Её демоны

      В доме стояла гнетущая тишина, когда я и Мику вошли в дом. От нас обеих разило алкоголем, из-за чего я старалась дышать только носом, будто это могло спасти ситуацию. Боялась, что родители вот-вот проснуться и увидят, в каком я была состоянии.       Включила свет в прихожей и стала помогать Мику с обовью. Её укачало в машине, а эффект от таблетки так и не прошёл. Она всё ещё была энергичной, будто полной силой, хотя на самом деле в ней лишь было топливо, сжирающее её внутренности и сознание, пустая фальшивка, от которой она была всё ближе и ближе к гибели.       — Как же я тебя люблю, — Мику повисла на мне, потянула вниз несмотря на свой лёгкий вес. Я была слишком уставшей, чтобы держать её.       — Тише, — шепнула я, с трудом отталкивая сестру от себя.       Мику посмеялась, чмокнула меня резко в губы, от чего я скривилась. Она никогда не позволяла себе целовать меня даже в щёку, Хоть мы и были близки. А тут она поцеловала меня прямо в губы, от чего стало дискомфортно. На секунду за такие мысли изнутри кольнул стыд.       — Мам! Пап! Я дома! — крикнула Мику. Я зажала её рот рукой, тяжело задышала. Собственный перегар обжигал нос.       Я стала смотреть из прихожей в зал и ждала. Щёлкнул злосчастный выключатель, луч света упал из дверной щели. Снова щелчок, и уже стало светло во всём доме.       Мама, кутаясь в халат и обнимая себя за плечи от сонливого озноба, сонным взглядом посмотрела на нас обеих. Послышались тяжёлые шаги за её спиной.       — А я тут… вот… — я отступила от Мику, взмахивая на неё неловко руками, словно показывая сюрприз. Опустила голову, спрятала ладони за спину и стала кусать губы в ожидании родительских нотаций.       — Как вы?.. — мама не знала, что сказать. За её спиной показался папа. Он потёр глаза, поморгал пару раз в нашу сторону.       — Это что ещё за платье такое? — спросил строго он, оглядывая Мику с ног до головы. Я тоже кинула на неё взгляд. Локти и колени все красные и в лёгких ссадинах — слишком часто падала.       — Мама, папа, — Мику радостно бросилась вперёд, крепко обнимая родителей, нежась. Я напряглась от очередной волны стыда. — Не представляете, как я скучала! Дома есть еда? А попить? Пить так хочется — жуть просто. В машине укачало. Рика мне помогла, кстати. Она вот… ну… пришла ко мне. Вообще мне там было весело, я хотела там остаться, всё-таки Кэтсу ждал меня. И не зря же Сукуна меня туда через весь Токио вёз. Но Рика тоже молодец! Нет, не тоже. Она просто молодец!       — Чего?.. — выдавила из себя мама сонным голосом, поморгала. — Какой Кэтсу? Какой Сукуна?       — Мама, не обращайте внимания, она, ну… — Я стала оттаскивать Мику от родителей, которая будто хотела их придушить своей любовью. Страшно говорить им о наркотиках. Не хотелось лишний раз расстраивать, хотя они увидели всё сами.       — Рика, ты пьяная? — папа нахмурился так, что тень от его бровей сделала его глаза чёрными. Я чуть втянула голову в плечи.       — Нет! Вообще нет!       В какой-то степени я и не обманывала. Из-за адреналина, который разогнал кровь по организму, я протрезвела. Всё это время с тех пор, как меня стошнило в клубе, я только и думала о Мику и о том, как нам вдвоём благополучно добраться до дома. У меня почти не осталось личных сбережений. Почти все деньги я потратила на такси.       — Вы были вдвоём? — спросила мама и подошла к нам. Она осмотрела Мику и тут же обняла её, глубоко вздохнув. Шмыгнула, погладила младшую по спине. А та крепко вжалась в неё ответ, понежилась щекой о щёку, довольно пропищала, словно щенок.       — Я нашла её.       — И решила заодно сама выпить? — спросил папа без тени радости. Он был скорее зол, что увидел нас обеих в таком состоянии поздно ночью.       — Я… я встретила знакомых. Предложили выпить, не отказала. Много не пила. Зато Мику дома.       — Дома, — отец выдохнул, глядя, как мама и Мику обнимаются. Между нами росло напряжение. Мы смотрели друг на друга: я — исподлобья и виновато, а отец — строго и сердито.       — Идите спать обе. Завтра поговорим.       Он развернулся и ушёл, тяжёлыми шагами скрывшись в комнате. Мама потрогала меня за плечо, решив, что это будет лучшей поддержкой для меня, и ушла следом за отцом. Она пожелала нам спокойной ночи. Я видела, как сильно она не хотела уходить от нас. Будь сейчас день, она не смогла бы отойти от Мику ни на шаг. Им был необходим сон, потому что они хотели продуктивно работать, чтобы содержать семью. Между нами, детьми, и родителями всегда вставала работа.       Снова одиночество свалилось тяжёлым грузом на плечи. Посмотрела на Мику: она трогала полки, стены, топталась на месте, обнимала себя за плечи и гладила. Ей не хватало тактильных ощущений, не хватало чужих объятий. Причём любых, даже от незнакомца. Будь её воля, она бы накинулась на первого встречного парня и завела бы его куда-нибудь в тёмный угол, чтобы спустить с него штаны.       — Пойдём, — я повела Мику в комнату. Она не стала сопротивляться.       Я помогла ей раздеться, смыть потёкший макияж с лица. Чем больше времени проходило, тем сильнее Мику расслаблялась и тем больше тревожилась. Её трясло, взгляд бегал по комнате. Мику начала грызть заусенцы, чесать ноги до кровоподтёков. Пришлось искать успокоительное. Всё это время она болтала обо всём и ни о чём, а я отвечала ей только кивками, не слушая. Всё это время я думала о том, что произошло в клубе.       Слёзы то и дело выступали на глаза, когда воспоминания наваливались на меня ледяной лавиной. Угрожающий Чосо, сжимающий мои щёки до боли. Его крики, провокационные вопросы… Таблетка, которую он решил мне всё-таки не давать. Словно просто проверил мою решительность и способность пожертвовать собой ради сестры и своих принципов, ради собственного долга.       Мику уснула. Алкоголь и усталость сломили её. Я села на пол рядом с её кроватью, положила руку на матрас и понизила яркость на телефоне.       «Мы дома. Мику спит», — написала я сообщение Чосо.       Не знала зачем. Захотелось предупредить его. Мне показалось в туалете, когда он помог мне умыться и успокоил от истерики, что ему не было всё равно. Он проявил заботу, и она мне почудилась искренней, хоть до этого он и причинил мне боль и моральную, и физическую. Он чудовище, но всё же очаровательное чудовище.       «Почему сама не ложишься?» — почти сразу пришёл ответ. Я закусила палец, глядя на имя контакта — Камо Чосо.       «Боюсь, что сестра уйдёт. Я не усну сегодня».       Камо Чосо: «Ты должна поспать».       «Не смогу».       Камо Чосо: «Мне убаюкать тебя нужно?»       «Нет».       Камо Чосо: «Тогда ложись спать».       «А ты когда спать?»       Камо Чосо: «Когда уеду из клуба».       «Не злишься на меня за поцелуй с Сукуной?»       Камо Чосо: «А должен?»       «Нет».       Камо Чосо: «Спокойной ночи, Рика».       Отвечать не хотелось. Выключила телефон, сложила бесшумно руки возле Мику, которая уснула лицом ко мне, и положила голову на предплечья. Сестра спала беспокойно: дёргала руками, еле слышно и жалобно мычала во сне. Было страшно будить её. Она должна отдохнуть. Как и я. Мне тоже нужно отдохнуть. За эти дни, пролетевшие, как один час, я слишком устала.       Я проснулась из-за затёкших рук, а засыпать снова не видела смысла. Выходные прошли. Слишком много дней в универе пропущены из-за Чосо.       Голова раскалывалась. Всё-таки я поспала от силы часа три — слишком мало, чтобы отоспаться после количества выпитого алкоголя и избавиться от утомления. Я приготовила родителям завтрак перед работой, хорошенько помылась. Каждые полчала я заглядывала в комнату Мику. Я и не заметила, как там стало чисто.       В последний раз, когда Мику ночевала в своей комнате, там был бардак, который она не хотела убирать. Она запрещала наводить порядок и мне, и маме. Как только сестра пропала, мама приложила руку к тому, что навести чистоту. Спальня почти блестела — ни пылинки.       Пришлось немного накраситься, чтобы скрыть бессилие и похмелье. Немного завила волосы — так я выглядела более опрятно из-за искусственного объёма. Надела свободные чёрные джинсы и белую футболку. Просто, но зато удобно. Не хотелось сегодня выделяться и тесниться в одежде.       Родители не сказали ни слова за всё это время, но я чувствовала и будто слышала их немой укор в мою сторону. Мы молча позавтракали вместе, пожелали друг другу удачного дня и разошлись.       Шум внутри университета давил на уши, взрывал изнутри черепную коробку, наполнял её свинцом. Пришлось снова выпить обезболивающее. На первой утренней лекции по медиазаконодательству и этике клевала в парту носом — преподаватель слишком нудно рассказывал о цензуре в СМИ. Спасала только бутылка воды, которая почти кончилась через полтора часа. И благо, это были последние учебные дни. Дальше — курсовая и практика. И как нарочно месяц пыток и рабства у Чосо только начался.       Преподаватель на семинаре по анализу новостей на второй паре был для меня личным палачом. Он не особо любил меня, так как вначале второго курса я выглядела выскочкой из-за слишком сильного рвения выделиться и показать свои знания. В последнее время я была больше молчалива, и он никогда не упускал возможности задать мне минимум один вопрос.       — Кумагаи-сан, — сказал невысокий мужчина за преподавательским столом. Ему было около пятидесяти. Жена помогла ему отъесть небольшой живот, который забавно выпирал из-под белой рубашки, на которую свисал чёрный галстук, плотно завязанный на шее.       Я оторвала голову от руки, в которую упиралась щекой. Огляделась лениво по сторонам, снова чувствуя стреляющую боль в макушке. А голос преподавателя стал словно снарядом.       — Да, — ответила я громко, сглотнула. Во рту сразу же пересохло. Сделала глоток воды уже из второй бутылки за это утро.       — Как вы считаете, почему заголовок этой статьи создал общественный резонанс? Почему после него пошла волна общественного возмущения?       До меня не сразу дошла суть вопроса. Как нарочно, словно надоедливая песня из глупого ролика в интернете, начали всплывать воспоминания сегодняшней ночи. То, как Чосо кричал на меня и обманул, делая вид, что даёт мне таблетку экстази. И в то же время в голове возник образ, как он накидывает на мои плечи мою же джинсовку, осторожно обнимает за спину, успокаивает…       — Кумагаи-сан?       — Я думаю, что это связано с тем, какие слова использованы в заголовке. Э-э… они манипулируют восприятием аудитории. Вообще, это сделано нарочно, чтобы… ну… наверное, тема самой статьи не так интересна, поэтому нужно было вызвать эмоциональный… интерес? Да, получился эмоциональный интерес вместо объективного восприятия.       — Возможно, — неуверенно сказал преподаватель, сощурив глаза и жалобно глядя на мои попытки выдавить из себя хоть какой-то ответ. — Слишком поверхностный и скомканный ответ, Кумагаи-сан. Это недостойно для будущего журналиста. Какие конкретно приёмы использованы в заголовке? Почему именно такие эмоции были вызваны у аудитории?       — Думаю, что… — В голове снова засвербили слова Чосо о Мику. Кого я спасала, зачем, почему… Я должна спасать её, потому что это мои принципы. Принципы? Только из-за них? Почему Чосо брал в счёт только их?       — Кумагаи-сан, что с вами сегодня?       — Извините, я не знаю ответа на вопрос, — выдохнула я и расслабилась на стуле. Снова схватилась за бутылку с водой, сделала несколько жадных глотков.       Я столкнулась с его разочарованным взглядом. Опустила голову и услышала:       — От вас я ожидал другого. Может, кто-то хочет ответить за Кумагаи?       Всё утро проходило в ворохе мыслей. Даже на людей перестала обращать внимания, словно их не существовало. Они стали белым шумом на фоне потока размышлений, который я не могла остановить, как бы не старалась переключиться на что-то иное. Принципы, принципы, принципы… Нет, дело было точно не в них. Я делала это ради младшей сестры, только ради неё. Потому что я люблю её и боюсь потерять.       Я боюсь потерять.              Значит, я жертвовала собой не только ради неё, но и ради себя. Но кто, если не я? Родители ясно и чётко дали понять, что они боятся испортить репутацию. А репутация для нас всё равно, что смысл жизни. Вот только я не боялась потерять этот смысл, потому что без Мику он ничего не значил.              — Привет, Кумагаи, — прозвучал возле меня нежный женский голос с лёгкой сладкой хрипотцой. Я вздрогнула, повернула голову. После обеда я сидела в зоне отдыха в корпусе перед следующей парой.       — Мэй Мэй… Привет, — буркнула я в ответ, увидев беловолосую девушку сбоку от себя. Она заплела два невысоких хвоста. Мило.       — Получилось встретиться с Камо? — спросила она, когда упала рядом со мной на зелёный диван.       — Получилось, — ответила я осторожно.       — И как всё прошло?       — Мы договорились, всё хорошо.       — О чём договорились?       — Не думаю, что я имею право рассказывать об этом.       — Ну Камо, ну жук, — Мэй Мэй весело, с толикой издевательства, посмеялась. — Как обычно скрытничает. Не рассказывай, хорошо. А я придумала, что ты можешь дать мне взамен.       — И что же?       — Ты говорила, что можешь сделать проект. Вместо проекта хочу курсовую.       — Но её нужно сдать до практики…       — Да, всё верно. Я просто не успела. У меня слишком много дел. Бизнес, — она пожала плечами. — Сама понимаешь, что деньги сами себя не сделают. В общем, тема курсовой — «Политическое влияние на японские СМИ». Кажется, у тебя плюс-минус похожая тема. Справишься.       — У меня вообще «Роль социальных медиа в японской журналистике».       — Ну, примерно же похоже, да? Справишься, Кумагаи, справишься. Через неделю чтобы всё было готово. Или ты слишком занята?       — Нет, нормально. Успею.              — Как там поживает твоя младшая сестричка?       — Хорошо.       — Я слышала, что она совсем от наркотиков бредит, бедняжка. Но ты не волнуйся! Я никому не говорю об этом. Ты же будущий журналист! Тебе нельзя портить репутацию. Особенно такой красавице, как ты, — она прикрыла рот рукой, стараясь мило посмеяться. Я так и не поняла, сарказм это был или комплимент.       — Спасибо… наверное, — я пожала плечами.              — Ладно. На следующий парах меня не будет, нужно покопаться с документами в офисе, — Мэй Мэй резко встала, поправила юбку-карандаш. — У тебя неделя! — бросила она, быстро стуча каблуками по полу и отдаляясь.       Я наклонила отяжелевшую голову, тихо простонала в руки, прижавшись ими к лицу. «За что мне такое наказание?»       Чосо ни раз упоминал, что он верит только во взаимовыгодные отношения между людьми. Он отрицал даже безусловную любовь, считая, что у всего в этом мире есть условия, даже у эмоций и чувств, даже в отношениях между ребёнком и родителем. Поэтому я решилась использовать это.       Я достала телефон из маленького серого рюкзака, нашла его контакт и написала:       «Привет. Есть минута?»       Ответ пришёл далеко не сразу. Я успела посидеть головой вниз, пытаясь не упасть на колени и не уснуть. От похмелья, трёхчасового сна и Мэй Мэй, которая накинула мне почти непосильную задачу, хотелось провалиться сквозь землю прямо в адские пучины, чтобы сгореть там заживо.       Телефон повибрировал пару раз — пришло сообщение.       Камо Чосо: «Что случилось?»       «Нужно поговорить».       Я снова всего на секунду закусила сустав на указательном пальце, как делала ночью, когда переписывалась с Чосо. Почему-то в этот момент передо мной представлялся его идеализированный лживый образ галантного благородного мужчины. Наверное, всё из-за его красоты, которая сбивала с толку. А чем красивей человек, тем проще ему обманывать окружающих.       Камо Чосо: «Рика, что случилось?»       «Мне нужна твоя помощь».       В следующую секунду последовал звонок. Я сразу же ответила на него.       — Говори быстрее, я не в настроении разговаривать, — сразу же раздался недовольный голос Чосо.       — У тебя есть знакомые журналисты, с которыми можно было бы встретиться и поговорить? Мне нужно собрать материал для курсовой, у меня всего неделя.       — Почему ты не сделала её раньше?       — Потому что это не мне.       Чосо вздохнул, и мне тут же стало стыдно за свою просьбу. Я и так делала слишком мало для того, чтобы отработать всего за месяц целые пять миллионов йен, а тут я его напрягала своими просьбами. Был риск, что он вообще мог меня послать. Но у меня не оставалось выбора.              — Мне правда нужна помощь, — сказала я негромко, когда молчание стало слишком тяжёлым и нагнетающим. — Я боюсь, что тогда не смогу выполнять твои… ну… поручения. Целая неделя уйдёт на сбор материалов, написание самой курсовой…       — Ладно, я тебя понял. Какая там тема?       — «Политическое влияние на японские СМИ».       — Есть у меня одна знакомая, её менеджер как раз закончил факультет журналистики. Кажется, с отличием. Может, сможет чем-то помочь.       — И когда мы сможем встретиться?       — Хм, — я услышала в голосе Чосо улыбку. А это никогда не сулило ничего хорошего, особенно когда улыбка сочеталась с загадочным молчанием. — Как на счёт сегодня вечером?       — Сегодня?! Уже?! Я даже не успела придумать вопросы. И спать хочется… У меня занятия до пяти часов. Не успею же!       — Я собирался поужинать в том ресторане, где мы были не так давно. Ехать планировал сам. Тебя забрать?       — Сейчас?       — Примерно через полтора часа.       — Я снова пропущу пары…       — Ну, вообще, — я снова почувствовала улыбку в его голосе. Он помолчал несколько секунд. — Я вижу, что у тебя отличная успеваемость. И до недавнего времени была стопроцентная посещаемость. — В динамике раздалось шуршание бумаги, я нахмурилась. — У тебя неплохие оценки, хоть и бывают иногда не очень удачные дни. Поэтому не думаю, что преподаватели обидятся на тебя, если ты пропустишь ещё несколько пар в последние учебные дни. У кого не бывает трудных дней, так ведь?       — Ты прямо сейчас смотришь настолько подробное досье на меня? — спросила я и огляделась, посчитав, что мои слова прозвучали слишком странно. Боялась, что кто-то мог услышать, но рядом почти никого не было. Только компания друзей сидела недалеко от меня и что-то негромко, но эмоционально обсуждала.       — Оно почти всегда под рукой.       — Покажешь потом?       — Что тебе ещё показать? — в его голосе скользнула насмешка.       — Ну, лично у тебя я видела уже всё, поэтому только досье.       — Не всё. У меня есть маленький треугольник из родинок справа на заднице. Их ты точно не успела разглядеть.              — Обязательно оценю, когда в очередной раз увижу тебя без трусов, — я хмыкнула и снова искоса глянула на компанию незнакомых ребят, надеясь, что меня им не было слышно. Только в обычном нормальном обществе, далёком от преступности, вспоминала, насколько неприлично звучали порой мои слова.       — После встречи с журналистом оценишь.       — Не гони так, притормози. Мне сегодня плохо. Тошнит, голова болит, ещё и спала часа три.       — Поспишь после ресторана, — беспечно ответил Чосо.       — А ты как себя чувствуешь?       — Запил похмелье кофе — стало легче жить. Советую попробовать.       — Я не пью настолько хороший кофе, как ты.       — Сегодня попьёшь. А потом спать. Подъеду к твоему университету через полтора часа.              И Чосо тут же отключил вызов, стоило нам договорить. Он всегда бесцеремонно завершал любой диалог, который ему не нравился или когда считал, что нет смысла его продолжать. И делал он это вопреки желаниям собеседника.       На следующую пару я уже не пошла, так как иначе я могла пропустить из-за Чосо вторую половину занятия. Пришлось ждать в зоне отдыха, отвлекаясь на соцсети. Один раз я позвонила Мику и спросила, как у неё дела. Оказалось, что она снова задремала, и я её разбудила. Мику даже отправила мне фотографию, как она лежит под одеялом в своей кровати. И не забыла скорчить забавную гримасу недовольства, снова доказывая, что она действительно отдыхала дома.       Хотелось бы после университета и обеда в ресторане съездить домой и проверить, как дела у Мику. Я боялась, что она могла не поесть. Вдруг ей тяжело есть какую-то пищу? Вдруг она отвыкла от маминой еды и ей станет плохо? С другой стороны Мику умела готовить, поэтому переживать не стоило. Я быстро успокоилась от навязчивых глупых мыслей. Ей уже не пять лет, ей семнадцать. Она справится.       Было стыдно внаглую пропускать пары. Каждый раз казалось, что мне лично позвонит преподаватель, чьё занятие я пропустила, и начнёт кричать, отчитывать и, что самое страшное, угрожать отчислением.       Чосо подъехал ровно через полтора часа, как и обещал. Я успела подремать минут двадцать на диванчике, склонив голову к мягкому подлокотнику. Шея затекла, а мышцы успели одеревенеть.       Я вышла на улицу. Чосо стоял на парковке возле территории университета. Дверь его машины была приоткрыта, а сам он упёрся бёдрами в капот и чуть согнул ногу. Чёрные классические брюки идеально сочетались с кожаными туфлями и свободной красной рубашкой, у которой он, как и всегда, расстегнул верхние пуговицы. Если его жесты были отточены до идеала, то его образ, особенно волосы, выдавали намеренную небрежность.              Он курил. Нельзя, не положено, неприлично, но ему всё равно. Курил расслабленно, смотря вниз на асфальт, и о чём-то как обычно думал. Порой Чосо думал слишком много. Я впервые видела его таким одиноким издалека. Он отличался от прохожих и просто случайных людей, которые появлялись на парковке. Кто-то бежал скорее к машине, чтобы съездить на обед, другие шли компанией и весело обсуждали будничные темы и истории, кто-то разговаривал по телефону. А он застыл немой статуей на фоне бегущего мира. Только рука его двигалась ко рту лениво, редко, а губы слабо выпускали горький дым.       Чосо заметил меня не сразу. Он отошёл от машины, выкинул фильтр от сигареты в мусорку и слабо улыбнулся, снова кинув на меня взгляд. Стоило мне подойти чуть ближе, как он чуть сильнее приоткрыл дверь передо мной, разрешая мне сесть на пассажирское сидение. Он сел следом, достал из бардачка влажные салфетки и протёр ими руки.       — Не хочешь извиниться за вчерашнее поведение?              — А что я сделал вчера? — Чосо ухмыльнулся, заводя машину. — Я уже за всё извинился. Или ты хотела сказать за сегодня?       — Ты знаешь, о чём я, — я нахмурилась, не оценив шутку Чосо.       — Извини, что обидел тебя. Но я ведь был прав.       — Дело не в словах, а в поведении.       Чосо вырулил с парковки, мы уже ехали на дороге.       — Алкоголь делает из меня монстра, — Чосо невесело ухмыльнулся.       — Или алкоголь будит в тебе твоего же монстра?       — Да ты читаешь меня как открытую книгу, вау! — широко распахнув глаза, сказал со слишком приторным сарказмом Чосо.       — В тебе и читать нечего. Одни картинки. Так, детская книжка.       — Да что ты говоришь, — он хмыкнул, в этот раз улыбнувшись чуть ярче, насыщенней, без тени сарказма, словно ему понравилась наша короткая перепалка, которая была для него очередным поводом упиться азартом.       Я глянула в его глаза и на сосредоточенный профиль. Чосо не отрывал взгляд от дороги, но мне казалось, что он смотрел сквозь неё, в очередной раз погружаясь в глубокие мысли.              — Почему ты никогда не смеёшься? — спросила я внезапно, сменив тему. Не хотелось обсуждать демонов и монстра внутри Чосо, но всё ещё хотелось поговорить о нём.       — Не хочется. Меня мало что в жизни радует, - он пожал плечами, покрутил руль, поворачивая вправо.       — То есть тебя не радуют все эти деньги, которые у тебя есть? Ты явно повидал в жизни ни одну страну, ты знаешь лично знаменитостей, по щелчку пальца ты можешь выкупить все места на концерте Эда Ширана в Европе! — я нервно, с долей удивления, посмеялась. — И я даже не удивлюсь, если ты знаком с ним лично.       — Любишь Эда Ширана?       — Не увиливай, пожалуйста, от темы. Перед тобой открыты вообще все двери в этом мире. Я никогда не поверю, что тебя ничего не радует. Ты, наверное, обманываешь меня, чтобы показаться крутым парнем.       — Зачем мне тебя обманывать? Для меня в этом мире всё лживо и всё покупается. Ни одна женщина не любила именно мою личность, отдельно от денег. Ни одна звезда не стала бы жать мне руку и почти кланяться в ноги, не будь у меня столько денег. Ни один администратор в ресторанах и дорогих пятизвёздочных отелях не улыбался бы мне так широко, не будь у меня столько денег.       — А ты не думал, что тебе могут улыбаться, потому что ты красив?       — Нашла красивого, ага, — Чосо ухмыльнулся, постучал нервно пальцем правой руки по рулю. Он ждал, когда на светофоре загорится разрешающий сигнал.       — А что? Ты так не считаешь? Я тебе уже говорила, что ты красивый мужчина.       — В этом мире для меня есть две лжи. Первая — когда люди говорят мне, что им важна моя личность, а не деньги. Вторая — это комплименты о моей внешности.       — Вот знаешь… — я начала задыхаться от возмущения, не зная, куда деть взгляд. — Ты сейчас серьёзно? Это так же бесит, когда худые девочки жалуются толстым, что они толстые! Вот скажи мне сейчас в лицо, что ты страшный. Скажи это большей части парней, с кем я учусь. Да все они будут теряться на твоём фоне!       — Это всё ухоженные волосы и дорогие вещи.              — Давай, продолжай искать отговорки, конечно. Ты сейчас на любой мой аргумент найдёшь отговорку. Я видела тебя голым и лохматым - такой ты ничуть не хуже, иногда даже наоборот.       — Это не отговорки, а объяснение. Дай твоим одногруппникам парочку миллионов на то, чтобы одеть их у грамотного стилиста, хорошо постричь, вылечить кожу, накинуть пару аксессуаров из дорогого сегмента — и готово. Я не буду ничем отличаться от них, как и они от меня.       Я недовольно прыснула.       — И ещё дай парочку миллионов на то, чтобы они могли исправить хотя бы нос. Вот твой идеальный нос я уже ненавижу.       — Идеальный, — саркастично повторил Чосо, на секунду закатив глаза.              — Ты не имеешь права говорить мне о том, что ты страшный! Даже я, как девушка, на твоём фоне теряюсь.       — Вообще-то даже в этой простой одежде ты выглядишь хорошо. Тебе, кстати, идут завитые волосы. Я это заметил ещё в Киото. Тебя заметили и другие, ты не потерялась на моём фоне. Знала бы ты, сколько раз за вечер люди спрашивали твоё имя.       — Зачем им моё имя?       — А почему бы не узнать, как зовут красивого человека?       Я опустила голову, замолчала, не зная, что ответить.       — Ты правда считаешь меня красивой? - осторожно спросила я, перебирая пальцами лямку от маленького рюкзака.       — Не будь ты такой, я бы и не стал даже предлагать тебе этот четвёртый вариант ещё неделю назад.       — Нет, правда, скажи прямо.       — Ты красивая, Рика.       Я улыбнулась, снова опустив голову. Отвернулась, посмотрела в окно, но куда-то сквозь здания, которые перестали иметь какое-либо значение в эту минуту. Уже в который раз пыталась бороться с глупым наваждением, которое Чосо сеял во мне. Семечка чего-то тёплого, трепетного… Каждый раз, когда он дарил мне улыбку, пусть и фальшивую, я забывала, кем Чосо был на самом деле. Я ему всё будто прощала. Но потом возвращалась в реальность снова, когда стёкла идеальной картинки разбивались вдребезги. И так по кругу, снова и снова, чаще и чаще. Особенно остро эта семечка прорывалась, чтобы вырасти, когда Чосо был добр и нежен ко мне. Или когда делал комплименты.       И я честно вспоминала всякий раз, кто он: чудовище, которое не могло контролировать себя. Глава якудза, крупной преступной группировки, с которой если и связываться, то на всю жизнь.       Чосо убивал людей. Может, не делал этого своими руками, в чём я сомневалась, но его руки точно были в крови. А сам он всю жизнь ходил по чужим головам, не жалея окружающих, чтобы достичь вершины, на которой он находился сейчас. Величие, доставшееся ему грязным путём.       — Засмущал? — Чосо повернул ко мне голову и тут же отвернулся, когда я искоса глянула на него. Он улыбался, глядя в дорогу.       — Ты ведь даже улыбаешься не по-настоящему.       — Кто сказал? Ты тоже составляешь на меня досье?       — Я говорю. Вот видишь, ты опять увиливаешь шуточками!       — Скажем так, в основном я улыбаюсь наигранно, да. Но попробуй тогда угадай, где улыбка настоящая.       — В клубе вчера ты посмеялся по-настоящему с нелепой шутки господина Фушигуро.       — Господи-и-ина, — Чосо насмешливо протянул это слово, опустив уголки губ и исказив голос. — Меня ты так не называешь. Назовёшь пару раз вечером?       — Не увиливай от темы!       — А тебя тяжело сбить с ног, да, госпожа Кумагаи?       — Всё верно, господин Камо, — передразнила уже я его и раздражённо уставилась на дорогу. — Не прокомментируешь свой смех в клубе?       — Не-а, — сказал он ребячески, повернув ко мне голову и широко, саркастично улыбнувшись. — А зачем? Все смеются, и я посмеялся. Иногда же можно, да? Разрешаешь?       — Мне понравился твой смех.       — Не начинай, пожалуйста. Я терпеть не могу, когда кто-то делает мне комплименты.       — Нет, правда. У тебя такой голос глубокий, поэтому и смех очень красивый и заразительный, а ещё он кажется таким чистым. Ты сразу становишься… нежным и невинным, что ли.       — Остановись, — Чосо нахмурился, сжав с силой руль. — Не нежный. Не красивый. Не смазливый. Это всё бабское, это не для меня.       — Что плохого в красоте и нежности? Они никак не привязаны к полу.       — Не навязывай мне своё мировоззрение. Всё равно уже через недели три мы разбежимся по разные стороны и забудем друг о друге.       — Ты так просто забудешь обо мне? — спросила я чуть поникшим голосом и посмотрела на дорогу. Я вспомнила этот путь: мы почти подъехали к ресторану.       — А тебя это волнует?       — Может быть. Я спала с тобой. Как такое можно забыть?       — Если начать воспринимать секс как… как чистку зубов утром и вечером, то можно, — Чосо невесело хмыкнул. — Было и было.       — Это обидно слышать. Я не просто «было и было». Как и ты для меня.       — Это признание в любви, госпожа Кумагаи? — Чосо остановил машину на парковке, повернулся ко мне и легко, непринуждённо улыбнулся.       — Вот сейчас ты улыбаешься, вроде, по-настоящему.       — А теперь ты не увиливай.       — Не дождётесь, господин Камо, — снова передразнила я его, отвечая на его вопрос. — В такого, как вы, невозможно влюбиться.