точка невозврата.

      Утро Чимина начинается с приятного голоса в телефонной трубке. Юнги такой заспанный, с хриплым прокуренным голосом и, вероятно, легкой улыбкой на лице, звонит для того, чтобы сказать банальное «доброе утро» и пожелать хорошего дня.       — Ты сегодня до конца? — спрашивает Мин, выдыхая дым, параллельно собирая свой рюкзак для школы.       — Пятница же, куда я денусь… — с долей усталости отзывается старший. — Ты еще что-то хотел?       — Хотел, — говорит Юнги и сразу же замолкает, то ли создавая интригу, то ли от того, что уже передумал говорить. Через долгие две минуты парень все же выдает: — Думал, что мы прогуляемся вечерком, но, кажется, не сегод…       — Я только «за»! — выкрикивает резко Пак, а позже понимает, что отреагировал слишком эмоционально, и начинает краснеть.       — Так… В десять вечера пойдет?       Чимин все также смущен, не знает, что и сказать. Конечно же он согласен, в любое время готов, а лишь делает вид, будто весь такой невинный. На самом деле, Юнги слишком быстро перешел от «знакомого по переписке» до «тот, о ком думаешь днями и ночами напролет». Граница стерта, а чувства слишком быстро смешались, путая Пака все больше. Теперь кажется, будто так было всегда: этот парень, переписки, прогулки и долгие-долгие поцелуи, отдающие привкусом никотина с ментолом. Переписки уже заменились каждодневными звонками, прогулки устраивались с такой же частотой, позволяя им узнавать все больше друг о друге и оставаться рядом чуточку дольше, чем нужно.       — Пойдет, — улыбается Чимин и прощается, ссылаясь на то, что уже опаздывает.       

***

             В десять вечера рыжеволосый уже стоит в назначенном месте, но Юнги так и не приходит. Ни через пять минут, ни через десять, из-за чего он начинает уже расстраиваться, как вдруг чувствует прикосновения на своей талии.       Юнги крепко обнимает его сзади и зарывается носом в шею парню, вдыхая аромат шоколадного геля и бананового шампуня. Вместе дает невероятный аромат, так и хочется съесть. Он шепчет на ухо извинения за то, что опоздал, а Чимин уже тает и напрочь забывает о своей обиде, хоть изначально и хотелось немного повредничать.       По дороге в запланированную кафешку, Юнги предупреждает не заказывать ничего, кроме кофе. Когда Пак в недоумении и с гигантской печалью в глазах спросил, почему же нельзя, Юнги аргументировал это фразой «мы здесь не задержимся» и добавляя «скоро узнаешь».        Ни вечер, ни Юнги странными казаться не перестают, а когда Чимин решает спросить, почему тот так себя ведет, то в ответ получает: «я приготовил кое-что, поэтому немного взволнован».       Дорога до дома Мина составляет минут 15 ходьбы, если идти через дворы. Будь Чимин один — точно бы заблудился, особенно с его проблемой ориентироваться по местности. Зайдя в подъезд, парни видят привычную картину: исписанные стены, отвалившуюся штукатурку и кучу бычков с другим мусором, который, казалось, вечность не убирали. Заходя в лифт за своим спутником, Пак саркастично усмехается и выдает:       — Как-то это место не вызывает доверия. А вдруг ты маньяк и меня изнасилуешь?       Юнги либо сделал вид, что не услышал, либо просто проигнорировал, а когда двери лифта захлопнулись — прижал старшего лицом к стене, сжимая его запястья над головой. Чимин больше не смеется, но вместо животного страха приходят лишь грязные мысли на ум. А вот Юнги действительно смешно сейчас. Он всеми силами сдерживается, сохраняя самообладание; ведет по щеке языком вниз, переходит на уголок губ и спускается к шее — играет, будто с глупым котом. Лифт издает сигнал о прибытии, а Юнги также спокойно отпускает руки старшего, оставляя того возбуждающе краснеть и направляясь к своей квартире.       «Он меня надул», — осознает Пак, вытирая рукавом щеку и злобно наблюдая за парнем. Между вариантами «обидеться и уехать» и «все же остаться и посмотреть, что будет дальше» парень, недолго думая, выбирает второй и следует за Мином.       — Есть еще одна вещь, — начинает Юнги и подходит вплотную. Откуда-то у него в руках оказывается повязка, которую он старательно завязывает Чимину на глаза и проверяет, не видит ли тот. Убедившись, что ткань действительно не дает разглядеть то, что вокруг, Мин берет Пака за руку и осторожно заводит в свою крохотную квартиру. Еще несколько секунд и он все же разрешает посмотреть на свой сюрприз.       Сказать, что Чимин был удивлен — ничего не сказать. Первым делом в глаза бросилось большое количество блюд, позже цветы и выпивка, а вокруг стояли свечи, создавая атмосферу. Казалось бы, до невозможности банально, но так неожиданно и приятно от этого на душе, что Чимин не сдерживая эмоций, со всей искренностью целует Юнги, как бы благодаря за все, что тот делает для него.       — Ты сам это все готовил?       — То есть, в твоих глазах я выгляжу как человек, который не способен приготовить ужин? — Юнги наигранно обижается и отворачивается, цокая языком, а Чимин заливается смехом, снова целуя его совсем нежно и невесомо.       — Я просто представить не могу, сколько времени ты потратил на приготовление всего этого…       — Ну я ведь ради тебя старался, — вздыхает Мин, обнимая парня за талию.       — Я был бы рад даже дешевому рамену и дурацкой комедии по телеку… главное, чтобы ты был рядом, — добавляет тихо старший.        И кто сказал, что счастье зависит от денег? Это и близко не является правдой. Конечно, вполне вероятно, что раньше он мог так думать, однако с этим рыжим жить хочется по-другому. Хочется просыпаться и засыпать рядом, готовить завтрак для кого-то, даже если Мин ненавидит завтраки, хочется быть уверенным в том, что это все реально и происходит наяву, что это не плод воображения, что не развеется, открыв глаза утром. Младший аккуратно усаживает Пака за стол, а после садится напротив. Вино разливается по бокалам, а еда не остается без похвалы — готовит Юнги просто изумительно. Постепенно бутылка пустеет, а Пак начинает незамедлительно начинает пьянеть. Мин же, наоборот, был совершенно трезв, поэтому решает спросить:       — Чим, как ты смотришь на то, чтобы отпраздновать рождество вдвоем?       Парень выжидающе смотрит на Пака, а тот от неожиданности снова краснеет и расплывается в улыбке, словно дитя, часто кивая. Алкоголь захватил тело старшего, постепенно переходя и на разум: его язык начал заплетаться, а ноги подкашиваться, отчего Паку было неловко. А Мин будто и не пил вовсе: рассказывает что-то, смеется, взгляд и действия полностью осознанные.       Юнги взял в свои крепкие руки вторую бутылку вина, принимаясь ее открывать, но в этот раз ему не свезло: по своей неаккуратности на его белой майке осталось два заметных бордовых пятна. Рыжеволосый встает со своего места, направляясь к младшему и ворча что-то про то, что вино довольно сложно отстирывается. Мин лишь умиляется с поведения рыжего и начинает неторопливо стягивать футболку вверх, почувствовав руки, что пытались помочь. Вместе с футболкой младший шагает в ванную, закидывая ее в стиралку, но его вдруг останавливают.       — Вино хорошо выводится кипятком, — вспоминает Пак и исчезает на кухне, позже возвращаясь с чайником.       Юнги лишь удивлённо наблюдает, как кипяток действительно спасает его футболку. Пятно исчезает, не оставляя и следа, а старший, довольный своей работой, наконец закидывает вещь в стиральную машину и запускает ее.       Чимин разворачивается лицом к мятноволосому парню, опираясь руками на стиралку и, совершенно случайно проводит взглядом по плечам, груди и ниже, медленно изучая парня напротив. Возможно, большая часть настолько извращенных мыслей возникла из-за алкоголя, а может быть это Юнги так на него действует. От него дыхание перехватывает и невероятно хочется прикоснуться, провести руками по этому желанному телу. Пак лишь сглатывает и сильно прикусывает губу, что не уходит от взгляда младшего. Желание читалось по глазам, тут и думать не надо. Рыжеволосый делает шаг навстречу и настойчиво притягивает парня к себе, вовлекая в глубокий поцелуй. Юнги охотно отвечает, блуждая своими холодными руками по телу Чимина. Старший был неуклюж из-за действия алкоголя, поэтому инициативу перехватил Мин, подхватывая его за бедра и усаживая на ту же стиральную машинку. Требовательные руки Мина сложились на талии парня напротив, а язык слился в танце с другим, редко покусывая. Обоим было неловко, но никто не хотел так просто заканчивать. Юнги прервал поцелуй, переходя на шею и оставляя дорожку поцелуев вперемешку с засосами, от чего Пак начал непроизвольно постанывать, зарываясь пальцами в волосы. В джинсах стало жутко тесно, а рубашка Чимина мешала любоваться прекрасным телом, очерчивать его поцелуями. Пальцы не слушаются, трясясь от нетерпения, из-за чего пуговицы выскальзывают, не желая поддаваться. Юнги пытается еще раз — и снова неудача. Рыжеволосый убирает руки парня и наспех справляется с рубашкой, пока Мин расстегивает его брюки и после, откидывая их в сторону.       Юнги не хотел больше прелюдий: он аккуратно потянул за резинку боксеров Чимина, скидывая их на пол и положил того так, чтобы бедра слегка свисали, параллельно смачивая один палец. Пак смотрел на Мина, такого красивого, его Мина. Первые ощущения были довольно неприятными, учитывая, что у рыжеволосого давно никого не было, но Юнги все-таки нащупывает простату. С губ старшего срывается стон, а внутри все пламенем разгорается от таких приятных ощущений; возбуждение накрывает его окончательно. Чимин уже сам насаживается, не сдерживаясь стонет, извивается под каждым растягивающим толчком сначала одного пальца, затем двух, и, наконец, трех пальцев. Он умело прогибается в спине, на выдохе раз за разом повторяя лишь одно имя, что вызывало довольную улыбку на лице младшего. Он не собирался медлить. Спустив свои, такие мешающие боксеры, парень смазал свой пульсирующий орган, пристраиваясь около такой желанной дырочки, и медленно вошел, ощущая волну дрожи, которая покрыла его худощавое тело. Рыжеволосый впивается ногтями в спину младшего, царапая кожу, и просит двигаться. Юнги немного ждет, привыкая к такой узости, затем медленно начинает наращивать темп.       — Юнги… Еще, — Чимин кричал от удовольствия, в то же время ловя вертолетики от опьянения. Ему было так хорошо сейчас, так непринужденно. Воздух был пропитан любовью между ними двумя.       — Чимин-и… — тяжело выдыхал Юнги, двигаясь все быстрее и изучая руками тело старшего, не упуская ни одного участка и покусывая губу.       Перед развязкой мятноволосый подхватил Чимина и взял под бедра, а тот, в свою очередь, крепко обхватил Мина за шею, сливаясь с любимым человеком в горячем поцелуе. Это чувство не сравнимо ни с чем — когда оба кончили, Юнги потребовалось устоять на ногах, что в момент наслаждение далось с трудом. Они открыли глаза, заканчивая поцелуй и улыбнулись во все тридцать два.       — Примем душ вместе? — Юнги аккуратно усаживает Чимина на место, крепко обнимая еще дрожащее тело.       — Выбора не остается, — смущенно посмеялся старший, принимая помощь, чтобы дойти до кабинки.

***

      Руки не могут перестать дрожать. Ручка ускальзывает уже в который раз, клыки зубов нескончаемо грызут нижнюю губу. Кожа лица стала бледно-зеленого оттенка, а пот маленькими струйками стекал по щекам и подбородку — Сокджина ломало. Он был подавлен на весь сто один процент. В его мыслях сейчас не было места чему-то поистине доброму, как это могло быть обычно. Его разум был затуманен дозой, а позже в памяти всплывал и Хосок. В данный момент брюнет колебался: не знал, что из этого было важнее для него. Но он считал, что мысли о каком-то там худощавом и бледном парнишке не должны занимать голову. Думал, что эти мысли в корне неправильные. Нет, он не был гомофобом, просто не знал, как реагировать на чувства, что смешались в одну кашу. Все, что приходило в голову, словно пожирало изнутри, не давая возможности сосредоточиться на реальности происходящего вокруг.        Сегодня он искал брюнета в толпе, надеясь, что тот появится в школе. Что, собственно, и случилось: парень, о котором думал Джин, и правда появился, только выглядел хуже обычного. Он смотрел себе под ноги, пошатывался, и будто хныкал. Стало не по себе. Джин вдруг ловит себя на мысли, что хочет оберегать Хосока, накрыть его теплым одеялом, но он всеми своими силами пытался отогнать эти нелепые идеи. Было невыносимо видеть, в каком состоянии Чон, хоть и Киму было не лучше: его то в жар, то в холод бросает, сам со стеной сливается и также пошатывается, будто сейчас упадет и рассыплется на мелкие осколки, подобно кукле из фарфора. Но вот в чем проблема: куклу можно выбросить и заменить другой, Джину же придется собрать себя без чьей-либо помощи, самостоятельно. Склеить каждую частичку, чтобы трещины никто не смог увидеть, и пробовать жить дальше.       Обедать Джину совершенно не хотелось, но Юнги все же удалось затянуть его в столовую. Каждый обеденный столик был занят компаниями из нескольких человек. Юнги и Сокджин же сидели только вдвоем, никого близко не пуская. Улыбка с лица мятноволосого не пропадала ни на секунду, ведь он думал о его Чимине и о ночи, что они провели вместе. Ему хотелось визжать как школьница от теплых чувств, что заставляли его сердце биться чаще. А черноволосый же, наоборот, отпугивал любого своей раздраженной гримасой. Он вновь искал Хосока, но только зачем? Парень не видел в этом ни грамма смысла. И, найдя свою цель, он стал открыто пялиться на Чона. Хосок, подняв свой потерянный взгляд, случайно наткнулся глазами на причину своих истерик. В тот момент Джин перестал слышать все, что происходило вокруг. Будто все, что находилось в помещении, по щелчку пальцев испарилось, оставляя только этих двоих. Но брюнет быстро отвел взгляд, а Ким так и продолжил смотреть.       — Ты меня вообще слушаешь? — Юнги заметил, что его друг смотрит куда-то уже продолжительное время и приступает к трапезе, поэтому проследил за его взглядом. Он был удивлен, что было мягко сказано. Улыбка исчезла с лица Мина, а интерес только возрос.              Если бы Юнги не был настолько проницательным, умным и дотошным, возможно, жилось бы легче. Но не сказать, что это было плохой стороной его характера. Скорее, это доставляло неудобства окружающим, а мятноволосому же было по кайфу перечить принципам других и делать то, что хочет он. Нужно уметь веселиться, а это он умел лучше, чем кто-либо.       «Сегодня не выйдет» — присылает Сокджин, из-за чего снова подступает агрессия в перемешку с некой обидой.       То, что Джин четвертый раз отказывается от тусовки с алкоголем и колесами — уже не удивляет. Тем более, причина стала известна, остается только получить желаемое — информацию. Не то, чтобы Юнги был такой мразью и лез в чужие дела, но он любит копаться в грязном белье. Его жутко бесило, что он знаком с Джином буквально с пеленок, а тот вдруг практически перестает контактировать и совсем не говорит, что с ним происходит. Тут и думать не надо — все на лице написано, а уж про поведение брюнета и говорить не стоит. Ходит весь разбитый, почти не разговаривает, только зубы сжимает, терпя ломку, да чересчур печальным взглядом Хосока провожает. Учитывая обстоятельства, Юнги считает, что должен вмешаться и прояснить все, помочь своему другу, который стал практически как брат. Именно поэтому он сейчас стоит за углом школы и нервно затягивается никотином, а как только замечает знакомую темную макушку — тушит бычок о стену.       Хосок почти не удивляется, не сопротивляется, когда ему затыкают рот и прижимают к стене; привык уже. Будешь брыкаться — еще больше проблем заработаешь, а звать кого-то и вовсе смысла нет. Никто не придет спасти какого-то неизвестного Чон Хосока, что будто тень или призрак. Казалось, не станет его сейчас — на завтра ни одна душа не вспомнит.       — Какая встреча, вау, — усмехается Юнги, он убирает руку с лица Чона, сильнее сдавливая его плечи и прижимая к стене.       Становится дико больно, но мятноволосому плевать, он лишь смотрит убийственным взглядом и скалится. Точно хищнику, что сейчас бросится на свою жертву, разрывая на куски.       — Кто ты? — больше для приличия, чем из интереса, задал вопрос Хосок. Конечно, он знал, что это дружок Кима. Возможно, тот и велел этому парню поиздеваться над Чоном, но этого он никогда не узнает. По крайней мере, пока не поговорит лично с этим самовлюбленным богатеньким мальчиком.       — Не имеет значения, кто я, солнце, а теперь вот что, — Юнги ослабляет хватку и отходит на шаг, закуривая новую сигарету. — ответь мне на парочку вопросов, — он глубоко затягивается и выдыхает облако дыма прямо в лицо Хосоку, отчего тот начинает кашлять. — Что же происходит между тобой и Сокджином? Смотрю, он больше не мешает тебе жить, тогда что же случилось?       Знал бы Хосок, вот только он сам не может понять, что происходит. Благо, что издевки прекратились и Ким его не трогает — уже живётся чуть легче. А почему все изменилось? Это тоже надо спрашивать у Сокджина, кто знает, что в его голове творится…       — Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Почему ты у него самого не спросишь?       — Потому что он, блять, угасает на глазах, — Юнги хватает Хосока за воротник, и по-новой впечатывает в стену. — Он буквально осыпается, а сам молчит, в одиночку все переносит, да по тебе вздыхает. Меня бесит, что ты тут крутишься перед носом и мешаешь ему жить! Не знаю, что у вас произошло, но, блять, просто свали и не мешайся.       Сорвался. Мин думал, что не будет действовать на эмоциях, но всё-таки сорвался. Его крик отдается эхом по району, а Хосок рефлекторно весь сжимается, пытаясь слиться со стеной. Выходит из рук вон плохо, а глаза напротив продолжают смотреть в самую душу, так, что от страха внутри все леденеет.       — Я тебе ничем не обязан и жизнь я никому не портил. Неужели непонятно, что это я был жертвой? — не сдерживая подкатывающую истерику, Чон также повышает голос и совсем не замечает, как по щекам ручьем слезы льются. — Недостаточно поиграли? Еще поразвлечься захотелось? Так давай, избей меня до смерти, может тогда хоть успокоишься! Я буду только рад прекратить все эти мучения!       Хосок глотает воздух и пытается сосредоточиться на дыхании, откровенно ревет, словно дитя, а Юнги еще больше бесится. Слезы на него не действуют, у него своя реальность и свое мнение, и пока он не разрешит ситуацию — не уйдет. Он хотел было замахнуться на брюнета, но чья-то рука остановила его.       — Джин?.. — Мин растерянно смотрит на друга и отпускает Чона.       — Что, мать твою, ты здесь устроил?       Взглядом Кима можно молнии метать, а его ладонь будто готова оторвать руку Юнги. Было то беспокойство или просто человеческий фактор, призывающий помочь слабому, — Джин не уверен, но он был готов в порошок стереть любого, кто может навредить брюнету, что сейчас у стены трясется весь. Мину становится не менее страшно; он никогда не видел своего приятеля таким. Тот хотел его прикончить в прямом смысле этого слова, не обращая внимания на их давнюю близость.       — Я второй раз не повторяю, сам знаешь. Ну?       — Слушай, ты не хочешь со мной разговаривать, вот я и решил узнать все у него, — Юнги кивает на Хосока, вырывая свою руку из ладони и потирая запястье, пока джин все также испепеляюще наблюдает за ним.       — С каких пор ты моим спасателем заделался и решаешь все мои проблемы? Я тебя просил?       — А друзей надо просить о помощи? — Мин начинает истерически смеяться. —  Мне всегда казалось, что друзья и нужны для того, чтобы понять все без слов, прийти и быть рядом в трудную минуту. Ты сам это сказал при нашей первой встрече, так не отказывайся от своих слов!       — Я вытащил тебя из бездны, пока ты жрал наркотики мешками, а в данный момент ты явно перегибаешь палку и лезешь в мою личную жизнь, — Ким чуть ли не рычит на него, все сильнее сжимая кулаки.       — Так реши свою проблему, пока сам не оказался на дне! Хватит уже бегать от себя и своих чувс…       Джин не выдерживает и кулаком рассекает скулу друга. Юнги опешил, еле как удерживая равновесие. Ожидать можно было чего угодно, но только не того, что Ким ударит его. Стало вдруг невыносимо больно, но не от удара, а от чувства предательства. Он искренне не мог понять, почему тот так себя ведет, ведь Мин беспокоится и старается помочь, а он вот так вот отплатил за его преданную дружбу.       Выяснять сейчас это смысла совсем нет, поэтому Джин просто берет за руку Хосока и уводит за собой. Чон не противится и не вырывает руку, лишь рот открыл в удивлении, еще не до конца осознав, что произошло.       — Извини, это моя вина, — начинает вдруг Ким.       — Ты что, умеешь извиняться?       Сокджин резко останавливается и разворачивается к Хосоку лицом, выдыхая:       — Давай без язвительных шуточек. Я, правда, сожалею. И о своем поведении при знакомстве тоже.       Оказывается, не так уж и сложно просить прощения, особенно, когда ты искренен и не идешь на поводу у гордыни. Сейчас как никогда хочется увидеть лицо брюнета, а он все отворачивается и смотрит в сторону, пытаясь избегать встречи взглядами.       — Я тебя совершенно не понимаю, — вздыхает Чон и продолжает идти.       А простить гораздо сложнее, когда обида глубоко засела. Не все будут терпеть каждодневные издевки, делая вид, что все в порядке. Хосок стал профессионалом по притворству и скрытию синяков, а Джин теперь вот так просто берет и извиняется, переворачивая ситуацию с ног на голову.       — Серьезно, я знаю, что был полным идиотом и вел себя как последняя тварь, но… Я хочу все исправить. Позволь хотя бы до дома тебя провести?       Чон без понятия, как согласился на это, учитывая то, что происходит внутри из-за этого мудака. На самом деле, Сокджин оказывается вполне приятным человеком, а все его замашки берутся лишь из вредности и переходного возраста, когда хочется быть бунтарем и выделяться. Они шли молча, но все это время черноволосый не отпускал его руку, разве только что ослабил хватку. Хосок лишь указывал путь указательным пальцем. В голове была каша, а причина тому — Ким Сокджин, который идет, держа его за руку, и делает вид, будто ничего не произошло вовсе. Чону стало интересно, что сейчас находится в голове у парня, что его защитил. И в момент, когда Ким взял брюнета за руку, тот почувствовал себя странно. Отвращение и агрессия потихоньку отошли на второй план, а на смену пришло спокойствие. Очередная паническая атака также прекратилась, когда они оказались наедине.       Хосок благодарит парня за то, что помог ему и провел до дома, а брюнет отмахивается, говоря, что не нужно благодарностей, ведь из-за него все и произошло.       — Вот мой номер, — Сокджин протягивает небольшую бумажку, неуверенно потерев затылок. — Ты можешь обращаться в любое время, даже если будет середина ночи — я приеду.       — Зачем ты делаешь это? — Чон аккуратно взял листок у парня напротив и впервые снизу вверх заглянул прямо в глаза. Джин, кажется, увидел в них вселенскую печаль и отчаяние, будто парня совсем ничего уже не держит в этом мире, а окружающие вещи потеряли смысл. — Тебе то скучно, то уже в друзья подбиваешься. Не надоело? Я благодарен, что ты пришел помочь, но также не забыл, что ты вытворял.       Джин лишь опускает голову и молча выслушивает нотации, сжимая кулаки. Стыдно, да. Теперь он осознает, что был неправ, когда играл с чувствами Хосока. Он бы ударил себя в прошлом, но, увы, это невозможно, а платить за ошибки прошлого приходится сейчас. Помедлив, он снова позволяет глазам встретиться и уверенно озвучивает:       — Я же сказал, что хочу исправить все. Если бы ты был мне безразличен, я бы не стал даже смотреть на тебя.       Сказать, что Хосок был поражен — ничего не сказать. Он снова отводит свой взгляд, снова благодарит и заходит в квартиру, захлопывая за собой дверь и оставляя Джина в полном одиночестве.

***

      Вечер. Непринужденная обстановка ресторана «Дэгурия». Несколько пар сидели за своими столиками, наслаждаясь восхитительными блюдами, а кто-то заказывал алкоголь около стойки бара. Ничего примечательного. Намджун сидел в своем кабинете, решая финансовые вопросы, с которыми у него были небольшие проблемы. Он подумывал, чтобы нанять бухгалтера, ведь он не был идеален во всем. Послышалось два протяжных стука в дверь, после чего она открылась. Намджун, повернувшись к человеку, что вошел, потерял дар речи.       — Тэхен…?