Отражаясь в аметрине

Освещенная одиноким светильником спальня не поощряет к импульсивным поступкам. Зиан сонно щурится, переспрашивая неспешно-лениво: — Предлагаете бежать? Вот так скоро покинуть этот гостеприимный угол? — искрится фиолетовый глаз, а над желтым, над левой бровью, впервые удается рассмотреть призрачную тень. Удивительно, что на этом переменчивом создании задерживаются хотя бы шрамы… — Боюсь, ваш покорный слуга не из тех, кто готов преодолевать полосу препятствий в виде до зубов вооруженных людей. Трусливая бестолочь! А времени по-прежнему нет. Как и возможности повысить голос. Остается лишь усмехнуться по-стариковски: — Что за бунтари пошли нынче! Благо возраст позволяет не скрывать извечную пренебрежительную спесь. Зиан тем временем заканчивает с потягиваниями — подобные художественные пируэты в постели в свое время Незваный любил устраивать и сам — усаживается, опираясь на изголовье. — Помилуйте, какое бунтарство! Так, небольшие вольности… — Поправляя поудобнее подушку, ворчит невзначай: — Кто бы мог подумать, что они так огорчат Главу Стражи!.. Да кстати, и ваш протеже с его верным служителем были бы не слишком довольны побегом. Распахнутая на груди рубашка сползает с худого плеча, обнажает полосы от плети на тонкой коже. За несколько дней успели поблекнуть. — Об их удовольствии ты заботишься больше, чем о собственной шкуре? — тихая насмешка. Незваный давно понял, что о важном всегда проще говорить шутя. — Для этого, что ли, попал сюда? Тонкие пальцы перебирают пепельные пряди, подергивается острое плечо: — Как будто был выбор!.. — А разве не было? Хочется прижать его взглядом, пришпилить словом. Слишком верткая тварь! Зиан явно улавливает его раздражение, но продолжает играть: — Что вообще можно выбрать в этой жизни? Не одно, так другое. И не понять до конца, что потерял, а что приобрел… — вскидывается цепкий взгляд, жалит метко: — Вот вы разве никогда не задумывались, стоила ли ваша мнимая гибель его настоящей смерти? Упоминание о его смерти — гораздо хуже обращения по мертвому имени. Царапает резче, в кровь. Тень, ложащаяся на лицо, холодит кожу. Тьма, охватившая сердце, ощущается всем существом. А всё же голос спокоен — ни железки, ни льдинки: — В чем смысл, Зиан? К чему эти бесконечные провокации? Если ты так же вел себя с Фэнем, удивительно, как ты ещё жив!        А всё же — поездка в отдаленные обители оказалась на удивление «исправительной». Исцеляющей. Незваному так давно хотелось услышать эти слова! Конечно же, он и так знал… Но услышать — хотелось. — Ты же понимаешь, что никоим образом не приблизил его смерть? Врожденный порок сердца, наследственная болезнь — он знал о ней с юности, — медбрат говорил не только о медицине. Врачевал душу: — Знаешь, он всегда переживал о том, каково тебе будет, когда его не станет. Так что, в каком-то смысле, ему стало спокойнее — он больше не боялся причинить тебе боль. Глаза закатывались не только от воспоминаний об этой неистребимой, неуместной заботе. Глаза закатывались, ловко удерживая закипающий водопад — негоже мочить карий бархат. Да, его извечная идея-фикс! Подкрепленное травмирующим опытом опасение, выпестованный чудовищем страх перед самим собой. И нельзя — это было бы жестоко и подло! — воплощать его страхи. Никакой больше боли. Только любовь и нежность. Только вечная память — о радости. — Ну конечно! — за фырканьем скрывалась дрожь в голосе. — Всегда завидно, когда кто-то расквитался первым! А медбрат улыбался в ответ своей спокойной улыбкой. Будто бальзам на раны, проливался задумчивый тон: — Он всегда сравнивал тебя с мотыльком, летящим на пламя. Печально, но красиво. Известие о твоей гибели, конечно, стало для него ударом, но удивления не вызвало. Закономерный итог. — Угу, — кивал Незваный, усмехаясь, — я бы тоже не удивился. Особенно после разгрома, учиненного Ченом за несколько лет до того. Скажи-ка, это ведь из-за этого… инцидента достался тебе новый питомец? — В каком-то смысле… — загадочно протянул медбрат, очевидно, обескураженный как резкой сменой темы, так и пристальным вниманием к пепельной шкурке. Продолжил туманно: — На самом деле он попал ко мне позже. Он — не жертва кровавой расправы Цензора. Он — её порождение. Как же сложно выуживать информацию из настолько замкнутых и скрытных натур! Сплошь ребусы и шарады. Особенно, когда и сам раскрываться совсем не спешишь. И сложно пытаться помочь обеим сторонам. Держать баланс, не выдавая намерений. Особенно, когда их интересы не то чтобы противоположны… Просто раскрыть все карты? Ещё чего! Только раздали. Играют, правда, не друг с другом — каждый о своем. Обе партии Незваному на руку. Да только седовласый джокер оказался не в масть!        Что прикажете делать с этим ухмыляющимся слащавым созданием, которое не скрывает ни жестоких увечий, ни соблазнительной наготы? От которого не добиться ни слова правды — о нем самом. Но от едкой истины о себе не укрыться: — Господин Глава Стражи особенно дорог вам, не так ли? — спрашивает, утверждая, Зиан. — Когда-то вы пытались помешать организации втянуть его в свои сети, но в результате поплатились сами. Ваш план довел вас до утраты имени, а юного агента все равно принесли в жертву. Потом вы помогли бывшему узнику вернуться в Обитель… — Укол взглядом: — Заглаживаете вину? — О нет, Зиан! Тут совершенно точно мимо! — искренний хохот. — Про чувство вины — это не ко мне! Незваный уверен, что давно израсходовал запасы, отведенные судьбой. Но вспыхнувшее веселье не добавляет доверия двухцветному взгляду: — Вот как? Тогда как вы себе это объясняете? Внезапно возникшей симпатией? — Внезапным совпадением интересов, — хмыкает Незваный. Сейчас бы пускаться в объяснения! Но не удержавшись, поводит плечом: — К тому же Фэнь так гармонично подходит этому месту! Как искра к пороху. Этот огонь выжжет Обитель дотла. Зловещие нотки глушит бархат. За насмешкой Зиана чудится сочувствие: — Забавно, а ведь Глава Стражи так искренне печется о благополучии Ордена!.. — сокрушенно покачиваются пепельные пряди. — И не подозревает, что его просто используют в своих целях. Если вздумал надавить на совесть, то тоже не на того напал! Порыв сжать зубы проще всего скрыть за усмешкой: — Просто помогают добиться желаемого, — а тон всё же холодноват: — Он жаждал мести и получил её. Я желаю разрушения Обители и такими темпами непременно дождусь! Взаимовыгодное сотрудничество, не более. Шорох со стороны смежной комнаты доказывает, что порывы эмоций неизбежно воздействуют на громкость беседы. И имели побочный эффект: — Господин Незваный… — голос совершенно сонный и крайне растерянный. Как будто не Вэй застал вторженца в своих покоях, а в чем-то постыдном уличили его. — Что вы здесь… — Проверяю условия содержания опасного преступника, Вэй. У тюремщиков в этом замке всегда были уникальные методы, но такого я ещё не видал! Лучшая защита — нападение. Но на самом деле просто невозможно сдержаться и не озвучить того, чего больше всего стесняется Вэй! Стесняется своей мягкосердечности. Опасается показаться неопытным. В любом случае это эффективно отвлечет его от размышлений, что именно мог предлагать узнику внезапный гость. — У него была сильная лихорадка, — бормочет Вэй, оправдываясь, — и если бы он не дотянул до допроса… — Вот я и говорю, верх предусмотрительности! Причем оба хороши, что Фэнь, что ты. Один не озаботился выживаемостью узника, другой, кажется, не слишком заботится о своей собственной безопасности. Зато с Зианом всё более чем хорошо. Видел бы ты, как сладко он спит да потягивается! Любо-дорого посмотреть, — продолжая ворчать и возмущаться, Незваный подхватывает Вэя под руку и уводит в сторону гостиной. — Так что не будем мешать. Да, Вэй? Давай-ка, извинимся за беспокойство и пойдем побеседуем о внутреннем распорядке. Сладких снов, котик! Прижимаясь к теплому телу разомлевшего со сна тюремщика, он машет узнику на прощание поблескивающей браслетами рукой. В самом деле, уклад этого замка так и подталкивает к неоднозначности! Уже уходите… Один поблескивает облегающими одеждами из черной кожи и, будто демон-искуситель, льнет к другому, у которого даже ночная сорочка наглухо застегнута у горла. Целомудренность во плоти. Даже халат успел накинуть на плечи. Зеркалу впору бы расколоться от таких контрастов — совсем не щадите! Да только целостность, как и целомудрие, это совсем не про нас. Так, кажется, ты говорил про вину? И правда думаешь, что исцелился? А всё мечешься, сеешь хаос вокруг, рушишь сонный покой. Тоже танцуешь лишь потому, что не можешь иначе? Кровь не водица… Ты, должно быть, и думать забыл о том дальнем родстве. А Зеркало забыло спросить… Задумывался ли ты когда-нибудь, что твой возлюбленный мог узнать и полюбить в тебе лишь черты-отражения своего дорогого наставника? Незабываемого, по всей видимости, создания! Вот и пепельного котейку подобрали тогда в его честь.

♠♠♠

И в темном замке бывают спокойные ночи. Когда кошки урчат на коленях — шерсть так и скользит под пальцами. Когда в сторону отставлен струнный инструмент — если тихонько, то можно, а если наловчиться, то и с семью пальцами получается неплохо играть. Когда уже можно лечь спать, но хочется растянуть момент полудозволенного уюта. Медбрат знает множество способов вернуть себе присутствие духа и душевный покой. Визит незваного гостя разбередил старые раны. Но утешать приходилось его. Ну да, такова его сущность. В конце концов, свою долю заботы и утешений он в свое время получил с лихвой! Можно и поделиться. Может быть, слишком щедро… Но сложно судить. Медбрат иначе, чем другие, воспринимает и страдания плоти, и её наслаждения. С самого раннего возраста сбитый прицел. Например, то, что стало бы кошмаром для любого другого — «казнь» на площади — он воспринял чуть ли не с юмором. С иронией так точно! Ведь экзекутором был не кто иной как Хэн. О небо, медбрат прекрасно помнил, как проходил его предварительный экзамен на эту роль! И кто помогал при этом — под пристальным взглядом нефритово-янтарных глаз… Что ж с того, что глаз в тот раз было побольше? А боли почти совсем не было. С Хэном бывало и жестче! А стыд… Презренное, глупое чувство. И медноволосый наставник, и черноглазый спутник многое сделали для того, чтобы вытравить его окончательно. У медбрата было множество жизней. Скоро должна была начаться ещё одна. Вот только… Помимо воспоминаний о прошлом внезапный визит человека без имени посеял в душе и тревоги о будущем. Зачем он явился? Почему так настойчиво расспрашивал о подопечном, с которым, по странному стечению обстоятельств, недавно была потеряна связь? Да нет, понятно, что не случайно. Но непонятно, насколько опасно. Насколько может помешать планам внезапная активизация нейтрального игрока? Необходимо выяснить, что происходит в Обители — любыми средствами. Снова придется рискнуть. А когда-то казалось, что он совершенно чужд — и рискам, и страстям. Бесконечным конфликтам и интригам. Казалось, нашел свою тихую гавань и может почивать в стороне от бушующих бурь до конца. А теперь — конца-края не видно… Но он не жалеет. Ни о том, что оставил его, увлекшись заботой о сложном подопечном. Ни о том, сколько всего узнал, как только безгласное прежде создание научилось-таки говорить. В детской памяти отпечатались накрепко, отчетливо и свежо, сведения о том, что в Ордене принято было называть «исправительными отдаленными обителями». Не жалел медбрат и о своем решении. Просто принял как данность — он не может больше оставаться в стороне! Поэтому, когда после смерти Главного Прокурора тогдашний Глава Стражи начал свои расправы, он уже знал, что очередь дойдет и до него. Знал и готовился. Расплатиться — за уютную беззаботную жизнь, оплаченную кровью и болью других. За покой и комфорт, доступный только тем, кто умел закрывать глаза на чужие страдания. Но это не было самопожертвованием! Нет, это было бы глупо. Медбрат просто воспользовался своими знаниями и своими умениями… Ведь, когда терять уже нечего, когда упал на самое дно — разве не наступает самое время попытаться изменить хоть что-нибудь? Нынешний Глава Стражи тоже вот пытается. Пытается и пытает… В темный замок перестали попадать оклеветанные юноши из бедных семейств. Всё больше знакомые лица. Заговорщик, бунтарь и идеалист, Фэнь не может простить им сытую равнодушную жизнь, высокие должности, участие в системе слежки и наказаний. Мстит за собственную сломанную судьбу. Да только не понимает главного… Свою боль не погасить чужой. И нельзя насадить свою справедливость. Никто из сосланных не считает себя виноватым. Никто и не ожидал — просто не мог представить! — в какой ад могут превратить «отдаленные обители» те, кто видит в узниках только «исследовательский материал». Конечно, по большому счету, никому из них не было до этого дела. Не хотелось задумываться. Но разве сам новый тиран хоть на мгновение задумывается о том, каково им здесь, и соразмерна ли эта плата? Множество разрушенных жизней стоят одной? Возможно, он считает, что мстит не только за себя… Но разве это, хоть в каком-то смысле, уменьшает количество страданий? Кровь невинных и кровь виновных в равной степени подходит системе. Медбрат точно знает: у нее одинаковый запах и цвет. Медбрат засыпает в окружении теплых пушистых созданий, помня, что на завтра назначен очередной забор.

♥♥♥

Сон моментально слетел с Вэя, стоило услышать голоса в смежной комнате. Измученный кошмарами, он и без того толком не спал. В оцепенении сонной неподвижности слышал вибрирующие звуки — призрачную мелодию, которая из еле слышной превращалась в давящий звуковой вал. Не мог пошевелиться. К тому же возбуждение не отступало, а для достижения постыдной разрядки даже руку не получалось протянуть… И вот из этого пограничного балансирования — не только между сном и явью, но и между недоступностью порока и вынужденностью целомудрия — легко выдернул Вэя такой знакомый, но совершенно неожиданный смешок. Незваный что-то говорил о вине. Дальше, за шумом крови в ушах, Вэй уже не слушал. Сразу вскочил, заметался по комнате в поисках подходящей для приема одежды. Нашелся только халат. Благо, достаточно приличный — синяя плотная ткань напоминает одеяния служителей. Да, Вэй частенько забывает, что он больше не в Ордене. Что не обязан так же строго блюсти приличия. Что управляющий замка мог бы и не чувствовать себя застигнутым на месте преступления, когда в его покои без приглашения вламывается подозрительный, с неясной мотивацией тип! Фэнь почему-то ему доверяет… А вот у Вэя подобной уверенности нет. — Господин Незваный, и всё-таки какими судьбами? В такой час… — с трудом отклеившись от вольных полуобъятий, Вэй жестом пригласил его располагаться. Кушетка использовалась в качестве кровати, поэтому пришлось довольствоваться низкими сидениями. Обстановка в покоях довольно скромна, но Вэй позволил себе нескромность не убирать поспешно постель. Всё равно ясно, что ночевал он сегодня здесь… А вот доспать, вероятно, не придется. Слишком ярко сверкают украшения, клыки и улыбка. Слишком шумят шутливые слова: — Я уже понял, что ты не рад меня видеть! Незваный и в неудобном кресле ухитряется раскинуться непринужденно. Косичка на пальце — символ незыблемого спокойствия. Вэй непроизвольно тянется к своим коротким прядям. Так и не пригладил со сна… — Да нет же, — бормочет, — просто не ожидал. И… я понимаю, что это могло показаться странным со стороны. Вэй решается говорить почти прямо. Знает, что его смущение очевидно, устал бороться со своей привычкой оправдываться. А Незваному будто бы всё равно, о чем речь, знай себе посмеивается: — Ну что ты! Не думаешь же ты, что я подозреваю тебя в порочных наклонностях! К тому же мне прекрасно известно, что ты предпочитаешь другой оттенок глаз. И в верности твоей я уверен. Такого уровня прямоты Вэю не достичь никогда! С Незваным разве только Зиан мог бы посоревноваться… Щеки пылают, возмущенные оправдания не успевают сорваться с приоткрытых губ. Перебивает смягчившийся тон: — Просто беспокоюсь о твоей безопасности, Вэй, — масляный блеск карих глаз обволакивает искренней заботой. Словно не отчитывает нерадивого служителя, а журит неразумное дитя: — Этот мальчишка всё-таки убил человека. Как можно быть настолько беспечным, чтобы поселить его в своей спальне и не то что не надеть оков, но даже дверь не закрыть? Надеюсь, ты хотя бы проследил, чтобы в комнате не было ножей? — Никаких ножей. — Вэй вздыхает, покачивает головой и принимается за обстоятельные объяснения: — Первые сутки Зиан вообще был без сознания, а потом и чашки не мог поднять. Как-то не до оков. — Ну ты же понимаешь, что мошеннику может быть выгодно притворяться? — Я сам выхаживал его и видел, насколько он ослаб. — Капли на коже, силовой захват и трепет под пальцами… Вэй встряхивает головой: — А дверь я для того и оставил открытой, чтобы услышать, если он вдруг… — Попытается сбежать? — взгляд настойчивый. Многозначительный тон: — Вам ведь этого не хотелось бы? — Господин Фэнь был бы очень недоволен, — усмешка плохо скрывает уклончивость. — А ты? Так старался его выходить… Но ведь понимаешь, что будет с ним, когда Фэнь вернется? Вэй медленно кивает, опускает глаза. Взгляд с сияющих косичек соскальзывает ниже. Увенчанную косицами голову подпирает рука, унизанная браслетами до локтя. Локоть упирается в колено, туго обтянутое черными кожаными брюками. Нога на ногу, поза раскованная. Незваного сложно заподозрить в неравнодушии к этическим дилеммам. Тогда к чему эти расспросы? — Не в моей власти на это повлиять. Зиан в любом случае должен ответить за свое преступление. Господин Фэнь… — голос дрогнул в попытке поверить в чужую ложь, пересказывая её другим: — Он обещал, что сохранит ему жизнь, если Зиан скажет имя нанимателя. Что отправит в отдаленные обители… Вэй опять затихает, замечает, как настороженно замер Незваный, как в кареглазом прищуре зреет-теплится очередной хитрый план. Непонятно только, что это в корне меняет… Даже если Зиан правда туда попадет. Вэй ведь знает, что́ на самом деле скрывает благообразное словосочетание! Господин Ли рассказывал… — Я просто исполняю свои обязанности, — вздыхает Вэй, стряхивая задумчивость. — Помогаю обвиняемому дотянуть до допроса. Делаю всё, что в моих силах. — Бедный ребенок! — неожиданно изрекает гость. Вэй поеживается от неуместного обращения, вслушиваясь в излишне проницательные слова: — Совсем запутался, кому больше хочешь помочь — любимому хозяину или приблудному оборванцу. Слишком много в тебе служения, а о себе забываешь напрочь. Нельзя так, Вэй. Попробуй хотя бы вспомнить, чего хочешь ты сам? Чего хочет Вэй? Отблагодарить Фэня за спасение своей жизни. Но кажется, Незваного не удовлетворил бы такой ответ. Это снова касается не его самого — другого. Но ведь и правда единственным этим стремлением полна душа! А тело… Тело ведет себя странно, слишком явно демонстрирует свои потребности. Но не в теле же заключается естество! И к тому же они тоже направлены на… другого. Пожалуй, Вэю сложно понять и вспомнить, что значит желать чего-нибудь для самого себя.

♣♣♣

Желать удовольствий и неги. Желать дерзновения и свободы. Вопреки всему. Цензор с помощником уединились отнюдь не для составления отчетов. Не для написания проповеди. И даже не для совместного музицирования. Хотя… Ли уже наиграл пару мелодий шаловливыми пальцами — сначала на шелке струн, потом на атласе кожи… Умел бы играть на флейте, подобрались бы и более неприличные метафоры. Но Юань не замечал в нем склонности к холоду медных труб. Сейчас небольшой перерыв. Хотя скоро рассвет, заканчивать ещё рано. Оба — не ранние пташки. Начали далеко за полночь. Чуть закончат, так снова начнут. — Ли, ты ведь понимаешь, что если Фэнь узнает об этом… — бормочет Юань, поглаживая растрепанные пряди. Такую густоту волос не удержит никакой хвост. — Об этом? — смешливый шепот щекочет живот и упрямо спускается ниже. — Так он в курсе. Всё под контролем, Юань! — Ты знаешь, о чем я! — сложно возмущаться, когда мастер своего дела снова принялся за свое. Слова не вставишь… — И ты знаешь, что у меня нет никаких секретов от Главы Стражи. — Теплые пальцы беззастенчиво скользят по сладко ноющей плоти, и сложно сказать, что неприличнее, их движения или вскинутый кареглазый взгляд: — Тем более в том, что касается наших непосредственных обязанностей. Я сам добыл эту информацию, и я передам её по назначению. — Верная ищейка! Но ты же понимаешь, что этим можешь подтолкнуть его на крайние меры. Не лучше ли было бы… — продолжить не получается. Разводить дипломатию не так просто, когда изощренная ласка кончиком языка проникает в запретное отверстие — действительно запретное — отодвинув крайнюю плоть, чуть раздвигает самое средоточие мужской уязвимости… И отчитывать его уже нет никакой возможности, когда вслед за этим в уретру проникает тоненький серебристый стержень. Ли знает, что делает. Ли осторожен и чуток. Он обожает дразнить, но больше всего любит угождать. Юаню нужна его ласка. Юаню не нужна его верность. Только хотелось бы побольше лояльности. Впрочем, о чем это он… Как можно думать о чем-то другом, когда эти пальцы продолжают легкие ритмичные движения по стволу? Доводят до белого каления. А разрядки и близко не видно. Только сладкое чувство подчиненной зависимости. Запретного, немногими ценимого наслаждения. Приходится вечно повышать ставки. В постели и в жизни — одна игра. А его спутник — так же, в постели и в жизни — ни в чем себя не ограничивает. Делает то, что хочет. Служит разным хозяевам. Впрочем, конечно же, в данный момент, было бы грубой ошибкой себя таковым считать…