Feel something

I thought I saw the devil, this morning

      И вновь эта же комната. Те же желтоватые старые обои, на которые кто-то очевидно несколько раз проливал кофе, и неприятный болотно-зелёный паркет. Те же огромные книжные стеллажи, перекрывающие весь этот жёлтый ужас, и два огромных, во всю высоту комнаты, окна, открывающих вид на оживленный город. Та же дубовая дверь, ручка которой вот уже как месяц заедает, все тот же старый дубовый стол, на котором под огромными слоями пыли лежат какие-то современные книги о психологии. То же едва не разваливающееся компьютерное кресло и мужчина в свободном брючном костюме, сидящий за этим креслом. Его светлые вьющиеся волосы, которые знатно отросли с момента последней встречи, теперь были затянуты в тугой хвост на затылке, а небесно-голубые глаза по-доброму, как и всегда, светились.       Мужчина буквально весь, если можно так сказать, светился, распространяя позитив на всех сотрудников их скромной компании. Однако даже такие яркие лучи света и добра всё никак не могли дойти до молодого человека, сидящего на деревянном стуле напротив.       Взлохмаченные тёмные волосы, едва доходящие до линии подбородка, бледная, почти что белая, кожа и неестественно-блеклого серого цвета глаза, в которых нельзя было счесть того жизнерадостного огонька подростковой невинности. Это были глаза человека без души, давно потерявшейся в омуте бесконечной усталости. Под самими глазами залегли огромные синяки, а бледные, почти бесцветные, потрескавшиеся губы были полураскрыты из-за многочисленных маленьких ранок, которые так и не успевали зажить окончательно. Шею закрывал неровный тонкий слой медицинских бинтов, которыми так же были обмотаны и обе руки. Именно таким перед своим лечащим врачом представал Перси Джексон, парень, которому в шестнадцать лет поставили диагноз «депрессия».       Вряд ли Перси хоть когда-то забудет день, когда психотерапевт спустя три недели с момента начала сеансов положил перед мисс Джексон лист с необходимыми лекарственными препаратами после того как сказал те страшные слова: — У вашего ребёнка была выявлена депрессия.       В кабинете тогда моментально воцарилась давящая тишина. Салли внимательно вчитывалась в рецепт со сложными названиями лекарств, одной рукой держась за сердце и в неверии качая головой. Врач с внимательным видом изучал книги на своём столе, давая семье время на осмысление, а Перси всё это время думал о том, как именно он вообще докатился до этого всего.       Депрессия? Это та штука, которую вечно романтизируют в кино и книгах, и которая чудесным образом пропадает с появлением любовной линии у главных героев? Или депрессия это то, чем страдают те самые забавные второстепенные герои в сериалах, которые «прячут боль за смехом и тихо плачут по ночам»? Перси себя так не чувствовал. По большей части сейчас он в принципе ничего не чувствовал, кроме тошнотворного безразличия ко всему, что его окружало, и он всё продолжал недоумевать, почему мама, его самый родной человек, выглядела в тот момент так, словно её жизнь рушилась прямо на глазах. — А от этого можно избавиться? — спросил он тогда, совсем не уверенный в том, действительно ли ему так нужен ответ.       Врач кивнул с мягкой улыбкой, и у Салли чуть слёзы на глазах не выступили. В её взгляде было столько надежды, что Перси хотелось отвернуться или спрятаться куда подальше, лишь бы никогда не видеть в маминых глазах разочарование, которое обязательно появится, когда она поймёт, что ощущение пустоты из груди её ребёнка уже не убрать.       Уже позже, размышляя о том, в какой из моментов тяга к жизни пропала, Перси понял, что даже не может должным образом вспомнить, что происходило раньше. Ему казалось, что живёт он в моменте, прошлое стёрлось за ненадобностью, а будущего попросту не будет — его не станет, как только он получит хоть какую-то долю самостоятельности. Если он будет отдалён от семьи, его уже точно не успеют спасти, как это было раньше.       Фотографии на стенах в квартире говорили о том, что друзей у него всегда было много, он не отличался замкнутостью или не испытывал трудностей в общении, его всегда называли шумным и проблемным, а он только язык показывал на любые слова и бежал на очередную тренировку по плаванию. Когда Гроувер, его лучший друг, переехал в другой штат, простые колкие слова от мальчишек постарше сменились оскорблениями, и Перси долго не мог понять, в чём кроется причина такой нелюбви к нему, однако пока он пытался мирно решить конфликт с ненавистниками, с ним перестали общаться уже все одноклассники. Салли как-то спросила, почему когда она поздоровалась с его другом, тот её проигнорировал, и Перси тоже, на самом деле, хотелось знать о причине. Он до последнего надеялся, что скоро всё наладится.       Через пару месяцев, сидя в кабинете медсестры с раной от канцелярского ножа, Перси понял, что не наладится. Было бы сложно объяснить, что именно произошло в тот день, но вероятно, класс мистера Браннера после уроков решил собраться на школьном дворе пометать ножи в деревья, и Перси попросту оказался не в том месте, не в то время. Лезвие не успело его даже задеть толком, лишь прошлось по коже, оставив за собой не самый глубокий порез, и если бы не вскрик классного руководителя, увидевшего это, вряд ли бы Перси обратил на это должное внимание.       Больно не было, только обидно за порезанную кофту, испачканную теперь капельками крови. Больно было от мысли, что никто из бывших друзей так ни разу не подошёл узнать, всё ли с ним в порядке.       Словно, даже исчезни он насовсем, никто бы не забеспокоился.       С каждым днём и с каждой новой колкой шуткой мысль исчезнуть насовсем становилась всё более соблазнительной, а порезов на коленках было всё больше и больше. Ни о какой профессиональной помощи не могло бы быть и речи, если бы порезы не увидела Салли и не отвела своего ребёнка к психологу, который уже позже сменился на психотерапевта.       Сначала Перси счёл это за предательство — да какой психотерапевт, он что, псих по-вашему? — но уже позже понял, что сам бы он действительно не справился.       Лечащего врача звали Уилл Солас, и это был тот самый соседский парнишка-старшеклассник, который иногда зависал с ребятами помладше, в число которых входил и Перси со своим двоюродным братом Нико. Перси знал, что врачи не могут консультировать знакомых, но последний психолог направил его именно к Уиллу и после первого пробного сеанса Перси понял, что ему совсем не хочется искать другого специалиста. Уилл за первые полтора часа консультации проделал гораздо больше работы, чем последние два психолога за целый месяц, и поэтому парнями было принято решение о совместной работе над лечением Перси. Само собой при условии, что они оба будут чётко разделять профессиональное и соседское.       И вот, спустя пару месяцев Перси сидит напротив своего психотерапевта, пряча покрасневшие от холода ладони в карманах брюк и изредка поглядывая на своё пальто, висящее на стуле, пока Уилл с внимательным видом просматривает тетрадь, принесённую Джексоном, с оценкой своего ежедневного состояния. — Ну-с, — вскоре протягивает Уилл, откладывая в сторону тетрадь. Он ставит локти на поверхность стола и кладет голову на тыльную сторону ладоней. — Как себя сегодня чувствуешь? Как день прошёл?       Хочется глаза закатить из-за того, что врач буквально только что ответы на эти вопросы прочитал в тетради, но вместо этого Перси глубоко вздыхает. От принятых с утра таблеток, которые он благополучно запил заваренным на ночь кофе, у него кружилась голова, и поэтому он не мог должным образом сконцентрироваться, из-за чего даже связная речь требовала огромных усилий. — Сегодня, думаю, нормально, —говорит, протягивая свой телефон, до этого спокойно лежавший на столе, Уиллу. На экране высвечивается переписка в каком-то мессенджере, и Уилл быстро пробегает по ней глазами, пока на его лице медленно появляется улыбка. — Гроувер возвращается в Нью-Йорк. — Это замечательная новость, — специалист выглядел так, словно ещё секунда, и он подорвётся с места, чтобы обнять своего клиента, и Перси привычно улыбается, согласно кивая. — Вы уже договорились о встрече? Всё так же будете соседями?       Перси покачал головой и даже натянутая улыбка сползла с лица. — Он приедет ночью, но я боюсь, что не смогу его встретить, — он кладёт на стол свои забинтованные руки и внимательно смотрит на врача. — если я ему скажу, что это косплей на Дазая, он же не поверит мне, правда?       Уилл открывает рот, чтобы что-то сказать, но Перси не позволяет ему этого сделать. — Я не могу их снять, потому что… — жмёт плечами и на выдохе запрокидывает голову назад, откидываясь на спинку стула. — просто не могу. Но при этом если не скажу я сам, разболтают одноклассники, и тогда Гроувер точно не захочет со мной разговаривать. Он и так не захочет, когда меня увидит, но при таком раскладе тем более. Я даже думаю о том, что нам лучше попасть в разные классы, или же мне нужно специально выбрать те предметы, которые он не хочет изучать, чтобы не видеться. Просто… я правда не знаю что делать, мне не столько радостно от этого всего, сколько… тревожно. Прости, я очень нервничаю. — И это совершенно нормально, — Уилл кивнул, при этом улыбнувшись так мягко, будто Перси ему прогноз погоды пересказал, а не свои чувства выложил как на духу. Он что-то записал в блокноте, после чего потянулся к чайнику. — Чай? — Кофе, помнишь же.       Уилл кивнул и пододвинул к парню стакан со свежезаваренным кофе. Он начал говорить, лишь дождавшись пока Перси сделает первый глоток, и голос его был как всегда спокойным и успокаивающим. — Думаю, Гроувер не из тех людей, кто будет прекращать общение из-за подобного. Он тебя искренне ценит. — Но… — Если даже ты сомневаешься в нём, — бьёт по больному. Прекрасно знает, что Гроувер — последний человек, в ком Перси будет сомневаться. Отлично помнит, что сам Перси — первый человек, в ком он сомневается. — вы всегда можете поговорить. Гроувер умеет слушать и анализировать, думаю, ты и сам это прекрасно знаешь. —на этих словах он снова, уже в который раз, улыбнулся, принявшись размешивать чай в своей кружке. — Произошло ли что-то помимо этого?       Перси покачал головой. — Мы недавно с отцом виделись, — Уилл отставил кружку и перевёл взгляд на подростка, всем видом показывая, что внимательно его слушает. — со школы меня забрал, хотел предложить пожить вместе пока у него отпуск, всё спрашивал про бинты, я и сказал, что из-за аллергии сыпь пошла, вроде поверил. Только…       Про школу даже думать не хотелось, а уж и говорить так тем более, и единственной эмоцией, которую Перси так явно удавалось у себя распознать — это ненависть к рассказам об одноклассниках. — Он услышал, как кто-то из моего класса шептался про меня. Спросил, что это. Пришлось ему рассказать...? — Как он это воспринял? — Никак? — Перси слабо улыбнулся, заметив, что в их мини-диалоге это был уже третий вопрос, заданный подряд. — Сказал, что поможет в случае чего, и что, вообще-то, он тоже числится моим родителем. Несколько советов напоследок дал и мы разошлись. Советы, кстати, может были и дельными. — К примеру? — специалист протянул парню чашку с недопитым кофе и пододвинул поближе тарелку с печеньем и конфетами, от которых парень всегда отказывался. — Сказал не обращать внимания на идиотов, они лишь временный этап в моей жизни, и если мне станет плохо на уроке, сразу же отпрашиваться домой или идти в медпункт. Сказал, что любит меня и верит, что я справлюсь со всем. Наверное, я ему благодарен за это. Есть ощущение, что мне не всё равно на него, и ему на меня, я так полагаю.       Обсудив ещё пару событий прошедшей недели, оказалось, что время приёма истекло, и Уилл, незаметно подложив в карманы Перси несколько маленьких конфеток, проводил его до двери. Джексон кивнул на прощание и вышел из кабинета.       Покинув здание, он почувствовал, как вернулся в суровую, лишенную красок, жизнь.

Looking in the mirror, drop of rum on my tongue