The Path Not Tread // Непроторенная тропа

Интерлюдия вторая — молодой политик

Политика Магической Британии в большинстве своем реакционна. Возглавляемая традиционалистскими чистокровными семьями, долгие годы придерживающихся изоляционистских принципов и сопротивляющихся переменам как извне, так и изнутри. Провальные или неудачные решения часто остаются незамеченными в течение многих лет, а то и десятилетий, и как любое дерево, которое не обрезают осенью, так и политика волшебной Британии редко, если вообще когда-либо, дает новое цветение весной. Впрочем, некоторые подвижки все же есть. Например, избрание министром Нобби Лича в 1962 году — один из таких необычных случаев. Первый магглорожденный министр магии, он и по сей день остается единственным человеком подобного происхождения, кто оказался назначен на высший политический пост волшебной Британии. В течение шестилетнего срока его попытки внести более заметные изменения в систему часто беспринципно и скрупулезно блокировались Визенгамотом, возглавляемым преимущественно чистокровными, а он сам оказался вынужден покинуть свой пост при сомнительных и так и не выясненных обстоятельствах. Период его правления сильнее всего запомнился всплеском левых, модернистских протестов. Таким образом, его преемнице, министру Юджинии Дженкинс, пришлось нелегко. Самым большим испытанием для неё по сей день являются марши «Права сквибов» — протесты, которые планировались годами и прославились вспышкой жестоких беспорядков, возглавляемых экстремистски настроенными чистокровными; её действия во времена этих событий снискали ей уважение большей части волшебного населения и обеспечили политическое доверие в начале 1970-х годов перед лицом объявления Лордом Волдемортом войны магглорожденным инклюзивным левым политическим течениям. Доверие это, однако, оказалось достаточно поверхностным и к 1975 году, когда она была отстранена от должности, практически исчезло. Во время ее пребывания на посту теневая организация лорда Волдеморта, его планы по разделению и закулисные операции становились всё более очевидными, хотя до сих пор остаются предметом горячих споров. Сам Волдеморт в 1970 году объявил «войну против попирания истинных ценностей волшебников и преднамеренной скверны, которую навязывают нашему обществу, настаивая на равенстве магглорождённых с устоявшейся популяцией волшебников», заручившись большой политической поддержкой Чистокровных. Наличие связей у ближайших соратников, которые, как теперь считается, в основном состояли из его школьных одноклассников, позволили ему утвердиться в качестве независимого политического игрока, быстро завоевавшего позиции среди усталых умеренных, которым пришлось столкнуться с неспокойным климатом борьбы за гражданские права. Однако за шесть лет, прошедших с тех пор, значительная часть британских магов начала рассматривать лорда Волдеморта как угрозу. Постоянный рост числа пропавших, как волшебников, так и связанных с волшебниками магглов, всколыхнувший общественность после так называемых «ноябрьских исчезновений» 1975 года, привел, во-первых, к первому по-настоящему большому резонансу, когда Волдеморта признали насильственной угрозой государству, а его первоначальное заявление о намерениях — официальным объявлением войны, а во-вторых, к быстрому повороту политического курса против министра Дженкинса как со стороны умеренных, так и со стороны более радикальных политиков. С тех пор, хотя сам Волдеморт в основном избегает публичных комментариев, его последователи — самоназванные Пожиратели смерти — похоже, одобряют новое политическое течение, ведь другие случаи и виды насилия участились. Поэтому, несмотря на то, что эта «война» по-прежнему ведется по большей части на политической арене, над Волшебной Британией действительно нависло облако гибели, о котором возвещает зеленоватый череп с пустыми глазницами и выползающей из его рта змеёй — Темная метка, ставшая за последние месяцы визитной карточкой Пожирателей смерти, ярко маркирующая те деяния, которые они провозглашают своими. Я твердо убежден, что мирное решение проблемы, которую представляют собой Лорд Волдеморт и его Пожиратели смерти, невозможно. Как чистокровный, чья семья имеет высокий статус, вплоть до того, что мы одни из немногих небританских семей, включенных в печально известный список Священных Двадцати Восьми, и единственные, чьи корни уходят на Ближний Восток, я не могу не понимать экстремистскую сторону в этом конфликте. Наше общество медленно меняется и еще медленнее признает, что у нас есть такая потребность; маггловское же, напротив, становится все быстрее, ни на кого не оглядывается и рассчитывает на мгновенные действия. А традиции очень важны для каждого из нас: прослеживать свою родословную сквозь века и ссылаться на деяния тех, кто был до нас, чтить их поступки и формировать свое мнение в свете их выбора — все то, чему нас, чистокровных, даже не учат, мы с детства считаем это аксиомами нашего существования. И в то же время моя семья выделяется на фоне других. Не так, как Уизли, Прюэтты и им подобные — принимающие чуждость магглов и магглорожденных, так невежественных в отношении наших традиций и ценностей, — но за счет того, что мы понимаем обе стороны. Мы — одна из немногочисленных религиозных семей волшебников, до сих пор исповедующих величие Аллаха, за что многие на нас смотрят как на чудаков, хотя сами отмечают языческие праздники или их христианские варианты: Самайн и Хэллоуин, Святки и Рождество, День весеннего равноденствия и Пасху. Для магглорожденных порой мы тоже чудаки, ведь отличаемся от других волшебников одеждой и придерживаемся в какой-то степени социально-прогрессивных взглядов, кажущихся в маггловском мире несовместимыми с духовной жизнью. Мы балансируем на этой грани уже много лет, и будем балансировать до тех пор, пока семья Шафик не будет уничтожена. Но сейчас я пойду против лорда Волдеморта. Не потому, что по мнению моего отца, у нас больше шансов выжить, если мы встанем на сторону Альбуса Дамблдора, и не потому, что продолжать соблюдать нейтралитет в конце концов мне станет отвратительно (хотя, как я уверен, отец попытается сохранять подобную видимость так долго, как это возможно; в конце концов, у нас есть деловые и политические союзники по обе стороны этого конфликта, а мы единственные настоящие торговцы с Востоком, что делает нас неоценимыми для всех). Я буду выступать против него даже не потому, что он тиран, а тирания идет рука об руку со страданиями. Нет; я буду противостоять лорду Волдеморту потому, что ни один человек не может претендовать на то, чтобы стать Богом, чтобы ему поклонялись как оному, чтобы провозгласить себя таковым, как не может он присвоить имя Смерти себе. Он всего лишь человек, волшебник огромной силы, но волшебник, и его голос не более и не менее ценен, чем чей-либо еще. Поэтому, хотя я и разделяю некоторые из убеждений его сторонников, что магглорожденные действительно не вписываются в наше общество, я категорически отвергаю его идеи сегрегации, порабощения и уничтожения. Магглорожденные нуждаются в образовании, в продуктивной и эффективной интеграции. Их нужно познакомить с магическими традициями и амбициями, научить надлежащему уважительному поведению и различным табу; им нужно дать шанс, обеспечить возможность присоединиться к нашему обществу, приобщиться к истории и традициям. И когда это случится, я первым и с радостью поддержу их пожелания и инициативы по изменению и улучшению, ведь тогда они, прожив как магглы одиннадцать лет и более, наконец-то получат необходимые знания, чтобы понять магический народ так, как они инстинктивно понимают маггловский. Лили Эванс — яркий пример моим словам: она, несомненно, полна энтузиазма, а благодаря своему острому и быстрому уму обладает значимым потенциалом достичь величия в борьбе за социальную справедливость и гражданские права, к которым она, судя по всему, и стремится. Но Лили необразованна в вопросах нашей политики и общества; наивна и по большей части слепа к глубинным движущим силам мыслей и поступков, которые определяют нас, Магов, на фундаментальном уровне. Стоит нашему разговору зайти в тонкие детали политики, она спотыкается и, кажется, блуждает в тумане непонимания, и никогда еще это не было более очевидно, как во время нашего последнего разговора в Хогвартсе, когда она спросила, есть ли какие-нибудь новости по делу о нападении на нас Каина Малсибера. Когда я отвечаю ей: «Немного, только то, что обе стороны хотят ускорить процесс. Мой отец уже говорил с Дженкинс, он убедит ее, если потребуется, оказать давление на департамент, чтобы не позволить им целенаправленно замять дело», она задает следующий вопрос: «Бывший министр Дженкинс? Осталась ли она в министерстве после того фиаско прошлой осенью?», который показывает, насколько неосведомленной она остается о государственных делах, которые хоть и не совсем свежи, но все же достаточно актуальны, чтобы вызывать тревогу. Образование — ключевой момент, и я с радостью предлагаю ей инструменты, которые помогут прийти к собственным выводам, объясняя: «Минчум хочет, чтобы она оставалась рядом. Его положение в качестве нового Министра Магии далеко не так прочно, как он хочет, чтобы все думали, а экстремистская фракция чистокровных все еще дышит ему в затылок. Дело в том, что Юджиния Дженкинс знала, как с ними справиться; и на мой взгляд, ее следовало оставить на посту. Вместо этого нам достался такой жесткий человек, как Гарольд Минчум, у которого практически полностью отсутствует понятие о деликатности. Именно этого хотел Волдеморт, и он это получил. Почти сразу же она демонстрирует свою проницательность, спрашивая: «Думаешь ноябрьские исчезновения были спланированы специально, чтобы убрать ее с должности?» и я должен сказать, она понемногу смогла произвести на меня впечатление, хотя я и был уверен, что ей это не удастся. И говоря о том событии, насколько уместно слово «фиаско»? Я ждал от наших СМИ более сенсационного заголовка, чем «Ноябрьские исчезновения», хотя, возможно, тот, кто это придумал, знал, что в противном случае только сильнее накалит обстановку, а ведь происходящее уже и так напоминает романы ужасов — несколько маленьких, смешанных и довольно изолированных общин разрушены, истинный виновник скрылся, и нет никаких улик, которые могли бы помочь расследованию. Люди буквально растворились в воздухе, и никто не имеет ни малейшего понятия, что с ними случилось и где они оказались, даже сам Дамблдор. Конечно, для тех, кто внимателен, это событие не стало шоком. Только те, кто предпочитают делать вид, что ничего не происходит, были застигнуты врасплох. «Да, — отвечаю я на вопрос гриффиндорки. — Люди пропадают уже несколько лет. Никто не замечает маггловских исчезновений, но у моего отца есть несколько знакомых, которые потихоньку занимаются этим вопросом, и многие из пропавших были как-то связаны с нашим миром, будь то через магглорожденных членов семьи или просто проживали в районе с большим количеством магического населения. До ноября прошлого года к исчезновениям магглорожденных относились на удивление деликатно: они почти не освещались. Затем, менее чем за месяц, объявили о пропаже почти трехсот человек, и шокирующе быстро, учитывая, как мало внимания уделялось подобному ранее, историю подхватили и раскрутили средствами массовой информации. Это было целенаправленно и хорошо спланировано, точно тебе говорю». «Значит ли это, что у Волдеморта есть люди в Ежедневном пророке или фракция, выступающая против Дженкинса, просто использовала его действия, чтобы избавиться от нее?» спрашивает Лили. Юная гриффиндорка, несмотря на все свои недостатки, кажется способной к дедуктивным рассуждениям; к сожалению, ей не хватает знаний, необходимых для того, чтобы прийти к правильным выводам. И, конечно, политического мышления — хотя этому можно научить, оно также требует врожденной склонности к разностороннему анализу и умению правильно оформлять свои мысли и доводы. Хотя слизеринцы любят говорить, что они хитрее всех, это, на мой взгляд, не совсем верно: скорее уж факультет амбициозных, чем хитрых, поскольку изворотливым политическим умом обладают не только избранники Салазара Слизерина. Нас сортируют по тем чертам, которые мы считаем определяющими, а не тем, которыми умеем пользоваться. «Нет, — поправляю я Лили, — думаю, Волдеморт просто достаточно хорошо оценил политическую ситуацию, чтобы понять, что для ее отстранения от должности будет достаточно масштабной, но теневой и, следовательно, пугающей демонстрации силы. Скорее всего, фракция против Дженкинс в Министерстве ответственна за то, что Ежедневный пророк так решительно выступил против нее. Дело в том, что она нажила себе врагов с обеих сторон — сторонникам жестких мер не нравилось ее «легкомысленное отношение к Волдеморту как к угрозе», а либералы ненавидели за то, как она решала проблемы с маршами за права сквибов и беспорядками чистокровных в 69-м году. Несмотря на то, что она очень грамотно разобралась с волнениями, ее вмешательство в значительной степени уменьшило влияние, которое эти марши за права могли оказать на нашу политику. Теперь, когда у нас Минчум в качестве министра, можно ожидать, что война выйдет из тени в течение следующего года или около того. Это то, чего хотят сторонники жесткой линии, и на данный момент я подозреваю, что этого хочет и Волдеморт. К этому моменту он уже наверняка укрепил свою армию, и если ноябрьские исчезновения что-то и значат, так то, что он вот-вот воплотит в жизнь подлинный смысл тех слов, которые произнес пять лет назад». «Ты думаешь, ноябрьские исчезновения были первым залпом, не так ли?» — осознает Лили, и это даже завораживающе — наблюдать, как знание отражается на ее лице ужасом. Меня и моих сестер с младенчества учили не показывать свои эмоции, и я даже представить себе не могу, как можно выплескивать их так, как это регулярно делает Лили Эванс. Клара, как всегда, полна надежд, что и демонстрирует, объясняя: «Амир в это верит, но я пока не уверена. Он пессимистично смотрит на мирные разрешения конфликтов.» «Когда речь идет о Волдеморте, мирных решений быть не может, — возражаю я. — И чем дольше мы откладываем принятие реальности, тем больше времени ему даем, чтобы привлечь на свою сторону еще больше отвратительных, жестоких существ, не говоря уже о консервативных Чистокровных. С ним нужно было разобраться еще в шестидесятых, когда он только появился на политической сцене». Несогласие Джаспера, как всегда, уничижительное и неверящее; он больше, чем кто-либо из моих друзей, принимает своего внутреннего циника, но, тем не менее, остается странно позитивным. Его замечание звучит как шепот: «Мы — британцы, игнорировать проблемы — наш почерк. Или вы забыли о Гитлере?». Скрипучий звук, который теперь является его голосом, благодаря Каину Малсиберу и ему подобным (что заставляет меня задуматься, сколько человек понадобилось, чтобы одолеть нас, потому что в одиночку он бы никогда не преуспел, даже с элементом неожиданности. Я знаю, что другие остались на свободе). «Гитлер?» — должен спросить. Я, конечно, знаю, кто этот человек, но не могу сказать, что понимаю, что имел в виду Джаспер. В конце концов, Британия с союзниками пошла против него. И хотя он, вероятно, мог бы объяснить всё гораздо лучше, его интерес к истории больше, чем у остальных; вместо него отвечает Клара, чтобы пощадить его гортань: «Он имеет в виду, что маггловская Британия, похоже, была не в состоянии принять тот факт, что Гитлер — угроза, даже в 1936 году; Черчилль тогда в одной из своих речей порицал правительство, потому что к тому времени он и его соратники уже несколько лет призывали к перевооружению перед лицом немецкой политики». «В своей речи, произнесенной в Палате общин», — добавляет Джаспер. — Поэтому и продолжается этот странный парадокс: единственное, что они решили, — ничего не решать и пребывать в нерешительности, непоколебимые в дрейфе, твердые в изменчивости, всемогущие до бессилия. Прям в точку». Клара снисходительно улыбнувшись, продолжила мысль: «Джаспер прав: в шестидесятые существовала странная дихотомия между тем, что внешне выглядело как либеральная политика, когда Нобби был избран первым магглорожденным министром магии, и внутренним консерватизмом, когда преследовали магических существ, подозреваемых в создании опасных групп.» «Они действительно создавали опасные группы; стаи оборотней тех лет теперь принадлежат Волдеморту», — вынужден напомнить я ей. Однако ее это, похоже, не останавливает, и она продолжает: «Да, но я не об этом. Я пытаюсь сказать, что подобный политический климат не позволил бы нам воспринимать Волдеморта всерьез, по крайней мере, до 1970 года, и даже тогда, когда Дженкинс, пробыв на своем посту менее двух лет, доказала, что может справиться с беспорядками чистокровных, не было никаких оснований, прислушаться к предупреждениям Дамблдора о Волдеморте как угрозе. Только сейчас люди начинают понимать, что это потенциально огромная проблема, которая никуда не денется. Минчум не пользуется полной поддержкой Визенгамота, поскольку половина из них в частном порядке поддерживает Волдеморта, а его предложение об увеличении численности дементоров в Азкабане попахивает экстремизмом, так что и умеренные его не примут; Игнатиуса Тафта быстро сместили, когда он пытался провести эту идиотскую идею о программе разведения дементоров, что было совместной работой умеренных, как левых, так и правых. Не сбрасывай их со счетов, Амир». «Однако они теряют позиции, Клара. Избрание Минчума само по себе показывает, что радикалы набирают силу, а ты не хуже меня знаешь, что они предпочитают яркие, неоднозначные методы и решения». «Значит ли это, что они смогут использовать суд над Малсибером в качестве трибуны?» — спрашивает Лили, возвращая нас к ее первоначальному вопросу, который оказался весьма продуктивным для нашей дискуссии. «Не только это, — подтверждаю я, — но и сам исход будет зависеть от того, что в итоге устроит нашего нового министра и Визенгамот. Скорее всего, его признают виновным, учитывая Приори Инкантатем и признание, однако мы с отцом ожидаем, что срок его заключения составит от полугода до двадцати лет, но уж точно не пожизненное заключение, как это обычно принято». «Обычная принято?» «Для взрослых волшебников, осужденных за применение какого-либо Непростительного, наказанием является пожизненное заключение. Однако доказать, что человек действительно, без тени сомнений, их использовал, обычно непросто, и дела всегда предаются максимальной огласке, потому что общественность — в большинстве своем элита волшебников, но также и чрезвычайно большое количество прогрессивных представителей среднего класса — очень ревностно относится к этой тени сомнений; в последний раз кого-то осудили за это в 1911 году. Что касается Малсибера, то уже через день после его ареста рассматривалась поправка к закону, предусматривающая смягчение наказания для несовершеннолетних и впервые совершивших преступление. Если она будет принята — а я в этом почти не сомневаюсь, учитывая, как сильно сторона Мальсибера уповала на сочувствие — он, скорее всего, отсидит даже меньше, чем отсидел бы любой другой на его месте». Лили демонстрирует свое невежество, спрашивая: «Какое отношение политика имеет к уголовному процессу?» — и она действительно выглядит растерянной, что вызывает у меня в равной степени жалость и восхищение: жалость к ее оторванности от истинного положения вещей и восхищение ее идеалистическим позитивным настроем, каким бы пагубным в конечном итоге он для нее ни был. — «То есть я понимаю, что процесс будет политизирован и получит широкое освещение в СМИ, но разве суд не должен быть беспристрастным?» Джаспер презрительно хмыкает и резко качает головой. «Не в нашем мире», — говорит он, наполняя свои слова отвращением, которое испытывает по этому поводу и которое разделяем мы все. Клара, с ее любовью к юриспруденции, больше всех подходит для аргументации, и я молчу, позволяя ей взять объяснение на себя. «У нас нет никакого разделения на судебную и законодательную ветви власти. Визенгамот действует как Высший суд Великобритании, но он же принимает законы, то есть функционирует как парламент волшебников. Даже при слабом разделении властей, которое является нормой для маггловской Британии, это было бы неприемлемо — можешь ли ты представить себе Палату лордов, выступающую в роли суда низшей инстанции, или суды, заседающие как парламент Великобритании? — Но, похоже, это никого не волнует, потому что не существует такой политической партии, которая представляла бы единую группу, стремящуюся к определенным целям. Есть только группы по интересам, но как можно привлечь к ответственности такую группу, если она не определена, но все же оказывает влияние, часто теневое и недоказанное, на людей, которые проводят избирательные кампании и оказываются выбраны в Визенгамот? Судьи, действующие как политики и для политиков, трактующие законы, которые они же и принимают, так, как посчитают нужным, или вообще изобретающие совершенно новые практически на ходу, для какого-то конкретного разбирательства, находятся под влиянием, которое никто не может регулировать. Абсолютная нелепица. Кроме того, сами судебные процессы не поддаются никакой логике. Можно пригласить адвоката, но он сможет выступать только в качестве свидетеля, а не как фактический защитник, это возлагается на самих обвиняемых. Суда присяжных не существует даже теоретически, не говоря уже о практике; обвиняемого нет в зале на протяжении всего процесса, его приводят только для дачи показаний, а это значит, что он не знает всех улик против него. Честно говоря, у меня нет слов, чтобы выразить, насколько все это запутанно, так что если Малсибер в итоге выйдет на свободу, несмотря на всё, что против него было, я не удивлюсь», — заканчивает Клара, и к этому времени она практически плюется ядом с каждым словом, в чем я ее ничуть не виню; она страстно увлечена нашей системой правосудия, и оказаться в ее власти сейчас и таким образом — последнее, чего бы ей хотелось. Тем не менее это все, что у нас есть, и все равно это больше, чем могли бы иметь многие другие, если бы не политическое влияние моего отца. Лили смотрит на Клару с открытым ртом, как будто бы бессознательно, и я впервые вижу буквальное проявление этого метафорического выражения. Конечно, степень ее шока пропорциональна неграмотности в этом вопросе, но все равно довольно неприятно видеть его масштабы — не потому, что ей нельзя испытывать этот шок, а из-за мрачной мысли, что огромное количество людей имеют точно такой же уровень понимания, как и она. После нескольких мгновений молчания гриффиндорка закрывает рот и густо сглатывает, моргая, чтобы избавить глаза от остатков потрясения. Когда она заговорила, ее голос был хриплым: «Как так получилось, что никто до сих пор ничего с этим не сделал?» Клара усмехается: «Да потому, что дожить до ста пятидесяти — норма для магов, и существует это нелепое представление, что возраст означает мудрость, а не дряхлость. Добавьте к этому малочисленность населения, предпочтение устаревшего менталитета, всеобщее презрение ко всему, что хоть отдаленно связано с маггловским миром, и эволюция страны замедлится или даже полностью остановится. Я не говорю, что маггловский мир лучше волшебного, не во всем, но есть очевидная польза от того, что модернизация и динамичная международная политика оказывают влияние на наше внутреннее развитие. Волшебная Британия долгие годы находилась в резкой изоляции как от других волшебных стран, так и от маггловского мира, и этому ни в коей мере не способствовали ни наши колебания по поводу участия в Европейской войне волшебников в сороковые годы, ни запоздалое, по общему мнению, вмешательство Дамблдора в конфликт. И, конечно же, мало кого из волшебников Британии волновала Вторая мировая война; полагаю, мы сослались на Статут секретности как на причину, по которой не откликнулись на мольбу Черчилля о помощи. Поэтому неудивительно, что никто не желает с нами работать, а мы и счастливы оставаться такими же, как и триста лет назад. Учитывая все эти тенденции, меня всегда удивляло, как в школе вообще появилась современная сантехника, не говоря уже о Хогвартс-экспрессе!» «Так что мы можем сделать?» — демонстрирует гриффиндорка ту напористость, которой славится ее факультет. В ее голосе легкое отчаяние. «Должно же быть хоть что-то!» Я чувствую себя вынужденным подавить ее очевидное беспокойство — странное чувство, которому я потакаю по той простой причине, что не вижу причин этого не делать: «Мой отец работает над тем, что можно сделать в системе и в обход нее, последним вы будете заниматься здесь, а мы вместе с нашими старшими коллегами из Ордена Феникса и Министерства магии попытаться сделать там». Решительность ее кивка и огонь в глазах убеждают меня, что мы не ошиблись, инициировав ее. Я очень долго не был в ней уверен; Кларе она нравилась с самого начала, и Алиса Эйнсворт конечно же пела ей дифирамбы, но её связь с Северусом Снейпом не располагала, учитывая всё то, что мы знали о нём от Феликса, и по словам некоторых других, Лили производила впечатление опрометчивого человека. Безрассудство — черта, которую можно использовать в подходящих ситуациях, но, безусловно, необходимо жестко контролировать во всех остальных. Однако Клара упорно настаивала на своем, а инцидент у озера во время экзаменов, похоже, достаточно ранил Лили, чтобы побудить стать вдумчивее, по крайней мере в ближайшей перспективе. Посмотрим; она еще молода, а война если и делает что-то, к сожалению, хорошо, так это заставляет повзрослеть раньше времени тех, кого не убивает. Я надеюсь, что когда наша Волшебная война начнется всерьез, она окажется в первой, а не во второй группе. Примечание автора Нобби Лич, Юджиния Дженкинс и Гарольд Минчум, являются, согласно Pottermore, министрами магии для тех временных периодов, с которыми я работаю, и, как некоторые могли заметить, я сохранил чувство опасности и страха ниже, чем можно было бы ожидать через пять лет после начала конфликта. На это есть несколько причин, не последняя из которых заключается в том, что для меня полномасштабная десятилетняя война кажется нереалистичной, учитывая то, что Магическая Британия не может насчитывать более 50.000 человек (это не позволяет населить даже небольшой город); их политическая и социально-экономическая системы выглядят относительно современными; уровень страха, который, очевидно, уже оформился под конец, имеет больше смысла для городской войны, чем для обычной войны с полями сражений и фронтами; и эту войну пришлось скрывать от 55 миллионов магглов, живших в то время в Великобритании (если бы это было не так, вмешались бы другие волшебные страны, ведь секретность имеет первостепенное значение для всех волшебников, а не только для британских, и я сомневаюсь, что даже Волдеморт смог бы выступить против всего волшебного мира без серьезной вербовки за пределами страны, что требует времени и ресурсов). Кроме того, я думаю, широкая общественность редко осведомлена о масштабах теневых действий отдельных групп, что, по моему мнению, позволило бы Волдеморту активно работать над достижением своего господства в течение первых пяти лет, используя свои обычные средства (запугивание, подкуп, внедрение, контроль над разумом), без того чтобы общественность впала в панику в 1975 году, как это случилось к 1981, поэтому я сделал все возможное, чтобы установить логическое развитие Первой войны волшебников с учетом всех этих фактов. Не стоит забывать, что главной целью Волдеморта была не власть, а бессмертие через создание и сокрытие крестражей, а, учитывая разницу в его обращении с медальоном (для которого он установил масштабную защиту в 1979 году) и дневником и кубком (отданными на хранение верным членам, что могло произойти в любой момент после того, как Люциус и Беллатрикс проявили себя, скажем, после 1972 года, но более вероятно позже, поскольку я сомневаюсь, что они могли заслужить такую степень доверия всего за несколько месяцев, даже если бы не знали, что именно они охраняют), я думаю, он бы не спешил вступать в полномасштабную бойню, которой всегда оборачивается война. Однако, как предвещает эта интерлюдия и глава 14, открытая война разразится довольно скоро (подобные конфликты могут разгораться с молниеносной скоростью, особенно когда обе стороны этого ждут). Я изучил, как мог, Визенгамот и британскую систему власти. Единственное, что мне удалось найти, это примечание на странице Визенгамота в Вики ГП, где говорится, что он действует как парламент, имея право накладывать вето или принимать законы (это в значительной степени объясняет косвенный намек Фаджа во время нелепого суда над Гарри, что он может легко изменять законы в соответствии со своими собственными предвзятыми целями), и я думаю, что не так уж велик прыжок от этого к идее, что, особенно во время Первой войны волшебников, членов Визенгамота можно было подкупить или запугать (два самых известных мотиватора в мире), чтобы они действовали коррумпированно, а также, вероятно, устранить и заменить проблемных, если это устраивало любую достаточно мощную группу интересов (такую как Волдеморт, например, или даже в более общем смысле чистокровных). Должен признать, разделение властей в Великобритании кажется мне гораздо более туманным, чем в США (и неудивительно, ведь США возникли на идее о том, что ни одна из ветвей не может иметь слишком много власти над населением), но все же совершенно ясно, что на самом деле существует некий устоявшийся порядок, информацию о котором я не смог найти ни в одном источнике об управлении Волшебной Британией.