Отвергнутый

Питер чувствовал себя чужим в своей жизни. Ещё совсем недавно всё казалось таким определённым: он был человеком-пауком, любимым племянником Мэй, юным гением, на которого обращал внимание сам Тони Старк. Он был частью команды, частью семьи, хоть и неофициально. Но теперь эта уверенность таяла, как снег под весенним солнцем, оставляя после себя лишь пустоту. Сначала он пытался не замечать перемены. Люк появился в их жизни внезапно, и это изменило всё вокруг. Питер говорил себе, что это нормально — ведь сын Старка должен быть на первом месте. Люк был замечательным, и это было видно всем. Он вписался в эту огромную семью идеально, как кусочек пазла, которого раньше не хватало. Мстители были очарованы, Тони гордился им, а Питер… Питер чувствовал себя лишним. Теперь каждую ночь перед сном он лежал в своей кровати, глядя в потолок, и прокручивал одни и те же мысли: был ли он вообще когда-то важен? Или всё это было временным? Может, он был просто проектом для Тони, интересной игрушкой, которая заполнила пустоту до появления настоящего сына? Эти мысли жгли его изнутри. Он пытался рационализировать, убеждать себя, что это неправда, что Тони всё равно заботится о нём. Но каждый раз, когда он вспоминал, как Тони беззаботно говорит о Люке, как все вокруг восторженно обсуждают его успехи, боль становилась сильнее. "Они все забыли обо мне," — эта мысль пришла к нему на третью ночь после того, как он покинул башню в раздражении. Он думал, что кто-то из команды напишет или позвонит, спросит, что с ним. Но прошло три дня, и его телефон молчал. Теперь, когда он смотрел на свои учебники, которые были раскиданы по столу, его переполняла апатия. Учёба раньше была для него способом доказать самому себе, что он может быть лучшим. Но сейчас всё это казалось бессмысленным. "Какая разница, получу я эти баллы или нет? Всё равно это никого не волнует." Патрулирование стало его единственным спасением. Каждый вечер, надев маску, он отправлялся на улицы города. Здесь, среди бесконечного шума, огней и человеческих лиц, он мог забыться. Здесь не было Люка, не было Тони, не было Мстителей. Здесь был только он — Человек-Паук. Он спасал людей, помогал им, и хотя бы на миг чувствовал себя значимым. Но даже это чувство стало постепенно угасать. Питер всё чаще задумывался о том, чтобы полностью отдалиться от всего. У него оставалось полтора месяца до окончания школы. "Если я перейду на дистанционное обучение, никто этого даже не заметит," — думал он, сидя у окна и глядя на оживлённые улицы. Ему не хотелось больше сталкиваться с командой, с Тони, с их общими обедами и кино-ночами, на которых его место оказалось занято. Он представлял, как будет уходить из дома каждое утро, чтобы патрулировать город, и возвращаться поздно вечером, совершенно измотанным, но довольным. "Я буду делать то, что у меня получается. Спасать людей. Это всё, что имеет значение." Он боялся, что эта боль и чувство ненужности будут преследовать его ещё долго. Но он также понимал, что, если отдалиться от всего, что напоминало о его прошлом, это может стать его спасением. Однако, глубоко в сердце, была одна крошечная искорка надежды. Надежда на то, что кто-то из команды, кто-то из тех, кого он считал своей семьёй, заметит его исчезновение и попробует вернуть его обратно. Питер чувствовал, что стал невидимкой. Два дня прошли в ожидании: может, кто-то всё же заметит его отсутствие, напишет, позвонит. Может, Тони или кто-то из Мстителей вспомнит о нём и спросит, как у него дела. Но дни тянулись медленно, и ничего не происходило. Ещё через неделю стало ясно, что его отсутствие осталось незамеченным. Он проверял телефон каждый вечер, но там было только молчание. Время от времени он ловил себя на мысли, что не хочет больше смотреть на экран. Это было слишком болезненно — видеть, как пусто в его жизни стало. Мэй, один из немногих людей, кто поддерживал с ним связь, ничего не знала. Она жила теперь в Италии, наслаждаясь новыми отношениями и новой жизнью. Они созванивались каждый вечер по Скайпу, и, хотя Мэй выглядела счастливой, Питер чувствовал, что она стала ему немного чужой. Он не винил её за это. Она заслуживала счастья, особенно после всего, что они вместе пережили. В первую неделю своей "изоляции" Питер попросил Мэй помочь ему перевестись на дистанционное обучение. Она удивилась, но не стала спорить. "Ты же сам всегда говорил, что в школе тебе проще всё усваивать," — сказала она. Питер лишь пожал плечами и ответил, что так ему будет легче готовиться к экзаменам. Возможно, она заметила что-то странное в его поведении, но решила не спрашивать. Она, вероятно, скинула это на его лень и усталость. Её голос звучал тепло, но слегка рассеянно. Она была занята своими делами, и Питер не хотел тревожить её своими проблемами. "Ей и так непросто было в жизни, — думал он, — пусть хоть сейчас будет счастлива." Каждый раз, когда они разговаривали, Питер натягивал на лицо маску бодрости и спокойствия. Он рассказывал ей о своей "подготовке", об экзаменах, которые вроде бы не оставляли времени на остальное. А внутри всё больше пустел. Он чувствовал, что у него больше нет опоры, нет людей, которые бы заботились о нём так, как раньше. Он часто сидел у окна своей комнаты, глядя на ночной Нью-Йорк, чувствуя себя потерянным в этом огромном мире. Он убеждал себя, что справится, что сам себе достаточно. Но каждый раз, когда приходила ночь и не было ни одного сообщения, ни одного звонка от тех, кого он считал своей семьёй, сердце будто сжималось. Питер знал, что если полностью отдалиться от всех и сосредоточиться на патрулировании, он, возможно, сможет как-то заполнить эту пустоту. Но в глубине души понимал: он просто заменяет одну боль другой, чтобы не чувствовать эту ледяную пустоту, которая поглощала его всё сильнее. После перехода на дистанционное обучение Питер почти полностью сократил круг общения. Оставались лишь несколько людей, с которыми он хоть иногда поддерживал контакт. Харли, несмотря на свои смешки и сарказм, был одним из немногих, кто искренне переживал за него. Он писал Питеру каждые пару дней, спрашивал, как тот справляется, и, конечно, рассказывал о жизни в башне. Но каждое сообщение от Харли, особенно те, в которых мелькало имя Люка, больно било по самолюбию Питера. Харли иногда шутил, называя Люка «золотым мальчиком Старка», и Питер, вместо того чтобы поддержать шутку, старался сменить тему. Хотя Харли искренне старался держать друга в курсе, Питер всё больше ощущал себя сторонним наблюдателем, будто его вытеснили из круга, где раньше он был важен. Нэд и Мишель оставались рядом, насколько это было возможно. Нэд часто писал Питеру, пересказывая последние школьные сплетни и обсуждая новые игры или фильмы. Но и его сообщения постепенно становились всё реже: Нэд понимал, что Питер отдаляется. Мишель, наоборот, продолжала писать, хотя её прямые вопросы и замечания иногда загоняли Питера в тупик. Она не скрывала своего недовольства его внезапным решением уйти на дистанционное обучение. MJ: «Почему ты решил всё бросить? Ты же говорил, что школа — это важно».

«Я не бросаю, просто готовлюсь к экзаменам», — привычно отвечал Питер.

Но внутри он чувствовал, как тонкая нить, связывающая его с друзьями, слабеет. Он начинал бояться того момента, когда даже они перестанут ему писать. Каждый разговор с Харли или друзьями только усиливал его внутренний разрыв. Он хотел сказать, что чувствует себя ненужным, что дни стали бесцветными, а ночные патрули стали не спасением, а рутиной. Но он не находил слов. Вместо этого он отвечал на сообщения машинально, погружаясь в подготовку к экзаменам и избегая разговоров, которые могли вывести его из равновесия. В эти дни Питер всё больше задумывался о том, что, возможно, полный разрыв с привычной жизнью — это лучший выход. Ведь если все вокруг уже привыкли жить без него, зачем ему цепляться за что-то, чего больше нет?

***

Неожиданное изменение в рутине настигло Питера уже через пару дней. Он патрулировал улицы на окраине Нью-Йорка, когда наткнулся на Стива и Баки, которые, как оказалось, были на задании. Встретив его, они сразу же подошли, и, не обращая внимания на неловкость ситуации, начали заводить разговор. Их улыбки были искренними, но Питер не мог отделаться от мысли, что они не видели его уже добрым делом третью неделю, с того самого дня, как он поругался с Брюсом. Стив был первым, кто заговорил, и говорил он больше, чем слушал. Он сразу же начал ободрять Питера, не давая ему возможности ответить или даже хотя бы немного понять, что происходит в его жизни. Стив не замечал, как сильно изменился Питер, и просто продолжал говорить о том, как всё у него должно быть в порядке, как он, наверное, с успехом совмещает учёбу и патрулирование, и как всё это даётся ему с лёгкостью. — Ты наверняка сейчас совмещаешь учёбу, патрулирование и много чего ещё, но справляешься. Мы в тебе верили, — сказал Стив с лёгкой улыбкой, уверенный, что такие слова должны были вдохновить Питера и вселить в него уверенность. Питер, слыша это, не мог не вспомнить последние дни, полные одиночества и сомнений. Всё, что Стив сказал, казалось ему пустыми словами. Он почувствовал, как его грудь сжалась, и на мгновение он даже закрыл глаза, стараясь сглотнуть острую боль, которая охватила его. Мысль, которая проносилась у него в голове, была мрачной, как и всё, что происходило в последнее время. — "Верили? Мне кажется, вы даже не думали обо мне..." — Питер мысленно прокрутил эти слова, чувствуя, как они вонзаются в него, как нож в спину. Он не знал, что ему отвечать, потому что не знал, чего вообще он ждал от этих слов. Стив, Баки — они просто продолжали говорить, не замечая, как тяжело Питеру быть частью этой команды, в которой он уже не чувствовал себя нужным. Питер почувствовал, как его терпение на пределе. Он хотел поскорее покончить с этим разговором, тихо уйти и снова забыться в одиночестве, но когда Стив произнес имя Люка, что-то внутри Питера сломалось. Слова, которые он скрывал в себе уже несколько недель, наконец вырвались наружу. Он почувствовал, как эмоции захлестывают его, как кипят в груди, как яростная буря. И вот, он не смог сдержаться. — Почему вы все так пленены этим Люком? — его голос был пронзительным, почти агрессивным, как если бы он вырывал эти слова из самых глубин души. — Почему вдруг весь ваш мир вертится только вокруг него? Что в этом Люке такого особенного? Только то, что он — сын Тони Старка? И что с ним такого? У него нет никаких уникальных способностей, простых или умственных, ничего такого, что могло бы оправдать все это внимание. Как человек... он вообще отталкивает! Почему вы не видите этого? Питер стоял, глядя прямо на Стива и Баки, чувствуя, как всё внутри него бурлит. Он ждал их ответа, но ответа не было. В его голове был только один вопрос: почему они так закрыты для реальности? Почему они не видят очевидное? — Я не доверяю ему, — выпалил Питер, ощущая, как сердце его сжимается. — Что-то с ним не так, я это чувствую. Я знаю, что это не просто мои подозрения, я чувствую это по-настоящему. Его глаза встретились с глазами Стива, и Питер почувствовал, как пустота отреагировала на его слова. Он не сказал ещё о том, как его паучье чутьё почти кричало, когда он был рядом с Люком, как оно шипело предупреждением. Он не хотел говорить об этом — слишком много было неизведанных территорий в его чувствах, и он не знал, как выразить эту тревогу, не рискуя быть воспринятым как параноик. Но этот момент с Люком стал для него пределом. Его интуиция подсказывала, что что-то было не так, но, возможно, это было лишь ощущение тревоги, которое не могло получить подтверждения в реальности. Стив перебил его внезапно, и Питер не успел даже закончить свою мысль. Голос Стива был почти отрешённым, словно Стив не полностью воспринимал сказанное. Он начал говорить много, не давая Питеру шанс высказать свои сомнения. — Ты слишком волнуешься, Питер, — произнес Стив, его слова были полны уверенности, но это звучало для Питера как пустые оправдания. — Люк — не такой уж странный парень. Ты же сам видел, как он с нами ладит. Мы все вместе, мы все тут одна команда. Баки молчал, но его молчание было поддержкой Стива. Он кивнул, как бы подтверждая каждое слово капитана. — Да, Питер, ты слишком переживаешь. Это всё подростковое, поверь мне, — поддакнул Баки, скрестив руки на груди и бросив взгляд, который Питер считал скорее снисходительным, чем понимающим. Эти слова прозвучали как удар для Питера. Он стоял, смотрел на них, а внутри него всё только растягивалось, как трещина в бетоне. Стив и Баки — одни из величайших героев на Земле — не могли увидеть очевидное. Они не замечали, как Люк манипулирует ситуацией, как его спокойствие и уверенность скрывают что-то намного более тёмное. — Почему вы так слепы? — прошептал Питер, его голос был полон разочарования. Он не знал, как им объяснить, что всё, что происходило, не было простым совпадением. Люк был чем-то, что Питер не мог объяснить логически, но интуиция... А Стив и Баки не верили ему. Когда Питер развернулся, чтобы уйти, в его груди всё сжалось. Его чувства переполняли, смешиваясь с отчаянием и яростью, которые он уже не мог больше скрывать. Каждый шаг, каждое движение казались невыносимыми, как будто он тащил на себе тяжёлую ношу. Но когда он повернулся к Стиву и Баки, его лицо оставалось бесстрастным. Он больше не хотел тратить силы на пустые разговоры с людьми, которые просто не могли понять. Тони, Мстители — все они были для него теперь как пустые слова, отголоски того, что когда-то казалось важным. Его голова была наполнена мыслями, которые путались в голове, как вязкая паутина. Все эти разговоры о Люке, все их "поддерживающие" слова, все эти надежды, что Питер якобы справляется, что "они в нём верят" — и всё это оказалось ложью. Ложью, которая никак не вписывалась в реальность. Верили? Где эта вера, когда он был готов разорваться, а все просто игнорировали его? Он хотел кричать, хотел высказать всё, что накопилось, но не смог. Вместо этого он выпустил из шутеров паутину и просто полетел. Мечты о том, чтобы быть частью чего-то большего, частью команды, растворились в воздухе, как пепел. Он больше не чувствовал себя важным. Он не был одним из них. Мстители — они были в своём мире, и Люк был новым центром этого мира, их новым важным звёздным игроком. Что мог он противопоставить этому? Его чувства? Его переживания? Он стал чужим для них, и это было больно, особенно когда ещё недавно они казались такими близкими. С каждым взмахом паутины, когда он взмывал всё выше и выше, Питер ощущал, как исчезает всё, что когда-то привязывало его к этому миру — миру героев. Он не знал, куда летит, не знал, что ему делать дальше. Он просто хотел убежать, скрыться от всех этих людей, которые не замечали его боли. Его чувства были слишком глубокими, чтобы их кто-то мог понять. — Они не видят, не чувствуют, — повторял он себе. Слова Стива о том, как он "справляется" с учёбой и патрулированием, всё это звуки, не имеющие смысла. Он не мог больше стоять на месте и слушать их одобрение, когда внутри него горела вселенская пустота. Он надеялся, что если уйдёт подальше, уйдёт от всего этого, сможет хотя бы немного прийти в себя, вернуть хоть частичку себя, что-то, что было потеряно в этом грохоте пустых разговоров. Он проклинал себя за то, что не заметил, как стал никем. Никем среди тех, кто раньше был его семьёй. Баки и Стив, как бы они не старались, не могли понять, что он чувствует. Они не заметили, как изменился Питер, как всё, что он переживал, стало невидимым для них. В их глазах он оставался "мальчиком-пауком", который должен был быть благодарен за то, что попал в команду, за то, что был частью их мира. Но это было давно, до того, как они начали обращать внимание на Люка. Он не знал, как всё это закончится. Может, ему нужно просто уехать далеко, чтобы найти себя снова. Может быть, ему нужно отдать себя полностью патрулированию, забыть обо всём, что было. Забыть, кто он был. Потому что быть таким, каким его видят теперь — больше не имело смысла. Полёт становился быстрее, паутина натягивалась, а город под ним сливался в одну огромную массу огней. Питер не смотрел вниз. Он не хотел ничего видеть, ничего слышать. В его голове звучала лишь тишина, отчаянная тишина, которую никто не нарушал. Он был один. И в этом одиночестве, в пустоте, которая заполнила его душу, Питер почувствовал, как его жизнь уходит в никуда.