Переступая грань.

***

Глаза распахиваются от моментальной боли в груди. Что то кольнуло и сжалось. Краулинг смотрит перед собой на экран переписки в дискорде, читая сообщение, отправленное 5 минут назад. > спишь? Тянется к клавиатуре, чтобы ответить. > сплю прости Сообщение не отправилось. — что такое? Интернет вроде норм.. Садится в позе лотоса, берет в руки телефон и заходит с телефона в ВК, в переписку с Эммой Блад. Вздрагивает, а в живот опускается комок боли. Она разрастается, доходя до груди, переливаясь в легкие, далее, перебегает мурашками по шее, доходя до висков, и обратно, в самое сердце. Не верится. "Она же восстановит скоро?" "Она шутит?" "Я же могу еще где то ей написать, да?" Но осознание с каждой минутой все сильнее отдавалось тупой болью в висках и подступающим комом в горле. Кроме дискорда и ВК у парня не было никаких контактов девушки. Совершенно. Краулинг пялится в экран на строчку, в которой больше нельзя ввести сообщение. Нельзя написать "А У МЕНЯ СЕГОДНЯ ТАКОЕ ПРОИЗОШЛО", "ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ", "ЭММА ПОЙДЕМ В ЗВОНОК" "мы так и не поиграли в пони-таун" мысли начали уходить глубже. "я так и не услышал твой голос" "я так и не увидел твоего лица" "я так и не узнал, где ты живешь, далеко ли от меня, смогу ли я приехать к тебе когда нибудь и увидеться в жизни" "я так и не спросил, как у тебя дела на самом деле" "я так и не сказал о том, что внутри меня есть чувства к тебе" Мысли режут, подобно лезвию. Они проникают прямо под кожу, с каждым разом все глубже и глубже, зарываясь прямо в вены, раздирая кожу до мяса, до брызжущей, алого, словно роза в инее, цвета. Она больше не покажет своих ярко-красных лепестков. Только что она растеряла все цвета, кроме черного и белого. Хотя, нет. Остался бордовый, каплями крови оседающий на снегу. Кровавый след тянется от розы к ногам самого парня, связывая его тело, добираясь до души, вырывая сердце, и лишь одним касанием, вслед за увядшей розой, орган превращается в лед. Больно. Пусто. Хочется плакать, но не получается и одной слезинки выдавить. Металлический привкус на языке. Опять кровь? Теперь, внутренняя боль дошла и до носа, из которого начала течь, ведь внутри все было до верха переполнено этим чувством. Настолько, что начало показываться и на поверхности. Физически. Краулинг дотронулся до носа и посмотрел на свои дрожащие пальцы. Багряный цвет, кажется, отныне, будет его преследовать всегда. Его фаланги пальцев были в этом цвете. Покрывало. Экран телефона. Пряди волос. Везде кровь, везде боль. От нее не скроешься, не спрячешься, не убежишь, даже если и смоешь эту жидкость с себя. Даже если выстираешь покрывало. Даже если протрешь экран телефона. Даже если помоешь голову. От нее никуда не деться. Она заполняет собой все пространство, все внутренности, выворачивая их наружу, топчась на них. Она бьет под дых, не давая вздохнуть. Она заставляет тело заходиться в дрожащем танце, пропитанном отчаяньем, горем, пустотой. Она заставляет думать о том, что, если бы парень не заснул, возможно, все было бы по другому. Она заставляет осматриваться и в каждой вещи находить отпечатки Эммы. В карбонаре, что стояла на плите, приготовленная по рецепту девушки. В одеяле, на котором Краулинг лежа смотрел сериал, от которого ему стало плохо, а Эмма всего несколькими строками смогла вытеснить это чувство. В столе, на котором стоял телефон, транслируя то, как Краулинг готовил еду под ее присмотром. В котенке, который сейчас выжимался в подушку от вида своего хозяина и жалобно мяукал. "Мини-Эмма". Захотелось сначала прижать животное к себе, после чего взять за шиворот и вышвырнуть. Вся квартира была пропитана девушкой, словно она здесь была, проходила, дотрагиваясь своими фарфоровыми и ненастоящими подушечками пальцев до всего, что попадется под руку, оставляя за собой кровавые капли. "Почему она бросила меня?" "Устала от меня?" "Я ей надоел?" В глазах начало мутнеть и парень понял, что он не дышит. Начал жадно ловить воздух, закашливаясь, добежал до таблеток, уронив всю кастрюлю с едой, закинул сразу несколько капсул, не запивая, еле проглатывая, и скатился на пол. Рядом с упавшей и разбросанной по полу лапшой и перевернутой посудой. Боль, кажется, не знала границ. Она расползалась, змеей, завязывая узел на шее, душила. Ресницы подрагивали, пульс зашкаливал, сердце кровточило, легкие хотелось выплюнуть, а в ушах громко зазвенело. Парень сидел, опираясь на кухонную стенку и пустым взглядом смотрел перед собой. На кровать, на которой по прежнему лежал тот же старенький ноутбук, телефон в каплях крови и дрожащий котенок. Больно. Больно. Больно. Страшно. Безысходность, пустота, тьма, холод. Озноб доходил до лопаток, переходя в поясницу, проходя по бедрам и останавливался на пальцах ног. Невыносимо. Оперевшись на стенку, Краулинг еле как поднялся на ноги, сумев лишь достать нож, опрокинув подставку с вилками и ложками заодно. Если моральная боль перевешивает физическую - нужно сделать так, чтобы они были наравне. Когда всего поровну всегда всем хорошо. Когда один человек вкладывается в общение - то и другой делает тоже самое. Когда один человек обвивает теплом другого, тот делает тоже самое в ответ. Когда один человек влюбляется - другой должен делать тоже самое. Когда одному человеку больно - другой тоже должен испытывать боль. Когда одному человеку холодно - другой тоже должен испытывать озноб. Особенно, если это по его вине. Но, к сожалению, так в современном мире не работает. В основном, сейчас, когда одному человеку плохо и он умирает изнутри, другой человек, возможно, спит крепким сном. Сон. Во сне всегда хорошо, в нем нет проблем. В нем спокойно, даже если снится кошмар, ведь на утро ты все равно его забудешь. Во сне нет этой крови, что сейчас бежит по бледным рукам, разливаясь прямо на пол. Щелчок. Во сне нет тепла. В нем нет живых эмоций, нет вкусной карбонары и котенка, который начал громко мяукать. В нем нет друзей, готовых всегда придти на помощь. В нем нет Эммы Блад. Эмма Блад. Emma Blood. Blood. Кровь. Кровь это что то красное. Роза - это что то красное. Опасность - это что то красное. Но, при этом, красным может быть и шарф, которым можно укрыться в непогоду. Раствориться в его тепле, пока на улице бушует метель. Красной может быть обложка любимого трека в плейлисте, который слушаешь на постоянной основе и он никогда не надоест. Красными могут быть искусанные губы влюбленных, в порыве страсти. Красными могут быть щеки на смущающимся лице человека, которому только что признались в чувствах. Или он признался. Такого же цвета щеки были у Краулинга, когда Эмма сказала ему, что он похож на котенка. Пусть, в своей манере, пусть, грубо, пусть не призналась. Но парень все понял. Он совсем не глупый. Возможно, сейчас, проходясь лезвием вдоль руки, да. Но он не глубоко. Просто чтобы внутренняя боль утихла, опустилась на дно кувшина, из которого лилась не переставая. Мысли об этом ушли на второй план, когда Краулинг понял, что в глазах начинает слишком сильно мутнеть. Перестарался? Медленно дополз до телефона и позвонил Сильверу. — ты ваще больной? сука два часа ночи! В ответ тяжелое дыхание. — эй, Краули, что случилось? Вновь дыхание. — ало? Краулинг сглатывает тяжелый комок в горле и хриплым шепотом выдавливает слова. — приедь ко мне. срочно. пожалуйста. — боже мой, ты держись, я собираюсь, пожалуйста, не твори глупостей, слышишь? Я уже- Краулинг сбросил вызов, дотянулся до своего рюказака, вынув сигарету "здоровой", но от этого не менее кровавой рукой. Белая бумажка легко окрасилась в красный цвет. Красный. Ах, да, роза. Прекрасный цветок, пусть и колючий. Пусть к нему и не прикоснуться нормально, но такой желанный. Хотелось бы сжать его стебель с колючками в руке, вонзая шипы прямо в ладонь, в кожу. Любимый цветок. Дым от сигарет пропитывал легкие, но это лучше, чем боль, засевшая в них. Вот бы можно было курить сигареты, которые пропитывали и сердце. Обволакивали смолой стенки, и совсем неважно, что они приносили бы вред здоровью. Разве, моральная боль не приносит больше вреда? Разве то, что сейчас ментально убивает, не вреднее сигарет, которые, подобно объятиям матери, укрывают своим дымом? Вот и Краулинг не мог понять, поэтому, потянулся за второй. А потом и за третьей. После третьей сигареты в голове моментально возникла песня. Последняя песня, которую он слышал в статусе Эммы. Захотелось послушать ее. Да, она грустная, да, она тянет на дно, но, от чего то, сильно хочется. Парень дотянулся до телефона, зашел в "недавно прослушанные" и включил трек, положив телефон рядом на пол. Убаюкивает, успокаивает, но, при этом, разрывает внутренности. Эта песня бежит по венам, из которых сейчас сочится кровь, она разливается, подобно багряной жидкости, на пол.

"there's a hole

that you fill

you fill

you fill

but it's just that

i fell in love

with a war.

nobody told me it ended."

Никто не сказал мне, что это закончится. Никто не сказал мне, что наше общение с тобой закончится. Никто не сказал мне, что "чудовище", написанное твоей рукой, закончит излучать тепло. Не будет больше показываться. Никогда. Эмма Блад ничего не сказала. Она молча ушла. — Краулинг! Что произошло?! Боже мой! Господи! — ворвавшийся в квартиру Сильвер, который имел запасной ключ, что то причитал и тараторил. Краулинг чувствовал, как его запястье обхватили, потом отстранились и начали завязывать руку бинтами. Было ничего непонятно, все в тумане. — ты сколько таблеток выжрал? А если бы я- Тише. Помолчи, пожалуйста. Так хочется спать. — как же так, Краули? Ну что же это- Не нужно так переживать. Я же чуть чуть. — Краулинг, ты меня слышишь? Оставайся со мной, пожалуйста, Боже! Сколько же сигарет ты выкурил? А- Я немного. Три. Или пять. Или пачку?.. ох, поверь, это не так важно. — да, здравствуйте, скорая, это срочный вызов, приезжайте по адресу- Зачем куда то ехать? Здесь спокойно. Хорошо. Холодно, но хорошо. Не отвлекай людей понапрасну. У них, наверняка, куча дел. — Краули, ответь, пожалуйста! Прикосновение. Теплое. Тепло. Тепло. Забота. Волнение. Это так мило, Сильвер, ты настоящий друг. — Краули! Не отключайся! Прикосновение начинает отдаваться болью в области бледных щек. Оно может приносить не только тепло. Но это всяко лучше, чем вообще ничего не чувствовать. Не иметь возможности докоснуться. Эмма, я всегда тянулся к тебе, пытаясь дотронуться до твоего сердца хоть на миг. А ты, подобно бабочке, с красными крыльями, такая яркая, манящая, всегда избегала касаний. Всегда улетала, когда казалось, что я тебя поймал.

*

Краулинг с трудом открывает глаза и смотрит в потолок. Он в своей квартире. Вкусно пахнет. Чем? Еда? Откуда? Лапша же опрокинулась. Вдох-выдох. Стало легче дышать. Поворачивает голову в сторону кухни, где сидит.. Сильвер? Чего он пришел? — Краули! Придурок! — тот подрывается с места и садится у кровати, хватая парня за перебинтованную руку. — я так волновался за тебя! Что случилось? Почему это произошло? Как ты это допустил? Как ты вообще мог подумать об этом? Господи, как я перепугался за тебя.. я же- — Эмма.. — Краулинг вновь переводит взгляд в потолок. — что? — Эмма — хриплым голосом отвечает парень. — я люблю ее. Так сильно. — какая Эмма, ты бредишь.. — нет, Сильвер, я легко распознаю твою речь и мои шестеренки в голове хорошо работают. Просто я люблю ее Тепло. Что то начало течь по щеке. Это слеза или снова кровь? — ох.. — Краем глаза можно заметить, как Сильвер опускает голову. Касание. Кажется, это, все же, слезы. Сильвер вытирает их? Тепло. — я очень... очень люблю ее — в груди все сжимается вновь, и на этот раз можно позволить себе разрыдаться. Тихое хныканье переходит в настоящую истерику, с ревом в плечо друга и хриплыми стонами. Но от этого становится легче. Он здесь, до него можно дотронуться, вместо него не пустота и не аватарка "без аватарки" с выключенным микрофоном. Это настоящий человек, которого можно потрогать. Положить голову на плечо, ощутить, как он кладет свою руку на спину, в попытке приобнять, утешить. Это очень ценно. Но, почему то, парню показалось, что, даже если бы Эмма Блад и не смогла оказаться рядом, она смогла бы одним предложением с точкой на конце и добавкой "чудовище" сделать легче. На то, чтобы рыдания прекратились и парень смог сесть на кровати, оперевшись на стенку и прижимая ноги к себе и начав хлюпать носом, потребовалось около двух часов. Рассвет. Комнату заполняют солнечные лучи и щебетание птиц за окном. — пока ты был в отключке я все вымыл. Приезжала скорая, сказали, что все не слишком критично, перебинтовали руку получше и оставили тебя здесь, дома. Сволочи. А я остался с тобой, следить за твоим самочувствием. — Сильвер вздыхает, сидя на полу, возле кровати, смотря на непутевого друга с перебинтованной рукой и шмыгающего носом. — Краули... ты хотел умереть? Глаза распахиваются от внезапной вспышки, воспоминания нахлынули в полной мере. Краулинг смотрит на Сильвера, но, будто бы, сквозь него, пока перед ним, подобно реке с бурным течением, проносятся обрывки вчерашнего дня. И ночи. Спустя минуту, он мотает головой и опускает ее на свои колени, скрывая свое лицо. — н-нет. Я никогда не хотел умереть. Просто было очень больно и пусто и я решил.. решил сделать поровну. — поровну? —... я хотел, чтобы моральная боль не перевешивала физическую. Я не знал, что дойдет до этого. Прости Сильвер вздохнул, кладя голову на край кровати и зарываясь руками в свои волосы. — знаешь.. — парень снова шмыгнул носом — Эмма Блад. Я познакомился с ней около... месяца назад, вроде. Мы каждодневно общались. Она мне понравилась. — понравилась? Тебе никогда не нравились девушки — Сильвер в изумлении посмотрел на друга, точнее, на его макушку и длинные черные волосы, "расползающиеся" по коленкам. — да... просто, почему то, понравилась именно она. Знаешь, как то на днях я подумал о других девушках, смог бы я с ними встречаться или иметь романтические связи, ведь усомнился в своей ориентации, и.. нет, не смог бы, меня к ним не влечет, не тянет. Но Эмма... Эмма особенная. Она не такая, как все. Хочется только ее. Хочется только с ней. Мне хочется касаться ее, брать за руку, целовать, обнимать. Хочется быть рядом.. —... как она хоть выглядит? — я не знаю — Краулинг пропустил досадный смешок. — я не слышал ее голоса, я не знаю, где она живет, я не знаю, как у нее дела и я не знаю, почему она... ушла. Я ничего не знаю. Я даже не уверен, что она это "она". А не он. — ты сейчас серьезно? — на лице Сильвера появилось негодование и даже злость, но Краулинг этого не видел. — вполне — как ты мог привязаться к человеку, которого даже не видел? С которым даже не ходил гулять, не слышал его и, даже не был уверен в том, что это девушка? С которым общаешься "примерно месяц"? — этого я тоже не знаю. Оно само, я начал чувствовать ее. Начал понимать, что она ощущает, какое у нее настроение, что она делает в данный момент лишь по трекам, играющим в ее статусе. Это странно, глупо, я не спорю. Она казалась чем то далеким, недосягаемым, но, в одно и тоже время, чем то близким, каким то.. каким то родным, понимаешь? — Краулинг вновь шмыгнул. — не понимаю. В этой ситуации я и правда не понимаю тебя. Если она так ушла, как трусиха, не объяснившись, ничего не сказав, то пусть идет нахуй. Она недостойна твоего сердца, а ты убиваешься по ней. — сделал заключение Сильвер, после чего на него направились два покрасневших от рыданий глаза. — не говори о ней так. Не смей Эти голубые глаза начали прожигать дыру в Сильвере, казалось, что, еще немного - и этот взгляд его просто уничтожит, убьет. Он был пустым, совершенно мертвым. От него исходила опасность. — ты хоть понимаешь, что ты несешь и как ты на меня смотришь? — начал негодовать Сильвер, вставая на ноги и жестикулируя — она ушла, бросила тебя в таком состоянии. Кто был рядом всю ночь? Кто приехал и обнаружил бледное тело у кровати? А кровавые следы по всей кухне кто убрал? Это был я. Потому, что я здесь, я рядом, ты можешь меня коснуться, ты меня знаешь. Ты слышишь мой голос, ты можешь почувствовать, как бьется мое сердце, приложив руку к моей груди. А эта Эмма? Что она сделала? Она покинула, оставив боль. Пустоту. А сейчас ты выгораживаешь ее передо мной. Хочешь сказать, это нормально? Голубые глаза напротив смягчились и на них вновь показались слезы. — прости меня... я не знаю, что на меня нашло, но, правда, я не хочу, чтобы ты говорил о ней гадости. Она очень много для меня сделала и ты прав, я не знаю причины, по которой она ушла. Но это же не значит, что она не была весомой, так ведь? Может, у нее что то случилось. Сильвер завел руки за голову, раздраженно выдыхая, и отвернулся, подходя к кухонной стенке и опираясь на нее руками. — это просто бред, Краулинг. Как ты вообще мог додуматься чуть ли не сдохнуть здесь от того, что какая то особа ушла из твоей жизни? Это ни в какие рамки не идет. Ты ни о ком не подумал. Даже обо мне. Это очень эгоистично, ты в курсе? Почему в твоей голове, когда ты это делал, и на секунду не промелькнула мысль о том, что буду чувствовать я, застигнув эту картину в ночи? Это глупо. Просто какой то абсурд.. я от тебя такого не ожидал. — прости меня — Краули подорвался с кровати и подбежал к Сильверу, обнимая со спины перебинтованными руками и начиная хныкать — я правда тебя очень ценю, ты мой лучший друг, честно, правда, честно.. просто мне было очень плохо. Настолько плохо.. прости Сильвер вздохнул, смотря на руки, обвивающие его. — иди на кровать, обратно, тебе лучше сейчас не вставать, давление подскочит — не пойду, пока ты не скажешь, что простил меня — простил, горе луковое, только сядь обратно Краулинг кивнул и отстранился, садясь на кровать и опуская голову. — ты как себя чувствуешь? — Сильвер начал наливать чай, но хмурость с его лица не пропала и его тон по прежнему был стальным. — нормально.. "все нормально." — рука не болит? — не болит — а голова? — болит — ясно "ясно." Комок снова начал подступать к горлу, но, на этот раз, это была тошнота. Краулинг успел добежать до туалета и его вырвало. Вчерашняя карбонара, как мило. О, и таблетки, точно. — блять, ну что такое.. — Сильвер подошел и опустился рядом, прислонившись к стене, собирая длинные черные волосы и держа их. — ты совсем себя не жалеешь. Пообещай, что я больше не увижу такой картины. Я про ночную, с этой — он посмотрел на блюющего друга и вновь перевел взгляд вперед — с этой картиной, я, пожалуй, смирюсь, если это будет от бурной пьянки, а не от передозировки ебаными таблетками. — точ.. — парень прокашлялся — точно, надо выпить.. — его снова потянуло блевать. — ну ты хоть проблюйся сначала, что ли, а потом пизди о выпивке — Сильвер сделал паузу — если тебе от этого станет легче, то приходи ко мне завтра, зови друзей и знакомых. Не пей один, хорошо? И это будет только один раз, сессия на носу Сильвер понимал, что Краулинг в этом нуждается и сейчас, можно себе позволить посидеть какой нибудь компанией и выпить. Все равно, это происходило редко, да и всяко лучше, чем этот дурень выбухает несколько литров водки в одну харю. От алкоголя становится легче, особенно в хорошей компании, плюсом, он хотел подбодрить непутевого друга и показать, что жизнь из за одной Эммы не заканчивается, она продолжает идти своим путем, даря краски.