Mass Effect: Меж двух миров

Стук в дверь был настойчивым. Искусственное солнце Цитадели, пробиваясь сквозь полуприкрытые жалюзи, заливало комнату полуденным светом, било по глазам. Гаррус обнаружил себя на диване – он так и заснул, не раздеваясь, не меняя позы. «Ну надо же»,– рассеянно подумал он, машинально потирая онемевшие мандибулы. Первым, что он почувствовал, была тупая пульсация в основании черепа, бьющая в такт ударам сердца. Турианцы редко страдали от похмелья благодаря своему быстрому метаболизму и особенностям декстроаминокислотного организма – факт, который в своё время сначала поверг Вегу в полное неверие, а затем и в откровенную зависть. При этом воспоминании челюсти Гарруса разошлись в лёгкой улыбке. Причиной недомогания явно был дешёвый бренди, решил он, морщась при попытке принять сидячее положение. Не стоило мешать его с декстро-элем. Вместо ожидаемого расстройства желудка алкоголь ударил прямо в голову, оставив ощущение, будто его протаранил разъярённый кроган. Стук в дверь тем временем начинал изрядно раздражать. Гаррус никого не ждал, поэтому первым порывом было просто игнорировать этот назойливый звук. Он попытался глубже зарыться в диванные подушки, надеясь, что незваный гость сдастся и уйдёт. Спустя пару минут стало ясно, что план провалился. Звук только набирал силу, становясь всё настойчивее. С тяжелым вздохом турианец признал поражение и неуклюже поднялся на ноги. Приближаясь к двери, он уловил знакомый запах – тонкий аромат духов, которые не спутаешь ни с чем. Замер, гадая, что привело её в столь ранний час, затем, собравшись с духом, открыл дверь. В коридоре стояла Лиара, улыбаясь той особенной улыбкой, на которую способны только азари. – Доброе утро, сосед, – прощебетала она и, не дожидаясь ответа, проскользнула в квартиру. Её легкие шаги эхом разнеслись по комнате, когда она, чувствуя себя как дома, направилась в гостиную. – Уже полдень, – проворчал он, захлопывая дверь. – Явно не для тебя, – усмехнулась она. В мелодичном голосе смешались веселье и беспокойство – интонация, к которой он успел привыкнуть за время их... договорённости. От её внимательного взгляда не укрылось ни одна деталь. Запах спиртного и помятый вид хмурого турианца обрисовали вполне исчерпывающую картину событий. – Весёлая была ночка? – как бы между прочим поинтересовалась она, грациозно опускаясь на один из кухонных стульев. Её поза казалась расслабленной, но в глазах читалось то особое понимание, что приходит лишь после множества разделённых слияний разума. – В некотором роде, – отозвался Гаррус, лихорадочно соображая, как бы поскорее от неё избавиться. – Немного посидел с другом в баре. – У тебя нет друзей, – задумчиво протянула она, окидывая его хитрым азарийским взглядом. Чего бы она ни хотела, Гаррус был не в настроении для этих игр. Он так и остался стоять в прихожей, молча глядя на неё, ожидая услышать истинную причину её визита. Уловки азари не шли на пользу его и без того раскалывающейся голове. Лиара почувствовала его нетерпение. Усмешка медленно сползла с синих губ, сменившись хмурым выражением. – У нас была договорённость на вчерашний вечер, – наконец сказала она. Гаррус прикрыл глаза, ощущая волну стыда. Память услужливо подкинула забытое обещание, и от осознания собственной оплошности у него вырвалось хриплое: – Проклятье. В его голосе сквозило искреннее раскаяния, и лицо Лиары смягчилось. Губы тронула понимающая улыбка – она приняла эту немногословную попытку извинения, и привычное жизнерадостное выражение вновь озарило её черты. – Всё ещё в силе? – спросила она. В силе? Он сомневался. Они встречались время от времени в период его коротких увольнительных на Цитадели. Да и тогда он приходил к ней только в минуты отчаяния, когда бремя долга становилось невыносимым грузом, а разум грозил помутиться под тяжестью бесконечных обязанностей. Турианец должен соблюдать баланс между служением долгу и личным благополучием. Удовлетворение базовых потребностей должно осуществляться строго контролируемым и дисциплинированным образом. Лишь правильное управление стрессом обеспечивает ясность рассудка и здоровье тела, устраняя факторы, способные нанести ущерб боевой эффективности. Как и все турианцы, Гаррус был заложником своей природы: базовые потребности били через край. И именно поэтому он обращался к Лиаре, надеясь хотя бы ненадолго получить желанную разрядку. В турианской культуре секс был явлением обыденным, простым инструментом снятия стресса, столь необходимым в милитаристском обществе. Как самцы, так и самки использовали его в качестве основного способа эмоциональной и физической разгрузки. В силу особенностей их биологии, сексуальная активность помогала поддерживать здоровый баланс гормонов и нейромедиаторов в организме. Иерархия активно поощряла такой подход, стремясь держать свой народ в наилучшей форме – как на поле боя, так и за его пределами. Будучи по природе сверххищниками, турианцы испокон веков были ведомы базовыми инстинктами. В ходе общественного и технологического прогресса эта первобытная часть их психики оказалась подавлена, но не исчезала полностью, проявляясь через два основных порыва – сражаться и спариваться. Сам акт соития был яростным процессом, который случайному наблюдателю любой другой расы напомнил бы скорее драку. Ритуал спаривания представлял собой откровенную демонстрацию силы и контроля, где один партнёр утверждал своё господство над другим, который, в свою очередь, полностью подчинялся, признавая превосходство и мощь доминирующего в паре. Другие расы прекрасно знали о свирепости турианцев в бою и неистовости их брачных ритуалов. Сама эволюция создала их тела для подобных крайностей – прочные металлические пластины защищали мощные мышцы, способные выдержать самые жестокие столкновения, будь то в драке или в постели. Следы укусов, которые они оставляли друг на друге, служили символом их силы и преданности, физическим напоминанием о страсти, пылающей между партнёрами. В турианском обществе эти метки были не просто знаком привязанности, но также демонстрацией статуса и обязательств. Они показывали миру, что турианец нашёл достойного партнёра и что оба готовы бороться за эту связь. Неудивительно, что другие расы избегали близости с турианцами. Куда чаще их взгляды обращались к азари, чья экзотическая природа и особый подход к соитию сулили уникальный опыт. Само слияние заключалось не в физическом контакте, а в передаче чувств и воспоминаний. Именно поэтому союзы азари и турианцев редко бывали долгими – турианская натура требовала другого. Им нужна была острота физических ощущений, накал страстей, жар погони. Нежность была им чужда, а понятие «занятие любовью» и вовсе отсутствовало в их языке. Их влекла ярость быстрого, жёсткого соития – ритуал, понятный лишь представителям их вида. В турианском обществе связи с несколькими партнёрами считались естественным явлением – главное, чтобы отношения оставались свободными от обязательств, а правила были ясны каждому их участнику. Их вид не чурался и постоянных уз с единственной парой, но обычно это происходило значительно позже в жизни и с целью продолжения рода. Существовали также редкие случаи возникновения связи между партнёрами – уникальные примеры совместимости на химическом уровне, когда во время процесса спаривания выделялся особый феромон, создающий непреодолимое влечение. Единожды связанная пара становилась истинной и испытывала беспрецедентный уровень близости и преданности, длящийся до конца их дней. Однако такие связи были столь редки, что большинство турианцев даже не надеялись когда-либо их испытать. Гаррус оставался равнодушен к поиску пары, несмотря на пристальное внимание со стороны как начальства, так и подчинённых. Нетронутая метками шея делала его лакомой добычей – завидный холостяк, да ещё и высокого ранга. Но раз за разом он отвергал все попытки сближения, оставляя сородичей в недоумении. Поначалу он честно пытался. Тело требовало разрядки, и он невольно вспоминал свои молодые годы, когда тянул в постель каждого встречного. Однако теперь очередная попытка близости оказывалась более удручающей, чем предыдущая, оставляя лишь ощущение пустоты и вины. Как бы он ни пытался, её образ намертво застрял в его сознании, отравляя любую возможность соития с другими. А потому он по большей части избегал навязчивого внимания к своей персоне, прозрачных намёков и недвусмысленного флирта, придумывая отговорку за отговоркой, зная, что у него есть проблема куда серьёзнее – регулярные медосмотры. После повышения в звании ежемесячные обследования стали обязательными – того требовали строгие правила Иерархии о здоровье высшего командования. Именно на одном из таких осмотров Гаррус понял горькую истину: мастурбации больше недостаточно. Он мог обмануть своих сородичей, мог даже обмануть себя, но он не мог обмануть собственное тело. «Я должен спросить... Вы поддерживаете надлежащую половую активность? – сказал доктор. – Вы осознаёте последствия длительного воздержания? Это самоограничение или проблемы с либидо? Потому что, если Вы не можете самостоятельно корректировать уровень стресса, нам с Вами придётся поискать альтернативные методы». Это был один из тех неловких разговоров, которых Гаррус решил больше никогда не допускать. Затылок мгновенно залился синевой, и он порадовался высокому воротнику кителя, скрывавшему его смущение. Он успел подрочить пару раз прямо перед осмотром, надеясь хоть как-то пройти проверку. И конечно же, думал он о ней – её запах, вкус, ощущение её тела, обволакивающего его своим жаром, заполняли сознание. Но очевидно, этого больше было недостаточно. С либидо проблем точно не было. Гаррус просто знал, что оно не будет удовлетворено ничем, кроме неё. Выход нашёлся неожиданно в лице соседки-азари. Лиара оказалась достаточно милой, пусть и неопытной. В свои сто восемь она была полна юношеского энтузиазма и жажды новых открытий. Прибыла на Цитадель около десяти лет назад, стремясь влиться в галактическое сообщество и познать все его стороны. Гаррус быстро понял, что стал её первым турианцем, но она вела себя на удивление непринуждённо и уважала установленные им правила. Их встречи были редкими и непродолжительными, но цель свою выполняли. С каждым слиянием он чувствовал, как напряжение отступает. Лиара была нежна и внимательна, всегда заботилась о его удобстве и удовольствии. «Наивное создание», – думал он. И хоть это не шло ни в какое сравнение с той, другой близостью, которую он познал в её объятиях, их единения хватало для того, чтобы держать влечение в узде. – Сейчас не самое лучшее время, – пробормотал он, потирая шею. – Слишком много выпил... – Ты же знаешь, так даже лучше. Когда ты расслаблен. Лиара была настроена решительно, и Гаррус видел её желание слияния, но что-то заставляло его медлить. Всю ночь он провёл в компании бутылки, пытаясь утопить мысли о ней. Последнее, чего хотел турианец – это чтобы соседка уловила его воспоминания. До сих пор ему удавалось хорошо скрывать свои самые сокровенные чувства от азари, позволяя ей лишь скользить по поверхности его разума, когда жажда близости становилась невыносимой. Этот баланс был хрупок, и Гаррус понимал, что однажды Лиара непременно что-то заподозрит, и всё рухнет. Но пока их договорённость действовала, он довольствовался тем немногим, что имел. – Голова разболелась, – очередная отговорка, хоть и правдивая. – Могу избавить, – промурлыкала она с многообещающей улыбкой. Гаррус тяжело вздохнул, осознавая, что сопротивляться бессмысленно. Проще позволить всему идти своим чередом: дать ей желаемое, получить необходимое и закончить с этим поскорее. Почуяв его капитуляцию, Лиара легко спорхнула с табурета и повела его к дивану. Её синие ладони легли ему на грудь, мягко подталкивая сесть. Турианец подчинился. Она окинула его оценивающим взглядом сверху вниз и, явно довольная увиденным, опустилась к нему на колени. – Давай-ка сначала с головной болью разберёмся, – проговорила она своим чарующим голосом. Гаррус прикрыл глаза. Прохладные пальцы коснулись его ребристого лба, и знакомое успокаивающее тепло начало растекаться внутри. В отличие от других азари, с которыми ему доводилось делить близость, Лиара всегда была деликатна в слиянии разумов. Тепло медленно поднималось от груди к голове, находя источник боли и растворяя его в приятных волнах ощущений. Он сделал глубокий вдох, позволяя им захватить себя полностью. Они сливались достаточно часто, и со временем этот процесс стал лёгким и непринуждённым — от одного разума к другому. Быстро, чётко, без осложнений. Как раз то, что нужно. Когда головная боль начала отступать, Лиара чуть сместилась на его коленях, готовясь к полноценному слиянию. Гаррус ослабил пояс штанов, а она придвинулась ближе, но не вплотную, оставляя пространство между ними для его руки. Как и большинство азари, Лиара не позволяла ему до себя дотрагиваться. «Только не этими когтями», – отшучивалась она. Он не возражал. По правде говоря, так было даже лучше. В этом крылась ещё одна причина, почему азари идеально ему подходили. Он просто не мог прикасаться к кому-то другому. В отличие от яростного физического акта между турианцами, слияние с азари было лишь игрой разума, простым способом обмануть инстинкты и тело и сбросить накопившееся напряжение. Чтобы хоть как-то справляться с днями, что тянулись бесконечной чередой. Чтобы находить в себе силы просыпаться по утрам и делать вид, что всё в порядке. Без неё. Лиара никогда не задавала вопросов, и он был благодарен ей за это. Она не пыталась проникнуть глубже, туда, где могла наткнуться на воспоминания о ней. Он хранил их под замком, нетронутыми. Они принадлежали только ему – для тех моментов, когда всё становилось невыносимым, когда он позволял себе вспомнить её лицо и нежно-лиловые глаза. Он не мог позволить этим воспоминаниям быть осквернёнными мимолётной вспышкой удовольствия – холодным, механическим процессом эякуляции под взглядом бездонных чёрных глаз. Так они и продолжали свой негласный договор, давая друг другу необходимое, не переступая границ. Гаррус находил успокоение в этой привычной рутине, в уютном присутствии Лиары, избегая риска разбередить старые раны. Почувствовав лёгкое прикосновение азари к своему подбородку – сигнал, что она готова начать полноценное слияние – он встретился с ней взглядом. Глаза азари уже затопила привычная тьма – верный признак начинающегося объединения. В очередной раз он заглянул в этот чуждый мир, который никогда не сможет постичь до конца. – Прими вечность! – приказала Лиара, и он немедленно подчинился, последовав за ней туда, где мысли и эмоции были осязаемы, где ощущение было единственно реальным, безграничным и всеобъемлющим. Сознание Гарруса растворилось в бескрайних просторах сознания Лиары, в океане её знаний и опыта. Несмотря на привычность происходящего, сердце забилось чаще, когда её ментальное присутствие окутало его будто кокон. Он ощущал тепло её мыслей, осторожное прикосновение её разума. В этом было что-то одновременно успокаивающее и тревожное – напоминание об их особой близости и тайнах, которые они хранили друг от друга. Лиара усиливала контроль, а Гаррус тем временем концентрировался на своих ментальных барьерах, удерживая болезненные воспоминания под замком. Он знал, что азари не хочет причинить боль, но сама мысль о том, что она может добраться до тщательно погребённых образов, вызывала неприятный зуд под пластинами. Области его мозга, отвечающие за удовольствие, вспыхнули, посылая волны тепла вниз по груди к паху. Пластины резко разошлись в стороны, высвобождая эрекцию, и на мгновение ему почудилось прикосновение знакомых человеческих пальцев, которых здесь не могло быть. Непрошеные воспоминания хлынули потоком, затопляя сознание всем тем, что он так отчаянно пытался похоронить. Он силился отогнать их, запереть обратно в тайники разума, но эта битва была заведомо проиграна. И вдруг она возникла перед ним, такая же, как в день их последней встречи – с той нежной улыбкой, мягкими изгибами тела и особым человеческим теплом, которое так его завораживало. В глазах плясали искры озорства и неприкрытого желания. Она сидела у него на коленях, облаченная лишь в странный человеческий топ, едва прикрывающий соблазнительные очертания груди. Он так и не узнал, что скрывалось под этой тонкой тканью, и неведение сводило его с ума. Её пальцы скользили по его груди, каждое прикосновение отзывалось электрическими разрядами под пластинами. Мучительно медленно она очерчивала бороздки между ними, словно заново открывая для себя его тело. Мышцы невольно подрагивали под её изучающими касаниями, пока она исследовала рельеф его торса, спускаясь всё ниже. В этой неторопливости было что-то дразнящее, почти вызывающее. Её взгляд, пронзительный и глубокий, ни на миг не отрывался от его лица. Зрачки расширились, поглощая радужку, а запах... запах изменился, став глубже, насыщенней, пьянящей. Аромат возбуждения его самки ударил в голову сильнее любых боевых стимуляторов, пробуждая древние инстинкты хищника, заставляя каждую клетку тела вибрировать от желания. «Моя!» Где-то на краю сознания билось понимание нереальности происходящего, но образ её был настолько ярок, настолько безупречен в каждой детали, что он позволил себе поверить... Поверить, что это её руки нашли его возбуждённый член. Прикосновения – сначала робкие и неуверенные – становились всё смелее по мере того, как она изучала его реакцию. Кэти… Она закусила нижнюю губу в том самом знакомом жесте сосредоточенности, а между бровей пролегла едва заметная морщинка, пока она полностью отдавалась процессу. Прекрасные лиловые глаза неотрывно смотрели в его пронзительно-синие. Она не отводила взгляд, не смотрела вниз. Она тогда так и не посмотрела вниз… Её дыхание сбивалось на короткие горячие всхлипы, эхом вторящие его собственным. Грудь вздымалась и опадала в завораживающем ритме, пока её руки скользили по его длине. Она подалась ближе, и мягкие губы, приоткрывшись, прижались к его жёсткому хитиновому рту. Поцелуй его самки был глубоким, яростным, голодным, в нём плескалась вся та страсть, выразить которую в полной мере они так и не смогли. Её маленький язык скользнул внутрь, пробуя его на вкус, и звук, что она издала в этот момент – нечто среднее между всхлипом и стоном – пронзил его насквозь. Движения её рук ускорялись, становились требовательней, пальцы сжимались на нём всё сильнее, словно она чувствовала его приближающуюся разрядку. Каждое касание было пыткой и блаженством одновременно, приближая к пику удовольствия. Гаррус хотел раствориться в этом моменте навсегда, убедить себя, что жар, обволакивающий его пульсирующий член, исходит от её рук, а не от его собственных. Он жадно пил её дыхание, втягивая её в себя без остатка, тихие стоны у самых мандибул лишали его последних крох рассудка. Её запах становился всё острее и пряней, проникая в лёгкие с каждым судорожным вдохом. Она простонала его имя – Духи, как же он тосковал по этому томному звуку – и этого оказалось достаточно. Его накрыло волной яростного, почти болезненного наслаждения, и семя горячими струями выплеснулось на грудь и живот. Когда волна удовольствия схлынула, реальность обрушилась на него безжалостным потоком. Чёрные глаза вместо лиловых пронзили душу, разбивая сердце на тысячи осколков осознанием. Что он наделал? Как мог позволить осквернить её воспоминания, низведя их до уровня дешёвой имитации близости? Тяжесть утраты и тоски навалилась с удесятерённой силой, раздирая старые шрамы, погружая в пучину тьмы, которую, как ему казалось, он научился держать в узде. Горечь подступила к горлу, когда Лиара пошевелилась на его коленях, напоминая, где – и с кем – он находится на самом деле. Её присутствие вдруг стало противоестественным, чуждым, настолько неправильным, что хотелось содрать с себя пластины. Слава Духам, их слияние закончилось прежде, чем она почувствовала глубину его опустошения. Он до боли сжал мандибулы, пытаясь скрыть дрожь отвращения, и сосредоточился на том, чтобы выровнять дыхание и вернуть над собой контроль. Последние отголоски ощущений растаяли, когда азари закрыла глаза. Когда же она открыла их вновь, те вернулись к своей привычной синеве – такой же, как у Гарруса, но ярче и жизнерадостней. Лиара глубоко вздохнула, всё ещё чувствуя разделённое с ним удовольствие. Азари выглядела удовлетворённой, но что-то в её взгляде выдавало тревогу. Она смотрела на него странно, словно не решаясь озвучить мысль, которая явно не давала ей покоя. – Это было... ярко, – выдохнула она. – Хотя ты сопротивлялся сильнее обычного. Турианец нечленораздельно хмыкнул, пытаясь не выдавать внутреннего дискомфорта. – Кем бы она ни была, она оставила после себя глубокую рану. Гаррус замер, глаза широко распахнулись от изумления. Слова азари ударили под дых. «Неужели она что-то почувствовала? Или знала всё это время?» Он впился в неё взглядом, в котором смешались смятение и гнев, но сильнее всего было разочарование. Острое и беспощадное, оно заставляло его чувствовать себя обнажённым и уязвимым, как никогда прежде. Где-то внутри билась мысль о том, что это не справедливо и он не имеет права испытывать все эти эмоции – в конце концов, это он решил хранить от неё секреты. И всё же от осознания, что Лиара всё знала и молчала, во рту появился привкус желчи. Гаррус попытался успокоить бешеный ритм сердца глубоким вдохом, но тщетно. Глядя на неё, он понимал – между ними всё кончено, их близость навсегда отравлена этим откровением. Лиара молчала, просто сидела у него на коленях, глядя с той особой печалью, от которой рана кровоточила только сильнее. В её глазах читалось беспокойство, сожаление о сказанном, но это никак не могло унять негодование. – Тебе лучше уйти, – отрывисто бросил он, отталкивая её от себя почти грубо. Резко поднялся, чувствуя, как по позвоночнику поднимается волна жара, а в груди закипает гнев. – Гаррус... – голос Лиары был мягким, почти умоляющим, что только разожгло огонь в крови ярче. – Не надо! – рыкнул он, и азари отшатнулась, словно от удара. Мгновенное раскаяние кольнуло сердце, но даже чувство вины не могло заставить его поднять глаза и посмотреть на неё. Скрывшись в ванной, Гаррус пытался привести в порядок не столько тело, сколько мечущиеся мысли. Холодная вода, которой он плеснул в лицо, не смогла унять пожар, бушующий внутри. «Почему именно сейчас? – думал он с горечью. – Всё было прекрасно, пока она не заговорила о... Проклятье. Лучшего способа всё испортить и не придумаешь». – Мне жаль, – донёсся сзади её тихий голос. Он молчал, вытирая живот и грудные пластины. – Я ничего не говорила, потому что знала, что ты не хочешь этого слышать. Но ты страдаешь, Гаррус. Сильнее, чем думаешь. Эта боль... она проникла слишком глубоко. Я боюсь сделать хуже... Её тон был полон искреннего беспокойства, от которого он лишь сильнее замыкался в себе. Чувство предательства жгло изнутри – словно она без спроса переступила невидимую черту, проникла в самые сокровенные уголки его души. И хотя разум понимал, что Лиара лишь пытается помочь, её слова, почти детские в своей наивности, казались пустыми и бессмысленными. Она не могла сказать ничего такого, чего он сам не знал. Совсем ещё юная по меркам своего вида – что она вообще понимала в этой жизни? Как могла постичь глубину его мучений? От этой мысли грудь сдавило новой волной горечи. «Пожалуйста, просто уйди», – мысленно взмолился он, но не смог произнести эти слова вслух. – Я знаю... – едва слышно выдохнул Гаррус. – Мы не можем больше так. Я не хочу этого чувствовать. Понимаю, это эгоистично... – её голос дрогнул. – Вовсе нет. Ты права. Я действительно страдаю. И не хочу, чтобы ты это испытывала, – он говорил то, что она хотела услышать. Что угодно, лишь бы она ушла. – Я не хотела тебя расстроить, – не унималась азари. – Просто... ты мне не безразличен. Больно видеть тебя таким. Он наконец взглянул на неё. – Я ценю твою заботу, Лиара. Но, видимо, нам пора это прекратить. Она кивнула, сжав губы в тонкую линию. – Согласна. Прости, что так вышло. Его улыбка получилась вымученной. – Это не твоя вина. Мне следовало быть честнее с самого начала. Она улыбнулась в ответ, так же печально. – Может быть. Но я всё равно захотела бы помочь. Гаррус вздохнул, проведя ладонью по гребню. – И я благодарен тебе за это. Но, видимо, придётся искать другой способ... Она шагнула ближе, потянулась к нему, но замерла, не коснувшись. – Надеюсь, ты найдёшь то, что ищешь. А если захочешь поговорить – я всегда рядом. Он кивнул, чувствуя, как перехватило горло. – Спасибо. Они неловко обнялись – короткое, ничего не значащее прикосновение – и Лиара ушла, оставив его наедине с мыслями и воспоминаниями. Гаррус прислонился к стене и закрыл глаза, пытаясь осмыслить произошедшее. «Духи, что же теперь делать?»