Любовь – это обещание

«Prove that you are loyal to me

Lose your face and integrity

I will give you all that you need

Pride and dignity

Just say I'll serve you my lord

I will sell you my soul

I won't leave you alone

I will

Give you more than you

Want for the love

That you give in return

I'll enjoy all the pain»

Emperor's new clothes – Jann

В небе над руинами старинного амфитеатра висела полная луна. Каролина сидела на дальнем ряду уцелевшей части зрительских мест. Справа от нее без особого интереса наблюдала за происходящим на арене Ребекка. Слева расположился, откинувшись назад и опираясь на руки, Клаус. Он выглядел расслабленным и, с учетом происходившего в их семье, чересчур довольным, что вызывало у девушки интуитивное предчувствие приближающейся беды. Вокруг арены был возведен магический барьер. Невидимый даже взгляду Каролины, он мог пропустить кого-то внутрь и не выпускал наружу. Все ряды были заполнены бессмертными, пришедшими на представление. Девушка весь вечер осматривалась, но не обнаружила поблизости ни Исаака Комнина, ни Алексея, ни одного из тех бессмертных, которых видела на вилле семейства Дука. Тем не менее, здесь собралось невероятно много обращенных. Каролине казалось, что сообщество в Саксонии было большим, но если все эти бессмертные жили в Константинополе и его окрестностях, то можно было сказать, что город буквально кишел ими, как крысами. Не удивительно, что в конце концов обращенным пришлось раскрыться некоторым людям. На арене находились двое. Бессмертный с мечом в руках и волк, обходящий его по кругу. Волк скалился и рычал, но не нападал, соблюдая осторожность. Его ярко-желтые глаза разрезали темноту ночи, выдавая разум, превосходящий животный. Бои только начались, и большинство волков еще кричали в камерах под амфитеатром, проходя через превращение. Те, кто первыми вышли на арену, были самыми старыми представителями своего вида и наиболее привыкшими к звериной форме. Каждый раз, когда волки рвали горло, завывая от немыслимой боли, в мыслях Каролины всплывали те, кого она принесла в жертву. Они тоже кричали перед тем, как превратиться, а потом были так обессилены, что едва могли плакать и молить о пощаде. Их кровь до сих пор обжигала ее пальцы. Крики боли и звук ломающихся костей заглушал вой, раздававшийся со зрительских мест. То тут, то там делались ставки. Клаус рассказал Каролине, что из камер, где обращались волки, есть только один путь — на арену, а оттуда выйти не позволит магический барьер, так что все зрители находились в безопасности. Те же, кто выступал в роли гладиаторов, были провинившимися членами сообщества, приговоренными к казни и способными выкупить свою жизнь лишь посредством выживания в схватке с волком. Каждый здесь знал, что всего одного укуса достаточно, чтобы навсегда лишить бессмертного надежды, однако, в тот момент, когда ему станет нечего терять, дни волка тоже будут сочтены. Рычание слышалось за решеткой, где уже ждали наготове еще двое волков. Каролина отвела взгляд от арены, осматривая архитектуру. От амфитеатра осталось чуть больше половины. Камни сточило время, часть сводов обрушилась, и возникло ощущение, что земля вокруг амфитеатра выше, чем была раньше, как будто арена столетиями постепенно уходила под землю. Находиться в подобном месте, где не осталось ни единого намека на существование города, было странно. Приближаясько второму столетию жизни, Каролина чувствовала себя старой и умудренной опытом, и во многом уставшей. Здание же вокруг нее было древнее, возможно, на тысячу лет, и члены семьи, сидевшие на его ступенях, казались всего лишь детьми, игравшимися с вечностью. Ребекка лениво обвела взглядом арену и присутствующих, кажется, уже в сотый раз. Она изначально не горела желанием ехать с семьей, но приглашение Клауса не предполагало отказа. Амфитеатр находился далеко за городом, и Каролину несколько беспокоило, что пришлось оставить Элайджу и Финна в сундуках в Константинополе. Они внушили всем слугам следить, чтобы никто лишний не проник на территорию домуса, однако те все еще были людьми, и риск оставался. Прошло уже полмесяца с момента, как девушка заколола Элайджу. Нужно было еще тогда сделать следующий ход, но Каролина не смогла. Она знала, каким он должен быть, но не знала, как это сделать. В конце концов, жизнь — не шахматы, а смерть Элайджи, пусть и временная, неожиданным образом выбила девушку из колеи. Притупила ее чувства и разум, не дав вовремя сориентироваться. Она знала, что нужно подождать. Смотрела на шахматную доску в библиотеке домуса в Константинополе, видела свой следующий ход и понимала, для него потребуется сильная эмоциональная встряска. К счастью или к сожалению, у Каролины еще оставалась Ребекка, которую Клаус рано или поздно захочет убрать с доски. Всего один шанс, чтобы правильно разыграть партию. И в этот раз ей нельзя сомневаться. Возможно, именно поэтому желудок девушки переворачивался, а грудь словно сдавило без возможности сделать вдох. Клаус не просто так привел их обеих сюда. Каролина надеялась, что все пойдет по ее сценарию, но готовилась к тому, что муж мог оказаться хитрее. Особенно с учетом неосторожности, которую до сих пор проявляла Ребекка. — Ник, скажи, что мы здесь не на всю ночь, — зевая, протянула девушка и откинулась назад, чтобы увидеть брата из-за спины Каролины. Последняя инстинктивно напряглась. Прошло уже несколько часов, и, судя по отсутствию криков боли, все волки обратились. Каролина потеряла счет конечностям, оторванных острыми зубами, скулящим и умирающим волкам, заливавшим кровью арену, проклинающим все на свете бессмертным, получившим укус. Одновременно выступало все больше противников, и вскоре должно было начаться одно из последних, крупнейших выступлений. — Ты куда-то спешишь? — вскинув брови, спокойно протянул Клаус. — Я голодна, а здесь ни одного человека. Мужчина усмехнулся. Как-то пугающе удовлетворенно. — Нам нужно кое-что сделать перед тем, как уйти. — Так может мы уже сделаем это? Мне действительно надоело здесь сидеть. Каролину настигло удушающее предчувствие. То самое, что потихоньку назревало под ее ребрами с момента, как они приехали к амфитеатру, теперь ставило горло и сжало в тиски сердце. Несмотря на всю браваду, Ребекка тоже понимала, что что-то не так. Каролина чувствовала, как дрожали пальцы сестры, замершие рядом с ее рукой. — Раз ты так просишь, — Клаус поднялся и кивнул куда-то в сторону, — идем. Они пробрались через толпу, уплотнявшуюся по мере спуска. На нижнем кольце у самой арены яблоку было негде упасть, и никто не обратил внимания на три фигуры, скрывшиеся на полуразвалившейся лестнице. Каролина чувствовала тошноту. Отвратительное, тяжелое ощущение, начинавшееся в желудке и подкатывавшее комом кгорлу. Она сглатывала слюну снова и снова, но оно не проходило. Клаус выглядел довольным. Ребекка — напряженной. Они спускались по узкой каменной лестнице в сохранившиеся нижние помещения на противоположной стороне от тех, где держали волков и бессмертных. Толстые каменные стены заглушали шум на арене, отчего атмосфера стала только более пугающей. Клаус шел впереди, поэтому не заметил, как в какой-то момент Ребекка обернулась и взглянула на замыкавшую их шествие Каролину. В темноте глаза сестры сверкнули непонятными эмоциями, но сестра отвернулась так быстро, что девушка не успела их разобрать. Она приблизилась и осторожно протянула вперед руку как раз в тот момент, когда, поняв без слов, Ребекка протянула свою назад. Их пальцы сжались в жесте поддержки и разжались прежде, чем Клаус смог бы обернуться и заметить это короткое движение. Выражение лица подруги мучило Каролину. Затаенная печаль в ее глазах не выглядела поддельной, хотя все, что произойдет дальше, должно было стать лишь игрой. Беспокойство стало сильнее и в момент, когда члены семьи достигли последней ступеньки, Каролина постаралась вспомнить все, что слышала от Ребекки о ее возлюбленном. Ведь все вело к тому, что именно из-за него они спускались в камеры под амфитеатром. На улице было шумно, а воздух казался непривычно горячим и пах солью и специями. Мода Афин вызывала у Каролины ощущение неправильности, словно она попала в совсем другой мир. Ребекка шла рядом, делая плавные, мягкие движения и покачивая бедрами. Ее улыбка выглядела мечтательной и немного грустной. — Еще когда ты впервые уехала вместе с Коулом, я завела привычку на несколько часов покидать крепость, в которой мы находились. Поначалу я говорила Элайдже, что иду на охоту, но, в конце концов, он догадался, что дело было вовсе не в ней. Я искала покоя. Я уходила в поля или в леса и просто бродила там, представляя, что то, что вокруг меня — и есть весь мой мир. Что нет того пугающего места, в которое непременно нужно вернуться. Это давало мне силы жить. Вблизи Хоэнзальцбурга, если идти несколько часов вниз, мимо города, есть поле, куда выводят пасти скот деревенские. Порой я сидела там, наблюдая, как ползет солнце по небосводу. Пастухи постоянно сменялись и иногда поглядывали на меня с подозрением. Как будто хрупкая девушка могла бы взять и утащить целую корову у них из-под носа. Ребекка звонко рассмеялась. Возможно, потому что она действительно могла это сделать. — Однако, вскоре они привыкли к моему присутствию и просто игнорировали. Даже молодые юноши, которых я могла заинтересовать, как красивая девушка, старательно избегали встреч. Тогда я не понимала, почему. В один из первых дней лета, а оно выдалось удивительно жарким, я сидела в тени высокого дуба и читала «Аннолид», точнее его копию, найденную в библиотеке Хоэнзальцбурга. Не представляю, как она туда попала… я о том, что эта поэма была создана в аббатстве Зигбург, а это довольно далеко от Зальцбурга и, будучи новым текстом… Ребекка замолкла. Каролина мягко улыбалась, поощряя ее продолжать, но девушка лишь качнула головой. — В общем-то, это не важно. Я слишком много времени провела, общаясь только с Элайджей, — она усмехнулась. — Итак, была жара. Неожиданно рядом послышались шаги, и, вскинув голову, я увидела мужчину. Его русые волосы тронула седина, а в светло-голубых глазах виднелась усталость, свойственная людям его возраста. Мелкие морщинки собрались в уголках рта и вокруг глаз, и особенно сильно были заметны, когда он улыбался, но тогда еще я не знала об этом.Простая крестьянская одежда была сильно потертой, до дыр в некоторых местах, и слегка болталась на худом, поджаром теле. Он неумело поклонился и спросил у меня: «Фройляйн, позволите ли вы мне сесть рядом?». У него был низкий, мягкий голос, слегка хрипловатый из-за кашля, которым он мучился. Только после вопроса я заметила, что дуб был единственным источником тени на поле, а солнце стояло в зените. О таких вещах забываешь, когда не испытываешь ни жара, ни холода. Я сказала ему, что нет необходимости спрашивать о подобной мелочи, ведь я не владею этой землей, на что он ответил, что и к гостье владельцев он не посмел бы проявить грубость. Тогда-то я поняла, что все пастухи избегали меня именно потому, что опасались. Хотя я носила простое платье, моя осанка и походка легко выдадут любому крестьянину представителя знатного рода. Это было странное чувство. Я привыкла к страху перед собой, как бессмертной. К страху людей, которые сталкиваются с другой нашей личиной, но это… Они боялись самоуправства человека, возможно даже больше, чем боялись бы чудовища, скрывавшегося за его лицом. Так что, я спросила его имя и сказала, что он волен садиться рядом со мной не спрашивая дозволения. С тех пор он действительно так делал. В тот день я впервые заговорила с Якобом. Ребекка улыбнулась, мечтательно и немного грустно, но последнее чувство пропало из ее глаз так быстро, что Каролина не могла быть уверена, действительно ли она видела его или же придумала. — Все мои влюбленности были похожи на искры пламени. Они вспыхивали и гасли, иногда задерживаясь достаточно долго, чтобы я могла погреться у огня. И все же в этот раз любовь не была подобна искре. Мужчина, сидевший рядом, был почти одного возраста с моим отцом. Он не был особенно красив или галантен. Он был всем тем, на что я прежде вообще не обратила бы внимания, и, если ты спросишь меня, как же так вышло, что мы провели вместе не одно десятилетие, я не найду, что ответить. В первый день Якоб был просто незнакомым мужчиной, севшим рядом. Спустя две недели, он превратился в некоторую константу моей жизни. Казалось, он всегда был там. Тихий и спокойный. Он не задавал лишних вопросов, когда я приходила злая или расстроенная. Позже он говорил, что жалел о невозможности подать мне платок и хотя бы так немного утешить. Я помню, как несколько месяцев спустя, на поле прибежала маленькая девочка. Ей было года четыре, и она говорила на совершенно ужасном, грубом деревенском диалекте. Она принесла Якобу несколько сухарей прямо в перепачканных грязью руках, а когда заметила меня, то застыла с огромными, полными восхищения глазами. «Вы ангел?!» — неожиданно восторженно выдохнула девочка и бросилась вперед, пытаясь ухватиться ловкими пальцами за мои волосы. Якоб хотел схватить ее, но не успел. Ребекка вдруг рассмеялась. — О, Кэр, видела быты выражение его лица в тот момент. Чистый ужас, словно я съем этого ребенка. Мне, наверное, не стоит смеяться, ведь ему было чего опасаться. Будучи недовольной, я могла приказать насадить ребенка на вертел и поджарить, и никто не посмел бы воспротивиться. Я ужасный человек, ведь в тот момент не нашла ничего лучше, как схватить девочку за талию, когда та уже запустила ручонки в мои волосы, сделать строгое лицо, и сказать: «За такое положено наказание!». И, прежде чем Якоб успел бы начать извиняться, или его и вовсе хватил бы удар, я начала щекотать свою пленницу. Звонкий детский смех и визг разнеслись по поляне, и мы рухнули на землю, пока девочка брыкалась, а я продолжала пытать ее самым страшным образом. Когда мы затихли, я откинула с лица волосы, полностью закрывшие обзор, и взглянула в ту сторону, где сидел Якоб. Он выглядел намного спокойнее, хотя оставался напряженным и уже открыл было рот, наверняка, чтобы извиниться, когда я первой сказала, что не нуждаюсь в этом. Думаю, это был тот самый момент, когда лед окончательно растаял между нами. После мы начали разговаривать. Поначалу очень редко, ведь почти не существовало тем, объединявших нас. Однажды Якоб заметил, что я много читаю, и я в шутку предложила ему читать вслух. Конечно, у него не было хоть какого-то образования, чтобы оценить те работы, которые я в тот момент изучала, поэтому я носила на поляну легкие истории, как фаблио. Удивительно быстро, всего за пару дней, простые несколько часов чтения превратились в часы обсуждения написанного. Мы мало дискутировали, — на этом поприще у меня было неоспоримое преимущество, однако это не мешало общению. Я с удивлением осознала, какая огромная любознательность скрывается за уставшими бледно-голубыми глазами. Обычно люди вполне довольны собственной ограниченностью. Они живут в том маленьком мире, который могут себе позволить, и не особо интересуются тем, что находится за его пределами. Дети мечтают. Взрослые смиряются. Поэтому было так поразительно встретить мужчину, отмерившего полвека жизни, которого по человеческим меркам можно было уже считать пожилым, с сильнейшей жаждой знаний. Когда первые холодные ветра осени принесли с собой запахи приближающейся зимы, я рассказывала ему о наших путешествиях. О других королевствах, о землях, которые ему никогда не предстояло увидеть, говоря, конечно же, что слышала это от других или же прочитала в книгах. Даже тот факт, что молодая девушка так часто и так далеко уходила из дома без сопровождения, уже вызывал слухи и порицание. Кто бы поверил, что все, о чем я говорила, я видела своими глазами. Всю зиму мы провели в разлуке. С приходом зимы скот перестали выпускать в поле, а люди жили в своих маленьких мирках, надеясь, что сохраненных запасов хватит, чтобы дотянуть до весны. Я все еще уходила из крепости почти каждый день, но ни разу не встретила Якоба. Когда же наступила весна, события прошедшего года казались уже чем-то малозначительным на фоне истощающего разум кошмара, в котором мы с Элайджей существовали. Снова встретив Якоба, я почувствовала… как будто сердце, замершее с приходом зимы, впервые за много месяцев сделало еще один удар. Мне сложно было признать, какое влияние этот мужчина оказывал на мое сильно пошатнувшееся душевное равновесие. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что испытывала то же, что и ты, когда приходила к водопаду и сидела там с Ником по утрам. Да, я вспоминала об этом иногда, наблюдая за бегом облаков по небу и сравнивая наши ситуации. Забавно, что именно это подтолкнуло меня задуматься о Якобе, как о мужчине. Именно в тот момент мои дружеские чувства к нему начали перерастать во что-то большее, пусть я и отказывалась себе в этом признаться. Он был простым человеком. Необразованным, но не грубым. Без манер, но вежливым. Он был стар телом, и в то же время его разум оставался намного моложе моего. Он был вдовцом. Жена умерла в родах, единственный сын — во время вооруженного конфликта между феодалами. Невестку скосила болезнь, и в итоге единственной нитью, связывавшей мужчину с миром живых, стала его внучка Ханн, та самая девочка, с которой я виделась в поле. Ханн жила у своих бабушки и дедушки по материнской линии. У домаЯкоба не было хозяйки, но о его пропитании заботились родственники, а Ханн иногда таскала сухари, как будто понимала сложную ситуацию, в которой оказался мужчина. Возможно именно одиночество подтолкнуло его к той странной дружбе, что возникла между нами. Еще сезон мы провели вместе. Рядом с Якобом меня отпускали боль и печаль. Он никогда не спрашивал о моем статусе, однако предполагал, что я замужем или вдова. У девицы не могло быть той свободы, которой я располагала. Наступил сезон дождей. Затем похолодало. Подходил к концу второй год, как ты уехала. В один из последних дней выпаса скота, я общалась с Якобом, когда вдруг почувствовала знакомый запах. Небо было хмурым, явно назревал дождь. Ветер гулял по полю, нарастая к вечеру. «Будет гроза», — пробормотала я тогда, — «очень сильная гроза». Якоб нахмурился, но не стал спорить. Гроза началась к ночи, когда я уже была в замке. Мы не раз сталкивались со стихией, но я никогда не видела такого ужаса. Ветер стал настолько сильным, что с корнем вырывал деревья. Он выл в коридорах замка и сотрясал ставни, намереваясь сорвать и их. Буйствовал ливень с градом. Острые, ледяные капли ощущались на коже, как иглы. Слуги в замке молились, и, слушая их беспокойные, дрожащие голоса, я не могла не думать о деревенских. Я сбежала. Схватила плащ и бросилась в сторону деревни, невзирая на погоду. Я промокла насквозь в первые же секунды и вынуждена была перепрыгнуть через крепостную стену, ведь ворота уже были закрыты. К счастью, на улице не было никого, кто мог заметить мою тень. Чтобы дойти до деревни пришлось прикладывать нечеловеческие усилия. Дороги размыло, и ботинки засасывало в грязь. Ветер отбрасывал то в одну, то в другую сторону. Деревья падали совсем рядом, а многочисленные ветки и кустарники хлестали по телу. Все звери спрятались в лесу, люди в городе закрыли ставни и двери, погасили свечи. На мир опустилась атмосфера откровенного ужаса перед беспощадной и могущественной стихией. Еще издалека я почувствовала запах горящего масла и крови. Они пропитали весь воздух, сделав его прогорклым и тяжелым. Деревня полыхала. Ливень, падавший в огонь лишь усиливал его. Где-то прогремели взрывы — скорее всего на дворах, где хранились мешки с мукой. Кэр, это был ад на земле. Слетевшие крыши, упавшие деревья, кричащие от боли люди. Ужас и паника. Я нашла Якоба по запаху, в противном случае не было и шанса обнаружить его в том хаосе, что творился в деревне. Люди выбегали из домов в сторону леса. Обожженные, напуганные. Никому не было дела до внезапно возникшей поблизости женской фигуры. Якоб лежал, привалившись к дереву, и тяжело, хрипло дышал, изредка откашливаясь. Его руки сильно обгорели, но кроме этого, мужчина выглядел целым. Я опустилась рядом, стерла копоть с его лица, и только тогда Якоб заметил меня. Не представляю, как я выглядела, возникшая из ниоткуда, промокшая насквозь, но не дрожавшая. Едва ли он вообще заметил все эти несоответствия. Рассудок мужчины помутился от ужаса, и он лишь повторял имя Ханн. Девочку завалило обломками крыши в родном доме ее матери. Я видела, как он полыхал, и сомневалась, что был хоть один шанс, при котором Ханн могла выжить. Не могу сказать, что испытывала к ней привязанность. Признаюсь, мой альтруизм гораздо меньше твоего, и будь это кто-то другой, я не бросилась бы в пламя. Но это была внучка Якоба. Он потерял всех дорогих людей, и эта маленькая, еле живая девочка, оставалась единственным звеном, связывавшим душу мужчины с миром. Что стало бы с ним без нее? Я осмотрелась, убедившись, что поблизости нет людей, сняла плащ и оставила его у дерева, затем я оторвала часть мокрого подола, обмотала вокруг лица и побежала к дому на всей возможной скорости. Я стала тенью на пустых улицах. Крыша дома частично обвалилась, и огонь сожрал почти все стены. Я увидела тела бабушки и дедушки Ханн, но ее никак не могла найти. Я кричала и тут же кашляла от дыма, что проникал в легкие с каждым вдохом. Мокрая ткань спасала, если контролировать дыхание, но не сильно. Одежда загорелась почти сразу же, но пламя не могло сжечь кожу, поэтому я продолжала искать. Было ощущение, что я бродила по дому вечность, хотя, полагаю, прошло не больше минуты. Наконец, мой взгляд зацепился за расположение тел мужчины и женщины. Они тянулись к чему-то, и тут меня осенило. Я стала разгребатьзавал досок, не обращая внимания, что хватаюсь прямо за горящие деревяшки. Я не чувствовала боли, но от недостатка кислорода вскоре начала кружиться голова. Под рухнувшей крышей обнаружилась дверь в подвал, и я, не раздумывая, сорвала ее и бросилась вниз. Ханн едва дышала. Она потеряла сознание от дыма, и пока я выносила девочку из дома, часть ее одежды загорелась. Ханн стонала, не приходя в себя. Даже сильнейшая боль от приварившейся к коже ткани не способна была выдернуть ее из небытия. Я погасила огонь на себе и на ней, валяясь по земле, а затем опустила тело девочки рядом с Якобом. Он бросился к ней, стараясь не причинить боли. Пытался услышать сердцебиение или дыхание и, когда обнаружил, что внучка еще жива, начал плакать. Я накинула на себя плащ, скрывая почти полностью сгоревшую одежду. Не знаю, было ли так лучше. Потерять Ханн в огне, не попрощавшись, или же увидеть, как жизнь покидает ее у него на руках. Мне было невыносимо больно смотреть на эту картину отчаяния, ведь его и без того было так много в моей жизни. Ветер мощными порывами приносил ливень, обрушивавшийся на наши головы. Я видела, как Якоб дрожал от холода. Тело Ханн тоже дрожало. Не знаю, что за черт дернул меня за язык. Я подошла ближе и сказала, что могу попробовать спасти его внучку. «Ты ведьма?» — спросил он тихо и обреченно, не поднимая глаз. «Нет», — ответила я, — «я злой дух, что приносит смерть и отчаяние. И если я спасу ее, то потребую с тебя плату, соразмерную ее жизни». Ребекка вдруг стала очень грустной. Улыбка пропала с ее лица, и девушка, глубоко вздохнув, подняла взгляд к голубому небу. А затем продолжила. — Он согласился. Совершенно не раздумывая. Тогда я дала Ханн свою кровь. Та подействовала быстро. Ее ожоги исцелились, и всего через несколько секунд девочка пришла в себя и сильно закашлялась. Я предупредила Якоба, что он обязан любыми способами охранять ее жизнь втечение суток. Если же у него не выйдет, то девочку необходимо доставить в Хоэнзальцбург. Даже если мои слова напугали его, в тот момент облегчение и счастье перевесило ужас. Он смеялся, плакал и прижимал к себе рыдающую, дрожащую от холода и страха Ханн. И я ушла, ничего больше не сказав. Ничего не попросив. На самом деле, я не собиралась брать с него плату, но мне требовалось подстелить солому на случай, если возникнут вопросы. Ты, наверное, думаешь, что я могла бы просто внушить ему забыть или же придумать достоверную историю, но я не хотела. Если бы однажды он узнал о моей силе, если бы спросил, применяла ли я ее к нему… я не смогла бы солгать, и доверие навсегда было бы утеряно. На следующее утро в крепости творился хаос. Пострадали многие деревни и постройки в городе. Дороги размыло и затопило, перемещаться стало практически невозможно.Я множество раз думала о том, могла ли поступить иначе. Что, если с Ханн что-то случилось и, пока Якоб пытался доставить ее в Хоэнзальцбург, девочка обратилась и убила его? Сама я могла бы добраться до деревни, но, признаться, боялась новой встречи с ними. Прошло больше недели, прежде чем я снова увидела Якоба. Стража пыталась отогнать его от ворот, но мужчина продолжал повторять мое имя, а потому за мной послали слугу. Кажется, это был первый раз, когда он увидел настоящую меня. Якоб застыл и что-то изменилось в выражении его лица. Было сложно понять, испытывает он страх или благоговение, однако и то и другое были эмоциями, не доставившими мне удовольствия. Я не могла позволить Якобу попасть в крепость. Ничто, что мне дорого не должно было находиться вблизи безумного и не контролировавшего себя Ника, так что я вышла за ворота вместе с ним. Мы молчали спускаясь вниз, и, только отойдя на приличное расстояние, я решилась взглянуть на мужчину. Он выглядел более измученным, чем я помнила. Под глазами пролегли синие тени и морщины. Лицо осунулось, и лишь в глазах еще горела искра жизни. «Я пришел отдать вам долг», — смиренно произнес Якоб, и я вдруг почувствовала глубину и ширину пропасти между нами. Было неважно, что именно стало ее основанием: мое положение аристократки, мой возраст или же мое заявление о злом духе в ночь пожара. Мне стало так безумно больно, и я подумала вдруг, что никогда больше не захочу видеть его вновь. Испытывать это чувство. «Нет ничего, что ты можешь мне дать», — сказала я ему, и увидела разочарование в глазах мужчины. Я имела в виду дружбу, быть может, любовь, в то время как он явно думал о материальном. Поэтому я решила припугнуть его, заставить уйти, и в то же время эгоистично желала, чтобы он помнил о моемсуществовании. Поэтому я сказала: «Я уже забрала часть твоей души, и теперь ты никогда не сможешь забыть меня. Пусть это будет платой за жизнь твоей внучки. Но тебе нельзя никому и никогда рассказывать о том, что случилось, или я заберу то, что даровала». И только когда он ушел так далеко, что даже бессмертный не смог бы услышать моих слов, я прошептала слова прощания. И расплакалась. Больше я не ходила в сторону деревни. На меня накатила грусть, и я целыми днями пропадала то в библиотеке, то у ткацкого станка, но ничто не дарило сердцу того покоя, который я ощущала рядом с Якобом. Каждое новое нападение Ника оставляло шрам на сердце. Каждое его жестокое, полное ненависти слово отравляло ядом. Я тонула в вине. Я допустила это. Если бы я не желала Александра, то мы никогда не попались бы в ловушку охотников. Нику не пришлось бы страдать. Каролина хотела было что-то сказать, но Ребекка лишь покачала головой, безмолвно прерывая девушку. — Не стоит. Я больше не виню себя. Теперь это лишь часть истории. Тем не менее, то была тяжелая зима. Бесконечная и беспросветная. В один из дней, когда снег еще лежал, я с удивлением обнаружила у ворот крепости одного из жителей деревни. Я не была с ним знакома, просто видела несколько раз, даже не знала его имени. Мое сердце замерло, когда незнакомец заговорил о Якобе. Он сказал, что тот просил непременно передать в замок Хоэнзальцбург его последние слова и вечную благодарность за жизнь Ханн. «Он умер?», — не дослушав мужчину, выдохнула я. «Еще нет, но ему недолго осталось». Я бросилась к конюшне, так и не дав посланцу договорить. Я побежала бы своим ходом, но помнила, что не должна привлекать внимания. Галопом дорога до деревни заняла меньше часа. Это место, прежде дышавшее жизнью, напоминало заброшенные руины. В паре частично уцелевших домов были наспех накинуты крыши, и в них теснились все люди, оставшиеся в живых после пожара. Погибло больше половины скота. Были уничтожены почти все сохраненные на зиму зерно, мука и заготовки. Половину выживших скосил голод. Поставок продовольствия из крепости, которые выделили жителям окрестных деревень, едва хватило оставшейся половине, чтобы дотянуть до весны. Всех младенцев умертвили, а пищу старались распределять между теми, кто способен будет работать, когда начнется сезон. Ханн входила в их число. Якоб — нет. Он был стар, и его болезнь обострилась из-за дыма, зимних холодов и голодовки. Боже, Кэр, я не узнала его. Я зашла в дом и увидела иссохшего мужчину на циновке. Он был словно мешок с костями, и вначале даже не поверила, что это Якоб. Он дышал едва слышно, более хрипло, чем раньше, и постоянно кашлял. Ключицы выделялись острыми углами из-под туники. Кожа на лице натянулась на кости, глаза впали, а волосы поредели. «Якоб», — прошептала я, не скрывая горечи, и опустилась на пол возле его циновки. «Ребекка», –прошептал он очень тихо в ответ, и к моим глазам подкатили слезы. Якоб так редко называл меня по имени, стараясь оставаться предельно вежливым, что я вначале не поверила в реальность происходящего. Затем он умудрился растянуть тонкие губы в подобии улыбки. «Вы пришли забрать остаток моей души?». «Нет, я позволю Богу забрать ее». «Не уверен, что она ему нужна», — закашлявшись, пробормотал мужчина. Имел ли он в виду сделку со «злым духом» или что-то еще? Я не стала спрашивать. «Я не хочу, чтобы ты уходил». «Было бы слишком нагло попросить вас спасти и меня», — он закашлялся, прежде чем продолжить, — «…как Ханн?». Видимо, в моем лице отразилась грусть, потому что мужчина тут же продолжил: «Хотя, как вы и сказали, нет ничего, что я могу предложить взамен». Это была совершенно безумная мысль. Мощная вспышка эмоций, порожденных эгоизмом. Я сама не заметила, как заговорила, а потом брать слова назад было уже поздно. Я сказала ему: «Ты можешь предложить себя». И застыла, осознав, что сделала. Я не была уверена, что могу спасти его, как Ханн. Наша кровь способна излечить ранения, внешние или внутренние, но она не может исцелить разум и не может спасти умирающего от голода. Даже если бы его болезнь прошла, в деревне не оставалось припасов, и никто не стал бы заботиться о полумертвом человеке. Я могла бы сделать его бессмертным, но сомневалась, что ему нужна будет такая жизнь. Вдали от Ханн, от деревенских, в ночи, питаясь кровью других людей. Отпустить его в тот момент было бы менее жестоко. «Я не способен поднять даже собственное тело. Что проку от такого слуги?» «Мне не нужен слуга. К тому же, последовав за мной, тебе придется оставить все, что было у тебя при жизни. Ты больше никогда не увидишь Ханн и других деревенских. Я могу показать тебе целый мир, все те места, о которых я рассказывала, но не уверена, готов ли ты заплатить за это своей душой и разлукой с внучкой». «Я стану злым духом, как вы?» «Да». Он закрыл глаза. Мое сердце замерло на мгновение. Я была уверена, что Якоб откажется. Это было слишком много для простого человека, пусть даже с его непомерной жаждой знаний. «Я боюсь смерти», — зашептал Якоб, — «клянусь, что сделаю для вас, что угодно. Дайте мне возможность жить и увидеть мир, фройляйн Ребекка». Мое сердце сжалось в тот момент. Он был в ужасе перед смертью, но я могла наверняка спасти его лишь проведя через нее. Что я должна была сделать? Какой путь был верным? Я знала только, что не хочу потерять Якоба. Человека, ставшего для меня убежищем во время бури. Так что я дала ему свою кровь и забрала в крепость. Я давала ему ее каждый день и, если бы он умер, то все равно бы обратился, но я намеревалась сохранить его жизнь. Я выходила его. Это оказалось невероятно сложно, и прошло не меньше четырех месяцев прежде, чем мужчина стал похож на того пастуха, которого я впервые встретила в поле. Начав приходить в себя, Якоб однажды спросил у меня, стал ли он теперь таким же как я — злым духом. Я улыбнулась и ответила, что сумела сохранить ему жизнь, оставив человеком. Знаешь, что я увидела в его лице в тот момент? Огорчение. Я не могла поверить в это! Сколько сил и труда я вложила, чтобы выходить его, а он оказался разочарован! Мы тогда сильно поссорились, возможно, впервые за все время знакомства. Уже намного позже Якоб признался, что он надеялся стать равным мне. Он даже не осознавал, что был единственным, кто ставил нас на разные ступени. Когда он смог самостоятельно ходить и выполнять не слишком тяжелую работу, я попросила конюшенных принять его к себе. Точнее, я внушила им это, ведь получить должность в крепости — сложная задача. Я всегда наблюдала за Якобом, но с момента, как он поселился в Хоэнзальцбурге, старалась держать эмоциональную дистанцию и лишний раз даже не беседовать с ним. Моя злость остыла, хотя, должно быть, я выглядела так, словно все это время обижалась. На самом же деле я старалась защитить дорогого мне человека от своего безумного брата. Кому такое расскажешь? Ребекка грустно улыбнулась и покачала головой. — Прошло четыре месяца. Якоб окреп. Я же не могла позволить себе часто общаться с ним и в то же время не хотела отпускать. Судьба решила все за меня. Из Зальцбурга прибежал мальчишка, один из тех, кому Элайджа обещал плату за любые сведения о незнакомцах, похожих на Майкла. Так мы узнали, что отец уже в городе. Ему ничего не стоило добраться до крепости, а значит, нам следовало уходить и очень быстро. Я была напугана. Мы не могли взять Якоба с собой, — он бы не пережил длительный переход в нашем темпе, к тому же, рядом с Ником он в любой момент мог стать закуской. Я не могла позволить этому случиться. Элайджа бросился за братьями, я же сказала, что догоню их, и направилась в конюшни. Не подумай, что это было легко. Мы с Элайджей орали друг на друга, но время поджимало, и он сдался под давлением обстоятельств. Вытащить из крепости Ника было сложнее и важнее, чем бегать за мной, тем более с заколотым Финном на руках. Помню, как налетела на Якоба и оттащила его в сторону, чтобы никто не мог подслушать над диалог. Он удивился, и я почувствовала запах страха, спровоцированный, скорее всего, моим собственным испуганным видом. «Я должна исчезнуть, прямо сейчас». «Что?». «Мы с братьями покидаем крепость. Я не могу всего объяснить, но я хочу, чтобы ты знал, что то, что могло быть воспринято, как обида, было лишь способом защитить тебя, и мне жаль, что это отдалило нас, лишив последних совместных недель. Я пришла попрощаться». Он, думаю, неосознанно, перехватил мое предплечье. «Я иду с вами!» «Нет!» — я вырвалась из удивительно сильной хватки и сделала шаг назад, — «Возвращайся в деревню», — я сняла с руки одно из колец и протянула мужчине, — «возьми его, это золото. Если продашь его, этого хватит, чтобы пережить еще не одну зиму». Но он покачал головой, отказываясь, и отступил, а затем вдруг разозлился, и я застыла от неожиданности, ведь никогда не видела у обычно спокойного и мягкого Якоба настолько яростного выражения лица. «Вы спасли мою жизнь! Жизнь Ханн! Моя клятва, на ваш взгляд, ничего не стоит?!» «Черт тебя задери, Якоб!» — закричала я тогда, — «Я ведь даю тебе жизнь! Как ты не понимаешь?! Последовав за мной, тебя ждет только смерть!» «Тогда я приму ее». Мне хотелось разнести всю конюшню. И да, я знаю, что ты скажешь, Кэр. Это было воздаяние за мое собственное упрямство, но почему я непременно должна была платить в столь опасный момент? Времени почти не осталось. Я слышала, что Элайджа и Ник уже покинули крепость, а значит, мне нужно было как можно скорее последовать за ними. Якоб выглядел решительно. Тогда я рискнула. Нашла какую-то деревянную плошку, черт знает из-под чего, и взглянула на мужчину. «Мне нельзя задерживаться, поэтому я дам тебе выбор и возможность подумать. Я хочу, чтобы ты подумал, Якоб. Вот кольцо», — я вложила его в ладонь мужчины, — «ты можешь забрать его и провести остаток жизни с внучкой, среди друзей. Или же ты можешь последовать за мной, но человек не справится с этим. Тебе придется попрощаться со всем, что было дорого. Посмотри на меня. Смотри в мое лицо, потому что это лик, который ты обретешь, если решишься». И я позволила проступить черным венам под веками, проявиться клыкам, а глазам залиться кровью. Якоб отшатнулся. В его лице я читала страх. «Вот, чем ты станешь. Тебе придется жить в ночи. Ты больше никогда не увидишь солнечного света, никогда не сможешь рассказать о своей сущности другим. Твою жизнь станут поддерживатьжизни других людей, потому что только в их крови будет твое спасение. Ты перестанешь стареть. Будешь быстрее и сильнее десятка человек. Раны станут заживать за считанные секунды, и ничто, кроме дерева, вонзившегося в сердце, и солнца не сможет тебя убить». По мере того, как я продолжала говорить, мужчина становился спокойнее, пока страх совсем не покинул его, хотя его взгляд продолжал блуждать по линиям моего изменившегося лица. «Расскажи мне, что нужно сделать», — тихо попросил он, а затем, словно увидев что-то в моих глазах, добавил: — «Я обещаю, что как следует подумаю». Я укусила свою руку и позволила крови стечь в плошку. Я рассказала ему, что нужно будет выпить кровь и пройти через смерть, а затем, когда он очнется, снова потребуется кровь — человеческая. Я предупредила его ни в коем случае не совершать ритуал вблизи деревни или города. Затем я сказала, что если он все же решится и справится с этим, то ему придется преодолеть длинный путь до юга Франции. Я сказала ему идти в Агд. «И последнее, Якоб», — я подошла к нему и коснулась ладонями щек. Плошка стояла на земле рядом, в ладони он сжимал мое кольцо, — «Я сказала, что ты не будешь стареть. Как я. Мне больше сотни лет, Якоб, и я научилась отличать дружескую симпатию от влюбленности. Поэтому, умоляю тебя, если ты хочешь последовать за мной, как слуга, то оставь эту мысль и возвращайся домой. Не рви мое сердце. Если же ты готов стать хотя бы другомили, как мне хотелось бы надеяться, спутником жизни, то отбрось все предрассудки о разнице нашего положения. Ты станешь как я, и я хочу, чтобы в Агд приехал равный мне мужчина. Если же ты не сможешь этого, то оставайся здесь, а я сохраню в сердце надежду». Затем я внушила ему выпить кровь и забыть о том, что он когда-либо слышал обо мне или об Элайдже и Нике, и уходить из крепости как можно скорее. Я внушила ему вспомнить обо всем к вечеру. Этого должно было быть достаточно, чтобы не привлекать внимание отца, и времени хватило бы для обращения. Когда осознанность пропала из глаз Якоба, я тенью покинула крепость. Что произошло позже, в общих словах, тебе уже известно. Мы добрались до Агда, провели там конец лета, осень и зиму, а по весне приехали вы с Сигбертом. Я ощущала себя измотанной и застывшей во времени. Якоб так и не приехал, а моя надежда таяла. Помнишь, ты тогда спросила меня, справилась ли я с потерей Александра? Я сказала, что продолжу искать любовь, на самом деле надеясь, что она сама найдет меня. Что если я подожду еще немного, то Якоб все же появится. Меня мучило то, что я никогда не узнала бы наверняка: отказался он от меня и своей клятвы или же умер и не смог выпить человеческую кровь, или же обратился и что-то случилось с ним по пути в Агд. Возможностей было так много. Я пыталась представить, могла ли поступить иначе. Сказать что-то или сделать, чтобы не страдать в дальнейшем так сильно, но странным образом ничего не приходило в голову. Вы с Коулом снова уехали, а наша жизнь продолжила стоять на месте. Каждую ночь я бродила по городу, охотилась, но в основном ждала. Прошел почти год с нашего расставания. Даже для молодого обращенного этого было более, чем достаточно, чтобы добраться. И вот, когда я ужепочти смирилась с тем, что никогда уже не увижу Якоба, к Саче пришел один из ее подчиненных, сообщить, что в городе появился новый бессмертный. По привычке я не обратила внимания на это событие и продолжила игру с Элайджей даже, когда Сача ушла на встречу. А потом я услышала его голос. На этаж ниже, в приемном зале. Меня словно выбросило из душной библиотеки на просторное зеленое поле. Потребовалась вся сила воли, чтобы не выдать себя перед Элайджей. Сача предложила Якобу разместиться в замке, и он согласился. От волнения я не могла дышать. Он не спросил обо мне. Не назвал моего имени. Не представляю, что бы сказал Элайджа, если бы услышал, что меня ищет какой-то незнакомец, но, к счастью, мне не пришлось ничего объяснять. Днем, когда Элайджа решил отдохнуть несколько часов, я пробралась в комнату Якоба. Тот спал, и я осторожно проникла в его сон. Было темно. Я знала, что нахожусь в лесу, но мрак казался непроглядным. Ветви деревьев царапали кожу, любая попытка сделать шаг отзывалась колючими иглами по всему телу, словно я застряла в кустарнике. Я звала Якоба, но не могла его найти. Я знала, что могу управлять сновидением, но в тот момент как будто стала его частью. Так глупо, Кэр… я испугалась. Я привыкла, что всегда способна видеть. День или ночь, наше зрение намного острее человеческого. Но там, во сне Якоба, я былабуквально слепа, а темнота давила со всех сторон и, когда я готова была уже вынырнуть в реальность, он схватил меня за руку. Удивительным образом это прикосновение привело меня в чувство, а в следующее мгновение небо над нами озарилось ярким лунным светом. Мужчина начал осматриваться, видимо не понимая, как оказался в лесу. «Все в порядке», — сказала я ему, — «это сон». Якоб нахмурился. «Значит, тебя здесь нет?» «Я здесь. Сижу около твоей постели. Я…» Не сдержавшись, я обняла его, осознавая, что это лишь игра наших воображений. Мы ни разу не прикасались друг к другу в реальности, кроме тех дней, что я выхаживала его. Сначала неловко и неуверенно, он положил руки на мою спину, а потом сжал их, позволив себе прижаться. И я поняла, что целый год жила только ради этого мгновения. Я сказала ему покинуть замок. Предупредила не называть моего имени и попросить Сачу найти жилье где-нибудь в городе или в окрестностях. С тех пор я постоянно сбегала из замка, чтобы увидеться с Якобом. Я дольше спала днем и все чаще бодрствовала ночью. Я говорила Элайдже, что хожу на охоту, но не похоже, чтобы его это волновало. В тот момент все мысли брата были в беспокойстве о Нике. Мы с Якобом просто общались. Я рассказала ему о себе все, что могла, не затрагивая нашу семью. Он все больше знакомился с местными бессмертными и с напряжением относился к фамилии Майклсон. Я понимала, что если признаюсь, это не заставит его отвернуться от меня, но я едва смогла заставить его смотреть на меня, как на равную. Даже в мире бессмертных мы стоим на ступеньку выше всех остальных. Я не хотела, чтобы это воздвигло стену между нами. Прошло несколько лет, прежде чем дружба переросла во что-то большее. Мы не спешили. Мы словно бы шли друг к другу с разных концов королевства и, наконец-то, встретились. Я рассказала ему об Александре. О том, что это сделало с моей семьей. Я тонула в вине, и он помог мне пережить это. Мы поженились по твоим законам. Сача помогла мне втайне от Элайджи. Она верна только тебе, так что ее не интересуют секреты внутри нашей семьи, и… это оказалось не сложно. Мы не могли жить вместе, но… у нас было время. Какое-то время, когда я убегала, а он скрывался. Нельзя сказать, что это было просто или, что мы никогда не ссорились. У меня не самый простой характер. Ребекка усмехнулась. — Зато у Якоба он очень хороший. Спокойствие и терпение. Полная противоположность мне. Возможно поэтому, я так за него цеплялась с самого начала. Если бы не Якоб, я не знаю, что бы со мной стало за эти десятилетия. Он буквально спас мою душу. Она затихла на мгновение, а затем, опустив уголки губ, подняла опечаленный взгляд к небу. — Взамен, я забрала его. На некоторое время наступила тишина, и они просто шли вперед, думая каждая о своем. — Бекка, — наконец заговорила Каролина, — если ты не хочешь забрать и его жизнь, то тебе следует отпустить его. До того, как мы отправимся в Константинополь. Шорох песка под ногами вырвал девушку из потока воспоминаний. Темнота, окружавшая их, была невероятно плотной. Даже с их обостренным зрением было почти невозможно рассмотреть что-то на несколько метров вперед. Звуки, раздававшиеся с арены, казались далекими и сильно приглушенными. Когда Ребекка рассказала о своем муже, спрятанном от семьи, то первым советом Каролины было: расстаться с ним. Убедить его исчезнуть, а еще лучше — внушить это. Он должен был уехать ради собственной безопасности, а Ребекка должна была найти похожего мужчину и точно так же встречаться с ним, чтобы выдать за настоящего. Это был жестокий, но действенный план, если она хотела спасти мужа. Но Каролина знала, что сестра продолжала видеться с настоящим возлюбленным. По-видимому, он оставался где-то неподалеку, раз у нее хватало времени на отлучки и своевременное возвращение домой. Конечно, девушка никогда не делала этого при Клаусе, сбегая только, когда он сам уезжал, но раз Каролина могла почувствовать на ней запах другого мужчины, Клаус тоже мог. Ребекка играла с огнем, не осознавая степени жестокости своего брата, по мнению Коула. Наивность девушки вкупе с ее упрямством раздражали Каролину, однако в момент, когда Клаус остановился у одной из камер, раздражение сменилось чистым ужасом. Ребекка застыла, натянувшись подобно струне. Клаус повернулся к девушкам, и от выражения его лица внутренности Каролины покрылись колючим льдом. В камере, у которой он остановился, было две фигуры. Видимо, им что-то внушили, потому что бессмертные покорно и молчаливо ждали своей участи. Двое мужчин возраста Майкла в момент обращения. Русые волосы, тронутые сединой. Светло-голубые глаза. У одного из них более серые, чем у другого, но Каролине сложно было сказать, связано ли это с освещением. Мужчины были похожи друг надруга издалека, но вблизи выглядели совсем разными. Овал лица, глубина скул, ширина посадки глаз, их губы и нос — все было разным. Однако тем, на что точно могла полагаться Каролина, был запах. Запах каждого из них в определенное время исходил от Ребекки. Из камеры на них смотрели настоящий и поддельный мужья ее сестры. Каролина сглотнула. Возникло ощущение, что кости налились свинцом. Руки тянуло к земле, и приходилось прикладывать усилия, чтобы вдохнуть. Это был худший расклад. Девушка чувствовала, что нервное напряжение Ребекки достигло грани. Они были здесь. Оба. Каролина старалась выглядеть спокойной. Ее сердце билось ровно в отличие от дрогнувшего сердца сестры. Девушка осторожно исследовала выражение лица супруга, пытаясь понять, что он задумал. Это был его способ вывести Ребекку из игры, который она предсказала, как только проснулась в Афинах, но был ли это также способ испытать ее? Что-то внутри дрожало, заставляя быть более внимательной. — Недавно я выяснил прискорбную вещь о своей драгоценной сестре, — медленно начал Клаус, — не прошло и нескольких десятилетий, как еепоследний суженный устроил мне ад на земле, а Ребекка снова наступает на те же грабли. Вводит в семью черт знает кого, не получив благословения ни одного из братьев. Обратила его, не посоветовавшись с нами. Скрывалась и убегала. Разве это правильно, Бекка? Девушка судорожно втянула воздух. Каролина бросила быстрый взгляд на руки сестры и заметила, что ее пальцы начали подрагивать. Приближался взрыв. — Благословение? — сквозь зубы прошипела Ребекка. — Которого из братьев?! Того, кого вечно нет рядом?! Того, кто только и делает, что осуждает меня? Или того, которому на самом деле наплевать?! — Бекка, — едва слышно выдохнула Каролина с искренним огорчением, и неожиданно подруга повернулась к ней, окатив волной гнева и боли: — Нет, Кэр, не смей! Не смей выгораживать их и притворяться понимающей, потому что тебя здесь не было! Тебя не было здесь все это время! Это не выглядело, как игра. Каролина почувствовала, как сдавило ее грудную клетку и поняла, что вот-вот начнет паниковать. Это не было игрой. Ребекка звучала искренне. Настолько искренне, что броня, которую девушка возвела вокруг сердца, дала огромную трещину, и теперь все ее внутренности скручивало в тугие узлы. Нет. Нет. Нет. Если Клаус уже знает, кто настоящий муж, а кто поддельный, то это действительно проверка. Если он сомневается в ее честности, то ей нельзя подтверждать эти сомнения. Но если она укажет на настоящего мужа Бекки, на настоящего Якоба, про которого она рассказывала с такой теплотой и любовью… Бекка потеряет его. Каролина была почти уверена, что ее вот-вот стошнит. Стоя над могилой Александра, она не чувствовала раскаяния, но сейчас… Это было другое. Этот мужчина был невиновен. Он спас ее сестру от одиночества, боли и вины, и если бы она не застыла полмесяца назад, то могла бы уже сделать ход. Возможно, отвела бы пристальное внимание Клауса от Ребекки. Нет. Сознание девушки работало быстро, как никогда. Клаус бы не отстал. Не после того представления, которое устроила Бекка, когда узнала об Элайдже. Каролина проклинала упрямство и самоуверенность сестры. Если бы только она полностью прекратила общение с Якобом, то смогла бы спасти его. Теперь же все это лишь цирк, имеющий единственную цель: заставить Каролину причинить боль Ребекке, чтобы та отвернулась от нее. Потому что Каролина знает настоящего Якоба. Знает и Клаус. И она не имеет права ему солгать. Потому что одного из этих мужчин отправят на арену, и он, вероятнее всего, не выживет. Каролина знала, как мыслит Клаус. Она уже точно знала, что будет дальше. — Какого же было мое удивление, когда вместо одного я нашел сразу двух мужчин, — совершенно не обращая внимания на ярость сестры, лениво продолжил рассуждать Клаус. — Я привел обоих, чтобы мы случайно не ошиблись. Видишь ли, Бекка, я готов дать тебе свое благословение. Для этого ему всего лишь нужно доказать, что он достоин быть частью нашей семьи. У нас сложная жизнь, и твой муж должен быть способен постоять за тебя. Поэтому я привел вас сюда. Если он сможет победить волка на арене, то вы вольны делать, что хотите, и я больше не стану вам мешать. Если же нет… то он не сможет продержаться в этой семье дольше нескольких лет. — Ты знаешь, что бессмертный в бою с волком в ограниченном пространстве все равно, что мертвец, — прошипела Ребекка, выпуская клыки. Пальцы сжались в кулаки, но девушка все еще не двигалась с места. — Все мы в некотором роде мертвецы, — мужчина насмешливо развел руками. Ребекка зашипела и бросилась на брата. Все произошло в мгновение. Тенью Клаус перехватил руки сестры, развернул ее и прижал к себе, не позволяя пошевелиться. Его нога змеей оцепила ее ноги, не позволяя даже толком удерживать равновесие, и Ребекка повисла корпусом вперед, продолжая вырываться и рычать. Каролина заметила, что за все время диалога, оба мужчины в камере не произнесли ни слова, лишь смотрели на девушку с беспокойством и страхом. Оба выглядели искренними, но только одному внушили ложные чувства. Ни один из тех, кто сегодня сражался, не выжил. Разорванные или покусанные, все они стали лишь прахом на потеху толпе. Был ли у Якоба хоть какой-то шанс? Был ли у Каролины выбор? Она знала, что нет. — Итак, раз уж сестрица явно не собирается помогать мне, — борясь с сопротивлением Ребекки, заговорил Клаус, — мне остается надеяться лишь на твою помощь, дорогуша. — Я знаю, что ты делаешь, — хрипло прошептала Каролина. Клаус лишь улыбнулся, склонив голову и поставив подбородок на плечо сестры. Удивительно, насколько отсутствие баланса позволяло одному из них доминировать над другим при равных силах. Каролина была почти уверена, что могла бы вырваться из подобного захвата. Коул учил ее многому, в то время как Ребекка выглядела беспомощной. — Никлаус, пожалуйста. Просто… отпусти их. — Разве ты со мной не согласна? Он говорил нежно. Так же нежно, как в момент их встречи на вилле, и девушка буквально почувствовала ледяную угрозу, пропитавшую эти слова. — Я согласна, что она должна была получить благословение семьи. И Элайджа дал ей его. Ребекка неожиданно застыла, уставившись на подругу. В глазах Каролины появилось нечто, похожее на раскаяние. — Он знал, Бекка, с самого начала. Ты правда думала, что могла сбегать из дома так часто и оставить это тайной? — Он ничего не говорил. Клаус взглянул на успокоившуюся сестру, а затем на жену. Интерес в его глазах был напускным, и все же мужчина не поторапливал их. — Он сказал, что боялся разрушить тот хрупкий мир, который наступил между вами после Италии. Боялся… недопонимания. Он хотел дать тебе свободу, Бекка. Дать тебе возможность быть счастливой, не оглядываясь на семью. Каролина смотрела в слезящиеся синие глаза сестры и чувствовала, что ее собственные тоже покраснели. Губы девушки дрожали, и она совсем перестала вырываться из хватки брата. — Он знал, Никлаус. И он дал свое одобрение. Неожиданно уголки губ мужчины растянулись в широкой ухмылке. — Заочно? Он видел хоть одного из этих мужчин? — Это важно? У меня есть воспоминание, если слов тебе недостаточно. Воспоминание, в котором Элайджа говорит мне, что одобрил отношения Ребекки и Якоба еще до их свадьбы. Ее голос сорвался в конце речи, и девушка сделала глубокий, судорожный вдох в тщетной попытке успокоиться. Пальцы начало потряхивать от нервного перевозбуждения, в бедрах подрагивали мышцы и собиралось знакомое, тяжелое волнение, заставлявшее ноги дрожать. – Postfactum. Раз Ребекка не знала об этом одобрении, оно ничего не стоит. Это не по правилам. — Как будто ты всегда действуешь по правилам! — не сдержавшись, закричала Каролина, и Клаус улыбнулся еще шире. — Грешен. Но моя жена так строга, когда дело касается родных. Тебе бы не потребовалось скрывать ее мужа, если бы ты считала, что он действительно может стать частью семьи. — Дело было не в моих чувствах, и ты знаешь это! — Так ты просто хотела спрятать его от меня? Потому что я… что? Развлекаюсь, причиняя боль родным? — Разве ты не этим прямо сейчас занимаешься?! Улыбка пропала с лица Клауса, и от пугающей серьезности в его глазах Каролине захотелось сделать шаг назад. Силой воли девушка заставила себя не шевелиться и успокоить сердце. Мужчина нахмурился. — Подумай хорошенько, дорогуша, прежде чем продолжать этот спор. — Я сделала это, потому что знала, что ты не позволишь членам семьи занять одну из сторон, а для этого их придется вывести с поля. Клаус прищурился. — От тебя пахнет ложью, любовь моя. Потрясающий запах, но я действительно ненавижу, когда чувствую его в диалоге с тобой. Попробуй еще раз. Каролина сделала глубокий вдох и выдохнула через сомкнутые зубы. Какая-то мышца дернулась на ее лице, и как бы девушка не старалась, у нее не получалось полностью подавить нервозность и тошноту. Воистину, кто сеет ветер, тот пожнет бурю. Она попала в собственную ловушку. — Я сделала это, потому что… — она сглотнула, переведя взгляд с блестящих садистским удовольствием глаз мужа на лицо Ребекки, — потому что это была хорошая возможность сделать ход. Потому что между нами… — слова еле выталкивались из горла и тяжело оседали в воздухе, — между нами члены семьи — это наиболее… ценные фигуры. Клаус, все еще держа подбородок на плече сестры, повернул к ней голову. — Забавно, правда, Бекка? Кто из нас в твоих глазах теперь большее чудовище? Губы девушки дрожали, то ли от гнева, то ли от боли. В ее глазах было так много и того, и другого, что Каролина терялась в океане чувств сестры. Эмпатия не позволяла ей отойти в сторону и в то же время буквально разрушала изнутри, вынуждая проходить через тот же ад, который испытывала Ребекка. Каролина могла не просто минимизировать ущерб. Она с самого начала могла полностью его исключить, если бы убедила подругу уехать с Коулом и забрать мужа. Но Ребекка хотела помочь вернуть чувства Клаусу, и Каролина решила использовать это. — Вы стоите друг друга, — прохрипела девушка, и, неожиданно, начала заваливаться вперед, когда Клаус резко отпустил ее. Каролина сделала шаг, пытаясь поймать сестру, но та отшатнулась и самостоятельно выпрямилась. — А теперь, когда мы разобрались с тем, что вы оба чертовы эгоисты, которые делают все для себя и друг для друга, мы можем перейти к той части, где я забираю своего мужа из этого ада и уезжаю от вас?! Клаус с интересом взглянул на сестру. – Которого? – Ник! –закричала Ребекка. Клаус принял наигранно удивленный вид. – Мне нужно знать, кто настоящий, чтобы отпустить его. – Я тебе не верю. Каролина, не скрывая напряжения, наблюдала за диалогом брата и сестры. – Отпусти обоих. Выражение лица Клауса стало почти сожалеющим, если бы не холод в глазах, выдававший истинное равнодушие за маской хорошего актера. — Знаешь, Бекка, для женщины своих лет, ты потрясающе наивна.Даже если ты получила одобрение Элайджи, ты все еще не получила моего. И так уж вышло, что я единственный из старших братьев, кто у тебя остался. Так, кто из вас двоих скажет мне, кого из мужчин отправить на арену? Ребекка скрестила руки на груди и демонстративно отвернулась, уставившись в стену, но Каролина видела, что ее трясло, и предполагала, что девушка пытается придумать какой-нибудь способ переиграть брата. Однако Клаус явно внушил обоим пленникам не покидать камеру, а значит, пока он не отменит приказ, даже внушение Ребекки не заставит их сдвинуться с места. Каролина не могла снова просить мужа за сестру, потому что аргументы, которые он использовал, попадали под ее нормы морали. Ребекка обязана была получить благословение мужчины из своей семьи перед тем, как выходить замуж. Даже, если Клаус был не способен его дать, а Коул находился в отъезде, оставался Элайджа. Не имело значения, что он одобрил отношения сестры по факту их существования. Она должна была рассказать сама. Девушка поняла, что попалась в ловушку собственных убеждений. И Клаус, конечно же, знал, что поймает ее на этом. Каролина закрыла глаза и откинула голову назад. Крики людей вдалеке становились громче, указывая на приближение к концу очередного боя. Времени не оставалось. Если они продолжат молчать, Клаус просто убьет обоих мужчин, но на арене у Якоба все же останется шанс. Каролина сильно сомневалась, что ее муж просто отпустит второго пленника. Это была проверка для нее. И слабый, на самом деле ничтожный шанс спасти возлюбленного сестры. «– Я снимаю с себя любую ответственность с этого момента. Я предупреждала тебя, Бекка. Все, что дальше произойдет, — будет только на твоей совести. — Хорошо». «Не думаешь, что ей стоит прочувствовать это хоть раз? Какого потерять кого-то из-за собственных решений?» «Дай ей совершить эту ошибку. Ей уже не семнадцать лет». Каролина опустила голову и кивнула вправо, указывая на одного из мужчин. Она слишком долго планировала эту партию, чтобы отступить. Она уже принесла жертвы и сделала вещи, которые не сможет исправить. Она предупреждала сестру. Не раз. Не осталось ничего, что она могла бы для нее сделать. Ребекка бросилась на брата, и тот уклонился. Их схватка длилась всего несколько секунд, и Каролина не смогла бы даже уследить за движениями противников, если бы не имела обостренных чувств. Клаус равнодушно свернул сестре шею, и ее тело рухнуло на землю под вскрик Каролины. Девушка упала на колени, протягивая руки к искривленной шее подруги. — Зачем? — голос Каролины дрогнул на последнем слоге. Клаус присел на корточки напротив. — Ты бы предпочла, чтобы она увидела бой? Ярость. Мощная и неподдающаяся контролю ярость охватила каждую клеточку тела Каролины, и она вскинула руку для удара. Звонкий звук пощечины повис в воздухе. Голова Клауса дернулась в сторону, и девушка с опозданием осознала, что он мог бы остановить ее, но почему-то не стал. Вместо этого он усмехнулся и сплюнул кровь на каменные плиты. Рука Каролины, повисшая в воздухе, дрожала. — Не смей притворяться, что это ради нее! — Может, это ради тебя? — насмешливо произнес мужчина, поворачиваясь обратно к жене, — ведь именно тебе пришлось бы удерживать ее. — Или тебе просто не хочется тратить время на сопротивление сестре! — прошипела в ответ Каролина, выпустив клыки. Клаус вскинул брови и ничего не ответил. Они сверлили друг друга взглядами несколько минут, прежде чем мужчина поднялся и направился в камеру. Девушка опустила взгляд к безмятежному лицу Ребекки. Пальцы, касавшиеся светлых локонов бездыханной девушки, дрожали. В голове отчаянно крутилась мысль о том, что это может быть последняя встреча Якоба и Ребекки. Последний их взгляд в сторону друг друга. Последние слова, что услышал он, и не услышала она. Они даже не попрощались… Желчь поднялась к самому горлу, и только чудом Каролину не вырвало. Ощущение нереальности происходящего не покидало ее. Все чувства застыли, а сердце покрылось льдом. Все должно было быть не так. В этой камере должен был оказаться двойник Якоба. Всего лишь расходный материал, который можно было использовать, чтобы сделать ход. Они должны были сыграть сцену, все равно, что прочитать уже написанное фаблио. Убитая горем Ребекка, отчаявшаяся и разозлившаяся на мужа Каролина, и Клаус в роли злодея. Все было просчитано. Если бы только Ребекка перестала видеться с настоящим Якобом, все бы получилось. Словно издалека раздался голос Клауса: — Иди на арену и сражайся за свою жизнь. Мимо Каролины прошел худой и поджарый мужчина с русыми волосами, тронутыми сединой. Онане видела выражения его лица или глаз, потому что не отрывала взгляда от Ребекки, но могла представить ужас, застывший в них. Отчаяние от неспособности противостоять чужой воле. Страх приближающейся смерти. Боль от невозможности попрощаться с возлюбленной. — Что же касается тебя… Девушка подняла голову в тот момент, когда в камере раздался хруст ребер. Ее заторможенное сознание не сразу смогло разобраться в происходящем. — Лови! Каролина по инерции вытянула руки. Мужское тело рухнуло на каменные плиты. На ее ладони с чавкающим звуком приземлилось сердце, исторгнув несколько сгустков крови, покрывшей ее белоснежные рукава и лицо Ребекки. Расходный материал… В тот момент она действительно рада была бы проблеваться, как будто вся грязь ее грехов могла бы покинуть тело вместе с желчью, но смирившийся желудок отказался еще раз перевернуться. Каролина тупо уставилась на сердце в руках, не подумав даже о том, чтобы отбросить его. Клаус подошел и снова присел напротив. Инстинктивно среагировав на движение, девушка подняла голову. Окровавленные пальцы коснулись ее рта. Медленно и дотошно он обвел каждую губу, окрашивая их кровью, словно рисовал картину. Затем, наклонив голову, он всмотрелся в лицо жены, в ее опустошенные шоком и неверием глаза, усмехнулся и поднял сестру на руки. — Не задерживайся здесь, дорогуша. Пропустишь все самое интересное. Его шаги стихли вдалеке, а Каролина все еще не могла заставить себя пошевелиться. Она чувствовала, что тонула. Толща воды давила на грудную клетку, не позволяя той расширяться. Девушка поднялась и бездумно направилась вслед за мужем. Чья это была ошибка, ее или Ребекки? Могла ли она обвинять глубоко влюбленную девушку в нежелании и неспособности расстаться с человеком, что десятилетия был ее сердцем? Шум становился сильнее. Было ли это важно? Клаус удостоверился в ее честности и теперь, когда Ребекка очнется и будет убита горем, сильнейшие эмоции ее сестры станут тем рычагом, что позволит Каролине сделать следующий ход. Ей даже не придется притворяться. Девушка поднялась к зрительским местам амфитеатра и, продираясь сквозь толпу, смогла добраться до верхних рядов, где лежала Ребекка и сидел Клаус. Подруга выглядела мирно спящей. Палла скрыла ее неестественно изогнутую шею. Мужчина бодро махнул рукой и улыбнулся. — Скорее! Уже началось! Каролина находилась в нескольких метрах от мужа, когда он заговорил, и резко развернулась, направляя взгляд к арене. Пузырь, окружавший ее плотной пеленой, лопнул, и множество звуков пронзили барабанные перепонки. Сердце билось так быстро, что готово было выпрыгнуть из груди, а нервная дрожь, сотрясавшая девушку еще у камер, вернулась в полную силу. На арене кружили четверо бессмертных и четверо волков. В то время, как поединки один на один были безжалостными с обеих сторон и, зачастую, уходили в смертельную ничью, то если на арене оказывалось больше одного волка, они инстинктивно сбивались в стаю. Бессмертные же, чаще всего, были не способны объединиться и быстро начать координировать действия. Каролина вдруг осознала, что ни разу за всю ночь не задумалась, кем были эти волки. Скорее всего их просто выслеживали и отлавливали, чтобы устроить бойню. Подобная жестокость претила девушке. Наказание должно затрагивать только виновных. К волкам же относились не как к людям, а лишь как к зверям, которых можно использовать и выкинуть за ненадобностью. Ночная темнота пропахла болью, ужасом, отчаянием и гневом. Кровь на губах Каролины засохла тонкой коркой, но девушку слишком оглушило происходящее, чтобы стереть ее. Она следила за фигурой Якоба на арене. В его руках был меч, однако не похоже, чтобы мужчина хорошо владел им. Волки избавлялись от бессмертных по одному, стараясь сразу лишить их жизни, а не только укусить, словно понимали, что укус делает противника безрассудным и опасным. Тем не менее, эти волки, обратившиеся последними, проявляли куда меньше сознательности в звериной форме, чем те, что выступали первыми. Якоб пока был жив, но ряды бессмертных сокращались, и Каролина не позволяла себе надеяться. Она могла бы спрыгнуть на арену. Убить всех волков и спасти мужа Ребекки. Клаус не запрещал ей делать этого, даже не заикался об этом. Вероятно, в тот самыймомент он смотрел не на арену, а ей в спину, ожидая следующего шага девушки, потому что она буквально чувствовала, как обжигало лопатки. Однако Якоб все еще находился под внушением Клауса и неизвестно, что мужчина внушил ему до того, как оставил в камере. Кроме того, Каролина слишком мало знала о балансе сил в Константинополе. Клаус упоминал, что фракция Исаака Комнина не единственная и имеет сильного оппонента, не позволявшего перевесить чашу весов. Раз в этом месте не было ни одного союзника Исаака, то можно было сделать вывод, что здесь собрались представители фракции его противника. Какое отношение имел к ним Клаус? Был ли он здесь, как союзник или как шпион? Он ни с кем не познакомил их с Ребеккой за весь вечер и ни с кем не поздоровался, однако его появление также никого не удивило. Каролина даже не знала, является ли ее муж союзником Комнина, несмотря на все их дипломатичное общение. Она с трудом верила, что Клаус сохраняет нейтралитет, — это был не его способ вступать в конфликты. Получалось, что они находились на территории неизвестной Каролине фракции. Она не могла позволить себе бездумно нарушить чужие законы, особенно теперь, когда все, что осталось от их семьи — это они с Клаусом. Ребекку уже можно было не брать в расчет. После сегодняшнего она и взгляда не направит в сторону супругов. Девушка предпочла бы вести борьбу за душу мужа в более спокойных условиях, но едва ли у нее был выбор. На Якоба бросился один из волков, и у Каролины замерло сердце. Мужчина увернулся, прокатившись по земле. Его меч отлетел в сторону, и только скорость теперь спасала от укуса, но волки тоже были быстрыми. Сражение стало более агрессивным. Тени метались по арене, за ними было очень сложно уследить. Пыль поднималась в воздух и создавала все более плотное облако, начавшее оседать лишь, когда все было кончено. Зрители подались вперед, пытаясь рассмотреть оставшихся в живых. Каролина искала взглядом Якоба. Спустя несколько минут, когда шум кричащих бессмертныхстал почти невыносимым, девушка увидела его. Его голову и грудь, оторванную от другой части тела. В мешанине окровавленных конечностей, вывернутых костей и разбросанных по арене кусков плоти и кишок, сложно было определить, что принадлежало когда-то Якобу. Губы девушки дрогнули. Слезы, скатившиеся по ее щекам, стали алыми, миновав линию рта. Возможно, было к лучшему, что Ребекка не видела этого. Она бы точно бросилась вниз, на арену и была бы ранена. Сестра ни на секунду не задумалась бы о том, станут ли ее действия причиной войны между бессмертными и оставит ли в живых Клаус Якоба, не выполнившего условия для одобрения. Каролина пыталась найти грань, где ее рационализм переходил в бесчувственность, и не могла. Она сделала это, чтобы спасти человечность Клауса, а теперь думала о том, кто после спасет ее собственную человечность. Попадут ли они с ним в порочный круг, который никогда не смогут разорвать? Они вполне этого заслуживают… — Похоже, он все же не был достоин, — тихо произнес мужской голос из-за плеча Каролины, и она вздрогнула от неожиданности. — Ублюдок, — прохрипела девушка. Клаус только усмехнулся. — Ты бы вышла за меня замуж, если бы знала это еще тогда? Он, видимо, ожидал, что она как обычно ответит «да», но Каролина молчала. Ее ход задержался, и теперь предстояло самое сложное. Заставить Клауса поверить в ее искренность. Особенно с учетом всего, что они пережили. — Не хочу, чтобы Бекка видела это, — прошептала девушка и, развернувшись, плечом оттолкнула с дороги мужа, направившись к телу сестры, — мы уезжаем. Клаус, прищурившись, последовал за ней. Слабым утешением стало то, что насмешливая улыбка пропала с его лица, сменившись сосредоточенностью. Бессмертные покидали арену, стараясь успеть вернуться в свои убежища до рассвета. Каролина вынуждена была положить тело сестры поперек седла и успелазаметить несколько заинтересованных взглядов. Они проехали полпути до Константинополя, когда Ребекка очнулась. Резкий хруст и стон заставили Каролину дернуть поводья на себя, останавливая лошадь, но к моменту, когда та встала, Ребекка уже рухнула на землю. Каролина спрыгнула следом. Клаус остановил лошадь и обернулся. Взгляд девушки бешено перепрыгивал то в одну, то в другую сторону, пытаясь сориентироваться. Понимание в ее глазах заставило Каролину замереть на полпути. Ярость, вспыхнувшая в синих озерах, казалась такой мощной, что могла уничтожить любого, на кого была обращена. — Где он?! — закричала Ребекка, и девушка вздрогнула, сделав шаг назад. Перед глазами Каролины возник образ растерзанного тела Якоба, и к горлу снова подкатила тошнота, а к глазам — слезы. — Он не прошел испытание, — спокойно ответил Клаус, а в следующее мгновение сестра бросилась на него, выбивая из седла. В клубке теней то и дело мелькали руки и ноги. Слышались крики и вой Ребекки, а затем злое шипение Клауса. Каролина пыталась подступиться к дерущимся, но никак не могла поймать хотя бы одного из них. Наконец, ей удалось влететь между братом и сестрой. — Прекратите! — закричала девушка, расставив руки в стороны. Солнце уже встало, и на мили вокруг них не было ни одного бессмертного, так что никто не мешал им устроить семейные разборки прямо посреди дороги, но Каролине не хотелось смотреть, как два самых дорогих для нее человека причиняют друг другу еще больше боли. — Как ты могла?! — закричала в ответ Ребекка, направляя неостывший гнев на сестру. — Ты знала! Ты ведь знала! Ты сама… — Он тоже! Бекка, он знал! Я же предупреждала тебя! Происходящее выглядело паршиво. Каролина стояла спиной к Клаусу и получалось так, словно она защищала его от сестры. Вставала на его сторону. Она могла представить довольную усмешку мужа, и злость на него разгорелась с новой силой. — Ненавижу вас! Обоих! Ребекка тенью промелькнула мимо супругов, запрыгнула в седло своей лошади и ловко отвязала поводья от седла Каролины. Девушка бросилась за сестрой, но не успела ее перехватить. Они с Клаусом пустили лошадей галопом, но кобыла Ребекки все это время скакала без всадника, а потому была свежее лошадей супругов, так что недалеко от Константинополя Ребекка все же вырвалась вперед и скрылась из поля зрения. Сердце Каролины гоняло кровь на огромной скорости. Она выскочила из седла, едва лошадь остановилась, и тенью влетела в домус, не обращая внимания на вскрики слуг. Лошади Ребекки во дворе не было, как и самой девушки в доме. — Бекка! Она бежала по каменным плитам домуса, выкрикивая имя сестры. — Бекка! Она распахивала каждую дверь на своем пути, краем сознания отмечая, что в воздухе не висит запаха подруги, и все же отчаянно продолжая ее искать. — Бекка! Первый этаж был пуст, и девушка бросилась по лестнице наверх. — Бекка! Ее не было в доме. Куда она могла поехать?! Все вещи Ребекки оставались здесь, но они множество раз сбегали без сундуков, и это не было такой уж проблемой. Никто не знал, куда отправился Коул, так что едва ли она могла направиться вслед за ним, к тому же младший из деверей славился своим непостоянством в выборе мест стоянок и мог уже изменить направление. Путешествовать в одиночку для Ребекки было опасно. Она не представляла, какого это — быть одинокой женщиной на дороге. Каролина ни за что не хотела бы, чтобы сестра вынуждена была проходить через тот ад, через который прошла она сама, путешествуя с Сигбертом. Нужно было найти ее. Догнать. С безумным взглядом девушка обернулась и уставилась с лестницы вниз, в перистиль, где, лениво и медленно прошествовав через первый этаж домуса, остановился Клаус. Мысли метались в голове Каролины. Ей нужно было сделать ход и нужно было вернуть Ребекку. Бекка должна быть в безопасности. Но и Элайджа, и Финн должны быть в безопасности, а значит, она не может просто покинуть Константинополь на неизвестное количество времени и оставить их здесь. Потому что сейчас Клаус не надежен. Каролина тенью бросилась в сторону спальни Элайджи, и Клаус, словно почувствовав что-то, побежал за ней. Дверь не успела захлопнуться за ее спиной прежде, чем снова открылась. Замок на сундуке был сорван, и девушка успела поднять крышку в момент, когда мужская рука перехватила ее кисть, вынуждая остановиться. — Я не разрешал, Каролина. Клаус злился, но его поверхностный гнев не шел ни в какое сравнение с той безмерной яростью, что пылала в ее груди, отупляя все остальные чувства. Разум Каролины, ее самый сильный инструмент, плавал в тумане страха, отчаяния и злости, но даже так она не переставала помнить о своей истинной цели. Она сделает ход и уедет искать Бекку. — Я не нуждаюсь в твоем разрешении! — даже не думая понизить тон, закричала девушка. — Ты не слышал? Мы уезжаем! Она резко шагнула вперед, вырывая руку из захвата мужа. Клаус нахмурился и, поддавшись, шагнул назад. — Ты не уедешь, — уверенно и твердо произнес мужчина, — ты обещала, что не оставишь меня. Каролина не могла поверить в то, что слышала. За все время с момента их встречи в этом десятилетии, она ни разу не была так зла на мужа, как сейчас. — Ты просчитался, Никлаус! Пусть ты и стоишь на первом месте среди членов семьи для меня, тебе следовало бы помнить, кто стоит на втором! Ты правда думаешь, что я останусь здесь, продолжать эту безумную игру, пока моя единственная сестра и подруга подвергается опасности где-то вдалеке от семьи?! Она сделала это так быстро, что Клаус, оглушенный словами жены, не успел среагировать. Мгновение, и Каролина уже держала в руках клинок, выдернутый из сердца Элайджи. — Ты ведь согласилась с моими словами! — вспыхнув, закричал мужчина. — Но я не согласилась с методом проверки! Это было ни что иное, как убийство, и ты прекрасно это понимал! Да, он не такой как мы, да, он был слабее, но Ребекка выбрала его! Она любила его! И Ник, мой Ник, никогда не посмел бы надругаться над этими чувствами! Клаус зарычал, разозлившись от того, что она снова разделила его личности, словно их действительно было две. Словно он не был самим собой, а лишь частью себя. Он ненавидел, когда она так делала. Мужчина схватил жену за плечи и встряхнул, не встретив сопротивления кроме как в горящих яростью голубых глазах. — Не ты ли просила меня убить предыдущего ее жениха?! Где тогда была забота о чувствах сестры?! — Ее прошлый жених угрожал всей нашей семье одним своим существованием, и ты знаешь об этом! — она рванулась из хватки и отступила к двери. Руки взлетели в воздух, отвечая взмахом на каждое следующее слово: — Якоб был невиновен! Он не сделал ничего, кроме как полюбил Бекку и последовал за ней! Он спас ее от одиночества и безнадежности! Разве это причина позволить волкам разорвать его на части?! Ты вообще понимаешь, что сделал?! Ты понимаешь, что показал мне?! Ты отвел меня в место, где волки рвут бессмертных на части! Рвут, как разорвали всю мою семью! Всю мою деревню! Как я должна забыть то, что видела сегодня?! Как мне закрыть глаза ночью и отпустить это мерзкое, липкое чувство из груди?! Ты правда посчитал, что мой долг к тебе превысит мои моральные убеждения?! Превысит мою любовь к сестре и остальным членам семьи?! Превысит мою боль от потери матери и брата?! Она не могла сказать, где лукавила, а где была искренна. Правда и ложь смешались и переплелись так плотно, что Каролина и сама уже потерялась в собственных словах и чувствах, перестав следить за ними, и, возможно, потому звуча более отчаянно и откровенно, чем если бы она играла. — Я еду за Беккой! Пешка на D5. Она развернулась и шагнула к двери, а затем почувствовала крепкую хватку на кисти. — Отпусти, Никлаус! — Нет. Девушка резко развернулась и, выпустив клыки, зашипела. — Она была не права, и ты знаешь это! — Я уезжаю не из-за ее действий, а из-за твоих! Ты дал мне обещание заботиться о нашей семье, но тебе плевать! Отключи ты хоть все эмоции, ты не имел никакого права нарушить это обещание! — Я позаботился о том, чтобы он не стал ее слабостью! — Тогда почему бы тебе не избавиться от твоей собственной?! — она прижала клинок, который все еще держала в руках, плашмя к его груди. — Сделай это, Никлаус! Но учти, что когда этотклинок окажется в моей груди, тебе останется только молиться, чтобы он остался там навсегда! Мне достаточно нескольких слов, чтобы вся семья отвернулась от тебя, и не думай, что я побоюсь сделать это, если ты вдруг станешь угрозой для нашего благополучия. — Ты не сделаешь этого. — Рискни. Он сжал челюсть и промолчал. Спустя еще несколько секунд отпустил ее руку. Каролина внимательно всматривалась в серые глаза напротив, но, при всем желании, не могла понять, что происходит в голове мужа. Для нее все еще оставался удивительным тот факт, что даже бесчеловечный Клаус жаждал внимания и любви своей семьи. Быть может, он просто нуждался в их поддержке, понимая, что вместе они сильнее, чем порознь. Он был готов оставить позади всех, кроме Каролины, чтобы уравнять шансы в борьбе, зная, что когда придет время, кто бы из них не победил, оставшиеся члены семьи вернутся и будут вынуждены принять конечный расклад. — Неделя, — прошипел мужчина. — Я дам тебе неделю на ее поиски и, каким бы ни был результат, ты обязана вернуться по истечение этого срока. — С чего бы? — Потому что я могу доказать, что заботился о нашей семье все это время, как забочусь о тебе сейчас, позволяя, вопреки своему желанию, поступить так, как хочешь ты. Взгляд девушки метнулся через плечо мужа к сундуку. Как только она уедет, ничто не помешает Клаусу снова вонзить клинок в сердце брата, и имея преимущество, девушка хотела было воспользоваться им, чтобы надавить еще раз, но муж успел заговорить первым: — Нет, — произнес он четко и твердо. — Элайджа останется заколотым. Твоя трогательная привязанность не спасет его, можешь не пытаться. Я знаю, что вы все спланировали. Ты сделала то, что сделала с весьма холодным разумом, дорогуша, так что не пытайся теперь манипулировать эмоциями. Каролина скрипнула зубами, просверливая взглядом дыру в черепе мужа. Его выражение лица было таким же недовольным, как и ее. Воздух между ними сгустился и стал жарче. — Мы договорились? — как змея прошипела девушка. Клаус взглянул на клинок в своей руке и, подняв глаза, спокойно кивнул. Конь отходит на E7. Неделя пролетела как мгновение. Каролина обскакала каждый город и каждую деревню в области пары дней пути вокруг Константинополя. Она опрашивала людей о светловолосой незнакомке, которая могла путешествовать без вещей с одной только лошадью, но Ребекка словно провалилась под землю. Беспокойство за сестру начало сменяться ощущением нелогичности происходящего. Если бы подруга действительно ускакала прочь, руководствуясь одними только эмоциями, найти ее не составило бы труда, ведь Ребекка не была особо бдительна и осторожна, к тому же не имела опыта путешествий в одиночестве. Однако, чем меньше следов находила Каролина, тем больше действия сестры походили на заранее продуманный план. Они не обсуждали, как именно Ребекка сойдет с доски. Она сказала, что справится со своей ролью, и Каролина позволила себе отпустить ситуацию, доверившись подруге. С трудом удавалось поверить, что Бекка смогла взять себя в руки сразу после возвращения из мертвых и последовать некой подготовленной стратегии. Куда она могла направиться с такой уверенностью? К Коулу? Они обговорили это еще до его отъезда? Каролина терялась в догадках. Так или иначе, ей требовалось вернуться. Неделя закончилась, и пришло время выполнять обещание, данное мужу. И хотя девушка успела остыть от той ярости, что испытывала на арене амфитеатра и позже, в Константинополе, она все еще не простила Клауса. Ей сложно было сказать, какая часть обиды относилась к действиям мужа, а какая — к ее собственной неосторожности. Домус выглядел пустым и безжизненным, даже с учетом проскальзывавших в его тенях слуг. Солнце клонилось к закату, когда Каролина прошла атриум насквозь и начала подниматься на второй этаж. — Ты не нашла ее или отпустила? — послышался голос из глубины перистиля. Девушка даже не повернула головы, продолжая механически поднимать ноги, переставляя их с одной ступени на другую. — Это важно? — ее тон был спокойным и не выдавал ни единой эмоции. — Нет. Когда ты будешь готова прогуляться? Каролина остановилась. Закрыла глаза. Сделала вдох. — Я все еще зла на тебя, Никлаус, и чертовски устала. Если то, что ты хотел показать мне не к спеху, что, полагаю, так, то я бы предпочла не видеть тебя в ближайший месяц. Наступила тишина. Девушка медленно продолжила движение, ничуть не сомневаясь, что муж серьезно воспринял ее слова. Она снова остановилась на верхней ступеньке и сделала еще один вдох, смиряясь с тем, что разум уже начал властвовать над чувствами. — Никлаус, — позвала Каролина, не оборачиваясь, — я собираюсь ответить на приглашение жены Комнина. — Когда? — спросил он после некоторой паузы. — Я отправлю письмо завтра. Думаю, она захочет встретиться как можно раньше. Смешок. — Естественно, — наступила тишина, и девушка уже сделала шаг вперед, когда Клаус добавил: — я буду в городе. Каролина закрыла глаза и направилась в левый коридор, огибающий перистиль сверху. Прошла неделя и слухи об их ссоре уже должны были достигнуть обеих фракций. Приглашение жены Комнина можно было рассматривать, как ее личную инициативу или же хитрый ход со стороны Исаака, чтобы снизить бдительность девушки. Так или иначе, это была ловушка, скорее всего имевшая единственную цель: попробовать пленить Каролину, чтобы использовать ее как рычаг давления на Клауса. Девушка намеревалась зайти в эту клетку и показать, что они не в силах закрыть замок. Данная демонстрация была необходима во избежание повторения подобных инцидентов. К тому же, была слабая вероятность, что жене Комнина, будучи ведьмой, нужно было от нее что-то еще. Например, отмщение. В конце концов, Каролина убила множество ведьм, а их семейные связи могли быть не менее запутанными, чем кровные линии дворян. Клаус, конечно же, понимал, что ее решение спровоцировано в большей степени именно сложившейся ситуацией. Их ссора, хотяи была частично фальсифицирована, все еще оставалась настоящей, а значит бдительность их противников будет ослаблена мнением о том, что Клаус не станет особенно присматривать за женой, а она, вероятно, пошла на столь опасный шаг ввиду желания насолить ему. Естественно, Каролина не могла позволить возникнуть такой крупной бреши, поэтому, какие бы эмоции она ни испытывала по отношениюк мужу, безопасность и достоверный обмен сведениями о внешнем мире стояли на первом месте. Слова Клауса о том, что он будет в городе подтверждали, что он прикроет ее спину и, в случае необходимости, сожжет Константинополь дотла в попытках добраться до нее. Потому что она бы сожгла. Девушка остановилась перед дверью в комнату Элайджи. Ноющее ощущение потери в ее груди стало сильнее, и возникло непреодолимое желание открыть дверь и присесть около сундука. Поделиться своей болью и страхом с единственным человеком, способным их сейчас разделить. Рассказать ему о том, что случилось так же, как некогда она рассказывала Финну. Но жестокая правда состояла в том, что Элайджа не услышит и не поддержит. Так же, как и Бекка теперь. Она действительно осталась одна и ощущала себя так, словно ее конечности сковали тяжелыми цепями. Одиночество пугало. Каролина зажмурилась и прошла мимо, добравшись до собственной спальни. Она села на постель прямо в пыльной дорожной одежде и, закрыв лицо руками, откинулась на спину. «Мы не предвидели этого, Элайджа», — мысленно обратилась к другу девушка, — «Я думала, Бекка останется с нами, в Константинополе, будет присматривать за тобой и Финном, но игнорировать насс Ником. Я не ожидала, что она уедет. Как она могла не рассказать мне такую важную вещь? Действительно ли у нее был план? Знал ли ты о нем? Участвовал ли Коул? Как бы я хотела сейчас поговорить с тобой, чтобы получить ответы хоть на часть своих вопросов». Вдалеке послышались знакомые шаги. Открылась и закрылась входная дверь. Клаус ушел, и только тогда девушка почувствовала, что может расслабиться. Она лежала, не способная погрузиться в сон, как и все дни до этого. Нервное истощение и усталость достигли предела и, если бы не постоянное питание кровью, Каролина уже упала бы без сил. Спустя несколько часов в дверь комнаты постучали. Девушка резко села и направила взгляд в сторону двери. — Войдите. Мальчик слуга неуверенно протиснулся через небольшую щель и заговорил тихо, слегка испуганно: — Госпожа Каролина, мне приказали передать это вам, когда господин Никлаус покинет домус. Девушка с удивлением взяла в руки сложенный лист пергамента, поблагодарила ребенка и позволила ему уйти. Почерк принадлежал Ребекке и, взглянув на первые строки, Каролина тут же отвела глаза. Похоже, что сестра действительно подготовила свой побег, даже оставила прощальное послание, вот только кому оно предназначалось? Каролине, которая продумала способ спасти Якоба и всего лишь отыграла свою роль, или Каролине, что позволила настоящему Якобу умереть в собственных интересах? Едва ли Ребекка представляла, что произойдет, когда писала послание. И все же, оно могло содержать ответы, в которых девушка нуждалась, а потому она позволила себе пробежаться взглядом по строчкам, надеясь, что это не причинит слишком много боли. Чем дольше Каролина читала, тем больше слез скапливалось в ее глазах, и тем шире становилась кривая, дрожащая улыбка. В конце девушка не выдержала и рассмеялась, надломленным, истеричным смехом, но все же искренним. А затем быстро спустилась на кухню и сожгла письмо в печи. Каролина внимательно смотрела, как огонь пожрал чернильные строки, что навсегда отпечатались в ее голове. «Здравствуй, дорогая сестра. Надеюсь, это письмо найдет тебя своевременно и не даст прозябать в сожалениях дольше необходимого. Есть то, что я хочу тебе рассказать. Когда-то, полторы сотни лет назад ты научила менядумать стратегически. Помнишь, как я мечтала играть в хнефатафл наравне с братьями, а они только смеялись, когда я делала глупые ходы? Ты учила меня играть со стороны защищающихся, и, в конце концов, именно это я освоила лучше, чем любые другие стратегии. Я научилась защищать то, что мне дорого. Хотя мне и потребовалось слишком много времени, чтобы понять, что иногда приходится спасать тех, кого ты любишь от тех, кого любишь не меньше. Я усвоила этот жизненный урок. И потому, сейчас, когда буря, вероятнее всего уже улеглась, а ты сделала свой ход, и я надеюсь, он был великолепным, пора тебе узнать, что случилось на самом деле. История, которую я рассказала тебе о Якобе не была ложью. Мы провели вместе несколько счастливых десятилетий. Он спас меня от ужаса, происходившего в нашей семье и позволил стать просто любимой и влюбленной женщиной. Но я хорошо знаю свою семью и начинаю понимать свою судьбу. Коул однажды рассказал о том, что ты дала Нику разрешение отбросить человечность. С момента, как мы узнали это, я стала планировать. Я знала, что если безумие продолжит терзать его также беспощадно и дальше, то нет ни одного шанса, что Ник выдержит это в здравом уме и с целым сердцем. Поэтому однажды, собрав всю храбрость и силу, что у меня была, я рассталась с Якобом. Я внушила ему забыть и отпустила. После же, я нашла другого мужчину, который, конечно, не мог занять то же место в моем сердце, но он должен был сыграть роль двойника короля, которого я защищала. Он стал приманкой, и именно его ты воспринимала, как моего настоящего мужа. Говорят, чтобы обмануть врага, нужно вначале обмануть друга. Поэтому, прости меня, дорогая сестра, но я вынуждена была обмануть вас обоих, не решившись довериться даже тебе в таком деликатном деле, как спасение моего сердца. Что произошло дальше, ты знаешь. Ты сказала мне расстаться с двойником и найти ему замену. Так что среди тех двух мужчин, которых нашел Ник, ни один не был моим Якобом. Моим любимым. Я спасла его. И я надеюсь, что мой долгосрочный расчет сыграл тебе хорошую службу, позволив сделать свой ход. Однажды ты позволила мне оставаться в незнании, чтобы я убедительнее сыграла для Ника, когда вы с Элайджей пытались обмануть его проклятье. Я использовала этот же трюк, чтобы вынудить тебя на открытые, сильные эмоции, которые должны были сыграть против моего брата. Не переживай за меня, потому что я в безопасности, вместе с Коулом. Он знал о моем плане и перед отъездом рассказал, где я смогу найти его. Я испытываю гордость от того, как многого смогла достичь, и в то же время безмерную грусть и печаль, ведь я вынуждена оставить тебя бороться в одиночестве. Но я верю, что тебе это по силам. Мы вернемся, когда буря стихнет.

Твоя преданная и любящая сестра, Ребекка».

В предыдущих главах: Пешка на E4 (Тот факт, что Каролину разбудили и она приезжает к Клаусу без предупреждения, сама пешка символизирует начало партии и того, кто вынул клинок, нарушив приказ Клауса). Пешка на E5 (Символизирует поведение Клауса. Спокойствие, терпение, внимание, участие). Конь на F3 (Символизирует честность эмоций Каролины, ее напряжение, дискомфорт, откровенность). Конь на C6 (Символизирует уверенность Клауса в том, что Каролина его не оставит). Слон на B5 (Символизирует то, что Клаус нуждается в Каролине, в ее принятии и ее знание об этом). Пешка на A6 угрожает слону на B5 (Фигура отражает момент, когда Клаус вынуждает Кэр сделать ставку на боях, сделать то, чего она не хочет, при этом пытаясь как раз таки ослабить или развеять факт того, насколько сильно он нуждается в ее принятии, угрожает факту его нужды в ней). Слон отходит на A4 (Каролина принимает правила игры Клауса и уступает ему, показывая, что она не станет манипулировать его одержимостью). Конь на F6 (Фигура символизирует тот факт, Клаус важнее для Каролины, чем остальная семья, угрожает пешке на E4, то есть тому, кто вынул клинок из Кэр в качестве наказания за нарушение приказа) Пешка на D4 (Каролина намеренно вызывает ревность Клауса, чтобы вывести его на эмоции, угрожая таким образом его спокойствию и терпению, то есть пешке на E5) Конь на E4 съедает пешку (Пешка на E4 олицетворяла того, кто извлек клинок из сердца Кэр. Мы знаем, что это была Ребекка, но Клаус считал, что это Элайджа, а сговорившиеся Элайджа, Каролина и Ребекка позволили ему пребывать в этом убеждении, чтобы Элайджа мог защитить Ребекку) В этой главе: Пешка на D5 угрожает коню на C6 (Каролина показывает, что готова уехать, заставляя пошатнуться уверенность Клауса в том, что она его не оставит) Конь отходит E7 (Клаус уступает требованиям Каролины в отношении поисков сестры и готов предоставить ей доказательство заботы о семье)