Отвергнутый

Питер стоял в центре своей новой "комнаты", пытаясь осмыслить происходящее. Его взгляд скользил по незнакомым тёмным стенам, на которых теперь висели музыкальные пластинки, и по углам, где стояли гитары. Это место казалось чужим, совершенно не его. В голове всё не укладывалось — как так получилось, что его уютная комната, в которой он проводил множество часов, занимаясь исследованиями и просто отдыхая, теперь стала чуждой территорией для него? Это было как удар по лицу. Не успел он осознать всю эту несправедливость, как дверь снова открылась. Люк вошёл в комнату с той самой невинной улыбкой, которую Питер уже ненавидел, несмотря на то, что юноша сам этого не осознавал. — Эй, Питер, — произнёс Люк, улыбаясь так, как если бы они были лучшими друзьями, — Папа сказал, что это комната была твоей. Он отдал её мне, потому что она рядом с его. Знаешь, я немного тревожился, что могу чувствовать себя неуютно в новом месте, и папа подумал, что будет лучше, если я буду рядом с ним. Эти слова, такие невинные на первый взгляд, проникли в Питера, как горячие угли. В его груди начало нарастать раздражение. Они не оставили ему ни малейшего пространства — ни внимания, ни заботы. И теперь, вместо того чтобы предложить Люку какую-то другую комнату в башне, они отдали ему то место, которое Питер всегда считал своим личным убежищем. И всё это ради того, чтобы новый сын Тони Старка чувствовал себя комфортно в чуждом мире! Питер буквально ощущал, как кипит внутри. Его лицо было спокойным, но он едва сдерживал свою ярость. Неужели ему стоит молчать? Неужели ему не важно, что все эти изменения были сделаны за его спиной? Почему всё это случилось, когда он был абсолютно лишён возможности даже повлиять на ситуацию? Это не было справедливо! — Так вот оно что... — сдержанно произнёс Питер, пытаясь скрыть раздражение, — комната рядом с Тони. Ты не переживай, Люк, тебе здесь должно быть удобно. Но внутри Питера буквально всё бурлило. Мастерская и его комната — единственные места, где он чувствовал себя дома, и теперь и там и там было занято чужим человеком, который был принят в эту команду намного быстрее, чем Питер когда-либо мог себе представить. И самое обидное, что Люк был так естественен и спокойный, как будто ничего не происходило, как будто это было абсолютно нормально — брать всё, что принадлежит другому. Питер заставил себя расслабиться и не дать волю эмоциям. Но в его душе закипал гнев, и он не знал, сколько ещё сможет молчать, чтобы не взорваться. Питер коротко спросил, где его тетрадь, и Люк, не теряя времени, достал её с одной из полок и протянул. Всё было слишком тихо. Почти слишком. Питер взял тетрадь, но перед тем, как ещё что-то сказать, дверь комнаты открылась, и в проёме появился Брюс. Брюс выглядел расслабленным, как всегда, но, заметив напряжение на лице Питера, быстро понял, что что-то не так. Он вошёл в комнату, с едва заметной улыбкой на лице. Питер почувствовал, что наконец-то сможет поговорить с тем, кто, как он всегда знал, поймёт его. Это был Брюс — тот, кто никогда не осуждал и всегда относился с уважением. Питер слегка вздохнул, собираясь с мыслями, а затем решил, что пора сказать, что у него на душе. — Люк, можешь нас оставить? — Может после такой просьбы Люк и удивился, но всё же вышел из комнаты и пошагал в сторону гостинной. Питер закрыл дверь и обратился к Брюсу. — Доктор Беннер, я не доверяю ему. — Слова вырвались сами собой, и Питер понял, что не может больше скрывать своё беспокойство. — Я не знаю, что не так, но что-то с этим Люком не так. Даже моё чутьё сходит с ума, когда он рядом! Брюс нахмурился и внимательно посмотрел на Питера, как будто пытаясь понять, что тот пытается сказать. Затем он тихо произнёс: — Питер, возможно, ты просто переживаешь. Ты ведь ещё не успел познакомиться с Люком как следует. Думаю, тебе стоит дать ему шанс. Это была не резкая реакция, скорее мягкая, с попыткой успокоить Питера. Но Питер не мог сдержать волну раздражения, которая всё больше набирала силу в его груди. — Нет, Брюс! Вы не понимаете! — Питер не выдержал, повысив голос, хотя внутри он понимал, что это не лучший способ вести разговор. — Это не просто подозрения! Это всё так странно! Все с ума от него сходят, и я не понимаю, как это возможно! Люк так… идеален! Просто не может быть таких людей! Он почувствовал, как руки начинают дрожать, и быстро схватился за край стола, чтобы успокоиться. Но чутьё не прекращало бурлить, и Питер не мог забыть того чувства, что возникло в нём с самого первого момента. Это было как голос, который твердил: «Что-то здесь не так.» Брюс, хоть и не осуждая Питера, слегка покачал головой, как бы подтверждая его мысли. — Питер, я понимаю, что ты чувствуешь, но… зависть не лучший спутник. Он новый, он нуждается в поддержке, и все стараются помочь ему адаптироваться. Это нормально, когда все вокруг делают что-то для нового человека. Ты знаешь, что они тебя не игнорируют, просто сейчас их внимание фокусируется на Люке. Они заботятся о тебе. Питер почувствовал, как его кровь закипает от слов Брюса. Это было как холодный удар, особенно потому, что он не мог объяснить, что не зависть его мучила, а что-то гораздо более тревожное. — Это не зависть! — он вскочил, а слова вырвались с такой силой, что Брюс даже отступил назад. — Я не завидую! Но почему он так идеален? Почему у меня есть ощущение, что всё это не нормально? И почему моё чутьё, это… оно сходит с ума, доктор Беннер! Я не могу это игнорировать! Брюс задумался. Питер видел, как его лицо сменяется от мягкой улыбки к внимательному выражению, как он понимает серьёзность ситуации. — Питер… Ты прав, что чувствовать себя таким образом сложно. Я понимаю твою тревогу. Но ты должен понять, что они не игнорируют тебя. Просто сейчас всё внимание на Люке. И я знаю, что для тебя это может быть тяжело, но иногда наши эмоции подсказывают нам что-то важное, а иногда — они обманывают нас. Но, думаю, мы должны дать Люку шанс. Знаешь, он ценит то, что ты тоже хорошо к нему относишься, потому давай вы просто лучше познакомитесь и ты поймёшь, что ничего страшного нет. Питер глядел на Брюса, стиснув зубы. Он не мог просто так отмахнуться от своих сомнений, ведь, опять-таки, его инстинкты редко ошибались. Питер почувствовал, как его голос дрожит от подавляемых эмоций, но он старался держать себя в руках, хотя внутри него всё словно кипело. — Знаете что? — резко бросил он, прерывая повисшую в комнате тишину. Его голос был натянутым, как струна, готовая вот-вот порваться. — Думайте всё, что хотите! Когда из-за него возникнут проблемы, дайте мне знать, чтобы я мог сказать вам "а я говорил." Он резко развернулся, почти ударившись плечом о косяк двери, и быстрыми шагами направился прочь. Его шаги звучали гулко, отдаваясь эхом в коридоре. Каждое движение было наполнено злостью, отчаянием и болью. Пройдя через гостиную, он даже не поднял головы, чтобы посмотреть на тех, кого когда-то считал своей семьёй. Он чувствовал их взгляды, колючие, недоумевающие, но не мог заставить себя остановиться или оглянуться. — Эй, Паркер? Что случилось? — раздался голос Сэма, полный удивления, но Питер не остановился. Он услышал, как кто-то из них тихо пробормотал: — Это было странно... Он вообще в порядке? "Друзья... Видимо, уже бывшие," — горькая мысль обожгла его разум. Подойдя к лифту, он грубо нажал на кнопку вызова, с силой, будто хотел выплеснуть хоть часть эмоций. Когда двери с тихим звуком открылись, он шагнул внутрь, чувствуя, как по спине стекают капли пота. Он сжал кулаки так сильно, что ногти больно впились в кожу. Как только двери закрылись, он уткнулся лбом в холодный металлический угол кабины и прошептал, еле слышно: — Почему? Почему они так слепы? Голова гудела от мыслей, сердце колотилось как безумное, а паучье чутьё, несмотря на отсутствие явной опасности, продолжало тянуть его нервы натянутой струной. Лифт, с мягким звуком достигнув первого этажа, выпустил его наружу. Холодный воздух, ударивший в лицо, на мгновение отрезвил, но не принёс облегчения. Его грудь тяжело вздымалась, а в горле стоял горький ком. Он быстрыми шагами направился к выходу, едва замечая людей вокруг. Его шаги становились всё быстрее, пока он не перешёл почти на бег. Он пулей вылетел из здания, словно спасаясь от давящей на него атмосферы Башни. Позади остались стеклянные двери, роскошный холл и те, кто теперь казались ему чужими. Он шёл вперёд, но глухая тяжесть не отпускала, а мысли продолжали ранить.