Отражаясь в аметрине

Глава Стражи не может надолго покидать Обитель. По крайней мере не должен делать этого слишком часто. Участнику подпольной организации не стоило бы рисковать раскрыть основное место сбора теневой ложи. Поэтому хозяин замка и покинул его в тот же день. Поэтому бывший узник не успел как следует пообщаться с узником нынешним. Поэтому… Фэнь редко виделся с тем, у кого в ухе — символом неразрывности связи — блестела такая же, та самая рубиновая серьга. Раз в год. В этот же раз не удосужился даже предупредить о визите. Ни к чему путать дела служебные и личные встречи. Раз в год. Но оказалось, что за десять лет заключения не омертвело не только истерзанное сердце, но и горячая, жадная к ласкам плоть. Оказалось, что неистовое, сплавляющее души воедино чувство не стало помехой тому, чтобы утолять её требования с другим, доступным и сладострастным существом. С тем, кто привычно возлежит на кушетке, извлекая ленивые нежные звуки из струнного инструмента рядом. Полное потакание телесным влечениям слилось с сущностью этой лисьей натуры, но тяга к прерасному облагораживала любой плотский порыв. Полуспустивший с плеча узорчатую бирюзу шелкового халата, вскидывающий вкрадчивый взгляд из-под густых ресниц, он и сам вполне себе произведение искусства. Овладевая подобным телом, чувствуешь себя даже не зрителем — мастером… Впрочем, по сути своей Фэнь чужд романтике. До сих пор не ясно с чего начинать… Всегда проще говорить о деле: — Вот и нужно было тебе выдергивать меня так срочно, Ли? Знаешь же, как нечасто удается туда выбираться! — Ты чего-то не успел? — пожатие плечами, и струящийся водопад густых черных волос скрывает обнажившуюся кожу. Ухмылка с медовыми ямочками любую язвительность превращает в беззлобное подтрунивание: — Так не терпится приступить к делу? Доминировать и наказывать? Я не смогу подменить? Чистый блуд в карих глазах. Чистый кристально. Разозлиться на беспощадную суть намека мешает лукавая форма, затмевающая излишне прямолинейный костяк. Ли не намного младше. Впрочем, никто не знает его точного возраста — включая, кажется, его самого. С тех пор, как в юности он нагло накидывал пару лет, а в зрелости пренебрежительно убавлял, хронология окончательно запуталась. Только те десять лет, что отмечены в памяти бывшего узника серыми стенами и безнадежным отчаянием, Ли умудрился, в каком-то смысле, разделить с ним. Его жизнь тоже стояла на паузе. Тоже в темнице, только — метафорической. Отведав вольной, сладкой жизни, искушенный в пороке юноша вынужден был жить бок о бок с самим Хранителем Устава. Пять лет назад он покончил с удушающей связью — своими руками. Старого Цензора больше нет, Ли остался помощником Цензора. Они до сих пор вместе — проживают в апартаментах над главным Архивом. Вместе с новым Цензором, совсем другим — далеким и близким, фактически родным, практически — непостижимым человеком. Странный получился треугольник… Но лучше уж говорить о нем, чем подать вид, что задет насмешливыми вопросами: — Соскучился по жесткой руке? Что ж ты не обучишь Юаня реализовывать буйство твоих фантазий? В ответ лисье фырканье: — У нас разделение полномочий! Ему, знаешь ли, тоже больше по вкусу не держать плеть в руке, а чувствовать кожей… Фэнь непроизвольно морщится. Тщательно вытравливаемые остатки целомудрия всегда мешали ему говорить о постельных предпочтениях своего собственного брата. Но так уж сложилось — Ли хватает на всех… Так уж сложилось — когда отпустил единственного к другому, готов разделить и подмену. С другим. Конечно тогда, пять лет назад, подобная свобода нравов показалась слишком… неожиданной. Фэнь не был готов в первый же день своего возвращения в Обитель, обнаружить у себя на коленях теплую тяжесть гибкого тела, легкость прикосновений холеных рук, прохладную терпкость винных поцелуев… Во всем виновато вино?.. Или что-то ещё? Что-то, туманящее разум, бередящее плоть, тянущее сердце жаждой близости, как стылый сквозняк. Заполнить просвет могло только живое тепло — легкое, доступное, нетребовательное. Точнее, требовательное к конкретному. К порывистости жестов, жадности объятий, жажде обладания. Проще было не приходить в себя. Позволить себе всё то, что позволяют ему. К тому моменту Юань оставил их наедине. Умышленно. Теперь это было очевидно. Теперь Фэнь больше узнал о привычках брата — тот не ушел бы спать сразу после полуночи. Тогда, в сумбурный первый день, Фэнь успел лишь мимоходом осмотреться в Обители. Отметить ленивые, похожие на старение, перемены — парапет у моста ветшал под слоями ежегодной покраски, брусчатка центральной площади пополнилась коллекцией щербинок. Увериться в застывшей неизменности — чопорной правильности служителей, лицемерном почитании Устава. Столкнуться с вежливым любопытством: «как там, в отдаленных обителях?» Все приняли на веру, что вернулся несправедливо осужденный узник именно оттуда, но стеснялись выспрашивать прямо. Это вкрадчивое внимание напрягало ещё сильнее! Только добравшись под своды особняка Хранителя Устава, Фэнь смог расслабиться — теперь среди своих. Расслабился несколько чересчур. — Что ты… — едва шевелились губы, покрываемые мятой и мелиссой поцелуев. Ропот не мешал ловким пальцам успешно сражаться с застежками брюк. Другая ладонь спешила оценить готовность сквозь одежду. Проще было поддаться опьянению. Невозможно — оттолкнуть льнущую, окутывающую нежность. — Расслабься, — шептал Ли, поглаживая уже обнаженное естество. Сладость на кончиках пальцев… — Сегодня ничего необычного. Просто теплый прием. Теплых пальцев. Бесстыдно, непосредственно близких. Заставляющих задыхаться от предвкушения. Почти заглушивших неохотное сопротивление: — Какого черта, Ли? Решил и меня притравить своими снадобьями? — возмущение, как последнее прибежище силы духа. Ли смеялся. Фэнь почти не видел — полумрак, полуявь, туман в голове — но лисья улыбка воспринималась всем существом. В прищуре взгляда, вибрации пальцев, дрожи шепота: — Кто знает? Думаешь, осмелился бы? Сам решай, что для тебя удобней, — он пожал плечами и склонился ниже… Ли надоели разговоры. Фэнь понял, о чем он. Потом. После долгих, жадных, мастерски терзающих ласк ртом — той ночью действительно ограничились простыми приемами. После неконтролируемых встречных движений — Ли умел принимать глубоко и принимать инициативу. После краткого, яркого, как вспышка в затмении, финала — перламутр блестел на улыбчивых ямочках. Понял, что, в сущности, не имеет значения, искать ли оправдания своему поступку в коварстве соблазнителя или в невоздержанности в вине — предаваться пороку самобичевания он больше не намерен. Ведь всё было просто. Было честно. Было — хорошо. Настолько, что всё неизбежно повторилось. Не раз и не два. И приемы, с каждым разом, становились всё более непростыми… Поутру Фэнь не проявлял ни малейшей растерянности, вообще не подавал виду, что что-то произошло, хотя и замечал насмешливые взгляды, которыми обменивались гостеприимные бестии. Теперь-то стало ясно, что подопечные Цензора остались жить под одной крышей не просто так… Равно как очевидно, что отношения между ними, тем не менее, далеки от собственничества. Заговорщики! Фэнь осознал, что попался в простейшую для этих опытных совратителей сеть. С её помощью в своё время они свели в могилу старого Цензора. Нового гостя же опутали из благожелательного озорства. Но Фэнь не стремился вырваться. Негодования на их затею также не проявлял. Негодование, впоследствии, он сможет проявить иначе… Ли многому обучит его. Но прежде научится сам — как не спугнуть, не разозлить. Не надавить на больное. Слишком много чувствительных мест. Даже перейти к полноценному соитию оказалось затруднительно: у Фэня не было опыта в активной роли, а отдаваться он готов был только единственному. Своеобразная форма верности? Пусть так. Хотя бы так. Это не стало непреодолимой проблемой. Для Ли вообще всё было просто. Рядом с Ли было легче дышать. А воздух вокруг него всегда благоухал мятой — успокаивающие травы впитались в шелк рукавов. Умиротворяющие поцелуи дышали свежестью. Ублажающие прикосновения — подтолкнули освоить новое. Спустя пару месяцев исключительно оральных ласк, Фэнь не… стремился к прогрессу. Вообще не собирался ничего менять. Легкодоступная, поверхностная близость казалась вполне достаточной. И даже соответствующей установившимся между ними отношениям. Пока, уединившись в обитой атласом спальне, укрывшись за бархатным пологом огромного ложа, не услышал поощряющее: — Почему нет? — любимый вопрос. Не вопрос даже — стиль жизни. — Я же вижу, всё в полной исправности! Не пора ли использовать по назначению? Зашкаливающая прямолинейность этого существа парадоксальным образом пресекала неловкость, но ещё больше дразнила желание. Вот и сейчас — захотелось откинуть стервеца на подушки, прижать к постели своим весом. Заведя руки за голову, впиваться поцелуем в мягкие губы. Одежд на них уже не было, гибкое тело изгибалось, прижимаясь грудью к груди, животом к животу, упругой твердостью к твердости изнывающей, жаждущей вонзаться. Пронзать. Не прерывая поцелуй, не отпуская, Ли высвободил руку. Снова эти холеные пальцы ласкали чувствительную плоть. Не разряжая — дразня. Фэнь сдавленно простонал. Прижался перехваченным черной повязкой лбом ко лбу, под которым в жалобном выражении сошлись к переносице брови. — Ли, я… — дрожь в собственном голосе раздражала Фэня. И сложно было сообразить, как задать вопрос так, чтобы это не прозвучало слишком наивно. Сглотнул, продолжил с серьезной сосредоточенностью: — Ты… подготовился? Короткий тихий смешок: — О да! — не так-то просто выразить веселье, даже если придавливающий тебя вес не больше собственного. — К встрече готов! Оба — стройные и горячие. Оба — оставили позади невинность юности. По-разному опытные. Одинаково жаждущие. Направляющее движение, и головка уперлась в покрытое скользкой смазкой отверстие. Так обильно покрытое, что надолго в таком положении они не задержались. Продвинулись дальше. Глубже. Сразу же. Ли слегка содрогнулся, вскрикнул, но тут же закусил губу. Фэнь, сжимая зубы, заставил себя притормозить. Хотя и хотелось — больше всего на свете — забыться, раствориться в этих ощущениях, таких простых и таких возмутительно новых! Но Ли умел дать необходимое: — Всё в порядке, — шептал. — Всё правильно. И всё равно смеялся: — По крайне мере ты на верном пути! — и впивался ногтями в спину: — Давай же! Несложно было исполнить. Вонзаться в нежную податливость. Разукрашивать браслетами будущих ушибов тонкие запястья. Смотреть в карие глаза и видеть в них только растворяющуюся самоотдачу. Ли плавился словно мед — под прикосновениями цепких пальцев, поцелуями-укусами жадных губ, толчками распаленной плоти. Невозможно было не потерять голову в ответ. В ней не могло быть мыслей в такой момент. Только тени. Впервые обладать… Давно за тридцать. Никогда и не помышлял. Совсем другие заботы!.. Так почему сейчас? Почему с ним? И в тоже время тело не обманывало, заявляло отчетливо — именно здесь и сейчас Фэнь на своем месте. Когда судорожные движения сдерживаются лишь инстинктивным стремлением отсрочить финал, растянуть удовольствие. Когда пульсация крови и стук сердца почти заглушают, но подчеркивают тихие стоны. Когда проступают пятна на нежной коже. И не видно покорности в мягком взгляде. Не видно ни влюбленности, ни циничности. Взгляд карих глаз просто окутывает. Принимает. Так же легко и естественно, как тело. Красивое, холеное тело. Созданное для наслаждений, а вовсе не для служения в праведном Ордене. И лукавая насмешка во взоре выдает ум, совсем не подходящий для заучивания суровых догм. И тем не менее — они здесь и сейчас, на одном ложе, вместе. Вместе настолько полностью, насколько это возможно для них. И настолько близко, насколько позволяет сердце, отданное другому. И сердце прохладно-спокойное, успокаивающее, почивающее в уютной уверенности, что его уже никогда не заставят любить. Здесь и сейчас — совсем не то же, что сейчас-и-всегда… Здесь и сейчас. Прошло пять лет, а они так же — довольно часто, без строгого графика — уединяются вместе. Уже в другом доме. Хоромы Главы Стражи с видом на центральную площадь — статусное и комфортабельное жилье. С видом на центральную площадь… Хорошо, что к тому времени, как Фэнь здесь поселился, удалось отменить обычай публичных расправ. Уже в других статусах. Ли никогда не стремился быть больше, чем просто помощником, но, служа молодому Цензору, не смог избежать расширения полномочий. Юань возложил на него обязанности налаживания контактов со светскими владыками. Кто, как не Ли, способен поддержать дипломатию на высшем уровне! Уже с другими забавами. Они стали сложней… Теперь браслеты ушибов на тонких запястьях оставит впивающийся в кожу атласный шелковый шнур. Теперь приглушенные стоны подчеркнуты, очерчены хлесткими ударами плети. Но дыхание сбито, как тогда. И в мягком взоре по-прежнему ни вины, ни мольбы, ни стыда. Всё так же растворяется и растворяет. Теперь — в принятии причиняемой боли. В излучаемом принятии себя. Фэнь, впитывая его, старается принять тоже… Правда старается. Щелчок. Кожа оглаживает кожу своеобразной лаской. Черные хвосты плети обвивают мраморную белизну плеч. Ли вздрагивает, жалобой сводит брови. Стон-выдох. Сдержанность реакций выдает многолетний опыт. Потребность в такой игре выдает не изменившийся взгляд. Он продолжает подстегивать, бросать вызов. И будто не доверяя прозорливости Фэня, даже губы порой шепчут: — Давай же… Ещё. Щелчок. Прерывает тихие лишние просьбы. Раньше — они и правда бывали нужны. Теперь… Рукоять в ладони ощущается её продолжением. Как и сами мягкие кончики. Гладят, гладят, обжигают выпрошенной болью. Раньше — Фэнь мог бы обманывать себя, что только подыгрывает развращенному партнеру. Теперь остается лишь… Смотреть, как дрожат густые ресницы, смахивая рефлекто выступившие слезы. Как вязь алых нитей превращает живое существо в податливую игрушку, в перевязанный подарочной лентой презент. Вдыхать запах — в воздухе мята и мускус, вино и вина… Что получает Фэнь от этих игр? Власть и доверие? Яркость реакций? Смешение чувств. Ему достаточно?        Достаточно ли было тогда?.. — Господин Фэнь! Узник полностью в вашей власти. Что ж поделаешь, если вам так больше нравится? — улыбка на окровавленном лице так и стоит перед глазами. Перед отъездом Фэнь заходил проститься с преступником. Улыбнуться в ответ получилось легко и искренне: — Зря тратишь свои силы. И мое время. Легко, искренне, но не слишком по-доброму. Щенок своим сопротивлением разжигал азарт. Подпитывал злобу. Заставлял возиться с наемным убийцей дольше, чем рассчитывал Глава Стражи. Заставлял Фэня увлечься новым занятием. Вынуждал слушать гонор в ответ: — А куда спешить? Сами же говорили, что живым узник отсюда не выйдет. Какой прок торопиться всё рассказать? Блеск острия кинжала у горла не шел ни в какое сравнение с сиянием омытых слезами глаз — матово-желтым, глянцево-фиолетовым. Не бывает у людей такого взгляда. И седых волос в столь юном возрасте — не бывает. И не может человек вести светские беседы, когда третьи сутки — без еды, воды, без сна, не снимая оков — продолжаются следственные действия. Значит, Зиана нет? Странная мысль… Не важно! Скоро точно не будет. Значит, Зиан не человек? А вот это можно проверить. — И откуда ты такой взялся? — улыбка шире, нож ближе. Глубже. Довольно щекотки. Должен же он почувствовать, как поверх бурых пятен появляются новые — яркие, теплые, свежие! Фэнь верил в неопровержимость боли. Видел подтверждение своей веры — в гримасе страдания, поджатых губах, судорожном сглатывании и рефлекторной попытке скрыться. Отпрянуть, съежиться. Только вот узнику некуда было деваться. Веревки, хотя и ослабли, держали прочно. Физические проявления боли и страха, как поток алой крови, Зиан не мог бы и не пытался скрыть. Вербально же — не сдерживал поток мыслей и судорожное веселье: — Из блаженной Обители, господин Фэнь, — едва переводя дух, всё ещё шипя и щурясь, ехидствовал Зиан. — А вы?.. Откуда вернулся в Орден почтенный новый Глава Стражи на самом деле? В отдаленных обителях вы не были, не так ли? Иначе бы поняли кое-что о… сущности боли. Фэнь стиснул зубы. Эта тварь считает, что он испытал недостаточно боли? Окровавленный нож отправился в сторону. Пощечина — липкая, хлесткая, тяжелая — оставила отпечаток на изможденном лице. — Что ты можешь знать об обителях? — ненависть, чистая, леденяще-прохладная, наполняла вздымающуюся грудь. Ярость обжигала горло и заставляла щурить глаза, сквозила в шепоте: — Что ты можешь знать обо мне? Снова вскинулся взгляд — исподлобья, затравленный, отчаянный. Снова непристойно обнажилась боль — кровью на юном лице, распухшей щекой, разбитыми губами. Зиан был не из тех, кто пытается держаться невозмутимо. Наоборот, будто упивался своей ничтожностью, выставляя её напоказ. Но не фильтровал речь за измазанной красным улыбкой: — Всё, что соизволит сообщить ваша милость. — Ты что-то напутал. Здесь говорить будешь ты. — Прикасаться к тщедушному телу было почти противно, но омерзение не помешало намотать слипшиеся седые пряди на кулак. Притянуть ближе: — Кто тебя нанял? Почему служитель Ордена хочет возврата старых порядков? Ты хоть представляешь себе, на что были обречены такие, как ты, при прежнем правлении? — А на что сейчас? — кровавая улыбка превратилась в дьявольский смех. — Господин Фэнь, в самом деле, не вам пугать жестокостью прошлых владык! Волной по телу опять всколыхнулась злоба. Праведный гнев. Неистовое возмущение: — Ты смеешь сравнивать меня с ними?! Какого же обращения после убийства стража порядка ты ожидал? Ты, по крайней мере, ещё жив! В отличие от присягнувшего мне человека. — Надо полагать, это вы вскоре собираетесь исправить, — хищные зубы так и блестели сквозь розоватую пленку крови. Презрительный смешок жалкой заплаткой ложился на клокочущий ненавистью вулкан: — Надо полагать, ты предпочел бы ложь о снисхождении. — Нет, господин Фэнь. — Узник не мог покачать головой — пальцы стягивали скальп, вырывая клочья серой шерсти. — Правда всегда предпочтительнее. Но вы сегодня сообщили больше, чем получается принять. — Сообщил? Что же из сказанного так впечатлило продажную псину? — Из не сказанного, господин Фэнь. Действия зачастую информативнее слов. Действия. Фэнь в полной мере отвечал за свои действия. Мальчишка ещё не знал, как поплатится за свои слова. Поэтому получилось даже не разозлиться — просто отпустить осклизлые пряди, вытереть руку о ткань штанины. Усмехнуться: — В твоем случае точно! Твоей болтливости позавидует любой преподаватель Устава. Типично орденское умение: не затыкаться ни на минуту, но не сказать ничего. — Ваше умение обратно, господин Фэнь. Всё, о чем умалчивают ваши уста, выдает зелень глаз и цепкость пальцев. Но есть и схожесть. Всё, что вы говорите, не стоит выеденного яйца, — стихийная провокация пропитывала каждую фразу Зиана. Фэнь в тот момент сумел сдержаться.        Фэнь не успел затормозить сейчас. — Красный! Щелчок. И правда красный на белой коже. Щелчок. И взгляд — такой же затравленный, но гораздо более обычный, знакомый взгляд. Но от ярости так же сжимаются зубы. И холодяще-обжигающая пропасть в груди. Дыра. Щелчок. — Фэнь, прекрати, — за раздраженным недоумением звучит обида. Боль в голосе уже не подавляется многолетней практикой. Уверенно, упрямо в сознание стучится сигнал: — Красный. Конец игры. Пальцы разжимаются. Плеть падает с кровати, рукоять со стуком ударяется о мраморный пол. Мраморное тело напротив в алых разводах — прямые линии веревок, кривые следы плетей. Пропасть в груди заполняет отчаянье, и пальцы дрожат, распутывая привычные узлы. Ком в горле. Но кажется, сейчас не до слов. И глаз не поднять. Никогда раньше им не приходилось прибегать к условному слову. Красный — сигнал опасности. Сигнал перебора. Выхода из условностей — добровольного подчинения и дозированной боли. Из игры в явь. — Ли, я… — зачем-то бормотать под нос, ведь всё ещё не готов к взгляду, — не хотел. Увлекся. Сложный сегодня был день. Ли научил его многому, но принести извинения вслух Фэнь по-прежнему не был способен. Способен только сконфуженно ухмыляться, отбросив подальше алые змейки веревок. Жаль, другие красные линии так просто не уберешь… Прижать пальцы к налобной ленте — скрывая глаза и скрываясь от глаз. — Да уж… Я предлагал подменить, но не до такой же степени! — легкомысленный укор вынуждает выглянуть из-за пальцев. Ли улыбается. Ли, конечно же, улыбается! — Вот что вы за люди? За уши не оттащишь от дел. Как будто без вас всё развалится! Ли ворчит. Конечно же, ворчит, но — улыбается. Снисходительно, пренебрежительно, совершенно несерьезно. Как всегда. На столике рядом с кроватью шкатулка с медикаментами. Обычное дело — Ли хорошо разбирается в снадобьях. Находит кровоостанавливающее средство, протягивает флакон и платок: — На вот, держи. Займись делом. Сам сломал, сам чини. Всё полезней, чем грезить о недовыполненном служебном долге. — Служба ни при чем. — Фэнь правда рад заняться делом, окрасить красным мягкую белую ткань. Пальцы ещё чуть подрагивают, но отрывистые фразы звучат ровно: — Эта тварь упирается. Не понимаю. Предательство можно купить, но такое поведение… не рационально. Собственный голос успокаивает обыденностью тона, прикосновения наполнены редко проявляемой в иных случаях нежностью. Ли сидит на постели рядом, протягивает руку, позволяя обработать предплечье. Не кривится от жгущей боли, только чуть щурит глаза. На этом утонченном теле часто расцветали следы пикантных утех, но никогда — из-за потери контроля. Поэтому Фэню всё ещё не по себе. Слишком свеж в памяти растерянный, беспомощный взгляд… Слишком настоящий взгляд. Фэнь никогда не позволял себе желать быть причиной настоящих страданий. Ведь это всё только игры. — Ну, ты, конечно, успел ему сообщить, что живым он не выйдет? — белое плечо с красными полосами дергается в пренебрежительном пожатии. Фэнь прижимает белый платок другой стороной — он пропитывается алым не сразу… Ли доверяет ему свое тело, держится за запястье, потянувшись за чашей с вином, продолжая болтать: — Знаю я твою честность! Так какое поведение для него рационально? — Не выводить из себя своих судей? — хмыкает Фэнь в ответ. Делать вид, что всё под контролем, он считает своим самым главным умением. Делать вид или сохранять контроль? — А ты, когда был в его положении, сильно об этом заботился? Ли обернулся назад. Пригубил вина. И только тогда столкнулся с прожигающим взглядом. — Ты сравниваешь меня с ним? — еле шевелятся побледневшие губы. Опять в груди пропасть — страшно упасть. Но Фэнь не может позволить себе хотя бы немного сильнее сжать пальцы. Так и замирает — с платком в руке, с глыбой льда на сердце. Беспечный Ли всегда позволял себя больше, чем любой другой: — А в чем разница? — Я добился свержения власти тирана. Он служит тем, кто пытается её восстановить, — лед сквозь зубы. Лед, хотя Фэню всегда было ближе пламя… Чуткий Ли всегда умеет уловить и сгладить недовольство, предотвратить пожар: — Ах да, — ямочки играют на щеках от лукавой усмешки: — Разница очевидна. И как это я сразу не сообразил! — Кошачье потягивание, и блики светильников запутываются в причудливых узорах плетей. Холеная рука отставляет чашу. И отнимает платок. — Ну что ж, на чем мы остановились? Наказание за недогадливость? Что меня ждет, если я замечу, что цвет твоих глаз сейчас особенно зеленый?