Любовь – это обещание

«Sometimes, you're a stranger in my bed

Don't know if you love me or you want me dead

Push me away, push me away

Then beg me to stay, beg me to stay, yeah»

Teeth — 5 Seconds Of Summer

— Чего бы вы хотели? — Вашу жену. В помещении повисла тишина. Возникло ощущение, что воздух сгустился. Разговоры смолкли, и все присутствующие обратили свои взгляды к небольшому столу, за которым сидели Клаус и Исаак Комнин. Из перистиля доносился громкий гул и крики, которые не могли заглушить даже закрытые двери гостиной. Они проникали через перекрытые ажурным плетением окна, приносили с собой запахи крови и возбуждения и оседали в застывшем воздухе. Подрагивало пламя множества свечей. Каролина сидела на небольшой софе в глубине помещения вместе с Элайджей. Они держали книги и выглядели чужеродно и изолированно среди общавшихся между собой людей. В момент, когда прозвучали роковые слова, девушка медленно подняла взгляд от страниц, так же медленно опустила книгу на колени и посмотрела в сторону мужа. Клаус смотрел на собеседника, и на его лице невозможно было прочитать ни единой эмоции. Уже некоторое время Исаак пытался подбить мужчину на шахматную партию, и впервые у него получилось вызвать некоторую заинтересованность со стороны Клауса, — Каролина заметила, что муж подался вперед, и его взгляд едва заметно изменился. Прежний Клаус не оставил бы подобную реплику без внимания, но сейчас ни одна мышца не дрогнула на его лице. Девушка пыталась понять, о чем он думает. Мог ли он действительно использовать ее, как ставку? Как вещь? Несомненно, она была его собственностью, но с учетом яростной ревности Клауса, подобный исход казался невозможным. Боковым зрением Каролина видела, как внимательно наблюдает за ней Алексей. В противоположном конце гостиной, на клине сидели Бэзил и Ребекка. Поза последней стала менее расслабленной, а в синих глазах возникло пугающе серьезное выражение. Девушка смотрела в затылок брата, словно пыталась что-то мысленно ему передать, но ее взгляды заметили только Исаак и Анастасий Дука, стоявшие за креслом Комнина. Каролина с напряжением и вставшим поперек горла горьким комом ожидала следующей реплики мужа.

***

Клаус думал о том, что Исаак был хитрым старым стратегом. По его подсчетам, их разделяли около тридцати лет жизни. К моменту, как родился Исаак, Клаус уже четыре года, как был бессмертным. Ощутимая разница, если ты человек, и почти невесомая для детей вечности. Весь вечер Исаак прощупывал его. Легкими провокациями, предложениями сыграть в шахматы или кости, сделать ставку на кровь. Все это не было ново, и вызывало у Клауса лишь скуку, однако предложение ставки в шахматы, заставило мужчину задуматься. Теперь, если он откажется, то подтвердит свою привязанность к жене, подпортит репутацию безразличного и жестокого монстра, которую создавал уже больше года. Не то, что бы он не был им, но Клаус не мог позволить себе не считаться с Каролиной. Она была противником куда опаснее Исаака. Однако, если он согласится, то вынужден будет играть, а значит Исаак сможет проверить его стратегическое мышление и сделать свои выводы. Подтвердить подозрения, которые у него уже возникли. Больше никаких легких тактик и никакого восприятия Клауса, как ленивого бездельника. Потому что он не мог проиграть и отдать Каролину. Мужчина не был уверен, как она отреагирует, — у них не было договоренности на такой случай. Исаак окажется в выигрыше в любом случае, а значит нужно было хотя бы минимизировать собственный ущерб. Поэтому Клаус выдвинул единственное возможное предложение.

***

— Тогда в случае моей победы, вы выполните любое ее желание. Его голос был тихим и властным. Сказанные с ленцой и хищной усмешкой слова, вынудили Каролину опустить одну из рук на софу и сжать, словно бы в приступе отчаяния, кисть Элайджи. К счастью, тот продолжал подыгрывать ей и сжал руку девушки в ответ. Краем глаза она заметила, что их действия не остались без внимания Алексея. Не остались они и без внимания Клауса. Как раз в тот момент, когда Элайджа сжал ее руку и повернул голову, чтобы проверить выражение ее лица, Клаус перевел взгляд с Исаака на жену. Его холодные внимательные глаза пересеклись с ее — скрывавшими за собой множество эмоций, а затем с притворным безразличием опустились ниже, в ворох подушек, к которым стремились две руки. Их не было видно, но можно было догадаться, что происходит. Что-то полыхнуло и тут же погасло в глубине серых глаз. Сердце Каролины сковало льдом от чувства вины, но она отчаянно продолжала играть свою роль, теперь точно зная, что остро-наточенные стрелы попадали в цель. Клаус ревновал. К сожалению, этого было недостаточно, чтобы пробить его стену спокойствия. Исаак молчал, рассматривая расслабленного собеседника. Слова Клауса не были отказом, но все же ставили мужчину в сложное положение. Требование можно было посчитать чрезмерным и отказаться от партии, но Исааку так же, как и Клаусу, было интересно узнать, что будет дальше. Рискнуть. Это ощущалось даже со стороны, поэтому никто в помещении не сомневался, что партия вот-вот начнется. Шахматная доска уже стояла на столе между ними. Ровные ряды войск выстроились по ее краям. Свет играл на тонко вырезанных в кости гранях удивительно красивых, высоких фигур. Каролина была почти уверена, что Исаак откажется. Она не сомневалась в стратегических навыках мужа, а потому не испытывала никаких эмоций в отношении того, что будет происходить дальше. Игра не предоставляла возможности для случайной удачи. Ставка, задевшая ее гордость, уже была выдвинута и принята. В мире, где правили мужчины, ее голос ничего не стоил. Стоило этой мысли мелькнуть в голове, как девушка взглянула на сестру. Та, почувствовав ее взгляд, перестала сверлить затылок Клауса. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга через все помещение, будто одна пыталась поддержать другую. Каролина отвернулась, отпустила руку деверя и вернула внимание к книге на коленях. Вся сцена с ее стороны была выверена и прекрасно построена, создавая весьма конкретное впечатление у одного наблюдавшего за ней бессмертного. Спокойствию Каролины была еще одна причина: она непременно бы вмешалась в диалог, если бы ставка мужа была другой, однако до тех пор, пока девушка могла что-то выгадать, она планировала оставить это преимущество за собой. На что, конечно же, рассчитывал Клаус. Дальше, видимо, произошло какое-то невербальное взаимодействие, например, кивок головой со стороны Исаака. Каролина не видела этого, но услышала звук передвинувшейся по доске фигуры. Партия началась. Тяжелая атмосфера в помещении давила на плечи. У девушки не получалось сосредоточиться на словах в книге, и она перестала пытаться. Бездумно пробегая взглядом по строкам, Каролина лениво размышляла, как они вообще докатились до подобного. Не то что бы она впервые слышала подобное предложение. Не то что бы ее мужу впервые предлагали такую ставку. Обычно после этого его собеседники не жили дольше нескольких часов. Он платил им за неуважение, и немалое чувство гордости Каролины оставалось удовлетворенным. Она знала, что Клаус не убьет Исаака. По крайней мере, не в ближайшее время. На самом деле, судя по тому, что на его груди не висит, сияя на всю гостиную, монета ордена «Деа Мута», а Элайджа весь вечер с особым интересом перечитывает вторую книгу «Фасти» Овидия и «Божественные институты» Лактанция, Клаус передал монету брату. Клаус любил театральность не меньше Коула, но в отличие от брата, предпочитал методы Каролины, а именно — более тонкий подход к сцене. Там, где Коул врывался с кипящим маслом и горящими под ногами углями, крича и маша руками для большей экспрессии, Каролина предпочитала более тихие, затемненные и напряженные действия, намеренно вызывающие у зрителя определенные эмоции, которые она хотела заставить его почувствовать. Раз Клаус передал монету Элайдже, то это прямая угроза. Он говорил ей, что обладатель монеты живет не дольше суток, а еще в начале вечера предупредил, что это последняя их ночь на вилле, и на рассвете все члены семьи вернутся в Константинополь. Значит, все случится там. Отсутствие возможности расслабиться хоть на мгновение вызывало тупую головную боль и выматывало больше, чем Каролине хотелось бы признаться. К тому же, она уже вторые сутки не пила кровь. Это не было большой проблемой, но создавало легкий дискомфорт и ноющее напряжение в мышцах. Девушка взглянула на книгу в руках деверя, и он, заметив движение ее головы, тоже поднял взгляд. Всего несколько секунд они смотрели друг на друга, но этого странным образом было достаточно, чтобы она увидела волнение, скрытое за спокойствием, а он — теплую поддержку и благодарность. Это был первый раз за весь вечер, когда Каролина не играла. Партия длилась несколько часов, и за все это время никто не посмел покинуть гостиную. Напряжение в воздухе не становилось меньше. Шум в перистиле то становился громче, то стихал, отмеряя разные противостояния. Этой ночью люди снова сражались за жизнь, а бессмертные ликовали, ожидая урвать свой кусок добычи, когда один из них упадет на землю. Запах крови дразнил чувствительное, особенно обострившееся обоняние Каролины. Раздался голос Исаака. — Это был несомненно интересный опыт, господин Никлаус. Взоры присутствующих устремились к столу, а сердце Каролины замерло, потому что она ожидала услышать торжественные «Шах и мат» мужа, но никак не реплику Комнина. Взгляд голубых глаз устремился к столу, заметил расслабленную позу Клауса и его довольную усмешку, а затем, уже с большим спокойствием, рассмотрел положение фигур на доске. Клаус выиграл. По лицу Ребекки скользнула тень облегчения. Исаак развернулся в кресле, чтобы взглянуть назад, и встретился глазами с Каролиной. — Я у ваших ног, госпожа. Готов выполнить любое желание. Девушка заставила себя натянуть на лицо то же выражение, что было у ее мужа: довольная и спокойная, чуть хищная улыбка. — Думаю, мы обсудим это с вами наедине, за нашей собственной партией в шахматы, — приподняв брови, произнесла Каролина, чем вызвала неожиданный приступ смеха у собеседника. — Похоже, я все еще могу рассчитывать на свою ставку. Элайджа нахмурился. Клаус недовольно прищурился, улыбка слезла с его лица. Ребекка выглядела взволнованной. Каролина же равнодушно продолжила смотреть в лицо Исаака и никак не отреагировала на его провокацию. Вместо этого девушка повернулась к мужчинам семьи Дука. — У вас прекрасное собрание литературы, могу ли я снова им воспользоваться? Исаак Дука, словно бы неуверенно, осторожно кивнул. Возможно, его смутило то, как она проигнорировала собеседника и перевела тему. Каролина решила не задумываться об этом. Она поднялась и слегка наклонила голову, прощаясь с присутствующими. — Господа, — холодный взгляд голубых глаз на мгновение задержался на Клаусе, — муж. С высоко поднятой головой девушка покинула гостиную. Прошло всего несколько секунд, как дверь за ее спиной открылась и следом вышел Алексей. Быстрым шагом Каролина двинулась вдоль края перистиля, стараясь не сталкиваться ни с кем из гостей. В библиотеке было темно и пусто. Дверь закрылась едва слышно, и девушка скрылась среди близко стоявших друг к другу стеллажей. Во мраке она чувствовала себя комфортно. Темнота, как вторая кожа, обступила Каролину со всех сторон, и она утонула в ней, наслаждаясь мгновением передышки. Шум из перистиля стал громче, а затем снова стих. Кто-то еще вошел в библиотеку. Девушка вернула книгу на полку с тихим стуком. — Даже не знаю, безрассудны вы или же бесстрашны, — тихо произнесла Каролина, и звук ее голоса, пересекая мрак, достиг двери, у которой застыл Алексей. — Это угроза? Послышалась усмешка. — Угрожают тем, в ком видят опасность. Вы же лишь львенок, играющийся с хвостом главы прайда. Девушка ожидала реплики о высокомерии, однако была удивлена, когда после короткой паузы Алексей произнес: — Я хотел бы принести вам извинения. Привычка держать собеседника в поле зрения сыграла с Каролиной плохую шутку и вызвала сомнения, которые, впрочем, никак не изменили ее тон. — За что вы извиняетесь? — Я обратился к вам, хотя мы не были представлены, а затем произнес недостойную фразу о том, что вам следовало бы меньше говорить. Прошу простить. Девушка вышла к проходу, ведущему к двери и, наконец, увидела фигуру Алексея. Его лицо отражало серьезность и честность намерений и выглядело даже непривычно. Этот короткий диалог вдруг напомнил Каролине то, как ловко менял свои маски Коул, и какой хитрый и расчетливый разум скрывался за его внешней беззаботностью и веселостью. Однако девушка не готова была поверить, что прежнее отношение Алексея было хорошей игрой. Он либо играл сейчас, либо сменил тактику. Так или иначе, на нее это решение никак не влияло. — Ваши извинения приняты, — сложив руки за спиной, спокойно произнесла Каролина. По лицу молодого человека тенью пробежало искреннее удивление, но он быстро взял себя в руки. — Так просто? Девушка усмехнулась. — А вы ожидали, что я назначу наказание? — Скорее, что вы прогоните меня. Она продолжила улыбаться, наблюдая за неловкостью, настигавшей собеседника. Чего бы он ни хотел, Алексей оказался в непривычном для себя амплуа, а потому даже не знал, как продолжить беседу. — Если это все, то… — Нет. Необычно резкий ответ оборвал реплику Каролины. Девушка вскинула брови в ожидании продолжения. Молодой человек опустил голову и открыл кошель, выискивая в нем что-то. Вскоре в его руках оказался небольшой, сложенный в несколько раз лист пергамента. Алексей медленно приблизился и протянул Каролине послание. Даже в полной темноте глаза девушки прекрасно видели выведенные аккуратным подчерком строчки. Сгиб за сгибом она начала сворачивать пергамент. — Непросто быть слугой двух хозяев, — не отрывая взгляда от собственных рук, произнесла Каролина. — Так это истинная причина ваших извинений? Алексей не успел ответить, замерев под проницательным взглядом голубых, как лед в морских водах, глаз. Каролина усмехнулась, прочитав нужный ответ в лице молодого человека, не способного скрыть эмоции. Он действительно был молод. — Теперь я вижу потенциал, который разглядел в вас Исаак, — пробормотала девушка, и, заметив нахмуренные брови, спокойно добавила: — примите комплимент. Вы прекрасно справились с задачей. Извинения выглядели искренними. Хитрость придет с опытом, но способность сдержать эмоции для нас, бессмертных, — бесценна. Кажется, впервые, в необычных аконитовых глазах возникло честное выражение. Каролина увидела гордость и что-то отдаленно похожее на благодарность, стерев налет высокомерия и неприязни и сделав молодое лицо по-своему привлекательным. Было даже жаль разрушать сложившуюся атмосферу. — Я хотела бы остаться одна. Алексей сжал челюсть, словно она ударила его по ней. Девушка буквально видела мысли в голове собеседника. Она прогоняла его, возможно, тайно презирала. Она все еще считала его недостойным находиться рядом с ней из-за происхождения. Возможно, там было что-то еще, но Каролине не хотелось копаться в саморазрушительных эмоциях молодого человека, а потому она, покачав головой, вздохнула и снова заговорила: — Мы находимся в сложном положении: мужчина и женщина, одни, в темноте… для одного из нас это может быть смертельно опасно. Алексей нахмурился. — Если вы пытаетесь убедить меня в ревности господина Никлауса, то это несколько бесполезно. Вы ведь знаете, что я наблюдал за вами. — Знаю, — спокойно подтвердила Каролина, а затем неожиданно жестко усмехнулась, услышав знакомый звук шагов, — но вы ошибаетесь. Мой муж болезненно ревнив. Молодой человек не успел ответить. Дверь открылась, и слабый свет факелов из перистиля упал в узкий проход библиотеки, вместе с высокой тенью, что накрыла Алексея и Каролину, стоявших в полушаге друг от друга. Воздух завибрировал от насмешливого низкого голоса: — А ведь я предупреждал тебя, — моя жена предпочитает убирать противников более скрытно. Девушка выдержала тяжелый взгляд мужа и спокойно обратилась к молодому человеку рядом: — Рекомендую вам уйти. И хотя в лице Алексея она видела недовольство, он удивительно покорно поклонился и направился к выходу. В секунду, когда молодой человек проходил мимо Клауса, тот поднял руку. Каролина рванулась вперед и перехватила ладонь мужа, не зная, угрожает он или же действительно намерен причинить вред. Пергамент вылетел из ее кулака и улетел куда-то на пол. Быстрой тенью они развернулись, как единое существо из сплетенных рук и ног. Они снесли стеллаж, и грохот рухнувших полок и книг раздался по всей библиотеке. Девушка прижала мужское тело к стене рядом с дверью и успела услышать надменный хохот мужа: — Беги, мальчик. Она не стала поворачиваться, чтобы узнать реакцию Алексея, благодаря последнего за благоразумие. Он исчез, не отвечая на провокацию, а она застряла в темноте, сжимая одной рукой ладонь Клауса, а другой опираясь на стену рядом с его плечом. Ее тело впечаталось в его, подобно оттиску, их ноги сплелись, и Каролина сомневалась, что не рухнет вниз, если просто попытается сделать шаг назад. — Не ты ли говорил, что его смерть спровоцирует слишком большой скандал? — ее тон стал тихим и жестким. Точно выверенным движением Клаус развернул свою ладонь, переплетая их пальцы. В темноте его глаза сверкали, как у ночного хищника. По лицу расползлась мрачная, довольная усмешка. — То, что он преследует мою жену, загоняя ее в темные уголки виллы, уже достаточно скандально. Его пальцы сжали ребра Каролины с такой силой, что она буквально чувствовала, как возникают и рассасываются слабые кровоподтеки под кожей. Девушка неожиданно пожалела, что не может использовать молодого бессмертного, чтобы вызвать настоящую ревность Клауса. Ее жизнь стала бы намного проще. Однако среди тех, кто ее окружал, истинную, яростную, болезненную ревность мог вызвать только Элайджа. Элайджа, которого она знала так же долго, как и Клауса. Элайджа, которого он при всем желании не мог убить. То, на что им приходилось идти, было отвратительным, и Каролине хотелось бы иметь больше вариантов, но главной слабостью супругов была семья. Лишь семья. И лишь ее они могли использовать, чтобы заставить друг друга сдаться. Девушка подалась вперед, прижалась губами к уху Клауса. Ее голос стал едва различимым шепотом. — Я получила приглашение. — От кого? — прошептал он в ответ, скользя руками по спине жены: вверх, сминая столу, и вниз, распрямляя ее. — От жены Комнина, — она отстранилась, чтобы взглянуть в его лицо, — ты знал, что он женат? Клаус хмыкнул. — Да, но не надеялся на такую удачу. Видимо, твоя новая репутация ее заинтересовала. — Репутация? — Она ведьма. Ведьма, с которой я бы очень хотел пообщаться, но Исаак хранит ее, как зеницу ока. За все время здесь я даже не смог выяснить, где она живет. Каролина быстро приняла решение пока проигнорировать незнакомое слово. — Приглашение на одного. — Мм, — он провел носом по ее щеке, и девушка отстранилась, уклоняясь от ласки. Что-то опасное сверкнуло в глубине серых глаз. — Ловушка. — Я поеду. Ее голос был уверенным и твердым. Клаус усмехнулся. — Я не сомневался. Каролина прищурилась и неожиданно резким движением слегка отшатнулась, опустила свободную руку и с силой прижала ее к паху мужчины. — Теперь, когда мы закончили с вежливой беседой, мне есть, что сказать тебе, дорогой муж, — прошипела девушка, сжимая пальцы на яйцах. Клаус застыл, и, хотя его лицо выглядело насмешливым и довольным, она чувствовала сквозящее в мышцах напряжение. Каролина подалась ближе. — Я отыграла свою роль послушной жены. Твой черед. Если ты посмеешь еще хоть раз подобным образом унизить мое достоинство, то я раздавлю твое так, что оно еще век не восстановится. Мое требование понятно? — Весьма, дорогуша, но было бы намного приятнее, если бы ты сместила руку чуть выше, — он немного наклонился вбок и, подхватив подол столы и туники, дернул их вверх, оголяя бедро девушки. Голос стал более низким и хриплым, — хватку можешь не ослаблять. Злость на мужа, вкупе с отвращением к себе за выбранную тактику и слабым, постепенно накатывающим возбуждением от их прижавшихся друг к другу тел, смешались в груди Каролины. Ей хотелось оттолкнуть его. Ей хотелось сильным ударом по лицу сбить это выражение пустой похоти из любимых серых глаз. Как он мог смотреть на нее так после того, как отдал символ смерти Элайдже? После того, как превратил ее в ставку, словно вещь, которую мог выбросить или отдать на откуп другому мужчине? Подложить в постель просто потому, что проиграл? Она не смогла скрыть злости, а он — удовольствия от того, что видел в ее лице. В такие моменты Каролине казалось, что Клаус желал, чтобы она ненавидела его. — Я все хотел у тебя спросить, — неожиданно прошептал мужчина, продолжая задирать ее юбку. — Кто из них вынул клинок из твоего сердца? Элайджа или Ребекка? Девушка фыркнула, закатывая глаза. — Как будто Ребекке хватило бы смелости пойти против вас обоих. — Элайджа… — довольно пробормотал Клаус и резким движением обхватил бедро Каролины, дергая его в сторону, вталкивая свое колено между ее ног. Девушка пошатнулась и сильнее вцепилась в его руку. Их пальцы переплетались до боли. Второй рукой она уперлась в живот мужа, чтобы быть готовой в любой момент оттолкнуть его. В серых глазах она видела понимание и жестокую насмешку. — Ты простила его? Он словно мстил, продолжая говорить о брате и при этом дразня ее прикосновениями. Это была ее тактика, и Каролину почти тошнило от осознания того, что они делали друг с другом. Боль разрывала чувствительное сердце. — Да. — И как именно выражалось твое прощение? Злость, которую девушка испытывала от осознания того факта, что Клаус садистски наслаждается ее отвращением, подтолкнула Каролину к действиям, которые прежде она никогда не позволила бы себе и никогда бы не простила. Она потянулась вперед и вверх, буквально легла на мужа, плотнее прижимая его к стене, впиваясь ногтями в кожу живота. Коснулась губами уха и зашептала тихо и проникновенно: — Я нашла его, когда вокруг никого больше не было, — она чувствовала, как напрягся Клаус от едва сдерживаемых эмоций, — я склонила голову и сказала, что он принял правильное решение. И что я прощаю его. Последние слова она буквально выдохнула мужчине в ухо, зная, как болезненно он нуждался в ее подчинении и как невыносимо, должно быть, было слышать, что она склонила голову перед другим. Даже, если это была ложь. Клаус рванулся, Каролина пошатнулась. Его руки перехватили ее плечи и сжали до боли, вынуждая замереть на месте. — Он распорядился жизнью, принадлежавшей мне! — зашипел он, выпустив клыки. — Ты дал ему это право! — зашипела девушка в ответ и резким движением сбросила с себя руки мужа, делая полушаг назад. — Не помнишь?! Как ты умолял убить тебя, убеждая, что Элайджа позаботиться обо мне?! Ты был все равно что мертв для всех нас в те годы! Он зарычал и оттолкнул ее с такой силой, что Каролина рухнула назад, прямо на обломки стеллажа и толстые манускрипты. Дерево вонзилось в спину, чуть не разорвав столу, но девушка не чувствовала боли. Ярость, горевшая в ней, подогревала огонь в глазах Клауса, и она, как завороженная, ждала, что этот вулкан вот-вот взорвется. Каролина заставила себя рассмеяться. Натужно, неискренне, но этого было достаточно, чтобы дополнить сцену. Она собиралась играть до последнего, подталкивая мужа сделать очередной опрометчивый, отчаянный шаг. — Я солгала, — призналась девушка и широко усмехнулась, — я не склоняла голову, — она приподнялась, опираясь на руки сзади, и подалась вперед. — Я простила его и обняла, как брата. Как друга. Как бесценную часть моей семьи. Клаус, шипя, бросился к ней. Что-то еще упало от его движения. Шум в перистиле становился все громче, затмевая звуки в библиотеке. Они могли кричать друг на друга и не быть ни кем услышанными, но даже так они шептали, выплевывая свои злость, обиду и ненависть свистящим шепотом. — Думаешь, я не знаю, что ты делаешь? — он скривился и сжал ее подбородок, дернув голову на себя. Усмешка девушки превратилась в кривую гримасу. — Но ты ошиблась, дорогуша. Эта пешка бесполезна, я даже готов отдать ее тебе. Нужно только… — он наклонился, провел языком по сжатым губам, как будто пытался попробовать на вкус ее гнев и отчаяние, — …попросить. Серые глаза сверкнули холодом. — Взамен ты кое-что отдашь мне. Ты ведь знаешь, чего я хочу? Она сжала челюсть с такой силой, что могла бы раскрошить собственные зубы, и Клаус, заметив это, дернул жену за подбородок. Голубые глаза полыхали яростью и презрением. Его губы растянулись в довольной усмешке. — Скажи. Это. Каролина зашипела. Клаус рассмеялся и продолжил шептать: — Я приказал им не вынимать клинок из твоего сердца. Скажи, чего я хочу. Под конец тон стал настолько тихим, что даже девушка разбирала его с трудом, но ей не нужно было слышать, чтобы знать, о чем он говорит. — Ты хочешь, чтобы я взяла тот клинок и вонзила его в сердце того, кто нарушил приказ. Мужчина выглядел довольным, как волк, выпотрошивший оленя. — Да, дорогуша. Ты обещала, что сделаешь для меня все, что угодно, — он наклонился ближе, губами к ее губам, — когда закончишь, забери монету с его шеи и принеси мне. Конь съедает пешку на E4. Каролина снова зашипела и, одновременно с ней, Клаус высунул язык, облизывая ее губы и клыки. Он прижался к ее рту с жаждой и жестокостью, словно пытался достать языком до горла, и девушка резко дернулась назад. Пощечина прозвенела в пылающем воздухе библиотеки как колокольный звон. Голова Клауса отклонилась в сторону, растрепавшиеся волосы накрыли покрасневшую щеку. Раздался смех. Громкий, безжалостный смех. Мужчина поднялся и повернулся к жене, встречаясь пустым, холодным взглядом с ее, бушующими как океан в шторм, ледяными глазами. — У тебя есть время до того, как солнце снова сядет.

***

Солнце стояло в зените. Жизнь в Константинополе шла своим чередом. Каролина медленно прогуливалась вдоль широкой главной улицы. За время своего затворничества она успела забыть, какое умиротворение способна приносить ходьба. Она наблюдала за шумной, быстрой жизнью людей вокруг с тем же интересом, с которым ребенок наблюдает за колонией муравьев. Они казались маленькими и хрупкими, не подозревающими о хищниках, что заполняют город по ночам. После того, как члены семьи вернулись в город ранним утром, Элайджа почти сразу покинул домус, Клаус тоже ушел после нескольких часов сна, а Ребекка спала до сих пор. Сон Каролины был поверхностным и беспокойным. Она слышала, как муж покинул комнату, но до последнего притворялась спящей. Даже если он знал о ее обмане, то не подал виду. После встречи в библиотеке они не говорили друг с другом. До заката оставалось около шести часов. Она остановилась на площади перед церковью. Золото блестело на куполе некогда знаменитой Влахернской церкви, сожженной и отстроенной заново, бликами оседая на темных волосах мужчины, стоявшего перед ней. Его волосы были аккуратно убраны в низкий хвост, не соответствующий местной моде. Одна рука лежала на рукояти меча, висевшего в петле на поясе, а другая свободно свисала вдоль тела. Он выглядел задумчивым и расслабленным. Каролина подошла ближе. Элайджа не повернулся, но судя по тому, как поднялась и опустилась его грудная клетка в глубоком вдохе, он узнал ее. Несколько минут они стояли в тишине. — Как так вышло, что всего одно учение смогло вытеснить множество более старых религий и захватить почти весь мир? — Хочешь подискутировать о религии? — не сдержав легкой улыбки, тихо спросила девушка. Элайджа вздохнул и покачал головой. Он выглядел таким потерянным, что у Каролины заболело сердце. Она осторожно шагнула в сторону деверя и взяла его за руку. Рука мужчины ощущалась непривычно холодной. — Я понимаю. На мгновение пересеклись взгляды карих и голубых глаз, но Элайджа почти сразу же перевел взгляд обратно на церковь. Он не отпустил ее руки, и это было слабым утешением для истерзанного сердца девушки. Ей хотелось извиниться за всю ту боль, что ему предстоит пережить, но Каролина не могла заставить слова покинуть горло. Спустя еще несколько минут, мужчина снова заговорил: — Иногда у меня возникает ощущение, что до твоего переезда к нам жизни и вовсе не было. Как будто все началось уже тогда. Как будто это ты ворвалась в наш мир и перевернула его, а затем расширила до невероятных размеров. В голове девушки вдруг мелькнуло замыленное воспоминание. Щель между деревянными досками на полу чердака. Две макушки: темная и светлая. Первый раз, когда она услышала их голоса. — Вообще-то это вы ворвались в мой дом, — с мягкой улыбкой заметила Каролина, — сломали дверь, которую я так усердно чинила. Широкие брови Элайджи сошлись к переносице. — Знаешь, я почти этого не помню. Как мы добирались, что происходило в деревне. Но я помню, как увидел тебя на руках Клауса. Хрупкую, испуганную, дрожащую, не способную говорить. А потом я увидел мозоли на твоих руках и понял, насколько ошибся в первоначальном предположении. Ты была такой удивительно стойкой, что это казалось почти невозможным. — Я не ощущала себя стойкой. Я была маленьким корабликом, созданным из опилок, что носило течением из стороны в сторону. — И все же ты здесь. Спустя полторы сотни лет. Ты не сдаешься. Она улыбнулась, с тяжестью на сердце и благодарностью в глазах, и склонилась в сторону, позволив себе опереться головой о плечо деверя. — Спасибо. Он освободил руку, отвел ее назад и обхватил плечи невестки, сильнее прижимая ее к своему боку, как когда-то очень давно, на берегу Серкьо в Тоскане. Они стояли в тишине очень долго, не замечая проходящих мимо людей и спускавшегося по небосклону солнца. — Я виноват перед тобой, — неожиданно тихо произнес мужчина, — перед всеми вами. — В чем? Каролина не подняла головы, всматриваясь в позолоченные двери церкви. — Ты сказала, что знала, когда спадет проклятье. Возможно, если бы Клаус тоже знал… ему бы хватило сил справляться до самого конца, не отбрасывая человечность. Не стоило и вовсе лишать тебя возможности быть рядом с ним. Я сожалею. — В сожалениях нет смысла. Был ты прав или нет… теперь это уже не важно. — Каролина… — Я понимаю, — она сглотнула, почувствовав на языке сковывающую сухость, — я понимаю, что ты чувствуешь. — В чем же ты виновата? — с грустной улыбкой спросил Элайджа. Она подняла голову и встретила взгляд карих глаз, говоривших, что не было ничего, что могло бы уровнять их чувства, однако, чем дольше они смотрели друг на друга, тем яснее мужчина видел боль и застарелую горечь в глубине голубых глаз. — Что тяготит тебя, Каролина? Она отвернулась, но не разомкнула объятий. — Ты сказал: «Как будто все началось уже тогда». — Твой переезд был самым близким к нашему обращению событием. Все, что происходило раньше, размылось и исчезло в глубинах человеческой памяти. Это вовсе не значит, что я виню тебя в чем-то. — Но я виновата… Все действительно произошло из-за меня… Элайджа нахмурился и сильнее сжал плечо невестки, вынуждая ее поднять голову, но в глазах Каролины стояли только картины прошлого и горький ужас от необходимости вновь их вспоминать. — Все, что мы переживаем — моя вина. Смерть Хенрика, отчаяние Эстер и ее безумная попытка спасти всех остальных детей. Все это моя вина. — Я не понимаю. — Ты ведь знаешь, кем был мой отец? Я нашла его записи. О волках. О том, как он ставил ловушки, об их сильных и слабых сторонах. И я отдала его Нику. Если бы я не сделала этого, то он не решился бы пойти с Хенриком в логово волков. Если бы я не приехала, если бы просто умерла, как и все остальные в моем поселении, то ничего бы не произошло. Она выдыхала слова едва слышно, не скрывая отчаяния, которое гноилось в глубине души уже больше сотни лет. Она никогда об этом не говорила и теперь, когда первый налет адреналина прошел, и желание утешить деверя поутихло, Каролина ужаснулась тому, какую тайну открыла. — Ты не можешь этого знать, — неожиданно спокойно и жестко произнес Элайджа. — Ты не можешь быть уверена, что история не повторилась бы без тебя. — Пусть так. Моей вины это не отменяет. Как и того, что ничего нельзя исправить. Так что, я понимаю, Элайджа. И пусть это немного, но я хочу, чтобы ты знал, что я простила тебя. Почти сразу же, после того, как пришла в себя. Я простила тебя и ни разу даже не думала о твоей вине. — Не говори, что это немного. Она застыла. Открыла рот в попытке заговорить и тут же закрыла его обратно. Мужчина терпеливо ждал. Возможно, только спокойная уверенность в его лице и позволила пролиться следующим словам. — Прости меня, — она не заметила, как слезы подкатили к глазам, — за смерть Хенрика. Прости меня. Он тяжело вздохнул и, наклонившись, коснулся губами макушки невестки. — Я не виню тебя, но если это то, в чем нуждается твое сердце, то ты прощена, Каролина. Ты прощена. Вечер наступил непозволительно быстро. С тревогой и неровно бьющимся сердцем девушка наблюдала, как небо становится темнее. Время, данное ей мужем, истекало. В их спальне горело несколько свечей. Стоило открыть дверь, и Каролина тут же встретилась с внимательным, холодным взглядом Клауса. Он сидел на сундуке и крутил в руках магический клинок. Рядом стоял сосуд с пеплом из белого дуба.

***

Клаус ждал с терпением святого. Солнце уже скрылось, но его последние лучи еще окрашивали небо. Каролина стояла у двери. Та медленно закрылась, отрезав их от внешнего мира. Руки мужчины, крутившие клинок, замерли, направляя рукоять в сторону жены. Она сделала шаг и обхватила тонкими пальцами нагревшееся серебро. Каролина потянула клинок на себя. Клаус, одновременно с ней, потянул в обратном направлении. От неожиданности она поддалась, не приложив достаточно сил, и острый конец оружия прижался к его груди вблизи сердца. Они оба слышали его равномерный, спокойный ритм. Серые глаза испытующе вглядывались в голубые. — Скажи, ты бы хотела этого? — низким шепотом спросил мужчина, а затем усмехнулся, — только честно. Если бы он сработал на мне, ты бы предпочла сейчас вонзить его в мое сердце или в сердце Элайджи? Она нахмурилась. Клаус проследил взглядом идеально ровную, маленькую складку, что пролегла вдоль переносицы. Даже сейчас, в момент напряжения, недовольства и раздражения, черты девушки выглядели совершенными: ровная, чистая кожа, мягкая округлость овала лица, тонкие брови и пышные, пусть и короткие волосы, убранные под паллу. Он до зуда на кончиках пальцев хотел знать, что происходит в ее голове. Хотел вскрыть этот идеальный череп и взглянуть, как перебегают мысли из стороны в сторону. Забраться ей под кожу так же, как она жила под его. Колола изнутри обжигающим, высокомерным холодом голубых глаз. — Я не стала бы вонзать его в твое сердце, — медленно, очень тихо произнесла Каролина. Разочарование в груди Клауса оказалось таким мощным, что чуть не выплеснулось неконтролируемой мимикой. Это было мгновение агонии. Ее хладнокровное равнодушие резало и раздражало. Он ждал ярости, свирепости, огня. Он жаждал ее ненависти. Мужчине казалось, он смог распалить ее злость в библиотеке, но прошел всего день, и Каролина взяла себя в руки. Она должна была кричать или же искать способ спасти Элайджу. Вместо этого она забрала клинок все с тем же безучастным выражением лица. Словно то, что должно было произойти ничего не значило. Словно она не лишилась одной из пешек, которую могла использовать против него. Она должна была выбрать его! Клаус почти надеялся, что даже несмотря на отсутствие эффекта, девушка решится вонзить в него клинок. В него, а не в Элайджу. Потому что он был на первом месте для нее! Всегда. Даже в гневе и отвращении. Он должен был быть первым. Неожиданно Каролина подалась вперед, наклонилась и оперлась ладонями о края сундука, вынуждая мужа, скорее инстинктивно, отклониться немного назад. Их лица оказались на одном уровне. Клаус не мог понять, о чем она думала. — Я бы не стала, потому что есть куда более действенные способы причинить тебе боль. Лед в голубых глазах был непроницаем. Уверенная жестокость ее тихого тона вызывала восхищение. Удовольствие прошибло каждую клеточку тела, и в этот раз мужчина не стал сдерживаться. По его лицу расплылась довольная, широкая усмешка. Глаза сверкнули откровенным желанием. Каролина скривилась, увидев выражение лица мужа, и тут же отшатнулась. — Ты отвратителен, — прошипела она. — А ты обворожительна, — продолжая улыбаться, проурчал он в ответ. Девушка резко развернулась и покинула комнату, ловко скрыв клинок в широком рукаве туники.

***

Каролина остановилась у двери в комнату Элайджи. Она слышала, что он там, но в последний момент застыла, не в силах постучаться. Разговор с мужем выбил девушку из колеи. Она была готова. Она думала об этом весь день и чувствовала, что на самом деле готова, однако слепая уверенность оказалась такой же хрупкой, как фарфор. Пальцы судорожно сжимали рукоять оружия, спрятанного в рукаве острием вверх, а ладонь понемногу потела. Каролина невольно вспомнила день, когда взялась за клинок, чтобы встретить Коула. Она не раскаивалась в своем поступке, ведь он был спровоцирован беспокойством о муже и о семье. Сейчас такой же клинок должен был разрушить что-то. Действительно стать символом предательства. Их отношений с Элайджей. Возможно, и их отношений с Ребеккой, ведь у девушки не было для сестры достойного объяснения. Оправдания. Лжи. Клаус, скорее всего, планировал вывести из игры их обоих. Они оказывали поддержку Каролине, а он хотел уровнять шансы. Девушка понимала логику в рассуждениях мужа. Возможно, это даже было честно. Дверь открылась. Каролина вздрогнула и заставила себя остаться на месте. — Что-то случилось? Обеспокоенный голос Элайджи, его мягкий тон, такой родной и теплый, чуть не заставили девушку расплакаться. Она покачала головой и выдавила из себя подобие улыбки. — Сыграешь для меня? В глубине души Каролине действительно хотелось этого. Неизвестно, как долго продлится их с Клаусом война. Как долго пролежит без сознания Элайджа. Что случится с Ребеккой за это время. Вернется ли Коул. Все постепенно разваливалось, и никакая музыка не могла удержать камни под ногами девушки еще хотя бы на мгновение. Но она могла утешить. Деверь слегка нахмурился, высказывая беспокойство, и все же кивнул, а затем подвинулся, позволяя невестке пройти в спальню. Дверь за ее спиной бесшумно закрылась. Элайджа прошел к сундуку, открыл его и достал лиру. Каролина выбросила вперед клинок, развернув его лезвием от себя. В ее ушах нарастал звон, разгоняя все мысли. Мужчина начал поворачиваться. Девушка превратилась в тень. Вздох повис на его губах. Руки инстинктивно вцепились в рукоять, удерживаемую тонкими пальцами Каролины, но тело уже начало слабеть, и Элайджа не смог вытащить клинок. Девушка начала петь. По-французски. Неуверенно и надрывно, не попадая в ноты. Она пела колыбельную, которую слышала однажды на улице, поддерживая оседающее тело деверя под спину. Она пела ему, пока сознание медленно покидало Элайджу, и продолжила петь, чуть более тихо и уверенно, когда его глаза закрылись. Стемнело. Мрак сгущался вокруг двух фигур на полу маленькой комнаты. Каролина сидела на коленях, подложив под себя ноги и хрипло напевала один и тот же сюжет, поддерживая голову деверя так, словно ее ладони были подушкой. Тело начало затекать. Оно стало слабее по мере того, как девушка отказывалась от крови. Сколько бы Каролина не тренировалась, ей было сложно продержаться без питания дольше недели. Она немного завидовала Элайдже, который с годами обогнал ее в сопротивлении жажде и теперь держался куда более достойно. Девушка избегала пить кровь на глазах у приспешников Исаака не без причины. Устрашающая репутация их семьи держалась на их неуязвимости. Их не жгло солнце, невозможно было убить деревом или укусом оборотня. Однако жажда крови оставалась слабостью такой же, как у других бессмертных. Каролина пыталась заставить местных поверить в то, что им на самом деле не нужна кровь для выживания. Только для удовольствия. И вот теперь она чувствовала онемение в ослабевших мышцах. Боль, с которой тянуло каждую ее клеточку, нарастала и ощущалась как искупление. Элайджа не одобрил бы этого мученичества. Клаус посмеялся бы над ней. Голос девушки стих, и тишина, воцарившаяся в комнате, отдавалась звоном в ушах. Легкая дрожь прошлась от кончиков пальцев до плеча, когда Каролина заставила себя опустить руки и позволить голове деверя коснуться пола. Звон становился все громче. Осознание произошедшего накатывало медленно, постепенно затрудняя дыхание. Девушка не могла оторвать взгляда от серых вен, покрывших тело Элайджи. Нужно было двигаться. Спрятать его в сундук, как Финна. Это было ужасно, но в условиях напряженного противостояния с другими бессмертными, они не могли позволить себе выдать факт такой огромной слабости, как уязвимость к клинкам. Поэтому еще днем она пустила среди слуг слух о том, что господин Элайджа планирует ненадолго покинуть Константинополь. Теперь нужно было внушить хотя бы парочке людей, что они видели, как мужчина уезжал из домуса, и избавиться от одной лошади. Запереть его комнату. Все должно выглядеть естественно. Она все продумала. Но сдвинуться с места не получалось. Руки Каролины коснулись шеи деверя, нащупали тонкую веревочку и потянули за нее, вытаскивая из-под туники монету. Девушке не хотелось к ней прикасаться, и все же она стянула петлю через голову и сжала пугающий символ в ладони. Что-то ныло и болело в груди, но Каролина не могла понять, оставалось ли там хоть что-то от ее сердца. Она склонилась над телом Элайджи и закрыла глаза, чтобы не видеть ужасающую картину его помертвевшей кожи. — Прости, — прошептала девушка едва слышно, извиняясь как за то, что сделала, так и за то, что извинялась. Потому что она дала обещание. И сейчас, сидя в коленопреклоненной позе над трупом своего друга, своего бесценного брата, она нарушила слово еще раз. Потому что он не мог этого услышать. — Прости. В голове осело воспоминание. Каролина вскинула меч и имитировала удар, а затем уклонение, повторяя их последний с Коулом спарринг. Это было не особенно эффективным занятием в отсутствие противника, однако позволяло избавиться от лишних мыслей. Она скучала по Коулу. По его практичности и беспринципной уверенности. Элайджа был прекрасным стратегом, и они провели немало вечеров, обсуждая возможные пути развития событий, но он не умел отвлекать ее от собственных демонов так, как это делали Коул или Клаус. Он относился к ней с мягкостью и уважением, он был спокойной гаванью, но Каролина порой чувствовала себя так, словно нуждалась в буре. — Сизифов труд, — неожиданно послышался голос из-за спины, и девушка резко обернулась, выставив перед собой меч. Элайджа стоял к ней в пол оборота, обратив внимание на стойку с мечами. Он выглядел как всегда безукоризненно, в длинной светлой тунике, с поясом, опоясывавшим талию и с убранными в хвост волосами. Она опустила оружие. Пальцы мужчины обхватили рукоять спафии, такой же, что держала Каролина. — Это не так уж бесполезно. Он повернулся к ней, и что-то в карих глазах было настолько знакомым, что девушка заранее почувствовала неприязнь к предстоящему диалогу. — Я не о тренировке, а о том, как ты снова и снова пытаешься все контролировать и со всем справляться самостоятельно. Каролина приподняла бровь и усмехнулась. — Не замечала за тобой проблем с памятью. Мы ведь только вчера обсуждали стратегию. Неожиданно мужчина сделал несколько шагов вперед и атаковал. Каролина инстинктивно парировала. Звон мечей раздался в воздухе и режущим резким звуком ударил по чувствительным барабанным перепонкам. Противники замерли и скривились, а затем отступили на шаг назад. Элайджа изменил хват и немного покрутил кисть, словно пытался привыкнуть к новой рукояти. — Надеюсь на твое снисхождение. Я пока не привыкла к длине, — продолжая криво улыбаться, заметила девушка. Элайджа покачал головой. — С момента нашего побега, я пользовался мечом намного реже, чем ты. Он атаковал. Каролина увернулась, все еще испытывая боль от словесного удара. Это было жестоко с его стороны. Напоминать о том, что она сделала. Напоминать о том, сколько раз поднимала свой меч против людей. Обычных людей, большинство из которых даже не знали, за что были убиты. — Что с тобой происходит? — мужчина безжалостно наносил удар за ударом, оттесняя невестку к краю площадки, — что случилось с той хладнокровной, уверенной в себе женщиной, которая пошла по головам ради мужа? Чего я не знаю? Она уклонялась и блокировала, не из желания сохранить силы, которых у нее было предостаточно, а скорее из-за с детства вбитых в голову рефлексов. В короткое мгновение девушке удалось сместить центр тяжести и получить преимущество, блокируя летящий сверху меч. Ее лезвие поскользило по лезвию противника, готовясь нанести ответный удар, но Элайджа был слишком старым и опытным фехтовальщиком, чтобы такой простой трюк сработал как следует. Резким движением он прервал маневр невестки и вытеснил ее к стене. Два лезвия скрестились у лица девушки, и она, не сдержавшись, зашипела. Элайджа резко отступил, опуская оружие. Каролина пошатнулась. — Что произошло на полуострове? Она вскинула голову и прищурилась, пытаясь понять намерения противника. — Ты все видел. — Я видел финал и теперь уже сам не уверен в выводах, которые сделал. Девушка фыркнула и отошла в сторону. Ее хватка на рукояти меча чуть ослабла, но рука оставалась спокойной, в отличие от внутреннего мира, содрогавшегося в агонии. — Ты не спишь, — продолжил Элайджа, внимательно наблюдая за отступлением невестки, — Ребекка сказала мне. От твоей способности противостоять Клаусу зависит судьба всей нашей семьи, так что ответь мне: что с тобой происходит? — Я в порядке, мне просто нужно еще немного времени. — Ни черта, — жестко, по слогам произнес мужчина, — что произошло на полуострове? И тут ее накрыло осознание. Девушка неверяще обернулась. Ее меч устремился лезвием к земле и стал ощущаться в разы тяжелее. — Ты хочешь воспоминание? Нет. Сознание отчаянно вопило, не желая ворошить произошедшее. Какие бы слухи не дошли до Элайджи, всегда оставалась вероятность, что истина страшнее. Каролина не могла позволить ему увидеть правду. Увидеть то, что она делала, потому что причина отнюдь не была достойной. — Тебе нужно поделиться этим с кем-нибудь. Злость вспыхнула в груди Каролины и мгновенно превратилась из искры в мощное пламя. Она выпустила клыки, зашипела и бросилась на деверя, атакуя. Мечи скрестились. Металлический звон завибрировал в воздухе. — Иди к черту, Элайджа! Тебе следовало попросить об этом, когда мы направлялись в Агд, но тогда ты предпочел мое молчание! Мужчина парировал спокойно и уверенно. Он выглядел так, словно сошел с картины, в то время как волосы Каролины растрепались, лента улетела, а светлые локоны обрамили лицо, мешая обзору. — Ты боишься осуждения? — сильная атака вынудила ее сделать шаг назад. Девушка парировала, изменила траекторию движения меча и вынудила Элайджу поменяться с ней местами. Они снова разошлись, обходя друг друга по кругу, как два хищника. — Может, я боюсь отсутствия осуждения? — с горькой усмешкой бросила в ответ Каролина, — может, я боюсь, что настал тот момент, когда наша семья перестала отличать добро от зла. Элайджа прищурился. — Так ты боишься осуждения или хочешь его? Девушка атаковала. Ее движения были простыми и уверенными, даже грубыми, по сравнению с тем, как Каролина сражалась раньше. Мужчина быстро понял, что она не искала победы. Только забытья. Их спарринг длился несколько минут. Молча, беспрерывно. Атака, парирование, отступление. Наконец, Каролина остановилась. Ее взгляд опустился к земле. Элайджа понимал, что девушка среагирует на любое его движение, однако она упорно не желала сталкиваться с ним взглядами. Затем она покачала головой и отвернулась. — Спасибо за спарринг. Давай на этом закончим. Каролина направилась к стойке с оружием, и мужчина последовал за ней. Его рука перехватила ладонь девушки, когда та отпустила рукоять меча. Свой он все еще сжимал, перебросив в левую руку. — Каролина, прошу тебя, объясни причину своего недоверия. Я пытаюсь помочь, пытаюсь подступиться, но ты выстраиваешь стену между нами с момента, как мы встретились в Агде. Мы не были такими раньше. Девушка зажмурилась. Элайджа ошибался. Эта стена возникла намного раньше. Еще тогда, когда она заметила ревность Клауса и постаралась дистанцироваться от мужской половины семьи, чтобы не беспокоить мужа понапрасну. Стена была всегда, но у нее не было необходимости ею пользоваться. В конце концов, в мирное время, оборонительные сооружения никому не нужны. Теперь же эту стену подпирало не мнение Клауса, а ее собственная гордость. Ее нежелание выглядеть слабой перед кем-либо кроме мужа. Нежелание показать ту неуверенную в себе, жалкую девушку, что скрывалась за якобы сильной личностью, которой так восхищались ее родственники. Так ощущала себя Каролина. Особенно в тот момент, загнанная в угол безжалостной откровенностью и печалью в голосе деверя. — Мы не будем обсуждать это, — зашептала она и почувствовала, как хватка стала сильнее, а затем ослабла, по-видимому от того, что Элайджа понял, — она имеет в виду воспоминания, которые покажет ему. — Хорошо, — почему-то он тоже стал шептать. — Ты ничего не будешь спрашивать у меня. — Хорошо. Каролина кивнула, не поднимая взгляда от стойки с оружием. Мужчина стоял за ее плечом, и пальцы девушки судорожно сжались на его руке. Она закрыла глаза и стала вспоминать все события с момента своей встречи с Гразиеллой. Шорох со стороны двери вырвал девушку из потока размышлений. Она обернулась и пересеклась взглядом с тонувшими во тьме серыми глазами. В сознании неожиданно всплыло другое воспоминание. Потоптавшись несколько минут под дверью, девушка тихо постучала. — Можно? К ее удивлению и облегчению, спустя некоторое время раздались шорохи, а затем такой же тихий голос: — Проходи. Каролина открыла дверь. Комната Элайджи была маленькой, без балкона и кабинета, словно бы гостевой. Впрочем, деверь проводил в ней не так уж много времени. Сейчас он сидел на кровати с убранным балдахином в поспешно надетой тунике. — Прошу прощения за поздний визит, — с порога прошептала Каролина. — Есть кое-что, что нам нужно обсудить. Элайджа устало согнулся вперед и потер лицо руками. — Полагаю, это связано с Ребеккой, раз ты дождалась пока она уснет. — Да. — И с приказом Никлауса, который мы настойчиво не обсуждали ранее. — Да. Мужчина тяжело вздохнул и опустил локти на колени, переплетая пальцы между собой. Его задумчивый взгляд уставился в стену напротив. — Уверена, что получится обмануть его? — Думаю, уезжая, он был уверен, что именно ты вынешь из меня клинок. Убедить его в этом будет совсем не сложно. — Я не об этом. Я о твоей стратегии в целом. Карие глаза пересеклись с голубыми в кромешной темноте помещения. Каролина сделала шаг вперед и села на край кровати. Ее руки спокойно легли на колени, спина оставалась прямой, плечи расправленными. — Выбор невелик. Эта стратегия чужда мне, но именно поэтому она может сработать. Основные тактики Клауса — это выжидание и агрессивная атака. Он хорошо умеет быть терпеливым, но, когда видит возможность успеха, не способен сдерживаться. Я же обычно выбираю осторожность и обход и при этом ненавижу жертвовать своими фигурами. Он знает это. Так что стратегия отступления и жертвенности будет выглядеть для него, как мое поражение. Я буду отступать снова и снова до тех пор, пока не поставлю мат. В конце концов, как бы мы ни воспринимали собственные жизни, они все еще отличаются от фигур на поле. Не может быть единой стратегии, не получится выиграть одним точным планом. Фигуры будут меняться, решения приниматься на ходу, но до тех пор, пока у меня есть общее представление о цели и пути, я могу выиграть. — Тогда все, что мне остается, — это положиться на твою уверенность. — Значит, ты согласен? Элайджа медленно кивнул. — Я приму клинок вместо Ребекки и даю тебе на это свое разрешение. Не извиняйся, ведь это будет всего лишь оговоренной частью плана. Но в этот раз нам придется рассказать Ребекке обо всем, чтобы она не наделала глупостей. — Согласна. И еще кое-что насчет Ребекки… Голос мужа вернул Каролину в реальность. Прошло всего несколько секунд, как он зашел в комнату. — Не похоже на тебя — так быстро начать жертвовать своими фигурами. Дать Элайдже роль всего лишь пешки. Ход неожиданный, но какой-то… глупый. Насмешливая жестокость его тона, холод в глазах и безразличие при виде заколотого брата настолько отличались от того, что вспомнила об Элайдже девушка, что ее словно бы окатили ведром ледяной воды. Должно быть, в газах Клауса она выглядела жалкой. Каролина надеялась на это. Несмотря на физическую усталость и глубокую грусть из-за происходящего, разум девушки оставался холодным. Ее роль должна быть отыграна идеально от и до, не позволяя мужу распознать признаки обмана и расчета. Поэтому Каролина закрыла глаза и сделала глубокий вдох, стараясь дать волю всей той боли, что запирала глубоко внутри. Пусть Клаус не был способен понять ее эмоции, он все еще оставался крайне внимательным противником и знал основные реакции ее тела. Он должен был поверить, что это ее ослабило. — Быть может, ты способен равнодушно воспринимать свою единственную семью лишь как фигуры, которые можно передвигать ради достижения успеха, но я — нет. Кого угодно, но не их. Клаус закатил глаза. Он мог назвать жену лицемеркой, ведь именно за ней был первый ход, и именно она выставила вперед эту пешку, однако ее действия были предопределены им самим, когда мужчина отказался вынимать клинок из ее сердца. Каролина лишь следовала заранее написанному сценарию, пытаясь извлечь максимальную выгоду. — Я позаботился о слугах и о лошади. Девушка резко вскинула голову, не скрывая изумления. Мужчина хмыкнул, сделал шаг вперед и присел на корточки перед ней. Их лица оказались так близко, что даже в полной темноте Каролина могла рассмотреть каждую черточку ни на миг не постаревшего за десятилетия облика. — Что тебя так удивило? Если уж ты выполняешь мою работу, то было бы честно мне выполнить твою. Что-то дернулось в груди девушки. Быть может, сердце пропустило удар. Осознание оказалось масштабным и немного болезненным. Это она упустила. Рассуждения Каролины опирались в основном на отношения Клауса и Элайджи. Она взяла в расчет ревность, желание убрать деверя с доски, чтобы исключить одного из ее союзников, потенциальную возможность убрать заодно Ребекку, если та не простит Каролине предательства брата, желание причинить ей боль. Она учла так много факторов, что пропустила сущую, но возможно значащую мелочь. Теперь, после слов мужа, развернув ситуацию совсем другой стороной, девушка увидела в ней то, о чем совсем не думала раньше: месть. Когда-то давно они установили свои роли, и с тех пор он всегда брал на себя тяжелые и болезненные решения, за которые она не хотела нести ответственность. Вся семья считала его виноватым в том, что Финн до сих пор лежит с клинком в груди. Именно он отказался его вынимать, и хотя все могут догадываться, никто кроме Коула не знает наверняка, что это было ее желание. Конечно, Клауса никто не заставлял. Он мог вынуть клинок, но не стал. Так же, как и Каролина могла найти способ защитить Элайджу, однако решила заколоть, чтобы выиграть свою войну. Он уравнял их в своей жестокой, безжалостной манере, и девушка не могла тайно не восхититься столь продуманным и прекрасно разыгранным ходом. Она протянула к мужу руку и разжала кулак, показывая медальон. Он забрал его, не отрывая от нее долгого, испытующего взгляда. Каролина не знала, что пытался высмотреть Клаус в ее глазах, но похоже он остался доволен увиденным. Не произнеся больше ни слова, они слаженно спрятали тело Элайджи в заранее подготовленный пустой сундук, достаточно большой, чтобы мужчина поместился в нем, согнув колени. Ключ от сундука Каролина забрала себе. В конце концов, с их силами сорвать замок ничего не стоило, и это была скорее условность. В кромешной темноте супруги покинули спальню. Сцена ощущалась выверенной до малейшей детали, включая неожиданное появление фигуры в белом одеянии. Длинная светлая туника Ребекки, вкупе с распущенными, ниспадающими до ягодиц волосами, придавала ей ангельский вид. Девушка застыла посреди коридора. — Опасно ходить по ночам в одиночестве, сестричка, — пробормотал Клаус, вставая слева от жены. Каролина метнула в его сторону острый взгляд и обратила внимание на подругу. Та выглядела напряженной. — Меня не купишь этим мнимым беспокойством, Ник, так что можешь не стараться, — тихо, но достаточно жестко произнесла в ответ Ребекка. Клаус вскинул бровь и промолчал. Каролина решила, что настала пора вмешаться: — Зачем ты здесь, Бекка? Голос девушки был тихим. Несмотря на темноту, в доме все еще могли бодрствовать некоторые слуги, а им не следовало привлекать излишнее внимание к случившемуся. Ребекка не славилась особой любовью к ночным беседам с братом, а потому у ее присутствия могла быть только одна причина: девушка что-то узнала. Возможно, услышала. Словно читая мысли подруги, Ребекка ответила: — Я слышала от слуг, что Элайджа уехал. Сердце Каролины предательски пропустило удар. Снова. Она не знала, радоваться подобному стечению обстоятельств, делавших игру более правдоподобной, или же сетовать на неспособность себя контролировать. Тем не менее, тон девушки оставался ровным. Спокойным. — Да. Ребекка сжала зубы и бросила взгляд на Клауса, с интересом наблюдавшего за диалогом. Он пока молчал, но сложно было понять, о чем думал мужчина. — Он не говорил, что планирует уезжать. Каролина приоткрыла рот, намереваясь ответить, когда слева от нее прозвучал более громкий, чем хотелось бы, насмешливый голос: — Может, ты менее значима для него, чем думаешь? Ребекка выглядела так, словно готова с минуты на минуту броситься на брата и вгрызться ему в горло. Их и без того натянутые отношения, казалось, достигли своего предела. И все же, Каролина знала, что за упрямством и напряжением сестры скрывается страх и неуверенность. Ребекка не показывала этого, а потому Клаус не мог увидеть, но Каролина чувствовала, как если бы она сама была Ребеккой. — Зачем ему уезжать? — проигнорировав провокацию брата, продолжила давить девушка. Ее допрос выглядел так натурально, что даже Каролина готова была поверить. На протяжение всего диалога она не переставала удивляться тому, насколько выросли актерские навыки сестры за те десятилетия, что ее не было рядом. Девушка подумала, что Коул мог быть прав: Ребекке требовалась свобода от ее опеки, чтобы полностью раскрыть свой потенциал. Неожиданно Каролина почувствовала мужскую руку, обхватившую ее за талию. — Не выдержал конкуренции? — усмехнулся Клаус, подтягивая жену к себе. — Давай поговорим в другом месте, — зашептала Каролина и положила руку на живот мужа, а затем слегка надавила, мягко вынуждая его отступить. Ребекка сделала несколько шагов вперед и скрестила руки на груди. Девушка заметила дрожь на кончиках пальцев сестры, а значит, Клаус тоже должен был ее увидеть. — Тогда мы можем поговорить в комнате Элайджи, раз его там нет. Каролина согласно кивнула и, когда подруга зашла в спальню, рукой остановила мужа. — Без тебя. Он ничего не сказал. Позволил ей скрыться за дверью, ни на мгновение не прерывая зрительного контакта. Девушки прислушались, но мужчина остался на месте.

***

Клаус положил руки на дверь, а затем и вовсе наклонился, прислонившись к ней лбом. Ему не нужно было быть так близко, чтобы слышать диалог, но он также знал, что они тоже его слушают. Он хотел, чтобы они знали, что он все еще здесь. Ребекка боялась. Со всей своей напускной храбростью и решимостью, внутри она дрожала от ужаса. Клаусу было совсем немного интересно, набрасывалась ли на него сестра из солидарности к Каролине или же по старой памяти никак не могла простить смерть Александра? Это было бы крайне лицемерно. Разве он не пострадал из-за этой смерти куда больше, чем она? Мужчина скривился, вслушиваясь в звуки по ту сторону двери, но девушки не разговаривали. Затем он услышал, как открылся сундук. Кто из них его открыл? Каролина не станет лгать сестре. Она была принципиально честной в таких вопросах, а потому признается, что заколола Элайджу. Неважно, какие оправдания она придумает. Ребекка с детства славилась тем, что не могла простить угрозы тем, кого она любила. А она определенно очень любила Элайджу. Восхищалась им. Как бы к ней не относился брат, она всегда готова была последовать за ним. Как ни странно, это качество в Ребекке Клаусу одновременно нравилось и раздражало его. Он мог вытирать о нее ноги полстолетия, а потом поплакать и извиниться, и она продолжила бы смотреть на него большими и доверчивыми оленьими глазами. Маленькая дура. Впрочем, это можно было использовать. Клаус делал ставку на то, что какими бы хорошими ни были отношения сестер, именно Элайджа был Ребекке настоящим братом. Именно он заботился о ней с детства, и ее привязанность к нему должна быть намного больше, чем к внезапно появившейся Каролине. Ребекка может не простить ему приказ заколоть Элайджу, однако и Каролину она тоже не простит. — Бекка, — послышался шепот с другой стороны двери. Затем более резкий и громкий голос: — Ты знала? — Да. — Ты использовала его. — Он согласился на это. Клаус вскинул брови. Теперь он почти жалел, что не своими руками загнал клинок в сердце брата. Он мог понять ход Каролины, использовавшей его ревность, но Элайджа? Заодно с ней? Намеренно бесил его все это время? Ему повезет, если Клаус теперь вообще решит вынуть клинок! — Бекка… — Не надо. Не извиняйся. Если он согласился с этим, то не хотел бы, чтобы ты чувствовала себя виноватой. — Бекка… — снова попыталась что-то сказать Каролина и снова была перебита. — Он сделал свой выбор. Я тоже. И я знаю, что ты ни за что не сделала бы это по своей воле. Тебе не нужно оправдываться передо мной. Слышишь, Ник? — неожиданно громко произнесла Ребекка, — думаешь, Элайджа не предупредил меня о том, на что ты сейчас способен? Думаешь это меня испугает?! Вспышка гнева была такой быстрой и неконтролируемой, что мужчина ударил кулаком по двери и только после осознал, что сделал. Тишина по ту сторону выводила из себя. О чем они думали? Что было на их лицах в тот момент? Ему хватало одной несносной женщины в жизни, но две… Клаус резко развернулся и направился прочь из домуса. Ему нужно было подумать. Все пошло не так, как он хотел. Коул оказался самым умным из семьи и сам покинул шахматное поле. С самого начала было понятно, что принципиального Элайджу придется подвинуть, а теперь и строптивость Ребекки сыграла с ней плохую шутку. Клаусу хотелось бы пройти легкой дорогой и избавиться от двух фигур за раз, но когда вообще в этой семье что-то происходило легко? Радовало лишь то, что сломить упрямство его сестры достаточно просто: нужно всего лишь найти то, что ей дорого, а потом раздавить. Ребекка скоро сама захочет клинок в сердце, а после, когда у Каролины не останется поддержки со стороны, они смогут продолжить свою партию. Начавшая было появляться довольная усмешка резко пропала, стоило ему подумать о жене. Мысли Каролины оставались тайной, и хотя она изначально показала, что не намерена скрывать от него свои истинные чувства, проверить было бы не лишним. Клауса раздражала даже идея о том, что девушка могла лгать ему в глаза, а он не был способен почувствовать, но если вдруг он сможет поймать ее на этом, то получит прекрасный рычаг контроля. У мужчины уже был заготовлен план для сестры, и он знал, как заставить жену в нем участвовать. Какое же выражение лица будет у нее, когда девушка узнает, что все ее попытки спасти благоверного своей сестры оказались бесполезными? Ему не терпелось узнать. В предыдущих главах: Пешка на E4 (Тот факт, что Каролину разбудили и она приезжает к Клаусу без предупреждения, сама пешка символизирует начало партии и того, кто вынул клинок, нарушив приказ Клауса). Пешка на E5 (Символизирует поведение Клауса. Спокойствие, терпение, внимание, участие). Конь на F3 (Символизирует честность эмоций Каролины, ее напряжение, дискомфорт, откровенность). Конь на C6 (Символизирует уверенность Клауса в том, что Каролина его не оставит). Слон на B5 (Символизирует то, что Клаус нуждается в Каролине, в ее принятии и ее знание об этом). Пешка на A6 угрожает слону на B5 (Фигура отражает момент, когда Клаус вынуждает Кэр сделать ставку на боях, сделать то, чего она не хочет, при этом пытаясь как раз таки ослабить или развеять факт того, насколько сильно он нуждается в ее принятии, угрожает факту его нужды в ней). Слон отходит на A4 (Каролина принимает правила игры Клауса и уступает ему, показывая, что она не станет манипулировать его одержимостью). Конь на F6 (Фигура символизирует тот факт, Клаус важнее для Каролины, чем остальная семья, угрожает пешке на E4, то есть тому, кто вынул клинок из Кэр в качестве наказания за нарушение приказа) Пешка на D4 (Каролина намеренно вызывает ревность Клауса, чтобы вывести его на эмоции, угрожая таким образом его спокойствию и терпению, то есть пешке на E5) В этой главе: Конь на E4 съедает пешку (Пешка на E4 олицетворяла того, кто извлек клинок из сердца Кэр. Мы знаем, что это была Ребекка, но Клаус считал, что это Элайджа, а сговорившиеся Элайджа, Каролина и Ребекка позволили ему пребывать в этом убеждении, чтобы Элайджа мог защитить Ребекку)