Feel something

With the warning to help me see

myself clearer

      Утро нового дня начинается не с освежающего стакана воды, а со звона проклятого будильника, который Перси кличет предателем за звон в непозволительно раннее для лета время. Каникулы медленно, но верно подходили к концу, а это значило, что настала пора забирать учебники для нового учебного года и, приличия ради, сходить на классное собрание, чтобы хотя бы знать, какие лица ему придётся наблюдать следующие девять месяцев.       Наспех собравшись, Перси прощается с мамой и, закинув в рот кусок печенья, выходит из квартиры. Солнце ещё даже не успело подняться, а до автобуса оставалось ещё достаточно времени, поэтому он решает пройтись до школы пешком, чтобы привести мысли в порядок и окончательно проснуться.       Уничтоженный режим однозначно считал, что трёх часов сна для подростка будет вполне достаточно, и Гроувер, позвонивший в 00:23 по местному времени был с ним солидарен. На самом деле в тот момент Перси не спал и был рад звонку друга настолько, насколько позволял весь его спектр эмоций, и именно поэтому они проболтали до половины третьего и попрощались лишь когда Перси мимоходом упомянул грядущую классную встречу.       Прокручивая в голове ночной разговор, Перси не заметил, как дошёл до школы и, миновав компании о чём-то щебечущих в коридоре учеников, оказался у двери в свой класс. Он по обыкновению игнорирует одноклассников, которые пришли раньше, и занимает место у окна за самой дальней партой последнего ряда. Хорошее спокойное место, Перси оно нравилось тем, что сюда из-за шатающейся парты никто не садился, и можно было неплохо вздремнуть на перемене в тишине и гордом одиночестве.       Классного руководителя на горизонте до сих пор не виднелось, а значит до его прихода можно было и отдохнуть, так как спать хотелось страшно. Под убаюкивающие разговоры одноклассников Перси кладёт голову на сложенные на парте руки и блаженно прикрывает глаза, всё сильнее чувствуя, как его сознание уступает место сонливости.       Под редкие смешки и шутки в его адрес Перси уже практически засыпает, прямо-таки видя сон про внутренний состав своих антидепрессантов, как откуда-то спереди раздаётся незнакомый голос, который вмиг всё портит. — Классный идёт! — Перси тяжело вздыхает — а ведь только засыпать начал, — и с неохотой открывает глаза.       Звуки шагов из коридора действительно становятся громче с каждой секундой, и вскоре дверь в кабинет открывается, однако вместо мистера Браннера, их классного руководителя, перед будущим одиннадцатым классом предстаёт совсем другой человек, при виде которого Перси замирает не то от ужаса, не то от счастья.       За четыре года Гроувер ничуть не изменился — он всё ещё был тем самым невысоким рыжим пареньком с веснушками по всему лицу, который носил такую же простую, как и он сам, мешковатую одежду и отрицал идею крепления значков на рюкзак. Кто-то из одноклассников его узнаёт и с радостной улыбкой подходит для приветствия, а Гроувер улыбается в ответ и непринуждённо спрашивает о прошедшем лете, будто не было тех долгих лет жизни в другом городе. — Перси ещё не пришёл? — даже его голос, который давным-давно сломался, казался таким родным и знакомым, словно он только вчера параллельно с уборкой класса пел песни из «Ханны Монтаны» на пару с Перси, который от шока не знал, куда ему подеваться.       Гроувер приехал всего пару часов назад, и Перси даже не мог представить себе, что они сегодня встретятся. Он не мог поверить в то, что вселенная проигнорировала его просьбу и определила их в один класс.       Джексон не машет рукой, привлекая к себе внимание друга, и даже не спешит освобождать соседний стул, на котором лежал рюкзак, он лишь продолжал неподвижно наблюдать за собравшейся возле доски толпой и надеялся на то, что ему удастся незаметно выйти из кабинета. Он прекрасно понимал, что рано или поздно момент встречи наступит, но он ни в коем случае не думал, что это произойдёт сегодня и в таком неподходящем месте.       Даже вселенная была против того, чтобы он жил. — Перси? — переспрашивает кто-то из одноклассников с такой интонацией, словно впервые слышал это имя, и, оглядевшись, неопределённо тычет куда-то в конец класса.       Перси был в шаге от того, чтобы начать молиться греческим богам. — Вот ты где!       Тихе была явно не на его стороне.       Гроувер ещё раз улыбается старым друзьям и, с трудом вырвавшись из собравшейся толпы, подходит к последней парте и садится на свободный стул, перед этим убрав с него чужой рюкзак. Взгляд его тут же падает на лицо друга, которое тот самый друг старательно пытался скрыть за отросшей чёлкой, и после минуты разглядываний, Гроувер обхватывает ладонями лицо Перси, принимаясь внимательно вглядываться в его черты.       Перси думал, что его сердце остановится. — Настоящий! — вскоре заключает Ундервуд, с облегчением откидываясь на спинку стула и перекладывая руки с чужих щёк в карманы штанов. — я уже начинал думать, что ты — моя галлюцинация, братан, ты что такое учудил? — А, — охрипшим голосом выдавливает из себя Перси. — я тебя и не заметил сначала.       Глаза друга смотрят с подозрением, а потом и вовсе сужаются, выражая полную степень недоверия. — Не выспался, глаза не видят ничего совсем, — и для пущей правдоподобности обратно ложится головой на парту и закрывает веки.       Ответа за этим не следует, и Перси краем уха слышит какое-то шевеление слева от себя, с тревогой чувствуя, как Гроувер поднимается и уходит за другую парту, но совсем скоро голос друга снова раздаётся, и причём совсем близко: — Я забыл про собрание, — открыв глаза, первое, что видит Перси — банка газировки прямо перед лицом и по утвердительному кивку Гроувера понимает, что это для него. — мы хотели утром вчера приехать, но там такая морока с документами, ты бы знал, и вышло как вышло. Не стоило звонить, да?       На его лице читается раскаяние, и Перси совсем не хочет ему говорить, что он и так и так бы не выспался. — Порядок. — говорит вместо этого и выпрямляется, слыша, как щёлкает спина. Гроувер посмеивается. — Ну даёшь, старина, — открывает банку и, сделав глоток, передаёт соседу. — вот что бывает, когда из спорта уходишь.       Вот, что бывает, когда люди из твоей жизни уходят.

***

      Мистер Браннер был одним из тех учителей, чьи уроки Перси неиронично нравились. Он терпеть не мог историю и всё, что связано с запоминанием дат, но он с чистой совестью пытался учить всё, что мистер Браннер задавал на дом. Их классный руководитель был поистине прекраснейшим человеком, и поэтому его появление в кабинете сопровождалось бурными аплодисментами, из-за которых историк на мгновение опешил и чуть не выронил из рук классный журнал. — Я тоже рад всех вас снова видеть, — сообщает он и, от греха подальше, положив журнал на учительский стол, становится по центру кабинета, прямо возле доски, внимательно оглядывая пришедших учеников. — и как я погляжу, у нас много новых лиц в этом учебном году. В таком случае, тем, кто сегодня стал членом нашего коллектива, добро пожаловать, а нашим «старичкам» я могу сказать только то, что я очень рад вашему присутствию.       Старая часть класса приветственно зашумела, давая понять, что тоже очень рада вновь видеть своего классного руководителя. — Прежде чем отпустить вас получать учебники, давайте разберёмся с некоторыми организационными моментами. — он опускает голову, очевидно вчитываясь в список учеников своего класса, половина из которых была ему незнакома. — Меня зовут Хирон Браннер, и помимо того, что я ваш классный руководитель, я также веду историю у тех, кто на неё записался. — Ты записался? — шёпотом спрашивает Гроувер, чуть склонившись в сторону. — Да, а ты? — так же тихо отвечает Перси. — Тоже. Красава.       Они, не сговариваясь, протягивают друг другу руки для рукопожатия, после которого Перси тревожно озирается по сторонам, чтобы убедиться, что на него никто не смотрел. В этот раз повезло, что все слушали учителя, который успел занять место за учительским столом и повторно изучить список класса. — Так как мы друг для друга люди новые, — голос мистера Браннера был мягким и успокаивающим, такие обычно хорошо вписывались в формат аудиокниг и каких-то подкастов для быстрого засыпания, но при этом было что-то в голосе историка чарующее, что не позволяло упустить хоть кусочек из его речи. — предлагаю представиться друг другу, чтобы я знал не только ваш ученический номер, но и внешность как минимум.       Кто-то вяло покачал головой, а кто-то выкрикнул что-то одобрительное и поэтому преподаватель ещё раз внимательно осмотрел класс и, слабо улыбнувшись, кивнул каким-то своим мыслям, после чего энергично произнёс: — Первая парта, начнём с вас.       За первой партой, самой близкой к двери, сидело двое парней, до невозможного похожих друг на друга. Когда они вышли к доске, Гроувер даже поражённо выдохнул, но Перси так и не понял из-за чего: из-за внешнего сходства ребят, либо же из-за того, что Гроувер был с ними знаком.       После приветствия парней, Перси перестал вслушиваться. Гроувер был всецело сосредоточен на одноклассниках, стараясь каждому, кто выходил, задавать по вопросу, облегчая классруку работу, вследствие чего Перси ушёл настолько глубоко в свои мысли, что перестал слышать всё, что происходило вокруг и очнулся только когда рядом скрипнул стул. Гроувер, который за время размышлений друга успел представиться классу уже вернулся на своё место и взглядом показывал Перси выйти следующим. — Я? — уточнил он, тыча себе в грудь указательным пальцем. Гроувер посмотрел на него как воспитатель на ребёнка в детском саду, который задавал глупые вопросы. — Молодой человек, Вы последний в этом ряду, не задерживайте очередь, — послышался громкий голос мистера Браннера, услышав который, Перси сглатывает ком в горле и нехотя поднимается с места.       Дорога до доски заняла не больше минуты, но чувствовалась как целая вечность. Это было самое неприятное чувство за последнее время: понимание того, что это не паранойя взыграла, заставляя поверить в то, что все на него пялятся, ведь все в классе на самом деле смотрели на него.       Встав возле учительского стола, в случае чего надеясь на поддержку мистера Браннера, Перси разворачивается лицом классу и, как великий мученик, глубоко вздохнув, поднимает взгляд к бюсту какого-то политического деятеля девяностых, стоявших на шкафу в другом конце класса. — Меня зовут Перси Джексон, мне семнадцать.       Сказать, по правде говоря, больше было особо нечего. Те близнецы, которые вышли первыми, сходу начали делиться своими интересами, и Перси даже удалось запомнить, что им нравились комиксы, но что можно было сказать о себе, он понятия не имел. Новые одноклассники смотрели на него с нескрываемым интересом и будто слегка оценивающе. Перси даже пришлось один раз опустить взгляд на свои руки, чтобы удостовериться в том, что рукава водолазки достаточно закрывали бинты, но ему всё продолжало казаться, что все остальные видели только эти мерзостные белые куски ткани.       От затянувшегося молчания и неловкости бедному парню хотелось исчезнуть из кабинета как можно скорее, но взгляды, направленные на него, сковывали движения настолько, что ему с ноги на ногу переступить не удавалось. Вопросы никто задавать не спешил, ровно как и мистер Браннер отпускать паренька на своё место, и Перси, чувствуя, как в укромном уголке его сознания начинала зарождаться паника, засовывает руки в карманы и склоняет голову набок.       Оценочные взгляды здорово напрягали, заставляя панике взять своё и начать крутить в мыслях всякие тревожные вопросы в стиле «а вдруг спросят про слухи?», но все лишь продолжали молчать.       Вряд ли прошло так много времени, как Перси казалось, но спустя целый круговорот панических мыслей в голове подростка мистер Браннер решает, что ему пора взять дело в свои руки: — Можешь расс… — начинает он, как сразу же оказывается перебит. — Ты чем-нибудь увлекаешься?       На секунду все отводят взгляды от Перси, обращая своё внимание на парня, задавшего вопрос. Это был невысокий, сравнивая с его соседом по парте, паренёк латиноамериканского типа внешности с чёрными кучерявыми волосы и остроконечными, как у эльфа, ушами. Он выглядел младше своих сверстников, и имени его Перси не знал, но одноклассник держался так уверенно и улыбался так озорно и ярко, словно чувствовал, будто его не могут не знать. — Простите, что перебиваю, Мистер Браннер.       В его голосе не было ни капли сожаления, но историк, кажется, и не заметил этого. Он только облегчённо выдохнул и неопределённо помахал тетрадью, показывая этим жестом, что всё нормально. А парень вновь перевёл взгляд на Перси и сцепил руки в замок, дожидаясь ответа.       Джексон ещё с долю секунды посмотрел на одноклассника, в надежде увильнуть от ответа, но парниша прямо-таки сверлил его взглядом, и вскоре Перси, сделав глубокий вдох, сдался, принявшись говорить. — Раньше плаваньем занимался, сейчас бросил. Могу сесть? Голова кружится.       Усталость продолжала накапливаться как снежный ком, не помогли даже те несколько минут дрёма за последней партой, и голова мало того, что разболелась сильнее прежнего, ещё и кружиться начала так, словно её в стиральную машинку запустили и пару раз хорошенько прокрутили. На самом деле, это было ещё терпимо, но стоять перед всем классом жуть как не хотелось, и головокружение могло послужить отличным оправданием. — Давай ещё один вопрос, и ты можешь сесть, хорошо? — Перси смотрит на учителя полным жалости взглядом, но на того это не действует. Мистер Браннер внимательно оглядывает класс, но не заметив ни одной поднятой вверх руки, печально опускает взгляд к журналу. — Ни у кого нет вопросов? Жаль, Перси у нас очень интересный молодой человек.       «Ага, очень» — думает про себя тот самый интересный молодой человек, обессилено улыбаясь уголком губ. — Почему ты носишь бинты?       Вопрос ударяет по ушам как гром среди ясного неба, и первое, что приходит в голову Перси — посмотреть на Гроувера. Недоуменный взгляд друга в упор глядел куда-то перед собой, и не составляло особого труда понять, на что, вернее на кого именно он смотрит. Это была блондинка с первой парты центрального ряда, и, очевидно, именно она была той, кто задал этот вопрос.       Паника, обнявшись с тревогой, поднималась всё выше по шее, так и норовя добраться до горла, формируя отвратительный ком. Не вовремя, страшно не вовремя.       Встретившись взглядами с одноклассницей Перси чувствует странное чувство глубоко в груди, словно уже где-то видел подобное развитие событий, однако он так же мог поклясться, что впервые видел эту девчонку. В её внешности не было чего-то запоминающегося, и она сама не старалась как-то выделиться из толпы, предпочитая одежду в светлых, чересчур невзрачных, тонах, и если бы не её выразительные серые глаза, её вполне можно было назвать обычной. Интересным было то, что оттенок её глаз даже близко не был похож на цвет контактных линз Перси, он больше напоминал грозовое небо в самый разгар сильнейшего ливня, но даже такая необычная деталь не позволяла Перси её вспомнить.       Желания играть с ней в гляделки не было, поэтому, сглотнув образовавшийся ком в горле, Перси поднимает руки, скрытые рукавами водолазки, на уровень локтей и пожимает плечами. — Понятия не имею, о чём ты говоришь, — просто отвечает он.       Не было какого-то смысла скрывать бинты, на самом деле, все прошлые одноклассники прекрасно о них знали, но Перси отнюдь не хотелось, чтобы в их число входил и Гроувер, а потому отвечать честно он не собирался. Слишком личная информация. — Недавно я носил бинты, — сочиняя на ходу, произносит он, следом за чем слегка оттягивает правый рукав водолазки. — растяжение связок, все дела. Спорт — жизнь.       Одноклассницу, по всей видимости, его ответ не устроил, и Перси даже малость позабавило то, как она выдохнула после его слов, вероятно, не поверив ни одному, но мнение мистера Браннера отличалось от её, и поэтому он отпустил бедолагу-подростка обратно на своё место.       Вернувшись за парту, Перси ещё раз окинул взглядом ту девчонку, тщетно пытаясь понять, почему она выглядела такой знакомой, но единственное, что ему пришло на ум — пошутить про то, что она настолько дотошная, что никто не захотел с ней садиться, иначе почему она сидела одна? К огромному удивлению, Гроувера шутка не впечатлила, он продолжал задумчиво пялиться на руки друга. — Всё в норме? — спрашивает Перси, успев здорово переволноваться за время молчания Гроувера. — Я же больного человека заставил со мной ночью разговаривать, — как зачарованный, медленно выдаёт тот, после чего роняет голову на чужое плечо. — прошу прости меня, дружище.       По крайней мере, история с растяжением оказалась достаточно правдоподобной, чтобы такой проницательный человек как Гроувер смог в неё поверить.       Остальная часть знакомства с классом была даже менее интересной чем первая, и из всех людей Перси удалось запомнить только того парня-эльфа, который представился Лео Вальдесом и сообщил, что интересуется механикой, обожает супергеройские фильмы и ненавидит уроки английского. Моментами он страшно напоминал Перси Уилла, например когда с воодушевлением рассказывал про помощь дяде в автомастерской, или когда споткнулся по пути к своей парте, чем развеселил всех остальных. Возможно из-за сходства с врачом он ему и запомнился, либо же в глубине души Перси затаил на него глубокую обиду за то, что тот сбил его с толку своим вопросом про увлечения. Как знать, как знать.       Гораздо больше его интересовало, что такого может рассказать та девчонка с серыми глазами, и за её представлением Перси действительно наблюдал краем глаза, продолжая демонстративно глядеть в окно, за которым счастливые дети катались на велосипедах.       Аннабет Чейз, как представилась девушка, оказалась не такой глупой, как Перси изначально показалось, она рассказала о своём увлечении архитектурой и историей, а на все вопросы отвечала с большим энтузиазмом и неловко улыбалась каждый раз, когда запиналась из-за быстрой речи. Всё то время, что она говорила, Перси не покидала мысль, что он точно где-то её уже видел, но его уставший от таблеток мозг отказывался воспроизводить её образ в воспоминаниях, из-за чего когда Аннабет сказала «надеюсь, мы с вами уживёмся», Перси отвернулся к окну и просидел так всё оставшееся время.

***

— Кто вообще даёт ученикам так много учебников! — возмущался Гроувер, стуча по голове учебниками, которые не поместились в его рюкзак. Перси только качал головой, мол это, товарищ, вопрос риторический. — Кстати говоря, приютишь на пару часиков? Папа, там новую кровать соорудить решил, я не хочу работать!       Перси безразлично пожимает плечами, оставляя принятие окончательного решения на друга, но в то же время тревожно размышляя о том, в каком состоянии он утром оставил свою комнату.       Лекарства на столе, бинты, канцелярский нож с подозрительно потемневшим лезвием, а на следующей остановке предстояло выходить из автобуса. Не жизнь, а сказка.       Изредка поглядывая на Гроувера, беспечно грызущего яблоко, Перси трясущимися пальцами листает новостную ленту социальной сети, в скоростном режиме пытаясь найти сто и один способ как можно быстрее убраться в комнате, но на ум, как на зло, совершенно ничего не приходит кроме мысли, навязанной его подружкой-тревогой:       «Он точно что-то заметил. Вот узнает и кинет меня. Я останусь один и умру. Мама с папой будут плакать, а я буду в аду бурлиться и играть в шарады со своим математиком», — даже на смертном одре нельзя забывать о логарифмах.       Из автобуса они вышли молча, и половину дороги прошли в полной тишине, каждый думая о своём и не желая вмешиваться в чужие размышления. Только когда до дома оставалось несколько метров Гроувер попытался завязать разговор, спросив как поживает мама, но так и не получил внятного ответа. — Погода хорошая, может в субботу свалим с химии? — предлагает он заговорщическим тоном.       Перси натянуто улыбается в ответ и отвечает, что не получится.       «У меня в субботу психотерапевт. Прости».       Оставшийся путь до злополучной квартиры проходит в неловких попытках Гроувера поведать о своей школьной жизни в Онтарио, и Перси прикладывал максимальные усилия для того, чтобы создать хотя бы видимость участия в разговоре.       При входе в подъезд тревога усилилась, и помимо страха за раскрытие секрета, к Перси вернулась паранойя, так и твердящая о том, что сзади него кто-то стоит и смотрит прямо вслед. К счастью они с Гроувером поднялись на третий этаж достаточно быстро, чтобы избежать нежданной встречи.       Прихожая квартиры Джексонов встречает гостя гнетущей тишиной и полным отсутствием света. Со стороны кухни слышится тонкий аромат свежей выпечки, и только благодаря ему эти стены не казались чрезвычайно опустелыми и одинокими. — Мисс Джексон, здравствуйте! — с лучезарной улыбкой на лице кричит Гроувер и, наспех скинув на крючок ветровку, проходит в кухню. Перси поспевает за ним с большим трудом и держится изо всех сил, чтобы не свернуть по пути на кухню в сторону своей комнаты.       Салли обнаруживается сидящей за барной стойкой на кухне с планшетом в руках, и по застывшему на лице Гроувера удивлению Перси понимает, что его друг совсем не ожидал увидеть такой картины. Сейчас, глядя относительно свежим взглядом на свою квартиру и её обитателей Перси и сам в какой-то степени начинает понимать, как сильно всё изменилось со временем, но для Гроувера, который выпал из его повседневной жизни на долгие годы это было в новинку, и его реакция была совершенно понятна.       По скромному и абсолютно честному мнению Перси Салли Джексон была самой доброй и красивой женщиной, какую он когда-либо знал. От неё всегда веяло теплом, уютом и бодрой, заряжающей всех окружающих, энергией, и в глазах своего единственного ребёнка она продолжала быть такой, но в глазах другого человека сейчас представал, вероятно, совсем другой человек.       Салли по-прежнему радостно и широко улыбалась, из-за чего у глаз появлялись морщинки, волнистые волосы как всегда были собраны в низкий хвост, а заменой домашнему халату служила простецкая пижама со штанами, но несмотря на отсутствие каких-то кардинальных изменений, в ней всё равно было что-то не то. То ли во взгляде, который казался по-странному потускневшим, то ли в поведении, а Гроувер готов поклясться, что раньше мама друга встретила его мягкими объятиями, но что-то точно поменялось. — Здравствуй, Гроувер, — слегка охрипшим от долгого молчания голосом здоровается Салли. — с возвращением! Как доехали?       Гроувер медленно натягивает на лицо спокойную улыбку и, переглянувшись с Перси кивает в сторону его комнаты. — Всё отлично, Вы не представляете как я рад наконец-то вернуться домой.       Салли кивает ему в ответ с лёгкой полуулыбкой и поднимается со стула, чтобы пройти к чайнику. — Будете чай пить, раз пришли? — Знаете, нет, мне так много сувениров Перси нужно показать, — говорит Гроувер, и по мере того, как он отступает назад, движась дальше по коридору, Перси чувствует, как у него немеют пальцы на руках от сковывающего его движения страха.       Получив от мисс Джексон добро на уход в виде кивка головой, Гроувер, больше не сказав ни единого слова, толкает своего возмущённого друга в сторону его комнаты, чувствуя, как на периферии сознания начинают закрадываться смутные подозрения и надеясь на то, что он драматизирует.       Уже у самой двери в комнату Перси преграждает в неё путь, встав прямо перед дверью с невинной улыбкой, от которой болезненно покалывало в уголках губ с непривычки. — Как насчёт посидеть на кухне? — предложил он, раскинув руки в стороны и не давая пройти. — Там бардак, ты бы знал, а на кухне светло и просторно. К тому же и с мамой давно не виде…       Он не успевает договорить, из-за того, что Гроувер лёгким движением руки отталкивает его в сторону, после чего тянет дверь на себя. Это конец.       Комната была небольшой, пыльной, а из-за иссиня-чёрным штор, полностью закрывающих окна, ещё и тёмной, словно в этих четырёх стенах обитал какой-то древний вампир. По полу была разбросана одежда и изредка попадались бумажки с коробками от некоторых лекарственных препаратов. Двухспальная кровать, застеленная голубым постельным бельём и комод, стоящий напротив, пусть и были новыми, по крайней мере раньше Гроувер их не видел, выглядели как старые вещи на аукционе с ненужной мебелью. С каждой проведённой в комнате секундой в мыслях всё больше складывалось впечатление, словно здесь уже давно никто не живёт.       Перси медленно входит в комнату следом за одноклассником и становится в дверном проёме со опущенной вниз головой как раз в тот момент, когда Гроувер опускается, чтобы поднять с пола старую растоптанную упаковку каких-то таблеток. — Вот как чувствовал. — слышится напротив. — Антидепрессанты, значит?       Перси делает шаг вперёд, чувствуя, что ноги его не слушаются, а затем закрывает дверь и, опершись об неё спиной, чуть не съезжает на пол.       Из уст вырвался нервный смешок, никак не присущий прежнему Перси. Тому Перси, который звонко смеялся и подшучивал над друзьями. Тому Перси, с лица которого не сходила улыбка и который с радостью соглашался на любые авантюры. Это не тот Перси. — Думаю, раньше надо было рассказать, — Перси же нынешний в тот момент закатывал рукава водолазки по локоть, открывая вид на забинтованные руки. — но я просто надеялся, что не придётся, я тебя знаю дольше всех и…       «Не хочу отпускать»       Поднять голову, чтобы взглянуть в глаза уже, вероятно, бывшего друга не хватает смелости, не хотелось слышать ни единого слова из всего списка тех, что он успел вдоволь наслушаться за всё время. Глаза неприятно щипало, так, словно он вот-вот заплачет, и Перси проклинает линзы за то, что подводят его в такой момент. Сердце бешено колотилось, и в секунду, когда он слышит звуки приближения, будто начинает биться с ещё большей скоростью.       Перси отходит в сторону и прежде чем Гроувер откроет дверь, чтобы уйти, говорит слова, после которых их почти десятилетняя дружба точно закончится: — Это, — он поднимает руки на уровень глаз одноклассника и сразу же опускает обратно. — самоповреждение, а это, — кивает в сторону, где по его догадкам была рука Гроувера, держащая коробку с таблетками. — депрессия.       «Теперь ты точно уйдёшь. Все уходят. Никто не остался».       Нынешний Перси был скучным и неинтересным. С нынешним Перси поговорить было не о чем, и все бывшие одноклассники смеялись над ним из-за того, что, как оказалось, он ничего из себя не представляет. Гроувер мог испытывать хорошие, светлые чувства к прошлому Перси, но уж слишком велика была вероятность, что он возненавидит нового, точно так же как и много человек до него.       Чужая рука ложится на плечо, и Перси инстинктивно жмурится, готовясь к пощёчине, или чего хуже, полноценному удару, но секунду спустя чувствует, как на него наваливаются всем телом, заключая в самые тёплые и родные за долгое время объятия. — Я что, — голос Гроувера, приглушённый из-за того, что лицо утыкалось в плечо Перси, был хриплым и таким тихим, что расслышать его удалось далеко не сразу. — настолько не вызываю у тебя доверия? — он отодвигается от друга, продолжая держать его за плечи, словно если он уберёт руки, то тот растворится. — почему ты говоришь так, будто сознаёшься в преступлении, а?       Перси смотрит на друга огромными от удивления глазами, не зная, куда себя спрятать. Разве сейчас Гроувер не должен уйти? Обвинить в неадекватности, ударить по лицу и сбежать? Однако, судя по тому, как Гроувер улыбнулся, во время того как в голове Перси происходил сложный мыслительный процесс, выражение его лица было достаточно забавным.       Тогда Перси впервые за весь разговор поднял голову и, встретившись взглядом с знакомыми карими глазами, даже опешил, не увидев в них ни единого намёка на упрёк или ненависть. Это были всё те же карие глаза, которые будто освещали своей добротой и пониманием всю эту мрачную тёмную комнату.       В самую первую очередь это были глаза друга, в которых в полной мере отражалось беспокойство за близкого человека, и это было самой трогательной вещью, которую Перси видел за последнее время. — Ты не уйдёшь? — тоном наивного ребёнка спрашивает он, с такой надеждой глядя на Гроувера, словно от этого действительно зависела его жизнь. — Я? — тыча на себя пальцем переспрашивает Гроувер с видом до того возмущённым, что по-настоящему пугал. — ну уж нет, молодой человек, ты мне расскажешь всё до мельчайших подробностей, а кто и где не прав, решим уже по ходу дела.       Перси действительно ему всё рассказал.

***

      Перси впервые в своей жизни говорил настолько много, но что удивляло его больше всего, так это то, что все за все часы непрерывного рассказа Гроувер ни слова лишнего не вставил, только и делая, что внимательно слушая. Он только поблагодарил Салли за горячее какао, которое она принесла, когда затишье в комнате детей чересчур затянулось, и продолжил слушать.       Завершающее повествование «вот и всё, вроде» послышалось к часам девяти вечера, и время было слишком поздним, чтобы остаться наподольше, ведь вещи в квартире всё ещё предстояло разгребать именно Гроуверу, пусть и оставлять друга совсем не хотелось.       Уже выходя из прихожей, Гроувер обнимает своего всё ещё лучшего друга на прощание и говорит: «раз уж ты Дазай, то я Ацуши, до завтра!», и эта шутка западает так глубоко в сердце Перси, что он не может сдержать улыбки. Дверь закрывается, а он наконец-то чувствует себя хотя бы на один процент живым.

I never meant

to start a fire