Отражаясь в аметрине

— Что, уехал твой юный заговорщик? — Кун откидывается на спинку сидения, отвлекаясь от книг. Потирает глаза, разминает шею. Улыбнувшись, хмыкает: — Помню, в свое время ты называл меня щенком режима. Тогда как ты назвал бы его? Песик возмездия? Или скорее, солнечный зайчик тайных реформ? Лао всё же нашел его в библиотеке — в поместье Цинь не так много неизведанных мест. — И то верно, — сговорчиво кивает он, присаживаясь напротив. — Вэй — что-то среднее. Старается служить, как верный пес, но натура-то совершенно кроличья! Угораздило связаться с… тайной ложей. — Неудачная вышла заминка, но невозмутимые рассуждения снова журчат ручьем: — Управление силовой структурой точно ему не подходило. А вот с замком справляется неплохо, хозяйственности у него не отнять. — Тебе лучше знать, — Кун пожимает плечами. Заметил неловкость, но не придирается. Равнодушен. — Насколько я понимаю, когда я гостил в замке, Вэй ещё прохлаждался в Обители. И возможно, даже не был ещё осужден. Так, в паре фраз, напомнил обо всем, о чем не хотелось думать. Но Лао, конечно же, сам виноват. Не стоило лишний раз вспоминать о замке Фэня. За это можно и потерпеть напоминание о том, при каких обстоятельствах «гостил» там Кун, и с какой завидной регулярностью наносит туда визиты сам Лао… Как и о том, что побег узника и палача действительно мог повлиять на судьбу юного Вэя. Хотя, скорее всего, это было лишь делом времени. Просто поторопили события. Рано или поздно добраться могли до любого, на кого хоть однажды писали донос. Несчастный случай, перст судьбы… Но главное, Фэню удалось не допустить худшего! До отдаленных обителей Вэй так и не доехал. Лао действительно не хочется думать об этом всем. А хочется подойти к креслу, на спинку которого откинулся Кун, зайти сзади и положить ладони на черный шелк домашнего халата, укрывающего широкие плечи. Массирующими движениями размять напряженную шею. Позы Куна всегда непринужденные, но в его мускулах всегда тяжесть. А Лао, как всегда, верит, что мог бы облегчить её простым прикосновением и теплом. Он правда старается. Радуется, что спутник не замирает в отторжении, как стало почти привычно, не прикрывается срочными делами, на которые, конечно же, так богато поместье Цинь!.. А просто накрывает прохладной ладонью его руку, оборачивается с легкой улыбкой. — Ладно, не будем о прошлом, — звучит примирительный тон, обсидиан глаз блестит в насмешливом прищуре: — И о будущем тоже. Сейчас ведь всё в порядке. Да, Лао? Сейчас всё в порядке. Всегда вместе. Больше не на «вы»… Сейчас в поместье Цинь осень. А в их отношениях… Покой?

♥♥♥

От поместья Цинь до замка Фэня почти полдня езды. Но это если спокойным шагом. Такая скорость сейчас непозволительна. Промедление — преступно! И всё же — долгих часов в повозке не избежать. Они стали для Вэя сущим адом. Нет, повозок он не боится. Почти не вспоминает сейчас… Совсем другие проблемы! Только бы успеть!.. Если Вэй не успеет вовремя, что скажет Фэнь… Хотя, ведь сам же помешал за всем проследить! Если Вэй не успеет вовремя… Возможно, уже не успел. Кустарники на обочине, проносясь мимо, сливаются в желто-красное марево. Мысли Вэя — в вихрь сожалений и надежд. Сомнений. Есть ли куда так спешить? Стоит ли так волноваться?.. Ведь он и правда не был в ответе за то, что случилось в замке в его отсутствие. А отсутствовал он именно по приказу Фэня!.. Но ведь… Разве этот узник не важен для дела? Разве не огорчился бы Глава Стражи, лишившись возможности узнать истину о преступлении против правопорядка? Разве… Разве есть что-то важнее человеческой жизни? Гонец доложил, что по приказу хозяина замка узника держали на голодном пайке. Вэй в этот раз не успел назначить посменную проверку. Вероятно, ему не приносили даже воду. Но вот на исходе вторых суток кто-то решил озаботиться. Заглянул в камеру. И с трудом обнаружил признаки жизни. И они оставили его там! Прикованным, в камере. В жару и бреду. Без сознания. Просто послали гонца — чтобы уведомить управляющего. Чтобы свалить ответственность. Сразу докладывать Главе Стражи, к чему привели его методы, видимо, побоялись. Колеса собирают каждую кочку. Тряска не позволяет впасть в обычный дорожный транс. А с каждым поворотом, с каждым приметным деревом — это же тот дуб, что растет неподалеку от ручья? — сердце стучит быстрее. Вот и острая крыша виднеется вдали… А ноги вновь становятся ватными. Как на таких ногах — успеть? Привратник не сразу распахивает врата для чужой повозки. Пришлось одолжить у госпожи Цинь. Но управляющего признали, особо не мешкали. Вэй всё равно не смог бы пройти по подъездной аллее быстрей… А вот теперь оказывается, что онемение в ногах ничуть не мешает стремительно передвигаться. Вверх по лестнице на крыльцо — через залы, коридоры — вниз, в подвал. И парить вдоль освещенных факелами стен, не чувствуя земли под ногами, не слыша собственное сердцебиение и дыхание затаив. Только бы услышать их у него… Замóк не заклинивает. Дверь скрипит. Смрад и спертый воздух ударяют в нос. Не важно. Свет совсем не проникает в оконце под потолком. Осенью сумерки сгущаются быстро… Только блики факела освещают лицо. Узник бледен. Как смерть. Истаявшее худое тело безжизненно полулежит на полу, седая голова свешена вниз, только разведенные в стороны руки зафиксированы надежно. Не раздумывая, Вэй опускается рядом на колени. Чувствует холод ледяных оков. На запястьях узника. На своем сердце. Мертвецу без надобности кандалы… Сначала освобождает его руки, потом наконец тянется пальцами к шее — удостовериться окончательно. Проверить пульс. Блики факелов создают впечатление подвижности на спокойном лице. Блики закатившихся белков на мгновение окрашиваются фиолетовым отблеском, желтым перламутром. А под пальцами — ниточкой трепетной — бьется, борется за жизнь текущая по воспаленным жилам кровь. Не опоздал. Выдох облегчения ощущается всем существом. Но расслабляться рано! Вэй уже собирается вскочить, звать на помощь. Он точно не оставит его здесь! Как вдруг… Двухцветный взгляд фокусируется своеобразно — не понять, пришел ли в себя или с открытыми глазами бредит. Неслышно шевелятся потрескавшиеся губы. Вэй непроизвольно склоняется ближе. Что-то хочет сказать?.. А Зиан вдруг чуть поворачивает голову и губами касается так и не убранной с шеи руки. Что-то больно сжимает сердце. И дышать в этой душной камере решительно невозможно! И от едкого запаха слезятся глаза… — Вовремя ты… — додумывается бормотание. Откуда бы у больного узника энергия для беседы? Откуда бы у тюремного надзирателя смелость услышать в такой момент: — Спасибо…

♣♣♣

— Юань! Какими судьбами! Сам Цензор да в казематы! Такая честь, — Фэнь нервно посмеивается, но на самом деле ему, как всегда, немного неловко. Не за свою должность, конечно же. Кому ещё доверить такую должность, если хочешь навести порядок в Обители! Не за невзрачный вид рабочего кабинета. Интерьеры никогда его не беспокоили! Серые стены, грубая мебель, от бардака, в меру своих сил, помогают избавляться прислужники. Хотя, конечно, утонченной натуре братца такой антураж не к лицу. Но вообще-то ему не к лицу и собственная должность, и однако ж справляется! Вот и Фэнь — справится. И всё-таки сложно избавиться от ощущения, будто застают за чем-то постыдным. Хотя на этот раз в многочисленных камерах даже нет временных постояльцев, и из них не доносятся ни стоны, ни лязг оков. Эти звуки настолько привычны, что стали будто бы внутренним фоном. Фэнь слышит их, хотел бы скрыть их — даже когда их нет. — Почему нет? — мурлычет Юань, пытаясь поудобнее расположиться в жестком кресле, перекатывая металлические шарики в ладони. Слышен тихий холодный звон и теплое подтрунивание: — В конце концов, когда ты дома, у тебя часто гостит Ли, а когда приходишь ко мне… он тоже обычно неподалеку. Так где ещё поговорить наедине? — С каких пор между вами секреты? Проще удивиться прямо, чем подавлять раздражение от поднадоевших намеков. Если уж их так радует это непотребство… Проще делать вид, что и для Фэня это в порядке вещей. Привык за пять лет. Привык — делать вид. — Да не то чтобы… — тянет Юань, свободной рукой поправляет янтарную заколку в волосах, приглаживает черные длинные пряди. Наглядное смягчение порядков: если уж Хранителю Устава украшения теперь позволительны, что и говорить о рядовых служителях. Блистают почти смело. Но традиционные прически из полураспущенных, собранных с висков, заколотых на затылке волос — неизменны. Обитель Ордена — оплот консерватизма… Любуясь грациозным манерами брата, Фэнь проваливается в задумчивость. Вкрадчивый тон Юаня выдергивает из неё постепенно: — Будет ли это секретом, тебе решать. Но то, что касается стражи, первой должна узнавать стража, не правда ли? Настороженность проснулась не сразу. О чем это он?.. — Что ты хочешь сказать? По-твоему, я чего-то не знаю о страже? — брови хмурятся, подергивается жилка на лбу. Несмотря на внутреннее сопротивление, получается хмыкнуть презрительно: — Неужто среди моих людей тоже отыскался ценитель… умений Зиана? — О нет, всё не так плохо! — смеется Юань, но потом улыбка незаметно сползает: — Ну то есть… Не так всё просто, хотел я сказать. Моральные устои твоих людей, в каком-то смысле, и правда на высоте! Служители перестали опасаться бесчинства служителей порядка… в парке. Слишком старательно хвалит, стелет соломку… Подозрительно. — Юань, ценю твою похвалу, но нельзя ли перейти к делу? Почему всё приходится клещами вытаскивать? Чем больше идешь вам навстречу, тем наглее становитесь! Ты покрываешь своего проштрафившегося служителя, Ли не выдает имени воспитателя Зиана. Как будто нельзя выяснить его в Архиве!.. Но Архивом-то заправляете вы! А в результате выдаете информацию по крупицам. К чему такие сложности? Юань вздыхает, вертит шарики в тонких пальцах, скользит взглядом по непрезентабельной комнатной утвари. В кабинете Главы Стражи нет тех инструментов, что привычны в камере. Кабинет — лицевая сторона службы. Неприглядной, но необходимой. Юань знает всё о методах стражи и, скорее всего, из-за этого и медлил ответить: — Фэнь, Архив предоставит страже всю необходимую информацию. Но в Архиве нет данных на твоих людей. А насколько хорошо ты сам знаешь биографию своих служителей? Напряжение пробуждает судорогу меж бровей: — Достаточно. Ты знаешь, мне нужны веские основания, чтобы доверить человеку наше дело. — Хорошо, — кивает Юань. — Значит, для тебя не будет сюрпризом, что у убитого стражника были личные счеты с Орденом. Фэнь фыркает удивленно: — А у кого из нас их нет? Конечно, он, как и все мы, ненавидел прежнюю систему. Хотел бы добиться возмездия… — Шелк налобной ленты скользит под пальцами. — Личная вовлеченность делу не повредит. Окидывая Юаня взглядом из-под черной повязки, Фэнь замечает в нем одновременно растерянность и облегчение. Они же звучат в голосе: — То есть ты в курсе, что старший брат Гуя был служителем Ордена? Что его арестовали по ложному обвинению и после позорной экзекуции сослали в обители? Юань не может смотреть в глаза. И шарики в ладони замерли. Кажется, Юань тоже не ожидал, что ему придется простыми словами пересказать историю их собственной семейной драмы. Обитель калечит сердца людей по сходному шаблону. Правда, обвинение выдвинутое против Фэня было не совсем ложным… Но несправедливым в любом случае! Правда, до отдаленных обителей он так и не доехал. Но в остальном… Да, именно против этого и собирался бороться новый Глава Стражи. И виновные должны быть наказаны. Все. До одного. Несколько медленных кивков и молчание дают Юаню шанс продолжить в более легком тоне: — Но ты же понимаешь, что из-за этого он мог обращаться с заключенными… жестче, чем это предписывает Устав? Фэнь безразлично пожимает плечами: — Мне нужны мотивированные люди. Не могу же я отстранять человека от дел по той причине, что он пострадал от Ордена! — Вырывается судорожный смешок: — Тогда бы и нас тобой нельзя было к нему подпускать. А эти заключенные, — снова подергиваются плечи, — всё равно смертники. Так почему бы моим ребятам не выпустить пар? Юань некоторое время молчит. Только смотрит изучающим вкрадчивым взглядом. Бормочет: — Понятно. Ну что ж… — Их родственная схожесть неуловима, мерещится лишь в том, как напряженные плечи рефлекторно сбрасывают тяжесть, как точеное лицо прячется за невозмутимой маской: — Моё дело предупредить. За Гуем действительно закрепилась дурная слава. Гроза казематов! Избавиться от него хотели бы многие из тех, кто рискует попасть в немилость. Или те, чьи близкие уже попали… — Думаешь, это расширяет круг потенциальных нанимателей? — недовольно кривится Фэнь. — Сомневаюсь, что это могли быть личные счеты. Слишком нелепо так подставляться! Взгляд зеленоватых глаз тяжелеет: — И это единственное, что тебя тревожит? — настойчивый тон угнетает. — А что должно меня тревожить? Предлагаешь осудить Гуя посмертно за негуманные методы? — Сложно сохранять спокойствие под таким давлением. Фэню вообще сложно сохранять спокойствие. Он отпускает свою вспыльчивость на волю: — Юань, уж ты-то мог бы понять!.. Его брат сгинул несколько десятков лет назад, ещё до нашего рождения, а он всю жизнь помнил… Уже немолод был, но жил надеждой на справедливость. Поэтому и пришел в мой отряд. И наконец получил желаемое! Да я бы и пальцем не пошевелил, чтобы как-то его сдержать. А у тебя хватает духа осуждать его? Даже после того, как он погиб от рук этой бешеной псины! Пульс стучит в висках. Дрожь перехватывает горло. Обида от взаимного непонимания холодит грудь. Не должно быть непонимания с тем, с кем жили единым делом! Общими целями и смыслами. Одной поломанной судьбой. — А знаешь, в чем ещё парадокс? — печальная улыбка в голосе с трудом пробивается сквозь шум в ушах: — В Архиве нашелся донос брата Гуя на одного из членов нашего рода. Скорее всего, тоже получен под пытками, но всё же… Юань переждал бурю бесстрашно. Привыкший к вспышкам Фэня, взялся отвлечь его семейной историей. Сообщил, в сущности, не самый удивительный факт. Обитель — оплот консерватизма. Пытки и доносы, казни и ссылки… Одни и те же знатные семьи посылают сюда своих сыновей. Одна и та же кровная месть. — Вот как? — едва переведя дыхание, Фэнь вскидывает бровь. — О ком ты? И что же случилось с тем нашим родственничком? — Донос не пошел в дело, — снова подергивается обтянутое шелками хрупкое плечо. — Минь просто покончил с собой.

♥♥♥

Плавленая медь. Аметистовый блеск. Драгоценное пылающее семейство. Неправильное, недозволенное. Катастрофическое. Им достался слишком обычный сын. Папенька явно ожидал чего-то более выдающегося. Хотел бы поисследовать монстра. Ну, ничего, папеньку можно было бы утешить. Своими трудами они-таки сделали его незаурядным. Добавили цитриновый шарм левому глазу. Украсили волосы серебром. Больше драгоценностей!.. Языки пламени — лучшая оправа. Кровь матери и отца — вместо пурпурных одежд. Жар — не спадает. Мельтешение цветных отблесков танцует перед внутренним взором. Бесовская пляска похожа на лихорадку. Или наоборот. Кто этот немой мальчишка? Выжил зачем-то… За всю свою шестилетнюю жизнь ни слова ещё не сказал. Нелепый побочный эффект… Как это существо попало в праведную Обитель из обители, объятой адским пламенем? Почему кому-то есть дело до пепла его волос?.. Нежные руки, тонкие музыкальные пальцы гладили, гладили подпаленного котейку. Губы шептали милые глупости. Выманивали первое слово. Первое слово… — Спасибо… Каждый раз, когда Зиан бормочет благодарность в бреду, сердце обдает то жаром, то холодом. Вэй больше не может обманываться глухотой. Но понимает, что подопечный всё ещё без сознания. Хотя, похоже, кризис уже миновал. Сутки он метался в жару, то сотрясаясь в ознобе, то обливаясь испариной. Нёс порой невнятицу про пляски и драгоценности. А Вэй сидел рядом, то укутывая теплее, то компрессы накладывая. Меняя промокшие простыни, вливая в пересохшие губы целебный настой. Узник больше не в камере. Да, что ж такого?.. Управляющий принял решение поселить больного в своей спальне. Узник обязан был выздороветь — слишком много ценной информации он забрал бы с собой. И кто, если не Вэй, должен приложить все усилия?.. И кто бы посмел возразить управляющему, после того как настолько проштрафился? Прислужники явно недоглядели, и возражающих не нашлось. Странное чувство — видеть в своей постели обнаженное хрупкое тело. Мало того что неприлично это, так ещё и напоминает… первые ночи самого Вэя в этом замке. Разбитый, истерзанный, он — внезапно, совершенно неожиданно — получил тогда право на новую жизнь. Всё страшное оказалось позади. Для Вэя. А Зиана он выхаживает для того только, чтобы перед заслуженной карой тот признался в преступлении, за которое его казнят! А он всё шепчет: «Спасибо… Спасибо». Даже когда сил не хватает подзвучить голосом, Вэй читает это по губам. Вэй считает веснушки на белой коже. При дневном свете они бледной россыпью проявляются среди ушибов. И на лице есть немного. Невинное личико. Но немного чересчур смазливое, чтобы этой невинности доверять. А как только приоткрываются глаза, она безвозвратно тонет за излучаемым ими лукавством: — Вэй… Что, вот так сразу? Затащил в постель, раздел догола, — слабый голос чуть слышен и максимально глумлив: — Похвальная решимость! Непонятно только, кому повезло больше… Кашель наконец прерывает неуемное словоизвержение. Но Вэй только рад. И словам, и молчанию. Тому, что больной в сознании. И в особенности тому, что он больше не порывается благодарить! Достаточно. Вэй успел заметить, как постепенно он приходил в себя. Как не торопился открывать глаза, соображая, где находится. Потягиванием удостоверяясь в мягкости постели, подрагиванием век фиксируя солнечный свет, глубоким вдохом — свежий воздух из приоткрытого окна. Придумывая, что говорить. Ну вот и придумал! Вэй тоже старается не ударить в грязь лицом: — Повезло господину Фэню, что узник не удрал из-под стражи раньше времени, — говорит со строгой насмешкой. — Надеюсь, ты не наделаешь глупостей и впредь, иначе… Кивает на оковы, лежащие на полу. Среди пушистого ворса ковра металл выглядит чужеродно. Вэй велел принести их из камеры, но только чтоб припугнуть. Ведь и правда не хотелось бы неприятностей. И чтобы Зиан счел его слишком мягкотелым, тоже не хотелось. План провалился — Зиан отнюдь не выглядит ни испуганным, ни вразумленным. — Как скажешь, — старательно скалит хищные зубы. — Специфические вкусы, конечно… Но никто не осуждает. Любая прихоть за ваш счет! Болтая глупости, Зиан осторожно садится, опирается на изголовье кровати. Проводит рукой по растрепанным пепельным прядям. На тонких запястьях следы оков… — Что ты несешь? — морщится Вэй. — Я говорю, что не стоит и думать бежать. Замок полон вооруженных людей, за дверью охрана. Если со мной что-то случится… — Боишься смутить охранников стонами? А мы тихонько. — Зиан! Двухцветные глаза откровенно смеются, украдкой подрагивают уголки тонких губ. Трещинки на них почти зажили — Вэй не жалел бальзама. Правда ведь хотел выходить это отребье! И что получает в ответ?.. — Вэй? — тонкая бровь приподнимается невозмутимо. Зиан весь тонкий, легкий. И изворотливый, будто уж! Меняет тон на лету: — Ты серьезно считаешь, что тебе что-то угрожает? Не выставляй себя глупее, чем есть. Тут бы чашку ко рту донести, а не нападать с голыми руками на своего благодетеля. Намек понят. Вэй поднимает крышку с подноса, стоящего на столике рядом. Аромат бульона аппетитно щекочет ноздри. Теплая керамика греет пальцы, что держат пиалу около рта. Замолчавшего, увы, ненадолго. Несколько глотков — вновь болтает: — И нечего обижаться на шутки, — поглаживание извиняющейся улыбкой. Укол лукавым взглядом исподлобья: — Но кстати, предложение в силе! Если можно оплатить натурой… — Зиан, — усталый вздох. Постоянная смена выражений на подвижном лице, интонаций в глумливо-искреннем голосе утомляет. Кружит голову калейдоскопом — искрит фиолетовый, мерцает желтый, серебрится пепел волос… — Меня не интересуют твои… услуги. Сложно быть грубым с тем, кого кормишь с рук. Да Вэй и не мастер резких выражений! Каких ещё услуг можно ожидать от того, кто так аккуратно, стараясь не торопиться, пьет прозрачный бульон? Кто выглядит беззащитно и ведет себя так… непринужденно. Так доверчиво позволяет промокнуть рот салфеткой после еды. За своими заботами Вэй не забывает о деле — вместе с пищей телесной дает наставления: — Оплатишь Главе Стражи, когда будет следующий допрос. Рассказал бы всё сразу, не сидел бы больным в подвале без еды и воды. — Непременно оплатим! — кивает Зиан, и челка скрывает прищур. — Но вот что странно… Глава Стражи-то услуги принял, а в подвале всё равно оставил. Вас, надзирателей, не поймешь… — Что?.. — вопрос срывается сам собой, но Вэю уже не хочется ничего уточнять. Зиан несет чушь. Этот человек органически не способен на правду. Вэй убирает посуду, отходит наполнить таз для мытья, громыхает крышками. Но всё равно слышит безжалостно поясняющие рассуждения: — Наверное, всё дело в простуде. Нос заложило, вот и не хватило дыхания удовлетворить как следует. В следующий раз надо постараться лучше! Должно сработать. Да, Вэй? А вот если бы ты позволил попрактиковаться на тебе… — Это отвратительно, Зиан, — кривится Вэй. Смущение легко скрыть, сражаясь с тяжелой посудиной. Он ухитрился не выронить всё из рук и не пролить воду. Потому что не поверил в услышанное ни на грош. — Да не так уж… При других обстоятельствах получалось вполне неплохо, — Зиан легкомысленно поводит плечом. Переливы ушибов под цвет глаз, кожа мерцает опалом. Надо было его одеть… Но сейчас как раз водные процедуры. Вэй помогает ему подняться. Зиан совсем легкий — всем весом припадает к плечу, но весит всего ничего. Как и его никчемное бормотание: — Никто раньше не жаловался, наставник хорошо обучил. Что ж сразу — «отвратительно»?.. — О небо, Зиан, можешь ты перестать нести непотребщину! Давай, садись сюда. Вэй усаживает его на скамейку, стоящую за ширмой у водостока. Нужно смыть нездоровый пот. Вот бы ещё вымыть льющуюся изо рта похабщину! — А что такое, Вэй? Тебя так задевают вопросы утоления естественных потребностей? А между тем ты, в отличие от некоторых, прекрасно понимаешь, что этому телу нужна, например, пища. Нужны условия для отправления нужд. Нужна гигиена. И делаешь всё это своими руками с человеком, с которым едва знаком. А другие стороны физиологии для тебя, стало быть, запретны? Так, что ли? Вэй не собирается вступать в споры — просто проводит вспененной губкой по хрупкому телу, старается не задеть раны, и… Вэй действительно никогда и ни с кем не касался подобных тем. Ты не отвечаешь, молчишь. Поджимаешь губы, сосредоточенно хмуришь брови, опуская глаза. Ты занят. Пена щекочет кожу, пощипывает ранки. Струящаяся по груди и плечам вода не теплей и не чище твоей души. Ты смываешь нездоровье с хилого тела и напитываешь спокойствием дух. Твое отражение будет чистым. Зеркалу нужно немного подстроиться… Ты поможешь. Уже помогаешь, так невозмутимо смывая ядовитую испарину с кожи и мутную пленку с расколотого сознания. Целым ему не стать, но омытые грани сложатся в выверенный узор.