Отражаясь в аметрине

В поместье Цинь обитает внушительное поголовье разномастных пушистых зверей. Но Вэй равнодушен к кошачьим. В поместье Цинь тишь да гладь, покой и умиротворение. И тем не менее Вэй чувствует напряжение, разлитое в воздухе. В поместье Цинь, помимо хозяйки с кошками, проживает нестандартная, но неразлучная пара. И в принципе, Вэя никогда не интересовали такие вещи… Не интересовали бы и дальше, если бы… Ох, а это сложно объяснить даже себе! Прежде всего, послание, явившееся поводом для внезапного визита, содержало в себе намерение эту парочку временно разлучить. Для регулярного, оговоренного, всеми признанного визита. Ведь Глава Стражи так редко имеет возможность покидать Обитель… Правда, никогда раньше Вэй не являлся лично. Но это как раз объяснимо — Глава Стражи беспокоится о конфиденциальности информации и не может больше использовать своих людей для контактов с поместьем Цинь. Ведь большинство из них теперь стали служителями Ордена, официально приняты в орденскую стражу. А Вэй, наоборот, пять лет назад раз и навсегда перестал быть служителем. В поместье Цинь — свой устав, свои законы. Орденским здесь не рады. Впрочем, членам враждебной Ордену тайной организации тоже. Но ради знакомства с молодым хозяином пришлось сделать исключение. Госпожа Цинь вначале с подозрением и любопытством поглядывала на гостя, но вскоре снисходительная симпатия победила. — Молодой господин Вэй желает задержаться подольше? Неужто ваши заговорщицкие дела идут настолько успешно, что можно оставить их без присмотра хотя бы на недельку? — фыркнула пожилая леди в пушистую макушку белого кота, сидящего на её коленях. Тот только дернул ушами, но не ушел с рук. Госпожа улыбнулась со вздохом: — Ну, рада за вас. Пойду, распоряжусь насчет комнаты. Трое остались в гостиной. Вэй старался не глазеть на сидящую на кушетке напротив пару. Благо, было куда перевести взгляд: на малиновом ковре сцепились в дружеском поединке два подростка-котенка, черный и белый. Подняли сверкающие в солнечном луче пылинки. Окна в комнате выходили на запад, и на идиллическую картину домашнего уюта щедро изливался весь октябрьский ранний закат. А Вэй всё равно чувствовал напряжение. Оно сквозило в позе отодвинувшегося в дальний край кушетки юноши. Друг молодого хозяина был всего на пару лет старше Вэя, но выглядел гораздо строже, элегантней. Высокий рост и гордая осанка позволяли ему иметь вид внушительный и непринужденный, источать уверенность в себе. У Вэя, впрочем, были основания сомневаться, что это и в самом деле так. Предстояло лишь эти самые основания передать… — Что нового в замке, Вэй? Какими судьбами? — тем временем действительно непринужденно расспрашивал Лао. — Неужели и правда строгая секретность больше не требуется? Лао был ровесником Фэня, но прелести возмужания обошли стороной и его — на гладко выбритом лице не спешили появляться морщины, разве что смешливые лучики у глаз и немного горчинки в уголках рта выдавали сложную эмоциональную натуру. Движения оставались такими же раскованными, ничуть не остепенившимися, напоминали даже того, о ком в этом доме не следовало вспоминать… Вэй знал много чужих секретов. Не разбирался только в своих… Но о чем мог, старался говорить честно. — Наоборот, — улыбался, не отводя взгляд от возни котов на ковре. — Теперь люди господина Фэня заняты другими делами. Один я остался внештатным связным, остальные служат Обители. Даже краем взгляда было видно, как по бледному лицу спутника Лао пробежала тень от одного только упоминания этого имени. Не ревность — её-то Вэй сумел бы распознать. Скорее, что-то похожее на… скуку. На пренебрежение. — Господа, я вас, пожалуй, оставлю, — протянул он, откидывая за спину длинные волосы, и потягивающимся движением поднялся с кушетки. — Нечего бывшему экзекутору Ордена слушать о делах её нынешней стражи. Лао перевел на него растерянный взгляд, будто только что вспомнил о его присутствии. Будто вспомнил ещё кое-что… — Да, конечно… Кун, я скоро приду. Ты будешь в библиотеке? — Вероятно, — пожал плечами Кун, отступая к двери. — Или в парке. Или в спальне. В поместье ведь столько увлекательных занятий и неожиданных мест! Ну, надеюсь, найдешь как-нибудь, не заблудишься. Да, Вэю точно не показалось… Ранние же заморозки выдались этой осенью! Напряжение подернулось инеем. Лао попытался растопить его извиняющимся взглядом, но Вэй продолжал смотреть на котят. Смотреть, как черный задира увлеченно терзает задними лапами уязвимо подставленное брюшко белого собрата. Двух прирожденных хищников неосмотрительно было считать символом нежности и тепла.

♠♠♠

Чрезвычайные меры требуют чрезвычайной наглости. Можно было бы сказать «решительности», или «отчаянности», или «смелости», но все эти слова медбрат с трудом примерял к себе. А вот наглости пришлось научиться! В темном замке сложно выбрать время, когда вероятность столкнуться с другими лекарями ниже всего. Некоторые из них заядлые любители бодрствовать среди ночи, часы просиживать при свете тусклых ламп — в библиотеке либо в лаборатории. Только «эксперименты» за полночь обычно не проводились. Да и узника не тревожили без нужды. С ним медбрат сегодня уже виделся перед отходом ко сну. — Господин Чжоу, — обратился вкрадчиво, решившись поболтать подольше, — надеюсь, вы понимаете, что я, как и вы, просто делаю свою работу? Я вовсе не хотел бы причинять вам дополнительных страданий. Вы, может быть, уже заметили… — Работу? Как и я? — узник резко вскинул голову. Он сидел на постели, упираясь в мягкую стену, и сверлил медбрата неузнающим, почти невидящим взглядом. Спрашивал так презрительно, будто и вообразить не мог, чем были схожи их функции. Ну да, служитель Архива никому не заливал в глотку десяток чаш воды — пусть и стараясь пролить мимо хотя бы треть. Не держал в леднике, замеряя точное время — пусть и слегка ускорив хронометр. Не прислуживал изуверам — по должности… Но и никогда не пытался умерить ущерб. — Ну… да, — медбрат уверенно кивнул и мягко улыбнулся. Заинтересовался промелькнувшим в покрасневших глазах отблеском. Узнал? Нет. Показалось. Немного понизив тон, спокойно продолжил: — Вы же тоже просто делали свою работу, перекладывая бумаги и проставляя оттиски. Но за каждым именем в документах, за каждой строчкой доноса стояли судьбы живых людей. И попадали они в это самое гиблое место, — покачал головой и добавил ещё чуть тише: — Господин Чжоу, мы ведь с вами прекрасно знаем, что, по крайней мере, служители Архива только делают вид, что не знают об «обителях» вообще ничего. Вот на этот раз узнавание точно было! — Ты… — голос дрогнул, и мускул на лице подернулся мимической судорогой. — Ты же тоже из Обители, верно? Значит, знаешь, как там всё устроено! Так как мог ты переметнуться на их сторону? Да ещё и доказывать мне что-то сейчас! В чем-то укорять… Как у тебя хватает наглости? Где твоя совесть? Медбрат развеселился окончательно. Воззвания к совести! Какая прелесть. Кто бы мог подумать. А наглость… — Моя наглость нам ещё послужит. Поверь! — подмигнул издевательски. — А вот совесть… уже использована по назначению, — ухмыльнулся криво. — Израсходована. Была да вся вышла. Чжоу с недоумением смотрел на его ужимки. По глазам было видно, как он гонит узнавание прочь, но с обкусанных губ всё равно слетело имя… — А ты ведь был совсем другим, — продолжали они шептать почти с ужасом. — Раньше. Казался таким нежным, ранимым… Покачивая головой, медбрат опустил глаза, отступил к двери. — Узнал всё-таки. Даже странно. У нашего господина было так много кукол! Ушел, растревоженный противоречивыми впечатлениями. Достаточно на сегодня бесед! Ещё нужно произвести операцию по доставке реквизированной у пушистых питомцев пищи — тем, кому она действительно нужна. Тем, кто томится в тайных отделах подвала. «Лишним живым». Невозмутимый вид. Бесшумные войлочные тапочки, но нескрываемо шаркающая походка. Если столкнется с кем-то, есть оправдание. Ищет кота. Не пришел на кормежку, паршивец. Серенький. Не видали? Но никто не встречается в каменном коридоре. Поворот за поворотом — сопровождают лишь огни настенных факелов. Пролет за пролетом вниз по лестнице — только затхлый запах сырости становится гуще. И совсем темно в подпольной каморке. Огонек лучины не сразу заметен, едва теплится в уголке. Помещений поблагообразней не нашлось во всем замке. Настоящий склеп — он и не должен быть просторен и светел. А живущие в нем и вовсе не должны были жить. Жаль, что искусство составления снадобий оказалось недостаточным, чтобы продержать их в состоянии летаргии всё необходимое время. Всего-то несколько месяцев! Увы. Медбрат однажды попробовал… Выяснилось, что организму, даже с максимально замедленным обменом, необходимо регулярное поступление питательных веществ. Обезвоживание наступает ещё быстрее. Медбрат не мог поддерживать жизнедеятельность бессознательного неподвижного тела. Больше проверок не потребовалось. Это только «лекари» темного замка никогда не оставляют своих затей!.. А вот бодрствующие узники наловчились справляться сами — собирали дождевую воду, просачивающуюся от водосточной трубы. Недаром в этом замке так сыро! Удобство среди неудобств. В комнате с низким потолком, земляным потолком и каменными сводами — трое. Плодотворный выдался год. Архив в Обители по-прежнему не дремлет. Орденская стража активна как никогда. — А, это ты… — голос-тень от человека-тени. Он истончен не от недостатка питания — не хватает света. Жив лишь надеждой. Ну, и приносимыми подачками. Раз в три дня. Разделить поровну. — Да-да, доброй ночи, — бормочет медбрат. Не передает корзинку с провизией из рук в руки. Слишком тяжела для полуживых. Ставит у стены и помогает с распаковкой. — Сегодня котикам полагается вареное мясо. И немного вареных овощей. А вы знали, что пушистые тоже не брезгуют растительной пищей? Я вот знал. Забалтывает сам себя, чтобы не слишком проникаться ситуацией. Части души… отмерли, конечно же, но почему-то болят. Совсем как фантомные боли в отсутствующих пальцах. Замечает краем глаза, как от своих углов подтягиваются поближе ещё двое. Все в состоянии передвигаться. Это хорошо. Один из свертков в корзине, как обычно, с лекарствами. Но многие увечья уже не залечить… — Считаешь нас котиками? Готов спорить, с ними ты был поласковей, — один из «лишних живых» и фамильярен излишне. Медбрата это только радует. — Считаю, что вы ничуть не хуже! — смеется. — А все ласки тебе уже достались, Шин! Авансом. В нашем же возрасте уместны только деловые отношения. Шин худой, но высокий. Поредевшие волосы старательно собирает в хвост. Может быть, этим вызывает ещё большую симпатию. Помимо воспоминаний о беспутной юности — в том числе с ним, пробуждает память о спокойной молодости — уже с одним. С другим. — Если бы дело было только в возрасте… — Шин покачивает головой и умудряется улыбаться. От этой улыбки опять сжимается омертвевшее сердце. Если бы… Медбрат мог стараться уменьшить ущерб. Мог избегать тех увечий, что причиняют «лекари» во время экспериментов. Но никак не мог повлиять на произвол стражников. На то, что происходило с осужденными ещё в Обители. Наигуманнейший Орден отменил публичные казни. Власть возмездия впустила мстителей в казематы. А Шин — умудряется улыбаться! Наверное, медбрат поторопился зафиксировать время смерти той части сердца, что отвечает за эмпатию. Увы. Отвары, мази, последние свертки с едой покидают корзину. Объедки прошлых трапез, использованные бинты, прочий мусор наполняют её. Медбрат не собирается задерживаться. Недолжно живые научились поддерживать свое здравие и гигиену сами. Его дело принести. И унести. — Так когда у нас пополнение? — интересуется Шин вдогонку. — Чжоу ведь последний? Четвертый. Медбрат кивает: — Скоро. Дело за малым. Лекари должны уведомить Орден о выборе преемника. А сначала выбрать. Одного из четырех. — Забавная лотерея, — Шин улыбается… — Кстати, я сделал ставку. На того, который лысый и в очках. Прикажешь побриться и испортить зрение? — Не смеши! — фыркает медбрат. — Как будто в Обители знают, кто тут как выглядит! Ладно. Осталось недолго. Держитесь тут, развлекайтесь скачками. А мне пора… Шин берет за руку, смотрит в глаза: — Держимся. Развлекаемся, — пожимает руку и улыбается. — Твоими трудами. Спасибо. Медбрат неловко поводит плечом. Странные слова. Странный контекст. Хотя и понятно, что Шин абсолютно искренен. Всё равно! Как может тот, кто столько перенес от его рук, так горячо теперь пожимать трехпалую кисть? Так горячо, что кажется, будто не было не только лекарских пыток, но и орденских застенков, где Шин лишился кое-чего посущественней пальцев. Будто не было долгих десяти лет двойной жизни. Странной жизни. Может, и не жизни совсем. А есть только это тепло. В смутной юности объятья Шина были так же горячи. Ласки — так же болезненны. Всё возвращается на круги своя. Медбрат сомневается, что когда-то у него была нормальная жизнь. Разве что… порой её скрашивали котики. Высвобождается, стараясь не показаться ни смущенным, ни резким, подхватывает корзину и убирается прочь. Сегодняшняя ночь не закончилась. Сегодняшняя ночь богата на «лишних живых».

♤♤♤

Час перед рассветом. Замковый ров. Подъемный мост. Где ещё встречаться двум безымянным? Правильно — между. Было бы громко сказать, что между жизнью и смертью, но… Похоже, они и правда там застряли. Теперь только фиксируют факт физически. — Ну здравствуй! Вот и свиделись. А говорил, невозможно! — посмеивается один, и лунный луч играет в серебряных побрякушках, и на палец накручивается косичка. — И тебе доброй ночи, — тихо отвечает другой, невидимо улыбается, явственно удивлен: — Какими судьбами? Мне и в самом деле не так-то просто незаметно покидать замок… — Ну ты же справился! — перебивает. — Видимо, и с основным делом справляешься. Так ведь? — Приехал поторопить? С чего вдруг такой интерес? Грязные воды рва блестят холодом, чернеют вороненой сталью. Незваный гость не торопится отвечать. Старается рассмотреть наконец — хотя бы и в лунном свете — какой он, тот, с кем отчасти пришлось разделить того, кто был дороже, чем имя и жизнь. Несложно вычесть пару десятков лет. Наметанный глаз поможет делу. Ведь что такое, в сущности, возраст? Чуть грубей кожа, чуть реже волосы… Телосложение либо расплывается вширь, либо чрезмерно иссушается. Этот, скорее, относится к последним. И он, очевидно, был очень красив! Как раз в их вкусе… Тонкий, нежный, с утонченными чертами лица и осмысленным печальным взглядом. Не ясно, конечно, был ли этот взгляд настолько же погружен в себя в ранние годы. Но то, что известно визитеру, подталкивает сделать вывод, что — да. А то, что не известно местному, заставляет отвечать уклончиво: — Держу под контролем, — с ухмылкой: — Должен же я контролировать хоть что-нибудь в этой жизни! А то в последнее время всё так живо завертелось — и без меня!.. — Без тебя… Как же! Из-за тебя и завертелось. Да так, что теперь пропустить боишься! — хмыканье недовольное. Будто не первый раз видятся! Ворчливый же достался ему спутник… А может быть, ревнует до сих пор?.. — Ну, к твоим затеям я отношения точно не имею! Спасибо, хоть уведомить соизволил. Пожатие плечами, ладонь без двух пальцев суетливо приглаживает волосы: — Тебя попробуй не уведомить… — продолжает ворчать. Но карие глаза смотрят так же внимательно. Так же пытаются расшифровать и усвоить. Какой он — тот, с кем пришлось разделить того, кто подарил больше, чем просто тепло и тело, больше, чем ласки и плеть?.. Они прекрасно друг о друге наслышаны. Есть у них кое-что общее. Было. Был. — Ну и надеялся на твою адекватность. Зря, наверное, — усмехается совсем мило, поправляя завязки серого плаща. — Но ты вроде бы пока не препятствовал… — Чуть хмурится: — Что-то изменилось? — Да нет, друг мой. Твори свою справедливость. Пока в Обители творят свою. Только что добродушное лицо искажается мимолетной горечью: — Справедливость!.. Не люблю это слово. — Что так? — Слишком гибкое понятие. Удобное, как ни крути. — После смешка голос вновь абсолютно серьезен: — Так зачем ты приехал? Да, действительно… Надо же что-то ответить. Импровизировать на ходу. Потому что правда сейчас помешает делу. Правда — сложная штука. Выяснить — дело чести. Пользоваться — с умом. — Что, нам и поговорить не о чем? Как же солидарность покинутых! Рискованный, сомнительный шаг — уводить тему от скользкого места в вязкую топь. Увидеть растерянный взгляд карих глаз, услышать молчание в ответ… Нет, не сейчас. Захлебнутся в тоске. Лучше уж сразу к делу! Но начать непременно с околичностей: — Я вот, к примеру, слышал о твоих питомцах. Любишь ты этих тварей!.. — смех нервный немного. Вопрос напряженно-тихий: — Правду ли говорят, что у последнего из рыжего рода оказалась пепельная масть?

♦♦♦

Осень в поместье Цинь — золотая. Октябрь горит желтой и красной листвой. Парк светится под лучами мягкого солнца. Парк парит дымкой после дождя. За два дня Вэй наблюдал разную погоду. Он чуток к красоте природы, но расслабиться и просто наслаждаться ею не может. Не только из-за странных отношений странной пары. Постоянно вместе, но между ними — постоянно стена. Не только из-за своего положения неполноправного дальнего родственника. Как будто отправили погостить к старшим! Не только из-за Фэня, который доверив личное поручение, на самом деле просто отстранил от дел непосредственных, служебных. А Вэй ведь так хотел ему служить!.. Достоин ли он ему служить? И в чем состоит служение? Беспрекословно выполнять приказы. Звучит так просто. Вэй улучил время побыть в одиночестве после обеда. Сидит на скамейке напротив пруда, смотрит на нахохлившихся уток. Но в этой тиши и покое не обретает покой. Не мог он поступить иначе. И даже не жалел о нарушении! Этот Зиан… Он кажется таким безобидным. Ложное впечатление, конечно. Тому, что убийство его рук дело, была куча свидетелей. Да и сам он не отрицает. И всё же… Он же тоже живой человек. Возможно, по всем законам, отняв чужую жизнь, он лишился права на защиту собственной. Но разве заслужил истязания? Возможно. Но разве, обращаясь с ним таким образом, они сами не становятся в чем-то даже чуть хуже, чем он? Странные мысли. Да и Фэнь об этом говорил прямо: нет, не похожи. Другие цели. Но всё ли оправдывает цель?.. Вэй не заметил суету в поместье — его тишина поглощает звуки. Оживленность здесь настолько неожиданна, что игнорируется легко. Но нельзя не заметить легкое прикосновение и мягкий голос: — Вэй! Вот ты где! — Лао убирает руку с плеча, улыбается и садится рядом. — Убегаешь от нас. И правильно делаешь… — слышны усмешка и грустный вздох. Оправдания: — Не собирался тебя тревожить. Но у нас тут теперь целое событие — весточку от гонца передать, а этот ещё и настаивает на личной встрече… Меры безопасности в поместье Цинь усиливаются год от года. Политиканам любого сорта здесь не рады. — Гонец? Ко мне? — переспрашивает Вэй, вскидывая взгляд. Лао кивает, не отводя глаз от водной глади. Лао любит смотреть на воду. И никуда не спешить. — Скорее всего, нужно твое присутствие в замке. Не могут там без тебя, Вэй! Важной ты стал персоной. Он всё посмеивается, но за каждой улыбкой почему-то сквозит горечь — то ли осуждающая, то ли завистливая, не поймешь. — Что-то случилось… — губы немеют. — Мои подчиненные знают, что не стоит являться сюда без крайней надобности. Вэй почти злится на собственную реакцию. Не солидно это — такие нервы при такой должности. Всё-таки управляющий, помощник Главы Стражи, а чувствует, как ноги становятся ватными, как от захватывающего дух дурного предчувствия подрагивают пальцы. Лао, впрочем, ничего не замечает, выпроваживает почти скучающе: — Если дело срочное, я попрощаюсь за тебя с тетушкой. И с Куном. Не переживай, — наконец переводит взгляд, в бархате взгляда отражается рыжая осень и серая хмарь: — Ну а мы с тобой в любом случае скоро увидимся. Теперь на твоей территории. — Да, Лао, — Вэй наконец вскакивает на ноги. Старается выглядеть уверенно, не суетиться. Держать спину ровно. Пожать протянутую руку — и крепко, и сердечно: — Поблагодари госпожу Цинь за гостеприимство. И Куна. Я, кажется, стеснял вас своим присутствием. Мне жаль. И ещё… спасибо тебе за всё. Церемонное рукопожатие превращается в дружеские объятия. С Лао это просто, хотя Вэй не назвал бы его своим другом. У Вэя в принципе нет друзей. Зато у него отличная память и доброе сердце. Может быть, слишком доброе. Поэтому и отзывается на принимающий характер Лао так легко. Пережитое вместе не утекает со временем. Только, подобно этому стоячему пруду, порастает оживленной уютной растительностью. Обзаводится веселыми уточками… Но мутная пленка на поверхности и грязный ил в глубине никуда не деваются. Как ехали в тряской повозке — от смерти к жизни — только Вэй тогда ничего ещё не понимал. Как отчетливо жутко ощущались чужие руки на покрытом ушибами теле — боль не от ушибов… Как этот взгляд и этот голос зародили в душе — ещё не надежду даже, а просто — внимание. Вдруг показалось… вдруг и правда нечего больше бояться? Каждые объятия напоминают об этом только резче. Больней. И всё равно исцеляют. На время возвращают к себе от чужих тревог. Впрочем, времени мало. Времени на себя нет. Потом. Сейчас — Вэй слишком хорошо понимает, что несет ответственность за жизнь и смерть другого страдающего существа. Того, кто остался в замке. Того, кому бояться есть чего.