The Path Not Tread // Непроторенная тропа

Часть II — РОСТ

Предвкушать лето

— Не бегать по коридору! — крикнула Лили, когда трое ребят налетели на нее и едва не сбили с ног. Один из них буркнул «простите», но в остальном они, похоже, были глуховаты, потому что едва сбавив скорость до быстрой ходьбы поспешили из одного вагона поезда в другой, переговариваясь и хихикая на болезненно громких децибелах. Отпустив это, Лили покачала головой и продолжила свой путь к вагону старост Хогвартс-экспресса в поисках Ремуса, который, несомненно, укрывался там от других Мародеров. Она не могла упрекать детей за их волнение, учитывая, с каким нелепым воодушевлением сама ждала предстоящие каникулы. Главной темой разговоров в поезде было внезапное исчезновение их профессора Защиты, который, судя по всему, отправился в Хогсмид выпить в честь праздника и просто не вернулся. Все они, конечно, ждали, что что-то случится — должность была проклята, каждый знал эту историю, а улики, казалось, полностью ее подтверждали, — но впервые не было никаких зацепок, по крайней мере, в воспоминаниях студентов. Лили, в свою очередь, надеялась, что добрый, но немного некомпетентный профессор Чейнвей ушел по собственной воле, а не был похищен или убит. Помахав рукой проходящей мимо Мелиссе, подруге Клары и Амира, — официально ее последний день в качестве старосты, вот везучая, — Лили увидела Ремуса на самом последнем сиденье. Он с раскрытой на коленях книгой смотрел на проплывающие мимо пейзажи, а когда она уселась рядом, повернулся к ней и улыбнулся небольшой, но искренней улыбкой. — Как прошел обход? — Шумно, — насмешливо ответила она. — Думаю, жара добралась и до самых младших. — Ах, да, быть молодым и заряжаться о нее энергией, а не превращаться в тающую летаргическую лужу, — сухо прокомментировал Ремус, и Лили удивленно рассмеялась над его чувством юмора, порадовавшись, что ее вера в то, что в Ремусе есть нечто кроме его угрюмой внешности, подтвердилась. — И не говори, да?! Понятия не имею, откуда у них столько энергии, чтобы носиться вверх-вниз! Я хочу лежать в ледяной ванне, спасая мозги от перспективы свариться в черепе. Летнее солнцестояние было не за горами, а уже стояла знойная жара. Лили не хотела даже думать о том, какими будут июль и август. Она любила лето, как и любая другая девушка, которой нравится носить платья, но в душе она была январским ребенком, зимним ребенком, и жара никогда не была для нее предпочтительным вариантом. — Итак, какие планы на лето? — спросил Ремус. — Не слишком много, — ответила она. — Мы с девочками договорились провести несколько недель в коттедже Клотильды — если я смогу убедить маму не раздувать из мухи слона, это будет в августе. А в остальном… в основном, размышлять. Подружиться с Северусом заново, на этот раз по-настоящему. Может, постараться проводить больше времени с папой и сестрой. — Думаешь, вы с ним разберетесь? — Я буду стараться изо всех сил, и знаю, что и он тоже. Это просто немного запутанно, вот и все. — Могу я у тебя кое-что про него спросить? Нахмурившись, Лили слегка склонила голову набок, грязноватый хвост щекотно скатился по полечу. — Конечно. — Неужели ты не против? Его связи с этими фанатиками? Ах. Это. Мэри спросила то же самое в ночь после их с Северусом бурного раунда извинений и восстановления дружбы. Она ответила уклончиво, что создало неверное впечатление — будто Лили не верила, что Мэри сможет ее понять, хотя она просто пыталась сохранить секретность миссии Северуса, — и теперь ей казалось, ситуация повторяется. Ей не хотелось начинать исправлять дружеские отношения с людьми со лжи и замалчивания, но другого выхода не было: лояльность Северуса должна была стать самым тщательно охраняемым секретом в жизни Лили, и так оно и будет. — Против, — ответила она мальчику. — Но я не могу поставить ему ультиматум, Ремус. — Почему нет? На мгновение ее взгляд остановился на проплывающих мимо деревьях и полях, когда ее же слова и его закономерный вопрос повлекли за собой целый каскад мыслей. Почти два года она постоянно думала об ультиматуме: сказать «я или они» и позволить ему выбирать. Но она так и не решилась, откладывала по тем или иным причинам, а когда он назвал ее «грязнокровкой», подумала, что уже слишком поздно. Однажды, в январе, после того неудавшегося нападения Малсибера на Мэри, она была очень к этому близка, но сдержалась; тогда ей показалось, что Северус заслуживает больше времени, или, может, она сама его заслуживала, чтобы попытаться переубедить, прежде чем провести черту, которую уже нельзя будет пересечь. Однако теперь, когда вопрос разрешился, ей думалось, была и другая причина — неужели она действительно так мало ему доверяла, что всерьез боялась, будто он предпочтет ей их, и именно от этого слова застревали у нее в горле? Та еще неразбериха, конечно. В то время чувства к дружбе с Северусом казались ей почти постыдно тёплыми, и всё же она постоянно придумывала ему оправдание за оправданием, мысленно давала ему шанс за шансом измениться, хотя в глубине души не ждала, что он это сделает. Неделю назад ей было легко взглянуть на эти два периода времени — до того, как она узнала о том, что Северуса чуть не убили, и после — и увидеть разницу между ними, но теперь все было не так ясно, и это вызывало зуд в голове, требующий, чтобы она снова и снова возвращалась к этому вопросу, пока во всем не разберется. Неужели бы он выбрал тех Слизеринцев, а не ее? Всю последнюю неделю он держался на расстоянии, и сначала Лили подумала, это связано с ее просьбой дать ей немного времени. Прошло несколько дней, прежде чем стало понятно, что за его поведением кроется нечто большее, и в кои-то веки она решила действовать по ситуации. Учитывая, какую работу доверил ему профессор Дамблдор, Лили вполне допускала, что Северус вдвойне осторожен, чтобы сохранить свое прикрытие. Приходилось ли ему быть таким же осторожным и раньше? Она вспомнила их ссору в апреле или мае, когда она, забыв, что они договорились вместе варить зелье, ушла на встречу с Ремусом. Слизеринцы, Лили! Речь идет о слизеринцах! сказал он тогда. Мне тоже нужно, чтобы все было проще, и ты, как никто другой, должна меня понять. Ей казалось, она понимает, но что, если нет? Каково бы ему было, если бы он столкнулся с ультиматумом? В конце концов, он определился, не так ли, выбрал ее, но внешне все еще сохранил обе эти связи, и ей каждый раз было больно видеть, как он общается с кем-то из той группы. Если бы она вынудила его решиться, то хотела бы, чтобы все было публично и очевидно. А если бы он сделал тот же выбор, что и сейчас… Осознание, к которому она быстро пришла, было настолько леденящим, что вырвало ее из размышлений. Внезапно единственное, что она почувствовала от всего произошедшего, было облегчение, что она так его и не заставила. Ремус все еще выжидающе на нее смотрел, и Лили поняла, что довольно грубо отключилась посреди их разговора. Тряхнув головой, заставила себя сконцентрироваться. — Прости, я… мы говорили об ультиматуме. Ремус кивнул в знак того, что его внимание по-прежнему приковано к этой теме. — Однажды я чуть его не выдвинула, — сказала ему Лили, — но после случившегося две недели назад, очень рада, что этого не сделала. — Ты про тот случай у озера? Она покачала головой. — Нет, не… Я про то, что произошло между тобой и твоими друзьями. Лицо Ремуса потемнело. — Думаешь, он не прислушается к здравому смыслу? Выберет их? — Я… — голос сорвался и Лили облизнула губы. Сердце ее болезненно сжалось, когда в голове возникла такая возможность: да, это стоило как следует обдумать. Но пока она решила рассказать Ремусу правду, поскольку чувствовала, что он единственный из ее друзей, кто мог бы попробовать глубже понять их с Северусом дружбу, может быть даже проникнуться. — Нет. То есть, да, я… боялась, что он предпочтет их мне, но я не это имела в виду. Я имела в виду, если бы он на самом деле предпочел меня им, — когда Ремус нахмурился, Лили легонько положила руку на его запястье. — Если бы он выбрал меня, то оказался бы в той же ситуации, что и ты сейчас, Ремус. Как она и предполагала, гриффиндорец резко вдохнул и побледнел, его глаза остекленели. Сглотнув с некоторым трудом, Лили вспомнила, как Северус возмущался, что она сравнивает двух мальчиков и их ситуации в прошлую субботу. Мы оба отвернулись от своих друзей, но только один из нас может погибнуть или что похуже из-за этого, и это не он! Именно Эйвери и Малсибер причинили столько вреда Кларе и ее друзьям, причем за просто так. Какого рода месть ждала бы его, если бы он отверг их публично, как того хотела Лили? Слава Мерлину, все сложилось так, как сложилось. — Понятно, — тихо сказал Ремус, отстраняясь от нее и отворачиваясь к окну, и Лили беззвучно вздохнула, чувствуя, как щемит сердце от его смятения и горя. Его решимость казалась такой твердой два дня назад, когда они уходили от Зеркала Еиналеж, но теперь, похоже, от нее мало что осталось. В отличие от Лили, Ремус был настолько не уверен в себе, что ей хотелось поделиться с ним своей самооценкой. И хотя это было неосуществимо, кое-что она всё же могла сделать. — Ремус, у вас дома есть телефон? — спросила Лили, и это вывело его из задумчивости, заставив удивленно на нее посмотреть. — Есть, но им только мама пользуется. А что? — Ну, я бы хотела оставаться на связи летом, и думаю, в это время месяца тебе будет проще, если я просто позвоню. — О, я… — произнес Ремус, немного ошеломленный этим предложением. — Я никогда об этом не задумывался. — И не ты один, — заметила она, покачав головой. — Мы забываем о маггловском мире, стоит сюда приехать. Я так легко об этом забываю. Но телефоном проще, чем камином, и тебе не придется писать письма, если будешь чувствовать себя слишком измотанным, к тому же с совиной почтой всегда бывают задержки. — Хорошо, — согласился он, растягивая губы в крошечной улыбке, которую она расценила как большую победу. — Обменяемся номерами, и ты можешь позвонить, но позволь мне сначала объяснить всё моей маме. Она знает, что волшебницы и волшебники не пользуются телефонами. — Без проблем, — согласилась она и принялась рыться в рюкзаке, пока не нашла самопишущее перо и пергамент, чтобы черкануть свой номер. Разорвав пергамент пополам, передала перо Ремусу, который аккуратно написал на пустой половине свой домашний телефон. — И ты тоже звони мне, если захочешь поговорить, окей? Я серьезно. — Обязательно, — пообещал русоволосый мальчик, закрывая книгу — Достоевского из всех писателей, — и стал потягиваться, пока его кости не затрещали достаточно громко, чтобы Лили услышала. Как она умудрялась не замечать этих признаков, она понятия не имела, но было совершенно очевидно, что с ним что-то не так — хотя его лицо в основном оставалось подростковым (за исключением шрамов и мешков под глазами), тело Ремуса было тонким и несколько изношенным, будто принадлежало человеку вдвое старше. Сочувственно поморщившись, рыжеволосая тоже поднялась на ноги. — Лили, спасибо, что была рядом со мной. — Тебе не нужно благодарить меня за это, Ремус, — ответила она, прежде чем ее мозг успел включиться, — для этого и нужны друзья. Лили чуть не вздрогнула, когда эти слова прозвучали, но Ремус улыбнулся, и даже если ее не устраивал такой ответ — предполагалось, что для этого и нужны друзья, но кто она такая, чтобы вести себя так, будто для нее лично это само собой разумеющееся? — она больше ничего не сказала. Возможно, Лили не всегда была образцом этих взглядов, но именно к этому стремилась, и в таком ключе это не было неправдой. Во всяком случае, всё ещё гораздо больше, чем Поттер, Блэк и Петтигрю сделали для Ремуса. — Совершу-ка обход, — объявил он, — может, и в самом деле начну вести себя как префект, которым якобы являюсь. Присоединишься? — Если честно, не хочется, — ответила она с гримасой. — Думаю, пойду найду Мэри, Кло и Беттс, посижу с ними немного. Увидимся позже? Часть пути они проделали вместе, но довольно скоро Ремуса привлекли к разниманию драки, и Лили потеряла его в суматохе. Она прошла мимо купе, в котором заметила Северуса, по-видимому обсуждавшего с Зебадией Фистлтвейтом какую-то книгу, раскрытую между ними. Он сразу же поймал ее взгляд поверх голов остальных слизеринцев — все они были младше, ни Эйвери, ни того мальчика с пятнами, Филса, не было видно — и кивнул так коротко, что никто, кто не искал, не смог бы этого заметить. Лили ответила тем же и пошла дальше, слегка помахивая рукой и улыбаясь тем, кто ее приветствовал или кого она знала вскользь, удивляясь, как часто ей приходится это делать по пути от вагона старост до купе, выбранного ее подругами. На последнем уроке арифмантики ей удалось подсунуть Северусу записку с просьбой встретиться с ней вечером на Астрономической башне, и она так глупо нервничала, что придя туда за полчаса до начала занятий решила почитать свою книгу о суфражистском движении в свете заходящего солнца, чтобы не пропустить Северуса. Появившийся с пятиминутным опозданием и слегка запыхавшийся, он так ее удивил, что она обнаружила, как ее собственный язык ее не слушается, и тогда ей захотелось ударить себя по голове за то, как глупо она себя чувствовала, ведь это был всего лишь Северус, ради Мерлина, а не какой-то случайный, незнакомый человек. Причина, по которой она хотела с ним встретиться, заключалась в том, чтобы обсудить их обратный путь до Коукворта — Лили, будучи старостой, обязана была ехать на поезде до самого Лондона, но поезд останавливался в нескольких небольших волшебных городках по пути следования для тех, кому совершать крюк до столицы и обратно на север было слишком долго или сложно. Учитывая, что Коукворт находился сравнительно недалеко от Сток-он-Трента, примерно на полпути между Манчестером и Бирмингемом, они с Северусом обычно выходили в этом районе, а не ехали до Лондона, если только его мать не ждала их там, чтобы забрать аппарацией (хотя такое было всего один раз). Лили обсуждала этот вопрос с отцом прошлым летом, после того как узнала, что ее назначили префектом, но из-за университетской конференции, на которую его позвали в последнюю минуту, ей придется возвращаться на север общественным транспортом. Поэтому она решила спросить Северуса, не поедет ли он с ней, и хотя он, судя по всему, планировал сойти недалеко от Манчестера, он легко согласился составить ей компанию. Они договорились встретиться на маггловской стороне платформы 9¾, и этот маленький кивок дал ей понять, что все идет по плану. Мэри, Беттина и Клотильда играли во «Взрывного дурака», когда Лили вошла в купе и поздоровалась. Ей пришлось патрулировать поезд практически с самого начала поездки, поэтому они не виделись с завтрака. Беттина, похоже, больше всех радовалась возвращению домой, но Лили знала, что все они с нетерпением ждут лета. — Как прошел обход? Лили застонала, падая на сиденье рядом с Беттиной. — Ух, слишком жарко, а эти дети все время бегают! Как они могут делать это при такой температуре?! — Судя по всему, нас ждет очень теплое лето, — сообщила им Мэри. — Мама сказала, об этом говорили в новостях. Возможно, придет тепловая волна. — Наверняка все постоянно будут купаться, — заметила Клотильда с широкой ухмылкой. — Только представьте этот вид! — Вид, ты о чем? — О пляже, конечно. Беттс, ты ведь никогда не была на маггловском пляже, правда? Пухленькая ведьма смущенно покачала головой, а у Лили в голове зажглась лампочка. — Ах, этот вид! Она про то, что маггловские купальные костюмы в среднем гораздо более открыты, чем пляжные одежды волшебников. Клотильда многозначительно пошевелила бровями, и Мэри разразилась хихиканьем. — О, Мерлин, Кло, ты неисправима. Только не обзаведись там парнем. Мне хватило нытья Алисы из-за Фрэнка в прошлом году. — Кто, я? — спросила Клотильда, пренебрежительно махнув рукой. — Ты же знаешь, я из тех, кто поматросит и бросит. — Но разве тебе не хочется долгосрочных отношений? — спросила Беттина. — Думаю случайные интрижки всё же не мое. — Меня вот они не впечатлили, — добавила Лили. — Просто мимолетное развлечение, ничего значимого. — Почему я вообще дружу с вами, любительницами обязательств, я никогда не узнаю, — прокомментировала Клотильда, покачав головой. — Тебе просто было слишком скучно с Салли, Нилой и Жанетт, — напомнила ей Мэри. — В любом случае, мы гораздо лучшая компания. — Чем эти трое? Так себе достижение, — заметила Лили. — Когда бы я ни слышала их разговоры, они все время трещат о Поттере и Блэке. Каждый — божий — раз! — Ну… — пробормотала Мэри, и Лили практически подскочила со своего места, чтобы посмотреть на нее. — О, и ты тоже! — простонала она. — Эй, нет, я просто хочу объяснить, — тут же ушла в защиту брюнетка, причем серьезнее, чем рыжая могла ожидать, судя по легкости их разговора до сих пор. — Они красивы и богаты, а многие девушки-волшебницы в основном стремятся остепениться сразу после школы, чтобы о них заботились материально, чтобы у них были дети, чтобы они стали хорошими женами. Нас с тобой не так воспитывали, но ты знаешь, что большинство ведьм воспитывали как раз так. — Она права, — тихо согласилась Беттина. — Моя мама была такой же; это ужасно, все эти ожидания и нормы, которые возлагаются на девочек, особенно в семьях чистокровных. После того как Тин не получил письмо из Хогвартса, большинство маминых друзей перестали с ней общаться, потому что стыдились. Только благодаря нашему папе она не так тяжело это воспринимает, но, судя по последним письмам Тина, до сих пор время от времени жалуется, что он занимается по моим старым книгам. Младший брат Беттины Августин был сквибом, что, как Лили знала не понаслышке, ударило по их семье, и сильнее всего — по матери. Семья ее подруги была немного смешанной: чистокровная мать, которая вышла замуж за человека богатого, но, по мнению бабушки и дедушки Беттины, ниже ее по положению, отец-полукровка, успешный в бизнесе и крайне прогрессивный в мышлении, младший ребенок, которому в нежном возрасте одиннадцати лет пришлось столкнуться с проблемой принадлежности другому миру, и старший ребенок, с детства довольно чувствительный и потому слишком оберегаемый до поступления в Хогвартс. Лили виделась с родителями Беттины лишь мимоходом, но успела познакомиться с их мальчиком в тот год, когда она сама осталась на рождество в замке, а Августину Дамблдор разрешил приехать на каникулы в Хогвартс. Он оказался энергичным, ярким и чрезвычайно жезнерадостным, что резко контрастировало с Беттиной. Тем не менее, любовь и близость, существовавшие между братом и сестрой, вызывали у Лили в равной степени зависть и грусть от того, что она, скорее всего, навсегда утратила подобные отношения с собственной сестрой, если они вообще когда-нибудь существовали. Иногда было так трудно побороть обиду, которая поднималась в душе, стоило Петунии начать кричать, что Лили ведьма, но этой зимой было еще труднее из-за того, что она стала свидетелем других брата и сестры, между которыми вопрос магии, казалось, не стоял, хотя Беттина всегда казалась такой же потерянной из-за маггловского образования Августина, как Петуния — из-за магического образования Лили. — Это… на самом деле многое говорит о том, что в мире волшебников не все в порядке, — заметила Лили, нахмурившись. — Я всегда считала, что этим девочкам просто гормоны в голову ударили. — Уверена, и это тоже, — согласилась Клотильда. — Но дело, конечно, не только в этом. Учти, что многие девушки, рассматривающие Сириуса Блэка в таком ключе, происходят из семей, которые в политическом плане не очень-то согласны с позицией его семьи. Но он Блэк; ты же знаешь, что они — crème de la crème британской волшебной аристократии. — Полагаю, он также привлекает их тем, что является единственным гриффиндорцем из этой семьи за несколько поколений, — согласилась Беттина. — По крайней мере, для волшебниц из более маггло-ориентированных семей. — И этого достаточно, чтобы заглушить его личность? — недоверчиво спросила Лили. Лично она и десяфутовым шестом не коснулась бы Сириуса Блэка, особенно после того, как он вел себя с Ремусом последние две недели. — Ты удивишься, — сухо заметила Мэри. — А теперь давайте сыграем несколько раундов, пока у Лили для нас еще есть время. Так они и сделали, перепачкавшись в итоге почти целиком сажей и смеявшись так громко, что целых три старосты подошли проверить, что у них происходит. К концу всего этого Лили понятия не имела, где нашла в себе силы вернуться к своему скучному патрулированию, но она вернулась, хотя и проклинала свой желанный титул префекта на каждом шагу. Ей не было так весело с девочками с тех пор, как Алиса уехала из Хогвартса. _____________________________________________________ Нога Сириуса дергалась сама по себе, но он был не в настроении обращать на это внимание. Он знал, что вспотел настолько, что это могли заметить Джеймс и Питер, но ему было плевать. С каждой милей, пройденной поездом по направлению к Лондону, что-то тошнотворное сжималось и скрючивалось в груди всё сильнее, и он только и мог, что не дать себе выпрыгнуть из кожи. В этот раз всё еще хуже, чем в предыдущие; мысленно он уже называл это лето Летом Ада, хотя оно формально еще даже не началось. Свадьба Нарциссы была черной тучей на горизонте, бурей, которая, как знал Сириус, обрушит все свое дерьмо на его плечи, и это без успокаивающего присутствия дяди Альфарда, который защитил бы его от самого худшего. Если бы только его день рождения был на пять месяцев раньше, он выбрался бы из этой дыры так быстро, что у них закружились бы головы. Как бы то ни было, дата — 3 ноября, а это последнее лето, которое нужно пережить, потому что Сириус был достаточно упрям, чтобы продолжать, даже когда все хотели, чтобы он сдался. Но чем ближе к Лондону, тем сильнее учащалось сердцебиение, и он не мог игнорировать ужас, оседающий мертвым грузом в желудке. — Бродяга. Моргнув, он повернулся, чтобы посмотреть на Джеймса, который, судя по всему, провел неизвестно сколько времени, хмуро глядя на Сириуса. — Что? — Хочешь, я поговорю с отцом, чтобы ты остался у нас? Как будто это могло сработать. — Нет, — ответил Сириус, покачав головой и отвернувшись к окну. — Это твое последнее лето, Бродяга. — Вот именно, Джеймс! — ответил он, ударив рукой по сиденью. — Это мое последнее лето, но моя кузина выходит замуж, и Орион ни за что не выпустит меня из этого дома! Так что твой старик только все усугубит! — Он может п- — Ебаный ад, Джеймс! Перестань давить! Громко выдохнув в раздражении, Джеймс наконец-то замолчал, и Сириус отвернулся к окну, мысленно умоляя Джеймса хоть раз послушаться и не совать свой нос куда не следует. Флимонт Поттер ничего не сможет сделать, чтобы вытащить Сириуса этим летом, и если и был человек, которого Орион терпеть не мог, так это отец Джеймса. Ситуация достаточно нестабильна и без вмешательства Поттеров. Ему хотелось, чтобы эта поездка на поезде никогда не заканчивалась. Но также ему хотелось, чтобы она закончилась как можно скорее, потому что ожидание всегда было худшей частью; когда он был в доме, он уже был там, в ловушке, и, по крайней мере, знал, как все будет происходить, мог погрузиться в рутину домашней жизни. Но вот это время, когда он мчался навстречу фильму ужасов, которым была его домашняя жизнь, Сириус ненавидел больше всего, потому что у него постоянно возникали идеи, неосуществимые идеи, идеи, которые он отказывался рассматривать. Такие идеи, как сбежать или, теперь, когда он научился так делать, просто превратиться в собаку и исчезнуть в глуши до своего семнадцатого дня рождения, когда они уже не смогут по закону тронуть его. — Бродяга. — Что, Джеймс?! — воскликнул он, до глубины души разочаровавшись в своем лучшем друге. — Что? Приподняв бровь, Джеймс посмотрел на Питера и махнул головой в сторону двери. Пухлый мальчик моргнул, но потом, видимо, понял, что от него хотят, и достал свою палочку, чтобы… запереть дверь? — Оборачивайся, — мягко сказал Джеймс, и Сириус удивленно моргнул. — Что? — на этот раз вопрос прозвучал не раздраженно, а растерянно. — Ты готов из кожи выпрыгнуть. Возможно, я не смогу помочь тебе с твоими проблемами — потому что ты сам мне не позволяешь, — но я отказываюсь смотреть, как ты себя изводишь. Так что оборачивайся. — А что, если кто-то ворвется? Твоя дорогая Мисс-Совершенство-Святая-Эванс? — Никто не пройдет через эту дверь быстрее, чем ты превратишься обратно, — заметил Джеймс. — И на всякий случай я могу прикрыть тебя своей Мантией. И, черт возьми, это была хорошая идея, но от этого искушение становилось только сильнее. Между Хогсмидом и Лондоном несколько остановок, но Сириусу и не нужно было останавливать поезд, достаточно просто немного замедлить. Громко выдохнув, Сириус собрал всю свою решимость в один приказ самому себе — ты проведешь здесь последнее лето, а потом будешь сам себе хозяин. К тому времени, как он это сделал, Джеймс достал Мантию-невидимку и, чувствуя, как напряжение тает при одной только мысли, какое облегчение клыкастая форма принесет его разуму, скользнул в свою вторую кожу. Мир растворился в массе желтых, синих и фиолетовых оттенков, а вместе с красными и зелеными цветами ушли в сознании Бродяги и проблемы Сириуса. Вдруг стало гораздо сложнее напрягаться из-за чего-то, что не происходило в настоящий момент, потому что сейчас он чувствовал усталость и голод, что казалось гораздо более важным для его внимания. Улыбаясь, Джеймс достал из кармана сэндвич и, развернув его, предложил трансформировавшемуся анимагу. Бродяга прыгнул на друга и неряшливо облизал его лицо в знак благодарности, а затем молниеносно съел бутерброд, пока Джеймс смеялся и вытирал слюни. Конечно, чувство ужаса все еще присутствовало; потребовался бы акт самого Мерлина, чтобы заставить Сириуса расслабиться по поводу возвращения домой. Но если раньше он, как человек, испытывал почти неконтролируемое желание выпрыгнуть из окна, то теперь, будучи собакой, это желание, к его удивлению, не усилилось, а ослабло. Свернувшись калачиком на сиденье, он позволил Джеймсу накинуть на себя Мантию и устроился поудобнее, чтобы вздремнуть: ему понадобится вся энергия, которую он сможет получить. Стук Регулуса в дверь разбудил его, и, как Джеймс и обещал, Сириус уже вернулся к своему обычному образу и запихивал Мантию за спину, когда дверь наконец открылась. Запах, щекотавший его клыки, стал менее заметным, но всё еще узнаваемым — смог вокзала Кингс-Кросс. Ему удалось проспать всю оставшуюся дорогу. — Нас заберет Кричер, — сказал Регулус, глядя прямо на Сириуса и не обращая внимания на двух других мальчиков. — Мать хотела, чтобы мы как можно скорее вернулись домой. — Ну еще бы, — пробормотал Сириус, когда его младший брат скрылся в коридоре. — Боялась, я сбегу поджав хвост. Этому не бывать. Когда он выпрямился во весь рост, Джеймс стоял прямо перед ним с тревогой в карих глазах. — Если тебе хоть что-нибудь понадобится, Сириус… — Джеймс сжал ладонью плечо друга с такой силой, что Сириус продолжал ощущать это даже тогда, когда мальчик убрал руку. — Увидимся в сентябре, — ответил он кивнув. — Хвост. Не делай ничего такого, чего не сделал бы я. — Ага, — ответил Питер с тошнотворной улыбкой. — Удачи. И, не оглядываясь больше на друзей, Сириус потащил свой сундук за собой, намереваясь первым покинуть поезд. И по мере того как он шел, он понял, что уже не так панически боится предстоящего, как три часа назад, потому что теперь, зная, что превращение поможет справиться с тревогой, он чувствовал себя немного более уверенным в том, что со всем справится. В любом случае, чуть больше двух месяцев. Он проходил через это уже четыре раза. С ним все будет в порядке. Это будет Летом Ада. _____________________________________________________ Платформа 9¾ на лондонском вокзале Кингс-Кросс вокруг него была заполнена подростками, которые прощались друг с другом перед летом, и родителями, встречающими детей с объятиями, поцелуями и даже слезами. Вытащив из поезда свой потрепанный вещевой мешок, Питер со ступенек поезда оглядел платформу в поисках знакомого обветренного лица. Первая подсказка о том, каким будет его лето, удалось ли его матери выбраться из их убогой квартирки и забрать его. Этим летом, похоже, она так и не появилась. Разочарование от осознания ужалило до глубины души, и он едва не вздохнул про себя, но вместо этого повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на трех своих друзей. У входа в поезд стоял Джеймс, пожилые мистер и миссис Поттер обнимали его и хлопали по спине; Питер встречал их несколько раз, они выглядели как родители, которые с легкостью могут избаловать своего ребенка. Это вызывало в нем некоторую неприязнь, потому что было чем-то совершенно недоступным его пониманию. И если Джеймс источал улыбки и счастье, то Сириус — печаль и уныние, они с братом в угрюмом молчании стояли у дальней стены платформы. Пока Питер на них смотрел, рядом с ними аппарировал мрачный домовой эльф, который, вероятно, и доставит их домой. А что касается последнего… Питер увидел, как Ремус прощается с Лили Эванс, пока мистер Люпин терпеливо ждёт его с вещами. Внезапно заинтригованный, крысиный анимаг оглядел море людей в поисках еще одного знакомого лица и обнаружил сальноволосого слизеринца, практически незаметно слоняющегося у входа на платформу. Джеймс все еще считал, что Лили сторонится Снейпа, но Питер слышал, как они обсуждали совместную поездку из Лондона в Манчестер, когда пробирался по замку в облике Хвоста, и видимо можно было предположить, что рыжеволосая простила его за тот день у озера. Ощутив кратковременный дискомфорт, Питер отбросил эту мысль. Ему не очень-то хотелось вспоминать, что произошло потом той ночью, как Ремус высказал свое недовольство и был изгнан из их группы, или ту последнюю трансформацию, когда Ремус изо всех сил пытался сломать маленький крысиный позвоночник Питера — или, возможно, просто напугать его до смерти, что примерно одно и то же. Он знал, что ему следует принять во внимание этот раскол в их группе, но пока что почти машинально позволял себе забыть об этом. Более насущным вопросом было то, что его мать на этот раз не появилась. Подняв свой вещевой мешок — чары Весом-с-Перышко были, пожалуй, одним из самых умных изобретений, когда-либо созданных — пухлый мальчик начал выходить с платформы 9¾ в сторону маггловского Лондона. Он ждал нужного автобуса всего несколько минут, и, когда наконец уселся, смог выдохнуть все свое разочарование и приготовиться к тому, что, как он знал, его ждет дома. Автобус ехал полчаса, и он едва нашел достаточно мелочи, чтобы заплатить за него, но он доставил его домой быстрее, чем что-либо другое. Тем не менее, он с нетерпением ждал следующего года, когда они научатся аппарировать; возвращение в маггловский мир раздражало всё сильне, чем старше становился Питер. Ему оставалось пройти еще десять минут, чтобы добраться до муниципального здания, и подняться по лестнице, каждый шаг тяжелее предыдущего. Когда он оказался перед дверью их квартирки, ему пришлось достать из глубины кармана куртки давно забытые ключи, чтобы войти внутрь. Запах — вот что всегда окончательно возвращало его из мира магии. Так случилось и в этот раз, возможно, даже более эффективно, благодаря новоприобретенному остаточному обонянию его крысиной формы. Воздух был спертым, кислым от пота, гниющей пищи, рвоты и мочи, он бы поперхнулся, если бы этого не ожидал. Всё указывало на то, что лето не будет веселым, и он, со вздохом зажав нос, толкнул дверь пяткой и поспешил по узкому коридору в гостиную, чтобы открыть окно. Темнота в квартире была почти полной, и в этот раз он был слишком раздражен матерью, чтобы проявлять деликатность, поэтому отдернул шторы и распахнул окно. Слабый стон протеста дал ему понять, что она действительно в комнате, и, повернувшись, Питер обнаружил Лаурис Петтигрю, раскинувшуюся на уродливой кушетке, резиновая трубка все еще свободно обхватывала ее вытянутое предплечье, а шприцы с иголками бессистемно валялись на грязном, покрытом ковром полу. Подтвердилось, лето будет именно таким. _____________________________________________________ Маггловская сторона прохода, соединяющего платформу 9¾ с остальной частью вокзала Кингс-Кросс, была удручающе обыденной, но впервые в жизни Северус чувствовал, что по-настоящему наслаждается ею. Ему не очень-то хотелось возвращаться домой на лето, но он уже давно возвел Избегание Тобиаса в ранг искусства, и, кроме того, все равно не собирался оставаться там все два с половиной месяца. Вчера вечером у него была последняя встреча с Дамблдором, и директор решил, что самым разумным решением для Северуса будет отточить Окклюменцию до начала следующего учебного года и его полноценной работы агентом Дамблдора в вербовочной группе Пожирателей смерти. С этой целью старый волшебник пригласил его остаться в Хогвартсе на три недели в августе. Северус согласился без раздумий, несмотря на свои сомнения касательно директора, которые теперь были временно отброшены на задворки сознания. В любом случае существовали более насущные вещи, о которых следовало подумать, например, как они с Лили собираются восстанавливать дружбу и будет ли кто-нибудь из его новых знакомых связываться с ним в течение лета. Он думал, Розье, по крайней мере, захочет поддерживать с ним контакт, будь то через Уилкса или лично, но Северус не хотел даже рассматривать вероятность совиной почты вблизи своего отца. Майкл и его друзья хотя бы знали, что должны пользоваться маггловской почтой, и не странно ли, что маггловская почта была для него гораздо более приемлемой, чем совиная. Он никогда бы в жизни не подумал, что предпочтет что-то маггловское волшебному, но вот он здесь. И, говоря о Майкле и его друзьях… — Разве ты не живешь недалеко от Бирмингема? — спросил Майкл, голос его был так близко, что Северус чуть не подпрыгнул от испуга, застигнутый врасплох. Вместо этого он окинул своего нового друга режущим взглядом, краем сознания отметив, что Стейси и Эш, в маггловской одежде, как и сами Майкл с Северусом, идут всего на шаг позади него, таща за собой маггловские чемоданы средних размеров. — Вообще-то, в Манчестере, — это было не совсем верно (Коукворт находился примерно на полпути между этими двумя городами), но Северус был бы проклят, если бы ассоциировал себя с брамми. — Хм; по акценту и не скажешь, — прокомментировал Эш, вынимая сигарету изо рта, чтобы стряхнуть пепел. — Вот и хорошо, ведь я достаточно старался, чтобы избавиться от него, — ответил Северус так язвительно, что старший мальчик поднял руки с открытыми ладонями вверх и улыбнулся. — Ждешь свою гриффиндорскую принцессу? — спросила его Стейси, в ее темных глазах плясали смешинки, что, как выяснил Северус, было вполне обычным для этой девушки, но всегда заставляло его чувствовать себя немного настороже, потому что хотя Стейси в целом и была довольно добродушной, на Слизерине она всё же не просто так. Судя по тому, что Северус успел узнать из их различных историй, не хотелось бы переходить ей дорогу. — Какое тебе дело, что- Оборвав себя, стоило глазам заметить знакомый глубокий рыжий цвет волос, он почувствовал, как облегченная улыбка тронула мышцы его лица, когда Лили наконец прошла сквозь кирпичную стену и направилась к тому месту, где он и трое его новых друзей стояли, относительно скрытые от взглядов появляющегося волшебного населения. Лили слегка замешкалась, когда поняла, что остальные подростки на самом деле оказались там не случайно, а действительно ждали вместе с Северусом. Добравшись до группы, Лили одарила всех настороженной, дружелюбной улыбкой. — Здравствуйте, я не… Майкл Стоун, верно? — Да, — ответил Майкл с достаточной теплотой в голосе, чтобы Северус нахмурился. — Не думаю, что мы когда-нибудь официально знакомились. — Да, точно, извини, — на одном дыхании сказала Лили, покачав головой и отпустив тележку, чтобы протянуть руку. — Лили Эванс. — Майкл Стоун, — ответил темнокожий мальчик, пожимая ее руку. — А это мои друзья, Эш Морган и Стейси Монро. — Лили, приятно со всеми познакомиться. Эш отодвинул назад свою сумку и сунул сигарету в рот, чтобы освободить руку, Стейси, положив свою сумочку на чемодан, повторила его действия, а Лили вежливо ждала, пока они все обменяются рукопожатиями. Когда все представились, Лили посмотрела на Северуса с открытым любопытством на лице, и сальноволосый мальчик вдруг обнаружил, что ему очень хочется оказаться подальше от своих новых друзей и Лондона. — Вы друзья Северуса? Стейси, приподняв бровь, взглянула на него, но кивнула. — Да, недавнее знакомство. — Мы готовились вместе, — пояснил Северус. — Когда отходит поезд? — О, э-э, у нас есть десять или около того минут, я полагаю, — ответил его первый друг. — Тогда лучше не опаздывать; не хочу оказаться дома после Тобиаса, — мрачно пробормотал он и потянулся за своим сундуком. К его удивлению, именно Стейси, а не Лили, сделала что-то в ответ на эту очевидную попытку прервать встречу. — Проводим вас до вашей платформы, — предложила она, невинно улыбнувшись Северусу, когда тот бросил на нее взгляд. — Ты довольна своими С.О.В.? — завела она светскую беседу с Лили. — Я буду сдавать их в следующем году, и Микки и Эш только и делали, что говорили, какие они трудные последние пару лет. — Да, но думаю, с ними вполне можно справиться, — ответила Лили, и они пошли одной гурьбой, пока две девушки вели их за собой. — Я бы не рекомендовала становится старостой, если ты из тех, кому нужно время, чтобы неспеша освоиться с материалом. — О, Стейс хорошо учится, — заверил ее Эш, обнимая слизеринку за плечи и притягивая к себе, на что она ответила улыбкой. — Я — медлительный и скрупулезный, а она и Микки — из тех, кто быстро соображает. — Медленный и скрупулезный выигрывает гонку, — бросил Майкл. — По-моему, выражение звучит так: «Медленно, но верно выиграешь ты гонку», — заметил Северус. — Суть одна, не так ли? — Лили подняла бровь, и Майкл усмехнулся. — Ну, лично я предпочитаю первый вариант, — объяснил он. — Стабильность — это, конечно, хорошо и приятно, но детали — вот что самое важное. Особенно в некоторых ситуациях и условиях, если не будешь абсолютно дотошным, все равно проиграешь, даже если ты достаточно устойчив, чтобы добраться до финиша. — Например в каких? — Лили бросила ему вызов, и Северус на краткий миг задумался, не откроет ли ей Микки, какие именно «ситуации и условия» он имел в виду, но потом отбросил эту мысль как абсурдную — дружелюбный или нет, но Майкл был слизеринцем, и Лили пока не сделала ничего, чтобы заслужить его доверие, кроме того, что запомнила его имя, как и любой другой его однокурсник. — Ну, любой вид дебатов сюда подходит. Политика — хороший пример; именно поэтому большинство слизеринцев выбирают высокие государственные посты. Короче, любая сфера интересов, где победа определяется не фактическим выполнением поставленной задачи, а тем, насколько ловко и хорошо это сделано. Лили с задумчивым видом кивнула в ответ. — Тем не менее, — ответила она, — не так уж много пользы от скрупулезности, если ты не закончишь то, что делаешь, а именно об этом и шла речь в той поговорке. — Думаю, безопаснее сказать, что вы оба правы, и пойдем дальше, — вмешалась Стейси. — И говоря пойдем дальше, полагаю, это ваш поезд? Слава Мерлину, так оно и было. Наложив утром на свой сундук облегчающие чары, Северус без труда справился с собственным, а Майкл и Эш взяли по одной ручке чемодана Лили, и трое мальчиков довольно быстро их уложили, пока девочки присматривали за вещами группы мошенников. Выйдя обратно на платформу, группа из трех человек наконец-то начала проявлять признаки того, что собирается уходить. — Приятно было познакомиться с тобой, Лили, — сказала Стейси, убирая сумочку. — И мне, — ответила Лили. — Со всеми вами. — Хорошего вам лета, обоим, и до встречи в сентябре, Северус, — сказал Майкл, кивнув на прощание. Двое друзей поддержали его слова, повернувшись, чтобы последовать за Майклом к выходу с вокзала, а Стейси, обернувшись, чтобы помахать рукой, бросила им вслед, когда они удалились на некоторое расстояние: «И если вы когда-нибудь окажетесь здесь, дайте нам знать, чтобы мы показали вам настоящий Лондон!» Только после того, как они затерялись в толпе, Северус почувствовал, что его плечи опустились. Он не был уверен, чем было вызвано такое напряжение, но если предположить, возможно тем, что Лили не одобряла никого из его предыдущих друзей, а группа Микки определенно не имела положительной репутации (хотя и отрицательной тоже; очевидно, они были так же рады помочь другим, как и обмануть, так что в целом выходили в ноль). — С тобой все в порядке? — Лили спросила, как только они сели в поезд и заняли свои места. — Нормально, — ответил Северус, слегка пожав плечами. — Старик хочет, чтобы я остался в Хогвартсе на часть лета. — Правда? Почему? — удивленно спросила она. Северус некоторое время ее изучал, впервые заметив, как резко изменилось ее настроение по сравнению с прошлой неделей — он наблюдал за ней так часто, как только мог, чтобы не попадаться никому на глаза, и она определенно все еще страдала от того, что произошло в субботу. Ему было удивительно приятно видеть, как она снова улыбается, даже если это был лишь небольшой изгиб губ, а не полноценная ухмылка. — Нужно освоить Окклюменцию; он чувствует, это будет необходимо, как только начнется учебный год. — Становится хуже, не так ли, — пробормотала она, обеспокоенно сжимая губы. — Думаю, зависит от того, кого ты спросишь, — мрачно ответил Северус, и на этом тема была исчерпана. Некоторое время они молчали, и Северус обнаружил, что ему это нравится. Прошло много времени с тех пор, как они просто существовали в одном пространстве вместе, и он очень по этому соскучился, даже если отношения были напряжённее, чем раньше. Он ненавидел ощущение, что они не знают друг друга, что ведут себя как знакомые, а не как лучшие друзья, но он также прекрасно понимал, что они не смогут просто игнорировать это, как они игнорировали большинство своих проблем, пока эта весна не вывела всё на поверхность. Лили была права, им нужно было время, и лично для него просто сидеть рядом с ней в тишине, когда за спиной не назревал конфликт, позволяло успокоить боль, мучившую его так долго, что он почти перестал ее замечать. — А когда ты начал проводить время с группой Майкла Стоуна? — спросила Лили, как только они оставили Лондон позади. Северус убедился, что их никто не подслушивает, прежде чем ответить, проклиная про себя дурацкий След за то, что он не дает ему наложить заклинания конфиденциальности — это был не тот разговор, который он хотел, чтобы кто-то услышал, и он не мог не быть осторожным, даже понимая, что это маггловский поезд и большинство людей, с которыми он был связан, под страхом смерти не взошли бы на него. — В марте; остальные начали подозревать о моих встречах с Дамблдором, и мне нужно было прикрытие. Майкл был готов помочь. — Просто так? — Северус бросил на нее недоверчивый взгляд. — Лили, он же слизеринец. Конечно, не просто так. — О, — в ее голосе звучало искреннее разочарование. — Но это не… Помимо прочего, он действительно хотел мне помочь. И я правда учился вместе с ними; прикрытие не сработало бы, если остальные не смогли бы подтвердить, что это правда. Они более… искренние, чем Эйвери и остальные. — Искренние в чем? — Друг с другом. Майкл и Стейси — слизеринцы, а Морган — когтевранец, и, насколько я понял, они знали друг друга до Хогвартса, или познакомились накануне, как и Малсибер с Эйвери. Вот эти двое способны ударить другого в спину, но я не верю, что то же самое произойдет с Майклом и Морганом. Не похоже, что они пытаются… превзойти друг друга. — Зачем им хотеть превзойти друг друга? В чем? Северус беспомощно пожал плечами. — Так уж заведено в Слизерине, — только и сказал он, не желая углубляться в одну из тем, в которой они всегда конфликтовали без какого-то решения. — У вас в Гриффиндоре, наверняка, то же самое: доказывать, что ты лучший, добиваться неоспоримого превосходства над сверстниками. — Да, но это не… это не так зловеще, — наконец подобрала она слово. — Когда кто-то в чем-то лучше тебя, ты это честно признаешь, это благородно. — Благородство, — Северус практически усмехнулся, не в силах сдержать отвращение к слову и концепции, лежащей в его основе. — И ты считаешь, благородство согреет тебя ночью с едой в желудке? — Я думаю, нет необходимости вести себя бесчестно ради комфорта, и это, разумеется, помогает мне лучше спать по ночам, да, — резко ответила Лили, и Северус прищурился, увидев невысказанный гневный вызов, стоящий за ее словами, знакомое за последние два года звучание ее голоса, в котором росло раздражение. — Это еще большая тупость, — так же резко ответил он, неосознанно впадая в старую модель поведения. — Потому что в «благородстве» нет никакого самосохранения, ты просто позволяешь всем остальным проехаться по тебе ради жемчужно-белой совести, не обращая внимания, что они при этом могут раздавить тебе душу. — Жизнь нечто большее, чем одно только самосохранение! Начнешь думать только о своем самосохранении, своей выгоде, своей пользе, ты, возможно, и взберешься на вершину, но будешь очень, очень одинок, когда до нее доберешься, Северус. — Так где же предел? Где та черта, которую ты проводишь? — бросил он ей вызов. — Или хочешь сказать, ты собираешься стать мучеником на алтаре наивных идеалов? — А ты хочешь мне сказать, что готов пожертвовать своей совестью — своей душой, ведь ты прекрасно знаешь, что ее можно уничтожить черной совестью так же легко, как и жизненными невзгодами, — ради места на вершине? Где твой предел, Северус? И именно из-за этого они всегда и сталкивались лбами, потому что ее линии на песке даже близко не совпадали с его, и Северус не знал, как они смогут их когда-нибудь соединить. Этого хватило, чтобы вспомнить все, что произошло за последние пару недель, за последние несколько месяцев, и заставить его почувствовать панику от того, насколько этот разговор походил на все те, что были у них раньше. Сглотнув, он отстранился от нее и от их спора и погрузился в задумчивое молчание. Они оба согласились, что будут стараться вновь стать лучшими друзьями, что изменятся, но что они делают сейчас? Первый реальный шанс, и они его упускают. Он должен был найти способ предотвратить подобное, обязан был. Последний шанс, он не мог его упустить. Он должен будет все тщательно обдумать, когда у него появится время и возможность наедине с собой. Лили вздохнула и тоже откинулась на свое кресло, а через мгновение Северус почувствовал осторожное прикосновение пальцев к своему запястью. Немного ошеломленный, он повернулся и взглянул на нее: она пристально смотрела на свои пальцы и, по какой-то непонятной для него причине, казалось, была поглощена ритмичным надавливанием на его точку пульса. — Ты прав, — сказала она после минутного молчания. — Наивно полагать, что честь важнее выживания. Но я все же думаю, что и ты ошибаешься; есть способ сохранить себя и свои идеалы, даже если ты единственный в мире, кто их придерживается. — Я знаю, — искренне протянул он свою оливковую ветвь, не решаясь повернуть руку и сплести их пальцы: слишком личное, слишком интимное. — Во всяком случае, я понимаю, что… что в существовании есть нечто большее, чем выживание или личная выгода. В тот день, месяц назад, когда Дамблдор подверг его последнему испытанию, он, несомненно, познал эту истину. — Но я не думаю, что получится дерзко, твердо противостоять всему миру и выжить. В какой-то момент тебе придется либо поступиться своими идеалами, либо погибнуть, и Лили, я… Он не смог закончить фразу и замолчал. Лили кивнула, словно лучше него понимая, что он хотел сказать, и без всякого трепета или колебаний, из-за которых Северус замирал, всегда замирал, когда дело касалось их личного пространства и физического контакта, она отпустила его запястье и крепко сжала руку. — Как в той поговорке «Дуб и тростник». Согнуться или сломаться, и ты думаешь, разумнее гнуться, чем ломаться. Но я считаю, что некоторые вещи порой не стоит сгибать, даже если иначе погибнешь. Почему? Хотел спросить ее Северус. Неужели ты думаешь, что доблестно и дерзко умереть лучше, чем капитулировать и сохранить возможность сразиться в другой день? Но именно в этом и заключалась разница между ней и им, между гриффиндорцами и слизеринцами, и он уже знал ее ответ, потому что она сама сказала — в некоторых ситуациях, по ее мнению, лучше могила, чем рабство; Северус не верил, что когда-нибудь сможет так думать. Он не знал, как Лили решила воспринять его молчание, но, в последний раз сжав его руку, она повернулась, чтобы порыться в своем рюкзаке в поисках, видимо, сэндвича. — Так Майкл Стоун и его друзья отличаются от Малсибера и Эйвери? — мягко спросила она, протягивая ему бутерброд. У Северуса, конечно, была своя еда — практичность превыше всего — но было неожиданно приятно принять то, чем она так охотно с ним делилась. — Да. Им можно доверять, — в конце концов ответил он. Та же мысль, что заставила предложить Микки Дамблдору, еще в самом начале всего. — Значит ли это, что о Малсибере, Эйвери и остальных ты теперь так не думаешь? — Я… — он сделал паузу, чтобы обдумать вопрос, и оказался удивлен собственным ответом. — Думаю, я всегда знал, что мои старые друзья доверия не заслуживают, но раньше это никогда не казалось мне важным. — Но доверие — основополагающая часть любых искренних отношений! — О, доверие было, — ответил он с циничной улыбкой. — Я доверял тому, что они заинтересуются моими изобретениями, всегда будут искать свою выгоду в каждой ситуации, включат меня в любую групповую деятельность — и под этим я подразумеваю деятельность, связанную с иерархией нашего факультета, а не что-то столь незначительное, как совместная учеба — и останутся верны своим убеждениям и воспитанию. — Но это… — Лили побледнела, уставившись на него большими зелеными глазами, и Северус задумался, что же он такого сказал, ведь очевидно, что что-то явно было не так. — Доверие должно быть связано с безопасностью, — прошептала она, и он застыл в замешательстве. — Доверие — это… это вера в то, что другой человек не причинит тебе вреда, не разочарует тебя, не поведет себя так, как ты не ожидаешь. Это… звучало настолько абсолютно неправильно, что Северус на мгновение застыл с открытым ртом. — Что?! Нет! Лили, нет. Доверие — не вера! Вера — это убежденность без доказательств… нет, вопреки отсутствию доказательств! Доверие требует доказательств. Если бы доверие было верой, его не нужно было бы ни от кого заслуживать, оно давалось бы свободно. Ты доверяешь просто так? Она моргнула и слегка отстранилась, очевидно, застигнутая его словами так же, как и он ее. — Но… но доверие — не уверенность! Иначе никто не смог бы его нарушить! Она была права; Северус лучше других знал, насколько хрупким оно на самом деле является. Отец разрушил его доверие десять лет назад, когда начал ненавидеть за то, что он сын своей матери; но и Эйлин не отставала — Северус разочаровался в том, как она справлялась с ролью матери. Он покачал головой. — Не уверенность, — согласился он. — Именно поэтому доверять не безопасно, потому что безопасность требует абсолютной уверенности или слепой веры, а доверие — не то и не другое. Лили рассеянно облизнула нижнюю губу и потом прикусила, остекленевшие глаза смотрели сквозь него. Мысли Северуса на мгновение свернули на запретную дорожку, в гораздо более приятное и в то же время довольно болезненное русло — каково это, прижаться к ее рту, почувствовать эту губу между своими собственными — прежде чем он резко вернул себя обратно. — Если… если так ты считаешь, тогда что делает Майкла заслуживающим доверия, но их при этом — нет? — спросила она тихим, хриплым голосом. — Как доверие к нему отлично от доверия к тому, что ты знаешь о нем? И Северус на мгновение застыл на месте, поскольку вопрос внезапно обнажил уязвимость, скрывающуюся за этим чувством к его новым друзьям, ведь что на самом деле означало, что он считает Майкла достойным доверия, что это означало для Северуса лично? — Северус, подумай, — призвала она. — В случае с теми мальчиками ты доверял не им, а своей собственной способности знать и предсказывать их поведение. Ты доверял себе. Но в данном случае ты доверяешь Майклу, и это совсем другое дело, потому что ты… ты сказал, доверие — не уверенность, но когда ты доверяешь себе, у тебя, по крайней мере, есть очень прочная основа, поскольку себя ты знаешь лучше всех — это субъективное, искаженное свидетельство, но также и самое сильное свидетельство, которое ты когда-либо о ком-то получишь. И ты сказал, что доверие — не вера, и я согласна, я не обдумала это как следует, но когда ты доверяешь другому человеку, твои свидетельства никогда не будут такими же сильными, и поэтому ты следуешь своим инстинктам. Ты веришь, что он не обманет и не предаст тебя, что он будет преследовать твои интересы и доверять тебе точно так же. Вот что такое дружба на самом деле, не просто умение использовать другого человека с уверенностью в том, что он сделает с тобой то же самое. Он не думал, что это сильно отличается, но после объяснений Лили Северусу трудно было найти контраргументы, потому что он понимал, о чем она — знал, даже когда спорил с ней последние два года о своих друзьях, что есть определенные вещи, в которых он никогда не сможет на них положиться. Как например он не верил, что они могут совершить ради него бескорыстный поступок. Именно это Лили всегда трудно было понять: он никогда не нуждался в подобной вере в своих друзей, потому что всегда знал, это непостоянная вещь. Люди были эгоистами, независимо от того, слизеринцы они или нет; разница лишь в том, что слизеринцы не делают вид, будто эгоизма в них не существует. Всегда гораздо безопаснее дать людям конкретную причину прийти на помощь, чем надеяться, что такая туманная вещь, как эмоции, заставит их принять решение в твою пользу. Так в чем же смысл этого доверия, которое описывала Лили и которое называла разницей между «настоящей» и «слизеринской» дружбой? Это был риск, неуверенность, которую никогда нельзя было полностью устранить, а Северус уже давно научился не ставить себя в положение, когда это могло стать единственным инструментом в его распоряжении. Даже с Майклом, которому Северус вдруг с ужасом осознал, он реально доверяет больше, чем понимает, все равно оставалось quid-pro-quo, которое ощущалось как удобные амортизирующие чары на его спине, потому что Майкл получал что-то от их соглашения так же, как и Северус — благосклонность Дамблдора мощный инструмент, который, слизеринец не сомневался, Майкл использует в полной мере, если потребуется. И даже на личном уровне, разве они не договорились на прошлой неделе? О том, что они молчат и прикрывают спину Северуса, если он помогает им в трудную минуту? Но он также вспомнил слова Эша о дружбе и ее ценности. Но у тебя должны быть люди, которым ты доверишь быть с тобой рядом в самые тяжелые моменты жизни, те, кто никогда не используют это против тебя. Это лучший вариант, если спросишь меня. Именно на этом настаивала Лили и в прошлую субботу, и сейчас: довериться другому человеку в такой опасной, рискованной манере принесет больше пользы. Но это также означало отдать власть равному, без какой-либо подстраховки, и, что еще хуже, стать эмоционально вовлеченным, потому что доверие такого рода было эмоциональным понятием, а не логическим. То, что Лили называла доверием Северуса к его способности понимать и предсказывать поведение других, было просто и понятно: законы вероятности, уверенность Северуса в себе и общей оценке внешних обстоятельств. Его никогда не разочаровывали бывшие друзья, даже то косвенное предательство Эйвери во время нападения на семикурсников. Да, он был в ярости, да, стал ненавидеть Эйвери, но разочарование? Нет, это потребовало бы большего, чем Северус когда-либо давал другому мальчику. Лили однако? Если в этом все дело, то что оно означало для его дружбы с Лили? Он никогда не задумывался о том, чем она отличается от всех остальных его отношений, потому что его чувства к ней исключали всякую необходимость в этом — она отличалась тем, что была Лили, и точка. Он никогда не задумывался, в чем заключалось его доверие к Лили, помимо того сокрушительного осознания, заставившего его в итоге изменить свою верность, — она далеко не идеальна, она не та девушка, которой он считал ее всего полгода назад. Но теперь, возвращаясь к этому событию, он нашел ответ на вопрос, возникший во время их разговора. Он действительно доверял Лили, на том интуитивном, личном уровне, который она считала неотъемлемой частью настоящей дружбы. Доверял, иначе она никогда бы не смогла причинить ему такую боль, как в тот день. И впоследствии он решил сохранить это доверие, несмотря на свои сомнения, потому что она доказала, что ей не все равно. Независимо от того, ослабли ли ее чувства к нему к тому моменту, она все еще заботилась о нем достаточно, чтобы за него бороться, чтобы подарить ему ту маленькую возможность в виде предложения Дамблдора обучить его чарам Патронуса, чтобы он смог ей доказать, что их дружба значит для него так же много, как и раньше. Нет, причина, по которой они сейчас сидели в поезде до Манчестера, заключалась не в том, что он был на стороне Дамблдора и Света в этом назревающем конфликте; причина была в том, что даже когда она эмоционально отстранилась от него, когда думала, что перестала заботиться о нём, Лили всё ещё боролась за него и их связь. Именно эта борьба дала им еще один шанс сделать все правильно, и это было гораздо более сильным подтверждением доверия к ней, чем все остальное, что когда-либо происходило между ними. Но это все равно не доказывало, что такое доверие делает дружбу лучше, и что риск в конечном итоге того стоил, потому что даже с этим доверием они с Лили все еще чувствовали себя такими же далекими друг от друга, как и прежде, спотыкались друг о друга и неуверенно пытались найти способы восстановить то, что было разрушено не далее как две недели назад. Доверие, разумеется, не мешало им причинять друг другу серьезную боль. Но это сделало их связь эмоционально более ценной, потому что Северус никогда бы не стал так отчаянно пытаться восстановить свою дружбу с кем-то еще, как он делал это в отношениях с Лили. И даже если бы он не был так сильно влюблен в нее, Северус знал, что боролся бы с таким же отчаянием и ожесточением, как сейчас, по одной простой причине — Лили, с того самого дня, когда он увидел, как она спрыгивает с качелей семь лет назад, была единственным, что позволило Северусу разглядеть в мире что-то стоящее, увидеть в жизни нечто большее, чем просто существование. И он сомневался, что подобное произошло, если бы между ними никогда не было доверия. — О чем думаешь? — спросила девушка, которая сейчас была центром его мыслей, и Северус провел рукой по лицу, убирая сальные пряди черных волос. — Ты права, разница есть, — сказал он ей. — И я… я доверяю тебе, Лили. Рыжая моргнула, и, к его удивлению, лицо ее на мгновение исказилось в выражении печали. — Серьезно? — спросила она, и Северус мог поклясться, что услышал в ее голосе неуверенность. — После… после всего? Всего? Он нахмурился, ненадолго задумавшись о том, что же такое это «всё». — Да, Лили, доверяю, — ответил он на ее вопрос, отбросив любопытство по поводу слова, потому что было нечто гораздо более важное, что ему нужно было узнать. — А ты доверяешь мне? Она облизала губы и через мгновение кивнула: — Да. Но… Прости, Сев, не так сильно, как раньше. Пока нет. — Но сильнее, чем в начале года, — догадался он за нее, понимая ее так, как она, возможно, и не подозревала. Он полностью отказал ей в доверии, отверг ее жалобы на слизеринцев и даже оскорбил ее таким унизительным, ужасным способом на публике, в то время как она пыталась защитить его от своих товарищей-гриффиндорцев. То, что она доверяла ему, означало для него все. И все же он полагал, его собственное чувство доверия к ней не слишком-то отличалось. Чувство, которое она так сильно пошатнула в марте и которое нелегко было восстановить в последующие месяцы, с ее отказами слушать его, с легкостью, с которой она отбросила обещание встретиться с ним в пользу Люпина, с ее постоянными осуждениями его чувств и взглядов на мир. Он вспомнил как сомневался, что она простит его, даже если Дамблдор объяснит, кого на самом деле Северус выбрал. Вспомнил ее собственное полупризнание, что она знала о его чувствах и даже использовала в своих целях. Лили не доверяла ему так сильно, как когда-то. Но и Северус ей так не доверял, что было справедливо. — Я… все по-другому, не так, как раньше, — сказала она. — Все, что произошло за последние две недели, думаю, сильно изменило наши отношения. — На мгновение она уставилась на свои пальцы, крепко сцепленные на коленях. — Ты тоже не доверяешь мне так, как раньше, — немного грустно повторила она его мысли, хотя, когда она подняла взгляд, в каждой черточке ее лица была написана решимость. — Я хочу научиться снова доверять тебе, а ты? — Конечно, Лили, ты же знаешь, что хочу. — Тогда это самое главное, — заявила она, а затем слегка улыбнулась. — И пока что дела у нас идут неплохо. Верно? Северус ответил на ее улыбку, даже если он и отложил тему доверия в отдаленный уголок своего разума, откуда сможет легко вытащить ее позже и снова проанализировать. — Мы так и не начали кричать друг на друга, а ведь уже час прошел или даже больше; да, пока, думаю, мы неплохо справляемся.