The Path Not Tread // Непроторенная тропа

Раскрытие истины

Вечер понедельника Северус провел в одном из своих обычных мест, заброшенном классе в подземельях, сидя в углу комнаты и обхватив колени руками. Ему нужно было привести себя в порядок, прежде чем его друзья — предполагаемые друзья — на него набросятся, потому что он знал, что они это сделают; они уже много лет донимали его по поводу Лили, и в последнее время их комментарии пошли по явно непристойному пути. Ее публичный игнор станет сплетней для их душ, и он знал, что если у него не получится нормально разложить по полочкам случившееся, это его сломает. И даже если Лили действительно возненавидела его навсегда, даже если он думал, что ему плевать на шпионаж, друзей и войну, теперь, когда у него было немного времени, чтобы разобраться, истина заявила о себе: Северус взял на себя обязательства, и не имело особого значения, почему он это сделал, это было его слово, которое он дал, а значит, его долг, который он собирался довести до конца. Возможно, он и согласился из-за Лили, но Дамблдор правда рассчитывал на него, это Дамблдор был тем, кто так сильно помог ему в последние несколько месяцев. Разочаровывать первого взрослого, который действительно заботился о нем, даже если эта забота и была вызвана исключительно корыстными соображениями, было не очень приятно. Он просто надеялся, что Дамблдор сможет убедить Лили дать ему второй шанс. А пока ему оставалось только опираться на то, что он узнал об Окклюменции за последние три недели и на свой скрытый талант к ней, искать способ подавить свою бесконечную панику по поводу сложившейся ситуации, свое горе от произошедшего, свое полное неверие в то, что вырвалось из его уст. Потому что он не думал о Лили так, не думал, убеждение было настолько прочным в его сознании, что он знал, что оно нерушимо. Он ненавидел магглов, он ненавидел магглорожденных, он даже не возражал против слова «Грязн-» Желудок перевернулся, опровергая его слова. Он почти задохнулся. У него никогда не было проблем с этим словом, до сегодняшнего дня. Теперь же одна только мысль заставляла его вспомнить опустошенное, ничего не понимающее лицо Лили, то, как она опустила глаза, как смотрела на него так, словно он ударил её физически, словно из всего, что могло случиться, этого она себе даже не представляла. Как слеза скатилась по ее веку, между ресницами, прочертила дорожку по щеке, и никакая ментальная магия или самодисциплина не могли избавить его от этого. За один день это слово превратилось из типичного ругательства, обычного оскорбления, в одно из тех слов, которые Северус не выносил всем своим существом, ненавидел, отвергал, презирал. И он знал, что ему придется сдерживать это, потому что люди, с которыми ему предстояло общаться в обозримом будущем, постоянно бросались этим словом, не задумываясь, возможно, даже не замечая, а он не мог дать им понять, как сильно оно приводит его в ярость. Было крайне важно, чтобы они не заметили. Поэтому он глубоко вздохнул и попытался создать своего рода ментальный щит, как предлагалось в книге. Окклюменция не была похожа на чары Патронуса, она не требовала от него понимания своих эмоций, он просто должен был знать достаточно об их существовании, чтобы упаковать и спрятать в уголке своего разума, за плотинами, которые сдержат худшие из них, пока он не сможет встретиться с ними лицом к лицу, только до тех пор. Ненависть к себе не была для него чем-то новым; ощущение собственной никчемности двигало им на протяжении почти всей его жизни. Ростки были посажены его отцом и политы его матерью, подрезаны миром, позаботившимся, чтобы у него не осталось ни одного безопасного места, которое он мог бы назвать своим, и предлагающим ему только преследование, двуличие и осознание, что он не был достаточно хорош, никогда. Он должен был справиться с этим, должен был вытерпеть самобичевание и боль, которую сулила ненависть Лили, потому что он это заслужил, когда обманул, сказав, что ее наследие ничего не значит (не значит, не значит! и Так почему ты тогда использовал это слово? пренебрежительный, колкий голос матери), заслужил, когда выплеснул на нее свою подогреваемую унижением ярость (почему он позволил той фразе задеть его, ему же удалось удержаться от мысли, что Лили возможно улыбнулась, почему он был настолько слаб, что позволил такому простому намеку на то, что он «девица в беде», сделать все таким невыносимым в тот момент?), заслужил, когда причинил ей боль способами, на которые он никогда не представлял себя способным (это ёбаное слово), и доказал, что она была права в отношении него именно тогда, когда он решил, что хочет, чтобы она ошибалась. Северус принижал себя с самого детства (именно поэтому он так ценил своих друзей из Слизерина, потому что они видели его ценность, видели в его знаниях, способностях и полезности, даже когда он сам не видел), и сейчас это должно было казаться хорошо протоптанной дорожкой, знакомой территорией. Но оно не было, потому что он провел дни, недели, месяцы с кем-то, кто предлагал руководство, когда он чувствовал себя потерянным, разъяснял его внутренние конфликты, хвалил и гордился его навыками, со взрослым, который, видимо, заботился о нем или, по крайней мере, об его использовании в будущем настолько, что видел дальше герба Слизерина, несмотря на свой известный фаворитизм в сторону Гриффиндора, кто-то, кто увидел его потенциал, когда сам Северус даже не знал, что это значит, кто-то, кто потратил бесчисленные бесплодные часы на то, чтобы просто слушать и говорить с Северусом, кто-то, кто научил его снова чувствовать себя счастливым. Вот почему он скрылся от всех тех моментов счастья, которые остались в его памяти, понял Северус. Он сделал это, чтобы защитить себя от еще большей боли, но при этом вся боль начала ощущаться одинаково, пока он не забыл, что она может быть разной. Но он позволил себе откопать каждую крупицу детского удивления и радости, которые цеплялись за те старые, старые воспоминания, каждый счастливый момент любви, выросший в тени созданной им тьмы. Он хотел почувствовать себя хорошо, всего лишь на мгновение или два, совсем на чуть-чуть, и он так и сделал. Эта боль — скручивающий внутренности, раздирающий душу страх и отчаяние, испытываемые им сейчас при мысли, что Лили больше никогда не скажет ему ни слова, не простит его и не позволит загладить свою вину, — была той болью, от которой он защищался, и теперь, когда он уничтожил эту защиту, боль была сильнее, чем любая другая за многие годы. Однако дела обстояли именно так: Северус рано понял, что от такой боли не существует настоящего лекарства. Все, что он мог, — это позволить ей загнать себя в угол или выстоять под ее давлением, пока она не ослабнет. Простит его Лили или нет, он знал, что все равно ничего не сможет сделать, пока она не скажет ему. Лили была тем неуловимым существом, о котором все постоянно говорили, raison d’etre для заброшенного, нелюбимого, одинокого шестнадцатилетнего мальчика. Но она была не единственной причиной, больше нет. Дамблдор рассчитывал на него, единственный взрослый, кто хоть как-то заботился о нем последние десять лет (даже если и использовал), и, что бы ни случилось, Северус знал, ради него он будет стоять на своем. И война, которая маячила на горизонте, была намного больше его жалкой жизни, намного больше, чем шестнадцать лет его ошибок. Он не знал, согласен ли с мотивами Волдеморта, но знал, что не согласен с его границами, потому что они упирались в мир, в котором не было места для Лили, а Северус в таком мире жить не мог. Поэтому, простит она его или нет, он собирался сражаться на этой войне, ради добра, которое великий человек оказал заблудшему подростку, и ради мира, быть частью которого Лили бы гордилась. Северусу было достаточно этого материала, чтобы возвести мысленные плотины, достаточно убежденности, чтобы противостоять агонии, которую он испытывал из-за собственных ошибок, достаточно стойкости, чтобы противостоять самодовольству друзей и стать настолько двуличным, насколько может любой Змей. Прошло, наверное, еще полчаса прежде чем он почувствовал, что у него хватит сил, чтобы стоять без дрожжи, и к тому времени бушующий в нем поток эмоций был насильственно успокоен и он ощущал себя лучше, чем когда-либо. Он читал, что правильно выполненная окклюменция может полностью подавить эмоции, но это было опасно и достаточно сложно, поэтому он не думал, что ему это удастся. Но даже просто отделить всё и отодвинуть на второй план было достаточно эффективно, подумал он, и это лучшее, что он мог сделать в любом случае. Остановившись в ванной, чтобы плеснуть воды в лицо и посмотреть на себя в зеркало — он был бледен, под глазами залегли синяки от усталости, но в целом, как ему показалось, выглядел он не настолько ужасно, чтобы привлечь излишнее внимание, — Северус вернулся в Слизеринские покои и, пройдя через Общий зал и коридор мужского общежития, проскользнул в свою комнату. К его небольшому удивлению, все остальные пятикурсники Слизерина уже были там, включая Феликса Джонса, одиночку, который обычно избегал их комнаты, как чумы, если они все были в ней, и Майкла Стоуна, частенько ночующего в Общем зале, то ли ускользая о них, то ли просто потому, что его лучшим другом была девушка-четверокурсница. Филс тоже еще не спал, хотя время близилось к полуночи, что могло означать только одно — они все ждали его. Замечательно. Северус пересек комнату и упал на кровать, торопливо скидывая ботинки; если он закроется в своей постели, они будут вынуждены оставить его в покое, и, честно говоря, он был совершенно измотан. Спокойный или нет, ему нужен был хоть какой-то сон, потому что, даже если отбросить все остальное, завтра еще предстояло сдавать С.О.В., и конкретно этих он не ждал — С.О.В. по трансфигурации означали страдания от непобедимого самодовольства Поттера в одном предмете, в котором гриффиндорец с легкостью обходил почти всех, кроме Блэка, да и сама мысль об этом мальчике заставляла его желудок скручиваться от дискомфорта и нервов. Горло до сих пор болело от кашля, он чувствовал себя разбитым, а отвратительный вкус мыла все еще оставался во рту даже спустя столько часов (а может, это его разум не давал ему забыть сегодняшние страдания). — Слышали, что сегодня произошло, Снейп, — с ухмылкой сказал Эйвери. — Не сомневаюсь, — ехидно ответил Северус, потянувшись, чтобы задернуть полог, и был вынужден остановиться, когда Малсибер схватился за него. Северус поднял голову и уставился в холодные серые глаза мальчика, в ожидающем насмешливом молчании. — Наконец-то ты понял, что она всего лишь паршивая грязнокровка. Долго же ты думал. Его ментальные щиты выдержали эти слова, но не без повреждений. Все это было еще слишком свежо. — Убирайся нахуй с глаз моих, Малсибер, — прорычал он. — Я просто нахожу это несколько необычным, парни, — заговорил Джонс, голос его был подобен хлысту и заставил обоих Слизеринцев резко дернуться в его сторону, — что вы считаете более важным отметить тот факт, что Снейп порвал с этой магглорожденной, чем то, что, я точно знаю, по крайней мере двое из вас были в той толпе у озера и ничего не сделали. — Ты на что-то намекаешь, Джонс? — спросил Филс, глядя на рыжеволосого мальчика. — А ты как думаешь, Филс? Джонс был странным парнем, слизеринцем, с отвращением относящимся к играм за власть в их Доме, чудаком, который выступал категорически против сторонников чистоты крови, но, в отличие от Майкла Стоуна, заявлял об этом на весь мир. Северусу часто казалось, что он считает себя единственным голосом разума во всем Слизерине, и эта вера обычно толкала его совать свой нос туда, где ему действительно не следовало быть. — Думаю, ты нарываешься на небольшой тет-а-тет. Северус встретился взглядом со Стоуном, который быстро мотнул головой. Когда-то он был готов выручить Джонса из подобных ситуаций. Теперь, очевидно, уже нет. Эйвери воспользовался слухами, распространившимся по школе о личности нападавших, явно ничуть не заботясь о том, что расследование авроров идет полным ходом (несомненно, потому, что полагался на защиту Розье, чтобы остальные не раскрыли всю правду соответствующим органам), в результате чего все в их Доме стали вдвойне осторожны, потому что никто не хотел закончить так же, как те бедняги. Стоун знал, кто виноват, и хотя Северус не ожидал, что он что-то скажет, он рассчитывал, что темнокожий мальчик хотя бы предостережет Джонса от подобных словесных нападок. — Я не боюсь тебя, Бомми, — сказал Джонс, широко ухмыляясь; Филс ненавидел, что его назвали в честь персонажа из маггловской литературы, и напоминать ему, что его зовут Боромир, было не самой лучшей идеей. Итак, либо Джонс искал смерти, либо был уверен, что сможет с ними справиться. Северус лично склонялся к первому варианту, но, учитывая, что Джонс должен был иметь хоть какую-то хитрость, чтобы попасть в Слизерин, он не собирался отметать и второй. Просто такое поведение казалось слишком странным, Северус мог что-то упустить. — Да ну? — сказал Малсибер, скрестив руки на груди. — Значит ты не думаешь, что мы пару недель назад напали на этих грязнокровок и ебучих предателей крови? Или считаешь, что да, и стремишься испробовать на себе? Хочешь узнать, как ощущается Ignis Ambula? Добавить немного огня под твои вонючие, магглолюбивые ноги? — Ты меня не напугаешь, Малсибер, — огрызнулся Джонс, вскакивая на ноги. — И эти грязнокровки и предатели крови, как ты их называешь, они люди, они такие же студенты, как ты и я, и они не заслужили, чтобы на них наложили Проклятье Огненной Ходьбы, или Удушающий Сглаз, или- — Вообще-то, — заговорил Филс с неприятным выражением лица, — это было Сокрушающее Гортань Проклятье. Если хочешь поучаствовать, стоит уточнить факты. — Как будто есть разница, — с насмешкой ответил Джонс. — Вы все — полные куски дерьма, каждый из вас, кроме Стоуна и, может быть, Снейпа, в каком-то отдаленном уголке реальности. Вы ничего не цените; вы притворяетесь его друзьями и не находите ничего странного в том, чтобы просто стоять и смотреть, пока его терроризируют эти гриффиндорские придурки. — Широко раскрыв глаза, Северус наблюдал за тем, как мальчик все больше и больше задыхается от своей тирады, а Малсибер, в свою очередь, злится все сильнее и сильнее. — Вас всех надо поставить на место тех семикурсников, посмотреть, как вам понравится Проклятья Огненной Ходьбы и Сокрушающее Гортань, или это заклинание, разжижающее мозги, посмотреть, как вам понравится терпеть Темную магию. Знаете, я слышал, что для них нужно намерение, интересно, хватит ли его у меня, чтобы наложить их на твою инбредную, тупую, никчемную задн- — Ты, маленький ублюдок, — прогремел Малсибер, в два шага преодолевая расстояние между ними, — кого ты называешь инбредным?! Crucio! Северус едва сдержал вздох, когда проклятие ударило Джонса прямо в лицо, и он упал на пол, испуская леденящие кровь крики, которые разнеслись по подземным покоям Слизерина. Это длилось пару мгновений, пока Фистлтвейт не толкнул Малсибера в грудь, прерывая заклинание, но этого оказалось достаточно, чтобы в их комнате раздался топот ног. — Ты дурак! — крикнул коренастый, беззубый мальчишка. — Ты хоть понимаешь, что наделал? Малсибер раздул ноздри и уставился на другого чистокровного, напоминая разъяренного быка, как раз в тот момент, когда в их покои ворвался Слизнорт со старостами шестого и седьмого курсов. — Что, во имя Мерлина, здесь происходит?! — воскликнул толстый маленький зельевар, переводя взгляд с одного на другого. — Староста Фистлтвейт? Я требую ответа, немедленно! — Малсибер наложил на Джонса Проклятие Круциатус, сэр, — без тени колебаний заявил Фистлтвейт, презрительно глядя на болвана. — Это правда? Северус на мгновение перевел взгляд на Стоуна, Эйвери и Филса. Затем все четверо кивнули в знак подтверждения. — Ну, я никогда- Мистер Малсибер, вашу палочку, сейчас же! Вы идете со мной в кабинет директора, сию минуту! Розье, Негглворт, отведите мистера Джонса в больничное крыло. — И, сэр, — заговорил Эйвери, прежде чем Слизнорт успел уйти, — Каин также хвастался, что напал на тех бедных семикурсников пару недель назад. Кажется, он сказал, что применил к той девочке Ignis Ambula, Проклятие Огненной Ходьбы. Глаза Слизнорта вспыхнули, и он схватил здоровяка, Малсибера, как будто тот был первокурсником, а Малсибер в ответ изрыгал проклятия и угрозы в адрес Эйвери. Трое парней-старост вывели Джонса, который лежал на полу, дергаясь и постанывая, из комнаты, предположительно в больничное крыло, всё время крича при этом «пошевеливайтесь» и «здесь нечего смотреть». Как только все ушли, на лице Эйвери появилась довольная ухмылка. — Что ж, думаю, это стоит отпраздновать. — Ты действительно намерен бросить Малсибера под карету, не так ли, Теренс? — сказал Филс, покачав головой. — Ну, когда такая возможность падает тебе в руки…- Эйвери пожал плечами. — Кроме того, его бы в любом случае исключили к концу завтрашнего дня, а так в Хогвартсе больше не будет авроров, шныряющих туда-сюда и натыкающихся на дела Темного Лорда. И если он знает, что ему будет лучше, — а он знает, — то признает обвинения и не станет впутывать нас, — мрачно добавил он. — Что он тебе такого сделал, Эйвери? — спросил Стоун, и даже он был немного удивлен. — Он встал у меня на пути, — безжалостно ответил мальчик. — И в процессе он причинил моей сестре боль, что тебя никак нахуй не касается. Это его похороны, раз он настолько туп, что не видит ловушку, которую сам себе устроил. Все, что я сделал, это ткнул в запорный механизм. Ну, чё скажете, парни? Думаю, я смогу найти здесь где-нибудь бутылку огневиски. Филс последовал за ним — очевидно, он был готов смириться с действиями Эйвери, что было вполне обычным делом, особенно с учетом того, что Малсибер теперь полностью выведен из игры, — но Северус этого не сделал, и Стоун тоже остался стоять на месте, оба пытались осмыслить произошедшее. — Зачем он их так подначивал? Джонс, я имею в виду, — наконец спросил Северус, глядя на темнокожего мальчика на другой кровати. — Ты не знаешь, да? Джонс — сирота. Полукровка, но в восемь лет попал в маггловский приют. Фэрлот, пуффендуец, на которого вы напали, — не староста, а другой, — он тоже из этого дома, с детства был для Джонса кем-то вроде брата, следил, чтобы социальная опека не разлучила их, если им придется переехать. Ты же не думал, что ты единственный, кто связан с людьми из других факультетов, не только со слизеринцами или когтевранцами, не так ли? — добавил он, увидев удивленный взгляд Северуса. — Я дал ему понять, что у директора связаны руки, и он решил по-другому добыть информацию, которую Дамблдор смог бы использовать, чтобы добиться справедливости для Фэрлота. Как я понял, он собирался провоцировать их, пока они не проболтаются, но, полагаю, так даже лучше. Если бы Малсибер использовал что-то кроме Непростительного, это было бы неоднозначно, но это? Эйвери прав; завтра утром он будет за решеткой. Согласись, сыграно мастерски. Чувствуя себя немного ошеломленным, Северус попытался вжиться в новую реальность, где Феликс Джонс, самый большой одиночка их года, самый колючий студент дома Слизерин, был настолько близок к пуффендуйцу, что был готов подставиться ради него под Круциатус. — Я не- — Не все на Слизерине так помешаны на чистоте крови и садизме, как ты и твои друзья, Северус, — покачав головой, сказал Стоун. — Я думал, ты не такой, как они, всегда гордился, что хорошо разбираюсь в людях. Но, похоже, на этот раз ошибся. Возможно, так оно и было, но Северус пообещал себе, что все изменится. Так или иначе, но он не собирался становиться похожим на парней, которые активно искали способы нанести удар в спину и высмеять друг друга. Он со всем этим покончил. __________________________________________________ Во вторник утром Лили решила пропустить завтрак, потому что чувствовала себя просто ужасно: опухшей и больной, глаза сильно щипало от слез, выплаканных накануне, и практически бессонной ночи. Она чувствовала себя совершенно эмоционально неспособной справиться с тем, что, как она знала, станет громкой сплетней, по крайней мере, среди женской части гриффиндорского стола. Мэри, Беттине и Клотильде удалось держать всех подальше от нее большую часть предыдущего дня, и они были достаточно добры, чтобы не расспрашивать ее ни о чем, кроме того, что она ответила Северусу, когда он пришел извиниться, но она не верила, что остальные будут столь же тактичны. Она также не знала, как вести себя с группой Поттера или Северусом. От одной мысли об этом у нее сводило живот: отчаянная мольба Северуса эхом отдавалась в голове и накладывалась на слова, от которых ей все еще было плохо — маленьких паршивых грязнокровок — а ярость на Мародеров ничуть не утихла после извинений Ремуса прошлой ночью. Она всегда считала выражение «душевная боль» метафорическим, и только сейчас поняла, откуда оно вообще возникло — грудь болела, физически болела, до такой степени, что она чувствовала желание потереть грудину, чтобы облегчить боль, не утихающую со вчера, и хуже всего было то, что каждый раз, когда она думала сделать что-то, чтобы с этим справиться, попытаться найти способ это преодолеть, она чувствовала себя абсолютно демотивированной, потому что зачем ей вообще пытаться? Злость тоже была, кипела прямо под поверхностью, делая все только хуже. Злость на Поттера и Блэка за то, какие они ужасные люди, на Ремуса, потому что он притворялся, что ничего не происходит, на Питера и остальных зрителей, подстрекающих все это, и больше всего на Северуса за то, что он показал себя во всей красе и разбил ей сердце. После того как ее чары рыданий притупили острую боль, гнев поднялся и помог ей пройти практическую часть экзамена, и она держалась за него изо всех сил, потому что лучше злиться на мальчиков, чем поддаваться унынию и боли, так что к тому времени, когда Мэри пришла сказать ей, что Северус угрожает спать у входа в гостиную, эта внутренняя ярость разгорелась до такой степени, что Лили не видела ничего плохого в том, чтобы причинить ему столько же боли, сколько он причинил ей. Она сделала это единственным способом, который, как она знала, действительно ранит его сильнее всего, — притворившись, что ей все равно. Это было простое решение — причинить боль, такую же глубокую, как та, что причинили ей, тому, кто ее причинил. На самом деле ей даже не пришлось думать, как это сделать; показать ему эту ледяную внешность, которую она накинула на себя, как защитный плащ, дать понять, что его действия заставили ее полностью перестать заботиться о нем, — это бы перечеркнуло все, что она для него значила, это бы резануло по живому также, как это слово — паршивая маленькая грязнокровка — разрезало ее внутренности на ленточки. И ненависть, которую она испытывала к себе потом, когда он снова сломал ее, когда заставил совершенно забыть, где она находится, когда заставил ее кричать так, что услышала половина гриффиндорской башни, не давала ей покоя всю ночь. Ненависть за то, что она паршивая актриса и у нее не хватило сил продержаться от начала до конца. Ненависть за то, что не смогла превратить это представление в правду. Он сломал ее, она кричала и плакала, и он выглядел несчастным, но в самом конце в его голосе и глазах, в том, как он потянулся к ней своими длинными испачканными пальцами, умоляя поговорить с директором, появилась надежда, и за это она его тоже ненавидела, потому что не смогла, как он, найти в себе даже крупицы надежды, и эта несправедливость только усугубляла боль. Так что во вторник утром аппетит был для нее каким-то абстрактным понятием, и пропуск завтрака казался ей небольшим компромиссом за немного времени, чтобы спрятаться. Это позволило ей еще чуть-чуть поготовиться к экзамену по Трансфигурации, хотя ее голова была словно набита ватой и патокой, а в глазах ужасно щипало. Вот почему, несмотря на то, что информация об исключении и аресте Мульчибера разнеслась по школе, как Адское пламя, Лили узнала о случившемся одной из последних, когда, наконец, отправилась на экзамен и встретилась с Мэри, Беттиной и Клотильдой, где Беттина взволнованно пересказывала новости, Клотильда впихивала в руки Лили большую чашку кофе (как бы Лили ни не любила кофе, она признавала, что нуждается в кофеиновой подпитке), а Мэри настойчиво проверяла ее внешний вид и не подпускала всех к их группе, демонстрируя несколько впечатляющую неприступность. Однако Лили не знала, что делать с этой информацией; она всегда знала, что Малсибер не был хорошим человеком, и признание этого, должно было принести ей чувство удовлетворения от споров с Северусом, но она просто не могла разобраться в эмоциях, не в последнюю очередь потому, что ходили слухи, что он также признался в нападении на Клару и ее друзей, а если Малсибер был замешан, то и другие Слизеринцы тоже? А Северус? Она не могла себе позволить думать об этом за несколько минут до сдачи самого важного для нее экзамена в Хогвартсе — экзамена, который, как оказалось, она сдала просто катастрофически по своим собственным стандартам. Феликс Джонс был там, демонстрируя незначительные признаки периодической дрожи, только подстегивающие шепотки сплетен, пока все они занимали свои места, а экзаменаторы не спешили раздавать пергаменты и перья. Сам экзамен был, пожалуй, средним по сложности в сравнении с остальными, но Лили было трудно сосредоточиться, она постоянно забывала мелкие детали, которые, как она знала, должны были помочь ей получить высокую оценку, так что к концу экзамена она чувствовала, что ей повезет получить «Выше Ожидаемого», не говоря уже о «Превосходно». И у нее даже не было сил переживать из-за этого, отчего она еще больше ненавидела себя, Северуса, Мародеров и весь этот чертов мир. Клотильда ждала у входа в Большой зал, и как только Лили вышла, она схватила ее за руку и потянула прочь от толпы и двух других гриффиндорок. — Не думай об этом, — приказала она. — Ты всё исправишь на практической части. — Кло… — Пойдем, я знаю, что поможет тебе выкинуть всё из головы до вечера. Синеволосая волшебница потащила ее в противоположную от массы студентов пятого и седьмого курсов сторону, пока они не нагнали одинокую фигуру, катящуюся в своем кресле. Клотильда поприветствовала Клару взмахом руки и, без всякого намека на светскую беседу, начала откровенно допрашивать ее о том, что, черт возьми, произошло вчера вечером в покоях Слизерина. К удивлению Лили, Клару, похоже, не смутили напористость и резкость Клотильды, наоборот, она смотрела на гриффиндорскую шестикурсницу с мягким весельем. Конечно, потом она рассказала о связи между Джонсом и Джаспером и о том, почему Джонс сделал то, что сделал, и все вдруг приобрело гораздо больший смысл. — Глупый маленький дуралей, — сказала Клара с ласковой улыбкой, которая показалась Лили совершенно несочетаемой с разговором о самом большом чудиле их года. — Но он обожает Джаспера, а Джаспер всегда воспринимал его как младшего брата. Он был в ярости, когда узнал, что Джаспер, возможно, не сможет нормально говорить, и его сильно задело, что им удалось стереть всё из нашей памяти. — Ты до сих пор ничего не помнишь? Клара покачала головой. — Нет, и раз уж воспоминания до сих пор не вернулись, вряд ли мы когда-нибудь вспомним. — Что сказал Дамблдор? Семикурсница Когтеврана пожала плечами. — А что он мог сказать? Нас всех опросили авроры несколько недель назад, и сегодня утром он подтвердил, что Малсибер признался; он сказал, что Теренс Эйвери был с ним, но пока это только его слова против слов Эйвери, и они мало что могут сделать, разве что применить Веритасерум, но поскольку он чистокровный, несовершеннолетний и признался сам, этого не произойдет. Мы считаем, Малсибер не лжет, более того, думаем, что в этом замешаны и другие их друзья, возможно, кто-то из старшекурсников, но в любом случае мы не сможем это доказать. — О, я ненавижу их, — сказала Лили, сжимая кулаки на коленях. — Эти ужасные, ужасные мальчишки. — Знаешь, Лилс, без обид, но Снейп уже много лет слоняется рядом с ними, так что… скатертью дорога, правда, — заметила Клотильда. — Я имею в виду, если есть хоть малейший шанс, что он тоже был замешан… — Да… — сказала она, но уже гораздо тише, изо всех сил стараясь не думать ни о чем подобном. — Да, ты права, — вырвалось у нее, она солгала, не задумываясь — Лили вовсе не казалось, что она права, совсем нет. На самом деле это казалось неправильным во всех худших смыслах. Но сейчас Лили не чувствовала себя способной справиться с этой загадкой, и поэтому почти инстинктивно уклонилась от нее, хотя одна мысль продолжала слабо звучать, несмотря ни на что: Северус не стал бы… ведь так? В конце концов, именно Клара нарушила молчание, дружелюбно улыбнувшись Клотильде, прежде чем обратить взгляд на Лили. — Вы, двое, не против отвезти меня обратно в больничное крыло? Я обнаружила, что мои руки далеко не такие сильные, как я думала до… этого. — Кон-, конечно, — сказала Лили, выныривая из своих мыслей и переводя взгляд на подругу. — Кло? — Ты иди, — сказала Клотильда, махнув рукой и ухмыльнувшись, — а я вернусь и посмотрю, не нужна ли Беттс помощь с повторением перед практикой. — О, думаю, да, но Мэри нужна твоя помощь больше, — ответила Лили. — Беттина скорее сведет ее с ума к полудню, чем завалит практическую часть. Клотильда слегка фыркнула и попрощалась, после чего поспешила по коридору в другую сторону от больничного крыла, куда направились Лили и Клара. Лили ухватилась за ручки инвалидного кресла, чтобы толкать старшую девочку перед собой. — Ну, как прошли ваши С.О.В.? Они болтали об экзаменах в течение десяти с лишним минут, потребовавшихся им, чтобы вернуться, и Лили с головой ушла в бессмысленную болтовню. Когда они пришли, никого в больничном крыле еще не было, и Клара направила Лили в самую дальнюю часть длинной палаты. Там, за несколькими большими ширмами, Клара оборудовала почти настоящую комнату. — Амир и Джаспер в покоях Пуффендуя, но мне было бы слишком сложно вернуться в Башню Когтеврана на те несколько недель, которые остались, — объяснила Клара, протягивая руку вверх, чтобы ухватиться за плечи Лили, пока рыжеволосая помогала ей перебраться со стула на кровать, не нагружая забинтованные ноги. Это было неловкое движение, несколько неуклюжее, но в итоге достаточно эффективное, чтобы Клара смогла правильно сесть и поднять ноги на кучу подушек на кровати. — Спасибо. В любом случае, мои ноги нуждаются в регулярном осмотре, поэтому мадам Помфри предложила мне остаться здесь. — Жаль, что здесь нет нормальных комнат для пациентов, — заметила Лили, оглядывая довольно открытый зал, который служивший лечебным целям. — Есть, но они предназначены на случай карантина, для заразных болезней. Драконья оспа и все такое. Мадам Помфри должна иметь их всегда под рукой. И тут не так уж плохо: здесь есть ширмы для уединения, чтобы я не мешала другим, или они не мешали мне, да и я все равно только и делаю, что готовлюсь к своим Ж.А.Б.А. — Ну, если ты можешь спокойно готовиться, — согласилась Лили, перехватывая сумку поудобнее.- Увидимся завтра, да? — Конечно. Лили, прежде чем ты уйдешь, могу я задать тебе один вопрос, касающийся вчерашнего инцидента? Бросив на когтевранку настороженный взгляд, Лили остановилась и выжидательно замолкла. — То, о чем упомянула Клотильда… веришь ли ты, что твой друг из Слизерина мог быть причастен к нападению на нас? Резко вдохнув, Лили почувствовала, как ее слух заострился от того, что ее собственные тайные мысли были озвучены так открыто. Ей хотелось немедленно все отрицать, сказать, что Северус никогда бы так не поступил, но… Она не могла, потому что это сделали Малсибер и Эйвери, а они были людьми, которых он называл своими друзьями, как и тех двух чистокровных слизеринцев с их курса, и этого было достаточно, чтобы усомниться. Она не хотела верить, что он способен на это, но это тоже было ложью, потому что он был более чем способен, как на интеллектуальном, так и на эмоциональном уровне. — Я… не знаю, — ответила она, вытирая вспотевшие ладони о бедра, обтянутые мантией. — Судя по тому, что он мне рассказывал, у Малсибера и Эйвери есть связи с Розье. Я бы… предположила… что это сделали семикурсники, а Малсибер и Эйвери взяли на себя вину. — Из-за уровня использованной магии, — подтвердила Клара. — Да, я склонна согласиться. Амир, однако, настроен скептически. — Почему? Я имею в виду… — У его отца есть связи в Министерстве, и поэтому у него больше информации, чем у всех нас. — Старшая девушка слегка наклонилась вперед, прислонившись к краю кровати. — Лили, ты предлагала нам свою помощь. Предложение еще в силе? — Да, конечно. Помогу, чем смогу. — Не могла бы ты встретиться с нами завтра днем? Амир хотел бы обсудить это с тобой, учитывая твой, возможно, уникальный взгляд на этих Слизеринцев, и я думаю, ты согласишься со мной, что все виновные должны быть наказаны, а не только Малсибер. Сглотнув пересохшим горлом — она не знала, что делать с Северусом, но не хотела, чтобы его исключили или еще чего похуже, — Лили согласилась. Она не была уверена, действительно ли Амир Шафик верил, что она может быть полезной, или он просто хватался за соломинку, но в любом случае, она не могла ответить по-другому, не только потому, что это был еще один шанс в стремительно уменьшающемся пуле возможностей убедить их пригласить ее в возглавляемую ими студенческую группу Дамблдора, (потому что к этому моменту она была совершенно уверена, что они так и сделают), но и потому, что маленькая, мягкая часть ее чувствовала, что ей стоит присматривать за ситуацией ради Северуса. Возвращаясь в Большой зал на обед, Лили мимолетно подумала, что, похоже, они ожидают, что она должна заработать свое вступление, и что теперь, когда она так публично разорвала дружбу с Северусом, она уже не так нежелательна для них, как во время Пасхи. Она не знала, как к этому относиться, но сейчас это касалось и большинства других вещей, и поэтому позволить своим мыслям ускользнуть и вернуться к вопросу об её ужасном выступлении на С.О.В. сегодня, совсем не потребовало усилий. На самом деле, наоборот, это было не сложно, а ужасающе легко. __________________________________________________ Наступил вторник, переполз в среду, а затем и в четверг, но Ремус до сих пор старался не приближаться к Джеймсу, Сириусу и Питеру, так что к пятнице Джеймс начал волноваться, ведь в субботу вечером было полнолуние, а Ремус, когда они увидели его в экзаменационном зале, выглядел все более и более разбитым. Однако Сириус был слишком зол, чтобы беспокоиться об этом. Если Ремус считает их потенциальными убийцами и психопатами, то, черт возьми, он может найти себе друзей и получше, вроде маленькой мисс Лили я-знаю-лучше-всех Эванс, которая не могла не держать свой дерзкий нос в стороне от чужих дел и была полна решимости навязать всем свое мнение. По крайней мере, Джеймс немного остыл после того, как она заставила его двадцать минут блевать слизняками, хотя и был в восторге, что Эванс перестала дружить с Сопливусом, да еще и так публично. Сириусу было плевать на них; по его мнению, они заслуживали друг друга. К тому же у него были заботы поважнее, например, письмо, полученное Регулусом от их матери, и которым он, в кои-то веки, был готов поделиться. Гнусная Женщина писала его брату (не ему, разумеется, а хорошему сыну), что у их отца случился сердечный приступ. По ее словам, ничего серьезного, но сам факт, что она написала Регулусу, подразумевал что-то, что им обоим не особо нравились. Отношения Сириуса с младшим братом были не самыми лучшими, и он не был заинтересован в их улучшении. Очевидно, что Гнусная Женщина была полна решимости убить Сириуса в один прекрасный день, чтобы Регулус смог стать наследником Блэков, и Регулус знал, что этим нужно пользоваться; он следовал семейным традициям, поддерживал взгляды родителей и вообще был тем идеальным сыном, которого они всегда и хотели, что только усугубляло положение Сириуса. А тот факт, что их отцу было приказано вести себя поспокойнее, чтобы не упасть замертво, усугубит ситуацию в десять раз, когда они вернутся домой. Так что, да, по сравнению с этим небольшая истерика Ремуса не очень-то бросалась в глаза Сириусу, не считая того факта, что она явно задевала Джеймса. — Мы будем нужны ему завтра, — сказал Джеймс, когда они вышли из экзаменационного зала после письменной части по Гербологии в пятницу. — И с хрена ли это должно меня волновать? — Сириус бросил на него раздраженный взгляд. — Это он сказал, что не одобряет наши… как там… ах, да, убийственные наклонности. — Я знаю, — согласился Джеймс, хмыкнув в знак понимания. — Но все же… Мы же не пропускали ни одного полнолуния с тех пор, как впервые пошли с ним. — Да, и он был так благодарен, что обвинил нас во всех промахах. Не то чтобы мы собирались помогать ему летом. — Не знаю, — расстроился Питер. — Это кажется несправедливым. Солнце на мгновение ослепило его, когда они вышли на широкое пространство зеленой территории Хогвартса, и Сириус почувствовал, как в его горле непроизвольно зарождается рык. Он даже не пытался его подавить. — Что тебе не кажется, когда он вот так оскорбляет нас, а мы отворачиваемся и продолжаем делать это для него? Джеймс воспользовался моментом, чтобы взъерошить волосы и улыбнуться группе ведьм с шестого курса, мимо которых они проходили по дороге к озеру. Его подмышки слегка потемнели от пота — было чертовски жарко, а лето еще даже не наступило — прежде чем вернуться к обсуждению. — Знаешь, не ожидал, что ты будешь так говорить. То есть да, я злюсь на него так же, как и ты, но- — Но что? Если мы не будем вести себя так, как он хочет, он разрывает нашу дружбу? Где преданность, Сохатый? Пять лет, и они, очевидно, ничего для него не значат. — Но, может быть, нам стоит хотя бы- — Хотя бы что, Питер? — огрызнулся он, и пухлый мальчик чуть не споткнулся о камень, спрятанный в траве. — Задуматься над его словами? Он по сути сравнил нас с Пожирателями смерти! И в упор сказал, что мы такие же плохие, как слизеринцы. Эти склизкие, продажные, мерзкие змеи. А потом он ушел от нас. На это обоим нечего было сказать. Сириус решительно зашагал мимо озера в сторону хижины Хагрида, и двум его друзьям пришлось почти бежать, чтобы догнать его. — Куда ты собрался? — Мне нужно побегать, — сказал он Джеймсу. — Прикроешь меня? Вернусь в мгновение ока. — При условии, что ты придешь на практический экзамен, — сказал Джеймс, пожав плечами. — Хочешь мы с тобой? — Нет. Так что они остались смотреть, как Сириус превращается в Бродягу и мчится в Запретный лес, с чувствами гораздо более острыми, чем в человеческой форме. Запах гниющих листьев и ароматных цветов, игра теней и света, пробивающихся сквозь листву, сюрреализм мира без настоящих красных и зеленых цветов, только желтые, синие, фиолетовые и промежуточные оттенки, щебетание птиц и возня грызунов под ногами, отдаленное присутствие магии, присущее темным существам, скрывающимся в глубине леса. Так мир снова становился управляемым, простым, потому что для собак почти не существовало прошлого и будущего, было только настоящее, и неважно, что на самом деле он не был собакой, что он был человеком, волшебником, простота мысли, присущая животным, всегда обволакивала его, как утешительные объятия, и хотя бы на время мир переставал быть таким сложным и запутанным. Он осмелился пробыть в Лесу всего десять или пятнадцать минут, но даже этого времени ему хватило, чтобы немного прийти в себя. Предательство Ремуса задело, особенно когда он и так нервничал из-за летних каникул и болезни отца, и он не знал, как пережить это и простить. В конце концов он отвернулся от разочарованного и обиженного взгляда Ремуса и подумал, что во всем виноват он сам, а также Эванс, которая вбила ему в голову такие идиотские идеи. В тот субботний вечер он так и остался сидеть на своей кровати и сумел отговорить Джеймса от его нелепого чувства вины, заметив лишь, что вспомнил о Питере где-то посреди ночи, когда понял, что третьего мальчика с ними нет. Вероятно, Джеймс уговорил его пойти вместо себя, хотя Сириус не знал, что Хвост сможет сделать огромному оборотню. Может быть, поиграть в Догони Крысу. Это станет хорошим уроком пузатому мальчику о том, как опасно поступать вопреки общему мнению, решил он, проваливаясь в тревожный, беспокойный сон (а если в самый мертвый час ночи и раздался шорох простыней и шаги, то Сириус был слишком далеко, чтобы это заметить, да и пустую общагу тоже, если уж на то пошло). Регулус настоял, чтобы Сириус встретился с ним в одном из пустых классов в воскресенье, и он отправился туда еще до того, как Джеймс и Питер проснулись. Брат, конечно же, был там, выглядел немного усталым и весьма недовольным, одетый в свою повседневную мантию с завязанными назад волосами, как всегда настаивала Гнусная Женщина (поэтому Сириус, естественно, носил их только распущенными). — О чем ты хотел со мной поговорить? — спросил он эту выскочку, приподнимая бровь. Регулус был всего на год младше, но он еще не достиг пика своего роста, и сейчас этот год выглядел как два или три между ними — Слушай, Сири, — начал Регулус, спрыгивая со стола и вставая перед ним, — ты можешь хотя бы попытаться не так сильно раздражать Мать, когда мы вернемся домой? — Зачем, чтобы тебе не пришлось слушать ее вопли? Регулус фыркнул и скрестил руки на груди. — Я просто… у тебя остался всего год, а потом ты сможешь уйти и никогда не возвращаться. — Тебе бы это понравилось, правда, Рег? Быть ее драгоценным мальчиком без блудного старшего брата рядом. — Может, прекратишь? Пожалуйста. Нахмурившись, Сириус осмотрел его. — Что случилось? — Она снова написала, — признался он. — Ты ведь знаешь, что Цисси выходит замуж в августе? Их кузина Нарцисса выходит замуж за Люциуса, мать его, Малфоя из всех людей. — Да, и? — Мать настояла, чтобы по семейной традиции она выходила замуж на площади Гриммо, а поскольку у Малфоев нет большой недвижимости в Лондоне, большинство близких родственников будут жить у нас. Включая кузину Беллатрикс и ее муж- — Ох, — сказал Сириус, когда до него дошло, на что намекает Регулус. — И я полагаю, ты захочешь произвести на нее впечатление, не так ли? Проложить путь к тому моменту, когда действительно сможешь присоединиться к Волдеморту? — Дядя Альфард слишком болен, чтобы приехать, — категорично заявил Регулус, и у Сириуса свело живот. — Вот почему я прошу тебя постараться не создавать проблем, когда мы вернемся домой. Мать будет слишком занята с тетей Друэллой, подготавливая всё к свадьбе, а ты знаешь, что эти двое — Книзл и Крап, когда им приходится работать вместе, особенно после того, как кузина Дромеда сбежала, чтобы выйти замуж за этого грязнокровку, и умудрилась одновременно разозлить маму и полностью сорвать последние свадебные планы тети Друэллы. И на этот раз отец не сможет следить за порядком, потому что ему нельзя нервничать, а дядя Сигги скорее утопится в собственном виски, чем вмешается в их ссору. Это будет полный дурдом, а поскольку дяди Альфа там нет, то при первом же поступке, который выведет ее из себя, ты получишь по полной. А теперь извини, что я немного переживаю о своем старшем брате, потому что этого явно не ценят, мне не стоило беспокоиться, но я подумал, что тебе стоит это знать до того, как ты вернешься домой. — Подожди, Реджи, — со вздохом сказал Сириус, потирая глаза пальцами и делая вид, что не замечает расстроенных слез в глазах брата. — Спасибо за предупреждение, я запомню, ладно? — Хорошо, — сказал Регулус с искренним облегчением. — Я постараюсь прикрыть тебя, как смогу, да? Сириус пожал плечами. — Ага, как скажешь. — Слушай, Сири, я просто… Но он замолчал, а когда Сириус нахмурился и спросил его, чего он хотел, Регулус только покачал головой и пошел к двери, оставив Сириуса с мыслями о лете, наполненном Блэками и Блэками, не говоря уже о нескольких Пожирателях смерти, и никто из них даже отдаленно не будет на его стороне. Это будет ад. __________________________________________________ К среде гнев, который поддерживал Лили первые двадцать четыре часа после инцидента, в основном прошел, оставив после себя полную онемения усталость, притупившую весь мир вокруг. Спала она плохо, но, по крайней мере, ей удалось поспать несколько часов, и единственным положительным моментом во всем этом было то, что она чувствовала себя немного более способной снова сосредоточиться на экзаменах. Она все еще не знала, пойдет она к Дамблдору или нет, а практический экзамен по Трансфигурации закончился почти так же плохо, как и письменная часть, так что было сравнительно легко принять это как оправдание, чтобы отложить все, что касается Северуса, до полудня пятницы. Вместо этого она сосредоточилась на очищении своего разума, чтобы лучше справиться с оставшимися экзаменами, и отвлекающие ее подруги замечательно помогали в этом — учитывая, что лето в этом году выдалось знойным, Клотильда предложила трем гриффиндоркам погостить в ее семейном коттедже на берегу моря недельку-другую, и бурные дебаты за завтраком о том, когда они смогут это сделать и удастся ли им уговорить Алису присоединиться, не давали Лили думать о собственных проблемах. На самом деле, она была настолько увлечена, что даже не заметила Ремуса, который неловко возвышался над гриффиндорским столом позади нее, явно желая поговорить с ней, но не зная, как начать разговор. Только острый взгляд Мэри заставил ее обратить на него внимание. Моргнув, она подняла на него глаза не в самом благодушном настроении, несмотря на его извинения в понедельник вечером; Поттер уже сделал попытку подойти к ней, которую ее подруги пресекли самым решительным образом, потому что иначе она бы использовала его в качестве отдушины, а поскольку однажды ей уже сошло с рук проклятие его и Блэка, она сомневалась, что МакГонагалл проявит такую снисходительность во второй раз. — Ты не против… если я, эм… сяду с вами? — нерешительно спросил он, зеленые глаза скользнули по ее подругам, прежде чем вернуться к ней. Лили нахмурилась и повернула голову в сторону его друзей в легком замешательстве: Поттер, казалось, делал вид, что игнорирует их, Блэк посылал ей и Ремусу враждебные, яростные взгляды, а Питер, похоже, сосредоточенно ковырялся в своей еде. — Что-то не так? — Ты не слышала? — Беттина, сидевшая рядом с Лили на скамейке, зашипела ей в ухо. — Они в ссоре. Ремус, чьи чувства, усиленные ликантропией, позволяли ему легко ее услышать, в ответ опустил плечи и сгорбился. Лили решила даже не притворяться, что он не слышал пухлую ведьму. — Что случилось? — Мы поссорились, — ответил Ремус, дернув плечом. — В понедельник вечером, перед тем, как мы поговорили. Я… ты была права. — Нетрудно было понять, что он оставил недосказанным — в настоящее время он был нежелателен в своей группе, потому что, очевидно, действительно противостоял им. Вздохнув, Лили подошла к Ремусу и увидела на его лице выражение облегчения и благодарности, смешанное со страданием. Ей придется как следует расспросить его об этом позже, когда Беттс, Мэри и Кло не будут слушать, но если Ремус действительно собирался придерживаться этого курса — противостоять своим друзьям, — тогда Лили будет его поддержать, потому что это означало, что он старается быть лучшим человеком, в отличие от Северуса, видимо, провалившегося в ту самую яму тьмы, от которой она пыталась его уберечь. Она попыталась включить его в разговор, но это не принесло ей блестящих результатов: Беттина и Мэри, казалось, чувствовали себя с ним неловко, а Клотильду, похоже, больше интересовала дружба Лили и Ремуса, чем то, о чём они говорили. Всё же, по крайней мере, их общение позволяло ей не думать о невидимом розовом гиппогрифе, сидящем у основания ее позвоночника и напоминающем о том, насколько несчастной она все еще себя чувствует, так что она восприняла это как положительный момент. Практическая часть астрономического экзамена была назначена на вечер, а значит, вторая половина дня была свободна. Она нашла Клару, Амира и Джаспера в маленькой когтевранской части больничного крыла, и они, похоже, ждали только ее, потому что сразу же начали расспрашивать ее обо всем, что она знает о Слизерине. Она пыталась вспомнить все, что ей удалось подслушать или подсмотреть за последний год, но даже злости и обиды не хватало, чтобы очернить Северуса в их глазах; каждый раз, когда она почти думала об этом, вспоминалась его странная настойчивая просьба поговорить с Дамблдором, и чем дольше она говорила с семикурсниками, тем сильнее убеждалась, что на карту поставлено нечто большее, о чем она ничего не знает. — Что будет с делом против Малсибера? — спросила она после того, как трое других студентов, казалось, были удовлетворены. — Скорее всего, его будут судить как несовершеннолетнего, ведь ему шестнадцать, — ответил Амир. — Но пока еще слишком рано говорить о том, что произойдет. Слишком много факторов, которые необходимо учесть, но на данный момент мой отец делает все возможное, чтобы это маленькое чудовище было привлечено к ответственности по всей строгости закона, как за нападение на нас, так и за использование Круциатуса на Феликсе, включая попытку юридически оформить его как совершеннолетнего, поскольку ему осталось менее шести месяцев до совершеннолетия. — Но мы сомневаемся, что это произойдет, — сказала Клара, покачав головой. — Как думаете, он сдаст остальных? — Нет, если ты спросишь меня, — мрачно ответил Амир. — То, что он несовершеннолетний, защищает его от допросов под Веритасерумом и других методов насильственного получения информации, и можешь быть уверена, что это его право будет жестко охраняться от любых запросов со стороны наших адвокатов или Визенгамота. Даже то, что он намекнул на Эйвери, скорее всего, ничего не даст. Я считаю, он был заранее выбранным козлом отпущения, чтобы взять вину на себя. — То есть ты думаешь, он этого не делал? — О, нет, в этом я не сомневаюсь, — ответил темнокожий мальчик, кивнув. — Однако я также уверен, что это было частью более масштабных усилий со стороны сторонников Волдеморта в Хогвартсе. Было ли это тем, чего они хотели добиться, или что-то пошло не так, я не могу сказать. Однако Малсибера так или иначе будут судить за принятое на себя падение, и он покупает себе защиту, храня молчание. Возможно, он отсидит несколько лет в Азкабане и его палочку сломают, а когда его выпустят, он будет принят обратно как раз вовремя, чтобы стать солдатом их армии. Его наверняка посадят в тюрьму, если ни за что иное, так за нападение на другого несовершеннолетнего с помощью Непростительного, что подтверждается Priori Incantatem и пятью свидетелями, включая наследника одного из членов Священных Двадцати Восьми. — Кстати, тот парень, которого Малсибер пытается выдать за своего напарника, — добавила Клара, — можно дискредитировать его показания, что Эйвери также ответственен в нападении на нас — это будет легко объяснить тем, что он делает это специально, потому что Эйвери будет свидетельствовать против него по поводу Круциатуса. — А остальные останутся на свободе, — пробормотала Лили, с отвращением покачав головой. Джаспер несколько раз щелкнул пальцами, привлекая ее внимание, а затем написал в воздухе своей палочкой. Почему тебя это волнует? Видя ее замешательство, Клара пояснила. — Он имеет виду больше, чем мы ожидаем от тех, кто не является нашим другом. Большинство из них были вполне удовлетворены тем, что произошло с Малсибером. Лили нахмурилась, глядя на двух семикурсников и гадая, что это за люди, с которыми они проводят время, если они считают такой вопрос хоть сколько-нибудь необходимым. — Мне не все равно, потому что это неправильно, ничего из этого. Малсибер берет всю вину на себя, а другие остаются на свободе, и всем на это наплевать? Что это за мир, в котором могут происходить такие вещи и никто не обращает на это внимания? Что они могут причинять боль людям, не обращая внимания на последствия для выбранного ими козла отпущения? Это не правильно, не справедливо и не приемлемо, и если никого из нас это не будет волновать, то ничего и никогда не будет сделано для исправления системы! Вот почему мне не все равно — потому что так правильно, и не только для вас, ребята, но и для всех. Если бы система была лучше, Сами-Знаете-Кто не смог бы даже начать эту свою ужасную кампанию, не говоря уже о том, чтобы сделать ее такой, какая она есть сейчас! Джаспер слабо улыбнулся ей и повернулся к Амиру, который кивнул. — Клара поговорила с Алисой Эйнсворт; Алиса отзывается о тебе очень хорошо, как и Фрэнк Лонгботтом и Эммелин Вэнс. Поэтому, учитывая их рекомендации и то, что мы втроем обсудили между собой, мы хотели бы направить тебе приглашение. Лили моргнула от неожиданности, когда ее заторможенный мозг понял, что это именно то, к чему она стремилась с пасхальных каникул; месяцы усилий, но, видимо, она наконец-то заслужила их доверие настолько, что получила шанс бороться за то, что правильно. — Как ты уже поняла, мы принадлежим к группе студентов-единомышленников, которые выступают против идей Волдеморта и его Пожирателей смерти, и мы считаем, что открытая война неизбежна. — Полагаю, нас можно считать чем-то вроде клуба, — сказала Клара. — Мы встречаемся и обсуждаем политическую ситуацию, наши планы на будущее и то, как мы можем помочь в войне. Мы вместе изучаем некоторые виды продвинутой магии, а также обмениваемся идеями и мнениями о создании чего-то нового. По понятным причинам мы предпочитаем держать все в тайне, так что ты не должна рассказать об этом никому из своих друзей, но в любом случае мы проводим большие собрания всего несколько раз в год, и это не должно отнимать слишком много времени. Что скажешь? Джаспер написал в воздухе. — Да, — выпалила Лили, выпрямляясь во весь рост и чувствуя, как бурлящее чувство удовольствия и удовлетворения поднимается вверх, на мгновение преодолевая уныние последних трёх дней. Сразу стало хорошо, она почувствовала, что мысли наконец-то стали ясными и бодрыми, какими они были до той неразберихи в понедельник. — Да, конечно, да. Спасибо за возможность. Правда. Я вас не подведу. — Рады слышать это от тебя, — ответил Амир, наконец-то улыбнувшись. — Добро пожаловать в нашу группу. __________________________________________________ Амир, Клара и Джаспер оставили надлежащие представления на после экзаменов, так что Лили не успела познакомиться ни с кем из членов их тайной группы в последующие дни. Они объяснили, как всё работает — они встречались все вместе только в суматошные периоды учебного года, когда было меньше шансов быть замеченными, а в остальное время держались в своих заранее созданных учебных кружках, чтобы не привлекать внимания. Один или несколько семикурсников всегда брали на себя руководство от предыдущих лидеров, покидавших Хогвартс, и, как догадалась Лили, в этом году лидерами стали Амир и Клара. Дамблдор знал о них, но по взаимному соглашению и он, и группа держались подальше друг от друга, потому что из-за его политического положения главы Визенгамота, а также административной должности в Хогвартсе, он не мог быть замечен в том, что каким-либо образом вербует студентов в свои ряды. Лили подумала, что это довольно умно, хотя лично, возможно, немного разочаровывает. Но для нее самой было важнее, что хорошее настроение, вызванное их приглашением, сохранилось на ближайшие пару дней. Как будто одним этим предложением секретная, закрытая группа знакомых помогла ей нормально дышать после, казалось, целой вечности, и это было именно тем, что ей нужно, чтобы рассеять туман смятения и боли, сковывавший ее мыслительный процесс. К тому моменту, когда она отправилась на практическую часть С.О.В. по астрономии, Лили решила, что в пятницу поговорит с директором и все как следует уладит. Впереди было еще два дня экзаменов, и она не собиралась допустить повторения того, что случилось с Трансфигурацией, потому что теперь для нее было совершенно очевидно одно — мир гораздо больше ее маленького микрокосма в Хогвартсе, и она не могла позволить себе игнорировать его по любому поводу. Что бы ни происходило между ней и Северусом, ее собственное будущее всегда стояло на первом месте, а это означало, что она должна сдать экзамены С.О.В., поступить на выбранную ею программу высшего образования и найти способ должным образом вовлечь себя в политику их мира, не ограничиваясь тем, что все еще было похоже на внеклассный клуб. Эти вещи, как она знала, никто и никогда не сможет у нее отнять, и поэтому именно на них ей нужно было строить свое будущее, а не на бурных отношениях с лучшими друзьями детства. Когда в пятницу днем она постучала в дверь директора, старый волшебник, казалось, писал какую-то записку. Он улыбнулся ей, опустив перо в чернильницу и положив пальцы на стол. — Ах, мисс Эванс. Чем я могу вам помочь этим прекрасным днем? — Здравствуйте, сэр, — тихо сказала она, чувствуя внезапную нерешительность, стоило подойти и сесть напротив. — Простите, что побеспокоила вас. — Уверяю вас, вы не побеспокоили. — Директор наклонил голову и многозначительно посмотрел на нее. — Полагаю, вы пришли по поводу мистера Снейпа? — Вы знаете, что он просил меня поговорить с вами? — Да. Он сообщил мне о… оплошности, произошедшей в понедельник. — Так вот чем это было? Оплошностью? Мерлин, а этот человек воспринимал хоть что-нибудь всерьез? Попытка убийства Блэка была безобидной шалостью, а то, что Северус показал себя во всей красе и доказал, что всегда будет фанатично настроен против нее, было оплошностью? Старый волшебник вздохнул. — Северус попросил тебя поговорить со мной, потому что боялся, что ты разорвешь вашу дружбу, полагая, что это необдуманное оскорбление убедит тебя в его ничтожности, и когда он признался мне в этом, я велел ему направить тебя ко мне. — Почему? — Потому что я знаю, как важны для него вы и ваша дружба. Более того, я знаю, что он и эта дружба важны для вас; если бы это было не так, вы бы не ворвались в мой офис несколько месяцев назад, готовые бороться за справедливость от его имени. — И вот я здесь, — сказала она оборонительно, ей не нравилось, как он, казалось, атаковал ее. — Что вы хотели мне сказать? — В марте, после того как вы узнали об инциденте с мистером Снейпом и мистером Люпином, я поговорил с Северусом о том, каким он видит направление своей жизни. Он выразил свою нерешительность в этом вопросе, и мы регулярно встречались до нескольких недель назад, чтобы помочь ему принять решение. Я хотел сказать вам, мисс Эванс, что Северус фактически согласился работать со мной сейчас и в будущем. Это… не могло быть тем, как прозвучало. Нахмурившись, Лили неосознанно села чуть прямее, встретившись взглядом с голубыми глазами Дамблдора за очками-полумесяцами. — Вы имеете в виду, против Сами-Знаете-Кого? — Именно это я и имею в виду, — подтвердил Дамблдор. — Его положение в группе мистера Эйвери позволяет иметь доступ к определенным кругам и информации, которые, конечно же, очень ценны для нашего дела, поэтому он и поддерживает с ними тесный контакт. — Хотите сказать, он шпионит за ними для вас, — недоверчиво перевела она. — Сев? — Да, так и есть. — От шока у Лили помутилось в голове, и она почувствовала себя совершенно ошеломленной новой информацией. Северус, которого она обвиняла в выборе Пожирателей смерти, шпионил для Дамблдора? — В свете эт- — Как?! — вырвалось у нее, и она прижала руки ко рту, когда до нее дошло, что она перебила одного из самых могущественных волшебников их мира. — Простите, я не хотела… Я просто… как вы смогли заставить его… Дамблдор поднял морщинистую руку в воздух, чтобы остановить ее неуклюжую речь. — Не мне на это отвечать, мисс Эванс; я уверен, что мистер Снейп с радостью поделится с вами подробностями, но я не стану нарушать его доверие. Как я уже говорил, в свете его обязательств ожидать, что он изменит свое поведение, особенно в вопросах чистоты крови, … неразумно, и, нравится нам с вами это или нет, слово «грязнокровка» является частью этого лексикона. Я не могу рассуждать о причинах, по которым он использовал его во время инцидента, кроме как предположить, что оно не было адресовано лично вам, и было употреблено скорее в контексте его более широкого значения и простой привычки. Мистер Снейп с самого первого нашего разговора утверждал, что у него нет никаких проблем с вашим магическим происхождением. — Но дело не в этом, — возразила она, ухватившись за старый спорный вопрос, — у него не должно быть проблем с любым магглорожденным, а не только со мной, потому что я его друг. — Он знает об этом, — заверил ее Дамблдор, — но на все нужно время, мисс Эванс. И не забывайте, что от привычек часто сложно избавляться. — Вы хотя бы говорили с ним об этом? — спросила она, возможно, чуть резче, чем стоило. Дамблдор склонил голову. — Возможно, не в том объеме, который удовлетворил бы вас, нет. Однако, учитывая его решение, мы будем встречаться регулярно. Вы можете быть уверены, что я подниму этот и другие важные вопросы в надлежащее время, мисс Эванс. Но эта ситуация требует терпения. Терпения и рассмотрения, которым нужно время. Позиция, которую он выбрал, очень деликатна и потребует от вас понимания, возможно, большего, чем вы готовы были давать до сих пор. Последнее предложение прозвучало довольно резко, но Лили не обратила на него внимания, так как откровение Дамблдора, наконец-то дошло до сознания, и оно легло на нее, как тяжелое одеяло; ее мысли все время возвращались к тому, что Северус уже выбрал, а он выбрал Свет, он выбрал Дамблдора и ее. Она спросила его, и он сказал — она помнила это, помнила — он сказал, что выбрал, но это было не то, что она предполагала, и теперь сам Альбус Дамблдор подтвердил это. — Я… я действительно думала, что он… Я имею в виду, что он согласился… — Не преуменьшайте ни вашего влияния на него, ни вашей значимости в его жизни, — убеждал ее Дамблдор, — ибо оно действительно велико. И, ради всех, я умоляю вас искать прощения его проступка в вашем сердце. Всё, что она могла сделать — всё, что можно было сделать, — это кивнуть.