А мы всего лишь существа

Обляков так и не смог нормально поспать этой ночью. Всë время ворочался с боку на бок. А всë потому, что уже сегодня его ожидает церемония окончания детского дома, и он сможет по-настоящему насладиться свободной и взрослой жизнью! Он уже представил себе, как однажды, спустя лет десять, будет вспоминать об этом дне как о начале его невероятных приключений, а также звëздной карьеры в футболе. Он довольно заурчал от одной мысли о том, что совсем скоро он сможет воплотить в жизнь свои детские мечты! И никакой Генка из соседнего крыла не сможет этому помешать. Ваня посмотрел на часы, висящие на стене, которые уныло тикали, отсчитывая время. Время до его новой жизни. До подъëма оставалось всего полчаса, поэтому Обляков решил разбудить своего лучшего друга. Он на цыпочках прокрался через всю комнату, чтобы не разбудить остальных ребят, спящих в той же комнате, подошëл к кровати Арнора и легонько тронул того за плечо. Однако Сигурдссон спал крепко, поэтому в какой-то момент Ваня не выдержал, и ущипнул того за ухо. Арнор сразу же зашипел от боли, вскочил с койки и разъярëнно посмотрел на Облякова, который сразу же сжался в крохотный комочек на углу кровати. Перестарался. — Ванька, совсем дурак что ли? А если я тебя так за хвост? Обляков тут же содрогнулся от ужаса, представив, как его кто-то тащит куда-то за хвост. И тут же поджал его под себя. На всякий случай. Арнор тихо рассмеялся. — Да не переживай ты, я же пошутил. — Арнор посмотрел на тумбочку, где у него красовалась фотография белобрысого мальчишки лет восьми (это был он сам), а также будильник. — Блин, это же я мог ещë целых полчаса спать! Ну всë, Обляков, тебе не жить. Уж в этот день я точно вылью тебе на голову компот в столовой! — Ты какой-то странный. То говоришь, что я хороший друг и тебе нужен, а то готов с лëгкостью от меня избавиться, — Ваня чуть повышает голос, из-за чего с разных сторон до него доносится возмущëнное шипение, цоканье и даже рычание. — Вот тебе и зоопарк, — полушëпотом говорит он Арнону. — И это только мы с тобой среди них единственные гибриды. Сигурдссон смеëтся, потом спихивает Ваню с постели, отправляя его заправлять собственную и готовиться к подъëму. Потому что в детдоме существует такая негласная легенда: говорят, кто первым встаëт и тут же отправляется в столовую, достаëтся самая вкусная еда. А тем, кто пришëл последним, порой остаются лишь объедки. Поэтому Обляков приучил себя вставать за несколько минут до будильника. Арнор был тот ещë соня, поэтому всегда надеялся на поддержку своего друга. Так и получалось: Ванька встаëт, будит Арнора, и они вместе, почти бесшумно, готовятся к завтраку. Хорошо ещë, что среди них в группе нет ни одного гибрида: тот точно услышал бы их шорохи, так как у гибридов очень чувствительные уши, и не только к прикосновениям. Знаете, что людям кажется самым прикольным в гибридах? Когда их чешешь за ушком, они начинают мурчать, закрывают глаза… В общем, самые настоящие коты. Конечно, если ты подойдëшь к незнакомому гибриду на улице, и просто так почешешь его, через пару секунд он отдëрнется, но всë равно на мгновение не сможет устоять. Это как чары. Работает безотказно. Генка с ребятами постоянно проделывали этот трюк с Ваней. Чесали за ушком, а потом пихали в грязь. А он, доверчивый, лишь улыбался им и хлопал ресницами. Уверял себя, что это они не со зла, просто день плохой выдался, вот и вымещают гнев на нëм. Вообще Обляков старался во всëм видеть только позитивное. Даже в самых плохих ситуациях он умудрялся находить что-то хорошее. — Арнор, ну и что, что каша подгоревшая? Зато солнце на улице, и лужи за ночь высохли, можно будет в футбол погонять! — Тебя заставили мыть окна? Давай помогу, заодно посмотрим, насколько быстрее это получится у нас вдвоëм. А завершались такие разговоры обычно тем, что «скоро выпускной, и мы сможем делать всë, что захотим». Потом шло «ну, не всë, конечно, но ты же понимаешь, о чëм я»… И Арнор понимал. По крайней мере, Ване так казалось. Иногда к нему в голову, конечно, закрадывались сомнения, что Сигурдссон считает его всего лишь беззаботным и наивным котëнком (а по сути, так оно и было), но Обляков тут же отмахивал эту мысль, как назойливую муху, вьющуюся вокруг. Сегодняшнее утро пролетело очень быстро. За завтраком ничего особенного не произошло, только объявили о том, что нужно быть к двенадцати часам в актовом зале. Ванька проëрзал на стуле весь приëм пищи, и Арнор грозился реально вырвать ему хвост, потому что это раздражало. На Облякова просто разрывало от нетерпения, и ему нужно было срочно выпустить пар. Поэтому после завтрака, бросив Арнору небрежное «ты знаешь, где я», Ваня стрелой полетел на задний двор, где они с ребятами каждый божий день играли в футбол. Детдомовские не были плохими ребятами. Просто кто-то из них вырос в семье, в которой к гибридам относились в лучшем случае с неприязнью, у кого-то осталась психологическая травма после насилия, и в конечном итоге каждый из них был либо брошен родителями, либо потерял их в какой-то аварии и т.п. Поэтому Ваня чаще всего общался именно с теми, кто вырос в детдоме. С младенчества они не знали другой жизни, кроме как вставать каждое утро и надеяться, что тебя заберут. А кому-то здесь даже нравилось. И правда, этот детдом славился на весь город своими положительными отзывами. Потому что здесь не били детей (разве что только сами дети иногда дрались). Здесь нормально относились к не-таким-как-все, то есть, гибридам, ЛГБТ-персонам, просто детям, которые хотели выделиться, покрасив волосы в сине-красно-зелëный. Официально, конечно же. То, что происходило порой внутри коллектива, не разглашалось. А Ванька был слепым ещë котëнком, когда попал в детдом — его мать погибла в автокатастрофе, а отца и других родственников он не имел — а потому поначалу не замечал никаких отклонений в поведении других ребят. А потом уже привык, и старался не замечать дальше. Но были же здесь и действительно хорошие ребята. Например, Арнор, с которым они быстро нашли общий язык, хоть тот и был исландцем. Его родители разбились на самолëте, пока летели на каникулы к нему в Россию. Обляков никогда не поднимал тему о том, а как, собственно, Сигурдссон вообще очутился в России, потому что знал, что ему будет больно вспоминать об этом. Видимо, произошло что-то ужасное, делиться чем не хотелось даже с лучшим другом. Да и не то что бы не хотелось. Просто существовал какой-то барьер, из-за которого Арнор не мог вымолвить и слова. А Ваня и не давил. Понимал. Или, например, Юлька Соколова. Девчонка, которая с младенчества здесь, в этой «клетке». А как это иначе назвать? Фактически, те же животные, а с ними же и гибриды, ещë больше похожие на животных, сидят по двадцать четыре часа взаперти. Даже когда гуляют — взаперти. Завыть от тоски можно. Но Юлька не выла. Юлька была очень хорошей, послушной, но оттого не менее упëртой. А ещë невероятно умной. Ваня каждый раз поражался тому, как много всего она знает. Как будто не на ограниченном клочке земли дивëт, а путешествует по разным странам. Юлька смеëтся и говорит, что тем, кто не читает книжек, не понять, как можно путешествовать, не выходя из дома. Ваня хмурил лоб, потому что он не любил читать книжки и не понимал, как можно получать удовольствие от беганья глазами по страничкам. Наверное, это из-за того, что в школе его заставляли читать помногу и подолгу. Но самое главное — заставляли. Ваня терпеть не мог делать что-то через силу. Ему был важен свободный поток мыслей, чтобы ничто не препятствовало созиданию. И такую возможность он находил в послеобеденном футболе. Каждый раз он хватал команду умелых (и не очень) ребят и тащил их за собой на поле. Разбивались на команды по пять-шесть человек и носились, как угорелые. Валялись в пыли и лужах, потом приходили чумазые и слушали, как их отчитывают, а уже через пять минут весело смеялись. Потому что футбол для них — это жизнь. Это свобода. Ванька на поле совсем другой. Уверенный в себе, не боится ничего. Окрылëнный мечтами о больших победах в каком-нибудь топ-клубе. Знает, конечно, что вряд ли что–то такое у него в жизни случится, но надежда умирает последней, а потому Ваня надеется. И живëт. Живëт футболом. Он просто не может без этого. Один раз, когда ему было лет тринадцать, он сломал ногу. Ему тогда наложили гипс, и сказали две недели носа из отбойной комнаты не высовывать. А знаете, как невыносимо сидеть и смотреть в окно, за которым резвятся ребята, пинающие мяч и забивающие голы?! Невероятно обидно! Хорошо, что в те дни у Вани уже был Арнор, который помогал во всëм и читал какие-то дурацкие истории на ночь. Обляков сейчас вспоминает те дни и улыбается, говоря Сигурдссону, что тогда он был похож на заботливую мамочку. И Арнор злится, швыряет в Ивана подушку. А потом оба смеются.

***

Как в школе ждут последнего звонка, так Ваня с Арнором ждали последней напутствующей фразы от заведующего детским домом. И когда та, наконец, прозвучала, дети дружно крикнули «ура!» и разбежались врассыпную. Кто-то — быстрее собирать документы и вещи, кто-то — прощаться, кто-то ещë куда-то. Юлька подбежала к двум друзьям сзади и помахала своим аттестатом: — Отличница! Ребята, мне будет вас очень не хватать, — сразу же выложила свою мысль девочка, и оба с сожалением с ней согласились. Потом все трое обнялись, и Юлька всë никак не хотела отпускать Ваню. Смотрела так трогательно, одновременно печально и с каким-то воодушевлением, словно взглядом говорила Облякову, что у него всë получится. Невероятная девчонка. Арнор был рад, что в один пасмурный денëк Ваня потащил его в соседнее крыло знакомиться с худенькой и бледной черноволосой Юлей Соколовой. — Знаешь, а ведь она в тебя влюбилась, · в шутку бросил Арнор другу, когда девушка скрылась в толпе. Обляков же ничуть не обиделся и не удивился. — Знаю, — он пожал плечами. — Она мне признавалась даже. Года два назад. Но понимаешь… У меня все мысли сейчас только о ней. — Это ещë о ком? — приподнял бровь Арнор, мол, впервые слышу. — О моей блестящей карьере футболиста, — Ваня рассмеялся и похлопал друга по плечу. — Ты же от меня не смоешься? Давай посмотрим себе комнатку какую-нибудь на двоих на окраине, чтобы на первое время… Арнор тут же как-то потускнел. Потом посерьëзнел. — Знаешь, Вань… Я, наверное, к родственникам. Пусть они и не приняли меня, когда я был ребëнком, но сейчас я уже вполне могу себя обеспечить, мне нужен только разгон. А дальше, — он указал рукой на потолок. — К звëздам. Обляков вдруг понял, что все его мечты разбились о жестокую реальность. Он-то думал, что они с другом будут неразлучны, найдут себе квартирку на двоих, попытаются попасть в одну команду… — Арнор, а как же футбол? И наши мечты? Сигурдссон вздохнул так, будто его уже порядком раздражали подобные вопросы друга. Затем пожал плечами: — Как срастëтся. Может быть, получится договориться с родственниками о карьере… Но если они не хотели помогать мне финансово тогда, то почему должны сейчас? Я думаю занять у них на первое время немного, а потом уже устроиться на надëжную работу с постоянным доходом. А не вот это вот всë, — под «вот этим вот всем» Арнор, разумеется, имел в виду футбол. Ваня почувствовал, что к глазам подступают слëзы. Так странно. Он никогда не плакал в детдоме, даже когда его обзывали и хватали за хвост и уши (а это было о-о-очень больно). А теперь вот вдруг решил поплакать, впервые за восемнадцать лет. Будто бы не знал, что так и будет. Что все эти глупые детские мечты — всего лишь мечты, и останутся там, в далëком и счастливом прошлом, в котором всë было гораздо лучше, чем предполагал Обляков. Но он не заплакал. Потому что почувствовал, как его обнимают. Нежно так. И в последний раз. Даже тогда он не заплакал, когда Арнор, выдавив из себя улыбку, сказал — «Прощай», — и исчез, оставив после себя лишь аромат мятной жвачки. И когда метался по Москве в поисках жилья, на которое у него хватило бы денег, не плакал. Когда нашëл какую-то старушку, которая согласилась сдавать ему квартиру по смешной, по московским меркам, цене, и выслушал еë историю о погибших сыне и внуке — не заплакал. Ваня сильный. Он так и не заплакал в тот раз.

***

На следующий день Обляков решил — чего тянуть? — и пошëл в первый попавшийся клуб на собеседование. Подумал, что он такой молодой, перспективный, вдруг кому-нибудь нужен? Ага. Конечно. Разбежался. Прямо сидят и мечтают, когда к ним Ванечка Обляков заявится. Но попытаться-то стоило. Самое смешное, что Ване первым попался клуб «Уфа», который находился… В Москве. Нет, вряд ли за то время, пока Ваня находился в детдоме, Уфа тоже стала частью Москвы. Просто так получилось. И он не особо заморачивался. Пришëл, чтобы заключить контракт. Или хотя бы просто попытать удачу. Авось повезëт. Он понимал, что простого парня с улицы наверняка никуда не возьмут. Ах, он ещë и гибрид! Вышвырнут за порог, не посмотрев даже. Он уже полчаса сидел в кабинете под пристальным взглядом генерального директора Уфы. Тот о чëм-то напряжëнно думал. А потом вдруг встал и сказал: — Пойдëм-ка на поле. Покажешь, что ты умеешь. Какой-то мужчина в серой кофте с логотипом «Уфы» проронил «но он же гибри…», но гендиректор шикнул на него и приветливо улыбнулся. — Иван, ну что, идëшь? И Ванька, широко распахнув глаза от удивления, тут же кивнул. Чтобы не передумали. Невероятно, неужели у него получилось?! Он широко улыбнулся и взмахнул хвостом. Потом поспешил за тренерским штабом на поле; кончик хвоста подрагивал от нетерпения. Гендиректор усмехнулся: какой же ещë наивный. Но им правда не хватает молодых футболистов, а по опыту Виктора Михайловича Гончаренко, главного тренера ЦСКА, он знал, что из гибридов вырастают талантливые футболисты. Ведь они очень хорошо прыгают — как кошки — а ещë очень чуткие, и улавливают движения соперников за долю секунды до самого движения. Яркий пример такого таланта — Игорь Акинфеев. Он стал основным голкипером ЦСКА уже в двадцать лет, несмотря на то, что был гибридом. И вот, уже почти пятнадцать лет играет. А ведь в те времена появление гибрида в спорте было нонсенсом. Заголовки газет пестрили пресловутыми заголовками: «Что ожидает ЦСКА в будущем, когда в команде растëт такой сорняк?» Много плохого писали и говорили про Игоря, пока однажды он не взял и не заткнул абсолютно всех. Отбил за один матч пять пенальти. По-разному. По-своему. По-кошачьему. И красиво. А главное, ЦСКА победил. И тогда стали ходить слухи, что Игорь, оказывается, не такой уж и плохой… А потом все и вовсе стали забывать, что он гибрид — уши и хвост не лишали его своих уникальных качеств, а даже наоборот, придавали ему шарма. И Виктор Михайлович Гончаренко, который пять лет назад попал в ЦСКА в качестве тренера-тактика, подметил особенные качества голкипера. А затем привëл в команду котëнка. Пушистого такого, ему тогда было едва ли шестнадцать. Звали котëнка Федя Чалов. Он быстро стал частью молодëжной команды, и тогда Виктор привëл ещë двоих. Молчаливого белого исландца по имени Хëрдур и щебечущего и энергичного Сашку Головина. И постепенно ЦСКА стал клубом, в котором гибриды играли наравне с людьми. Не считались грязными полукровками. Были такой же частью команды. Кучерявый Марио Фернандес или вечно то ли недовольный, то ли напуганный Костя Марадишвили — кстати, единственный чëрный гибрид, которого можно только увидеть в Москве. Чëрный в том смысле, что хвост и уши его были покрыты густой тëмной шерстью. И Костя Кучаев, который был человеком и вырос в окружении «человеков, которые никогда не видели гибридов», как он сам всегда говорит, каждый раз норовит потрогать хвост Марадишвилли или почесать за ушком. Тот ворчит и уворачивается, но потом всë-таки подставляет хвост и Кучаев завороженно трогает пушистую шерсть. Марадишвили морщит мордочку, но ему приятно. А Чалов то смеëтся, то смотрит с прищуром на Кучаева. Завидует, что ли? Но о ЦСКА позже. Ваньку приняли в «Уфу», и он был готов визжать и прыгать до потолка от счастья! Он заливисто смеялся, когда увидел распахнутые от удивления рты тренеров. Обляков и правда был очень талантлив. Наверное, гендиректор всë же разглядел в его глазах этот задорный огонëк, что придавал ему силы на поле… Ваня готов был даже повиснуть на каждом из тренерского штаба, но понимал, что если он будет вести себя, как ребëнок, то его просто выставят за шкирку на улицу. И сиди, скули под дверьми от безысходности… А исход был, и очень даже удовлетворительный. Какое там! Ваня бедную старушку, у которой снимал квартиру, замучал своими рассказами про то, как его приняли! Правда, старушка ничего не сказала, только лишь мило улыбалась на протяжении всего рассказа, иногда покачивала головой, иногда смеялась. Приятная пожилая женщина, Ваня почему-то сразу посчитал еë бабушкой. Оно и понятно, он с рождения не видел отца, а в восемь лет лишился и матери. Какие бабушки и дедушки? Ему бы родителей. Элементарную семью. И он надеялся, что «Уфа» станет для него новым домом.

***

Ваня заснул с улыбкой на лице, свернувшись клубочком в кровати и накрыв нос пушистым светлым хвостом.