Отражаясь в аметрине

Вэй не исполнил приказ. Фэнь не позволял себе злиться. Этого стоило ожидать. Поручать мягкосердечному мальчишке надзор было неблагоразумно, несмотря на всю его обычную исполнительность. Оставалось искать в этом плюсы: узник в относительно ясном сознании, а при входе в камеру не так хочется зажать нос. Драные лохмотья сменились на блеклый балахон. Знакомая спецодежда… Фэнь видел в ней множество узников, но прежде всего вспоминал свою. А седовласая шавка прихорошилась: ссадины затянулись, сальные патлы вымыты и заново сплетены в косу. Оковы, впрочем, по-прежнему на запястьях. Бутафорская насмешка! К чему они, если гостю санатория разрешено было даже попрактиковаться в парикмахерском искусстве? Фэнь подходит ближе. Пытается смотреть на узника и одновременно не встречаться с ним взглядом. Безуспешно, конечно же. От этого двойного считывания не укрыться. Раздраженный пинок отправляет ведро с нечистотами в дальний угол. Расторопный прислужник угадывает намек, выносит его прочь и удаляется сам. Всё верно. Никто не должен мешать хозяину замка вести разъяснительную беседу. Начать с едкой вежливости: — Я смотрю, ты тут уже обжился. И как сервис? Всё устраивает? — Ну знаете, — Зиан пытается пожать плечами, улыбочка нежнейшая, взгляд с хитринкой: — Постоялец не отказался бы от мягкой постели и свиной отбивной, но, в принципе… жить можно. Нельзя поддаваться на провокации. Нельзя вот так же пнуть прикованного к стене в тощее подреберье — руки разведены в стороны, зафиксированы на уровне головы. По крайней мере не так сразу. Юань просил помягче? Стоит попробовать: — О, неужели тебе не удалось выманить у наивного Вэя ночь в теплой постельке? И обедом не поделился? Какое упущение, Зиан! Я знаю, ты можешь лучше. Интересно, поймет ли намек? Но посмотреть в глаза было ошибкой. В прищуренном взгляде пляшут и куражатся бесы. Колючий фиолетовый, зыбкий желтый. На изможденном лице эти безумные глаза слишком контрастно живы. И ещё — взгляд не работает без улыбки, без вскинутой брови. Это лицо отказывается выражать то, что должен испытывать узник. Испытывает только его терпение: — Знаете, господин Фэнь? Ну, этот служитель уж так старался, так старался!.. А хотите, и для вас постарается?.. Да, намек понят. Обоими. — Даже так? — Фэнь протягивает руку, стискивает пальцами гладкий подбородок. Либо ему выдали и бритвенные принадлежности, либо у этого сопляка ещё даже щетина не растет. — А тебе совсем не любопытно, что сейчас происходит с излишне доверчивым ценителем твоих стараний? Как думаешь, может, тебе будет не так одиноко, если поселить его по соседству? Зиана не нужно заставлять смотреть на себя. Сложнее выполнить обратное. Зиан поглощает — внимание, раздражение, пристальный интерес. Поглощает и отражает обратно: — Поверьте, с вами не может быть одиноко! А вы не покидаете мыслей ни ночью, ни днем. Один вертится вопрос: как же так получилось, что новым владыкой Ордена стал тиран и садист? Удар — седовласой башкой о каменную серую стену. Удар, прежде чем удалось до конца осознать. Холодной яростью по венам — что он несет? Кто тиран? Кто садист… Кто?.. Кто это сделал?! Смешно. Удивительно, до чего четко звучат непроизнесенные вопросы! А что же ты так дрожишь? И изумрудный взгляд подрагивает — зрачки сошли с ума, сужаются, расширяются. Определенно, это того стоило! И пульсирующая боль в затылке, и теплая липкость — достойная плата за обнаженное нутро палача. Твоя стихия — ненависть. Отдайся! Поддайся волне. В крайнем случае, разобьешь зеркало. Невелика потеря. А пока — смотри! — Зиан… — хриплая дрожь, сглатывание. Снова отдернул руку. Снова не знаешь куда деть — её, того, чья на ней кровь, себя. — Ты ничего не перепутал? Ты что, считаешь, что свергаешь тирана? Нервная судорога и смех. О, а таким ты ещё не показывался!.. Смех тоже судорожный, истерический. Пополам складываешься, смуглые пальцы прижимаешь ко лбу, к черной ленте. — Серьезно? — никак не отсмеешься, но старательно разъясняешь недоразумение. Доходчиво и уверенно, в меру своих сил: — Ну так ты опоздал! Лет на пять, как минимум. Очнись, Зиан! Тираны повержены. Только такую бестолочь, как ты, можно было убедить, что бороться теперь нужно с новой властью. — Господин Фэнь, — покачивание головой, укор в голосе: — Любая власть развращает. Вы разве не в курсе? Никогда не задумывались, как может она воздействовать на такого человека как вы?        ᴋᴀждый уʙᴇᴩᴇн, чᴛо ʙидиᴛ дᴩуᴦоᴦо нᴀᴄᴋʙозь. чᴛо дᴩуᴦой ᴨᴩощᴇ, ᴨᴩиʍиᴛиʙнᴇй. ʙидᴇн, ᴋᴀᴋ нᴀ ᴧᴀдони. ᴦᴧуᴨый юный бунᴛᴀᴩь. жᴇᴄᴛоᴋий ᴦᴧᴀʙᴀ ᴄᴛᴩᴀжи. зᴇᴩᴋᴀᴧьныᴇ ʙоᴨᴩоᴄы ᴨоʍоᴦуᴛ иʍ уʙидᴇᴛь дᴩуᴦ дᴩуᴦᴀ?               Сколько раз это ему говорили? «Такой человек, как ты». Фэнь слышал это от Ли, когда тот упрекал его в чрезмерной увлеченности делом. Слышал от Юаня, когда тот в очередной раз рассуждал о жесткости методов. И даже от своего единственного тоже слышал. Лао считал его вспыльчивым, ревнивым. Собственником. Что ж, в последних двух пунктах, кажется, удалось оправдаться. А вспыльчивость… Фэнь ведь всегда умел быть только самим собой! Реагировал так, как к тому подталкивала натура. Видел мало причин сдерживаться. Сдерживаться — значит, пытаться стать кем-то другим. Ручным, дрессированным. Разве мало их приручали во время учебы? Разве недостаточно для того, чтобы отринуть саму эту концепцию раз навсегда? Так почему он вынужден вечно это слышать?! «Такой, как ты…» — Что ты можешь знать обо мне, Зиан? — губы едва шевелятся, голова повернута в сторону, чтобы не смотреть на разноглазое отродье. А всё равно видна и улыбка его, и красные пятна на подбородке, серый балахон и серые волосы. Слышен серый голос, не такой, как обычно — тихий, серьезный: — Вы повторяетесь. Что ж, Зеркало повторится тоже. Что показываете, то и знает. Да, раньше не виделись лично. Зато видно, во что вы превращаете Орден. Помнится, после смерти Цензора все ждали смягчения нравов. Помнится, все узрели новую надежду в вашем лице. А что в итоге? К высшей мере присуждают с привычной регулярностью. Суд остался такой же бутафорией. Архив по-прежнему собирает компромат на каждого. В своеобразных вольных порядках ничего не изменилось. И в строгости Устава — тоже. И все, как обычно, делают вид, что не слышат стонов из тюремных камер. Но вы там рядом, Глава Стражи. Вам слышно? — Зиан, мальчик мой! — усмешка грозит перерасти в судорогу. — Напомни, сколько тебе было пять лет назад? Ты разве не застал публичных казней? Мне ведь не сразу удалось ввести мораторий на зрелище… — Господин Фэнь, — ответная усмешка и режущий взгляд из-за седых прядей: — Ваши мотивы могли бы показаться благороднейшим гуманизмом, если бы не было очевидно, что за ними скрывается. — Что скрывается?.. Витиеватость выражений не позволяет разобрать, рассердиться сразу же. Только постепенно доходит, просачивается в сознание, на что намекает Зиан: — Ну или не скрывается, — вновь скалятся мелкие зубы. — Вы просто убрали с глаз то, что раздражало вас лично. Но продолжаете пользоваться всем тем, что породила прежняя система. Для собственного удобства. И по собственному усмотрению. Зиан говорит слишком прямо. Слишком легкомысленно и бесстрашно. Зиан и близко не понимает, насколько болезненной темы коснулся! Беспечного щенка даже жаль… Могло бы быть. Но уже невозможно терпеть! Снова, снова разукрасить хищную мордашку хлестким ударом. А после — опять стянуть серую шерсть на загривке. Слиплась уже от застывающей крови… Почему-то получается улыбаться. Почему-то весело: — Зиан! А ты любишь пожестче, да? — дернуть посильнее и, впиваясь взглядом, считывать страдальческие подрагивания нежных, почти девичьих черт лица. — Нравится? — Нравится. Вам. Слова опять не поспевают отпечататься в мозге. Раздражение, вызываемое Зианом, накрывает волнами — вал за валом. Ещё не улеглось смятение от воспоминаний о том, как сам Фэнь был подвергнут позорной пытке. Захват грубых рук, веревки впиваются в запястья, пронзающие толчки за спиной… Взгляды из толпы. И тот единственный взгляд. И стыд, и чувство несправедливости, и безысходность. Непоправимость. Душой и телом — никогда не избавиться полностью. Ещё не вынырнул… Но подводным течением настигает следующая волна: — Нравится мне? Ты считаешь, я делаю всё это для собственного удовольствия? И ты не понимаешь, что теперь наказывают тех, кто действительно виноват? — Речь не о них. Речь о вас. Вам слишком нравится наказывать. Коленом под дых. Затылком о стену. Опять. Мало… Гримаса боли лишь на краткие мгновенья смывает улыбку с лица. Лишь изредка закатываются шалые глаза под дрожащие веки. Удар за ударом. Голос чеканит ритм: — Не тебе… учить меня… правосудию. Наконец улыбка скрывается, тонет в стоне: — Господин Фэнь!.. — а глаза становятся ярче, освежившись блеском слез: — Вы разве… уже наигрались? А как же… игры в дознавателя и обвиняемого? Как же… вымышленные шпионские сети? Сбитое дыхание подчеркивает конвульсивную иронию. Зиан — ужасный переговорщик. Снова становится почти смешно. Ровно настолько, чтобы прервать угрожающую размозжить череп череду ударов. — Ты мне о вымышленных шпионах порассказывай! — странная легкость в груди, почти эйфорическая, и хочется говорить как на духу: — Уж я-то знаю, как это работает! А ты, хоть и похож на психа, но на террориста-одиночку не тянешь. Считаешь, пора начинать дознание? Отлично, отвечай. Зачем ты убил стражника? Боль. И какое-то чувство полета… Точнее, пропасти. Страх? Дух захватывает, как перед резким спуском с горы. Ты так легко теряешь контроль! Да уж, в каком-то смысле, с тобой легко, детка! Ускользнуть, оказаться на грани, не вернуться. Щекочет нервы. Жаль только, всё это парение духа перекрывает боль. Пульсирует вся голова. Ломит виски. Затылок… Кровавое месиво. В следующий раз с прической придется повозиться. Если он будет, следующий раз. Пока продолжается этот. На прямой вопрос — честный ответ: — Чтобы уменьшить количество страданий. Правда-истина. Другого и не услышишь от Зеркала. Не разбил пока, но близок к успеху. Это собьет тебя с толку, целеустремленный друг? О да, ты, кажется, заинтересован! Плохо видно. Муть перед глазами, круги. Да ещё и… цитрин, чтоб его! Одного глаза мало, чтобы оценить вполне красоту вскинутой брови, подрагивающего рубина, недоверчивой улыбки на загорелом лице. Такие тонкие черты. Такой жесткий характер. Весь острый, опасный, что твой клинок! — Уменьшить количество страданий путем убийства? А можно поподробнее, невероятный мой? Это как? Плечами не пожать — всё затекло из-за распятия. Но ведь всё просто: — Он стражник. Он шел на службу. В камере узник. Не дождался его в ту ночь. Вот и уменьшились страдания. Фэнь с трудом отдышался — дознание нелегкий труд. Физический и умственный. Пытается расшифровать его бредни: — А страдания стражника?.. — Были недолгими. Вполне гуманно. Нужно только уметь обращаться с ножом, — Зиан не хвастает, констатирует равнодушно, будто и не висел на волосок от смерти минуту назад. — А ты знаешь, кого ты так защищал? Одну из ищеек бывшего Цензора. Архивную крысу, которая своими докладами отправляла ни в чем не повинных мальчишек на верную… — не стоит, — на вечное поселение. Ты же знаком с Вэем, да? Теперь подружились поближе? Ну так этот старый пыльный мешок и к его делу приложил руку. Принял донос патрульного. За взятку продвинул его в списке повыше. — Фэнь взмахивает рукой — не пристукнуть, достучаться: — И из-за этой мрази погиб теперь мой человек? Отзываясь на резкий окрик, на бурную жестикуляцию, Зиан вскидывает голову. Оружие Зиана — взгляд: — Не важно, что делали в прошлом те, кто сейчас страдает, — желтый обволакивает тиной, фиолетовый пронзает насквозь: — И не важно, что когда-то пережили те, кто сейчас причиняет боль. — Не важно?.. Не слышно себя — голос не служит, а вдогонку оглушают тихие простые слова: — Прошлого нет, — змеиный шелест: — Справедливости не бывает.        ᴨᴩоɯᴧоᴇ зиᴀнᴀ ᴄᴦоᴩᴇᴧо ʙ оᴦнᴇ ᴨожᴀᴩᴀ. ᴄᴨᴩᴀʙᴇдᴧиʙоᴄᴛь? ᴄᴀʍо ᴇᴦо ᴩождᴇниᴇ — нᴀᴄʍᴇɯᴋᴀ нᴀд нᴇй. ᴨᴩоɯᴧоᴇ ɸ϶ня зᴀᴄᴛᴩяᴧо ʙ ᴄᴇᴩых зᴀᴄᴛᴇнᴋᴀх. ᴄᴨᴩᴀʙᴇдᴧиʙоᴄᴛь… ᴄᴛᴀᴧᴀ ᴄуᴛью.        Прошлое Фэня проносится перед внутренним взором десятками лиц — таких же дознавателей, которые под лязг таких же оков, вот так же пытались выбить и вытравить всякую надежду на справедливость. Фэнь путается в ощущениях. Будто один из них сейчас перед ним. Будто эхо их циничного тона звучит в ушах. Э-эй!.. Где же ты? Ушел в себя. Ничего, скоро выйдешь. А пока так стараешься не смотреть в глаза! Глупыш, зрачок в мутной радужке уже почти два десятилетия видит только блики. В них тонет твой темный силуэт, очерченный лучами закатного солнца из оконца под потолком. Это подсказывает фиолетовый. А так — только свет и тени. Даже странно, что в этом мире ещё остается свет. Всё меньше — ты всё-таки подходишь ближе. — Ты не жертва, Зиан, — холодно-холодно, спокойно-спокойно. Долго тянутся мгновенья за секунду до взрыва… — И ты не борец. Ты просто продажная подстилка. Или идиот, которым вертят закулисные кукловоды. Но тебя обманули: справедливость — бывает. Сейчас покажу. Пальцы рваными движениями ослабляют узел налобной ленты. Черная повязка сползает со лба, обнажая давно затянувшееся клеймо. Шрам, как дивный цветок — кремовая роза на смуглой коже. Безобразная красота. Неестественное спокойствие. Ледяной изумруд взгляда еле сдерживает бурлящий поток. Подтолкнуть к краю? Сам напрашиваешься. — Справедливость в том, что у нынешнего Главы Стражи такой знак отличия? — В том, что узник теперь судит своих палачей. Те, кто наградили меня этим отличием, тоже считали, что возмездие их не настигнет. — Любое возмездие — всего лишь круговорот насилия, Фэнь. И… здесь нет твоих палачей. Тварь поднимает бровь, косит желтым глазом. Улыбается уголком рта. Кажется, с Фэня этой улыбки на сегодня достаточно. Кажется, ему удастся сохранить контроль. В подвале есть специальные инструменты. Плети висят на стенах не украшения ради. И не только устрашения для. Такие же холодные, хлесткие, звонкие, как расползающаяся, вибрирующая в груди ярость. Они будут звучать в резонанс. — Довольно болтовни. Я понял, пацифистские глупости у тебя от зубов отскакивают. Не так уж интересно, чем нынче забивают головы агентам. Интересно — кто? Первый же удар — и щенок скукоживается, насколько позволяют оковы. Скулит, не проявляя ни толики мужества. Хватает ртом воздух и слезы, что катятся градом из разных глаз. А ведь плеть всего лишь прошлась поверх одежды. Всего разок прилегла на грудь. Конечно, это совсем не те плети, с которыми играют в «красный-зеленый». Металлический наконечник прорвал новенький балахон. Стоило бы снять… Отрешенность. Нет, её не рассмотреть в зелени глаз — мешают собственные соленые ручьи и озера. Отстраненность разлита в воздухе. Рутинное насилие уже не заставляет тебя срываться с цепи. Чужая боль не провоцирует на горячность. Ещё не вышел из себя. Может быть, унижение?.. Понравится? — Господин Фэнь… — жалобный тон совершенно искренен. — Пожалуйста… — Что? — усмешка резкая. — Зиан, имя! И никто тебя здесь больше не держит. Ах да… Ты же ещё не знаешь… — Мнешься. Изобретаешь ленивую лишнюю ложь: — Я дам тебе шанс остаться в живых. И уникальную возможность попасть в отдаленные исправительные обители без орденского клейма — по блату. Но только когда расскажешь всё от и до. Улыбаешься, довольный собственным остроумием и мнимым великодушием. Не торопишься наносить следующий удар. Ждешь реакции? — Господин Фэнь… — непросто говорить в ожидании обжигающих прикосновений. Непросто провоцировать в парадоксальной надежде избежать неизбежного: — Имени вы не услышите. Нет никакого имени. Есть только идея и действия. Никакие внешние силы за ними не стоят. Одновременное шипение плети и голоса: — Ложь! Накрест. По другому плечу. Теперь кожаный хвост обвивает шею, металл острия впивается в спину. Дышать нельзя. Стонать можно. Плакать… Почему нет? Как только чуть ослаб захват — навзрыд. Вот только с каждым судорожным выдохом вдох сделать всё сложнее. Ты тянешь плеть на себя. И сам подходишь ближе. — Имя, Зиан, — в голосе почти мягкость. — Имени нет, — сквозь слезы и дрожь упрямое отрицание: — Убить стражника никто не приказывал. Соблазнять служителя Архива тоже. Это правда. — Зачем тебе информация о списках? Кого ты отмазывал? По чьей указке? — Всё не так, — Зиан пытается трясти головой, седые космы только чуть подрагивают. — Всё не так, как вы думаете. Фэнь перехватывает плеть левой рукой, затягивает потуже, а освободившиеся пальцы правой вцепляются в шиворот балахона. В таком положении почему-то не страшно смотреть в глаза. Разноцветные перепуганные бездны. Безнадежная мольба. Бесконечное отчаяние. Это отродье даже не пытается скрывать своей трусости, но будто бы совсем не осознает бесполезности сопротивления. Напоминает и не напоминает. Фэнь терпел боль до последнего. Фэнь был так же упрям. Ледяной узел в груди оттаивает и распутывается. Нарождающееся тепло подталкивает к странному… Ослабить натяжение импровизированной удавки, но потянуть сильнее балахон с плеча. Запоздало объяснить себе, что казенную ветошь нужно поберечь от новых разрывов. Ещё можно использовать. Использовать… Щенок без обиняков говорит о соблазнении служителя Архива. Значит, Фэнь понял всё правильно. А говорит: «Всё не так!» Бледное тело обнажается. Тонкое, изувеченное. Дрожащее то ли от страха, то ли от холода. А в нечеловеческих глазах в кои-то веки читается простое, понятное чувство — стыд. Серая тряпка сброшена на пол, взгляд исподлобья подсвечивает вопрос: — Господин Фэнь?.. Оказывается, удары плетью и нагота способствуют восстановлению субординации. Но чего ожидает от него Зиан? На что рассчитывает? Хотелось бы знать… — Когда ты был более фамильярным, ты сказал, что возмездие — круговорот насилия. И что ты — не мой палач. Продолжи мысль. Хочу прояснить, правильно ли я тебя понял. — Мысль проста. Нельзя мучать во имя добра. Вот и всё. — И мучитель сейчас — я? И не имеет значения, что передо мной убийца? Который, скорее всего, служит моим врагам? Палач, стало быть, всё равно — я. Верно? — В данный момент это очевидно. Зиан — источник смеха от бессильной злобы. «Зла не хватает» — это про таких. В столь жалком положении он даже не пытается сказать хоть что-нибудь, способное смягчить свою участь. — Подытожим, — Фэнь вскидывает голову, отрывая взгляд от старых пожелтевших ушибов и новый алеющих полос. Чтобы не смотреть в глаза, смотрит на седую челку, прилипшую к покрытому испариной лбу. — Ради того, чтобы преступник избежал расплаты, ты убиваешь служителя порядка. Попавшись на горячем, твердишь о принципах гуманизма и выставляешь меня садистом и палачом. А ведь это ещё даже не наказание, Зиан! Просто метод выявления истины. Как Глава Стражи я обязан заботиться о своих людях. Жестокое убийство и твой интерес к архивным спискам не могут быть совпадением. Так или иначе ты скажешь мне правду. — Правду и ничего, кроме правды. Зеркало не умеет лгать, господин Фэнь. Что он несет? — Зеркало?.. И как, скажи на милость, мне увидеть в нем имя своего врага? — А вы как думаете, чье имя может быть спрятано в отражении? Пафосные бредни! Намекает, что Фэнь сам себе враг? Но с чего он взял… — По-твоему, мы похожи? — вырывается нервный смешок. — Тот, кто жизнь положил на восстановление справедливости, и тот, кто пытается всё разрушить? Тот, кто скулит от пары ударов плетью, и тот, у кого всё тело исчерчено шрамами? Тот, кто подкладывался под другого, ради добычи сведений, и тот, кто, жертвуя собой, был обречен на позорную казнь? Фэнь резко умолкает. Рука судорожно стискивает черную повязку, спрятанную в складках одежд. Не ожидал от себя, что когда-либо сможет сказать об этом вслух. Провокации Зиана разнообразны, но сейчас Фэнь сам виноват… — Дело не в схожести. Вы не заметили, господин Фэнь? Человек перед вами избегает говорить о себе в первом лице. Человек перед вами всегда говорит именно то, что вам больше всего не понравится. Нет ни хозяев, ни целей. Нет прочного внутреннего ядра. Проще отражать. Точнее, это единственный способ коммуникации. И снова выспренная чушь! — Пытаешься убедить, что с сумасшедших спроса нет? — хмыкает Фэнь. — Не выйдет. Могу и на твоем языке. Кого отражало зеркало, перерезая горло стражнику? Чья тень отсасывала архивному служащему в подсобке? — Вижу, вас заинтересовали подробности! — насмешка маскирует смущение. — Но вы тоже не называете имени. Значит ли это… — Зиан, здесь не ты задаешь вопросы! Ты вообще не в курсе правил допроса? — Зато в курсе других способов добычи сведений, — остатки смущения окончательно растворяются в едком намеке. Нет причин не поддержать тон: — Так рвешься продемонстрировать? — Фэнь пока шутит. — Если бы можно было выбирать… — очередную попытку повести плечом пресекают оковы, но для бесовского взгляда преград нет: — Телесная близость всегда предпочтительней пытки. — Неужели? — удивленно взмывает бровь. С этим узником можно попроще… — Предпочтешь отсос порке? Да ты гурман! Фэнь всё ещё шутит. Пока. А взгляд скользит по хрупкому телу. Хрупкому, не тощему. Мягкому. Так искренне и наивно боящемуся плетей… А в паху уже наливается порочная тяжесть. В душе зарождается презрение — не только к жалкому дрожащему существу, а к собственной плоти, так легко поддающейся малейшему искушению. К промелькнувшей мысли о доступности недопустимого… Но что если проучить паршивца предложенным им же методом? Он действительно согласен на всё?.. Ты совсем близко. На расстоянии вытянутой руки. И видно, как подрагивают смуглые пальцы, приближаясь к застежкам брюк. И рубин дрожит закатными отблесками. И зрачки пульсируют в зелени. Удивляются сами себе. Но по сути своей ты решителен. Не позволяешь себе сомневаться. Не даешь передышки. Себе. Жаль, руки в оковах. Не подбодрить. Не приобнять. Но тебе это и не нужно. Ты жаждешь инициативы. Жаждешь владычества. Думаешь что-то доказать? — Господин… — Никогда не понимал официоз при интиме, — безумная усмешка неотразима. Сверкает не меньше глаз: — Что, так не терпится освежить профессиональные навыки? Думаешь, что в нашем санатории сможешь подобрать развлечения на свой вкус? С трудом, но получается встать на колени. Лицо на уровне паха, под складкой брюк угадываются очертания возбужденной плоти. Поза и правда привычная. Привычный взгляд снизу вверх: — Думаю, что такие развлечения понравятся его владельцу. Волосы стягиваешь на затылке. Заставляешь щуриться и шипеть от боли. Раны слишком свежи. И рука твоя нелегка. Впечатывает щеку в шершавость одежд, скрывающих жаждущую твердость. Но ты не торопишься её обнажить. Осторожничаешь? Это ты зря, всё честно. Человек перед тобой и правда не любит боль. Губы приоткрыты, но им так и не оказана честь обхватить пылкую плоть. Пылкое сердце не дает покоя рассудку: — Вот так просто, Зиан? — допытываешься. — Готов оказывать услуги каждому, кто что-то предложит взамен? Резко отстраняешься и отступаешь на шаг. Тебе, оказывается, важнее продемонстрировать власть, чем получить разрядку. Предпочитаешь ломать душу, а не тело. И свои, и чужие — да, Фэнь? — Почему нет? — Где-то я это уже слышал, — усмехаешься лихорадочно. Ну что же ты так смущен? Ничего и не произошло. Просто раздетый узник просто останется в своих оковах. На своем месте. С места — пока не сдвинулись. Но ведь это только прошлого не существует. А время у нас ещё есть. Фэнь расслабленной походкой, но на ватных ногах, пятится к двери. Взмахивает рукой: — Вот это я понимаю — легкое отношение к жизни! Приспособляемость выше всяких похвал! Только чем это тебе поможет, Зиан? Готов на что угодно, лишь бы не получить лишний удар плетью? А мы ведь толком даже не начали! Твои особые услуги мне не нужны. Мне нужно знать, на кого ты работаешь. Так что боюсь, без некоторого дискомфорта не обойтись. Зиан молчит и улыбается. Просверливает дыры взглядом. Фэнь всегда слишком многословен, когда нервничает, а нервничать приходится часто. Приходится повторять и повторять шаблонные дознавательские фразы. Тоже отскакивают от зубов… Приходится… Нет, ему правда нужна передышка! — Всё, оставляю тебя подумать над своим поведением. Надеюсь, влажность и температурный режим нашего курорта устроят гостя, — хмыкает, отпирая тяжелую дверь, и бросает уже через плечо: — Увидимся через пару часов. Не прощаюсь!