Отражаясь в аметрине

Время к обеду. Хорошо, что принятых приемов пищи всего три. Плохо, что Вэй не может — не хочет? — никому перепоручить это занятие. Ещё хуже, что он никак не может выбросить слова — и не только слова — странного узника из головы. Ох, но и не возвращать же его в подвал! Как же всё это глупо! Зачем привязываться к тому, кто обязан будет ответить за пролитую кровь? И как вообще можно доверять словам о ценности жизни, звучащим из уст убийцы? — Почему ты это сделал, Зиан? Вэй не собирался составлять компанию за обедом. Просто нечаянно сорвалось, пока наливал в чашу суп. На этот раз с овощами. И на закуску — мясные шарики на пару́. Вэй настолько рассеян, что не сразу замечает озадаченный двухцветный взгляд. Ну да, он ведь даже не уточнил!.. Спешит исправиться: — Мне не важно, кто приказал убить стражника. Но как ты вообще мог… По-твоему, служители порядка — не люди? У него была одна-единственная жизнь. И были же какие-то родственники, друзья… люди, которым он дорог. Почему ты решил, что у тебя есть право выбирать, кому жить, а кому умереть? — Что поделаешь! — вздыхает Зиан. Пожимая плечами, принимает из рук в руки чашу. Даже не пытается невзначай коснуться на этот раз… — К другим методам он оказался нечувствителен. Его вкус к жизни был слишком уж специфический. Тебе таких ужасов лучше не знать. Хмыкает добродушно и прячет улыбку за теплой керамикой. Забыл подуть. Обжегся, конечно же. Отдергивается резко. Осуждающие смешинки так и пляшут в глазах… Вэй любуется и с трудом возвращается к теме: — Каких таких ужасов? И какие другие методы?.. — старательно хмурится, будто это поможет не покраснеть. — Зиан, ну хватит уже вести себя так, будто ты старше и опытнее! Зиан же лучится подтруниванием, ничуть не скрываясь: — Может, и старше… — тянет загадочно. — Думаешь, кто-то точно знает, сколько этому приблудному лет? — потом улыбка гаснет, тон понижается: — И уж точно опытнее, Вэй. — Но… — Вэй не сдается, бороться с собственной стыдливостью ему не привыкать. — Кроме того, что и так понятно… Какое это имеет отношение к его службе и твоей расправе? Зиан на удивление долго остается серьезным. Даже чашу отставил. Гипнотизирует сначала её, бормоча под нос: — Хотелось бы ответить, что для твоего покорного слуги это тоже остается загадкой. — Потом поднимает печальный взгляд: — Но увы, этот ребус сложился надежно, ничего ни добавить, ни убрать. — Зиан! — восклицание укора. Проникновенный взгляд не унял возмущения. И любопытства. Кусочек мясного шарика не спеша отламывают ловкие пальцы. Столовые приборы, видимо, для слабых духом… Наградой за терпение — очередной вздох: — Жестокость и наслаждение часто идут рука об руку, Вэй. Если есть опыт хотя бы в чем-то одном, это проще понять. Наш Устав ведь не на пустом месте демонизирует утехи плоти. Вот только они не учли одну малость — всё всегда зависит от человека. Даже потребность причинять боль можно направить в приемлемое русло. А вот задушить, отменить — нет. Нельзя. Путанные слова почему-то вызывают оторопь. Перехватывает дыхание. Оттого хотя бы, что Вэй снова вспомнил свои сны. Оттого, что он мог бы и возразить — такой опыт у него как раз таки имеется. Мог бы. Но не сможет. Поэтому — не может дышать. — И у… всех есть такая потребность? Демон с двухцветным взглядом расслышал сдавленный тон: — У всех в разной степени, — и верно считал подтекст: — Но тебе ничего не угрожает, Вэй. Зеркало отразит только твои собственные стремления. Зеркало? Это он о себе, что ли?.. Отвечая на застывший в глазах немой вопрос, Зиан предлагает: — Ты мог бы ответить за себя сам. Тебя возбуждает чужая боль? Капли на коже, теплые пальцы… Спина, прижатая к груди. Вывернутое запястье и… Трепет. Который хочется срочно унять. Согреть. Отменить. — Нет! О небо, какая мерзость, Зиан! — Вэй брезгливо морщит лоб, так что повязка сдвигается. Поправляет, добавляя тише: — Странные у тебя идеи. И опыт странный. К черту бы такие ребусы… Раны — крест-накрест — на груди… Сейчас — скрыты под тонкой тканью рубашки. В купальном отсеке — бледнели под взбитой пеной. А в первый день они были страшно воспалены! Зиан даже без сознания вздрагивал при обработке. Это разве считается? Можно ли это разгорающееся влечение — надзирателя к узнику, лекаря к больному — тоже считать возбуждением от чужой боли?.. Но ведь не Вэй был причиной! Разве что однажды. Но в необходимости силового приема тогда… нарушитель был сам виноват. Зиан не спешит возражать, дает время обдумать. Принять. Ну или просто увлекся десертом. Сегодня это персиковый джем. Вэй постепенно выныривает, вспоминает исходную тему: — Ты так и не ответил на вопрос. Что сделал стражник? — О, так ты уже готов оправдывать убийцу, обвиняя жертву? — насмешливо вскидывается тонкая бровь. Зиан — неисчерпаемый источник раздражения. Зеркало? Назойливый солнечный отблеск, постоянно слепящий глаза! — Ну всё, хватит. Не хочешь, не говори. Я пытался тебя понять. Услышать твою версию. А в итоге извращенцем, почему-то, должен чувствовать себя я сам! — Какие слова мы знаем! — смеется Зиан, глядя, как поспешно Вэй собирает посуду. — Ну, «извращения», в отличии от многих других понятий, принятых Уставом, всё-таки существуют. Вот только Устав, как обычно, путает следствие и причину. И расширяет понятие до неприменимости. А тот стражник… получал слишком сильное «душевное» удовлетворение от своих затей. Так что, даже освободившись от необходимости доставлять разрядку своей плоти, заниматься этим не прекращал. — Чем? — бросает Вэй сквозь зубы, думая только о том, как бы побыстрее уйти, и вовсе не желая продолжать нечистые пререкания. — Обвинять жертву. Наказывать. Лишать возможности когда-нибудь ещё получить удовольствие. Вэй не хочет больше переспрашивать, не собирается разбирать шарады. Укатывая столик, слышит брошенное в спину: — Этот стражник мастерски отрезал части тел. Узники оставались в живых. Больше всего он любил производить кастрацию.

♡♡♡      

Корреспонденция. Списки закупок. Отчеты. И на конюшню сходил. И на кухню. Сунулся даже в амбар. Если взяться за дело всерьез, у управляющего и минутки свободной не найдется. Чтобы присесть и обдумать… Понял Вэй только одно: он верит Зиану. Доверяет. Окончательно и бесповоротно. И именно потому, что тот так беспощадно вертит понятиями, постоянно обращая тезисы, обличающие других, на него самого. Возвращая к самому себе. Подхалим и мошенник действовать так не стал бы. Только этот безумец. Который аккуратно дует на чуть теплую снедь… Который бросает в лицо самую неприглядную правду. Из тех, что слышащий готов принять. Когда подошло время ужина, Вэй так и вошел в его комнату без единой цельной мысли. С одним ощущением: — Это чудовищно, Зиан! Всё, что ты говорил… Так не может быть. Нет, я согласен, что, если это правда… жестокость того стражника перешла черту допустимого. И его нужно было остановить. Можно сказать, он получил по заслугам. Но то, как говоришь об этом ты… Для тебя будто нет никакой разницы между виновным и оклеветанным. Между тем, кто причинил вред первым, и тем, кто лишь восстанавливает… — Справедливость? — Заин перебивает — словом, взглядом, всем собой. Представ во плоти перед Вэем, вытесняет все копошащиеся сомнения ещё дальше на задворки сознания. На редкость серьезно парирует: — Так никто и не отрицал. Большинство свято уверены, что творят свою справедливость. Лишь некоторые считают, что просто исполняют свой долг. Некоторые и того меньше — приказ. Насилие почти всегда прикрыто — чем-то другим. Есть лишь одно место, где беспричинность жестокости возведена в ранг нормы. Ты, наверное, в курсе… про отдаленные обители. Руки привычно расставляют блюда. Только чуть подрагивают из-за участившегося дыхания. — В курсе. Ну и ты тоже, может быть, знаешь, что теперь господин Фэнь отправляет туда только тех, кто раньше был причастен к обвинительным приговорам. — Да-да, — кивает Зиан, сдувает упавший пепел волос, уже улыбается: — И господин Фэнь тоже. Амбассадор справедливости, вестник возмездия! — но с ироничным тоном не вяжется холодный блеск искоса брошенного взгляда: — Как думаешь, насколько больше крови пролилось за те пять лет, что он заправляет в Обители? — Крови?.. — Вэй растерянно поднимает глаза. Осознал вдруг, что если Зиан говорит об обителях в таком тоне, значит… бесполезно будет уговаривать его уступить Фэню, чтобы сохранить себе жизнь. — Ладно. Не будем о грустном. Что тут у нас? Зиан распаковывает сверток с рулетиками. Замысловатое блюдо — сочетание мясной, грибной и сырной начинки. Вэй надеется, что больному уже можно есть более тяжелую пищу. Пусть порадуется напоследок… — Честно говоря, до вашего санатория это тело не было приучено питаться три раза в день. Просто казалось скучным отвлекаться так часто на еду. Но с тобой сложно не впасть в искушение. Да, самое время переменить тему. Направление подсказано. — Зиан. Если бы я… — Вэй умолкает — подводит дрогнувший голос. Не получается. С чего он взял, что могло бы получиться о таком сказать! Тонкая бровь подначивает, а Зиан молчит — рот занят смакованием деликатесов. — Это так странно… — качает головой Вэй. Не думая, о чем говорить, он просто позволяет словам литься, преодолевая пороги: — Ты всё время намекаешь на… плотскую связь. Я… не хочу, чтобы ты думал, что я осуждаю твою опытность в этом плане, но… То, что ты говорил о жестокости… Это так чуждо мне, Зиан! Мне противна сама мысль о принуждении… — Мгм, — мычание с набитым ртом вовремя прерывает словесные водовороты и не скрывает издевательского тона. Едва прожевав, Зиан торопится добавить ехидности: — Только не надо называть принуждением томные ухаживания больного узника! Он старался, как умел. Задействовал всё обаяние. Делает вид, что не понял. Что именно подчиненное положение узника мешает надзирателю решиться на… смелый эксперимент. — Да я же не про тебя! — Вэй поддается на уловку сознательно. Хочется уже улыбнуться. Как всё-таки неловко заранее говорить о таком! Зря он, наверное, затеял. — Ты потрясающий, Вэй. Зиан улыбается в ответ — обволакивающе-нежно, всегда насмешливо. А над верхней губой налипла крошка… Вэй убирает её легким касанием, не задумываясь. А Зиан опять чуть наклоняет голову и ловит пальцы поцелуем. Как в самый первый раз, как тогда… Нежные пальцы, простая ласка. Сложно не откликнуться на это непорочное тепло. Рядом с тобой сложно не стать снова слабым. Не вспомнить о заботе, не попытаться согреться… Но отражение ведь и должно быть честным! Станем сильнее вместе? Станем порочнее? А ты будто и вовсе не боишься, куда затянет тебя этот водоворот… Правильно делаешь. Намерения зеркала кристально чисты — как чисты твои голубоватые глаза, что смотрят отчаянно и с надеждой. Да, всё верно, всё правильно. Тебя не смущает вкрадчивый жест, не заставляет сбросить со своего плеча руку. Позволяешь подняться выше, коснуться шелка волос. Приближаешься — губы к губам, но дыхания с них не слетает. Затаил. Затаился. Боишься, что что-то испортит момент. Спугнет. Чистый серый цвет радужки оттенен лазурью налобной ленты. Пора, пожалуй, развязать один из узлов. — Что ты делаешь? — Вэй отшатывается, встрепенувшись. Сердце в горле стучит, а в волосах — застыло фантомное прикосновение. Зиан пытался снять ленту. Зачем? Почему сейчас?.. Обидно до боли. Он сразу же перехватил шаловливые цепкие пальцы, но ведь Зиан не может не понимать, что значит для Вэя отнюдь не бессмысленный аксессуар! — Под повязкой клеймо, так ведь? — Зиан остается сидеть в постели — не изменил ни позу, ни выражение бесовских глаз. Такое же внимательное, спокойное. Готовое и к серьезности, и к смеху. Готовое пронзать беспощадностью прямолинейных фраз: — Чтобы отпустить прошлое, нужно сначала его принять. Почему ты прячешься, Вэй? От чего? — Зиан, ну что ты начинаешь!.. — сложно говорить, чтобы голос не дрожал от слезливой обиды. Сложно изображать безразличие, увиливая от ответа. Проще наброситься с несправедливыми колкостями на неосторожного терапевта: — Я… согласился только на плотскую связь. С этим ты, судя по всему, справишься. Но лезть вот так в душу… Никто тебя не приглашал. Пепельные пряди покачиваются в отрицании. Сочувствие в двухцветном взгляде с трудом скрывается за невозмутимостью. Обиды нет, только поучительные увещевания: — Человек не расколот на душу и тело. Личность раскалывается иначе. Это зеркало в курсе, — темные намеки о своем, усмешка: — А ты не такой, Вэй. Твоя личность здоровая и цельная. Просто нужно нащупать ту нить, что выведет к тебе настоящему. А эта повязка… Она же прямо символизирует, как ты прячешься от самого себя! — Какая чушь, Зиан! Иногда повязка это просто повязка. В конце концов, неприлично ходить со шрамом прямо на лбу. Вот и господин Фэнь… — Вот и господин Фэнь… — звучит эхо, кивает: — Выбрал пример для подражания? А ничего, что ты на него совсем не похож? Тебе не стать таким. И не надо. Ему самому, поверь, не хотелось бы быть таким.

♣♣♣

— Юань! Сегодня просто сюрприз за сюрпризом! То помощник Цензора является в казематы, то сам Хранитель Устава удостаивает визитом домой. Можно подумать, у Архива какие-то претензии к Главе Стражи! Ну, или что мы затеваем очередной переворот… Вот только против кого? Мысль уходит в неожиданную сторону — после насыщенного дня Фэнь успел расслабиться за чашей вина. Да не одной. И больше ожидал бы увидеть рядом другого обитателя цензорского дома… Но Ли и без того сегодня сильно помог. Просто блистательно! Удалось соотнести все симптомы, понять в каком виде попадало стражникам действующее вещество. Под видом укрепляющего средства мошенник продавал им пилюли, которые поначалу действительно добавляли сил, имели бодрящий эффект и помогали нарастить мышечную массу, а потом — напрочь отшибали мужскую силу и любой интерес. Кроме того — вызывали апатию, головную боль и общее расстройство, не позволяющее больше продолжать службу. По крайней мере у некоторых… Ли так и лучился от гордости, азартно распутывая клубок — проводя Главу Стражи с черного входа и в лавку аптекаря, и в притон. Может, не хочет быстро растерять приобретенный авторитет под щекочащими ударами плети?.. — Ну что ты, какие перевороты!.. — улыбчивое мурлыканье Юаня теперь всегда подзвучено металлическим звоном, треском-постукиванием раскрашенных под мрамор шариков. В тяжеловесной роскоши покоев Главы Стражи юный Цензор выглядит на удивление органично. Оживляет струящийся бархат портьер, придает смысл мерцанию золоченых курильниц. Брату к лицу сокровища — зелень глаз становится гуще. — Хотя, если на то пошло… Вы с Ли развели такую бурную активность, что Цензор просто обязан полюбопытствовать, что стряслось. — Как будто он тебе не сказал! — ухмыляется Фэнь, отрываясь от чаши. — Вы же как сфинксы-неразлучники. Что у одного на уме, то и другого непременно касается… А Глава Стражи чуть ли не в последнюю очередь узнает обо всём, что удается нарыть в Архиве. Юань покачивает головой: — Не настолько, не беспокойся. У Ли своеобразные представления о верности, но, поверь, они есть… — О чем ты? — Фэнь хмурится, готов рассердиться, но вспоминает о том, что не раз говорил ему брат о необходимых степенях свободы. Для пользы делу… С укором покачивает головой: — Всё ещё считаешь, что между Архивом и силовым блоком могут быть какие-то секреты? Юань!.. А ведь начинали как единое целое… В ответ на привычные жалобы, Юань лишь пожимает плечами: — Да я не о том… Наоборот, он упрямо помчался к тебе с новыми данными, хотя я просил повременить. — Ты просил? — невольно вскидывается бровь. — Это ещё зачем? — А всё затем же, — очаровательная улыбка бесстрашна, вовсе не соответствует словам: — Боюсь, что иначе ты просто прихлопнешь мальчишку, так ничего и не узнав. Фэнь морщится, как от боли, будто горечь вина проявилась вдруг в полную силу. — Ну с чего ты взял, что я сплю и вижу, как бы покалечить этого сопляка! Прежде всего я должен понять, кто натравил его на Стражу, а остальное… Пока Фэнь пожимает плечами, Юань подхватывает непринужденный тон: — Так ты мог бы пообещать мне кое-что? И тогда я поделюсь с тобой ещё кое-какой информацией… — хитринка плещется в зеленоватых глазах, согревает прищур: — Которую собрал именно потому, что наши полномочия разделены, и я всё ещё пользуюсь… некоторой автономией связей. Фэнь поправляет повязку, потирает уставшие глаза, вздыхает: — То есть сначала пообещать, потом скажешь? Захотелось вдруг поиграть? — на ленивые покачивания головой отвечает взмахом руки: — Валяй! Сегодня я добрый. Пытается улыбаться, пока слушает предложение, вмешивающееся во внутренний распорядок стражи самым возмутительным образом и в то же время — напоминающее о нем: — Ты отправишь Зиана в обители. На самом деле, — припечатывает Юань настойчиво, не отрывая упрямого взгляда. Звон шариков оттеняет насмешку: — Думаю, они не будут возражать, если свежий материал поступит к ним без официального приговора.

♥♥♥

Вэй мог бы уже и привыкнуть — засыпать на жестковатой кушетке. Кутаться в покрывало, защищаясь от сквозняка. Из приоткрытой двери? Нет, Зиан тоже теплолюбив, не уважает открытые окна. Ценит тепло октября, но не его бодрящую предзимнюю свежесть… Вэй мог бы гордиться собой — избежал искушения в очередной раз. Как вообще мог подумать, что справится? Да и зачем?.. Всего лишь телесная немощь. Желать разделить этот срам с кем-то потому лишь, что тот слишком активно это предлагает — так глупо! Просто попробовать? Но почему-то с Зианом не получилось совсем уж просто. — Что ты можешь знать о господине Фэне? — кровь приливала к щекам не только от стыда, но и от гнева. — Я, конечно, понимаю, что ты имеешь право недолюбливать Главу Стражи, как своего тюремщика. Что, может быть, неправильно понимаешь, не ценишь всего того, что он сделал для Обители. Но не смей преуменьшать испытания, которые он перенес! То, что любого другого сломало бы, его только закалило. Он не свернет с избранного пути. И только благодаря его силе духа я понимаю более-менее, в чем смысл продолжать… служить. Зиан смотрел внимательно, кивал, не возражал, давая высказаться. Надеясь, что Вэй запутается? Нет, с этих убеждений его точно не сбить. Выучил на зубок. Как символ веры. Как единственное оправдание. Как нить — между причиной жить и причиной сомневаться в необходимости… Ведь у них общая беда — только Фэнь и мог бы понять… Правда, никогда не пытался. Правда, у него всегда был кто-то другой — и что-то другое — дающее силы жить. А Зиан… Только делает вид, будто всё понимает. А Зиан, может только дать… новый опыт. Предлагает себя. Проявляет заинтересованность. Слишком уже затянул в силки этой обманчивой простотой! — Никто и не преуменьшает его «испытания», — Зиан покачивал головой, заправлял за уши пепельные пряди. Подхватил жест?.. — Жизненные невзгоды не ломают. Не закаляют. Просто меняют. Просто оставляют след. Над желтым глазом еле видный шрам-тень. Седина в юном возрасте тоже не от природы? А откуда взялись крестообразные полосы на груди, известно слишком хорошо… Но заботит его только прошлое Вэя! Будто это так просто: снял повязку — принял себя. А что смоет клеймо?.. Что отменит липкий пот после пробуждений, нехватку кислорода и соль на щеках? Когда вновь — как наяву — площадь, взгляды, стыдная боль от чужой плоти… Когда вновь — как во сне — так чудовищно несообразно дает о себе знать собственная бренная плоть… Эти сны раньше не снились так часто. Просто неразрывно связались. Просто… не всегда же рядом было искушающее волнующее существо! Как он там говорил? Человек не расколот на душу и тело… Но разве можно залечить сердце через плоть? Стоит проверить?.. Вэю не удалось почувствовать себя победителем, покидая покои Зиана. Вэй не чувствует себя проигравшим, наконец поднявшись с постели. Не сдается, возвращаясь обратно через приоткрытую дверь. Не сдается, не поддается. Просто ищет тепло. Ищет — того, с кем на мгновенье удалось поверить, что всё может быть хотя бы чуточку проще.