Любовь – это обещание

– <Зачем?> Короткий вопрос, произнесенный неожиданно спокойным голосом, вырвал девушку из пучины страданий. Каролина вскинула голову так резко, что в шее хрустнул позвонок. Она поморщилась и с удивлением взглянула в лицо монаха перед собой. В нем не было ужаса. Только интерес. Девушка не могла сказать, что почувствовала в тот момент. Пробиваясь через стену эмоционального ступора, она приоткрыла рот и поняла, что не знает, как ответить. Им нужна была кровь. Без нее они теряли рассудок и нападали на людей, но только сейчас Каролина впервые задумалась: что будет, если они на долгое время окажутся лишены источника пищи? Люди умирают от голода, но Эстер сделала их неуязвимыми. Значит ли это, что они не могут умереть от жажды крови? Можно ли научиться контролировать ее в достаточной мере, чтобы и вовсе уйти от этого проклятья? – <Такова наша сущность,> – меланхолично пробормотала девушка, думая о своем. Поэтому она запоздало заметила, что Леофрик опустился на колени, чтобы не смотреть на нее сверху вниз и явно не спешил окончить диалог. – Вы ведьма? Каролина нахмурилась. Она поняла только, что обращение монаха имело вежливую форму, но слово, которое он произнес, было девушке не знакомо. Заметив ее метания, мужчина задумался. Он явно не знал, как перевести это на ее язык. – <То, что вы делали с другими монахами – колдовство?> – переформулировал Леофрик после некоторого размышления. Толпа за его спиной волновалась и прислушивалась, но никто больше не посмел приблизиться к Каролине. Девушка задумалась. Было ли магией то, что она делала? Магия возродила их, сделала теми, кто они есть. Делало ли это ее силы в некотором роде магическими? Каролина подумала, что на этот вопрос мог бы ответить Коул, но не она. Поэтому девушка отрицательно мотнула головой. – <Что означает...> – она попыталась вспомнить, как звучало слово: – ведьма? – <Женщина, которая владеет магией.> Тогда Каролина поняла. Хакса. Так они называли их здесь. Девушка вдруг подумала, как многому она могла научиться в этом месте просто общаясь с людьми. Они нуждались в знаниях не меньше, чем в крови. После длительного путешествия по суше, семья до сих пор не знала, где находится. Каролина с интересом впилась ясным голубым взглядом в лицо Леофрика. – Чья это земля? Корабль... – она запнулась в попытке составить предложение, ей явно не хватало словарного запаса. – Мы не знаем, где мы. Мужчина едва заметно нахмурился. – Вы в герцогстве Нормандия, – неторопливо заговорил монах. Знакомые слова закрутили шестеренки в голове Каролины. Это было то самое место, о котором говорил капитан. Похоже, они все же смогли достичь пункта назначения. Герцогство Нормандия. Земля франков – королевство Франция. Каролина почувствовала себя немного более уверенной. – На каком языке вы говорили? Раньше, когда я зашла, – уже не скрывая искреннего интереса спросила девушка, имея в виду их шепот. – Латынь. Слово было ей незнакомо, однако Каролине хотелось научиться этому языку. Она хотела узнать все, что было известно Леофрику. Решимость мелькнула в глазах девушки, а в следующий момент она подалась вперед и жестко произнесла: – <Ты будешь делать все, что я прикажу>. Что-то в очередной раз умерло внутри нее, когда зрачок мужчины расширился. Каролине не хотелось лишать Леофрика памяти, вынуждать его игнорировать членов семьи, почему-то она даже не смогла заставить себя лишить его страха. Несмотря на него, мужчина продолжал общаться с ней. – <Найди мне и моей семье место для сна. Я хочу, чтобы ты научил нас языкам>. Французский, латынь. Девушка плавно поднялась одним уверенным движением, в то время как мужчине потребовалось несколько секунд, чтобы сладить со старыми коленями и заставить их разогнуться. Леофрик попытался объяснить Каролине иерархию в монастыре, потому что он не мог самовольно перераспределить места сна других монахов, даже в условиях освободившихся постелей. К концу короткой лекции девушка смутно представляла себе, кто такие аббат и приор, однако ни того, ни другого в помещении, которое, к слову, оказалось церковью, не было. Каролина предположила, что их могли убить во время нападения. Не желая разбираться и дальше, девушка самовольно приказала Леофрику стать приором. Остальным монахам она внушила забыть произошедшее и не замечать гостей. С тех пор они думали, что аббат на время покинул монастырь, но не могли вспомнить зачем и почему, однако знали, что Леофрик стал приором после смерти предыдущего. Каролине потребовалось много времени, чтобы с помощью мужчины перевести все те фразы, которые она хотела вложить в головы монахов, а затем внушить им. Она покинула церковь последней, безмерно уставшая и морально истерзанная. С того момента жизнь в монастыре пошла обычным руслом, и никто, кроме Леофрика, не замечал шести молодых людей, появившихся из неоткуда. Монахи не замечали, как постепенно пропадали их братья, лужи крови на полу и стенах, крики, отражающиеся от высоких каменных потолков. Каролина ненавидела себя за то, что сделала с этими людьми. Той ночью сон не шел к членам семьи. Они лежали на узких деревянных кроватях, не менее жестких, чем пол, на котором привыкли спать, в длинной пустой келье. Осознание того, что каждая из этих кроватей когда-то принадлежала человеку билось в сознании Каролины, пока она пыталась уснуть. Они убили этих людей и продолжат убивать. Монахи ни о чем не помнили и чувствовали себя в безопасности за высокими каменными стенами, не зная, что смерть уже ходит по их коридорам, дышит с ними одним воздухом. Расслабление не приходило. В воздухе витали запахи смерти, крови и страха, которые не могли почувствовать люди. Слишком знакомые Каролине запахи. Она знала, что никто не спал. За спиной девушки, на соседней кровати лежал Клаус. Лежал тихо и неподвижно, в отличие от Ребекки, продолжавшей ворочаться. Перед сном они отмылись у колодца и сменили окровавленную одежду на шерстяные монашеские робы. Ткань была неприятной на ощупь, грубой и кололась. Ребекка морщилась от недовольства каждый раз, когда та соприкасалась с кожей. Ночью члены семьи услышали звон колокола, удививший и напугавший их. Вскочив с постелей, молодые люди направились в коридор, чтобы узнать, что происходит. Все монахи покидали кельи для молитвы. Коул первым закатил глаза и вернулся в постель, хотя знал, что не уснет. Все они чувствовали себя слишком напряженно и уязвимо в незнакомом месте. По очереди члены семьи заходили в келью, располагаясь на выбранных ими местах. Они слушали молитву, не понимая языка и не разбирая слов. Казалось, прошло не меньше нескольких часов прежде, чем монахи вернулись в постели. Спустя еще какое-то время снова зазвонил колокол. Позже члены семы семьи узнали, что колокола звонили часто. Они были большие и малые, в трапезной, во внутреннем дворе, на колокольне и на башне. Так монахи понимали, что от них требуется. Колокола собирали их на молитвы и на трапезу, отмеряя дневные часы. Когда солнце проникло в узкое окошко кельи, молодые люди прекратили попытки уснуть. Все они согласились с необходимостью обучения. Когда Каролина нашла Леофрика, старательно пытавшегося взять на себя обязанности пропавшего аббата, ей пришлось напомнить мужчине, что здесь скоро не останется монахов, о которых нужно заботиться, а его первой обязанностью является их обучение, а не работа на благо монастыря. Леофрик вынужден был подчиниться. Они учили французский, латынь и немного английский. Еще во время плавания Каролина заметила, что ее память стала более точной, четкой, ясной. Казалось, одного упоминания достаточно, чтобы она запомнила произношение и значение слова. В процессе обучения выяснилось, что этот дар передался всем членам семьи. Их сознание запоминало любые сведения с успехом, невозможным для обычных людей. Леофрик обучал их истории королевства и герцогства. Он рассказывал о культуре франков и религии. Всем в семье было интересно, чем живут эти люди, среди которых им предстояло затеряться. Во что они верят, на что надеются. Со временем, знаний о письменности и устной речи стало достаточно, чтобы молодые люди смогли начать пользоваться библиотекой монастыря. Большинство работ, собранных здесь, конечно же, имели религиозную направленность. Это были библейские книги, сочинения аббатов и авторитетных богословов, жития святых, однако среди прочего находились и исторические хроники, трактаты по географии, астрономии, медицине и ботанике. Все это было ново и поглощалось членами семьи с жадностью и интересом. В течение недели молодые люди начали засыпать на новом месте. Это происходило постепенно и, казалось, не было ни одной ночи, чтобы спали все шестеро. Порой от кошмаров просыпалась Ребекка. Иногда по несколько ночей подряд Каролина помогала ей отличить реальность от сна, вспоминая, как сама страдала после смерти родных. Ребекке снилась мать, но она хотя бы не видела тела Эстер. Она не могла представить все с точностью, как Каролина. Иногда они просыпались от кошмаров Элайджи, но мужчина никогда не делился своей болью. Коул, казалось, чувствовал себя нормально, и лишь спустя несколько ночей Каролина осознала, что он практически не спал все это время, словно опасался того, что поджидало его по ту сторону реальности. Все знали, что Финн плакал по ночам. Очень тихо, так, что это могли заметить только те, кто обладал нечеловеческим слухом. На третью ночь девушка услышала бормотание за спиной. Она обеспокоено повернулась, наблюдая за тем, как начал метаться на кровати Клаус. Его глаза были закрыты и быстро двигались под веками. В момент, когда мужчина застонал, словно от боли, Каролина спрыгнула со своей постели и подбежала к нему по холодному каменному полу. Девушка забралась на кровать мужа и начала осторожно будить, стараясь не напугать. Клаус резко открыл глаза, его зрение сфокусировалось на жене, и Каролина успела увидеть чистый ужас в серых зрачках прежде, чем мужчина отвернулся. Так повторялось из ночи в ночь. Каждый раз этот ужас усиливался, стоило Клаусу взглянуть на Каролину. Почему? Девушка терялась в догадках. Спустя неделю выматывающих ночей полных кошмаров, она держала мужа за руку, касаясь одной ногой ледяного каменного пола. Взгляд Каролины блуждал по измученному, уставшему лицу Клауса, которому не становилось легче. Девушка наклонилась и тихо спросила, хотя любой в помещении мог слышать ее слова: – <Это из-за ритуала?> Взгляд мужчины метнулся к внимательным голубым глазам, а затем сразу же ушел в сторону стены. – <Да>, – хрипло прошептал Клаус. Кровь застыла в жилах Каролины. Острые морозные иголки пронзили каждую клетку ее тела от осознания, которое девушка предпочла бы скрыть от самой себя. Предпочла бы не заметить. Он солгал. Каролина закрыла глаза и сильнее сжала руку мужа. Больше она не спрашивала его о ночных кошмарах. Пропасть стала слишком широкой. У девушки не осталось никакой надежды перепрыгнуть ее. Она чувствовала, как теряет Клауса. Теряет все то, что они успели обрести, и это разрывало сердце на части. Что она могла сделать для него? Что она могла предложить ему взамен предательству кроме бесконечной преданности? Отчаяние заполнило до краев душу Каролины. Девушка знала, что следующей каплей она захлебнется. На следующий день, пока монахи собрались в церкви, Каролина заглянула в скрипторий. Это помещение было вытянутым, более просторным, чем даже библиотека. Широкие окна выходили на задний двор. Из них было видно здание мастерской при кузнице, огороды, занесенные тонким слоем снега и задние ворота, закрытые железной решеткой. Здесь был чей-то дом. Целый маленький мир. Здесь выращивали еду, пасли скот, создавали и чинили на месте все необходимые предметы обихода. Жизнь монахов была полна ограничений, но в ее безмолвной медлительности Каролина нашла спокойствие, в котором безмерно нуждалась. В монастыре было тихо. Девушка поражалась тому, как лаконично проживало свои дни это огромное сообщество, практически не обмениваясь словами. Монахи использовали специальные жесты руками, если им нужно было как-то взаимодействовать друг с другом. Каролина знала, что через несколько стен от нее было помещение для разговоров, сразу за залом капитула, но оно пустовало все те дни, что молодые люди были здесь. Взгляд девушки пробежался по высоким подставкам, на которых стояли рукописи. Только сейчас, когда работавшие здесь монахи ушли, Каролина решилась заглянуть в это помещение, откуда по воздуху распространялись незнакомые и необычные для нее запахи. Пальцы девушки прошлись по листу пергамента на деревянной подставке. Рядом лежало перо. Ровные, теперь известные ей буквы на латыни, были выведены строка за строкой. Это выглядело так же прекрасно, как тот деревянный цветок, что подарил ей муж. Каролина задумчиво водила пальцем по высохшей краске. Красота всегда находила отклик в ее сердце. Она двинулась дальше, к следующей деревянной стойке, где тоже лежал лист пергамента. Буквы покрывали большую его часть, складывались в слова и предложения, а по краям страницы вились изображения листков, объединенных единой ветвью. Эти листки были выполнены цветными красками и поразили воображение Каролины, прежде не сталкивавшейся со столь тонким искусством. Конечно, она видела работу с краской – в основном по дереву и, изредка, по камню. Это были темные, редкие цвета: черный, красный, синий и зеленый. На пергаменте краска выглядела иначе. Девушка не сдержалась и протянула пальцы к листку, когда за ее спиной раздался взволнованный голос: – Нет! Было поздно. Кончики пальцев коснулись листа и смазали изображение. Каролина недовольно нахмурилась и повернула голову. Ей вовсе не хотелось испортить столь прекрасную работу. С выражением сожаления она взглянула на Леофрика, в глазах которого мелькали схожие чувства. – Простите, – неловко пробормотала девушка, чувствуя себя нашкодившим ребенком. Каролина снова повернулась к пергаменту и опустила глаза. Размазанная по листу и ее пальцу краска все еще огорчала девушку. – Почему вы не на службе? – тихо спросила Каролина. Мужчина прошел вглубь помещения и остановился у окна. Его лицо выглядело бледным и осунувшимся, под глазами залегли глубокие темные тени. Леофрик почти не спал. Он был единственным, кто знал, что происходит в монастыре, и это мучило мужчину. – Я не верю, что молитвы одного человека способны спасти нас всех от вас, – прошептал монах, и горькая обреченность в его голосе резанула по чувствительному сердцу Каролины. За прошедшие дни они хорошо общались с Леофриком, он обучал их и относился, если не с теплотой, то со спокойствием, которого члены семьи откровенно не заслуживали. В этот момент Каролина чувствовала себя даже более виноватой, чем когда впервые зашла под церковные своды. – Расскажите мне о себе, Леофрик, – неожиданно попросила девушка. Она сама не могла понять, что подвигло ее произнести эту фразу. Ему не суждено было выжить, и Каролина запоздало задумалась о том, что если мужчина ответит, то именно ей в итоге придется жить с этим знанием. Усталые светло-карие глаза остановились на бледном лице девушки. Он ни разу не видел, как она питается, хотя регулярно натыкался на тела и кровавые дорожки, остававшиеся от членов ее семьи. Леофрик не знал, что, вдохновившись монашескими стремлениями, Каролина намеренно ограничивала себя, не прося кровь даже у мужа. Судя по измученному лицу Финна, – он делал то же самое. В тот самый момент, стоя всего в нескольких шагах от мужчины, она слышала, как бежит кровь по его венам. Горло раздирало от сухости, а каждая клеточка в теле ныла от боли. Каролина истязала себя этим чувством, будто оно способно было искупить те страдания, что их семья причиняла монахам. – Что вы хотите знать? Девушка ненадолго задумалась. Краска на ее пальце застыла, и Каролина чувствовала тонкую корочку, сковывающую кожу. Как человек, она бы даже не заметила этого, но к обостренным чувствам относилось и осязание. Девушка особенно ярко чувствовала это в моменты, когда ее касался Клаус, но он все реже делал это по мере их удаления от дома. – Вы выросли здесь? – В монастыре? – уточнил Леофрик. Девушка кивнула. Монах отрицательно покачал головой. – Нет. Я вырос в Руане. – Это главный город герцогства, где живет правитель, верно? Мужчина мягко улыбнулся. Порой Каролину поражало то, что он в принципе был еще способен улыбаться. Она была уверена, что не смогла бы настолько же стойко ожидать собственной смерти в жуткой ловушке. – Верно. Я рос при дворе Ричарда I, был другом, а после сподвижником его сына, нынешнего герцога Нормандии – Ричарда II. – Вы дружили с герцогом? Тогда почему вы здесь? – не скрывая удивления и недоумения, пробормотала девушка. Лицо Леофрика омрачилось печалью. Он отвернулся к окну и какое-то время молчал, зная, что Каролина может принудить его ответить, если захочет, и будучи уверенным, что она не станет этого делать. – Я был в отъезде вместе с Ричардом, когда болезнь, бродившая по королевству, добралась до Руана. Она забрала с собой моих жену и трех дочерей. Всех. Разом, – мужчина замолк, словно поперхнулся воздухом. – Я... я не представлял себе, что такое горе до того момента. Это раздавило меня. Быть может, Господь наказал меня за слабую веру. Скоро я смогу узнать это у Него. – Вам это помогло? Леофрик повернулся, с непониманием уставившись на собеседницу. Казалось, он настолько погрузился в воспоминания, что даже не понимал, с кем говорит. – Уйти в монастырь, – тихо и спокойно пояснила Каролина. – Вам это помогло? Мужчина снова отвернулся к окну, не в силах выносить проницательного взгляда девушки, которая уже знала ответ на свой вопрос. И все же, он ответил: – Нет. Вечером того же дня Каролина бродила по коридорам монастыря. Она обошла уже каждый уголок этой неприступной крепости. Через арочные окна внутреннего двора ей нравилось наблюдать, как бегут облака по небу, создавая редкие просветы. Снег не шел уже несколько дней, и земля под ногами превратилась в грязную, скользкую жижу. Девушка с затаенной печалью думала о собственной семье. Старой и новой. Слова Леофрика пробудили в ней те воспоминания, что Каролина отчаянно заталкивала в глубокие темные ниши в сознании. Все время побега и всю неделю в монастыре девушка избегала мыслей о том, что стало с отношениями между членами ее нынешней семьи. Сердце Каролины болезненно сжималось, когда она видела взгляд Элайджи, отличный от того добродушия, которым он делился с ней раньше. Ей было до тошноты противно видеть довольное лицо Коула с кровью, застывшей на подбородке. Она знала, что младший из деверей чаще прочих нападает на монахов, но казалось, словно всем в семье все равно. Каролине было грустно смотреть на сдерживающего себя, бледного и уставшего Финна. Она отводила взгляд от фигуры Клауса, когда замечала его в коридоре, потому что от одного вида мужа, отстраненного и напряженного по отношению к ней, ломало кости. Хотелось кричать и плакать. Не менее тяжело девушке давался разрыв с Ребеккой. Они не говорили о потере ребенка. После того, как подруга выдала Клаусу секрет, у них не было толком возможности обсудить это. Каролина не винила Ребекку. Большую часть их сухопутного побега она пребывала в такой сильной опустошенности, что совсем не думала об этом. Теперь же, спустя больше месяца в напряжении от постоянных перемещений, от принятия тяжелых решений и необходимости убивать.... Девушка уже не была уверена, что знает свою сестру. Прогулка вывела Каролину в коридор, обрамлявший внутренний двор. Девушка замерла. Впереди, всего в нескольких шагах от нее, в одной из арок в одиночестве сидела Ребекка, перебросив ноги на сторону улицы. Светловолосая девушка задумчиво смотрела вперед, редкий ветер трепал ее распущенные локоны. Каролина сделала несколько неуверенных шагов и забралась рядом. Тишина разлилась в холодном воздухе. – Прости меня, Бекка, – прошептала Каролина, не смея встретиться с сестрой взглядом. Она непроизвольно использовала французский, потому что начала привыкать говорить на нем в стенах монастыря. Голова Ребекки с удивлением повернулась в сторону девушки. – За что? На лице Каролины мелькнула грустная улыбка. – Кажется, я настолько погрузилась в свое горе, что оттолкнула всех, с кем подружилась. Ребекка начала в нерешительности заламывать руки. Ее взгляд забегал по двору. – Ты не злишься на меня? – За что? – Я рассказала Нику про... – девушка замолчала и неуверенно взглянула в теплые голубые глаза, – ты просила молчать, а я не сдержала обещание. Бледная ладонь Каролины покрыла руки подруги, успокаивая нервные движения. – Я не держу зла. Признаться, я совсем об этом не думала. Теперь мне даже немного стыдно, ведь тебя, похоже, беспокоило произошедшее, а я горевала только о себе. Резким движением Ребекка перехватила руки сестры. – <Кэр!> – девушка не смогла справиться с эмоциями и перешла на родной язык, – <я ведь была с тобой той ночью>, – страдание мелькнуло в синих глазах, плечи Каролины напряглись, а к горлу подкатил ком тяжелых эмоций. Она так старалась об этом не думать, не вспоминать, что малейшее слово могло прорвать стену спокойствия, выстроенную девушкой. Слова Ребекки ядовитым жалом впились в сознание подруги, высвобождая ту боль, что хранилась в тайных уголках души Каролины. – <Твои крики все еще звенят в моей голове. После того, что ты пережила... ты такая сильная, Кэр!> Неожиданно девушка бросилась в объятия сестры. Слезы скатились по ее лицу, клыки царапнули губы. Ребекка крепко обняла подругу, чувствуя, что сама едва сдерживается от слез. Ее глаза покраснели, и девушка уткнулась головой в макушку Каролины, чтобы подавить волнение. – <Прости меня, Бекка. Прости, что закрылась>, – всхлипывала Каролина, глотая окончания слов. Подруги раскачивались вперед-назад, сидя на каменном основании арки и совсем не замечая ветра, усилившегося к вечеру и беспощадно трепавшего подолы их серых одеяний. Прошло несколько минут, прежде чем девушки окончательно успокоились. Они разомкнули объятия и слабо улыбнулись друг другу сквозь пелену слез. Черные вены потихоньку сливались с кожей, клыки втягивались в десны. Каролина протянула вперед руки и обхватила ими лицо Ребекки. – Расскажи мне все, сестренка, – с глубочайшей искренностью прошептала девушка, возвращаясь к французскому. – С самого начала, с ритуала. Расскажи мне все. В глазах Ребекки мелькнуло множество сложных эмоций. Благодарность, страдание, горечь, теплота. Она судорожно вздохнула, выскальзывая из холодных рук подруги и повернула голову обратно к виду внутреннего двора монастыря. Синий взгляд стал задумчивым, рассредоточенным – Ребекка смотрела вглубь своих воспоминаний. Голос девушки лился медленным, плавным потоком: – <Думаю, мы все испытали похожее чувство после ритуала. Эту эйфорию от нахлынувших сил. Я никогда не ощущала такого чистого, абсолютного восторга от жизни. Он был настолько мощным, что полностью вытеснил тот страх, что я испытала перед смертью. А потом очнулась ты. То, как ты выглядела в гневе, с этими клыками и венами... я ужасно испугалась. Я боялась тебя и за тебя, ведь ты напала на отца... эмоций было так много, что я словно оказалась среди бескрайних, бушующих вод. Осознание твоей потери вырвало меня из них. Кэр... я так сожалею>, – несколько слезинок сорвались с ресниц Ребекки, она не поднимала глаз на сестру, – <я не смогла защитить вас. Ты так кричала и плакала, и умоляла Аяну, а мне казалось, словно я сама делаю это с тобой>, – она всхлипнула и приложила руки ко рту. Ладонь Каролины коснулась спины девушки. Она зажмурилась от нахлынувшего горя, царапающего грудную клетку изнутри. Это все еще было там. Вместе с другими потерями, которые никогда ее не оставят. – <Ты ни в чем не виновата, милая. Ты очень помогла мне в ту ночь>. Ребекка снова всхлипнула, но заставила себя отвести руки от лица и продолжить рассказ: – <Я не могу перестать думать о том, что ты здесь, с нами, только потому, что вышла замуж за Ника. Если бы это был кто-то другой, кто-то еще из деревни, не из нашей семьи, тебе не пришлось бы бежать. Не пришлось бы страдать от жажды крови>. Девушка протерла глаза, избавляясь от слез. Она не ждала ответа от Каролины, но ждал кто-то другой. Подруги не знали, что на этаже выше, в коридоре, проходившем вдоль спален, у похожего арочного окна, в тени стоял Клаус, подслушивая их разговор. Когда Каролина не ответила на слова сестры, он зажмурился и отошел от окна, углубляясь в темноту монастыря. – <После всего, что ты видела, после всего, что ты рассказывала о своей семье... я не понимаю, как ты держишься Кэр. Мне едва хватает сил, а я не пережила и половины того, с чем справилась ты>. Каролина неловко обняла подругу за плечи и притянула к себе. Ее губы уткнулись в висок Ребекки, а правая рука запуталась в светлых волосах, приглаживая их. – <Но ведь я не справляюсь, Бекка. Посмотри на нас. Мы говорим впервые с момента ритуала. Все это время меня не было рядом с тобой. Ни с кем из вас>. Наступило горькое молчание. Было слышно, как в другой части монастыря молятся оставшиеся в живых люди. Этот звук день за днем резал по нервам Каролины, осознававшей, насколько бессмысленны их молитвы, ведь теперь девушка знала о том, что они значат для этих людей. – Продолжишь? Бекка кивнула, оставаясь в объятиях сестры. Рука Каролины, поглаживающая ее по голове, успокаивала. – <Я не помню, как в первый раз напала на человека. Я слышала, ты была с Ником в тот момент?> – <Да, точнее, он пришел позже. Я тоже плохо это помню. Обрывками. Я себя не контролировала>. Болезненная горечь сковала горло девушки. Воспоминания о том дне превращали детальную память Каролины в персональный ад. Теперь она знала, что такое ад. Это, когда ты видишь перед глазами разорванное горло и отрывающуюся голову юноши, которые выглядят точно так же, как тело матери, истерзанное чудовищами. Но теперь это чудовище – ты. Пальцы Ребекки коснулись левой руки подруги, лежавшей на коленях и сжали ее. – <Мне это понравилось>, – едва слышно прохрипела девушка, – <Кэр, это самое ужасное, что произошло в тот вечер. Не то, что я убила его, а то, что мне это понравилось. Не убийство. Его кровь. Она до сих пор нравится мне. Я ничего не могу с этим поделать. Я хочу быть сильной, как ты, отворачиваться, отказываться, но стоит мне почувствовать хотя бы каплю, и я уже не могу сдержаться. Я так презираю себя. То, чем мы стали. Мы ведь убиваем людей. Уже не бессознательно, как в первые разы. Мы поджигаем, обманываем, запираем их как скот. Мы убиваем людей>. Ребекка подняла ладони к лицу и закрыла его, сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Они подкатывали с момента, как она начала говорить, и к концу речь стала почти бессвязной от плохо сдерживаемых всхлипов. Каролина сильнее прижала к себе сестру, словно пыталась перенять ее боль. – <Коул считает меня лицемеркой>, – прошептала девушка – <из-за отказа пить кровь людей. Ты тоже так думаешь?> Ребекка вскинула голову и сквозь пелену слез уставилась на подругу. – <Нет...> – затем она чуть наклонила голову и задумалась: – <скорее, я завидую. Ты нашла лучший выход из практически безвыходной ситуации. И я думаю, это хорошо. Для тебя все это... убийство людей, после того, что случилось с твоей семьей... Думаю, тебе тяжелее, чем нам>. Губы Каролины задрожали от сдерживаемых эмоций. Свое горе всегда кажется больше, значительнее чужого. Своя боль ближе. Слова Ребекки звучали для Каролины как прощение. Она вдруг поняла, что нуждалась в этом – знать, что кто-то понимает. – <Бекка, ты удивительно чуткая девушка>. Сестра вымученно улыбнулась сквозь слезы. Рука Ребекки вцепилась в предплечье подруги. – <Кэр, ты считаешь меня чудовищем? Нас... > Каролина отрицательно замотала головой, а затем вдруг усмехнулась. – <Разве что Коула>. Слабый смех Ребекки раздался в холодном воздухе монастырского двора.

***

Шло время. Отношения с сестер стали теплее, и Каролина всегда улыбалась, когда пересекалась взглядом с Ребеккой. Хотела бы она сказать нечто похожее об отношениях с другими членами семьи. Особенно с мужем. Отчуждение Клауса мучило девушку, погружая ее все дальше в отчаяние. На второй неделе в какой-то момент Каролина оперлась о стену, осознав, что ее разум туманится, а уши в напряжении ловят звуки стучащих поблизости сердец. Это был опасный признак. Девушка напряглась, осознавая, что довела себя до грани, за которой находилось лишь беспамятство и насилие, когда рядом вдруг появился Клаус. Словно точно знал, что нужен ей. Он подошел быстро, уверенно и прежде, чем Каролина успела среагировать, протянул вперед руку. Девушка не знала, что думать об этом. Его настойчивый взгляд вынудил ее укусить его, однако стоило ей оторваться от вены, как мужчина отвернулся и ушел, словно ничего важного не случилось. Каролина гнила изнутри. С отчаянием она направила всю свою энергию в сферы искусства и образования, которые позволяли хоть на время забыть о проблемах в отношениях с мужем. У Леофрика девушка научилась смешивать краски и украшать листы богослужебных книг миниатюрами и орнаментами. Этот процесс бесконечно увлекал и захватывал ее воображение. Каролина восхищалась тем, как ложилась на пергамент краска, постепенно высыхая и становясь неотъемлемой частью истории. Насыщенность цвета пробуждала в девушке желание сделать нечто большее: окрасить целый лист, смешать и превратить в неконтролируемое буйство красок. Порой она замечала фигуру Клауса, в напряжении наблюдавшую за ее увлечением, но он никогда не приближался. Поздним вечером, забегая в библиотеку, чтобы поставить на место книгу, девушка могла увидеть мужа, стоящего в темноте рядом с деревянной подставкой, на которой лежала одна из ее работ. Пальцы Клауса замирали над пергаментом и не смели его коснуться. Они не разговаривали. Постепенно Каролина стала чаще впадать в апатию, которая преследовала ее в первые дни после ритуала. Девушке помогала учеба и общение с Леофриком. Короткий диалог в скриптории таинственным образом сблизил их. Каролина догадывалась, что она была единственным человеком, с которым общался мужчина. Он отдалился от других монахов, по-видимому, чтобы уменьшить страдание, связанное с их скорой кончиной. Каролина вывела последнюю букву на странице и, осторожно отведя кисть в сторону, внимательно осмотрела свою работу. За спиной она почувствовала движение, но не повернулась, по запаху определив, что это Леофрик. В последние дни кроме них никто больше не появлялся в скриптории, что, возможно, было приказом нового приора, перераспределившего обязанности среди оставшихся монахов, число которых уменьшалось с каждым днем. – Очень хорошо, – похвалил мужчина. Каролина положила кисть на подставку и сделала шаг назад. Работу нужно было высушить. – Почему вы не боитесь смерти? – неожиданно тихо спросила девушка, не отрывая взгляда от пергамента. Каролина слышала, как Леофрик остановился где-то за ее спиной. Она так же слышала, как на мгновение его сердце стало биться быстрее, а затем успокоилось. – Я боюсь, – спокойно признался монах, – не думаю, что есть хоть один человек, который вообще не боится смерти. Он развернулся и сделал несколько шагов в сторону окна. Тень упала на пергамент, вынуждая Каролину поднять голову и взглянуть на собеседника, но тот смотрел в сторону. – Тем не менее, я нахожу утешение в том, что скоро встречусь с родными. Сердце девушки кольнуло. – В этом я вам завидую, – едва слышно прошептала Каролина. Взгляд Леофрика обратился к ней, став более острым и внимательным. Теперь была очередь девушки уставиться в стену. – Я тоже потеряла всех родных. Разом, – выдавила Каролина, поразившись тому, что вообще смогла это произнести. – И мне не суждено увидеть их вновь. Мужчина отвернулся к окну и ничего не сказал. Только позже, вспоминая этот диалог, девушка подумала, что, вероятно, оказалась неправильно понята. Она думала о собственной неуязвимости, о неспособности умереть, однако Леофрик мог посчитать иначе. Ведь Каролина была грешницей с его точки зрения. Ее ждал ад. Впрочем, монах не догадывался, что, по мнению девушки, она уже была в аду. Это даже имело какой-то извращенный смысл. Ведь она уже была мертва.

***

В один из вечеров, когда монахи уже расходились по кельям, а коридоры заполнила темнота, Каролина услышала что-то похожее на всхлип, проходя вдоль кладовой. Осмотревшись, девушка отметила, что в коридоре никого нет. Из-за двери тянулся запах крови, но он не был чем-то необычным, и Каролина почти прошла мимо, если бы не этот тихий звук. Девушка нахмурилась и принюхалась. Финн. Каролина сомневалась, стоит ли ей вмешаться, но стоило всхлипу повториться, как она взялась за ручку двери и решительно шагнула в кладовую. Мужчина сидел на полу и резко вскинул голову, услышав шаги. Его покрасневшие глаза пересеклись с обеспокоенным голубым взглядом, а затем дверь закрылась и помещение погрузилось в темноту. – Уйди, – прошептал Финн. Звук был сдавленный, словно мужчина говорил в одежду. Потребовалось несколько секунд, чтобы зрение адаптировалось, и Каролина смогла рассмотреть сгорбленную фигуру деверя, уткнувшегося лицом в собственные колени и сжимавшего волосы на голове с такой силой, что можно было бы их вырвать. Взгляд девушки скользнул дальше по полу. В воздухе витали манящие запахи крови. Край серого одеяния Каролины промок и стал красным. У ног Финна лежало разодранное на части тело монаха. Девушка насильно подавила рвотный позыв при виде лежащих отдельно руки и головы. На мгновение картинка перед ее глазами сменилась, словно кто-то, издеваясь, подбросил другое изображение. Каролина начала часто дышать при виде светлых волос и оторванной женской руки. В груди нарастал ужас. Страх, что мать вот-вот повернет голову и посмотрит на нее своими пустыми голубыми глазами, приливной волной подкатил к горлу и надавил на ребра так, что воздух перестал поступать в легкие. Каролина зажмурилась. Это не настоящее. Это не мама. Не мама. Кровь капала с торчащего из руки обломка кости со звоном, ощущавшимся слишком громко в тишине помещения. Девушка вздрогнула и заставила себя открыть глаза. Перед ней лежал растерзанный монах, а у стены, чуть дальше, сидел страдающий Финн. Каролина глубоко вдохнула, сделала шаг вперед и присела перед деверем. – Уходи, не смотри на меня, – хрипло шептал мужчина, и отчаяние, пробивавшееся в его голосе, стало именно тем, что вынудило Каролину остаться. Она встала на колени и почувствовала, как кровь пропитала ткань. Финн не шевелился. Его плечи ходили вверх-вниз, но из горла не издавалось не единого звука, и Каролина могла лишь представить глубину его боли по этому сдержанному, беззвучному плачу. Она ждала, зная, что тишина способна развязать язык лучше бессмысленных вопросов. Финн слишком долго сдерживался. Он довел себя до грани и теперь расплачивался за приступ безумия. Девушке не нужно было спрашивать, зачем он мучает себя, ведь она понимала. Если бы не Клаус, это она бы сейчас могла сидеть в этой кладовой и рыдать над очередным растерзанным телом. – Я не могу так жить, – едва слышно прошептал Финн. – Не могу быть... этим. Каролина осторожно подползла к стене и села рядом с мужчиной. Она нерешительно протянула руку и коснулась влажных от крови пальцев, зарывшихся в темные волосы. Финн вздрогнул, но не отшатнулся. Девушка почувствовала, как его рука слегка расслабилась, их пальцы переплелись в темноте. Каролина закрыла глаза и коснулась затылком стены. Она давно не ела, и от запаха крови немного кружилась голова. Мысли девушки путались, а потому ей оставалось лишь надеяться, что Финн поймет немой посыл, который она передавала через крепко сжатые пальцы. Ты не один.

***

Шесть недель спустя Каролина с тяжелым сердцем зашла в церковь. Ее взгляд привычным движением обвел высокие потолки и серые каменные стены. У алтаря застыла коленопреклоненная фигура. Девушка подошла к ближайшей скамье и присела, чтобы не мешать человеку молиться. Шесть недель. Если бы кто-то сказал Каролине, сколько времени им потребуется, чтобы полностью истребить всех людей в монастыре, то той усталой путнице показалось бы, что это маленькая вечность. За все время побега у них ни разу не было возможности пробыть так долго в одном месте, в спокойствии и тишине. Большую часть дней молодые люди учились. Они отрабатывали знания языков, письменность, навыки чтения. Они дискутировали обо всем, что узнавали, и эти беседы мало-помалу возвращали членов семьи во времена шумных вечеров в доме Майклсонов. Но все рано или поздно подходит к концу. Здесь не осталось людей, кроме Леофрика. Все они сейчас лежали под землей на маленьком монастырском кладбище рядом с церковью. Каролина настояла на том, чтобы каждый убитый человек был похоронен в соответствии с его религией. Она еще помнила, как мучилась от страха, что неправильно похоронила родных. Девушка не могла позволить преследовать себя призракам еще и этих людей. В церкви повисла пугающая тишина, когда молитва закончилась. Каролина не двигалась. Как будто ее бездействие могло что-то изменить. Как будто она могла закрыть глаза и оказаться в другом месте. Дома... Вот только девушка не могла представить себе дом. Он превратился в уродливое нечто, склеенное из частей двух разных зданий, в котором осталась лишь кровь, боль и смерть. Время покоя закончилось. Им пора было двигаться дальше. – Я готов, – послышался тихий и спокойный голос совсем близко. Девушка вскинула голову и взглянула в умиротворенные, мягкие светло-карие глаза. – Это будешь ты? Она не знала. Каролина запретила членам семьи заходить в церковь, пока Леофрик молился и, к ее удивлению, они послушались. Никто не возражал, когда девушка закрыла за собой дверь в обитель Бога. Последние сутки Каролина решала сложную моральную дилемму: кто убьет Леофрика? Было расточительством не воспользоваться его кровью, особенно в условиях неизвестного будущего, однако девушка чувствовала, что это неправильно. Внутри нее еще жила какая-то хорошая, честная часть, которая яростно сопротивлялась тому, чтобы этого человека превратили в пищу. Это. Было. Неправильно. Он был человеком. С историей, характером, надеждами. Он был смелым человеком, несмотря на то, что непрестанно убеждал Каролину в собственном страхе. Леофрик был образован. Его острый ум ловко подбирал аргументы в любом споре. Он разбирался во многих дисциплинах, о которых еще недавно девушка не имела даже смутного представления. Он обладал манерами дворянина и смирением монаха. Это был самый необычный человек, которого Каролина встречала за свою жизнь. Иногда она позволяла себе подумать, только представить, что он останется в живых. Она могла бы внушить ему забыть все, забыть о семье, жить дальше. Но они пока не знали, как долго действует внушение. Что, если пройдет несколько месяцев или год, а затем память неожиданно вернется к мужчине? Это был неоправданный риск, поэтому Каролина не позволяла себе говорить о таких мыслях вслух. Только осторожно представляла в вечерних сумерках, засыпая на жесткой кровати. – Ты боишься? – со слабой, едва заметной улыбкой спросил Леофрик. Девушка вздрогнула, сцепила руки на трясущихся коленях и кивнула. Он возвышался над ней, но не вызывал давления. Также было и в момент их первой встречи. Каролина не знала, как у мужчины это получается. Даже высокие потолки церкви давили на нее. Леофрик – нет. – Не сожалей о моей смерти, Кэролайн, – тихо произнес мужчина, переиначивая ее имя на французский манер. – Еще будут те, кого тебе предстоит пожалеть. Каролина зажмурилась и сделала глубокий вдох. Затем она резко поднялась и шагнула к монаху. Он не дрогнул. Только смотрел на нее спокойными светло-карими глазами, которые навсегда останутся в памяти девушки. В ее кошмарах. Он был человеком. Поэтому Каролина свернула мужчине шею, поморщившись, когда услышала характерный хруст. Тело рухнуло на холодный каменный пол. Девушка смотрела вниз, с облегчением осознавая, что впервые за очень долгое время она не увидела крови мертвеца. Пустота, разверзшаяся в ее сердце, грозила поглотить все, что собой представляла Каролина. Она заставила себя поднять голову, отвернуться, перешагнуть через тело человека, ставшего ей другом и наставником, и направиться в сторону двери. В неизвестность вечности.