и спасибо тебе за всё. Будь счастлива, моя подруга.

Рин»

      Два месяца назад в семье лучшей и единственной подруги, которая была у Мику за всю её жизнь, произошла трагедия. Папа, мама и старший брат, которому было всего восемнадцать, ехали по трассе из соседнего города, погостив у бабушки. В этот момент по трассе ехал на высокой скорости беглец, за которым гнались полицейские машины. Произошло столкновение такой силы, что вся семья погибла на месте, а обе машины превратились в две груды металлической массы.       Они познакомились в школе совершенно случайно. Мику пришла к Рике на соревнования по волейболу, когда та ещё училась в выпускном классе. Рика пыталась тогда заниматься спортом, и Мику каждый раз приходила поддерживать её. И в тот самый день к ней подсела она — девушка с румяными щеками и длинными тёмно-русыми волосами, которые пушились одуванчиком в толстой косичке. Рин училась всего на год старше. Она случайно увидела на заставке в телефоне у Мику любимого персонажа из манги и радостно сказала, что тоже обожает его. Так и началось их общение.       Мику не забывала о Рике и отдавала обеим всю себя — и старшей сестре, и новой подруге Рин. Они обе отличались одинаковой скромностью, зажатостью, мечтательностью и тихими голосами, которыми подруги переговаривались каждый раз так, что их мало кто слышал. Рин всеми силами пыталась помочь Мику преодолеть страх перед обществом. И у неё получилось, ведь благодаря Рике и Рин Мику смогла завести знакомых в новой школе, хоть она и начала отдаляться от старшей сестры.       Рин подталкивала Мику к социуму, понимая, что подруга может забыть о ней. И она была готова пожертвовать их дружбой только ради начала новой жизни Мику.       И Мику начала жить, но не так, как хотели бы Рин и Рика.       Ближе к катастрофе, которая постигла семью Рин, Мику стала всё чаще пропадать с компанией ребят постарше, с которыми познакомилась на одном из концертов рок-группы. Лучшие подруги всегда ходили на них вдвоём, наполняя галереи в телефонах громкими видео и смазанными, насыщенными фотографиями, полными эмоций. В такие моменты не страшно было сорвать горло ради того, чтобы ощутить себя живым.       Рин всё больше замыкалась, а Мику разрывалась между старшей сестрой, лучшей подругой, о которой она никому не рассказывала, словно это было что-то бесценное и сокровенное, и новой компанией ребят, которые заряжали её энергией, дарили пустое, но такое нужно для неё внимание. Жаль только, что о пустоте такого внимания она задумалась только после смерти лучшей подруги.       В последний вечер Рин попросила Мику прийти, чтобы поговорить о чём-то важном. Мику сказала, что очень хочет пойти с ребятами на очередной концерт местной рок-группы, и Рин тогда с улыбкой сказала: «Конечно, да. Может, потом как-нибудь». И отказалась идти вместе, потому что устала от шума. Она в целом устала просто жить.       И в тот же вечер Рин не стало. Она вскрыла себе вены вдоль по предплечьям в ванной, полной воды. А на раковине рядом лежало маленькое письмо, написанное бегло, прыгающими буквами, с парой влажных пятнышек, которые словно вот-вот успели высохнуть.       «Она просила меня. Хотела быть рядом. Я могла помочь. Могла уговорить. Она нуждалась во мне. Нуждалась. И умерла… умерла…»       Мику покачивалась и сжимала в крепких объятиях собственные плечи, сидя на ступеньке крыльца. А ссадины на ногах и порванные колготки — следствие падения, когда Мику выбегала в удушающей истерике из дома. Она лишь хотела прийти к Рин после концерта, потому что ощутила укол совести за то, что ушла веселиться без неё. И пришла слишком поздно.       С тех пор жизнь пошла кубарем.       Мику рисовала в комнате. За последнюю неделю она изрисовала целый альбом с плотными листами. Она любила в порыве эмоцией рисовать древесным углём, а в когда хотела поработать над чем-то кропотливо, брала в руки тушь, перо и кисть. Но она больше не чередовала материалы после смерти Рин — брала только уголь. И молчала, мысленно, в одиночестве, хранила картину остывшей, бледной подруги, лежащей в кровавой ванне.       — Тук-тук, — в комнату мягко зашла Рика со скромной улыбкой. Мику вздрогнула и вытащила наушники из ушей. Бесстрастно обернулась и вернулась обратно к альбому. — Ужинать не идёшь?       — Не хочу. Скоро гулять пойду.       — Понятно, — Рика мягко вздохнула и села на край кровати. В тёмной комнате светила только настольная лампа, падающая тёплыми лучами на размашистые мрачные рисунки, словно вытканные из дыма. — Молчишь в последнее время. В школе опять обижают?       — Нет. У меня всё хорошо. Пубертат, наверное, — Мику прыснула. Она стала лениво выводить линии овальным тонким мелком, потом вела по нарисованным штрихам пальцами, превращая их грубость в нежную размытость. Пальцы почернели.       — Наверное, — Рика положила руку на стол, а сверху упёрлась подбородком. Заглянула в альбом, затем на сестру снизу вверх взглядом оленёнка, вздёрнув невинно брови. — Что рисуешь?       — Без понятия. Что в голову придёт.       — Ладно, — Рика вздохнула и встала с кровати, — пойду готовить ужин. Во сколько будешь дома? Только давай не как в последнее время…       — Постараюсь в десять быть дома.       Рика встала, подошла к Мику и приобняла её за плечо. Поцеловала в макушку, а Мику впервые подумала о том, чтобы Рика как можно скорее вышла из комнаты, потому что так же впервые почувствовала, что она её словно душила. У Рики всегда всё шло хорошо: учёба, общение, похвала родителей. У неё всегда были силы, а у Мику их становилось всё меньше. Она стыдилась, что она не дотягивала до уровня старшей сестры. И с недавних пор ей стало тяжело находиться рядом с ней из-за этого чувства. Рике нужны были люди более высокого уровня, чтобы она смогла прыгнуть выше своей головы, а Мику была уверена, что её старшая сестра может это сделать.       Мику выбрала быть рядом с другими людьми, с которыми она ощущала общий жизненный уровень.       Она отложила альбом в раздвижной ящик письменного стола, когда Рика со вздохом вышла из комнаты, и стала собираться: надела тонкие чёрные колготки и платье с юбкой-солнцем по колено нежно-розового цвета. Сверху накинула тёплый, не слишком длинный кардиган, а на ноги — лакированные закрытые туфли на невысоком каблуке.       С друзьями, которых таковыми было тяжело называть, она встретилась в центре города возле многоэтажного огромного клуба — «Vespera». Пока Мику стояла неподалёку и обнимала себя за плечи, на неё косо смотрели два охранника на фейс-контроле, которые проверяли документы у всех, кто хотя бы немного походил на несовершеннолетнего. Она уже поняла, что ей тут делать нечего, но раз приятели сказали, что у них всё схвачено, значит, нужно было ждать.       К ним подошёл беловолосый молодой мужчина. Мику подошла к своей компании — одной девчонке и трём парням — чуть ближе, чтобы послушать, о чём говорил им этот парень. Он был непривычно высоким, даже слишком, от чего притягивал к себе много внимания. Мику было неловко задирать голову так высоко каждый раз, чтобы взглянуть на его лицо.       — Ну всё, значит, сейчас подойду и скажу, чтобы пропустили пятерых, верно? — спросил он, и один из парней кивнул.       Ступил на шаг назад и ударил Мику рукой в плечо так, что она пошатнулась.       — Ой! Прости! Не убил? — резко обернувшись, сказал торопливо он, наклоняясь. Мику подняла взгляд и увидела его небесно-голубые глаза. — Годжо Сатору, — представился мужчина и улыбнулся, поправив её слетевшую с плеча кофту. — Надеюсь, тебе здесь понравится.       И Сатору широким, быстрым шагом подошёл к охранникам на фейс-контроле.       — Это кто? — глядя ему вслед, спросила Мику у самого старшего парня из их компании — Харуки.       Ему буквально сегодня исполнилось двадцать два года, именно поэтому он решил благодаря знакомству с Годжо провести трёх несовершеннолетних друзей в клуб. Самая проблемная была Мику — ей было всего шестнадцать, в то время как второму младшему в компании — девятнадцать.       — Скажем так, работает на владельца клуба, — ответил Харуки, взъерошивая чёрные, отросшие до мочек волосы. — Познакомился с ним пару месяцев назад.       Мику ничего не ответила. В последнее время после того вечера у неё часто не находилось слов для собеседника. Либо белый шум в голове, либо всплывающие картинки: глубокие порезы, кровь, алая вода, письмо…       Всякий раз, когда она вспоминала об этом, Мику всеми силами отвлекалась. Она стала совершать безрассудные вещи, которые занимали мысли на продолжительное время. И обычно чем стыднее и безрассуднее был поступок, тем дольше он вытеснял мысли о Рин.              Они прошли в клуб спокойно, хотя один из охранников слишком недовольно посмотрел на Мику. Она косо глянула на него и запомнила его взгляд: ей стало стыдно — и хорошо, так должно быть. Она подумает об этом взгляде не больше десяти минут, заодно и выкинет из головы Рин как песню, которая слишком долго крутилась в голове.       Этот клуб был для неё единственным дорогим местом, где она бывала. Харуки её угощал, но каждый раз, когда Мику видела цену на очередной коктейль, пить его уже не хотелось. И это чувство отступало с каждым новым стаканом, когда сознание начинало мутнеть.       — Ну что, молодёжь, отдыхаете?       К ним на длинных ногах подскочил Годжо. Он упёрся в их столик руками, наклонившись.       — Как дед говоришь, а тебе всего двадцать пять! — возмутилась единственная девушка из их компании, не считая Мику, — Аканэ. — Как видишь всё хорошо!       — Ты принёс? — спросил Харуки, подняв голову к Сатору.       — Тише ты, не здесь же, — Годжо осёкся по сторонам, наклонившись чуть глубже к ребятам.       — А я слышал, тут спокойно раздают…       — Тихо, говорю! — шикнул на него Годжо. — На второй этаж все дуйте.       — Там же бронировать надо, — запротестовала подруга, выпрямившись нервно в струнку.       — Нормально всё, идите, — Годжо махнул рукой. — Харуки уже заплатил.       — А ты будешь? — спросил Харуки у Мику. Та вздрогнула, когда обратились к ней. Повернулась на приятеля и вопросительно дёрнула подбородком.       — Буду что? Я вообще не понимаю, о чём вы, — Мику нахмурилась. Она косо глянула на Годжо, который насмешливо наблюдал за этой сценой.       — Он про кокс, — расслабившись, прыснула Аканэ с красными передними прядями и пирсингом на брови. — Та ещё дрянь. Уж лучше травку покурить, чем эту дурь нюхать. Ты своим носом, Харуки, уже даже вонь из канализации порой не чувствуешь.       — Да нормально, забей, — сказал Харуки беспечно. — Погнали.       Они подскочили со своих мест. Из их компании осталась только Мику. Она играла трубочкой с кубиками льда на дне длинного стакана, в котором ещё блестели остатки красного напитка.       — Какая-то ты вялая. Впервые здесь? — спросил Сатору, наклоняясь чуть глубже, чтобы поймать взгляд Мику, опустившей голову.       — Впервые. Я думала, мы тут только пить и танцевать будем.       — Тебя никто и не заставляет. Знаешь, кокаин — эта такая херня. Мысли отлетят — потом саму себя забудешь.       — Мысли отлетят? — спросила Мику задумчиво. На секунду она поймала желание попробовать, чтобы забыться, но тут же отдёрнула себя. От одной только мысли стало так стыдно, что ей хотелось закрыть голову руками или вовсе ударить себя по лицу наотмашь. — Да, ты прав. Я не хочу себя забывать.       — Присоединяйся к ребятам, а я тебя угощу коктейлем, чтобы не грустила. Выше нос! — Он щёлкнул Мику по кончику носа и улыбнулся ей, когда они встретились взглядами.       На втором этаже было спокойней, но музыка всё так же грохотала и била по ушам. На соседнем столике отдыхали шесть человек, разливая крепкие напитки из бутылок. Мику видела цены на целые бутылки в меню, и она в очередной раз убедилась, что сюда ходили только богатые люди или те, кто могли подсесть на шею к богатым и за их счёт выпить.       Во всяком случае пускали сюда всех, кроме несовершеннолетних. И даже в этом случае делали исключения благодаря удобным знакомствам. Были бы деньги.       Годжо шлёпнул на стол перед Харуки пакетик с белым порошком. Тот поспешил открыть его, высыпал немного на стол и выровнял в одну короткую линию с помощью банковской карточки. Передал второму парню, тот передал третьему. И они в один раз втянули носами кокаин.       — Бля, — выдохнул Харуки и откинулся на спинку дивана, разминая плечи. — Сейчас попрёт.       Они спускались на первый этаж, чтобы потанцевать. Спустя час Мику и её подруга Аканэ смеялись со всего подряд, слушая друг друга и не особо вникая, кто что говорил. Настолько кружилась голова и расплылся мир, что остался только непонятный шум вокруг. И то даже его словно не существовало.       Годжо рядом с ними наклонился над столом. А когда выпрямился, вытер рукавом рубашки покрасневший кончик носа.       — Ты чё, наркоманишь?! — удивилась громко Аканэ и засмеялась, уткнувшись в плечо Мику. Обе чуть не повалились набок на кожаном диване. — А такого правильного из себя строил, — она надула щёки и прыснула, Мику хохотнула вместе с ней.       — Когда такое было? Не было такого, — Годжо посмеялся. — Могу иногда, когда босс не видит.       — Твой босс сам же наркоту эту распространяет, — прыснула Аканэ, но в этот раз со злой иронией.       — Так в этом и суть. Он про неё и знает хорошо, поэтому запрещает. Ну хотя как запрещает, скорее просто не одобряет. Если переборщить — всё, пизда, вылетишь с работы быстрее, чем успеешь новую дорожку снюхать. Так, хватит про работу! — Годжо передёрнуло, он стал стучать ногой по полу и барабанить ритмично по столу в такт музыке. — Лучше расскажите что-нибудь. Слишком тухло сидим.       — Рин! Эй, Рин! — раздался отчётливый крик откуда-то сбоку.       Мику вздрогнула, вскочила и огляделась по сторонам. Сердце защемило, его стук звучал громче музыки.       За столиком неподалёку одна девушка звала другую, когда та чуть не упала. На Мику ледяной глыбой свалилось разочарование. Всего на секунду появилась надежда, что незнакомки звали её лучшую подругу, словно разум и сердце забыли картинки её смерти. Мику смотрела перед собой, пытаясь прийти в себя и унять дрожь в руках. Аканэ потянула Мику за платье, но та не реагировала.       — Ты чего?!       — У меня лучшая подруга умерла, — выдохнула Мику и осела на диванчик. Она впервые сказала это вслух, потому что боялась этих слов. Страх вернуться в ту ночь и ужас перед осознанием не давали ей открыть рот всякий раз, когда она хотела признаться. И алкоголь слишком сильно развязал язык. — Вены вскрыла. В ванной. И письмо оставила, — Мику засмеялась сквозь слёзы, закрыла лицо руками, задышала часто и глубоко ртом сквозь пальцы.       — Эй, совсем плохо, да? — спросил сочувствующе Сатору и протянул к Мику руку.       Он сжал её пальцы в своих, потряс подбадривающе. Мику не сразу обратила внимание на его жест — он казался слишком невесомым и мягким из-за пьяного состояния. А ещё — очень тёплым. Потому что руки у неё стали ледяные, словно она подержала их в чане со льдом.       — Всего неделя прошла, — проговорила Мику. Аканэ обняла её сбоку, но она особо не слушала и даже не могла вникнуть в смысл слов подруги. Она напевала песню, которая громко звучала с первого этажа и барабанила по ушам. — А будто это было вчера.       — Я тоже друга не так давно потерял. В перестрелке за границей. Вот это мясо было, конечно. Ух! — Годжо передёрнуло, он подвигал активно челюстью, словно она онемела. — Я тебя понимаю. Угостить тебя ещё коктейлем?       — А меня? — пробурчала Аканэ и свалилась головой на руку, которую положила на стол, как мёртвую рыбу. Она и сама была похожа на рыбу, которую бросили на суше — еле двигалась и еле как открывала рот в попытках что-то выдавить из себя.       Годжо только посмеялся и встал, пообещав, что скоро вернётся с самым лучшим коктейлем из меню — и всё за его счёт. Мику улыбнулась ему в ответ натянуто, вытирая слёзы. Проверила руку — её очертания расплывались, иногда раздваивались. Туши не было — значит, повезло, не потекла.       Мику протянула руку к крошечным остаткам кокаина на столе. На пальцах остался белый порошок. Она пыталась сфокусировать на нём взгляд, щурилась, пытаясь понять, что в нём было такого опасного. Вроде Годжо был в своём уме, да? Вроде ничего плохого с ним не случилось? Вроде контролировал себя, понимал дозировки и мог вовремя остановиться.       Потерять себя… Забыться…       А если попробовать всего раз? Что может случиться всего от одного раза? Разве организм успеет привыкнуть? Это же всего лишь один жалкий раз.       Всего раз отдохнуть от мыслей, которые терзают тупым ножом изнутри. Разве она не имела право просто взять и отключиться на одно мгновение от реального мира, чтобы успокоить нервы?       Всего раз…       Мику прижала пальцы к носу и вдохнула. Но ничего. Там были лишь маленькие жалкие песчинки, но именно этот жест дал ей зелёный свет. Она смогла переступить эту черту, и ради результата она была готова переступить её снова.       — Дай мне тоже, — попросила Мику, вцепившись трясущейся рукой в угол стола. Она смотрела, как Годжо садился напротив неё и ставил на стол два стакана, полных ярко-голубых коктейлей.       — Что дать?       — Ну… порошок этот. Просто попробовать…       — Ты с ума сошла? — Сатору прыснул. — Нет.       — Мне просто нужен способ, как прекратить этот вечный поток мыслей. Я даже спать не могу. Не могу спать, потому что каждый день, почти каждую минуту, вижу мёртвую подругу со вскрытыми венами. И я каждый раз обвиняю себя, что не спасла её. Я не могу больше. Помоги мне, Сатору. Умоляю.       — Давай я лучше дам тебе это, — Сатору достал что-то из кармана. Это был пакетик. Он открыл его. — Садись рядом.       — Зачем?       — Ну сядь, чтобы внимание не привлекать.       — Вы и так снюхали дорожки у всех на виду.       — Не у всех, тут обзор плохой. А пару минут назад на соседний столик пришла компания ребят, перед которыми не хотелось бы просто так светиться. Вдруг не мои клиенты. Прыгай сюда давай бегом.       Мику посмотрела на Аканэ, словно раздумывала. Подруга просто лежала на руке, прикрыв глаза. Мику заботливо убрала пряди волос с её лица и пересела к Годжо. Ей стало неловко даже будучи пьяной. Она всё ещё ощущала себя мышкой на фоне этого белоснежного огромного кота.       Сатору молча потянулся пальцами к её лицу, коснулся губ. Мику с трудом разомкнула их, глядя в чистые, небесно-голубые глаза Сатору. Почему-то именно ему достался такой невинный мальчишеский взгляд. Её языка коснулась таблетка такого же цвета, как и его глаза, и Мику с трудом проглотила её суховатым горлом. И запила её коктейлем.       — Это один раз, Мику, — предостерёг её Годжо. — Только потому что я понимаю, что ты пережила. Понятно?       — Да, понятно, — как заворожённая, она кивнула, не отрывая взгляд от его лица.       — И чтобы было честно, давай повеселимся вместе.       И Годжо закинул в рот такую же таблетку, проглотил её и сделал несколько глотков коктейля, игнорируя чёрную тонкую трубочку.       Сначала — ничего. Мику не увидела никакого вреда или пользы от того, что проглотила. Просто какая-то цветная яркая таблетка, разве она может как-то пагубно повлиять на организм?       Но потом, стоило времени немного пройти вперёд, чего Мику даже не заметила, как её состояние поймало настолько сильную эйфорию, что она ни с того ни с сего ощутила прилив счастья, словно само солнце поселилось в её груди. Вот только осознание, что это чувство — психотропный обман, не возникло. В моменте стало хорошо, этого Мику и ждала. И Рин ушла из головы, и стыд отошёл на второй план, и мысли о Рике испарились, словно их не существовало. Что может быть лучше?       И, как оказалось в последствии, лучше — это точно не решение принять таблетку от Годжо этой ночью.       Сознание блуждало в тумане. Желания смешались с действиями, между ними стёрлась любая грань. Возникла мысль — сделала. Так же делал и Годжо. Очнувшаяся Аканэ пошла в туалет, не замечая их состояния.       — Почему мне так жарко? — Мику посмеялась и прижалась лбом к плечу Годжо. — Я сейчас с ума сойду. Тебя трогаю — и голова взрывается. В голове бабочки. Космический взрыв. Со мной будто разговаривает Вселенная… Так хорошо…       — Вселенная у тебя тут, — Годжо ткнул Мику пальцем в лоб.       Она поймала его руку и укусила. Посмеялась, опустив голову, сделала глоток коктейля, который всё никак не могла допить уже час. И время летело незаметно, Мику перестала считать его чем-то важным, словно самого понятия как «время» больше не существовало. Были только она, Годжо, клуб и эта ночь.       — Ты ещё и кусаешься! — Сатору наигранно удивился и тоже укусил её за руку. Мику вздрогнула, почувствовала по всему телу мурашки с тёплой волной удовольствия. Слишком сильного — она никогда прежде не ощущала чего-то настолько яркого.       — Я ещё бегать умею. Поймаешь меня внизу? — Мику подскочила, шатаясь.       — Хочешь, чтобы я поймал тебя?       — Да, — она мило улыбнулась, снова посмеялась, упираясь руками в стол, чтобы не упасть. — На счёт три, ладно? Начинай!       И она умчалась быстрыми, смелыми шагами вдоль перегородки в виде клетки из металлических прутьев, спустилась вниз по лестнице. Тяжело дыша, почти смеясь от восторга, который кружил ей голову, она смешалась с толпой. В голове всё поплыло от мерцания света, словно это и правда был Млечный Путь, в котором она была одинокой, блуждающей кометой среди сотен и сотен звёзд.       Люди иногда давили, иногда она случайно толкала их плечом, спотыкалась, хваталась за чужое плечо, чтобы выпрямиться. Ноги вели её по огромному залу в разные стороны. И она дышала с завыванием, помня про их игру, помня, что за ней охотился белый волк в этом живом лесу.       — Поймал! — услышала она над ухом.       Годжо притянул её спиной к себе, чуть наклонил голову, чтобы втянуть запах её волос, словно они пахли как-то иначе, чем любые другие волосы. Или просто потому что ему захотелось так сделать. Его и самого качало из стороны в сторону, потому что ноги не держали и несли его куда-то вперёд.       — Много крови было? — покачиваясь с ней в обнимку, спросил Годжо в её ухо. Музыка не заглушала его слова — Мику услышала их отчётливо. Смотрела перед собой, задумавшись.       — Много, — она прижалась макушкой к его груди, прикрыла на пару секунд глаза. Голова закружилась в несколько раз сильнее. — Целая ванна крови. И вены прям такие… тёмные, почти чёрные. Точнее порезы на них. Глубокие. И тело такое… бледно-синее. Лицо опухшее. Как сейчас будто вижу.       — Я тоже видел кровь своего друга.       — Тоже будто сейчас видишь?       — Угу… Прям как сейчас вижу и слышу, как его пичкают пулями. Он падает на колени, просто падает. А под его телом растёт и растёт такая густая, красная лужа. М-да… Если бы я увидел раньше стрелка, смог бы спасти его, — Годжо посмеялся, хотя на веселье это не было похоже.       — Давай потанцуем, — сказала Мику, как только заиграла тихая песня. Она повернулась к Сатору и прижалась к нему, кладя щёку на грудь. — Такой тёплый. И пахнешь приятно.       — Тебя целовал кто-нибудь хоть раз?       — Нет, — Мику посмеялась.       Годжо наклонился, положил руку на её щёку и прижался губами к её губам так отчаянно, словно сам хотел в них раствориться. И Мику ответила с большой охотой, не смея отталкивать его, потому что сама нуждалась в нём, как в воде, кислороде, пище… Они изучали друг друга руками, потому что так требовала таблетка. Наслаждалась друг другом по приказу чёртового вещества в организме. Но всё же между ними была одна крошечная связь, которая имела какой-то смысл без наркотика — схожие трагедии.       Их не смущала разница в возрасте, как и Сатору не смущал возраст Мику в целом. Потому что он не знал, что такое мораль. Он почувствовал ответную женскую ласку — и принял её, наплевав на нравственность. В эту ночь никто из них не знал о принципах, нормах, границах. От них осталась лишь бледная тень.       Поцелуй унёс их прочь из зала в кабинку женского туалета, где они даже не сразу закрылись — к ним случайно заглянула пьяная девушка. Кажется, она плакала, пока вторая её утешала. Они не слышали и не помнили.       Мику стянула с Сатору рубашку только потому, что ей хотелось потрогать его тело. Им и не нужно было раздеваться, они слишком тороплись, чтобы тратить на это время. Так и работает экстази: сначала эйфория, радость, чувство, что ты любишь весь мир и хочешь отдать ему всего себя, потому что считает, что тебя на всех хватит, а потом наступает она — апатия. А следом приходят её лучшие друзья: угнетение, депрессия, ломка…       Слишком грязно, слишком громко. Хотя в кабинках туалетов Весперы было не хуже, чем в отеле.       Точно не тот первый раз, о котором Мику мечтала. Но она ни о чём не жалела ни сейчас, ни потом. Наверное, это одно из немногих решений, которое она не хотела исправить, если бы вернулась в прошлое.       Сатору прижимал её руки к стене, тяжело дышал сзади в ухо, целовал, кусал, мычал и постанывал. И Мику следовала его примеру. Их тела нагрелись, одежда становилась влажной от пота.       Грёбаная точка невозврата. Мику коснулась её и тут же оказалась в ловушке, из которой не хотела искать выход. Потому что знала: стоило ей выйти, всё вернётся снова. Боль, бессилие, страх, мёртвая подруга в ванной — вернётся всё с тысячекратной силой, ударив по ней ядерной бомбой. Она знала, что тонула, и позволяла тянуть себя на дно, выстроив своими руками кокон вокруг своего хрупкого тела.       Но нужно сделать всё, чтобы на дно вместе с ней не тянулись другие. Нужно сделать всё, чтобы тебя возненавидели, чтобы от тебя отвернулись хотя бы родные. Тогда закончатся общие страдания, тогда эта связующая нить между ней и Рикой, из-за которой старшая сестра тонет следом, лопнет. И этому нужно время.       И как только эффект от таблетки начал проходить, в голове стали всплывать мысли о подруге: «Прости, Рин. Я не справилась».       Мику уже знала, что вернётся сюда снова. И снова. И снова. Потому что не справилась.